Илиада Капитана Блада

* * *

После военного совета дон Мануэль поднялся на третий этаж дворца, в покои, занимаемые прекрасной пленницей. Он не слишком обольщался ее внезапным согласием выйти за него замуж, так как понимал, что за этим кроется какой-то расчет. Он ожидал, что после помолвки Элен попросит о смягчении режима или о других вещах, которые свидетельствовали бы о намерении бежать. Но ничего подобного не произошло. Элен вела себя совершенно спокойно. Она не выказывала радости по поводу приближающегося венчания и не скрывала от своего жениха, что по-прежнему не любит его. Но все это совершенно спокойно. Условие она поставила одно — в день свадьбы дон Мануэль должен был освободить Энтони. Если бы не присутствие поблизости дона Диего с армией, молодой алькальд легко бы это условие выполнил. Тот факт, что Элен стала его законной женой, лишил бы миссию сэра Блада всякого смысла, и корсары, получив отступного, отправились бы восвояси. Да и сам Энтони был бы раздавлен фактом добровольного замужества своей возлюбленной и безумствовать бы скорее всего не стал. Пусть бы и остался вечным врагом, но это, в конце концов, не так страшно. Отношения дона Мануэля с родственниками всегда складывались непросто.

Но наличие в пяти милях от стен Санта-Каталаны старого мстительного дона Диего все меняло. От него так просто не избавиться. Венчание с Элен для него ничего не значит. Он не задумываясь убьет племянника, чтобы завладеть его вдовой.

Таким образом, все сводилось не к тому, кто первый женится на Элен, а к тому, кто первый победит корсаров.

Голова у дона Мануэля шла кругом; он хотел жениться на Элен, но чувствовал, что не может заплатить требуемую цену — выпустить Энтони, потому что из-за сына сэр Блад может заставить пиратов пойти на штурм крепости, а это значит — на верную смерть.

Чтобы подогреть его, дон Мануэль направил к нему Тилби. Ей он продемонстрировал специально измордованного по этому случаю Энтони и сделал так, чтобы служанка увидела, как Элен примеряет платье. Расчет был не слишком сложен: старик узнает, что он на грани того, чтобы лишиться сына и — в известной степени — потерять дочь, его старческое сердце не выдержит, и он кинется в наступление. Тогда люди дона Мануэля перейдут в контратаку, и сам алькальд на белом коне ворвется в лагерь корсаров, неся им смерть и разрушение. Тут уж никто не сможет спорить, кого считать победителем и хозяином острова.

Подходя к комнатам Элен, он услышал звуки пианолы. После помолвки у его невесты появилась странная тяга к музицированию. Дон Мануэль только пожал плечами. Но тот факт, что она музыкальна, был ему приятен. В известном смысле он уже смотрел на нее как на свое имущество.

Каждый вечер на правах жениха, а не тюремщика он теперь приходил к ней и просиживал в кресле по часу и более, слушая, как она наигрывает грустные итальянские мелодии. Как правило, на этих концертах присутствовала и Аранта. Дона Мануэля теперь не раздражала роль конфидентки, которую его сестра играла при его невесте. Более того, ему нравилось, что его семейная ситуация приобретает идиллические черты.

Старый дон Франсиско, когда ему сообщили о намечающемся торжестве, был потрясен, собирался даже что-то выяснять у своей гостьи-пленницы, будучи уверен, что она могла дать согласие его сыну только под давлением. Но скверное самочувствие заставило его отнестись к такому повороту событий философски. Ибо чего только не случается в отношениях между мужчиной и женщиной.

— А где Аранта? — спросил дон Мануэль, когда Элен на мгновение прервала свое музицирование.

— Она пошла на рынок купить мне кое-что для свадьбы.

— Разве в доме нет слуг?

— Я не доверяю никому, кроме Аранты.

— То есть и мне? — улыбнулся дон Мануэль.

— Вам я доверяю меньше всего.

— Вот как?

