Румын сделал открытие

Геннадий Прашкевич
Румын сделал открытие

      И страшным, страшным креном
      К другим каким-нибудь
      Неведомым вселенным
      Повернут Млечный Путь.
Борис Пастернак

Глава первая. «Фоарте мулт, ла реведере…»

1

      В начале был Каталог.
      «Каталог галактик» Б.А. Воронцова-Вельяминова.
      И Каталог был у Архиповны. Сплошные таблицы и фотографии, звездные облака, бесформенные скопления диффузной материи. Как в страшных детских мультиках? хвосты огненных выбросов, закрученные спирали, до бела раскаленные диски, и проступающие сквозь угольную пыль причудливые, зловещие силуэты.
      Такие же фотографии прислал Архиповне Бред Каллерман, австралиец. Я называю его — бредАрхиповны. Хотя Бред — это только имя. Астрофизик из страны антиподов. Он прислал Архиповне кучу цветных фоток. Никакой принципиальной разницы между фотографиями сумчатого астрофизика и изображениями в каталоге Воронцова-Вельяминова я не увидел, но Архиповна настойчиво тыкала туда и туда своим красивым и длинным пальчиком. «Вот тут, и тут, — тыкала она пальчиком, — и еще вот тут четко просматриваются отличия». — «Может, брак при проявке? Австралия все-таки». — Архиповна зловеще улыбнулась. «Да и чем можно расшевелить такие массы? Они что, разумные? Их можно напугать? Они чувствуют?» — «Как это чувствуют? В каком смысле разумные?» — «Ну, в каком, — заколебался я, — может, они понимают Гамлета». — «Оказывается, ты не только в постели бормочешь всякие бессмысленности!»
      Я и обидеться не успел, как Архиповна улетела в Австралию.
      А меня вызвал Роальд.

2

      — Чтобы получать правильные результаты, надо знать правду.
      — Но всю правду знать нельзя, — возразила клиентка.
      — Наверное. Но к полноте стремиться надо.
      — Я понимаю, — соглашалась клиентка, понимая все по-своему. — Полнота не красит. Сами видите!
      Мы видели.
      Белый костюм (Архиповна предпочитает цветные ткани), широкие рукава с золотыми шевронами (Архиповна такого бы не надела). Модная прическа. Мои волосы выглядят блестяще.Все на клиентке было лучшего сорта. В том числе обнаженное загорелое плечо и обнаженное смуглое колено. Давно ли курит? Да с той поры, как муж, вернувшись из командировки, нашел в пепельнице окурок. Он у меня поэт, без всякого смущения сообщила клиентка. На курортах за деньги ищет то, что дома всегда можно получить бесплатно. И совсем загрустила:
      — Даже не знаю, с чего начать.
      — С самого простого, — грубо подсказал Роальд. — Говорите так, будто с близкой подружкой делитесь.
      Глаза клиентки на мгновение затуманились.
      — Ваши неприятности как-то связаны с подружкой?
      — Не совсем так… Но если подумать…
      — С этого и начните.
      — Я вожу машину сама, — ободрилась клиентка. — Конечно, водитель есть, но я держу его на рабочем джипе. От него табаком несет. Я этого не люблю. У меня креативный подход к жизни. Сама пугаюсь. Не успею сказать что-то, как мои слова уже повторяют, — она улыбнулась. — Придумаю авангардный гардероб, или стрижку make-up, или тряпочку какую-то приспособлю, так уже в следующем месяце все это появляется в разделе тенденций журнала « Vogue». Потянулась к богемно-цыганскому стилю, так теперь каждая девчонка вертит цветными юбками. Я — Нострадамус от fashion— индустрии! — Чудесные груди клиентки нежно колыхнулись под тонкой, почти прозрачной, только сбивающей с толку тканью. — Утром притерлась ко мне иномарка…
      — Где?
      — На проспекте.
      — Поцарапали борт?
      — Душу поцарапали. Настоящий слабоумный, — поежилась клиентка. — Из скотников, наверное. Ну, я про того, который за рулем. Зубки редкие, черные, на шее — цепь фальшивая. Даже вы такую не носите, — посмотрела она на Роальда. — И этот тип посмотрел на меня… — Клиентке нелегко далось ужасное сравнение, но она справилась: — …как на курицу!
      — Дерьмо! — согласился Роальд.
      — Ой, как вы правильно говорите! — обрадовалась клиентка. — Только знаете, у него под мышкой была кобура.
      — Кобура? Вы не путаете?
      — А с чем ее можно спутать? — удивилась клиентка. — Знаю я эту мужскую упряжь! У меня охранники в фирме. А этот тип еще пазл верни, сука.
      — Пазл?
      — Ну, игрушка такая.
      — Ну да, — вспомнил Роальд. — Что-то вроде мозаики?
      — Не совсем. Но похоже. Она в коробке. Я принесла.
      — А как к вам попала чужая игрушка?
      — Ну вот, и вы туда же!

