Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мор, ученик смерти (пер. И.Кравцова, под ред. А.Жикаренцева)

ModernLib.Net / Pratchett Terry / Мор, ученик смерти (пер. И.Кравцова, под ред. А.Жикаренцева) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Pratchett Terry
Жанр:

 

 


      – НЕТ, – наконец ответил он. – У МЕНЯ НЕТ СЫНОВЕЙ.
      – Если ты не возражаешь, я скажу сыну несколько слов на прощанье.
      – ТОГДА Я ПОЙДУ ВЗГЛЯНУ, ЧТО ТАМ С ЛОШАДЬЮ. – Смерть был явно не лишен такта.
      Лезек обхватил сына за плечи (жест, давшийся ему не без труда, учитывая разницу в росте) и мягко подтолкнул к противоположной стороне площади.
      – Мор, ты знаешь, что мысль отдать тебя в подмастерья подал мне твой дядя Хамеш? – прошептал он.
      – Да. И что?
      – Ну так вот, он рассказал кое-что еще, – доверительным тоном, словно по секрету, произнес старик. – Он сказал, что подмастерье нередко наследует бизнес своего хозяина. Ну, что ты на это скажешь?
      – Угу. Я не уверен, – помотал головой Мор.
      – Об этом стоит подумать, – заявил Лезек.
      – Я уже думаю об этом, папа.
      – Хамеш говорил, многие молодые люди начинают таким способом. Ученик во всем помогает, делается незаменимым, заслуживает доверие своего хозяина и… в общем, если в доме есть дочери… Господин, э-э, господин… ну, он упоминал что-нибудь о дочерях?
      – Какой господин?
      – Господин… твой новый хозяин.
      – А, он. Нет. Нет, вряд ли у него есть дочери. Я вообще не думаю, что он относится к тому типу людей, которые женятся.
      – Многие сообразительные юноши обязаны своим продвижением удачному браку.
      – В самом деле?
      – Мор, мне кажется, ты пропускаешь мои слова мимо ушей.
      – Что?
      Лезек остановился на покрытых инеем булыжниках и повернул Мора за плечи лицом к себе.
      – Тебе надо обратить на это серьезное внимание, – произнес он. – Понимаешь, сынок? Если ты хочешь добиться чего-то в этой жизни, то должен научиться слушать. Это говорю тебе я, твой отец.
      Мор, глядя сверху вниз, всмотрелся в лицо отца. Ему хотелось сказать многое: как сильно он любит его, как беспокоится за него. Хотелось спросить, что отец в действительности видел и слышал. Хотелось высказать обуревающие его чувства: как будто он наступил на холмик кротовой норы, а та неожиданно обернулась вулканом. Его интересовало, что такое «брак».
      Вместо всего этого он лишь сказал:
      – Да. Спасибо. Пожалуй, мне пора двигаться. Я постараюсь передать весточку.
      – В деревню непременно завернет кто-нибудь, кто сможет прочитать нам твое письмо. До свиданья, Мор. – Лезек высморкался.
      – До свиданья, папа. Я приеду в гости, – пообещал Мор.
      Смерть тактично кашлянул – звук его кашля напоминал оглушительный треск от внезапно переломившейся балки в каком-нибудь древнем здании. Жучок наконец подточил ее, и она рухнула, увлекая за собой все опоры и перекрытия, поднимая столбы пыли и создавая грохот, подобный камнепаду.
      – ПОРА БЫ НАМ ОТПРАВЛЯТЬСЯ, – намекнул он. – ЗАБИРАЙСЯ НА ЛОШАДЬ, МОР.
      Пока Мор карабкался, цепляясь за богато украшенное седло, Смерть перегнулся вниз и пожал руку Лезеку.
      – СПАСИБО ТЕБЕ, – сказал он.
      – По сути он хороший парень, – заговорил Лезек. – Немного мечтательный, правда, но все мы когда-то были такими.
      Смерть задумался над его высказыванием.
      – НЕТ, – наконец произнес он. – ЛИЧНО Я ТАК НЕ ДУМАЮ.
      Натянув поводья, он повернул лошадь на Краевую дорогу. Мор со своего насеста за облаченной в черное фигурой отчаянно махал рукой.
      Лезек помахал в ответ. Затем, когда лошадь и два ее всадника скрылись из поля зрения, он опустил руку и посмотрел на нее. Рукопожатие… Оно оставило странное ощущение. Только он не мог сказать точно, в чем именно заключается эта странность.