— И не воображайте, что вам удастся меня обмануть. Сначала я увижу Энтони в ста шагах от городской стены, а потом уж вы поведете меня под венец.

— Все будет так, как вы говорите.

— Посмотрим.

Они помолчали.

— Поиграйте мне еще, — попросил дон Мануэль.

Элен положила было руки на клавиши, но вдруг раздумала:

— Мы уже четыре дня помолвлены, дон Мануэль.

— Да, четыре.

— Судя по вашим словам, вы просто сгорали от страсти ко мне.

— Не собираюсь отказываться от своих слов.

— Тогда я не понимаю, почему вы тянете, почему бы нам не обвенчаться прямо завтра?!

Дон Мануэль удивленно откинулся в кресле.

— Вы так стремитесь попасть в мои объятия?

— Я терпеть вас не могу, и, будь моя воля, я бы вас... отравила!

— Тогда я не понимаю, почему вы так спешите.

— Это мое дело!

— Если бы вы собирались замуж за кого-то другого, меня бы это действительно не касалось.

— Не увиливайте, дон Мануэль, вы думаете на мне жениться?

— Да.

— Когда?!

— Поймите, мисс Элен, все, что вы говорите, выглядит, конечно, забавно, но вместе с тем и подозрительно. Куда вы все-таки так спешите?

— Послушайте, дон Мануэль, я дала слово стать вашей женой, но я не обещала отвечать на ваши дурацкие вопросы.

— Мне это не нравится. Согласитесь, ведь это странно: женщина заявляет мужчине, что он ей отвратителен, но требует при этом, чтобы он поскорей на ней женился?

— Мне все равно, как я выгляжу в ваших глазах, мне нужно только одно — чтобы мы с вами поскорее обвенчались!

— Другими словами, чтобы ваш брат поскорее вышел на свободу?

— Если угодно.

Дон Мануэль встал и поклонился.

— Есть некоторые обстоятельства, мисс, и, как только они будут устранены, ваше страстное желание стать моей супругой будет исполнено.

Через полчаса после его ухода вбежала Аранта.

— Ну что? — шепотом спросила ее Элен.

Сабина дремала на своей кушетке; после того как она поняла, кем вскоре станет эта пленная англичанка, Сабина стала терпимее относиться к ее независимому поведению. Не хватало заранее поссориться со своей будущей хозяйкой!

— Вот! — Аранта осторожно достала из-под накидки небольшой флакон синего стекла, — аптекарь сказал, что действует мгновенно.

Несколько секунд Элен рассматривала флакон и тут же спрятала в ящик своего секретера.

— Он не узнал тебя?

— Нет, — сказала маленькая испанка, раздеваясь, — по крайней мере не подал виду. К тому же я ему так хорошо заплатила, что он...

Элен обняла ее и поцеловала.

— Ах ты моя маленькая сообщница!

Из глаз маленькой испанки сами собой потекли слезы, она ничего не могла с собой поделать.

— А может быть, не нужно этого делать, Элен?

— Нет, нужно.

— Почему?

— По-другому нельзя. Он рисковал из-за меня жизнью, и я должна как минимум отплатить тем же. Все остальное — слова, а значит, ложь.

— Но как же он будет жить, — Аранта шумно всхлипнула, — зная, что ты умерла из-за него?

— Еще тяжелее ему было бы узнать, что я стала женой другого.

Аранта бессильно села и сложила руки на коленях.

— Может, мне все-таки поговорить с отцом, может быть, можно что-нибудь придумать?

— Не нужно, твой отец слишком болен, он не сможет повлиять на дона Мануэля. Кроме того, после моего согласия на эту помолвку, он небось относится ко мне как к вздорной девчонке.

— Значит, никакого другого пути нет?

— Нет. Как только я увижу, что Энтони находится в безопасности, я выпью содержимое этого флакона.

— Скажи, Элен, ты хоть раз целовала его?

— Кого?

— Энтони.

— Только как брата.