3

      На курицу и на суку клиентка не походила.
      Владелица процветающей строительной фирмы, Лариса Осьмеркина к своим двадцати семи годам достигла многого. Три машины, сплоченный коллектив, участок с загородным коттеджем, квартира в центре, квартира в Москве, квартира в элитном доме в научном городке. Правда, последнюю муж превратил в подобие художественной студии. «Ну, знаете, — туманно пояснила Осьмеркина, — лирика, шоу-бизнес, веселые дебилы. Я в круг деятелей искусства не вхожу. Лёня считает, что я разворовала богатства родины, нанесла непоправимый урон культуре, надругалась над отечественной историей. А я не спорю. Лене видней. Он поэт-степняк, пишет политические стихи. « В плену у денежного рабства трудяга честно спину гнет. Но с ростом личного богатства людская честность не растет», — с отвращением процитировала Осьмеркина. — Когда вспыхнет заря новой революции, таких, как я, накажут. Так Леня считает. Еще он считает, что все демократы — подлецы, а все Лариски — бляди. — Клиентка ослепительно улыбнулась. — Если бы мы были бедными, то жили у моря и питались только рыбой. — Наверное, Осьмеркина имела в виду Лазурный берег, а рыбу — семгу, все равно ее слова прозвучали как угроза. — А насчет полноты, я вам так скажу. Я от стрессов полнею. К тому же, у меня никакой силы воли. Составлю список продуктов, которые категорически нельзя есть, а потом на рынке все закупаю именно по этому списку. Вот вы салат-коктейль в апельсиновом желе любите? — Она обвела нас нежным, затуманившимся взглядом. — А лягушачьи лапки под сливочным соусом? А стерлядь? А блины из гречневой муки? Я по папиной родне мещанка. Леня говорит еще проще — обывательница. А я не стыжусь. Ни мужа не стыжусь, ни своей обывательщины…
      — Но с мужем отношения плохие? — догадался Роальд.
      — Как сказать. Скорее, рутинные, — Осьмеркина выложила на стол цветную фотографию. — Сами взгляните. В центре — Леня. Он всегда в центре. Его хоть на самый край фотографии помести, он все равно окажется в центре. Такая уж у него натура. Глаза с прищуром… Степняк… Волосы на затылке схватывает зеленой резинкой… Лысый козел слева — это издатель. Волосатый козел справа — художник.
      — А девушка?
      — А это я!
      — Трудно поверить.
      — Даже не старайтесь.
      — Как вас понимать?
      — Опосредовано, — обрадовалась Осьмеркина. — Это мы фотографировались после нового года. На улице мороз, по радио — гаммы. В тихом сиянии и славе. Слышали такое выражение? Я расслабилась, накинула халатик из Таиланда, наконец-то с Леней побудем вдвоем, он стихи новые почитает, у меня аж душа дрожит. А тут принесло козлов, а с ними девица. А я совсем беспомощная — только что накрасила ногти. — Осьмеркина покраснела от возмущения. — Ну, пили. А через неделю включила компьютер и увидела фотографии. Леня мое изображение стер, а везде проставил девицу. Вот сучка-то где, если уж говорить. Начну умирать, закажу знаменитому художника поясной портрет. Чтобы все на мне сияло, переливалось. Бриллиантовое колье, алмазные подвески, тяжелый платиновый браслет. Все, что есть, на себя повешу, пусть Леонид после моей смерти обыщется.
