Шелл Скотт (№19) - Убить клоуна

Во время этого упражнения клоунский колпак с кисточкой свалился и, как яркий язык пламени, остался лежать на ступеньках лестницы. Я понимал, что мои проклятые белые волосы, выставленные теперь на всеобщее обозрение, являются приблизительно таким же ярким пятном, как этот колпак. За своей спиной я услышал крики людей, которые, похоже, узнали меня. «Это точно Скотт, я знаю его!» — закричал кто-то.

Но мне было не до них. Никто, по крайней мере, больше не стрелял: Барракуда временно служил мне надежным щитом. Если бы мы с ним стояли на месте, мой яркий клоунский костюм на фоне его черного балахона послужил бы хорошей мишенью, — но я двигался.

Я бежал, не замечая его веса, к той комнате, где покоились Квин и мертвец. Тяжелые шаги раздавались на лестнице за моей спиной. Дверь в кабинет Квина была приоткрыта. Не останавливаясь, я с разбега распахнул дверь, сбросив Барракуду на пол в черно-красном кабинете, и поспешно извлек из-под балахона свой кольт.

Крепко сжав в руке свой родной револьвер, я обернулся к двери и приготовился стрелять. На лестничной площадке появилась первая пара. Тупица Джим Лестер с большим револьвером в руке на шаг опережал второго бандита и, хотя я держал его на прицеле, успел выстрелить раньше меня.

Но только один раз.

Я понимал, что через десять секунд буду трупом, если не сумею остановить этих подонков, со всех ног бегущих сюда, и то ли потому, что первым был Джим Лестер, то ли потому, что он стрелял в меня, я не успел даже составить план дальнейших действий. Я уже навел оружие на его грудь, когда он выстрелил, и, осторожно спустив курок, тут же взвел его и выстрелил еще раз.

Обе пули попали в Лестера, первая остановила его, вторая отбросила в сторону. Он зашатался, а человек, бежавший следом за ним, — это был Малыш Хэл, — с воплем пустился наутек, одним махом пролетев через шесть ступенек. Но меня это не спасало. Несомненно, вслед за ними очень скоро явятся другие, надо как-то задурить им головы и задержать их. Не целясь, я выстрелил в Хэла, который улепетывал со всех ног, и, кажется, моя пуля задела его. Не уверен. Хотя его правая нога подогнулась как раз в тот момент, когда я выстрелил, и он покатился вниз по лестнице.

Джим Лестер легко, почти грациозно, все еще разворачивался к лестнице. Пальцы, сжимавшие пистолет, разжались, и он упал на пол. Лестер шагнул вперед, поставив ногу на первую ступеньку, как будто собирался спускаться. Но больше не сделал ни шагу. Он упал как-то странно. Сначала уронил руки, бессильно повисшие вдоль тела. Потом повалился лицом вперед, как подрубленное дерево. Он грохнулся с размаха и как бы продавил пол, ноги остались на второй или третьей ступеньке, а лицо — на ступеньку ниже. Он не покатился по лестнице. Спокойно лежал там, где упал. И не шевелился.

Мои преследователи замешкались. Но ненадолго. Мне все это не помогло. Все это уже было. Все повторилось, как в кошмарном сне, по моему телу пробежала холодная дрожь. Мысленно я обзывал себя идиотом, безмозглым дурнем, прежде всего, за то, что явился сюда. Ведь я знал, что отсюда не выбраться. Около сотни отпетых бандитов горят желанием убить меня, сквозь ограду вокруг поместья пропущен электрический ток. Я выругался. Во всем виновата эта чертова баба. Эта Дорис Миллер. Всегда ищи женщину, подумал я с отчаянием.

Но потом на секунду передо мной всплыло ее прекрасное лицо, чувственное тело, и это воспоминание немного успокоило мои разыгравшиеся нервы. По крайней мере, это видение несколько изменило направление моих мыслей, на одну-две секунды я перестал думать о том, что меня убьют, и стал думать, как остаться живым. Этого оказалось достаточно. Внезапно на меня снизошло озарение. Может, мне все же удастся выбраться. Может, я все же останусь живым. Ах, женщины — моя слабость. Ничего не поделаешь.