Глава двадцать первая

Бунт

Брожение в лагере пиратов все усиливалось. Бездействие на войне губительно для дисциплины в любой армии, а для той, которою предводительствовал капитан Блад, особенно. Стала ощущаться нехватка продовольствия, а пополнить его запасы было невозможно, потому что та часть острова, где корсары рассчитывали брать припасы, оказалась у дона Диего. Одноглазый испанец не решался больше затевать открытое сражение с корсарами. О победе он, конечно, мечтал, но все же не любой ценой.

И Доусон, и Хантер, и Болл, и Реомюр, и другие офицеры, относившиеся к капитану Бладу с особым уважением, постоянно извещали его о нарастающем недовольстве. Командир реагировал на их слова, как им казалось, совершенно неадекватно. Другими словами, никак не реагировал. Это их смущало, они не знали, как им вести себя с подчиненными.

— Нам не выбраться из этой мышеловки! — вопил Длуги.

— Я бывал с Питером и не в таких переделках, и он всегда находил выход, — увещевал его Хантер, — найдет и сейчас.

— "Тогда" — это не сейчас, ты не будешь сыт сегодня обедом, который съел вчера.

— Не все, как ты, живут только сегодняшним днем.

— Это все слова, Хантер, слова, а нам нужно делать что-то, чтобы выжить, а ты предлагаешь предаваться приятным воспоминаниям.

Чем дальше, тем труднее было возражать подобного рода демагогам.

— Командира, который уходит от исполнения своих обязанностей, принято переизбирать по законам берегового братства, — рвал на себе рубаху Робсон.

— Неужели ты думаешь, что если ничего не сможет придумать капитан Блад, то нам поможет капитан Робсон? — иронически спрашивал Доусон.

— Я не про себя говорю.

— Ну не ты, так Длуги. Посмотрю я на вас, ребята, когда вы выберете кого-нибудь из них начальником, — обращался «проповедник» к собравшимся пиратам. Но против его ожиданий его слова не вызвали взрыва хохота.

— Через неделю мы начнем пухнуть с голоду, испанцам не придется даже тратить на нас пороху, — в один голос кричали Длуги и Робсон.

— Когда мы возьмем Санта-Каталану, там будет вволю жратвы и выпивки, — заявил Болл.

Его слова вызвали в толпе собравшихся только глухой ропот. И Болл стушевался впервые, может быть, в своей жизни. Дело было в том, что ни он, ни его друзья в глубине души не верили в то, что говорили. Им самим положение представлялось совершенно безнадежным. Зажатые между двумя испанскими армиями, лишенные кораблей, то есть лишенные даже возможности просто-напросто сбежать — на что они могли рассчитывать?! Еще день-два, может быть, три, и, если бы кто-то из испанских начальников предложил корсарам более-менее сносные условия сдачи, они бы дрогнули и раскололись. Кое-кто, особенно из новичков, поверил бы вражеским обещаниям. Только люди бывалые знали, что испанцы в отношениях с пиратами никогда не считают себя связанными словом. Так что обещать они могут им все что угодно.

Итак, лагерь корсаров жил в напряженном безрадостном ожидании. Все было готово к взрыву, и детонатором его, как это чаще всего бывает в таких случаях, послужила еда. Оказалось, что несколько бочек солонины сгнило. Угроза голода стала ближе и реальнее. Возле смердящих бочек собралась сходка. Сторонников командира никто не хотел даже слушать. Хантеру рассекли бровь, когда он пытался высказать свое мнение. Кстати, эта травма в скором времени заместителю капитана Фаренгейта весьма пригодилась.

Наконец, когда общая атмосфера сходки дошла до температуры кипения, толпа во главе с Длуги и Робсоном направилась к палатке капитана. Их встретил у входа Бенджамен. Длуги и Робсон в самых резких выражениях потребовали, чтобы капитан Блад немедленно к ним вышел. Ворваться внутрь они все же не решались. Бенджамен ушел. Изнутри никто долго не появлялся, корсары стали говорить, что командир ночью бежал или он боится выйти к ним, — и то и другое подозрение горячило толпу все больше.