      — А если найдет?
      — Я что, дура? Нет у меня ничего такого.
      И вдруг выпалила:
      — Мне постоянно нужен мужчина!
      Мы не поняли, но с надеждой переглянулись.
      — По папиной родне я ведь мещанка, обывательница, — совсем покраснела Осьмеркина. — В восьмом классе давала мальчикам из интереса, в десятом студентам — по любви. Когда сильно и постоянно хочешь, — пояснила она без всякого стеснения, — возникают неправильные мысли. Правильно ли живешь? Правильно ли ведешь себя? Не пойти ли на речку и утопиться? Хорошо, помогла одна подружка. Она работает в Бюро знакомств. Мы выросли вместе. Куртизанки-партизанки.
      Мы с Роальдом поняли это так, что мучения определенного плана одолевали Осьмеркину всю жизнь. Не выдержав таких мучений подруги, Катька (подружка) прямо сказала: «Ну, хватит, Ларка, себя сжигать! Даже смотреть страшно, дыхание перехватывает. Хоть сама ложись с тобой. Помнишь Аньку Петрову? Вот корова коровой, а мужиков меняет каждый день». — «Так она же всегда была дурочкой!» — горячо позавидовала Осьмеркина.
      « Симпатичный молодой человек подарит нежную любовь привлекательной женщине без комплексов». От таких объявлений на душе теплее. « Крепкий сибиряк в расцвете сил разделит долгие зимние ночи с интеллигентной и страстной женщиной». Сразу возникает перспектива. « Неординарный мужчина поделится с подругой жизни откровенными взглядами на природу чувственной красивой любви». И все такое прочее.
      Задушевным голосом Катька беседовала с показавшимися ей клиентами. То да се, да здоровье, да материальное положение, да чистота нравов, отношение к детям и к старикам, даже про кино спрашивала. Выяснив главное, передавала Осьмеркиной телефонные номера. Конечно, поначалу звонки давались куртизанке-партизанке с трудом. «Нет, нет, только не в ресторане. Там шумно. Там о путном не поговоришь!»
      Для «путных» разговоров Катька уступала подружке уютную двухкомнатную квартиру. Сама жила на даче. Когда приезжала рано, лезла сперва в ванну, а потом голенькая, разморенная — в постель. Болтали. Обсуждали «крепких сибиряков в расцвете сил», которых к рассвету Лариса, как правило, выгоняла. Ничто не мешало размеренному порядку. Но однажды Катька по какой-то причине появилась дома ночью, а не утром, как обычно. Что-то у нее случилось. Думала, выгоним «сибиряка», поболтаем с подружкой. Приняв ванну, умастила зареванное лицо питательными кремами и нырнула под тонкую простыню. А вместо подружки уставился на нее седой усатый красавец «в самом расцвете сил». « Уну, — удивился он. — Что-то грудь у тебя стала больше!» — «А ты ее укуси», — почему-то охрипла Катька. — « Уну… дои… треи…» — сильные руки действовали ласково и умело. Через десять минут обессиленная Катька все же пришла в себя. «Ты что делаешь в моей постели, козел?» Но седой усатый красавец снова притянул ее к себе, и она сладостно задышала…

