— Привет, Куга! Как твои дела? Что ты тут плетешь из бересты? Зачем тебе этот берестяной мешок? Шишки, что ль, сосновые складывать? А зачем тебе шишки? Делать тебе, что ли, нечего? — засыпал он вопросами росомаху.
— Что плету, то плету. Значит, надо мне. А тебе какая забота?
— Ну ты уж не сердись на меня. Что, разве и спросить нельзя? Я ведь по старой дружбе…
— Вот по старой дружбе — посиди, отдохни. И поменьше спрашивай.
— Это почему так?
— А ты не знаешь, да? Время сейчас такое…
— Ладно, посижу, отдохну… А чего это ты с волками-то вроде как сдружилась? Ходишь, говорят, к ним. И как тебе не страшно? Съедят ведь они тебя! Непременно съедят!
— Во-первых, волки в Лесу-самый деловой и сильный народ. И потом — старый Вергил, их вождь, очень умен. Только они и могут спорить с Брехой и лешими. Но тебе этого не понять.
— Как не понять? Как не понять? Я тоже леших и ведьмы боюсь. Ох как боюсь! Как слышу про их Казнительную Канаву, так мне дурно делается.
— Вот так в Лесу и повелось. Всем дурно делается, как вспомнят. Этим-то и пользуются они, те самые, которые живут по своим проклятым Великим Болотным Правилам!
— Тише ты! — хорек испуганно огляделся. — Вдруг услышат! Тогда конец! Точно в Канаву утянут…
— Не услышат они. Не такие уж проворные! И потом нас в сто раз больше. И ничего у них не выйдет, чтобы меня в Канаву утянуть! Попомни мое слово!
Бедный Хурт даже зубами стучал от страха. Ледяной, всеобъемлющий ужас охватил все его существо, пронизал все тело колючими студеными иглами оцепенения.
— Ты, что?… — едва прошептал он, — такие речи…
— Ладно, успокойся. Не буду больше. Да не дрожи ты! Никого нет ведь. Никто нас не слышал и не мог слышать.
— Ну да… всякое ведь бывает… — хорек понемногу успокаивался.
Он помолчал, потом снова спросил:
— Скажи, Куга, почему так жизнь устроена: одни — большие, сильные, зубастые, а другие — маленькие, слабые и даже кусаться некоторые совсем не умеют? Я вот хоть маленький, но зубастый. А зайцы, — так те вообще даже огрызнуться не могут. Почему так?
— Откуда мне знать, юркий Хурт? Вот старый Вергил, он — все знает, про все ведает. У него и спроси.
— Что ты! Что ты! Что ты! — замахал на нее лапами хорек. — Боюсь я их всех, а их вождя еще больше!
— Может, ты и прав. Волков надо бояться…
Куга замолкла, будто осеклась. Оба посмотрели вверх: над их головами словно ветер прошелестел, и на вершину высокой ели спокойно и важно уселся черный и молчаливый Каррагар. Он не смотрел вниз, но и Куга и Хурт давно знали о нем, что он очень чуткий: все видит, все слышит, и знает — все!
— Вот несчастье! — прошептал хорек, — он понял все, что мы говорили, мы — погибли!
— Помолчи. Он и сейчас слышит, что мы говорим, а это неудобно, стыдно перед ним. Он умней и старше нас. И не бойся: Каррагар очень молчалив. То, что он видит и слышит- знает только он сам. Это мне известно.
Неожиданно ворон повернул голову вниз и удивленно, склонив ее набок, стал разглядывать замерших собеседников. До него было очень далеко, никто другой не услышал бы даже разговора, не только шепота, но ворон слышал все, в этом Куга была уверена. И Каррагара явно удивило, что о нем так много знают. Через некоторое время он снова гордо поднял голову, принял безразличную позу и задумался. И было видно, что он не только своими мыслями, но и душой своей присутствует не здесь, а совсем в другом краю. Но в его неподвижной и гордой позе чувствовалась безмерная уверенность и сила.
Ворон недолго посидел так. Словно вспомнив что-то, он встрепенулся, раскрыл крылья, полетел. Сам крупный, величиной с орла, он и размах крыльев имел почти как у беркута.