Я бросился в кабинет Квина и принялся сдирать с себя клоунский наряд, в спешке разрывая его на клочки. Потом выглянул за дверь. В конце коридора, по направлению к лестничной площадке, полз, как покалеченный краб, Малыш Хэл, тот бандит, которому я прострелил ногу. Кроме него, в коридоре маячили еще две фигуры, остальных не было видно. Меня такая ситуация устраивала.

Тщательно прицелившись в одного из тех, кто стоял на виду, я выстрелил. Всех как ветром сдуло, только раненый продолжал ползти к лестнице, потом исчез и он. Я стремглав влетел в кабинет. Барракуда начал подавать признаки жизни, а мне некогда было возиться с ним. Поэтому я стукнул его по голове. Его пистолет все еще валялся на полу около стены. Поскольку в моем револьвере оставались только две пули, я убрал свой кольт в кобуру, а за пояс засунул тридцать второй Барракуды. Потом принялся за его бесчувственное тело и поспешно стащил с него черный балахон. Подбежав к двери, я снова выглянул в коридор. За те несколько секунд, что я возился с Барракудой, два бандита начали осторожно подниматься по лестнице. Однако недостаточно осторожно. Я разрядил в них пистолет Барракуды. Один упал, другой убежал.

Еще пять секунд ушло на то, чтобы натянуть на себя черный балахон. Подняв с пола капюшон, который являлся частью костюма Палача, я надел его на голову. Теперь я видел все окружающее только сквозь прорези для глаз — не очень удобно, но, по крайней мере, этот капюшон скрывал мою размалеванную клоунскую физиономию и седые волосы. Кое-кто из них вскоре удивится, почему на мне маска, но в этой суматохе, даст бог, ни у кого не останется времени для логических построений. На этом и строился мой план — весьма неплохой план. Ко мне возвращалась надежда.

Ко мне отчасти вернулось даже хорошее настроение. Продрогший, потный и несчастный одновременно, я чувствовал такой прилив энергии, что еще немного, и распался бы на отдельные атомы. Выглянув из двери, я увидел еще одного храбреца — или безумца, — поднимавшегося по лестнице. За его спиной прятались двое не столь отважных. Прекрасно. Пусть поднимаются и стреляют в меня. Под черным капюшоном и слоем грима губы мои невольно расплылись в довольной улыбке; я прошел через кабинет в спальню, где все еще лежал мертвец. Мертвый клоун — Шелл Скотт.

Кто-то уже принял по ошибке его за меня; почему бы не ошибиться еще раз? Поначалу я сам принял его за свое зеркальное отражение, он отличался от меня только цветом носа и пуговиц, нашитых спереди на балахон; в остальном мы были похожи как две капли воды. А теперь на мне костюм Барракуды, черный балахон и капюшон. Прекрасная маскировка, подумал я, даже для меня.

К этому моменту в моей крови скопилось столько адреналина, тироксина, питуитрина[7] и, наверное, овощного супа, что я легко взвалил себе на плечо мертвого клоуна, точно это был мешок картошки, и затрусил к двери спальни, выходившей на лестничную площадку. Я распахнул дверь и, покачнувшись, шагнул через порог, крепко обхватив за талию тело клоуна.

Его тело мешало мне осмотреться, я видел только троих мужчин, стоявших на лестничной площадке. У всех в руках были пистолеты, и двое навели их на нас с клоуном, но третий закричал им что-то, и они не стали стрелять. Больше я ничего не видел, так как, переступив порог, упал на пол и покатился к лестнице, крепко прижимая к бокам руки мертвого клоуна.

Докатившись до лестницы, я подобрал под себя ноги и приподнялся, таща за собой клоуна. Мышцы спины и плеч заныли от напряжения, но мне удалось удержать тело в вертикальном положении. Голова его безвольно откинулась назад, но я двигался так быстро, что, надеюсь, никто этого не заметил. В тот момент, когда голова его качнулась назад, я ударил его кулаком в подбородок. Клоун, как тряпичная кукла, опрокинулся на спину, перелетел через тело Джима Лестера и медленно покатился по ступенькам вниз.

