Пять костров ромбом

      Она запоминала все, сразу и навсегда.
      А знание языков, живых и мертвых!
      - Одиннадцать падежей! Несколько видов множественного числа! Клинописное написание! - поражался Шмайз. - В какой эдубба какой уммиа [эдубба (шумерское) - школа, уммиа (шумерское) - учитель] дал вам это?! Или вы впрямь родились в Шумере?
      Раз в два месяца Шмайз посылал из Ирака подробные отчеты, и они возвращались к нему с массой пометок. Никто бы не поверил, что эти пометки сделаны двадцатитрехлетней женщиной, не имевшей весомого научного имени.
      Шмайз думал: "Разработка проблем истории Древнего Востока - долг каждого истинного археолога! Математика и медицина Шумера оставили свой след не только в науке греков и александрийцев. Шумерская система мер и весов, до введения метрической, была известна повсюду. Влияние Шумера на эллинические монархии, а значит, и на Рим, Византию, Египет - несомненно."
      Однако Шмайз никогда не мог по-настоящему принять стиль Анхелы. Она торопилась найти нечто необычное, вызывающее. Она требовала: "Ищите не в Фара! не в Абу-Бахрейне! не в Тель-абу-Хабба! Эти холмы рыты и перерыты! Ищите там, куда никто не заглядывал! Там, где мог путешествовать сам Гильгамеш!"
      Будто из Тании было видней, где искать...
      Еще более странными казались Шмайзу намеки Анхелы на то, что именно надо искать. Она будто сознательно забывала о том, что времена Гильгамеша (именно этот древнешумерский эпос ее занимал) были утоплены в самых отдаленных, в самых давних веках варварства...
      Первые же находки в Ираке, в указанных Анхелой местах, повергли Шмайза в ужас и трепет.
      За три месяца до мартовского переворота археолог прилетел в Танию. В столице было неспокойно, в аэропортах группами прогуливались морские пехотинцы. Народный президент произносил длинные речи, толкались перед лавками подозрительные юнцы из общества самообороны. Доктор Шмайз ничего этого не видел. Его поразила не Тания. Его поразил вопрос Анхелы:
      - Можно ли соотнести найденное вами с путешествиями Гильгамеша?
      - Нет! - резко ответил Шмайз. И Анхела увидела - он полон сомнений.
      - Но я была права, - мягко заметила Анхела. - Я говорила, что вы наткнетесь на нечто необычное!
      - Что мне делать с такой находкой?! - взорвался Шмайз. - С кем, кроме вас, я могу ее обсудить?.. Титановая сталь в Шумере! Боже правый! И это в то время, когда жители Европы еще не додумались до каменных топоров!
      - Это не все, - заметила Анхела. - В руинах Ларака, если вы их найдете, вас ждут не менее удивительные предметы.
      - Как мне искать руины Ларака? По мифам?
      - Шлиман нашел Трою, руководствуясь указаниями Гомера, - улыбнулась Анхела. - Доверьтесь, Курт, мне.
      - Чтобы сломать шею? - вознегодовал Шмайз. - Я и так не могу понять, что же именно мы извлекаем из гиблых земель Ирака?.. Когда Лайярд приступал к раскопкам Ниневии, все древности Шумера можно было впихнуть в один ящик. У меня - вагон находок, но реальную жизнь Шумера я представляю себе куда хуже Лайярда. Подумайте сами! За тысячелетия до первых машин кто-то рассчитал время обращения Луны вокруг нашей планеты с точностью до 0,4 секунды! Кто-то выплавил настоящую сталь! Кто-то разделил год на 365 дней 6 часов 11 минут! Кто-то вычертил звездную карту с объектами, невидимыми невооруженным глазом! Кто-то ввел в обиход шестидесятиричную систему счисления!.. И все это в Шумере, за тысячелетия до наших дней!
      - Ищите, Курт! - повторила Анхела. - Ищите храмы, ищите глиняные таблички. Информация не исчезает, она всегда вокруг нас. Надо лишь научиться извлекать ее с наименьшими искажениями.
      - Я не верю в сталь в Шумере!
      - Но вы же ее нашли!
