Шелл Скотт (№21) - Джокер в колоде

Прошло много лет с тех пор, как я видел те холодные глаза и острые черты, но сейчас словно пленка проявилась. Вспомнил я и его имя. Микки М. — так его звали в кругу нечистых на руку парней и негодяев. Несколько лет назад в Лос-Анджелесе орудовала шайка воров и пьяниц, занимавшаяся выколачиванием быстрых баксов из всего, что только было недозволено, — четверо или пятеро мерзавцев, которыми заправляла харя по имени Луи Грек. Двое из них — Микки М, и Энтони Сайни по прозвищу Муравей. Возможно, Микки с тех пор стал уважать закон, но известно, что большинство подонков, как и леопарды, не меняют своих шкур, и, похоже, среди знакомых Адама есть сомнительные типы. Я спросил Джима:

— Ты не в курсе, не якшался ли Адам когда-нибудь с темными личностями?

Джим испуганно глянул на меня.

— Черт возьми, что за вопрос? Почему ты спрашиваешь?

Я рассказал ему все, что мне было известно о Микки М., упомянул, что видел его с Адамом, и повторил обрывок их разговора, который слышал.

— Не знаю, что все это значит, — заметил я, — но этот сморчок много болтал. Пойми, Джим, я высказал лишь опасение, поскольку такая многомиллионная операция, как Лагуна-Парадиз, — хорошая приманка для того, чтобы теперешние мускулистые парни попробовали на ней свои зубы.

Какое-то время Джим сидел и хмуро молчал. Потом спросил:

— Он упоминал Бри? Этот сморчок?

— Да. Это все, что я слышал, одно только слово. Или имя. Тебе оно о чем-нибудь говорит? Лицо Джима разгладилось.

— Вероятно, он имел в виду Бри-Айленд.

— А что такое Бри-Айленд?

— Маленький остров, расположенный в пятидесяти милях от берега. Знаешь, Шелл, если проект Лагуны выгорит, остров будет следующим объектом в ряду подобных. Планируется разработка проектов в Баха, штат Калифорния, Монтеррей-Парадиз и, может, недалеко от Торрей-Пайнз. Есть, правда, один, который мне действительно хотелось бы осуществить, — Парадиз-Айленд. — Он уставился в одну точку и замолчал, обдумывая близкое будущее. — На Бри-Айленде будет выстроен большой отель, бассейны, пляжи, хижины, даже зал для гольфа; и там будет маленькая бухта, где можно спускать на воду прогулочные яхты.

— Ты владелец острова?

— Нет. Остров принадлежит Адаму. Когда он неожиданно появился в октябре, я хочу сказать, когда мы с ним познакомились, он только что его купил. У него тогда не было особых планов, но, когда мы начали вместе работать над проектом Лагуны, у нас возникла заманчивая идея благоустроить остров. — Он тревожно улыбнулся. — Если только проект Лагуны не лопнет, вот такие дела. Несколько раз я ездил с Адамом на остров и осматривал его, а в последние месяцы Адам вообще там днюет и ночует. Он сильно воодушевился, сколотил команду — они изучают остров, расчищают территорию, строят лачуги. В любом случае следующим шагом будет Парадиз-Айленд. Как ты находишь этот проект?

— Грандиозно. Для начала придержи хижину для меня. Но какое отношение имеет к вашим замыслам Микки М.?

— Может, он тут и ни при чем. За исключением того, что ты сказал, — вроде он упомянул Бри? Должно быть, он говорил о Бри-Айленде. — Джим нахмурился. — Интересная штука получается: в прошлое воскресенье, когда мы открыли Лагуну, вечером появился парень, который разговаривал с Адамом насчет острова, уговаривал его продать.

— Тоже тип вроде Микки М.? Джим хохотнул.

— Вряд ли. Такой безобидный старикан по имени Лоример. Гораций Лоример.

— А зачем мистеру Лоримеру понадобился остров?

— У него там фабрика, в северной части. Я так понял...

— Одну минуту. Фабрика — на острове? Какая, к черту, фабрика, что там производят?