4

      — Я в ту ночь пожар тушила в офисе. Жалко ужасно. Если б не Катька, я бы и сейчас, наверное… — Осьмеркина улыбнулась застенчиво. — У нас с этим козлом геометрия была сходная. Мы идеально подходили друг другу. Вот только увлекался он ерундой, — Она кивком указала на перевязанную шпагатом большую коробку, поставленную на соседний стол. — Сядет над пазлом, и разглядывает. Лицо задумчивое, на меня не смотрит. А потом вообще исчез. Утром вышел из дома, и нет его.
      — Сажал я одного… — начал Роальд, но вовремя опомнился. — Найти человека в большом городе — дело хлопотное, но возможное. Только при чем тут слабоумный? Пазл, подружка, красавец пропал, я понимаю, это в системе. А слабоумный?
      — Так он же спросил про пазл!
      — А как пазл попал к вам?
      — Катька прислала из своей квартиры вместе с курткой этого козла. Он все это там оставил.
      — А как звали козла?
      — Нику.
      — Молдаванин?
      — Не знаю. Может быть. Но я думала, что он цыган. Смуглый, подвижный, глаз хитрый, хищный… Фоарте мулт, красиво так выговаривал. А прощался так. Ла реведере.Это по-цыгански?
      Вопрос Роальд пропустил:
      — Вы поссорились с Нику?
      — Да нет же. Он исчез. Ушел и не вернулся. Катька во всем призналась. Прислала мне пазл и куртку. Я в кладовую все это сунула и забыла, а тут на тебе, слабоумный. А Нику мне до сих пор снится. Только после Катьки он для меня, ну, скажем так, экологически не безупречен. Понимаете? Потому и пришла к вам. Найдите этого козла и верните игрушку, а то я слабоумных боюсь.
      — Номер иномарки, конечно, не запомнили?
      — Я что, похожа на дуру?

Глава вторая. «Всего милей ты в шляпке старой…»

5

      Когда Архиповна вошла в проект CETI, ее библиотека существенно изменилась.
      Впрочем, CETI( Communication extra-terrestrial Intelligence) — так уже не пишут. Проблема связи с внеземным разумом, это звучит, конечно, но требования времени меняются. Скромность нужна даже в писках других разумов. Проблема сканирования с высоким разрешением, так доходчивее. Раз в три-четыре года астрофизики, астрономы, биологи, химики, физики, врачи, генетики, социологи самых разных стран собираются то в Бюракане, то в Таллинне, то в Гринвиче (Англия). А местом последней встречи вообще были выбраны Паркс и Тидбинбилл. Паркс считается лучшей радиоастрономической обсерваторией Австралии, а в Тидбинбилле расположен Центр дальней космической связи НАСА. Считается (так Архиповна говорит), что первым признаком любого другого развитого разумаявляется ярко выраженная способность применять на практике получаемые знания. Мне лично в таком подходе Архиповна отказывает. Когда однажды я предположил, что разумная цивилизация может посылать соседям не всегда хорошо продуманные сигналы, Архиповна не удивилась. «Бред Каллерман…» — начала она. Но я ее прервал: « Бредменя не интересует». Два дня мы не разговаривали. Но перед отлетом Архиповны я все-таки ухитрился сунуть тайком в кармашек ее любимой кофточки тысячу американских баксов.
      Архиповна улетела.
      Мир погрузился в тягостное молчание.
      «Знаешь, Кручинин, — мечтал я услышать знакомый голос, бросаясь на каждый телефонный звонок. — Знаешь, кого я очень, очень, очень люблю?» — «Ну, может, хорошо поджаренного лобстера?» — конечно, не догадался бы я. «Дурачооок!» — В долгом ооооооодолжна была развернуться вся цветовая гамма чувств. Это только Инесса из Торгового центра (отдел цветного стекла) считает, что у Архиповны ледяное метеоритное сердце. А Лина из Института автоматики говорит мне еще проще: «Ну ты чего, Кручинин? Она же рыжая! Поехали лучше в Белокуриху. Ты и я». И сердечно намекала на какое-то высшее знание. «Ты и я… Под горячим душем…» Сердце заходится от Лининых интонаций. Но даже ей не дано понять, что Архиповна вовсе не дура.
      Будь дурой, не подкинула бы родителей.