Наконец капитан Блад вышел. Он был прекрасно одет, в парике, с книгою в руках. В общем, он имел достаточно безмятежный вид.

Кого-то такое явление сбило с толку, кого-то возмутило, кому-то, наоборот, понравилось. Толпа потеряла стройность. Длуги понял, что он упускает инициативу, и завопил:

— В то время, когда мы выбираем, сдохнуть нам с голоду или погибнуть на виселице, наш хозяин наслаждается приятным чтением!

Его слова вызвали гул одобрения.

Доусон, Болл, Хантер, Реомюр и еще человек семь-восемь стояли бледные, схватившись за эфесы своих шпаг. Благоприятной развязки они не ждали.

— Для того чтобы заниматься книжками, ты мог оставаться на Ямайке. Ты притащил нас сюда, чтобы мы спасали твою дочку, а сам плюешь на нас!

— Тебе придется ответить перед судом команды!

— Ты — старик, — кричал Длуги, размахивая пистолетом, — и если ты покончил счеты с жизнью, это не значит, что мы хотим последовать за тобой!

Неожиданно капитан Блад схватил Длуги за руку и стал ее медленно выкручивать. Не выпуская при этом книгу. Длуги был крепким парнем, но постепенно, дюйм за дюймом он начал уступать старику. Наконец, вскрикнув, выпустил пистолет и отскочил на несколько шагов, потирая запястье.

— Почему ты не на своем месте, лейтенант Длуги? — холодно спросил капитан Блад.

Тот попытался что-то сказать, но командир его перебил.

— Я тебя предупреждал, что застрелю, если ты покинешь свой пост? — громко, так, что услышали все собравшиеся возле палатки, спросил капитан.

— Предупреждал, но... — попытался возражать Длуги.

Капитан Блад выхватил пистолет и не целясь выстрелил ему в грудь. Длуги, вскрикнув, упал сначала на колени, а потом ничком в лужу, оставшуюся после ночного дождя.

— Так будет со всяким, кто оставит свой пост, — спокойно сказал капитан, убирая пистолет. — Я не просто читаю, — продолжал он, — я думаю о нашем спасении. Если через три дня я не представлю вам план, то готов предстать хоть перед самим чертом. А сейчас всем разойтись по своим местам. Я уверен, что испанцы за нами наблюдают и радуются.

* * *

На этом события утра исчерпаны не были. Часа через полтора после того, как бунтовщики вернулись к исполнению своих обязанностей и в лагере установился обычный порядок, из Санта-Каталаны явился парламентер с белым флагом. Капитан Блад принял его в присутствии старших офицеров. Парламентером оказался местный парфюмер. Его послали, рассудив, что корсарам приятней видеть француза, чем испанца. Может быть, француза не разорвут на части. Сам он на это рассчитывал слабо и поэтому вид имел жалкий, а не торжественный, как должно было бы при исполнении подобной миссии.

Сэр Блад предложил стаканчик рома. Француз с радостью выпил и вытер рот белым флагом.

— Я уполномочен властями города... — Тут язык у него присох прямо к небу.

— Говорите же.

— Я...

— Вы уполномочены предложить нам сдаться?

Парфюмер кивнул.

— А на каких условиях?

— Вам будет сохранена жизнь.

— И все? — вступил в разговор Хантер.

Парламентер опять кивнул.

— Но это все равно что ничего, — воскликнул Реомюр. Другие офицеры тоже довольно резко высказались по этому поводу.

— Доверить свою жизнь испанцам!

— Они что, считают нас полными идиотами?!

— Мы проживем после сдачи ровно столько, сколько нужно, чтобы довести нас до виселицы!

— Господа, господа, — попытался перебить их парламентер.

— Что еще?! — грозно спросили у него.

— Дон Мануэль де Амонтильядо предупреждал меня, что вы скорей всего отвергнете его предложения.