Росомаха Куга и юркий Хурт долго провожали его взглядами.
— Да… — вздохнул хорек, — кто — сильный, зубастый, а кому и летать дано вот так — легко, высоко, быстро.
— Этому ворону, кроме крыльев, мудрость дана. А тебе хоть крылья дай, так ты и залетишь-то не туда, куда надо.
— Да ладно тебе ругать меня, нет ведь у меня крыльев!
— Я вижу…
Росомаха снова принялась плести.
— Надо к полудню обязательно закончить.
— Почему это?
— Так надо!
Когда юркий Хурт убежал, Куга еще быстрей принялась за дело.
Не успело Ясное Солнышко повиснуть над Древним Кедром, как росомаха закончила работу. Прочный трехслойный панцирь был готов. Она сплела его таким, каким он был в рассказах Серой Росомахи. Теперь, — и Куга хорошо это помнила, — надо было ровно в полдень, когда Ясное Солнышко повиснет над Древним Кедром, — поднять панцирь повыше и подержать. Ясное Солнышко укрепит его своими лучами. И тогда он надежно защитит росомаху Кугу от оружия ведьмы.
14. УХО
Над Лесом вставал безветренный теплый рассвет. Барсук-отец внимательно наблюдал за кормежкой семьи. Барсуки раскапывали почву, выискивая личинки, жуков, извлекая коренья.
Тин и Тина были особенно насторожены. Словно тяжкий камень лежал на душе каждого. Но надо было питаться, кормить и растить барсучат, несмотря на смертельную опасность, приходилось выходить из норы. Тин давно заметил притаившихся волков охраны. Знала об этом и Тина, и это немного успокаивало. Волки — это сила, даже для леших, об этом в Лесу знали все.
Но всю эту ночь степенный Тин чувствовал особое беспокойство. Было ощущение, словно кто-то все время наблюдает за ним. Кто-то кроме волков охраны. Враждебный и внимательный. Однако никого обнаружить Тину не удавалось.
И не мудрено. Потому что барсуков не наблюдали, а слушали. За семейством следило чуткое огромное правое ухо подлешика. Оно настолько было чувствительным, что Фир, прислушиваясь, словно видел в подробностях все происходящее. А сам он хорошо спрятался в заросшую густой травой яму и только выставил наружу свое ухо.
Волки давно учуяли его, но он об этом не догадывался. Уверенный в себе сверх всякой меры, подлешик, как и большинство всяких обвинителей, считал себя непогрешимым. Он словно забыл о своем предательстве, об унизительной службе Змею Огнедуву. Теперь он был уверен в том, что он самый честный, самый благородный, смелый, мудрый. И, конечно, самый осторожный и ловкий. Как же он мог предположить, что его заметили?
Зер незаметно наблюдал за торчащим из-за травы розовым краем огромного уха. Он уже давно обменялся с Ланой беззвучными сигналами, и оба волка были наготове.
Зер долго следил за ухом и, не видя никаких изменений, решился на уловку. Хитрость, свойственная волкам, подтолкнула его на действия, на обострение обстоятельств. Очень внимательно следя за ухом, он вдруг лег на бок, сладко и громко зевнул, положил голову и притворился спящим.
Это было естественно, потому что всю ночь он не спал — Фир это слышал, — и теперь, на рассвете, когда сон особенно подкрадывается к любому зверю, он и задремал.
Несколько мгновений подлешик размышлял, взвешивая обстоятельства, и решив, что лучших условий может и не случиться потом, послал гонца. Едва заметным движением извлек из кармана осу и разжал ладонь.
Зер отчетливо видел и слышал, как из травы, где торчало ухо, стремительно взлетела крупная оса и умчалась в небо. Но Зер не обратил на это никакого внимания. Хотя с удвоенной осторожностью следил и за ухом, и за всем окружающим в Лесу.
Оба волка одновременно услышали посторонний шум. Среди утренней безветренной тишины они хорошо различили шорох травы и воздуха, возникший с одной стороны. Еще издалека увидев ведьму, стремительными прыжками мчащуюся к ним, оба они вскочили и, вскинув головы к небу, завыли громко, дружно, протяжно.
И тотчас, почти в то же мгновение им ответил мощный, низкий, грудной бас старого вождя. Он завыл, и его властный ответный вой заполнил все: и овраги, и ямы, и поляны. Казалось, нет на земле ничего сильней, шире, величественней этого воя.
В тридцати шагах от волков замерла Бреха. Ее лицо, желто-синее от свирепости и досады, выражало злобу и некоторую растерянность. Она уже спрятала за пазуху свою боевую иглу и стояла словно в раздумье. И уходить не хотелось, и нападать было нельзя…
Тин и Тина и прижавшиеся к ним барсучата в оцепенении ужаса наблюдали все происходящее. Тин страшился за семью, за себя он не боялся. Барсуки видели ведьму, слышали вой волков и могучий отклик волчьего вождя. Они поняли, что идет борьба за их жизнь. Даже малыши это чувствовали и все дрожали, прижимаясь к родителям. Когда ведьма удалилась, Тин быстро увел семейство в нору…
Разговор ведьмы с подлешиком состоялся в овраге неподалеку.
— Что же ты, паршивый одноухий пес, послал гонца?
— Я не одноухий, о повелительница!
— Тогда будешь одноухим! Я оторву одно из твоих паршивых ушей! Все равно ты не умеешь, как надо, подслушивать!
— Умею, о повелительница! Прости меня! Так получилось… Я хорошо слышал, как этот волк улегся спать, зевнул, захрапел.
— Он обманул тебя, одноухий идиот! Волки очень хитрые, они наверняка видели тебя.
— Я был в яме, они не могли меня видеть!
— Значит, видели твое дурацкое ухо или учуяли тебя своими волчьими носами. Волки очень осторожные звери, умные, хитрые. Пора тебе знать это, одноухий идиот!
— Я не одноухий!
— Молчи!
— Слушаюсь.
— А что ты прибежал сюда? Иди немедленно обратно, выбери место получше, чтобы не видели тебя, пустая твоя голова, и наблюдай днем и ночью, как я велела тебе.
— Слушаюсь, о повелительница! — подлешик тотчас скользнул к кустам.
— Фир, постой!
— Я! — подлешик мгновенно возвратился.
— Гонца возьми. И еще одного — ночного. — Ведьма подала ему сначала большую осу, затем маленькую летучую мышь.
Подлешик торопливо рассовал их по карманам своих засаленных брюк и юркнул в кусты. Приближаясь к норе, он двигался ползком, медленно и совершенно бесшумно. Вскоре его чуткое привое ухо уловило негромкий разговор:
— Она увидела, что мы настороже, услышала твой голос, отец, и не напала. Она не напала, потому что услышала твой голос. Я видел иглу в ее руке. — Это говорил дежурный волк. Подлешик узнал его голос.
— Пусть бы посмела сунуться, мы бы показали ей! — добавила дежурная волчица.
— Молчите, волки! Я чувствую-нас подслушивают, — спокойно сказал старый Вергил.
Подлешик узнал и его голос и весь съежился, сжался в комок от страха.
— Позволь, отец, мы пойдем и выпотрошим того, кто посмел подслушивать тебя! Позволь, отец! — раздались еще волчьи голоса.
Подлешик понял, что волчий вождь пришел не один. С ним было много волков. Леденящие мурашки страха побежали по позвоночнику, перехватили горло, кольнули в коленках… Фир представил, что будет, если волки поймают его. А если станут искать, то обязательно найдут и поймают. На то они и волки. Обильный холодный пот выступил на огромном правом ухе подлешика.
— Не надо. Мы сейчас уходим. У меня нет времени.
Зер и Лана продолжают нести охрану. И будьте настороже. Я всегда жду вашего сигнала.
Волчий вождь ушел. Ушли волки его стаи. Фир слышал, как остались те же два волка охраны.
Подлешик еще долго лежал в оцепенении, приходя в себя от пережитого страха. Затем долго думал о том, как наблюдать за волками, чтобы они этого не заметили. Так ничего нового и не придумал. Потом осторожно и бесшумно продвинулся еще ближе к норе.
15. КАРРАГАР
Черный ворон Каррагар уселся на ветвь Древнего Кедра почти у самой вершины.
— Рад видеть тебя, почтенный Каррагар, — произнес Кедр, едва ворон прилетел, — как давно тебя не было!
— Р-рад видеть тебя, Др-р-рев-ний Кедр-р-р! Ты, как и прежде, велик и зелен, несмотря на почтенный возраст!
— А ты, Каррагар, как и прежде, мудр, несмотря на молодость.
— Скажи мне, Древний Кедр, что тут важного произошло без меня. Не было ли за это лето великих бед? Случались ли большие битвы? Появлялся ли кто новый из дальних краев?
— Ничего такого особенного не случалось. Даже великих пожаров в это лето не было. Тихое лето… Но дела всякие происходят. Мудрый волк Вергил потребовал от леших соблюдения Закона Леса. А это не совсем сходится с их Великими Болотными Правилами.
— Об этом не надо, почтенный Кедр, тем более, что про эти события я знаю.
— Может быть, ты, мудрый Каррагар, расскажешь мне, что повидал там, далеко за горизонтом. Многое ли удалось тебе увидеть, узнать за это твое путешествие?
— Многое.
— Велик ли мир там, за горизонтом, куда не достает мой взгляд?
— Велик, почтенный Кедр.
— Вот стою я здесь уже семьсот лет, мудрый Каррагар. Видел много событий, помню много всякого. Знаю столько о Лесе, о зверях, о тайнах природы, что вряд ли кто еще столько знает. А иногда думаю, что отдал бы свое долговечное, тысячелетнее созерцание земли и Леса за, может быть, короткую жизнь птицы или зверя, который волен бежать или лететь, куда ему хочется. Тяжко быть прикованным к своему месту. Даже если есть и сила, и независимость, и почет, и великая память обо всем.
— Может быть, ты и прав, Древний Кедр, — после некоторого молчания молвил Каррагар, — но не думай, что все счастье в движении. Иной зверь или птица только и мечтает о том, как бы найти спокойное место, где бы ему никто не мешал жить, дышать, думать. Где его не съедят, не обидят, не растопчут. Мало кто так прочно устроен в жизни, как ты, почтенный Кедр. Я понимаю, тебе хочется за горизонт, тебе интересно, что там. Я скажу тебе: там такие же леса, холмы, реки, озера. И за многие дни полета не встретишь такого могучего и древнего Кедра, как ты.
— Слушаю тебя, почтенный Каррагар, и как-то спокойно на душе. Словно не я, а ты прожил семьсот лет, так интересна и рассудительна твоя речь. Как ты научился понимать мир, зверей, природу?
— Я еще не научился этому, Древний Кедр, хотя все, что я знаю, собрано за много сотен лет и передано мне. Тут ты не ошибся, почтенный Кедр. В этом не моя заслуга, но в этом мое предназначение и моя судьба.
— Скажи мне, черный и мудрый Каррагар, вот ты уже знаешь о делах, которые затевают ведьма и Леший Фарг. Что ты думаешь обо всем этом?
— Суета все это!…
— Да… Пожалуй. А я вот смотрел, смотрел, да и подумал: надо заступиться за семью барсуков, они такие степенные, трудолюбивые, аккуратные, скромные. Я не верю в какую-либо их вину. Все это выдумано, чтобы расправиться с ними. И я решил помочь им, предложил перейти ко мне, под корни мои, барсукам ведь недолго нору отрыть…
Ворон помолчал, сидя неподвижно, затем спокойно и задумчиво произнес:
— Это — твое дело!
— И ты знаешь, почтенный Каррагар, — продолжал Кедр, — он — барсук Тин — не принял моего предложения. Сказал, что в старой норе жил его отец, его дед, там родились его дети. Он сказал мне, что будет там жить до конца, до последней своей ночи. И отказался…
Ворон внимательно выслушал все, что сказал Кедр, и, снова помолчав, добавил:
— А это — его дело!
— Конечно…
Древний Кедр заметил, что когда он говорил обо всем этом, ворон стал немногословен, как часто бывало, хотя разговор поддерживал.
— Почтенный Каррагар, мне бы хотелось услышать твое мнение о заветной мечте Лешего Фарга, о том, что он желает перестать быть синим.
— Ума ему это не прибавит. И я очень сомневаюсь, что ему вообще удастся достать Лунную жемчужину! Русалки дорожат ею, и не отдадут ни за что! А днем, когда они спят, единственный, кто мог бы ее достать, это выдра Бара. Но она — злейший враг синего Фарга. В Канаве был казнен ее выдренок.
— Да… Пожалуй, Лешему придется остаться синим навсегда.
— Пожалуй.
Теплый августовский день уже далеко перевалил за середину, а Кедр и Каррагар все беседовали, с интересом обсуждая события, происходящие в Лесу, их смысл, их значение и важность.
— Скажи мне, мудрый Каррагар, — неожиданно спросил Кедр, — а для чего мы все живем?
— Это очень непростой вопрос, почтенный Кедр. Но если уж ты хочешь услышать, как я на него отвечу, то я скажу, что у каждого — свое предназначение. Один живет, чтобы под защитой его могучих ветвей от ураганов и бурь спасались другие деревья, прятались звери и птицы, чтобы его бесчисленные листья обновляли воздух в Лесу. Это твое предназначенье, Древний Кедр. И еще ты живешь для того, чтобы помнить все, что было здесь в прошедшие века, чтобы понять законы жизни и при необходимости помочь кому-то, спасти чью-то жизнь мудрым советом. Я не знаю всего, что тебе суждено, но я знаю, что ты в Лесу необходим и второго такого нет ни в нашем, ни в других, известных мне краях.
— Ну что ж, мудрый Каррагар, мне приятно слышать, что ты считаешь меня нужным Лесу. Но ведь жизнь так многообразна. Каких только существ нет в Лесу! А за горизонтом- и того больше!
— Да, жизнь многообразна и сложна. Кому-то предназначено переносить пыльцу с цветка на цветок, чтобы растения в Лесу множились, наполнялись соками, цвели и благоухали, а кому-то предопределено протаптывать свои тропы, заполнять Лес, чтобы он был живым. Лес должен быть живым, почтенный Кедр, иначе он исчезнет и все исчезнет на земле…
— А в чем же твое предназначенье, Каррагар?
— Я не могу подробно ответить тебе, Древний Кедр, но скажу, что моя судьба — летать, слушать, помнить, думать. Я должен знать и понимать многое. Чтобы жизнь Леса была вечной…
— Интересно и не совсем понятно говоришь ты, Каррагар!
— Такова жизнь: интересна и не совсем понятна, почтенный Кедр…
16. ЗАМЫСЕЛ ВЕДЬМЫ
Перед самым рассветом Бреха появилась у Канавы. Она кликнула Лешего, и он, кряхтя, выбрался наверх.
Прогуливаясь, они отошли от Канавы, пересекли опушку Леса, потом ведьма предложила присесть возле старой сосны. Фира не было. Он нес неусыпное дежурство у норы барсуков.
— Рад тебя видеть, почтенная Царица Ночи! Что привело тебя ко мне так неожиданно?
— Я придумала, почтенный Фарг, я нашла выход из нашего трудного положения.
— Какой?! — синий Фарг насторожился.
— Ты знаешь Родниковое озеро?
— Конечно, знаю. Это там, где стоит Утес Белой Совы. Правда, я не люблю это озеро, там вода слишком уж чистая, а я люблю грязь, ты знаешь… Но Родниковое ведь совсем рядом, как же мне его не знать! Через два оврага отсюда, на возвышенности!
— Вот именно. На воз-вы-шенности!
— Ну и что?
— А вот что: из озера вытекает маленький ручей — из-под большого Белого Камня.
— Я это знаю.
— Так вот, Белый Камень запирает озеро. Если этот валун отодвинуть, воды озера хлынут в овраги, в лесную долину и затопят много нор и логовищ, и в первую очередь- логовище старого Вергила. Ему тогда будет не до нас, ему надо будет спасать своих волков.
Леший даже захлопал в ладоши от восторга.
— Ну, почтенная Бреха! Ну, у тебя и голова! Цены тебе нет! Теперь они у нас попляшут! — Леший ликовал. Даже кончик его синего носа покраснел от возбуждения и радости.
Здесь надо рассказать о хорьке юрком Хурте, который оказался замешанным во всю эту историю и совершенно случайно. Он проходил по своим делам через эту опушку и в страхе замер, услышав шаги и голос ведьмы.
В одно мгновение он выбрал себе убежище — небольшую ямку под густым кустом можжевельника. Он знал об остром чутье ведьмы и нарочно выбрал куст можжевельника для своей защиты. Это растение имеет очень сильный запах, который забивает все другие запахи. Потому можно было надеяться, что Бреха не учует хорька.
Ведьма и Леший присели в пяти шагах от него. Сердце Хурта от страха так колотилось, что казалось, выпрыгнет из груди. Дышать ему было тяжело-ужас сдавливал горло. Да и вообще Хурт боялся дышать, чтобы не услышали. И он едва-едва втягивал понемножку воздух, только чтоб не задохнуться.
Бреха говорила негромко, но он все отчетливо слышал, и от этого ему становилось еще страшней.
— Ну вот, почтенный Фарг! Ты сильный, и поможешь мне. Вдвоем, с помощью рычагов, которые я уже приготовила- срубила березовые и можжевеловые стволы, — мы за полночи отодвинем Белый Камень, и воды озера хлынут вниз.
— Когда приступим к делу, почтенная Бреха? — Лешему не терпелось.
— Сегодня же ночью, как взойдет луна.
— А если она не взойдет, если будут тучи?
— Какой ты бестолковый, Фарг! — сказала ведьма раздраженно, — приступим в то время, когда должна взойти луна. А взойдет она или нет, это уже не имеет значения. Понятно?
— Понятно, почтенная Бреха!
Хорек сидел в ямке ни жив ни мертв. И когда они ушли, еще долго не мог отдышаться от волнения и страха. А потом задумался. Что же теперь будет? Если они выпустят Родниковое озеро, то затопят всех, и волков, и бедного Тина с его семьей, и даже его, Хурта, одинокую, но уютную нору. Ух ты! Беда-то какая… Ему даже жарко стало, как только он себе представил все, что может произойти.
Он осторожно выглянул из своего убежища. Уже рассвело, из-за дальних рощ устремились в небо светлые лучи Ясного Солнышка. Было тихо.
Юркий Хурт выскользнул из ямы и понесся разыскивать росомаху Кугу. Он понимал, что предупредить надо не кого-нибудь, а старого Вергила. Потому что только он с его волками может помешать, может предотвратить бедствие. Но идти к волкам — это было выше сил Хурта. И он бросился искать росомаху.
Жилище Куги — небольшая пещера-располагалось неподалеку, но хорек не особенно надеялся застать ее дома, зная ее беспокойный, непоседливый нрав.
Он обежал немало лесных мест, пронесся по многим звериным тропам, пока не обнаружил следы Куги. Ее след, четкий, двойной, когтистый, похожий на медвежий, отпечатался на влажном песке. Судя по тому, что след еще не затвердел, а в воздухе еще висел запах росомахи, Хурт понял, что она прошла недавно.
Разглядывая следы и принюхиваясь, он быстро двинулся следом.
Он нашел Кугу на небольшом бугре. На боку у нее висела берестяная сумка, в которой был сложен ее трехслойный берестяной панцирь. В любой момент она могла быстро надеть его. Росомаха сидела на травке и смотрела на восходящее Ясное Солнышко, словно ожидая от него чего-то важного.
Хурт подбежал и быстро проговорил:
— Привет, Куга! Я давно тебя ищу. Очень важные новости. Весь Лес под угрозой… — Тут хорек осекся, испуганно огляделся, присел и продолжал уже шепотом: — Я случайно слышал разговор ведьмы и Лешего. Они обсуждали, как выпустить воду из Родникового озера.
— Что-о-о?! — расширила глаза росомаха, — это же страшная беда! И как они это сделают?
— Они решили сегодня ночью, как взойдет луна, прийти туда вдвоем и отодвинуть Белый Камень, запирающий озеро. Они хотят затопить наши норы, логова, все…
— Теперь понятно. Черное дело они задумали, проклятые. Ничего другого от них ждать не приходится. Надо немедленно известить старого Вергила. Я сделаю это. Прощай, юркий Хурт!
— Пока…
Росомаха Куга быстро, как только могла, побежала к логову старого Вергила. Дома его не оказалось, но один из молодых волков помчался разыскивать отца-вожака, и Куга осталась ждать его возле волчьего жилища.
Он появился так внезапно, словно вырос перед ней. Сидевшая на траве Куга вскочила от неожиданности, растерянно глядя на волчьего вождя.
— Что случилось, росомаха Куга? Я слушаю тебя.
— Я поспешила к тебе, старый Вергил, потому что неслыханное бедствие замышляют ведьма и Леший. Они решили выпустить воду Родникового озера и затопить нах1и жилища, наши норы, овраги, логова и поляны.
— Откуда ты знаешь про это?
— Хорек юркий Хурт случайно подслушал их разговор. Они собираются сдвинуть Белый Камень, запирающий озеро.
— Когда они это сделают?
— Сегодня ночью с восходом луны.
— Да, — сказал Вергил, — я знаю, и ведьма это помнит, такое уже было около двухсот лет назад. Тогда шла большая война между зверьми нашего Леса. И кабаны, которые оказались побежденными, чтобы отомстить своим противникам, отодвинули этот Камень. Вода хлынула вниз и это было очень страшным бедствием. Многие, почти все жители Леса, погибли, утонули, остальные остались без жилья… Долго потом никто не жил здесь. Когда медведи поставили Белый Камень на место, озеро набиралось тридцать лет. Ведь оно очень глубокое, в нем много воды.
— Ты все знаешь, седой Вергил!
— Знаю. Но сейчас главное не это. Надо не допустить несчастья и мы его не допустим. Гарт! — позвал он своего помощника, который явился тотчас, — отправь Лику, пусть она обежит все одиннадцать логовищ. К Белому Камню на Родниковое озеро должно прийти одиннадцать волков- по одному от каждой семьи, — к началу сумерек они должны быть уже на месте. Ты, Гарт, будешь там их вожаком. Вы легко справитесь без меня. В течение ночи вы должны не подпустить к Камню никого. До моего приказа оттуда не уходить. Главное-нас предупредили вовремя. Теперь этой беды — не будет.
— Спасибо тебе, мудрый Вергил, от всего лесного народа! — проговорила росомаха Куга, — но скажи мне, а почему этот камень — Белый? Я нигде больше не видела такого белого Камня.
— Ты знаешь, росомаха Куга, что на Родниковом озере есть Утес Белой Совы?
— Знаю.
— Он стоит, нависая над водой, многие сотни лет. И вот когда-то очень давно на утес прилетела огромная белая сова. Никто не знал, откуда она прилетела и куда улетела потом. Никто никогда ее больше не видел. Она села на вершину утеса на рассвете, дождалась восхода Ясного Солнышка и с первыми лучами Солнышка сова произнесла какие-то слова. Что она сказала-не знает никто. Потом она улетела. Но пролетая над большим камнем, запирающим Родниковое озеро, сова уронила одно перо. Когда белое перо совы коснулось этого ключ-камня, он мгновенно из темно-серого стал белым. С тех пор его и зовут Белым Камнем, а утес именуют Утесом Белой Совы.
17. СЕКРЕТ ЛУННОГО ОЗЕРА
Галла и Лумма полулежали на отмели, выходящей из воды. Опершись локтями в песок, оставляя туловище в воде и слегка шевеля хвостами, чтобы вода озера переливалась отблесками лунного света около них, русалки беседовали. Рядом лежала на песке одинокая выдра Бара. Иногда она слушала русалок, они рассказывали интересные вещи.
— Уже восемь лет я живу в речке, которая впадает в это озеро, и никак не могу понять, — заговорила Бара после недолгого молчания, — почему здесь такая вода особенная, словно сама излучает лунное сияние. Речка моя сюда впадает, а вода там не такая. По запаху и по вкусу одинаковая, но — не светится. Да и в других озерах не светится вода, даже в самые лунные ночи. А здесь, в Лунном озере, — наоборот. Едва появится луна, даже узкий месяц, совсем подчас бледный, как озеро все сияет лунным ярким светом. Почему так? Вы-то уж знаете, а?
— Дело в том, соседка выдра Бара, — ответила ей Галла, — что это озеро не простое, а Лунное! Неужели непонятно?
— Но почему оно — Лунное, а другие — не Лунные. Русалки переглянулись, затем Лумма, улыбнувшись, сказала подруге:
— Расскажи… Ведь она тоже здесь живет. По соседству…
— Это случилось давно, — начала Галла свой рассказ, — лет триста назад. Лумма — помоложе, она не видела этого, а я все помню, как будто вчера это было. Гроза тогда была страшная. Я отдыхала на дне озера, и все слышала — такая уж гроза грохотала. И вот от этой грозы и загорелся наш Лес. Сначала вспыхнула сосновая роща, потом соседние перелески, к утру все вокруг пылало. Целый день леса вокруг горели, пламя ревело, звери и птицы в большинстве погибли, кое-кто пытался спасаться в воде… Картина была ужасная.
Когда снова наступила ночь, огонь утих, потому что сгорело все. Лес превратился в мертвую пустыню. Один только Древний Кедр каким-то чудом уцелел и стоял одинокий, печальный и вечный. Я плавала по своему озеру и боялась смотреть по сторонам. Все вокруг было черно и обуглено.
Но вот над пожарищем взошел месяц. Было начало июля, и месяц был тогда узким и кривым. Он низко плыл над землей, и я видела, какой скорбью были полны его глаза. И вдруг я разглядела, как крупная блестящая слеза покатилась по бледной щеке месяца. Она сорвалась с его щеки и громко булькнула в воду озера. Я быстро скользнула к ней и увидела, как лунная слеза застыла круглой жемчужиной, едва коснувшись воды. Я взяла ее и уложила в большую раковину на самом глубоком месте озера. И с той самой ночи вода в озере стала светиться лунными лучами.
Прошли столетия, вокруг давно уже вырос новый Лес, поселились новые звери, а от тех, кто уцелел тогда, уже выросли многие десятки других поколений. Но жемчужина за это время не только не потускнела, но стала ярче и, что самое интересное, крупней. Словно лунный свет, приходящий в озеро от луны, питает ее своими лучами. С тех пор и озеро наше зовется Лунным.
— Спасибо тебе, соседка Галла, за рассказ твой. А то я вот и живу здесь, и не знаю ничего о Лунном озере…
Неподалеку раздался шорох, и все трое смолкли и насторожились. Еще через мгновение их уже не было на песке, только вода, где они нырнули, расходилась плавными лунными кругами.
Не спеша, негромко и недовольно кряхтя, к воде подошел большой бурый медведь. Он только что споткнулся о кочку, ушиб колено и был раздражен. Войдя в воду, он стал пить жадно, торопливо — пить ему очень хотелось. Но даже утоление жажды не успокоило его раздражения.
— Ну и вода здесь, — ворчал он, — болотом воняет, тухлятиной какой-то, словно не озеро это, а лужа.
Он сам понимал, что несправедлив к этой воде, что она вкусная и чистая, но боль в колене вызывала раздражение, и он продолжал ворчать. Потом вошел в озеро поглубже. Вода была теплой, ушибленное колено стало успокаиваться, и медведь подумал, что хорошо бы каждую ночь приходить к этому озеру купаться и пить эту воду. Немного поплескавшись, он ушел.
Галла и Лумма снова выглянули из воды: — Ушел! Ворчун глупый. Где еще он такую чистую и вкусную воду найдет? Лужа! Дурак! — Галла негодовала.
Выдра тоже снова выбралась на берег.
Лучи лунного сияния, выходящие из воды, переливались в светлых, почти белых с желтоватым золотистым отливом длинных волосах русалок, поблескивали на гладкой и влажной шерсти выдры.