— Какой-то завод по переработке пищевых продуктов. «Хэндифуд инкорпорейшн», мне кажется, так он называется.

— Переработка продуктов... на острове, да? Бред какой-то. Черт, каким же образом они транспортируют продукцию? Кстати, а рабочие тоже живут на острове или как?

— У Лоримера имеется яхта, приспособленная для доставки грузов в порты, расположенные вдоль побережья, и мне кажется, большинство рабочих живут на острове целую неделю, а в случае необходимости переправляются на берег и обратно в лодке компании. Не могу точно сказать, чем они там занимаются, я никогда не видел фабрику. Но Адам побывал там несколько раз и может рассказать о ней подробнее, если тебе интересно.

— Хотелось бы. Ты говоришь, в прошлое воскресенье Лоример беседовал с тобой и с Адамом насчет острова?

— Не со мной, только с Адамом. Они уединились в модельном доме, и я слышал лишь часть разговора, перед тем как вошел туда. — Он прищурился. — Они заткнулись, как только увидели меня. Теперь, когда я думаю об этом, их поведение кажется мне странным. При случае я заикнулся об этом в разговоре с Адамом, и он объяснил, что, когда покупал остров, в договоре предусматривалась сдача в аренду Лоримеру или его корпорации северной части, той самой, где расположено их предприятие. Почему-то сейчас Лоример заинтересован выкупить остальную часть и завладеть всем островом. Видишь ли, между мной и Адамом существует лишь джентльменский словесный договор, ничто не зафиксировано документально, и, как бы там ни было, остров принадлежит ему — он волен делать с ним все, что захочет. Хозяин барин. Он убеждал меня, что уступать не намерен даже за крупную сумму, пока у нас имеются планы развивать его южную часть.

Я отхлебнул еще мартини, или что там было в бокале, и серьезно обеспокоился, не растворится ли в этом пойле мой язык.

— Интересно было бы все-таки узнать, какое отношение это имеет, и имеет ли вообще, к Микки М. Джим перебил меня:

— К черту Микки М. У меня нет никакого настроения перемалывать ерунду, приятель. Сегодня ночью я настроен на...

Он замолчал, подыскивая подходящую фразу. И, заполняя паузу, на помощь пришел звонок — он мелодично прозвучал три раза: динь-динь-дон. Я взглянул на свои часы. Без десяти двенадцать. Кому-то из девчонок здорово не терпелось. Сердце радостно екнуло.

Джим взвизгнул:

— Я открою!

— Может, это ко мне?..

— Жди! — хмыкнул он, рванулся к двери и распахнул ее. — Дорогая! Ты пришла! Ты вернулась! — Он лепетал какой-то вздор насчет того, что виноват, ужасно раскаивается, и вдруг запнулся. — В чем дело? Ты можешь войти, дорогая.

Секунды тянулись довольно долго, я терзался в догадках, кто к нам явился. Наконец в комнату вплыла Ева. Виляя бедрами, она прошествовала мимо Джима, заметила меня, махнула рукой, потом нацелила большой палец на хозяина и похлопала себя по голове. Я кивнул в ответ и тоже похлопал себя по голове — надо же уметь держаться в высшем обществе. Джим сопроводил Еву к бару, снял с ее плеч легкое оранжевое пальто, шажками отступил назад и окинул ее взглядом, полным восхищения. От избытка чувств он даже присвистнул.

Понятно почему. Есть ткань, которая называется джерси, из нее иногда шьют женскую одежду, и джерси обтягивает тело так плотно, что вас можно принять за нудиста. А Ева сейчас была одета именно в такую кожу. Простое платье ярко-оранжевого цвета с глубоким вырезом, настолько глубоким, что я невольно недоумевал: или оно уже спадает, или Ева задумала его снять немедленно.

Джим торжественно изрек:

— Леди, мне придется промыть глаза мылом, они ослеплены. Вы выглядите сказочно!

Снисходительно улыбаясь, Ева намеренно дотронулась до своих блестящих, прекрасно уложенных черных волос и поблагодарила. Затем спросила, глядя на бутылки с отравой:

— Что это? Шампанское?