 
      Мор прислушивался к грохоту булыжника под лошадиными копытами. Когда они достигли дороги, грохот сменился тихим, глуховатым постукиванием по утрамбованной почве. Затем все звуки исчезли.
      Он взглянул вниз. Под ним расстилалась панорама Диска. Контуры Плоского мира блестели, точно вырезанные резцом серебряного лунного света на гравюре ночи. Свались Мор сейчас с лошади, единственное, обо что бы он ударился, был бы воздух.
      Он с удвоенной силой вцепился в седло.
      Тут Смерть нарушил молчание:
      – ТЫ ГОЛОДЕН, МАЛЬЧИК?
      – Да, сэр, – слова исходили прямиком из желудка Мора, минуя обычную при речевом общении инстанцию мозга.
      Кивнув, Смерть натянул поводья. Лошадь замерла в воздухе. Под ними мерцал огнями гигантский круглый Диск. То там, то здесь виднелся город, окутанный оранжевым маревом; теплые моря ближе к Краю слегка фосфоресцировали. В течение дня свет Диска, медленный и слегка тяжеловатый, скопился в низинах . Теперь он испарялся, подобно серебристому пару.
      Но его затмевало сияние, поднимающееся к звездам с самого Края. Из-под Диска били мощные потоки света. Сверкающие и переливающиеся реки струились в ночь, образуя окружающую мир цельную золотую стену.
      – Как красиво… – зачарованно вымолвил Мор. – Что это такое?
      – СОЛНЦЕ ПОД ДИСКОМ, – пояснил Смерть.
      – И это происходит каждую ночь?
      – ДА. ТАК ЗДЕСЬ УСТРОЕНА ПРИРОДА.
      – И что же, совсем никто об этом не знает? Никто этого не видит?
      – Я ВИЖУ. ТЫ. БОГИ. КРАСИВО, ПРАВДА?
      – Еще бы!
      Смерть перегнулся через седло и окинул взором расстилающиеся под ним царства мира.
      – НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ, – сказал он, – НО Я СЕЙЧАС МОГ БЫ ПРИКОНЧИТЬ ХОРОШУЮ ПОРЦИЮ КЭРРИ.
 
      Несмотря на то, что уже порядком перевалило за полночь, двуединый Анк-Морпорк кипел жизнью. Прежде Овцекряжье Мору казался деловым, большим городом, но по сравнению с царящей здесь уличной суматохой там был просто морг.
      Поэты не раз предпринимали попытки описать Анк-Морпорк, но все потуги окончились провалом. Возможно, виной этому послужило откровенное, чисто плотское жизнелюбие города. А может быть, дело просто в том, что город с миллионным населением и без единой канализационной трубы слишком уж бьет поэтов по нервам. Поэты ведь существа нежные, любящие, ясное дело, розы и нарциссы с соответствующими ароматами. Ароматов в Анк-Морпорке хватало, да только совсем других. Так что давайте ограничимся тем, что скажем: Анк-Морпорк полон жизни, как заплесневелый сыр в жаркий день; он громогласен, как проклятие в храме; ярок и блестящ, как пролившееся и играющее на солнце масло; многоцветен, как синяк, и кипит суетой, деловой активностью и всяческого рода бурной деятельностью, как муравейник с дохлым псом посередине.
      В городе были храмы с растворенными настежь дверями. Оттуда доносились звуки гонгов, кимвалов и, в случаях более консервативных фундаменталистских религий, краткие вскрики жертв. Были магазинчики, выплевывавшие странный товар прямо на мостовую. Здесь ходило много дружелюбных молодых дам. Они, бедные, слонялись по улицам чуть ли не голышом – по-видимому, не могли себе позволить большого количества одежды. Освещаемые неровным светом уличных огней, выступали фокусники и жонглеры. Шмыгали продавцы, предлагали разнообразнейшие варианты веществ, способствующих мгновенному просветлению (или, наоборот, затемнению, по желанию клиента).
      И сквозь эту толкотню, шум и гам с величавым спокойствием шествовал Смерть. Где-то в глубине души Мор ожидал, что тот будет просачиваться сквозь толпу, словно дым. Но это выглядело совсем не так. Простая истина заключалась в том, что куда бы Смерть ни направлял свои стопы, людей словно сметало, отодвигало в сторону.