      - Да, - растерянно подтвердил Шмайз. - Но с кем мне обсудить столь странную находку? Меня обвинят в фальсификации!
      - Я не обвиню вас, Курт!
      Длинными пальцами Анхела прикоснулась к виску Шмайза, и археолог медленно поднял на нее взгляд.
      Шмайз не улыбнулся. Болезненные узлы "годовой шишки", обезобразившей левую щеку, помешали улыбке. Но прикосновение Анхелы было полезней лекарств - боль прошла... Анхела смотрела на него с доверием и надеждой, однако археолог не смог заставить себя задать ей тот вопрос, что мучил его все эти годы. "Почему Анхела, так тщательно следя за его работой, ни разу не захотела прилететь в Ирак сама?.."
      - Покажи! - приказал Досет, и Этуш послушно протянул ему кусок картона.
      Рисунок не был закончен. Длинные волосы Анхелы только угадывались. Но глаза Этуш написал.
      Майор поразился - так суеверно, так четко были выписаны эти глаза!
      - Подпись!
      Этуш торопливо проставил дрогнувший завиток.
      - Ты уже писал эту женщину!
      - Никогда!
      - Не лги! - убеждал Досет. - Ты писал ее!
      "Странно, - подумала Анхела. - Почему именно художникам, людям часто беспутным, бессистемным, дается дар прозрения? Почему именно они чисто интуитивно угадывают то, до чего не доходит логика?"
      Она вспомнила вечер, проведенный Шмайзом, художником и ею года четыре назад. Был спор, вызванный неудачной фразой Шмайза. Он хотел сказать, что не настоящая, не цветущая _с_е_й_ч_а_с_ жизнь имеет определяющее значение для археолога, но фраза не получилась. Вышло так, будто ему, Шмайзу, древняя стена дороже живого города.
      Этуш фыркнул презрительно:
      - Курт, если помнишь, портрет Моны Лизы, жены Франческо дель Джокондо, остался незавершенным. И все же, по словам Вазари, "это произведение написано так, что повергает в смятение и страх любого самонадеянного художника, кто бы он ни был!" Так что же важнее, по-твоему? Портрет Джоконды или его оригинал?
      - Ты не понял меня, - рассердился археолог. - Искусство всегда вторично!
      Этуш ухмыльнулся.
      - Тогда почему люди вот уже четыреста лет восхищаются портретом Моны Лизы и ничуть не тоскуют по утраченному оригиналу?
      Шмайз растерялся.
      - Если уж мы заговорили о Джоконде, - махнул короткой рукой Этуш, - у меня найдется еще одно замечание... Моне Лизе, когда Леонардо взялся ее писать, было около двадцати лет. Так утверждает ученик Леонардо Франческо Мельци. Мона Лиза позировала художнику в костюме Весны, в левой руке держала цветок коломбины... Почему же, Курт, на знаменитом холсте мы видим не цветущую женщину, а... вдову?
      - Вдову? - неприятно удивился Шмайз. - Ты просто много выпил!
      - Именно вдову! - шумно рассмеялся Этуш. - Да, я пьян. Но Леонардо написал именно вдову! Или он большой шутник, или я... большой невежа!
      - К правде ближе второе, - проворчал Шмайз.
      Но Этуш не слушал археолога. Расплескав вино, он налил себе полную чашу и пьяно уставился на Анхелу:
      - Леонардо написал вдову! Не просто вдову, а символ вдовы. Символ нашего горького мира! И не знай я тебя, Анхела, я бы сказал - Леонардо написал тебя!
      - Не льсти, Этуш. Мне далеко до Джоконды!
      - Не ищи в моих словах буквализма. Да, у вас все иное - руки, волосы, уши. Но вы идентичны в своей загадке.
      - В какой загадке, Этуш? - насторожилась Анхела.
      - Ладно, - отмахнулся художник. - Я попробую написать вдову. Это не будет портретом новой Джоконды. Нет! Но это будет все тот же символ, ибо символы в нашем мире следует подновлять...
      Этуш не написал портрета Анхелы. Он не выдержал шумного успеха, выпавшего на долю первых его картин, не выдержал непонимания, пришедшего вслед за успехом. Он стал много пить, ему резко изменил вкус.