— Ну... не совсем, — замялся Джим. — Хочешь попробовать?

Она посмотрела на Джима, улыбнулась, быстро окинула взглядом меня, снова перевела зеленые глаза на обалдевшего воздыхателя.

— Хочу, — согласилась она. И все. Одно слово. Практически книга. Джим плеснул содержимое бутылки в бокал для шампанского, Ева сделала изящный глоток и... неизящно скривилась.

— Что за чертовщина? — пролепетала она и лишь потом:

— Ух!

— Хорошо, да? — спросил Джим улыбаясь.

— Ох, изумительно. — Она, как актриса, выдержала паузу. — Это соляная кислота, я угадала?

— Если хочешь, я могу приготовить что-нибудь другое.

— Ничего, сойдет. Во всяком случае, мне все равно. Что-нибудь другое может оказаться похуже на вкус.

Мы все выпили, дружно выдохнули «Ах», поболтали немного о том, что мы пьем, потом послышалось: динь-динь-йон.

— Теперь открою я.

Я рванулся, как на стометровке, и открыл дверь. Пришла Лори. Все, что творилось с моей нервной системой в первый раз, когда я увидел ее, пошло по второму кругу, но с усилением. На ней было черное платье с клинообразным вырезом, а тонкая полоска на шее под названием «хомут» грациозно подпирала ее головку. Хомут, я думаю, не имеет свойства лишать дара речи, и все же я молча смотрел на нее. Сердце, заметьте, тоже притаилось, замерло.

Наконец она прервала затянувшееся молчание:

— О, проклятье! Ты не помнишь меня! Это вывело меня из оцепенения.

— Как не помню? — запротестовал я. — Ты... ах, ух... Ты — Люси, нет, Анна... Арли? Кэтти? Рейчел? Джой? — По-моему, я свихнулся. — Френси? Френк? Билл?

— Вот я кто! — Она театрально поклонилась и прошла мимо меня, а я отступил в сторону, ломая голову над ее именем.

Вскоре мы вчетвером сидели возле бара, и Лори, успев справиться о том, во что предстоит вонзить свои зубки, отхлебнула коктейль и сказала:

— Замечательно! Замечательно, не правда ли? — При этом она ужасно морщилась и яростно мотала головой, как норовистая лошадка.

— Крепкое да? — спросил я. — Бодрит, да? Она уставилась на меня, а ее глаза медленно сошлись к переносице.

— Однажды меня укусила джиновая змея, — сообщила она, — с ядовитыми вермутовыми зубами. Очень похоже.

— Никакого вермута, — подпрыгнул возмущенный Джим.

— Джим, не перейти ли нам на «Бластофф»?

— Нет, Шелл, только не это, у меня есть кое-что позанятнее. Девочки, как вы относитесь к водке из горячих стаканов? Когда втягиваешь носом пар?

— Вариант газовой камеры, — предположил я.

— Я попробую нюхнуть, — согласилась Лори, а Ева налегла на свой «джинтини», или как там его, опередив подругу. Джим щедро наполнил ее бокал снова.

Итак, каждый из нас одолел по три бокала адской смеси, и когда Джим поинтересовался: «Мы будем есть?», Лори воскликнула: «Почему бы и нет?», а Ева сказала: «Ах, сначала плесни мне чего-нибудь для аппетита», а я пробурчал: «Пьем, пока не лопнут горячие стаканы».

Джим скомандовал:

— Все, расслабляемся. — Я с шумом пропустил сквозь губы воздух, Ева зевнула во весь рот, Лори тихонько соскользнула на пол, а Джим продолжал как ни в чем не бывало:

— Потому что я собираюсь приготовить ужин. И, детки, знайте: вас ожидает огненный ужин. Это возбуждающе действует, правда?

— Иди и готовь ужин, — приказала Ева.

— Едим из картонных тарелок, — добавила Лори. — Чистота посуды — за мной.

Джим метнулся куда-то, где его не было видно, потом позвал меня на помощь. Через несколько минут мы все удобно разместились на полу, на гаремных подушках, и Джим принялся за работу.