      У Мора дела обстояли совершенно иначе. Толпа мягко расступалась перед его новым хозяином, но тут же смыкалась – как раз вовремя, чтобы перегородить дорогу самому Мору. Пальцы на ногах у него были жестоко оттоптаны, ребра саднило от столкновений. Торговцы то и дело пытались всучить ему неприятно пахнущие специи и овощи, искусственная форма которых порождала нездоровые ассоциации. А довольно пожилая леди заявила, что Мор выглядит молодым человеком, твердо стоящим на ногах, и приятное времяпрепровождение – единственное, чего ему сейчас не хватает.
      В ответ он выразил горячую благодарность и надежду, что уже прямо сейчас приятно проводит время.
      Смерть дошел до угла улицы. По отполированному куполу его черепа плясали отбрасываемые уличными светильниками яркие блики. Он втянул воздух, принюхиваясь. Валяющийся на земле пьяница поднялся и, спотыкаясь на каждом шагу, бесцельно двинулся вперед. Но вдруг, безо всяких видимых причин и повинуясь лишь непонятному импульсу, он резко свернул в сторону, обходя пустое место.
      – ТЕПЕРЬ ТЫ ВИДЕЛ ГОРОД, МАЛЬЧИК, – сказал Смерть. – КАК ОН ТЕБЕ?
      – Очень большой, – не зная, с чего начать и как выразить свои впечатления, неуверенно протянул Мор. – Я имею в виду, здесь же яблоку негде упасть. Неужели людям нравится жить спресованными на одном пятачке?
      – МНЕ НРАВИТСЯ ГОРОД, – пожал плечами Смерть. – ОН ПОЛОН ЖИЗНИ.
      – Сэр?
      – ДА?
      – Что такое «кэрри»?
      В глубинах глазниц Смерти ярко пылало голубое пламя.
      – ТЕБЕ КОГДА-НИБУДЬ ПРИХОДИЛОСЬ ОТКУСЫВАТЬ ОТ РАСКАЛЕННОГО ДОКРАСНА ЛЕДЯНОГО КУБА?
      – Нет, сэр, – ответил Мор.
      – КЭРРИ – ЭТО ЧТО-ТО ВРОДЕ ЭТОГО.
      – Сэр?
      – ДА?
      Мор натужно сглотнул.
      – Простите меня, сэр, но мой отец говорил, что если я чего не пойму, то надо задавать вопросы, сэр…
      – ЭТО ОЧЕНЬ ПОХВАЛЬНО, – произнес Смерть.
      Он свернул в переулок и устремился вперед. Снующая толпа, иллюстрирующая броуновское движение молекул, по-прежнему безропотно расступалась перед ним.
      – Ну, в общем, сэр, я не мог не заметить… дело в том… того простого факта, что…
      – КОНЧАЙ ХОДИТЬ ВОКРУГ ДА ОКОЛО, МАЛЬЧИК.
      – А как ты можешь что-то есть, сэр? Смерть так резко замедлил шаг, что Мор натолкнулся на него. Когда же мальчик, попытался снова заговорить, Смерть замахал руками, призывая его к молчанию. Он, казалось, к чему-то прислушивался.
      – ЗНАЕШЬ, БЫВАЮТ МОМЕНТЫ, – сказал он, – КОГДА Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ РАССТРОЕННЫМ.
      Смерть резко повернулся на каблуках и свернул в боковую улочку. Он шел очень быстро, черное одеяние, подобно крыльям, развевалось у него за спиной. Улочка петляла, стиснутая темными стенами и спящими зданиями. Она напоминала не столько путь сообщения, сколько длинную извилистую щель.
      Смерть летел, словно за ним гнались, и затормозил только у замшелой, разваливающейся от дряхлости бочки с водой. По самое плечо погрузив туда руку, он выудил небольшой мешочек с привязанным к нему кирпичом. Извлек меч из ножен. Секундный проблеск голубого пламени во мраке – и шнурок, завязывающий мешочек, оказался перерезанным.
      – Я РАССЕРДИЛСЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ, – сообщил Смерть.
      Он перевернул мешок, и Мор увидел, как оттуда выскользнули жалкие комочки насквозь промокшего меха. Теперь они лежали на булыжниках, лужа воды вокруг них все расширялась. Белые пальцы Смерти нежно погладили их.
      Через какое-то время нечто, напоминающее серый дымок, заклубилось над утонувшими котятами и приняло форму трех облачков котообразной формы. Помаргивая, облачка смотрели на Мора озадаченными серыми глазами. Когда же он попытался дотронуться до одного из них, то рука прошла прямо сквозь призрачного котенка и раздался легкий звон.