6

      « Дер гибен гагай клопс шмак!»
      Этой как бы немецкой фразой Роальд хотел сказать, что названного клиенткой румына или цыгана он непременно найдет. Но когда я потянулся к коробке, оставленной куртизанкой-партизанкой, он меня остановил:
      — Не надо!
      Даже привокзальные грузчики держат Роальда за грубого человека.
      Я вложил в Сыскное бюро немалые деньги, но Роальду в голову не приходит подпустить меня к серьезным расследованиям. И сейчас он сказал, будто оттолкнул:
      — Займешься «реанимацией».
      — А что там произошло?
      — Пока ничего.
      — Тогда что мне там делать?
      — Встретиться с Хорем и с Калинычем.
      — Они подойдут оба?
      Мобильник в кармане задергался.
      Настроенный на вибрацию, он рвал мне сердце.
      Обожаю расцвет технологической цивилизации. «Это ты?» — крикнул я, зная, что это, конечно, Архиповна вспомнила обо мне. — «Да, медовый». — Звонила Лиина. В Белокурихе чудесные номера. Там евроремонт сделали. Роальд не слышал ее голоса, но насторожился. — «Не обязательно только под душем, — гнула свою линию Лина. — Там широкие подоконники…»
      Я отключил мобильник.
      Мне звонят все, кроме Архиповны.
      Приятели и алкаши, знакомые и чужие люди.
      Если кто-то ошибется номером, он непременно попадет на меня.
      Наконец, мне звонят Лиина и Инесса. А в «реанимации» ко мне подойдут Хорь с Калинычем. Неважно, что это один человек. Даже при такой двойной кликухе явится крутой неудачник. Такой полезет в чужой холодильник, а его шваркнет электрическим током. Такой отсидит срок, выйдет честный, а в чужой квартире при рецидиве нападет на него аллергия на хозяйскую кошку. Опять отсидит, опять выйдет честный, даже женится, а у молодок передок на люфту. Ну, зачем нам такой? Воровать корейскую лапшичку из детсада?
      Роальд только посмотрел на меня.
      — Ну хорошо. Подойдет. Как я его узнаю?
      — Нельзя узнать того, кого не видел. Ты стой и жри пиво. Ходят слухи, что Хорь и Калиныч ищет нужного человечка. Опустившегося придурка, вроде тебя. Он сам подойдет. По легенде ты теперь Шурка Воткин, активно спивающийся интеллигент. «Спасибо», «пожалуйста», «извините сердечно», — вот твой жаргон. Никаких бесед о другом разуме. Ты не имеешь представления ни о каком разуме. Ясно? Лучше сразу вмажь Хорю и Калинычу по колпаку, если понадобится.
      — Спасибо, извините сердечно.
      — Вот, вот. Кажется, получается.

7

      В «реанимации» я увидел Ботаника.
      Так Архиповна называет отца. Ласково называет.
      Весь вчерашний вечер я провел с ним и с его супругой.
      Сперва Архип Борисыч рылся в «Каталоге галактик», озабоченно покачивал головой, что-то ему это напоминало. Потом увлекся анисовой водкой. Жена его, Наталья Николаевна, смотрела на анисовую с неудовольствием, но рюмочку хереса пригубила. И херес и анисовку они привезли с собой. Войдя во вкус, Архип Борисыч ошпарил кипятком несколько головок репчатого лука, растолок его с чесноком в ступке, добавил соли и красного перца, а полученную массу, густо посыпав мятыми сухарями, зарумянил в микроволновке. Что же до других книг, то больше всего Ботанику понравились последние отчеты CETI.Цветные вкладки, групповой портрет участников. Все больше интеллигентные крупные ученые, и Архиповна в центре. В красном коротеньком платьишке. Справа астрофизик Троицкий, слева звездный астроном Новиков. А сумчатый Бред Каллерман — за спиной, страстно дышит Архиповне в затылок. В общем, ничего такого особенного, но сердце у меня ноет. Могла бы и позвонить.
      После третьей рюмочки Ботаник снял с полки шахматную доску.
      «Не играй с ним», — сердито предупредила Наталья Николаевна. Даже подмигнула мне. Тревожно подмигнула. Дескать, не волнуй старика, откажи. Я и отказал. А заодно сообщил, что пару ближайших ночей проведу вне дома. «Так много работы? — испугалась Наталья Николаевна. — Может, мне поговорить с вашим начальником?» Скромная сотрудница Винницкой городской библиотеки в непрестанной борьбе за культуру давно растеряла признаки здравого ума. «Работы много, — подтвердил я, — а через пару дней вообще уеду в командировку. Вы только не волнуйтесь, я ненадолго». Разъяснять не стал, что собираюсь отдохнуть на море в бывшем Доме колхозника. — «Как же вы управляетесь с делами при таком-то объеме?» — Я только руками развел. А Ботаник ворчливо заметил: «У нас каждый четвертый был осведомителем».
      Не знаю, где такое могло происходить.