Несмотря на бестолковую возню, ночной ужин удался на славу. Джим забросил все, что нашлось на столе — вернее, на полу, — в электрическую кастрюлю, и блюдо получилось восхитительным, к тому же, шутливо священнодействуя, он продемонстрировал нам настоящее шоу.

Мы начали с разогретого сливочного сыра, макая в него кусочки засохшего черного хлеба, потом ели пряный суп и еще одно блюдо, в котором большие сочные кусочки филе-миньон шипели, шкварились и скручивались с божественным набором приправ. Наконец Джим брызнул в бокальчики для бренди несколько капель коньяка «Реми Мартин», взболтал, чтобы жидкость покрыла внутренние стенки, поджег и подождал, пока голубые языки пламени прогреют стекло, а потом налил каждому солидную порцию бренди. После огненного ужина в желудке и теплого ликера было бы странно, если бы нас постепенно не окружила аура греховной сладости. Или сладкого греха.

Как ни называй, это было здорово.

Выслушав восторженные комплименты в адрес своих кулинарных способностей, Джим объявил:

— А сейчас, друзья, фильмы.

Каждый волосок у меня на голове, от шеи до ушей, ощетинился, почуяв неладное. Я поплелся вслед за Джимом в чулан, откуда он извлек шестнадцатимиллиметровый проектор и экран, и спросил, чувствуя все большую тревогу:

— Джим, что ты задумал?

Он только улыбнулся и сказал, что экран покажет.

Что за чертовщину он собирается нам показывать?

— Джим, какое кино?

— Увидишь, — буркнул он.

Я знал, что Джим превосходный фотограф: фото— и киносъемка были одними из многочисленных и любимых занятий моего друга. Может, он собирался показать нам домашний фильм о своем путешествии на Гавайи? Только он никогда не был на Гавайях. Я уверен в этом. И больше всего меня смущало присутствие девушек. Мне казалось, что, когда на экране замелькают первые кадры, обязательно появится какой-нибудь ссутулившийся усатый тип и будет вертеться и подглядывать в окно за красоткой, которая делает что-то ужасное.

Еле волоча ноги, я вошел вместе с остальными в гостиную. Захватив с собой подушки, мы разместились на полу. Джим погасил свет, включил проектор и объявил:

— Этот фильм снимал я сам.

— И ты рискнешь нам его прокрутить?

— Будь уверен, он покажется тебе интересным.

— Что ж, — вздохнул я, — посмотрим. Я повернулся и уставился на экран широко раскрытыми, полными тревоги глазами.

Глава 4

Поначалу я не мог врубиться и толком понять, что там происходит на экране, но почти сразу мое беспокойство спало, уступив место недоумению — это было совсем не то, что я предполагал.

Джим принялся читать нам популярную лекцию, и картинки на экране постепенно наполнились смыслом, меня — я думаю, что и всех нас, — фильм по-настоящему увлек.

— То, что вы видите, — говорил Джим, — замедленная съемка. Я установил трипод и кинокамеру на помосте, направив ее на Сансет-стрит, что под нами, выдержка съемки — пятнадцать секунд, кадр...

Он продолжал объяснять, что обычный фильм снимается и демонстрируется со скоростью шестнадцать кадров в секунду, поэтому в точности воспроизводится попавшая в объектив реальность. В эксперименте Джима за минуту с помощью таймера снимается только четыре кадра, зато смонтированный фильм камера покажет с обычной скоростью — шестнадцать кадров в секунду. Таким образом, чтобы получить по методике Джима 960 кадров, потребовалось бы четыре часа, но он прогоняет их через проектор за одну минуту. Иными словами, четыре часа времени сжимаются в одну минуту просмотра.

Просто сидеть и вникать в арифметику Джима было не очень интересно, но само изображение на экране очаровывало, более того, с каждой минутой оно становилось все более захватывающим.