      – ЛЮДИ ВЫПОЛНЯЮТ ЭТУ РАБОТУ НЕ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ, – заявил Смерть.
      Он легонько подул на котенка, от чего животное потеряло равновесие (если в данной ситуации можно говорить о каком-то равновесии) и закачалось в воздухе. Жалобное «мяу» прозвучало так, словно его источник находится очень далеко и звуку пришлось проделать долгий путь сквозь жестяную трубу.
      – Это души, да? – спросил Мор. – А как выглядят души людей?
      – ОНИ ИМЕЮТ ФОРМУ ЛЮДЕЙ, – объяснил Смерть. – ЭТО ЗАВИСИТ ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ОТ ХАРАКТЕРИСТИК МОРФОГЕНЕТИЧЕСКОГО ПОЛЯ.
      Он вздохнул, и вздох этот напомнил шелест савана. Взял плавающих в воздухе котят, осторожно спрятал их в одном из темных тайников своего одеяния и встал.
      – ВРЕМЯ ДЛЯ КЭРРИ, – произнес он.
 
      Сады Кэрри, расположенные на углу улицы Богов и Кровавой аллеи, были запружены народом. Правда, здесь вращались исключительно сливки общества – во всяком случае, те его компоненты, которые всплывают на поверхность и которые благоразумнее называть сливками. Пространство между столами было усажено кустарником. Своим ароматом ему почти удавалось перекрывать основной, превалирующий над всеми остальными, запах самого города, первозданную мощь которого можно было бы сравнить лишь с обонятельным эквивалентом корабельной сирены.
      Мор ел с волчьим аппетитом, обуздав свое любопытство, и не предпринимал попыток проследить, каким образом Смерть может что-нибудь съесть. Так или иначе, вначале еда была, а потом ее уже не было. Так что, предположительно, между этими двумя фазами что-то должно было произойти. У Мора возникло впечатление, что Смерть не очень-то привык к вниманию и чувствует себя не совсем в своей тарелке. Он напоминал престарелого дядюшку-холостяка, которому сплавили на выходные племянника и который страшно боится допустить какую-нибудь промашку.
      Прочие посетители не обращали на Смерть особого внимания. Не проявили они интереса и тогда, когда Смерть, откинувшись на спинку кресла, раскурил изящную трубку. Не так-то легко игнорировать личность, у которой из глазниц валит дым. Тем не менее все без исключения успешно справились с этой задачей.
      – Это магия? – спросил Мор.
      – А КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, МАЛЬЧИК? Я ЗДЕСЬ ИЛИ МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ?
      – Ты здесь, – задумчиво произнес Мор. – Я… Я наблюдал за людьми. Они смотрят на тебя, но мне кажется, что они тебя не видят. Ты что-то делаешь с их мозгами.
      – ВСЕ ЭТО ОНИ ДЕЛАЮТ С СОБОЙ САМИ, – покачал головой Смерть. – ЛЮДИ НЕ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, ОНИ ПРОСТО-НАПРОСТО НЕ ПОЗВОЛЯЮТ СЕБЕ ЭТОГО. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ПРОБЬЕТ ИХ ЧАС, РАЗУМЕЕТСЯ. ВОЛШЕБНИКИ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, И ЕЩЕ КОШКИ. НО ОБЫЧНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО… НЕТ, НИКОГДА. – Он выдул вверх колечко дыма. – СТРАННО, НО ФАКТ.
      Мор наблюдал за колечком, как оно, колыхаясь, уплывает все дальше и дальше в вечернее небо, медленно смещаясь в сторону реки.
      – Но я-то тебя вижу, – заявил он.
      – ТЫ – ДРУГОЕ ДЕЛО.
      Официант-клатчец приблизился со счетом и положил его на стол перед Смертью. Человек был приземистым и смуглым, с прической в стиле «кокосовый орех в стадии превращения в сверхновую звезду». Когда Смерть вежливо кивнул ему, складки на круглом лице клатчца непроизвольно сложились в озадаченную гримасу. Он затряс головой, словно пытался вытрясти мыло из ушей, и удалился.
      Из глубин одеяния Смерть достал большой кожаный мешок, полный медных монет самого разного вида, размера и достоинства, по большей части посиневших и позеленевших от древности. Сосредоточенно изучив счет, он отсчитал дюжину монет.
      – ПОШЛИ, – поднялся он, – НАМ ПОРА ИДТИ.
      Ступая стремительно и в то же время величаво, Смерть вышел из сада на улицу. Едва поспевая, Мор рысью последовал за ним. На улице по-прежнему царила довольно оживленная атмосфера, невзирая на первые, забрезжившие на горизонте признаки рассвета.
      – Чем мы займемся сейчас?
      – КУПИМ ТЕБЕ КОЕ-КАКУЮ НОВУЮ ОДЕЖДУ.
      – Ту, которая на мне, мы купили сегодня… я хочу сказать – вчера. Она новая.
      – В САМОМ ДЕЛЕ?
      – Отец сказал, что эта лавка славится дешевой и очень ноской одеждой, – произнес Мор на бегу, стараясь не отставать.
      – ЭТО ДОПОЛНЯЕТ ОБРАЗ НИЩЕТЫ ЕЩЕ ОДНИМ КОШМАРОМ.
      Они свернули на широкую улицу, ведущую в более респектабельную часть города (факелы здесь попадались чаще, а напоминающие многовековые наслоения кучи отбросов – реже). Здесь отсутствовали уличные лотки, торговцы не продавали товар на каждом углу. Лавки представляли собой приличные здания с наружными вывесками. Это были не простые лавки, в этих торговых империях можно было найти все – от провизии, громогласно рекламируемой оптовыми поставщиками, до стульев и плевательниц. Большая часть была открыта даже в этот ночной час, поскольку среднестатистический анкский торговец не уснет, если знает, что за это время можно сделать еще немного денег.
      – Здесь что, никогда не спят? – удивился Мор.
      – ЭТО ГОРОД, – ответил Смерть и толчком открыл дверь одной из лавок, торгующей одеждой.
      Они вышли оттуда двадцать минут спустя. Мор красовался в идеально подогнанном черном костюме, ворот и обшлага которого украшала тонкая вышивка серебром. Тем временем приказчик ошеломленно пялился на горсть древних медных монет у себя в руке и гадал, как это его угораздило их заиметь.
      – Откуда ты берешь эти монеты? – поинтересовался Мор.
      – ИЗ КОШЕЛЬКА.
      В открытой всю ночь цирюльне Мора подстригли по последней среди аристократической молодежи моде. Во время стрижки Смерть сидел расслабившись в соседнем кресле и тихонько мурлыкал себе под нос. К своему удивлению, он ощутил добродушное желание подшутить.
      Фактически через некоторое время он это желание осуществил. Он бросил взгляд на ученика брадобрея. Лицо юноши мгновенно приняло загипнотизированное выражение. Мор уже научился распознавать такие лица. Ученик обернул полотенце вокруг шеи Смерти, а тот сказал:
      – ПОБРЫЗГАЙТЕ ТУАЛЕТНОЙ ВОДОЙ, ЛЮБЕЗНЫЙ, И ОТПОЛИРУЙТЕ.
      Сидящий в кресле у противоположной стены престарелый волшебник, которому как раз в этот момент подравнивали бороду, похолодел и замер, распознав мрачные свинцовые нотки. Смерть повернулся – для максимального эффекта, очень медленно – и одарил его характерно-широкой пленительной улыбкой. Волшебник побелел как мел, забормотал заклинания типа «чур меня!» и резко отвернулся в крутящемся кресле.
      Несколькими минутами спустя, чувствуя себя немного не в своей тарелке и ощущая непривычную прохладу за ушами, Мор направлялся в сторону конюшни, в которой Смерть расположил на ночлег свою лошадь. Ради эксперимента Мор попробовал пройтись с важным видом. Ему казалось, что новый костюм и модная стрижка этого требуют. Получилось не очень.
 
      Мор проснулся.
      Он лежал, глядя на потолок. Тем временем память производила «ускоренную обратную перемотку» событий вчерашнего дня, которые выкристаллизовывались в его мозгу, подобно крошечным ледяным кубикам.
      Не может быть, чтобы он познакомился со Смертью. Не может быть, чтобы он обедал со скелетом, из глаз которого бьет голубой огонь. Наверное, ему просто привиделся странный сон. Он не мог ехать в качестве багажа в седле огромной белой лошади, которая галопом ускакала в небо и затем прибыла…
      …Куда?
      Ответ просочился в мозг с неотвратимостью требования об уплате налогов.
      Сюда.
      Пытаясь восстановить связь с действительностью, Мор провел руками по подстриженным волосам, по простыням из какого-то гладкого и скользкого материала. Этот материал был гораздо тоньше и мягче, чем шерсть, к которой он привык у себя дома. Шерсть всегда была грубой и пахла овцами, а эти простыни напоминали теплый и сухой лед.
      Он торопливо уселся на постели, свесив ноги на пол, и начал пристально оглядывать комнату.
      Комната оказалась большой, больше, чем весь дом, в котором жила его семья. И еще она была сухой, точно старые гробницы в древних пустынях. Воздух создавал ощущение почти вкусовое, как будто его несколько часов запекали, а затем дали остыть. Ноги тонули в пушистом ковре, толщина которого позволяла надежно укрыться в нем племени пигмеев. Мор прошелся по ковру, исследуя обстановку комнаты. Шаги сопровождались громким электрическим треском. Вся обстановка была выдержана в пурпурных и черных тонах.
      Мор оглядел собственное тело, облаченное в длинную белую ночную сорочку. Верхнюю одежду кто-то аккуратно сложил на изящном резном стуле, стоящем в изголовье кровати. И Мор не мог не заметить, что основным мотивом резьбы служили черепа и кости.
      Усевшись на край кровати, Мор начал одеваться. Его мысли бешено неслись, причем сразу во всех направлениях.
      Одевшись, он с легкостью открыл тяжелую дубовую дверь, испытав странное разочарование, когда она не издала зловещего скрипа.
      За дверью открывался пустой облицованный деревом коридор. В подсвечниках, закрепленных вдоль противоположной от двери стены, стояли большие желтые свечи. Мор выскользнул в коридор и бочком двинулся по стене, пока не достиг лестничного пролета. Он успешно преодолел его, причем процесс преодоления не прерывался никакими явлениями призрачного характера. В итоге он прибыл в помещение, напоминавшее прихожую с большим количеством дверей. Там была масса похоронных драпировок и большие «дедушкины» часы, чье тиканье напоминало сердцебиение гор. Рядом с часами стоял зонтик.
      Еще там была коса.
      Мор прошелся взглядом по дверям. Выглядели они внушительно. Резьба притолок была выполнена в уже знакомом мотиве костей. Он хотел было открыть ближайшую из дверей и уже приблизился к ней, как голос у него за спиной произнес:
      – Тебе туда нельзя, мальчик.
      Мор не сразу сообразил, что голос прозвучал не у него в голове; это были реальные человеческие слова, образованные ртом и переданные в его уши удобной и созданной самой природой системой сотрясения воздуха. Природа взяла на себя массу хлопот – и все ради четырех слов, окрашенных легким раздражением.
      Он оглянулся на звук. Перед ним стояла девушка примерно его роста и, пожалуй, на несколько лет старше, серебряноволосая и с перламутровыми глазами. Она была одета в изысканное, но непрактично длинное платье того типа, которое обычно носят трагические героини – те самые, которые прижимают к груди одинокую розу, впериваясь прочувствованным взглядом в луну. Мору никогда не приходилось слышать слова «прерафаэлиты» – а жаль, потому что девушка была именно «прерафаэлитского» типа. Во всех подобных ей девушках есть что-то просвечивающее и чахоточное, но вид данной представительницы наводил на мысль о большом количестве поедаемых шоколадок.
      Она пристально рассматривала Мора, склонив голову набок и раздраженно постукивая ногой по полу. Вдруг, сделав одно молниеносное движение, она больно ущипнула его за руку.
      – Ой!
      – Х-м-м. Так ты в самом деле настоящий, – произнесла она. – А как тебя зовут, мальчик?
      – Мортимер. Но вообще меня зовут Мор, – ответил он, потирая локоть. – Зачем ты это сделала?
      – Я буду называть тебя Мальчик, – последовал высокомерный ответ. – И как ты понимаешь, я совершенно не обязана объяснять свои поступки. Но если уж тебе приспичило знать, то, так и быть, скажу – я думала, что ты мертвый. Ты выглядишь мертвым.
      Мор не нашелся, что возразить.
      – Что, язык проглотил? На самом деле Мор в это время считал до десяти.
      – Я не мертвый, – в конце концов сказал он. – По крайней мере, мне так кажется. А ты кто?
      – Можешь называть меня мисс Изабель, – надменно промолвила она. – Отец сообщил, что тебя надо накормить. Следуй за мной.
      Она стремительно направилась к одной из дверей. Мор тащился за ней, соблюдая как раз ту дистанцию, которая была необходима, чтобы дать распахиваемой двери возможность треснуть его по другому локтю.
      За дверью оказалась кухня – длинная и теплая, с низким потолком. С потолка свисали медные кастрюли и сковородки. Одну из длинных стен целиком занимала огромная чугунная печь. Перед ней стоял старик, поджаривая яичницу с беконом и насвистывая.
      Запах привлек внимание вкусовых сосочков Мора. В запахе этом содержался намек, что если они (сосочки) вступят в близкое соприкосновение с его источником, то получат истинное удовольствие. Мор обнаружил, что двигается вперед, даже не потрудившись обсудить этот вопрос со своими ногами.
      – Альберт, – слова Изабель звучали, как щелканье бича, – еще один явился за завтраком.
      Не произнося ни слова в ответ, мужчина медленно повернул голову и кивнул. Изабель вновь переключилась на Мора.
      – Должна сказать, – съязвила она, – учитывая, что выбирать можно было из всего населения Плоского мира, отец мог найти кого-нибудь получше тебя. Тебе придется из кожи вон лезть, чтобы справиться со своими обязанностями.
      Засим она стремительно покинула кухню, оглушительно хлопнув дверью.
      – С какими-такими обязанностями? – пробормотал Мор, ни к кому конкретно не обращаясь.
      В помещении царила тишина, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде и звуками рассыпающихся углей в расплавленном сердце печи. Мор обратил внимание на выбитые на дверце для топлива слова:
      «Маленький Молох (Частн. комп. с неогранич. ответств.)».
      Повар, кажется, не замечал его, так что Мор взял стул и уселся за белый выскобленный стол.
      – Грибы? – осведомился старик, не оборачиваясь.
      – Х-м-м? Что?
      – Я сказал, грибов хочешь?
      – А-а. Извини. Нет, спасибо, – ответил Мор.
      – И правильно, молодой сэр.
      Повар оторвался от печи и направился к столу.
      Даже значительно позднее, когда Мор уже пообвыкся на новом месте, при виде шагающего Альберта у него неизменно перехватывало дыхание. Слуга Смерти относился к разряду худых, как палка, красноносых стариков, у которых постоянно такой вид, словно они носят перчатки с обрезанными пальцами – причем это впечатление сохраняется и в тех случаях, когда никаких перчаток нет, – а его перемещения сопровождались сложной последовательностью телодвижений. Альберт наклонился вперед и принялся раскачивать левой рукой – сначала медленно, но постепенно размах и частота увеличивались, пока не перешли в дергающиеся взмахи. И наконец, совершенно внезапно и приблизительно в тот момент, когда наблюдатель мог смело ожидать окончательного отрыва руки от плеча, волна движений распространилась по всему телу Альберта к его ногам. Очевидно, при этом создался мощный импульс. Альберта толкнуло вперед, как на скоростных ходулях. Сковородка повторяла весь этот сложный рисунок, следуя по изогнутой воздушной траектории, пока не замерла прямо над тарелкой Мора.
      Альберт носил как раз тот тип очков (разделенных напополам полулунной линией), который создает особые удобства для смотрения на собеседника поверх линз.
      – А закончить можно овсянкой, – проговорил Альберт и подмигнул. Подмигивание, очевидно, служило знаком включения Мора в некий всемирный овсяночный заговор.
      – Прости, – произнес Мор, – а не мог бы ты точно сказать, куда я попал?
      – Ты разве не знаешь? Это дом Смерти, парень. Он привел тебя сюда вчера вечером.
      – Да… я вроде как припоминаю. Только…
      – Х-м-м?
      – Ну… Бекон и яичница… – туманно продолжал Мор. – Эти вещи, как бы это сказать, кажутся здесь не вполне уместными.
      – У меня где-то завалялись несколько черных пудингов, – успокоил его Альберт.
      – Нет, я имею в виду… – Мор поколебался. – Я просто хочу сказать, что не могу представить себе его за парой ломтиков ветчины и глазуньей.
      Альберт усмехнулся.
      – А, ты об этом. Конечно, парень, он не ест. То есть, как правило, не ест. В отношении провизии с ним очень легко, с нашим хозяином. Я готовлю только для себя и, – он сделал паузу, – для молодой госпожи, разумеется.
      Мор кивнул.
      – Для твоей дочери.
      – Моей? Ха! – хмыкнул Альберт. – Здесь ты заблуждаешься. Это его дочь.
      Мор уставился в ясные очи глазуньи. Та, в свою очередь, уставилась на него из своего озера жира. Альберт слышал о питательной ценности продуктов и прочих диетических делах, но новомодных теорий не придерживался.
      – А мы говорим об одном и том же человеке? – осмелился наконец произнести Мор. – Такой высокий, одет во все черное.
      Он еще несколько… как бы это сказать… костляв…
      – Он ее удочерил, – добродушно объяснил Альберт. – Это довольно длинная история…
      Тут громко зазвонил колокольчик, свисающий с потолка на шнурке прямо у слуги над головой.
      – …которой придется обождать. Он хочет видеть тебя в своем кабинете. Я бы на твоем месте кинулся туда со всех ног. Он не любит, когда его заставляют ждать, и это можно понять. Вверх по лестнице, первый поворот налево. Ты его вряд ли пропустишь…
      – Там еще дверь в черепах и костях? – спросил Мор, проворно вставая и задвигая стул на место.
      – Здесь все двери в черепах и костях, по крайней мере большая их часть, – вздохнул Альберт. – Это его прихоть. Вряд ли он хочет что-то сказать этим…
      Оставив завтрак остывать и застывать, Мор заторопился наверх, миновал лестницу, пробежал по коридору и остановился перед первой дверью. Поднял руку, чтобы постучать.
      – ВОЙДИТЕ.
      Ручка двери самостоятельно повернулась. Дверь распахнулась внутрь.
      Смерть сидел, расположившись за письменным столом. Он пристально вглядывался в страницы гигантской книги в кожаном переплете, занимавшей чуть ли не весь стол. Когда Мор вошел, Смерть оторвался от книги, поднял взгляд, удерживая известково-белый палец на нужной строке, и улыбнулся. Во всяком случае, выражение его лица не предполагало множественности толкований.
      – А, – произнес он. Затем последовала пауза. Он поскреб подбородок со звуком, который издает длинный ноготь, если им проводят по расческе. – ТЫ КТО, МАЛЬЧИК?
      – Мор, сэр, – ответил Мор. – Твой ученик. Помнишь?
      Некоторое время Смерть не отрываясь смотрел на него. Затем синие булавочные головки его глаз вновь обратились к книге.
      – АХ ДА, МОР. НУ ЧТО Ж, МАЛЬЧИК, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСКРЕННЕ ЖЕЛАЕШЬ УЗНАТЬ САМЫЕ СОКРОВЕННЫЕ ТАЙНЫ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА?
      – Да, сэр. Думаю, что так, сэр.
      – ХОРОШО. КОНЮШНИ СРАЗУ ЗА ДОМОМ. ЛОПАТА ВИСИТ ЗА ДВЕРЬЮ, КАК ВОЙДЕШЬ.
      Он посмотрел на книгу. Перевел взгляд на Мора. Тот не двигался с места.
      – СУЩЕСТВУЕТ ЛИ КАКАЯ-НИБУДЬ ВЕРОЯТНОСТЬ ТОГО, ЧТО ТЫ НЕ ПОНЯЛ МЕНЯ?
      – Да, сэр.
      – УДОБРЕНИЕ, МАЛЬЧИК. НАВОЗ. У АЛЬБЕРТА В САДУ ЕСТЬ ЯМА ДЛЯ КОМПОСТА. ПОЛАГАЮ, ГДЕ-ТО ТАМ ИМЕЕТСЯ ТАЧКА. ТАК ЧТО ЗАЙМИСЬ ДЕЛОМ.
      Мор скорбно кивнул.
      – Да, сэр. Понимаю, сэр. Сэр?
      – ДА?
      – Сэр, я только не понял, какое это имеет отношение к сокровенным тайнам времени и пространства.
      Смерть не отрываясь изучал книгу.
      – ПОЭТОМУ ТЫ ЗДЕСЬ. ЧТОБЫ УЧИТЬСЯ.
 
      Хотя Смерть Плоского мира является, выражаясь его собственными словами, антропоморфной персонификацией, он давным-давно прекратил пользоваться традиционными лошадьми-скелетами. Ему надоели хлопоты – приходилось без конца останавливаться, чтобы прикручивать проволокой отвалившиеся в процессе езды детали. Теперь его лошади неизменно являлись состоящими из плоти и крови животными, причем самых лучших пород.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4