— Ну-ка, ну-ка, — поднял руку капитан Блад, прекращая возмущенные возгласы, — говорите, что он еще велел вам сказать?

— Дон Мануэль велел передать вам один совет.

— Какой еще совет?! — рявкнул Болл.

— Тихо!

— Он велел сказать вам: после того, как вы высмеете предложение о сдаче...

— Какая проницательность!

— ...ради Бога, не принимать подобное предложение от другой испанской армии.

— Почему? — воскликнуло несколько голосов сразу.

— Потому что второй армией командует дядя дона Мануэля, дон Диего де Амонтильядо. А как он относится к англичанам, вы, наверное, слышали. Он перевешает всех до единого, можете не сомневаться.

— Это все? — спросил капитан Блад.

— Нет. Дон Мануэль велел передать лично вам, сэр, что тот налет на Бриджфорд, так кажется, ну, там у вас, на Ямайке, совершил как раз его дядя.

— Вот как?

— Да, да, дон Мануэль особо обращал мое внимание на то, чтобы я не забыл вам это сообщить.

— Вы все сказали?

— Теперь все.

— Бенджамен, проводи его.

Не веря собственному счастью — что он живым уходит из пиратского логова, — парфюмер, прижимая к сердцу скромный белый флаг, побежал со всех ног к воротам крепости.

В палатке капитана после его ухода царило молчание, присутствующие обдумывали услышанное.

— Никак не могу решить, хорошо это или плохо, что дядя и племянник так ненавидят друг друга, — сказал Реомюр.

— Все зависит от того, как мы сумеем этим воспользоваться, — заметил Хантер, — пока что нам от их грызни ни холодно ни жарко.

— Да, — сказал Болл, — не рассчитывать же нам, что кто-то из них пойдет на сговор с нами против другого.

— Ни офицеры, ни солдаты не поддержат такого заговорщика, — согласился Доусон, — мы для них для всех исчадия ада, а может быть, и хуже того.

Во время этого обмена мнениями капитан Блад молчал и, судя по выражению лица, размышлял о чем-то интересном. Постепенно все взгляды сосредоточились на нем.

Он сказал:

— Если сегодня или завтра похожий парламентер прибудет к нам от дона Диего, я знаю, что делать.

* * *

Когда дону Мануэлю доложили, что его желает видеть аптекарь, он отмахнулся. Вместе с доном Отранто, командором Бакеро и еще несколькими офицерами он только что вернулся с крепостных стен, и у них происходило что-то вроде военного совета. Все сходились во мнении, что в лагере корсаров происходят волнения. Со дня на день можно было ожидать каких-то событий. Но в том, что следует в этой ситуации предпринять, мнения расходились. Командор Бакеро настаивал на немедленной атаке, которая, как он считал, должна была смести этих разбойников с лица земли и принести славу защитникам крепости. Дон Мануэль тоже мечтал о славе, но он не был уверен, что результатом подобной атаки будет именно победа, а не позорное бегство. И поэтому не желал рисковать. Мало ли какие там беспорядки у корсаров... При появлении врага они могут забыть о своих распрях.

Дон Отранто поддерживал алькальда в том, чтобы ни в коем случае не выходить за стены. Опыт показывает, что к добру это не приводит.

Дон Мануэль терзался сомнениями, ни одна из позиций не казалась ему подходящей. Ждать было нельзя, атаковать было нельзя. Нет состояния более разрушительного для человеческой психики.

Его собеседники не уставали спорить, отстаивая каждый свою позицию. Они пошли уже по третьему кругу в своем споре, когда слуга доложил алькальду об аптекаре.

— Он говорит, что желает сообщить вам сведения чрезвычайной важности.

— Уже и аптекарь желает быть спасителем отечества. Пусть идет к дьяволу.

— Я предупредил его, — продолжал слуга, — ответ вашей милости скорее всего будет именно таким.

— И что же он?

— Тогда он попросил передать вам, чтобы вы с этого момента ничего не ели и не пили по крайней мере.