      После выхода в свет роскошного издания эпоса о Гильгамеше, иллюстрированного стилизованными печатями, Этуш поссорился с археологом и перестал бывать у Анхелы. Он быстро опускался. Вечно пьяный, хватался то за одно, то за другое, но нигде не мог обрести себя. Вместо обещанной символической вдовы он написал в приступе пьяного безумия портрет ассирийца, наградив его глазами Анхелы. А затем наркотики и, наконец, тюрьма...
      "И все же именно Этуш, - подумала Анхела, - сумел, пусть и подсознательно, угадать мое тайное тайных..."
      - Я никогда не писал ее! - вопил Этуш.
      - Тебе не надо умирать! - убеждал Досет. - Тебе нужно работать, спать, пить скотч, пользоваться плодами успеха... Подойди! Разве ты не писал ее? - майор резким движением, испугавшим художника, сорвал тряпку с принесенного из лаборатории портрета.
      Лоб, борода, щеки ассирийца были заклеены пластырем. Тем яснее были глаза, глянувшие на Этуша.
      - Вдова! - потрясенно отступил художник.
      Странно закатив глаза, он вздрогнул, пошатнулся, по его коротким рукам пробежала дрожь, - и вдруг, сразу, Этуш упал, ударившись головой о бетонный выступ.
      - Унесите его! - брезгливо приказал Досет.
      Ни на кого не глядя, чувствуя, что еще один вариант отработан впустую, майор бросил недокуренную сигару в пепельницу. Металлический браслет попался ему под руку, звякнул. И как ни был легок этот звук, Анхела его уловила.
      Майор вздрогнул.
      Дочь Ауса смотрела на браслет так, будто в "камере разговоров", наполненной флюидами ненависти и страха, присутствовало с некоторых пор еще одно, невидимое, но строгое существо - все понимающее, ни на что не закрывающее глаза...
      6. ПРОВЕРКА НА ЧЕЛОВЕКА
      Кайо потерял сознание. Дуайт, наклонившись над "Лорой", равнодушно поправил впившиеся в запястья журналиста наручники.
      Голый бетон... Мертвая, сырая тишь...
      С нервным, почти болезненным интересом Досет принял из рук лейтенанта бумагу, исписанную мелким почерком Витольда. Что написал эксперт?
      "...По преступной небрежности капитана Орбано в личном деле А2 отсутствуют отпечатки пальцев.
      Лингвисты отдела полагают, что великолепное знание А2 всех танийских наречий не является подтверждением ее действительно танийского происхождения. Никто не знает, кем она была брошена семнадцать лет назад у входа в монастырь Святой Анны.
      Мы нигде не нашли фотографий А2, а наши попытки получить такие фотографии в тюрьме результатов не дали.
      В первые же часы пребывания А2 в спецкамере Внутреннюю тюрьму Ниданго покинули крысы. Это может быть случайным совпадением, но я все же рискну связать случившееся с радиошумами, отмеченными мной при появлении А2 в "камере разговоров".
      А2 - женщина волевая, крайне уравновешенная. Исходя из всего вышесказанного, я бы рекомендовал, майор, совместить допрос А2 с проверкой ее на человека".
      Он многого хочет! - подумал майор.
      Проверка на человека... Запугать, сломать допрашиваемого убийством, совершаемым на его глазах, - такое делалось не часто...
      Майор, не торопясь, вынул из нагрудного кармана письмо, перехваченное сотрудниками Витольда, и положил его на стол так, чтобы Анхела со своего места не смогла прочесть в нем ни строчки.
      "Анхела! - писал доктор Шмайз. - Я нашел то, что вам хотелось найти!
      Археология полна неразгаданных тайн. В 1844 году английский естествоиспытатель Дэвид Брюстер нашел в Кингудском карьере стальной гвоздь, внедренный в кусок твердого песчаника. В 1869 году в штате Невада в полевом шпате, добытом со значительной глубины, обнаружен металлический винт. Восемнадцатью годами раньше некто Хайрэм Уитт вынул аналогичную находку из обломка золотоносного кварца. Странные находки, не правда ли? Но они ничто перед тем, что нашел я!