Вся операция продолжалась от силы пять секунд. Не успел клоун упасть, как я выхватил свой кольт. В зале было шумно, как в преисподней, мешанина голосов, визг и крики; трое теперь стояли позади меня и больше дюжины с адским грохотом поднимались снизу. Я заорал, стараясь изо всех сил подражать резкому, хриплому голосу Барракуды и надеясь, что меня услышат хотя бы те, кто стоят рядом со мной:

— Убейте этого клоуна! Я говорил вам, что это Шелл Скотт!

И я разрядил пистолет в мертвое тело.

Но не успел я выпустить вторую пулю, как раздалось по меньшей мере шесть выстрелов. С такой готовностью бандиты помогали мне убить этого подонка, Шелла Скотта. Столько выстрелов прозвучало практически одновременно, что несколько секунд казалось, будто в зале стреляют из пулемета. Среди стрелявших оказалась даже женщина, разрядившая в тело свой пистолет 22-го калибра. «Ей-то что плохого я сделал?» — подумал я. И внезапно наступила звенящая тишина.

После треска и шума выстрелов тишина подействовала почти угнетающе, она показалась плотной и тяжелой. Тело мертвеца продолжало двигаться по инерции, немного повернулось, достигнув нижней ступеньки лестницы, и застыло в неподвижности. Со стороны казалось, что беднягу только что убили и он испустил последний вздох. Все, кто наблюдал эту сцену, были уверены, что Барракуда героически сражался с противником и наконец, с помощью нескольких пистолетов, навсегда покончил с ненавистным и подлым сыщиком, Шеллом Скоттом.

Действительно, какой-то коротышка посмотрел, разинув рот, вниз, на тело клоуна, и глубокомысленно изрек:

— Знаете, а мне порой казалось, что этого подлеца, Скотта, никогда не прикончат.

Глава 19

Меня охватила слабость. Кровь перестала согревать мое тело, и я почувствовал озноб. Меня чуть не вывернуло наизнанку от отвращения. Но расслабляться было нельзя: если они придут в себя — мне несдобровать. И сейчас предстояло срочно решить, как все-таки выбраться отсюда.

Хриплым и резким голосом я приказал:

— Уберите отсюда этого подонка. Я сам расскажу Неваде, что случилось.

И с этими словами спустился по лестнице. Никто не остановил меня. Я все еще оставался для них Барракудой, или Хеккером, который идет рассказать охраннику, какую птицу здесь подстрелили. Никто еще не догадался спросить, зачем надо одетому во все черное Хеккеру рассказывать что бы то ни было какому-то охраннику. Или почему я до сих пор не снял капюшона, — ведь в начале битвы, когда с криком «Убейте этого клоуна!» "я" появился наверху, на лестничной площадке, на мне его не было.

Или почему на голове у беловолосого клоуна появилась шапочка с кисточкой, когда чуть раньше он уронил ее и она все еще валяется на лестнице. В данный момент нервы у всех взвинчены, и эмоции преобладают над чувством логики.

Я приказал бандитам заняться трупом, потому что хотел отвлечь их внимание от кабинета Квина, где лежали без сознания настоящий Барракуда и их хозяин — Фрэнк Квин. Раньше или позже их обнаружат, но мне хотелось бы, чтобы это произошло как можно позже. Пока я пробирался сквозь толпу, продолжавшую взволнованно обсуждать случившееся, моя фигура в черном балахоне и черном капюшоне привлекала всеобщее внимание. Даже среди убийц, грабителей и воров всевозможных категорий пальба из пистолетов и убийство не увеличивают праздничного настроения. И, облаченный во все черное, я, должно быть, производил жуткое впечатление, как сама Смерть, появившаяся среди бражников.