Дон Мануэль внимательно посмотрел на слугу:

— Где он?

— Дожидается в комнате возле кордегардии.

Дон Мануэль извинился и прошел в комнату, где его ждал аптекарь — сухощавый человек испуганного вида, в сером камлотовом камзоле и простых нитяных чулках. Он сорвал с головы шляпу и поклонился в высшей степени подобострастно.

— Говорите.

— Вчера у меня в лавке — я торгую у северных ворот — одна молодая сеньора, одетая хорошо, но без шику...

— Говорите дело, у меня нет времени, милейший!

— Купила флакон. — Тут он произнес замысловатую латинскую фразу.

— Если вы не перестанете мне тыкать в нос своей ученостью, я прикажу вас высечь.

Аптекарь виновато потупился:

— То есть яду, сеньор, очень сильного и быстродействующего.

— Яду? Ну и что? Купила и купила, мало ли для каких он ей нужен дел? Хорошо, что в осажденной крепости яд покупают молодые женщины. Когда мы победим пиратов, я издам распоряжение, запрещающее продавать им яд. Но это еще не повод отрывать меня от выполнения моих обязанностей.

— Да, да, сеньор, я бы никогда не пришел к вам с этим сообщением, когда бы не вспомнил эту девушку.

— Ну?

— В соборе.

— Я и без вас знаю, что испанки набожны, иных только в церкви и увидишь.

— Она была в соборе вместе с вами.

— То есть?

— Полагаю, что это ваша сестра, сеньора Аранта. Когда я это понял, то сразу поспешил к вам, во избежание какой-нибудь неприятности или даже беды.

Дон Мануэль остолбенел, до него постепенно доходил смысл сообщения аптекаря.

— Я могу идти? — тихо спросил гость.

— Да, да, спасибо вам...

— Дон Руис, с вашего позволения.

— Спасибо вам, дон Руис, я вас не забуду.

Алькальд решительным шагом вошел в комнату, где происходило, а вернее сказать, продолжалось совещание. Он хотел сказать этим господам, что возникли чрезвычайные обстоятельства и уже не время спорить. Но только он открыл рот, как командор Бакеро взял его за руку и, сдерживая, сказал:

— Мы не одни.

— То есть, — дон Мануэль огляделся, — я и без вас это вижу... — начал было он, но тут увидел, что у дальнего края стола стоит человек в потертом и заштопанном черном плаще и в надвинутой на глаза шляпе без плюмажа.

— Кто это? — спросил алькальд, но подчиненные лишь переглянулись, не решаясь произнести вслух имя гостя. Тогда дон Мануэль обратился к нему сам:

— Кто вы?

В ответ на это человек в потертом плаще медленно снял шляпу, и молодой испанец, не сдержавшись, воскликнул:

— Милорд!

— Да, это я, — слегка поклонился капитан Блад.

— Что вы здесь делаете? — задал дон Мануэль глупейший вопрос.

— Сейчас расскажу, — улыбнулся гость, — и вам, и вашему штабу. Разрешите присесть. Годы уже не те.

— Сделайте одолжение.

Все присутствующие тоже обнаружили, что стоят, и стали рассаживаться. Капитан Блад не торопясь набил трубку, взял свечу из стоявшего перед ним подсвечника и прикурил.

Дон Мануэль стал проявлять нетерпение, с грохотом придвинул по каменному полу к столу свой стул, сел и поставил локти на заваленный картами стол. Капитан Блад вытащил трубку изо рта и показал мундштуком на разрисованные листы.

— Вы тоже любите возиться с картами?

— Только когда этого требуют обстоятельства, — сухо ответил дон Мануэль, он уже полностью пришел в себя.

— Понятно, — удовлетворенно констатировал гость. Он делал все подчеркнуто неторопливо и невозмутимо.

— Может быть, мы начнем? — все больше нервничая, предложил алькальд. — Ваш визит такая редкость. Нам хотелось бы услышать что-нибудь интересное от вас.