      Самые разные чувства владеют мною сегодня, но среди них нет, к сожалению, удовлетворения. Может быть, это от усталости, а может, оттого, что я перестал понимать смысл собственных находок.
      Да, я знаю, за семьдесят лет работ в Ираке археологи вряд ли раскопали более одного процента всех погребенных в его земле исторических богатств; среди остающихся в неизвестности девяноста девяти процентов явно найдется много удивительного. Но я - ученый. Я знаю, что даже самое удивительное следует рассматривать с позиций логики. Как рассматриваем мы, например, темные места "Уриа..." или "Ангальта кигальше..." ["Дни сотворения...", "От великого верха к великому низу..." - фрагменты древнейших шумерских мифов.]
      Вскрыв пески над стенами найденного нами Ларака, я сразу наткнулся на руины древнего эккура [эккур (шумерское) - храм]. Термический удар невероятной силы размягчил, расплавил каменные стены семиэтажной башни, и они застыли бесформенной массой, которую не брала никакая кирка.
      Что за небесный огонь поразил обитель жрецов? Какая неведомая сила обрушилась на несчастный город?
      В недоумении взирал я на загадочные руины. Сырой кирпич можно расплавить лишь в очень сильном огне в специальных печах. Что расплавило сырой кирпич на открытом воздухе?
      Я подумал о молниях. Здесь, в Ираке, воздух настолько насыщен электричеством, что хвосты лошадей перед грозой торчат вверх, как щетки... Но удар молнии не мог сжечь целый город!
      Я обратился к вашей работе, посвященной мифическому оружию шумеров оружию Замамы, абубу, "потоку пламени". И сразу вспомнил из столь любимого вами эпоса: "Небеса возопили, земля мычала. Света не стало, вышли мраки. Вспыхнула молния, гром раздался. Смерть упала с дождем на камни".
      Анхела! В тех же оплавленных руинах, под сводами эккура, я обнаружил человеческий скелет, радиоактивность которого превышала обычную в пятьдесят раз!
      Скелет находился в грубом каменном саркофаге. И на левом запястье был браслет, выполненный из неизвестного мне сплава - тяжелого и почти прозрачного.
      Я не знаю, Анхела, как следует оценивать мою находку, но догадываюсь, что об этом _з_н_а_е_т_е_ вы. Рискну утверждать, что вас никогда не интересовала история нашей цивилизации сама по себе; вас интересовал этот потерянный в дымке тысячелетний браслет. Вы о нем _з_н_а_л_и_.
      Кем был несчастный, пораженный радиоактивностью? Уж не самим ли скитальцем Гильгамешем? Или его другом Энкиду, погибшем в борьбе с небесным быком?.. Я растерян, Анхела.
      Я знал о шумерах многое. Знал, что в темных своих веках они возводили башни, выращивали ячмень, строили сложные ирригационные системы, пользовались письменностью и гальваностегией. Но трудно поверить, что дети Шумера могли видеть и такое апокалипсическое действо: "Из глубин небес поднялась туча. Адад в ней ревел, Набу и Лугаль вперед выступали. Факелы принесли Аннунаки, их огнем осветили землю. Грохот Адада наполнил небо, все блестящее обратилось в сумрак!"
      А ведь эти слова приводятся в древних шумерски мифах!
      Кроме того, передо мной лежат оплавленные руины Ларака. И этот скелет...
      Все мы, Анхела, в той или иной мере злоупотребляем правом историка судить о предыдущем на основании более известного нам последующего. Но где, скажите, истина, если о ней можно делать столь взаимоисключающие выводы?.. Атомный взрыв в Шумере! Боже правый! Я жалею, что не умер в болотах Ирака год, два года назад, когда прошлое не казалось мне таким поистине непостижимым!
      И еще, Анхела... Я теперь знаю, что для вас человеческая история практически не имеет тайн. Но мне хочется знать больше.
      К_т_о _в_ы_?
      Я задаю этот вопрос с горечью. Я не разглядел, не понял вас. Я только пугался вас, когда находился рядом. А теперь, когда нашел мужество спрашивать, боюсь - вы не дождетесь меня... И если я вас и вправду не увижу, помните: мы, люди, как бы ни был еще жесток и темен наш мир, давно способны отличать добро человеческое от добра божественного!.. ЕСЛИ ВЫ НЕ ЧЕЛОВЕК, ТО КТО ВЫ?"
      Что она, - хмыкнул про себя Досет, - и впрямь святая?
      И перевел взгляд на Анхелу.
      Браслет на ее руке и его двойник, найденный Шмайзом, - они, конечно, не тайный знак, не пароль либертозо...
      Что бы это ни было, - сказал себе майор, - я не дам Анхеле водить себя за нос. Слишком много чудес! Я предпочитаю ясность и простые решения. И займусь не браслетом, а главным. Это главное - самолет!
      Но с этой минуты странная нерешительность, которой майор никогда раньше не чувствовал, стала явственно вмешиваться во все его планы.
      - Анхела! - сказал он, подавляя в себе эту нерешительность. - При пытке током самое страшное - язык. Он влажный и воспринимает удар сразу. Нет людей, способных вынести такую боль. Вот почему в вашем молчании нет смысла. Туземец заговорит!.. А если он все же окажется исключением, я брошу на "Лору"... вас! Вы слушаете меня?
      - Да.
      - Тогда ответьте, - Досет не спускал с нее глаз, - почему вы не скрыли следов пребывания Кайо в вашей вилле? Даже кровь с подоконника не смыли! Не спрятали испачканный бинт... Вы что, впрямь жаждали познакомиться с "камерой разговоров"? Вас интересовал этот браслет? Ведь он, кажется, двойник вашего?
      Анхела улыбнулась.
      Два дня назад браслет на ее руке засветился. Это значило - станция перехода запущена, энергия, необходимая для переброски, собрана, время пребывания Анхелы в Тании подошло к концу.
      Удивленная вопросом Досета, Анхела сосредоточилась - и мысли майора открылись ей: "Она не человек... Зачем она вмешивается в наши дела?.. Проверка на человека..."
      Откуда, удивилась она, это странное желание отторгнуть меня от людей? И ту же прочла в мыслях майора: "Ларак... Небесный бык... Радиоактивный скелет... Оружие Замамы..."
      Они перехватили не только спрайс, поняла Анхела. В их руки попало и письмо Курта.
      Бедный Курт!
      Она снова почувствовала боль под сердцем, но на этот раз боль принадлежала только ей. И боль усилилась, когда Анхела представила, как страшно было Шмайзу бежать по лесной поляне, как страшно было ему видеть прыгающую перед ним собственную черную тень, отброшенную пламенем горящего самолета!..
      Погружаясь в прямые, как выстрелы, мысли Досета, Анхела слово за словом восстановила письмо Шмайза. И, может быть, впервые за много лет, проведенных ею в Тании, она испытала чувство нежного облегчения - Курт ошибся!.. Он слишком близко стоял к тому, что могло ослепить и более смелого человека!
      - Если туземец не скажет, - повторил Досет, - скажете вы!
      И приказал:
      - Дуайт, напряжение!
      Дуайт замкнул контакты. Судорога свела тело журналиста, но это была не боль, это был лишь рефлекс, реакция на уже узнанное!
      - Что у вас, Дуайт?
      - Видимо, отошли контакты, - Дуайт наклонился к проводам.
      - Живее!
      - Ищите ниже, - подсказала Анхела. - У левой клеммы, под изоляцией, обрыв.
      - Точно! - удивился Дуайт. - Придется сменить провод.
      - Не стоит, - произнесла Анхела, поднимая с пола руану. - Вы не тронете больше Кайо. А что касается самолета, майор, эту тайну вам придется оставить для либертозо. Она не принадлежит вам.
      - Я потому и облечен властью перераспределять информацию, - хмыкнул Досет, - что меня не устраивают чужие тайны... Не будете же вы утверждать, что нам трудно сменить перетершийся провод?
      - Я порву его снова!
      - Порвете? - поразился Досет.
      - Да, - повторила Анхела. - Порву. И, если понадобится, повторю это много раз. Я не ленива.
      - Но вы и не сумасшедшая! - взорвался майор.
      - Это меня поддерживает.
      - Тогда, может быть, начнем все сначала? - Досет едко ухмыльнулся. Где вы все-таки родились?
      - Мемфис-центр...
      - Я уже слышал об этом!
      - Не до конца... МЕМФИС-ЦЕНТР ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ВЕКА!
      Она разыгрывает комедию или впрямь свихнулась? - окончательно растерялся майор.
      "Самое трудное, - сказала себе Анхела, - это убеждать. Там, дома, в двадцать четвертом веке, достаточно было кивнуть, и этот кивок не мог не быть правдой. Они же, - подумала она о Дуайте, Досете, Чолло, - давно разочаровались в словах. Им не нужна правда, ибо чаще всего она оборачивается против них. Им нужны фокусы, им нужны трюки. И чем эти трюки эффективнее, тем легче они в них верят".
      Она вспомнила гранитные скалы, нависшие над могучей северной рекой. Лиственницы пожелтели, под каждой был очерчен круг опавших осенних игл. На другом берегу высоко поднимались над скалами и деревьями длинные корпуса Института Времени. Собирая редкие ягоды костяники, Анхела нетерпеливо смотрела на реку. Она ожидала Риала.
      Она ошиблась - Риал не воспользовался катером, он просто переплыл реку. Он вылез на розовый гранит совершенной мокрый, с широких плеч стекала вода, волосы прилипли ко лбу. И, прижавшись щекой к мокрому плечу Риала, Анхела разблокировала сознание. Самые тайные мысли свободно текли в мозг Риала и, отраженные, усиленные его чувством, так же свободно возвращались к ней. Они _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_и_ друг друга, они были одним существом, и Анхела не сразу поняла, почему Риал смеется. А Риал, правда, смеялся. Смеялся беззвучно, скрыто. Смеялся словами, считанными с древней клинописной таблицы. И в бесконечно счастливом, добром и нежном смехе Анхела, наконец, различила слова.
      "Сохрани для себя свои молитвы, - смеялся Риал. - Сохрани для себя питье и пищу, пищу твою, что достойна Бога. Ведь любовь твоя буре подобна, двери, пропускающей дождь и ветер, дворцу, в котором гибнут герои!.. Где любовник, - смеялся Риал, - где герой, приятный тебе и в грядущем?.. Птичку пеструю ты полюбила; ты избила ее, ты ей крылья сломала, и живет она в чаще, и кричит: крылья! крылья!.. Полюбила коня, знаменитого в битве, и дала ему бич, удила и шпоры... И отцовский садовник был тебе мил - Ишуланну. На него подняла ты глаза и к нему потянулась: "Мой Ишуланну, исполненный силы, упьемся любовью!" Но едва ты услышала его речи, ты его превратила в крысу, ты велела ему пребывать в доме, не взойдет он на крышу, не опустится в поле... И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ!"
      Риал оторвался от Анхелы и с неожиданной грустью повторил уже вслух:
      - И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ...
      Он ничего не добавил. Но по тому, как часть его подсознания вдруг замкнулась, Анхела поняла: Риал пришел ненадолго, опыт ждет, и Риал сейчас вновь отправится на ту сторону реки. Не поднимая глаз, она спросила: "Это будет сегодня?"
      И Риал ответил: "Да".
      Не веря, Анхела подняла глаза. "Да" Риала было его прощанием. Неделя? Месяц? Год?.. Сколько бы ни было, это все равно будет разлукой.
      - Что это? - спросила Анхела, притрагиваясь к полупрозрачному браслету, охватившему запястье Риала.
      - Спрайс, - ответил Риал. - Таймер. Прибор, который начнет светиться, когда до возвращения останутся считанные дни.
      И обнял ее.
      - Сколько бы времени ни прошло, спрайс засветится. И мы опять встретимся с тобой. Здесь, на берегу.
      Риал ушел вечером. И катер пропал во тьме, и небо затопило грозовой тучей, и силуэты далеких зданий засветились бесчисленными огнями, а она все сидела на берегу и ждала грозу. Она чувствовала - гроза будет страшная, не по сезону. И не ошиблась.
      Скрюченные гигантские молнии хищно и страшно падали с неба. Ревел ветер. И когда Анхела уже поднялась, прямо на ее глазах три молнии, почти без интервалов, жадно ударили в высокий шпиль башни распределения энергии. Сразу погасли огни в зданиях Института, весь противоположный берег утонул во тьме. Анхела бросилась в холодную воду реки, кляня себя за то, что сидела все эти часы тут, на берегу, продлевая столь короткие минуты своего высокого, своего жгучего счастья.
      "Риал! - только о нем думала Анхела, борясь с холодными валами неожиданно взбесившейся реки. - Риал! Его опыт!.."
      - Двадцать четвертый век... - негромко повторил Досет, и Анхела не сразу поняла, чем вызвано столь сильное разочарование майора.
      Ах, да!.. Майор готовился к чудесам! Следуя примитивной логике, он готов был увидеть в ней кого угодно - пришельца из космоса, разведчицу либертозо, юродивую. Успел поверить во встречу с _н_е_ч_е_л_о_в_е_к_о_м_, а она, Анхела, опустила его на землю, отняла у него им же созданный миф.
      Они все еще верят в чудо, подумала Анхела. Это от слабости, от неуверенности, от усталости. Не умея перестраивать самих себя, они тщатся перестроить мир. Они мечутся от Бога до атома, пытаясь доказать самим себе, что _ч_у_д_о_ рано или поздно случится!
      - Двадцать четвертый век, - все еще недоумевая, повторил Досет. Четыре века после нашего... Но чем, собственно, вы отличаетесь от меня? Или от туземца?.. У вас что - три сердца? Или совсем нет тени?
      - Различия между нами не обязательно должны сводиться к внешности, терпеливо заметила Анхела. - Антонио Аус удочерил меня давно, долго жил со мной рядом, но и он не заметил во мне ничего необычного. Что же касается моего появления в монастыре Святой Анны, то детали его, и то некоторые, были известны лишь матери-настоятельнице. Но она давно умерла.
      Майор пришел в себя:
      - Хватит!
      И посмотрел на часы. Я дам Анхеле минуту, решил он. Если Анхела и сейчас ничего не поймет, я брошу ее на "Лору"! Секундная стрелка, на которую уставился майор, мерно бежала по циферблату - одинокий стайер в замкнутом круге цифр. Когда стрелка дойдет до семи, решил Досет, я кивну Дуайту.
      Но стрелка до семи не дошла. Упершись в невидимое препятствие, она замедлила ход, с усилением, выгибаясь, пересекла еще два-три деления, и... Время остановилось!
      Наваждение!..
      Досет тряхнул головой, ошеломленно уставился на Анхелу.
      - Какой у вас вес?
      Анхела догадалась:
      - Пятьдесят девять.
      - Я не дал бы и сорока! [Испанская средневековая инквизиция определяла связь женщины с нечистой силой при помощи специальных весов. Жертву бросали на одну чашу, на другую ставили гири. Если женщина, вместе с помелом, не превышала 49,5 кг, ее признавали ведьмой и отправляли на костер.]
      Не обращать внимания на ее фокусы! Бросить ее на "Лору"!
      Но в глубине души Досет готов был признать - его переигрывали! А с этой мыслью пришло ощущение, что в "камере разговоров" что-то неуловимо изменилось. Досет не мог понять - что. Но это что-то явственно чувствовалось. Это что-то тревожило и пугало... Он взглянул на Чолло и Дуайта, и, козырнув, не сказав ни слова, они вышли из камеры.
      Разве он приказал им уйти?
      Майор переборол страх. Деревянным, не слушающимся языком выдавил (ему казалось - с усмешкой):
      - Ну, и что вы еще умеете?
      Анхела осталась спокойной.
      - Прикосновением ладони определить температуру предмета с точностью до сотых долей градуса. Вдохнув запах самого чистого предмета, сказать - с каким веществом он соприкасался. Различать сотню оттенков любого цвета, невооруженным глазом прослеживать фазы Венеры, чувствовать электромагнитные и атмосферные колебания. Смеяться одной стороной лица... - Досет с тупым изумлением увидел, как в уголке ее левого глаза навернулась крупная слеза, печально сползла по щеке, в то время как правая сторона лица весело улыбалась.
      Досет покачал головой.
      - Вы вправду можете порвать провод на расстоянии?
      Что-то щелкнуло...
      Досет увидел - провод, намотанный на щиколотку Кайо, упал на пол, свился, как змея. Одновременно сумеречным голубым светом засиял над раковиной грязный кафель. И точно такое же, но более ровное и чистое сияние вспыхнуло над Анхелой. Оно рождалось в прозрачной голубизне браслета, росло, охватывало лицо, волосы, шею Анхелы. И Анхела вся теперь как бы растворялась, меркла в стекленеющем, оплавленном озоновой голубизной воздухе.
      Чертовщина!.. Письмо Шмайза прямо на глазах майора расползлось на мелкие клочки, а ключ, массивный стальной ключ от сейфа, которым майор пользовался час назад, круто, градусов под двадцать, был изогнут и, кажется... продолжал изгибаться!
      - Я догадывался, - беспомощно произнес майор. - Вам зачем-то понадобился двойник вашего браслета. Поскольку он попал к нам, вы не остановились перед прогулкой в "камеру разговоров".
      Он взглянул на браслет, лежащий на столе, перевел взгляд на Анхелу, но задать вопрос она не позволила:
      - Не мешайте! Я разговариваю с журналистом.
      - Разговариваете? Как можно с ним говорить?
      И ответил себе - наверное, можно. Ей, Анхеле, - можно! Кем бы она ни была, откуда бы ни явилась, в силе ей не отказать!
      Эта мысль, как ни странно, успокоила его. Преодолевая страх и растерянность, Досет еще раз повторил про себя столь знакомое, столь ободряющее его слово - сила!
      7. ВДОВА
      Рассматривая нежные волосы Анхелы, все еще испускающие голубоватое сияние, Досет обреченно подумал: я опоздал! Мне следовало встретить Анхелу раньше, до марта.
      Что бы изменилось?
      Многое!..
      Говори конкретней! - прикрикнул на себя майор. - Ты бы отказался участвовать в военном перевороте? Предпочел бы остаться никому не известным средним чином? Равнодушно прошел бы и мимо славы, и мимо власти?
      Конечно, нет! Но вот слава... Досет нервно повел плечами. Со славой он поспешил...
      Убийца Народного президента!.. Досет подозревал, что даже полковник Клайв за глаза употребляет это выражение. Иначе почему он, Досет, не в Ставке? О, полковник Клайв хитер! Он знал, где, как и кого использовать. Но он, Досет, тоже не глуп.
      Успокоив себя, Досет поднял глаза на Анхелу. Двадцать четвертый век... Как по-детски нежен ее затылок!
      Но так ли нежны намерения этой обаятельной женщины?
      Досет незаметно ощупал пистолет, лежащий в кармане.
      Умей она что-нибудь, кроме своих трюков, она бы не стала выпроваживать Чолло и Дуайта из камеры. Она просто приказала бы им освободить туземца! Она просто приказала бы отдать ей этот браслет!
      Эта мысль рождала надежду.
      Лазутчица из будущего?.. Но так ли проста ее роль? Может быть, ее неизвестный двадцать четвертый век оказался без угля, без нефти, без золота? Может быть, она, Анхела Аус, из тех, кто желал бы получить этот уголь, эту нефть, это золото в нашем, в двадцатом веке? И если это именно так - понадобятся ли им посредники?
      Чем я, в конце концов, рискую?
      УГРОЗА ИЗ БУДУЩЕГО! ПЕРЕНАСЕЛЕННОЕ БУДУЩЕЕ ПОКУШАЕТСЯ НА НАШ ЗОЛОТОЙ ВЕК! - разве подобного рода сообщения не заставят ООН и всякие там другие человеколюбивые организации отказаться от травли замкнутого режима Тании? Против общей опасности действуют сообща! А на опасность, угрожающую миру, укажет он - майор Досет! Кто вспомнит тогда о Народном президенте? И кто станет оспаривать место Досета в Ставке?
      Майор усмехнулся. Клайв нашел его и поставил во главе штурмового отряда. Не пора ли и ему, майору Досету, готовить кого-то, кто бросился бы в самый жар?..
      А если Анхела лжет?
      Согнутый ключ... Расползшееся письмо... Таинственное свечение... Порванный провод...