Те предметы, что оставались неподвижными более пятнадцати секунд, естественно, переходили в другой кадр, поэтому деревья, дома, припаркованные машины были узнаваемы. Но движущиеся машины виделись лишь точками или расплывшимися пятнышками; маленькие люди казались куклами и сновали туда-сюда, словно прыгающие мухи. Джим установил на своей камере конусные линзы, поэтому мы видели не только землю, но и небо. И, наверное, самым непонятным и интересным из всего был вид ожившего, кипящего неба и ощущение, которое оно производило благодаря непривычному ускорению времени. Была ночь, и вдруг наступил день, по голубому небу стремительно проносились легкие облака и столь же быстро испарялись, сбивались в огромную клубящуюся массу, потом таяли и исчезали. Свет струился мягче, и вновь наступала ночь.

Сама Сансет-стрит попала на экран, а другие улицы казались тонкими артериями с прожилками света с обеих сторон, уличные светофоры мерцали тусклыми красными и зелеными огоньками, изредка между ними мелькала желтая вспышка. Солнце успело три раза взойти и сесть, пока мы смотрели ленту, по экрану проплыла диковинная луна, а на темном небе появлялись непривычные глазу звезды.

Фильм подошел к концу, и Джим включил свет.

— Чудесно и восхитительно! — радовалась Лори. — И знаете, если бы нас заранее предупредили, что мы увидим на экране, скорее всего было бы не так интересно.

— Поэтому я и не предупредил вас, — сказал Джим. Он взглянул на меня, самодовольно улыбнулся, прекрасно зная, что может убить меня наповал, и добавил:

— А сейчас кино о том, как я нарушал закон, занимаясь контрабандой в Тихуане.

— Нет! — завопил я. — Упеку в каталажку! Подруги рассмеялись, а Джим признался, что пошутил. Мы вернулись к бару и устроились на полу. На этот раз, слава Богу, выпивка была нормальная — мы с Джимом пили бурбон с содовой, а Лори я Ева — бренди «Александр».

И все-таки меня что-то беспокоило. То ли в фильме, который мы только что посмотрели... или, может, это чувство возникло у меня раньше, когда я разговаривал с Джимом о Лагуна-Парадиз, Бри-Айленде и Адаме. Я догадывался, что Джим чего-то недоговаривал, не рассказал мне всего. Какова бы ни была причина, беспокойство продолжало терзать меня. Постепенно оживленный разговор заглушил тревогу. Мы пили, болтали — словом, расслаблялись.

Сам не знаю, как это случилось.

Помню только, что на одном из стереодисков Джима зазвучала старенькая «Стрип-полька», вызвавшая оживленные комментарии, и вдруг в руках Джима оказалась колода карт, и он, как опытный карточный зазывала, начал их тасовать. Довольно странно, что Ева, накануне недвусмысленно намекнувшая, что не прочь сыграть в покер, теперь притихла и вела себя более сдержанно, нежели Лори, не поддавалась настойчивым уговорам Джима и, должен признаться, моим пылким упрашиваниям. Однако стоило Лори обронить одну только банальную фразу, которую так часто можно услышать в первые дни занятий в средней школе: «Я буду, если будешь ты», — как Ева тяжело вздохнула и якобы через силу сказала:

— Сдаюсь. Сдаюсь. Ладно, начинай.

Джим сдал карты.

По его правилам игры, предварительных ставок не было, выигравший освобождался от штрафа, в то время как три игрока должны были расстаться с какой-нибудь вещью. В покере это называется «подсластить ставки». Удача улыбнулась Лори, и она выиграла первые три партии.

Мы с Джимом уже проиграли свои туфли и пиджаки, но опасность нам еще не грозила, поскольку мы схитрили и начали играть, имея на себе, вполне понятно, больше одежды, нежели партнерши. Наше преимущество стало очевидным после третьей партии, когда Ева проиграла свои туфли, а чулок на ней не оказалось. Поэтому...

— О Господи! — воскликнула она, глядя на Лори. — Ты ничего еще не проиграла, да?

— Представь, — хихикнула Лори. Она посмотрела на меня, ее карие глаза искрились. — Пока ни одной вещи.

— Ба-а! — Я не сумел скрыть голодного разочарования.

— Ева, не тяни резину, — подгонял Джим, напуская на себя строгость.

— Пощадите, — взмолилась она.