— Услышите.

— Итак?

— Я явился к вам, чтобы сделать одно очень выгодное предложение. Для вас выгодное.

— Вы явились как парламентер?

— Нет, я явился как перебежчик.

— Тогда, надеюсь, вы понимаете, милорд, что вы у нас в плену и мы не рассматриваем вас как равноправную сторону на переговорах.

— Я и не претендую на подобную роль, — сказал капитан, смачно затягиваясь.

— Тогда не тяните, клянусь святым Франсиском! — вступил в разговор командор Бакеро.

— Сначала я вкратце обрисую вам положение дел.

— Если считаете нужным. Оно нам в общем-то известно.

— Так вот, мои люди, недовольные тем, как развиваются события, решили было взбунтоваться. Мне пришлось застрелить главаря бунтовщиков, но полностью успокоить их вряд ли возможно. Мне пришлось обещать, что я явлюсь на сход команды, — есть в законах берегового братства такой законодательный орган...

— Нас не интересуют ваши бандитские правила, — сказал дон Отранто.

— Напрасно, — улыбнулся капитан Блад, — всякое знание рано или поздно приносит пользу.

— Оставьте этот многозначительный тон, — прервал его дон Мануэль, — ваши взгляды на жизнь нас не интересуют. Вы у нас в руках, а не мы у вас.

— Не забывайте, что я предался в ваши руки добровольно.

— Это не имеет ровно никакого значения. Или, по крайней мере, только то, что результатов этого схода команды, как вы выразились, вы боитесь больше, чем нашего плена.

— Может быть, и зря, — мрачно сказал Бакеро. — Слава о кастильском мягкосердечии распространилась, конечно, широко, но с вашей стороны было слишком наивно доверяться молве.

— Я и сам люблю мрачный юмор, — вежливо кивнул командору капитан Блад, — может быть, у нас будет случай посостязаться в этом искусстве.

— К делу, милорд.

— Так вот, вы, вероятно, уже поняли, что я решил не дожидаться результатов этого схода и перешел к вам.

— Ну, мы уже выразили свой восторг по этому поводу, — сказал сеньор Отранто, — что дальше?

— Дальше я хотел бы сказать, что считаю себя обвиненным несправедливо. Таких оскорблений, которых я наслушался за последнюю неделю, и таких обвинений я не слыхивал прежде ни в роли пиратского капитана, ни в качестве королевского губернатора. Народ сильно измельчал за те годы, пока я был не у дел. Оказалось, что я руковожу бандой негодяев и идиотов.

— И вы решили отомстить? — вежливо улыбнулся дон Мануэль. — Я что-то не верю в столь стремительную перемену убеждений.

— В моей жизни случалось и не такое. Однажды, как вы знаете, мне пришлось пойти на подобную стремительную перемену. Но сейчас мною руководит не только желание мстить.

— Что еще? — наклонился вперед Бакеро, пожирая капитана круглыми черными глазищами.

— Много всего!

— То есть?

— Понимая, что свою жизнь мне не спасти, я решил попробовать спасти хотя бы своих детей.

— Детей? Дочь! — поправил его командор.

— Нет, я выразился правильно. Именно — детей. Помимо дочери Элен, для которой я пригнал сюда целую армию, где-то тут у вас сидит под замком мой сын Энтони.

Говоря эти слова, капитан Блад смотрел на алькальда, и поневоле взоры всех остальных тоже обратились на дона Мануэля. Он нехотя кивнул, и в ответ командор Бакеро нахмурился, дон Отранто пожевал губами — им не понравилось, что от них скрывался столь важный факт.

— И что же вы хотите предложить взамен за освобождение ваших детей? — обратился он к гостю.

— Полную победу.

— Она у нас и так почти в кармане, — заявил Бакеро.