8

      В «реанимации» Ботаника окружали интересные люди. Один в фетровой шляпе пятидесятых годов, в костюме на голое тело, в старинных очках, при бороде, очень похожий на Циолковского, только без слуховой трубы. На другом, несмотря на жару, были наглухо застегнуты черная рубашка и жилет, и джинсы на нем были черные. «Ну входит негр в бар, мокрый, конечно. Дождь-то не прекращается. Негр промерз, кричит с порога: мне белого! И как можно сущее!» Здравствуйте, пожалуйста, такой анекдот. «А карпа резать некрупно, — бубнил Ботаника. — В муке обвалять, в масле обжарить. Ломтики лука отдельно. Красное вино отдельно. А потом партию в шахматишки».
      Сдержанная, притершаяся компания.
      Заказав пива, я пригляделся к будущему тестю.
      Вчера, похоже, он не ограничился тремя рюмками анисовой. А может, с Натальей Николаевной играл в шахматы. На изрезанном морщинами лбу выступил блаженный пот. «Дело в системе, — солидно бормотал Циолковский. — Игра на бирже, дарвиновский отбор, шахматы, различные модели экономической конкуренции». — «Вот, вот, шахматы, — блаженно соглашался Ботаник. — Сегодня навалишь в штаны, а завтра, глядишь, совершил подвиг».
      Слова Ботаника мне понравились. Я призывно помахал рукой.
      Но будущий тесть не смотрел в мою сторону. Может, специально.
      У каждого места своя душа. У открытых лесных полян душа светлая, солнечная, у городских свалок — угрюмая, с душком, с влажной гнильцой, с глубокими тенями, у тихих омутов — смутная, с неясными силуэтами робких утопленниц, а вот душа «реанимации» отдавала мочой и пивом. «Из последних математических моделей ясно следует, что мы просто не могли появиться в этом мире». Мысленно я поаплодировал Циолковскому. Решил: поболтаю с Хорем и Калинычем, примкну к ним.
      «Знаешь, что я сейчас вытворила?» — услышал я, вынув из кармана дергающийся мобильник. В отделе Инессы (цветное стекло) все девчонки знали, что у Архиповны каменное холодом сердце. «Замуж вышла?» — ни с того, ни с сего понадеялся я. — «Если бы! — обрадовалась Инесса. — Я месячную премию спустила в бутике». — «Поздравляю!» — «Тебе понравится, Кручинин. Во-первых, кислотные гольфики с отдельными пальчиками, во-вторых, чулочки-сеточку…» Потрепанное пучеглазое существо в пыльных шароварах и в таком же пыльном пиджаке всплыло рядом с моим столиком. «Если зайдешь вечером, я тебе продемонстрирую пальчики». — «Привет тебе, человек!» — сказало всплывшее существо. — «Я не знаю насчет вечера, но перезвоню!» — «Привет тебе, человек», — повторило пыльное существо. Видимо, прилетело из другой галактики. — «Видишь, какая пыльная на мне одежда?» — Я кивнул. — «Рассказать, как следует жить, чтобы одеваться почти как я?» — Я кивнул. Конечно, не походил он на Хоря и Калиныча. — «Я прожил большую поучительную жизнь, — заявило пыльное существо. — Пропил двухкомнатную „хрущевку“. Выгнал на улицу беременную жену. Ребенка отдал в детдом. Мошенничал. Сидел. Лечился. В спецлечебнице споил лечащего врача». Вряд ли список его темных дел этим ограничивался, но со стороны пивного киоска крикнули: «Эй!», и существо в пыльном пиджаке мгновенно развернулось к киоску.
      — Эй, чего стоишь?
      — А чего тут такого?
      — Эй, давай в подсобку!
      — А чего там такого?
      — Ящики уложить надо!
      Видимо, это было заманчивое предложение, потому что товарищ Эй беспрекословно отправился в подсобку.

9

      «Кластеры… Волновые коллапсы… Социальные революции тоже вызываются притяжениями…» У Циолковского много чего скопилось на душе. «Ход коня можно расценивать и так…» — поддерживал Ботаник.
      — А мне — две!
      Судорожные глотательные движения.
      Для новоприбывшего «реанимация» не являлась информационным пространством. Он жаждал. Он поводил удлиненной, как у гуся, головой, мутные глаза помаргивали. Великий немецкий поэт Гете считал, что человеческий череп каким-то образом развился из последнего шейного позвонка. Жалко, он не видел моего визави: один взгляд на него делал теорию немецкого классика стройной и убедительной.
      — Ты ведь Шурка?
      — Предположим, пожалуйста.
      Хорь и Калиныч не удивился. Наверное, считал, что истинный интеллигент так и должен разговаривать.
      — Пиво холодное.
      — Извините, спасибо.
      — Ты что такое несешь?
      В кармане у меня, кстати, лежал конверт. При удобном случае я должен был как бы случайно выложить его на столик. На конверте женской рукой было начертано: « Шурке Воткину». Но, похоже, Хорь и Калиныч меня узнал.
      — Я у тебя пять кусков занимал!
      — Извини сердечно, — догадался я.
      Хорь и Калиныч опять не удивился. Наверное, правда считал, что спивающиеся интеллигенты именно так разговаривают. По его мутным счастливым глазам было видно, что он давно не встречал такого дурака, как я. Кривая грязная рука без стеснения залезла в мой пакетик с орешками. Компания Ботаника его интересовала, а вот на товарища Эй он несколько раз обернулся. Завершив в подсобке таинственные, но, видимо, необходимые работы, товарищ Эй раскладывал на мятой газетке закусь. У них там, в другой галактике, понял я, пробку из бутылки обычно вышибает бритый татарин. Они такого возят в специальном отсеке фотонного звездолета.
      — Бабками интересуешься?
      — Спасибо, пожалуйста.
      — А фотками?
      — Извини сердечно.
      — Если хочешь бабки, без фоток нельзя.
      Хорь и Калиныч явно считал, что я понимаю его тарабарщину.
      — Это раньше просто было. Стрельнул и жди, когда по телику объявят, что ты не промахнулся. — Хорь и Калиныч ясно видел, какой перед ним дурак. — А нынче, Шурка, скажу так, друг сердешный, всех отстрелянных по телику не покажешь. Никакого времени на это не хватит.
      — Да пожалуйста!
      — Точно принесешь?
      — Ну да, только не тебе.
      — Это почему не мне? Это почему так?
      — Да морда у тебя извините, пожалуйста.
      — Ты чего это, чего? — задергался, заморгал Хорь с Калинычем. — У нас все честно.
      Он даже перекрестился. Он даже мысли такой некрасивой не допускал. Чтобы сбежать с бабками, да ты что! А не веришь, так вместе пойдем! Видно, что врал. Видел, какой я дурак. Кто это нынче водит исполнителя к заказчику? Врал, конечно. Все в нем пело от восхищения. Наверное, любил дураков.
      — Точно берешься? — для него, оказывается, это было просто. — Точно принесешь фотку?
      — Извини сердечно.
      — Мне тебя всяко рекомендовали. Сечешь?
      Я неопределенно пожал плечами.
      — Давай завтра увидимся.
      — Это зачем?
      — Ну ты, Шурка! — ликовал Хорь и Калиныч.
      Подошла подавальщица и молча сунула мне мокрую бумажку, на которой от руки было написано « Семь сорок».
      — Это что? — спросил я.
      Подавальщица возмутилась:
      — Сдача, алкаш! Допиваются так, что денег не видят. Мы мелкую сдачу так сдаем. С мелочью возиться — себе дороже. В другой раз придешь, записку учтем, не потеряй только.
      Ладно, решил я. Такая выдалась неделя. Архиповны улетела, не звонит, зато приехали пожилые родственники. Архиповна на другом материке, зато Инесса купила кислотные гольфики, а Лина настаивает на горячем душе. Роальд не доверяет настоящего дела, зато Хорь и Калиныч готов заказать мне мокрое дело. Куртизанка-партизанка готова жить у моря и питаться семгой, зато товарищ Эй пьет водочку без закуски. Хватит с меня. Сейчас сменю воду в аквариуме, заберу Ботаника и пойдем мы с ним говорить о других мирах, о чужом светлом разуме, о галактиках и молчании Космоса.
      Туалетом «реанимации» не располагала.
      Зато крапива на пустыре вымахала по плечи.
      Седая, тучная, щедро политая, стояла в наклон. Под ногами поскрипывало бетонное крошево, стекло, сминались мерзкие белесые грибочки, от их вида тошнило. Обрывки бумаг, разбухшие окурки, плевки. « И толстый-толстый слой шоколада».
      Ударили меня сзади.
      Бутылкой. Чтобы не строил иллюзий.
      Ноги сладко ослабли. Седые метелки метнулась к глазам.
      « Семь сорок», мелькнуло в голове, не дай Бог, потеряю сдачу.

Глава третья. «Хлюстра упала старому графу на лысину…»

10

      Ночь я провел у Роальда.
      Голова болела. Архиповна не звонила.
      Утром Роальд ушел, смерив меня сложным взглядом.
      Зато появился Леня Врач. Большая коробка. Пакет с продуктами. Потрепанная папка с бумажной наклейкой « Дело Стрельниковой». Внимательно ощупал шишку на моей голове.
      «Бутылкой?»
      «А то!».
      «Хочешь поговорить об этом?»
      «Извини сердечно».
      « Графиня хупалась в мирюзовой ванне, а злостный зирпич падал с карниза».
      Раньше я думал, что Леня сам придумывает заумные изречения, но оказалось, что принадлежат они знаменитым русским поэтам серебряного века. Все равно, крейзовая личность. Врач по профессии. Врач по фамилии. На Сыскное бюро работает семь лет. «Пересажаем всех преступников, вернешься к лечебной практике, — ободряет Леню Роальд. — Лечи пока не отдельных больных, лечи пока все общество».
      Лечить общество Лене нравится. Живет в пригороде, пользуется электричкой. В кармане томик Жана Жене — на французском. «Через две минуты, когда Люсьен оказался в моих объятиях, я схватил его за волосы, чтобы посмотреть ему в лицо, и увидел, что он плачет. И тогда в моей душе воцарился покой, от того, что я утешил Люсьена. Я гордился даже тем, что я — причина слез, источник радости и страданий этого малыша». Ничего гнуснее текстов Жане я не встречал, но Врачу по душе. А сам он нравится девушкам и цыганкам. Они летят на Леню, как на огонь. «Позолоти ручку!» — «Хотите об этом поговорить?» Цыганки хотят. Девушки хотят. Может поэтому Врачу постоянно стоит пруха. Если потеряет кошелек с зарплатой, непременно найдет мятый червонец. Если пьяные лбы отберут сумку с продуктами, успеет сесть в переполненную электричку. Если выбросят из вагона на пятом километре, книжка Жене не выпадет из кармана.
      « Взнуздав бензиновых козлов».
      Коробка на столе беспокоила меня.
      Оказалось, игрушка. Видимо, тот пазл, который принесла Осьмеркина.
      Сантиметров тридцать по диагонали, бортики высотой сантиметров в десять. Непонятно, зачем называть красивую женщину сукой из-за такой ерунды. Что-то вроде игрушечного катка для лилипутов, только залит он не льдом, а полупрозрачным желе. Пластик? Я осторожно поскреб ногтем по бортику. Пластик? Не похоже. Но и не металл. Врач засмеялся и рывком наклонил коробку.
      «Прольешь!»
      Но желе только отвисло нежной и сексуальной складочкой.

11

      Косясь на дурацкую игрушку, я раскрыл папку.
      Машинально. Врач принес ее не для меня. Роальд не поручает мне розыскную работу. Бумаги — пожалуйста. Считается, что для Кручинина бумаги — дом родной.

…

       Вопро с: Он склонял вашу жену к половому акту?
       Ответ: Да нет. Он просто душил. Удавку набросил и душил.
       Вопрос: А вы? Что вы делали в это время? Вы не хотели ей помочь?