Неловкое молчание продлилось секунд пять. Потом она придвинулась к Лори и что-то прошептала ей на ухо. Интересно, что? Наконец Ева повернулась спиной к Лори, которая ловко справилась с каким-то крючком, и начала расстегивать длинную «молнию». Все ниже, ниже, ниже... Мы замерли.

Не было слышно никаких звуков, кроме скрипа сползающей вниз «молнии». Ничего больше.

Ева встала, подняла руки, будто сдаваясь на милость победителей, и оранжевое платье медленно начало сползать по ее рукам, по груди, по бедрам... наконец оно свалилось на пол ярким: беззащитным комочком.

Она переступила через платье, и возникла долгая пауза — но я не назвал бы молчание неловким. Теперь это была пульсирующая, наполненная электрическим зарядом тишина, ее треск был почти слышимым. Ева в наряде от «Александрии» в Лагуна-Парадиз являла сногсшибательное зрелище, но сейчас, в узком бледно-розовом бюстгальтере и крохотном бикини, шикарные просторы ее белой плоти были просто восхитительны. Ее вызывающую наготу прикрывал всего лишь розовый клочок на бедрах и еще одна розовая полоска, едва удерживавшая пышные кремовато-белые холмы, трепетно вздымавшиеся над розовой тканью.

Ева села, поджав под себя длинные ноги, ее белое тело трепетало. Потом она наклонилась к Лори и, мягко положив руку на ее бедро, посоветовала:

— Дорогая, тебе лучше тоже проиграть, и поскорее. И она соблазнительно улыбнулась. Разумеется, она улыбалась Лори, но все-таки улыбалась'. А ведь могла взвизгнуть и завопить: «Я не могу продолжать!» — и тогда мы с Джимом бросились бы с палубы головой вниз от разочарования.

После момента тишины, вернее, момента голой правды, когда наэлектризованный воздух неслышно щелкал, трещал и взрывался, мы продолжили игру.

— Дай мне колоду, — сказал я.

— Сдавай! — согласился Джим.

Я тасовал карты, заговорщически поглядывая на Лори.

— Проиграй! — просил я.

Она склонила набок свою белокурую головку, лукаво посмотрела на меня, показала язык и весело пообещала:

— Я постараюсь!

— Играем по пять карт, — объявил я и сдал карту «рубашкой» вниз, а следующую открыл. С первой картой ко мне пришел король, со второй — дама. Следующей картой была дама, четвертой — двойка, и вновь король. Две пары. У Джима — несчастная пара семерок, у Евы намечался стрит, а у Лори четыре червы. И тогда мы открыли пятую карту. У Лори трефовая масть — значит, пролетела.

— Ага! — обрадовался я.

Джим остался с парой семерок. А пятая карта Евы дополнила ее стрит.

Ну что ж, я проиграл носок. Лори рассталась с туфлей. Один шаг в нужном направлении сделан.

Следующую партию Ева опять выиграла. Еще один носок — и я уже сверкаю голыми пятками. А Лори отдала вторую туфлю. Я успел заметить, что Лори также не носила чулок.

Снова сдавала Ева. Она тщательно стасовала колоду, раздала по пять карт и предложила тянуть. Мы вытаскивали карты из колоды. Это была моя самая удачная партия за ночь — три короля.

— О разбойники, — причитала Ева.

— Ox, ox, — сокрушалась Лори.

— Открываем карты, — скомандовал Джим. Я открыл три своих короля. Ни у одной из девушек не было даже пары. Я выиграл.

Расстегивая рубашку, Джим сокрушенно пожаловался:

— Когда же я, наконец, начну выигрывать? Лори сказала:

— Я бы тоже хотела — в любом случае вы скоро узнаете, почему я жду хорошую карту. Я... на мне нет бюстгальтера.

Я чуть не мяукнул от восторга.

Ева почему-то уставилась в потолок, потом обратилась к Лори:

— Я помогу тебе застегнуть «молнию», дорогая.

— Ты хотела сказать, расстегнуть, — поспешно поправил я.