Тем не менее я беспрепятственно прошел по коридору, добрался до парадной двери и вышел на улицу. Было холодно, накрапывал дождь. Я взмок от пота, и холодный, влажный воздух пронизал меня до костей. Подойдя к арендованному мной «линкольну», я похлопал себя по карманам, нащупывая ключи от машины, но их не было. Вероятно, во всей этой беготне и потасовках я их потерял.

Вслед за мной из дома вышли несколько человек. Мне крупно повезло: некоторые, очевидно, решили уехать, даже не попрощавшись с хозяином; хорошо, что они не отправились благодарить Квина за приятно проведенный вечер. Настоящий Барракуда, конечно, не стал бы заводить «линкольн», чтобы доехать до ворот. Особенно если он взял на себя роль Меркурия. Но я хотел использовать этот шанс: удалиться отсюда на своих двоих значило просто напрашиваться на неприятности. Я продолжал рыться в карманах, и наконец мои пальцы нащупали металлический ключ; он затерялся среди украденных бумаг, — ими все еще были набиты карманы моего пиджака.

Доехав на «линкольне» до ворот, я притормозил. Фонарь, установленный на крыше сторожки, освещал площадь в двадцать или тридцать ярдов. Невада как раз вышел из своего домика со знакомой двустволкой в руках. Только на этот раз она не болталась на сгибе руки; Невада держал палец на спусковом крючке, направив оба дула на мою голову.

Я высунулся из окна машины и увидел прямо перед глазами круглые дырки стволов; меня прошиб холодный пот: мне показалось, что сейчас он меня застрелит, сейчас он снесет мне башку. Две круглые дырки стволов его дробовика росли просто на глазах, пока не достигли размеров пушек, нацеленных на меня; я ждал, что сию секунду из них вылетят две пули и навсегда заткнут мне пасть.

«Да, — подумал я, — это не лучший способ распрощаться с жизнью. От меня ничего не останется. Только пучок волос и не поддающиеся опознанию останки. Шелл Скотт просто исчезнет». Но мне все-таки удалось преодолеть минутную слабость. Когда на тебя наводят ружье, впадаешь в транс. Казалось бы, у ружья такие же возможности отправить человека на тот свет, как, скажем, у пистолета 22-го калибра, но почему-то создается впечатление, что ружье сделает тебя намного более мертвым.

В воздухе все еще кружилась пыль, поднятая колесами машины, когда я резко затормозил перед закрытыми воротами,.

— Что за чертовщина там происходит? — спросил Невада. — Мне только что позвонили из дома и приказали никого не впускать и не выпускать отсюда.

Это означало, что мне не удастся без помех выбраться за ворота — по крайней мере, с помощью Невады. За его спиной, на деревянной стойке в домике, я увидел два телефонных аппарата. Возможно, именно сейчас кто-то из гостей с изумлением обнаружил бесчувственные тела Квина и Барракуды. Возможно, по этой причине и предупредили охрану у ворот.

Поэтому, открыв дверцу, я вылез из машины.

— Для этого я и приехал, — обратился я к Неваде, — чтобы рассказать тебе, что произошло. Держи ворота на запоре, Невада, и...

Он прищурился и, наставив на меня ружье, спросил:

— Как тебя звать, парень? Ты не Хеккер.

— Нет, — ответил я, — у нас с Хеккером одинаковые костюмы Я... гм... Уайти Макгаффорд. — При этих словах я стащил с головы капюшон и бросил его на сиденье машины. Мое лицо все еще было загримировано. Это должно было поразить Неваду, что было мне на руку; мне хотелось хотя бы на две-три минуты заморочить ему голову. Надо было так запудрить ему мозги, чтобы он разрешил мне позвонить.

— Макгаффорд, — растерянно повторил он. — Не помню никакого...

— Да заткнись, — сказал я. — Где телефон? Босса пристрелили, и Динки мертв, так что кончай трепаться. Мне надо сообщить кой-кому о боссе.

— Эй, подожди-ка. Кто такой Динки?