— Во-первых, до победы вам еще очень и очень далеко. Корсары знают, что в плену их не ждет ничего, кроме виселицы или, если повезет, каторги, и драться они будут так, что ваша победа почти наверняка будет пирровой. А во-вторых, может статься, что она вообще достанется дону Диего. Насколько я знаю, за ним водится слава лихого вояки и сил у него поболее вашего.

Только природная смуглость кожи скрыла то, как отчаянно покраснел дон Мануэль. Этот старый черт открыл всем его тайные мысли. Впрочем, он напрасно боялся, у него были союзники в нежелании делить будущую победу с кем бы то ни было. Один командор чего стоил. Про себя ветеран решил уже, что предложение этого хитрого англичанина заслуживает того, чтобы его по крайней мере как следует изучить.

— Вы утверждаете, что можете способствовать нашей скорой победе над вашими пиратами?

— Очень скорой и почти, с вашей стороны, бескровной.

— И в чем состоит ваш замысел?

— Всему свое время, но сначала мне нужно ваше согласие.

Все снова обратили взоры на алькальда; он, казалось, думал о своем. Так оно и было. Он, в отличие от своих подчиненных, вынужден был рассматривать предложение перебежчика еще и с точки зрения личного интереса. С военной точки зрения оно выглядело безупречно, заманчиво, превосходно, отказаться от него в присутствии командора Бакеро, дона Отранто и других офицеров и чиновников магистратуры было невозможно. Но принять его — значило отказаться от Элен. Это тоже было невозможно. Этот англичанин оказался хитрее, чем он о нем думал.

Все выжидающе молчали, нужно было что-то отвечать.

— Хорошо, — через силу сказал дон Мануэль, — допустим, только допустим, что все, что вы сейчас наговорили, сэр Блад, правда. Хотя лично мне не верится, что вы сможете погубить за детей целую тысячу пиратов, притом таких отменных, как вы сами только что говорили, вояк! Но, повторяю, допустим, что все это правда.

— Правда, — спокойно подтвердил гость.

— Так вот, я не могу согласиться на все выдвинутые вами условия.

Присутствующие испанские офицеры нахмурились. Открыто возражать начальству было не в их правилах, но поведение алькальда им не нравилось, и они не собирались слишком уж это скрывать. Сначала он, выкрав девчонку, навлек на город пиратское нашествие, теперь он не хочет ее отдать, чтобы спасти этот город.

— Я согласен выполнить только часть ваших условий.

— Какую именно?

— Я готов выдать вам только сына, Энтони Блада, а дочь я вам выдать не могу...

— Почему? — спросили одновременно и капитан, и командор Бакеро.

— Потому что мисс Элен венчается со мной сегодня и таким образом становится моей законной женой. «Да прилепится жена к животу мужа своего», — процитировал дон Мануэль.

Испанские офицеры облегченно вздохнули, и алькальд с вызовом посмотрел на сэра Блада. Бледное вытянутое лицо капитана побледнело еще сильнее.

— Согласитесь, господа, — обратился он к присутствующим, — я могу признать этот аргумент только в том случае, если моя дочь сама скажет мне, что она выходит замуж за дона Мануэля добровольно. Не забывайте, что ее похитили, и, стало быть, у меня есть основания подозревать, что свое согласие она дала под принуждением.

Дон Отранто, командор Бакеро и остальные признали, что это требование законно, хотя и чувствовали, что их начальнику это не очень-то по душе. Дон Мануэль с ненавистью смотрел на своего будущего тестя. Как хитер этот англичанин, его невозможно переиграть.

— А если я все-таки не соглашусь на ваше условие? — спросил дон Мануэль, скрипя зубами.

— Я не открою вам способа легкой и быстрой победы над корсарами.

Алькальд отвратительно осклабился:

— Есть много способов заставить человека говорить.

— Неужели вы думаете, что, направляясь сюда, я не подумал о таком повороте дела, и неужели вы думаете, я не подготовился к такому повороту, — спокойно глядя молодому испанцу в глаза, сказал капитан Блад.

— Под пыткой начинают говорить даже те, кому нечего сказать.