Лори посмотрела на меня удивленно, ее глаза цвета меда расширились и засветились. Она повернулась боком, и Ева справилась с крючком, а «молния», расстегиваясь, буквально зашипела. Потом она повернулась спиной к Лори и сказала:

— Теперь твоя очередь, милашка.

Лори расстегнула хитромудрые маленькие крючки. Как только дело было сделано и последний крючок освободился, розовый клочок немного сполз вниз. Совсем немного. Она вернулась к своей подушке, посмотрела на нас с вызовом, наклонила голову и стянула «хомут», взъерошив волосы.

Ева чуть повела своими белыми плечами, и розовый лифчик под собственным весом полетел вниз и упал ей на колени. Ее груди подрожали и замерли. Подняв лифчик, она небрежно отшвырнула его в сторону, — но теперь я уже наблюдал только за Лори.

Она смотрела прямо на меня, ее глаза слегка сузились, и Лори первая лизнула языком нижнюю губку. Потом прогнула спину, отчего ее упругие груди выпятились, и легко сбросила черное платье. И тут зазвонил телефон.

Лори подпрыгнула, но это не шло ни в какое сравнение с моим диким антраша. Если бы его можно было замерить, уверен, мы бы имели новый рекорд по прыжкам в высоту из положения «стоя». Думаю, я подскочил вверх не менее чем на два фута.

— Что за черт! — возмутился Джим.

— Ничего, — быстро ответил я. — Спокойно. Может, это чей-то будильник.

Проклятый телефон заверещал снова.

Лори как замерла, так и осталась на месте, ее платье сползло на несколько дюймов, обнажив два бурно вздымающихся от волнения белых холма...

А телефон настойчиво трезвонил, трезвонил снова и снова.

— Проклятье! — выругался Джим. — Сидите тихо. — Он встал и нервно снял трубку. — Да, алло?

Телефон находился рядом с нами, на подставке возле стены, и я видел Джима. Он молча слушал. Лори кокетливо спросила:

— Признайся, звонок спас тебя?

Увы, что-то уже безнадежно испортило вечер. Она быстро натянула на себя платье, а Ева нацепила полоску бюстгальтера.

Потом я увидел, как стремительно меняется лицо Джима. Он бледнел на глазах. До синевы. Его нижняя челюсть отвисла, и он машинально придержал ее рукой. Что-то пробормотав в телефон, он повесил трубку и так и остался стоять, окаменевший.

— Джим, — позвал я. — Что случилось? В чем дело?

— Адам мертв. — Его лицо исказилось, похоже, он был в шоке. — Да, Адам мертв. Застрелен. Убит.

Глава 5

Я припарковал «кадиллак» перед домом Адама Престона. Две полицейские машины прибыли раньше нас и стояли у обочины. Джим приехал со мной. По дороге он почти не разговаривал.

Я пытался успокоить его:

— Это скверно, Джим, я знаю. Но соберись с духом. Когда мы прибудем на место... — Я задумался. — Почему полицейские позвонили тебе? Это имеет какое-то отношение к Лагуне?

— Нет, — перебил меня Джим. — Я... — Он замолчал, тяжело сглотнул. — Видишь ли, Шелл, его настоящее имя не Адам. Его звали Аарон. — Он посмотрел мне прямо в лицо. — Аарон Парадиз. Он — мой брат.

Джим вышел из машины, прежде чем я успел прийти в себя и сказать что-нибудь. Мы молча направились к входной двери. Полицейский в форме ждал нас, и мы вошли в дом.

Лейтенант в штатском по имени Уэсли Симпсон находился в гостиной и что-то торопливо записывал в свой блокнот. Он повернул голову и кивнул мне.

— Я присоединюсь к тебе через минуту, Шелл. Джим стоял рядом со мной, его руки безвольно повисли, лицо напоминало трагическую маску. Я положил руку ему на плечо.

— Джим...

Он покачал головой.

— Потом, Шелл.

Симпсон громко захлопнул свой блокнот и подошел к нам. Поздоровался, взглянул на Джима.

— Вы — мистер Парадиз?