— Тебе-то какое дело? Его убили, — сказал я. И не стал ждать. Мне все еще было не по себе при виде этих восьмидюймовых пушек, но к этому времени ружье уже приняло свои нормальные размеры, и я с независимым видом прошел в сторожку. Только на одном из двух телефонов имелся диск. Я схватил его, повернулся к Неваде спиной, чтобы он не видел, какой номер я набираю, и позвонил в дежурную часть полицейского управления.

Невада стоял в дверях, приблизительно в двух ярдах от меня, и держал ружье так, что его стволы смотрели мне прямо в живот.

— Кому ты звонишь? — спросил он. И в голосе его не слышалось той растерянности, которая звучала в нем поначалу. — И что это ты болтаешь? Говоришь, босса убили?

— Точно не знаю, — грубо ответил я, — но в кабинете у Квина шла попойка, и там что-то случилось.

Суровое лицо Невады немного смягчилось при упоминании о попойке. Он не сомневался, что я говорю правду, — ведь и ему звонил какой-то подвыпивший тип.

— Фрэнка подстрелили, ранение нетяжелое, — продолжал я, — но он требует доктора Хотшота Даттона, никого другого к себе не подпустит. Пуля застряла у него в боку.

— Кому ты звонишь? — спросил Невада.

— Хотшоту[8].

Дежурный офицер тут же ответил, и я произнес:

— Хотшот! — Глядя на Неваду, я добавил: — Доктор Даттон, вам предстоит иметь дело с пулями Фрэнка Квина и сотни его гостей в загородном поместье Квина. Сколько раз повторять вам?

В полицейском управлении «Хотшот» — кодовое название, оно означает срочный вызов, который поступает в дежурную часть и одновременно его передают в отдел убийств или отдел разбойных нападений, в отдел детективов, а также патрульным машинам, — все эти подразделения тут же приводятся в состояние боевой готовности, не дожидаясь окончания телефонных переговоров. Все они должны были услышать мои слова, если только дежурный офицер понял, чего я от него добиваюсь.

Но Невада, снова насторожившись, спросил:

— А почему ты не воспользовался телефоном в доме?

— Я уже тебе объяснил: в кабинете у Фрэнка Квина переполох. Застрелили какого-то клоуна, кажется Шелла Скотта...

— Заткнись, парень. — Невада снова посуровел. — Отойди-ка от телефона. Положи трубку.

Мне опять показалось, что он собирается пустить в ход свою двустволку. Скорее всего, она заряжена крупной дробью и незачем тратить ее на человека — если хотите сразу убить его. Каждый патрон двустволки выбрасывает девять дробинок размером с пулю 22-го калибра. Я представил себе восемнадцать пуль у себя в животе и положил трубку, а затем, подчинившись приказу, вышел из сторожки.

Невада, держа меня на прицеле, поднял другой рукой телефонную трубку.

— С кем я говорю? — спросил он.

Я затаил дыхание и приготовился к прыжку.

— Ах так? — сказал Невада. Не спуская с меня глаз, он произнес: — Доктор Даттон, да? Так вы говорите, доктор...

Я чуть не расхохотался. Если уцелею, сообразительный полицейский дежурной части получит от меня ящик своего любимого напитка. А сомнений на этот счет хватало, потому что Невада прекратил разговор по той же причине, по которой я перестал хихикать. Со стороны дома раздался страшный шум. Взревели моторы, раздались выстрелы.

Я торчал у этих ворот от силы две-три минуты. Этого времени оказалось достаточно, чтобы разобраться в случившемся. Может, кто-то даже опознал мертвого клоуна. Потому что стреляли по моему «линкольну». Очевидно, они полагали, что я все еще сижу в машине, потому что за несколько секунд с десяток пуль пробили ее капот. Фары еще одной машины, подъезжавшей к сторожке, разорвали темноту ночи.

Невада, выругавшись, бросил трубку и обернулся посмотреть, что же случилось. Двустволка качнулась в сторону, и в ту же секунду я бросился к нему.

Закричав, он попытался повернуться лицом ко мне, но я успел нанести сильный удар правой рукой в подбородок, и вопль резко оборвался. Невада пошатнулся, выронив ружье, но мой кулак не свалил его с ног. Он оказался на деле крепче, чем выглядел. Выкрикивая проклятия, он двинулся на меня, держа перед собой руки так, как это делают профессионалы.

У меня не было времени заниматься с Невадой боксом или прыгать вокруг него. Машина уже приближалась к воротам. Поэтому, позволив ему нанести мне удар, я набросился на него. Конечно, я мог выдержать парочку сильных ударов его кувалд, но охотно заменил бы их на свои собственные. Левой рукой, как большим камнем, он стукнул меня по подбородку. Я почувствовал, что у меня лопнула кожа, и острая боль обожгла лицо. Но я успел войти с ним в контакт и, так как другой его кулак навис надо мной, ударил его одной рукой в солнечное сплетение, как незадолго до этого врезал Барракуде, а потом нанес серию ударов по лицу. Он откачнулся назад. Глаза его были широко открыты, но абсолютно бессмысленны. Он был открыт, незащищен, стоял как истукан, прислонившись спиной к конторке, и я ударил его в живот с такой силой, что костяшки моих пальцев чуть не проткнули его насквозь.

Он издал какой-то странный высокий звук, но сам уже не услышал его. Не успел Невада соскользнуть на пол около конторки, как я уже подобрал его двустволку и одним прыжком оказался у дверей сторожки. Одна машина, развернувшись, только что остановилась у ворот. Я поднял ружье и наугад выстрелил из одного ствола. Но дробинки разорвали радиатор машины и выбили ветровое стекло.

Если я и задел кого-то, это был не шофер. Водитель вывернул руль и отъехал вправо, подальше от меня. Можно было бы выпалить в него из второго ствола, когда он проезжал мимо, — но это был последний заряд, так что я прекратил огонь. Машина, темный «кадиллак», снесла задний бампер стоявшего неподалеку «линкольна», потом помчалась к дому и остановилась на полпути.

К воротам приближалась другая машина, бежали люди. В темноте сверкали огоньки выстрелов, обстреливали сторожку. Пули ударялись в стекла, но те не разбивались. Пуленепробиваемое стекло — единственная моя защита.

Я огляделся в поисках рычага, открывавшего ворота. На глаза попался только один, я опустил его и потянул на себя. Створки ворот поехали в стороны. Мне позарез нужно было оружие, любое оружие или патроны. Но в сторожке ничего не было. Оставалось только запереться внутри. Может, стекла и были пуленепробиваемыми, но я, к сожалению, не обзавелся этим качеством и с тоской подумал, что вскоре мне предстоит доказать это на практике.

Еще две пули ударились в стекло. Теперь я видел несколько одетых в маскарадные костюмы людей, бежавших от дома к сторожке, что не создавало мне дополнительных удобств. Однако сражаться с ними я не мог. У меня оставался последний заряд. Но на этот раз я хотел попасть в цель.

Я прицелился. Времени было в обрез, потому что мне пришлось высунуться из сторожки, но я прицелился. Сначала я убедился, что ворота открыты, потому что после последнего выстрела ружье могло служить мне только в качестве дубинки, а я не намеревался отягощать себя при беге лишним весом. Сбросил с себя черный балахон, который стеснял движения. Вышел из дома и увидел на расстоянии двадцати ярдов группу людей с оружием в руках. Прицелившись, я выстрелил и бросился плашмя на землю.

В ответ прозвучало пять выстрелов, но пули просвистели над моей головой, одна из них попала в сторожку. Я вскочил на ноги и, согнувшись, побежал к воротам, стараясь как можно быстрее нырнуть в спасительную темноту. Мне некогда было смотреть, попал ли я в цель, но, похоже, мой выстрел не пропал даром. За моей спиной раздался пронзительный крик, как будто закричала испуганная женщина.

Этот последний заряд и крик мужчины дали мне пять секунд для старта. Немного. И я понимал, что этого недостаточно. Но все же успел выскочить за ворота и побежал по дороге, наклонив голову и изо всех сил работая ногами. Никогда не бегал с такой скоростью. Но тут же снова началась пальба. Бандиты прекрасно видели меня, потому что я все еще находился в круге света, отбрасываемого фонарем, — а теперь я услышал еще шум мотора догонявшей меня машины. Ее фары освещали меня и дорогу, которая вела к шоссе. Из машины тоже открыли огонь. Одна пуля просвистела у меня под ухом. Другая пронеслась вдоль дороги и, заскулив, исчезла в вышине. Легкие жгло огнем, больно было дышать. И тут одна пуля угодила в меня.

Меня ранили в ногу. Я почувствовал сильный удар, и мне показалось, что я остался без ноги. Я покатился по земле, больно ударившись головой о дорожное покрытие, дыхание со свистом вырывалось из моего горла. Я был оглушен, асфальт больно царапал кожу плеч и лица, но я ухитрился раскинуть руки и, остановив скольжение, скатился с асфальта на край дороги, в грязь, перемешанную с гравием.

Падение привело меня в состояние шока. Я довольно сильно ударился головой об асфальт, перед глазами плыли черно-белые круги. Но я не потерял сознания. В голове у меня помутилось, но все же я что-то соображал. Я слышал топот бегущих ног, мне почудилось — но это уж из области фантазии, — что вдалеке завыла сирена.

Я никак не мог вспомнить, удалось ли мне дозвониться до дежурной части. В голове гудело, мысли путались. Снова защелкали выстрелы, одна пуля вырвала клок моей одежды. Я откатился подальше от дороги, пытаясь избавиться от тумана в голове и перед глазами. Все окружающее было окутано дымкой. Я понимал, что ко мне бегут люди, они уже близко; машина была совсем рядом. Я ругался, задыхаясь от ярости, мечтая о своем револьвере, на худой конец — о ружье с пустой обоймой: я бы воспользовался им как дубинкой. Мне бы сейчас автомат, пусть даже лук со стрелами, что угодно, лишь бы дать отпор этой кровожадной шайке, которая сейчас расправится со мной. Но мне даже не удалось приподняться или хотя бы подогнуть ноги, мысли путались, я не понимал, что происходит.

Вокруг меня внезапно засверкали огни, я увидел красную мигалку. А потом услышал завывание сирены и понял, что это радиофицированная машина, полицейский патруль. Затем вновь вспыхнула перестрелка, но, похоже, пули летели не в мою сторону. Сознание прояснилось, в голове внезапно вспыхнула пульсирующая боль. Сирена завыла прямо над ухом. Одна патрульная машина остановилась возле меня, а другая, объехав ее, направилась к воротам.

Одетый в форму сержант полиции поспешил ко мне. Луч света играл на пистолете, который он направил на меня. И тут я вспомнил, что слой грима по-прежнему надежно скрывает мое лицо.

— Уберите его, — с трудом проговорил я. — Меня зовут Шелл Скотт.

— Вы — Шелл Скотт?

— Да. Я звонил вам...

Он не дослушал меня. Наверное, посмотрев на мое лицо, решил, что я сильно ранен в голову. В нескольких словах я рассказал ему, что случилось, что происходит в данный момент. Он оставил меня на обочине и, подбежав к машине, что-то сказал водителю. Краем уха я слышал их переговоры по радио, но не мог сосредоточиться. Все плыло у меня перед глазами.

Потом сержант вернулся. Задав мне несколько вопросов, он окончательно разобрался в происходящем. Я рассказал ему о Квине, о мертвом клоуне, о бандитах, собравшихся в этом доме. И о бумагах, которые я распихал по карманам своего пиджака. Некоторые все еще лежали там. Другие валялись поблизости, их следовало подобрать. Снова завыли сирены, это подъехали еще две полицейские машины.

— А что касается этого клоуна, — сказал я, — его, конечно, убили по ошибке, это сделал бандит по кличке Барракуда, то есть Хеккер. Я дважды выстрелил в этот труп, а потом бандиты всадили в него еще с полдюжины пуль. Так что ваша криминалистическая лаборатория может сравнить пули, застрявшие в нем, с пистолетами, которые найдете в доме, и...

— Что?

— ...и задержите этих бандитов за надругательство над трупом, если ничего другого не придумаете. — Я лежал в грязи, но не мог пошевелиться. Я был ранен и лишился последних сил.

— С вами все в порядке? — спросил сержант.

— Меня ранили в ногу. По-моему, пустяки.

— Дайте-ка взглянуть. — Он склонился надо мной, осветив мою ногу фонариком. Я услышал треск разрываемой ткани. — Ничего, скоро будете бегать как ни в чем не бывало. — Он рассмеялся.

— В чем дело?

— Когда мы прибыли сюда, то решили, что это помешанные вырвались на волю. Какие-то адмиралы, пираты, гладиаторы, Тарзаны, не знаю, кто еще, даже какое-то косматое чудовище на задних лапах.

— Да, один из них очень похож на гориллу.

— Так вот, когда мы подъехали поближе, то увидели и вас в свете фар. И решили, что вы тоже псих. На вас наезжала машина, — они съехали с дороги вон там. — Он показал пальцем. — И человек десять-двенадцать бежали к вам с пистолетами в руках. И знаете, что вы делали?

— Ругался?

— Нет, — рассмеялся он, — вы сидели на заднице и бросали в них камни. Или, вернее, эту гальку. — Он поковырял носком гравий, на котором я лежал.

Это показалось мне ужасно забавным, и я расхохотался. Потом, заговорщически подмигнув, сказал:

— Что ж, им очень хотелось убить меня, — но, черт побери, я заставлю их заплатить за все!

— Конечно, Скотт. Успокойтесь.

— И это не галька. По-вашему, я псих? Это обломки скал. Такими они мне казались.

— А теперь, Скотт, постарайтесь расслабиться, — посоветовал сержант и вернулся к машине.

Так я и сделал.

Глава 20

Вот и вся история. После того как противник был окончательно разгромлен, «скорая помощь» доставила меня в ближайший госпиталь. Вероятно, в этой суматохе я не объяснил как следует полиции, что происходило на балу у Фрэнка Квина. Но, как выяснилось, был легко ранен только один полицейский. Два бандита получили серьезные ранения, их отправили в больницу; остальных согнали в кучу и без особых хлопот отвезли в полицейский участок.

Большинство гостей попало за решетку, им предъявили обвинение в половине преступлений, за которые полагается год тюремного заключения. Нашлись и такие, которым не помогли даже их ловкие адвокаты, поскольку полиция обнаружила два трупа: Джима Лестера и клоуна, который оказался рядовым охранником, явившимся на бал в этом костюме. Позднее я узнал от Барракуды, что он обнаружил клоуна вдвоем с маленькой брюнеткой в спальне, рядом с кабинетом Квина. Увидев костюм клоуна, брюнетку и то, чем они занимались, Барракуда автоматически решил, что перед ним Шелл Скотт.

Барракуда удовлетворил мое любопытство, объяснив и другие непонятные мне события. Я знал, что он видел меня в магазине «Костюмы двадцати веков», где я выбирал костюм для предстоящего бала; я знал, что он убил человека в костюме клоуна, подумав, что это я. Но не мог понять, почему бандиты Фрэнка Квина не сцапали меня, как только я приехал, если Барракуда заранее предупредил босса, что Шелл Скотт появится на балу в костюме клоуна.

Объяснение лежало на поверхности: Барракуда ни с кем не поделился своим открытием. И виноват в этом был сам Квин, который пообещал награду в десять тысяч баксов тому, кто убьет Скотта. К счастью для меня, Барракуда услышал об этом, не успев еще передать Квину столь важную новость. Боясь упустить награду, Барракуда поступил довольно разумно: приберег эту ценную информацию для себя. Теперь мне стало понятно, какой шок он испытал, увидев меня после того, как убил клоуна; было от чего сойти с ума, и дело не только в том, что я воскрес из мертвых, — он понял, что у него из-под носа увели десять тысяч баксов; согласитесь, такая неприятность кого угодно свела бы с ума.