Они быстро переговорили, потом другой офицер провел Джима через дверь в дальний конец комнаты. Очевидно, полиция знала, что Джим — брат убитого. Следовательно, им было также известно, что Адама звали Аарон Парадиз. Интересно, не по этой ли причине Джим поторопился рассказать мне о брате?

Симпсон остался в гостиной. Это был крепкий мужчина тридцати восьми лет, всегда аккуратно одетый. Сейчас его глаза слегка налились кровью, а веки отяжелели — видимо, от недостатка сна. Было далеко за полночь, а в такое время полицейский участок Голливуда уже закрыт, люди сменились с дежурства, поэтому первыми сюда прибыли сотрудники центрального управления полиции; но они, как положено, поставили в известность коллег из отдела убийств Голливуда, вот почему тут оказался Симпсон.

— Ты выглядишь измученным, Уэс, — посочувствовал я ему.

— Я как раз стягивал штаны, когда поступил звонок, — пожаловался он. — Так хотелось спать, что впопыхах я чуть не забыл натянуть их снова. У меня была тяжелая неделя.

— Какова ситуация?

— Труп все еще здесь, в спальне. Мы уже заканчиваем.

— Его застрелили, верно?

— У тебя есть сигарета?.. Левая сторона, контактная рана, смерть наступила мгновенно — должно быть, он крепко спал. Он лежал голый в постели. Похоже, у него был... ну, накануне была вечеринка. Подружка исчезла, а он так и не проснулся. Мы считаем, что убийца ждал, когда Парадиз останется один и крепко уснет после... э-э... бурного приема гостей, потом вошел и застрелил его.

— Вошел? Есть какие-нибудь следы, указывающие на то, пришлось ли убийце применить силу, чтобы попасть в комнату?

— Нет, здесь простой замок. Профессионал запросто мог войти. Во всяком случае, Парадиз ему не открывал. Усек?

Я кивнул.

— Он не мог подойти и открыть кому-то двери, будучи голым, а потом вернуться в постель. Значит, его застрелили в кровати, и сделал это тот, кто подобрал отмычку. Или у него был ключ... У тебя есть сигарета?

— Откуда вам стало известно, что его зовут Парадиз, Уэс? Он называл себя Адамом Престоном.

— А поначалу мы и не знали. Первым на место происшествия прибыл старик Роузи из отдела убийств. Он узнал мертвеца, поскольку сталкивался с ним, когда работал в отделе по борьбе с жульничеством. Тогда он, правда, шустрил под другим именем. Роузи навел справки и получил информацию об Аароне. И адрес брата.

Я не успевал следить за поворотом событий, просто не готов был к ним.

— Почему наводили справки? Разве на него нет официальных документов?

— Кое-что есть, Шелл. Он отбывал срок в Сан-Квентине в период с пятьдесят девятого по шестидесятый год. В январе пятьдесят девятого попал в тюрьму.

— Вот как? И за что его осудили?

— Воровство, хищение в особо крупных размерах. Распродавались фальшивые нефтяные месторождения, нефть присутствовала лишь в чернилах, которыми писались договоры. Он также продавал золотоносные рудники, в которых не было золота, подводное имущество и один недействующий урановый рудник на Аляске.

— Жулик, — угрюмо произнес я. — Жулик большого калибра.

— Включая поддельные, фальшивые документы — словом, почти весь набор. — Он замолчал, потом спросил:

— Ты почему хмурый?

— Да так.

Я думал о том кутеже в Лагуна-Парадиз... система радиосвязи и джаз, большая карта, сладкие девочки, суматоха... бегущие огни и море выпивки — короче, вакханалия. Я был уверен, что Джим не стал бы связываться с тем, что добыто нечестным путем. Ничего не скажешь, собственность расположена на самом выгодном участке побережья, а если продать ее за приличную сумму, то денег с лихвой хватит, чтобы развивать проект дальше. А крупная сумма — солидная база и приманка для любого жулика, привыкшего к легкой добыче.

Я вспомнил, как Джим рассказывал, что большая часть идей, связанных с проектом, принадлежит Адаму — точнее, Аарону. Но я пока отмахнулся от вопросов, на которые не знал ответа, и спросил Уэсли: