Батальоны идут на запад

      Батальон был подчинен теперь командиру 191-й стрелковой дивизии. Мы продолжали формироваться за счет пробивавшихся из окружения бойцов и командиров, и в моем распоряжении было уже семь стрелковых рот, или до шестисот активных штыков. С этой значительной силой можно было активно обороняться.
      Однажды в ходе боя противнику удалось вклиниться в центр боевого порядка батальона и захватить важную высоту. Оборонявшая высоту рота отошла в лощину и здесь двое суток отбивала атаки фашистов. Лощина простреливалась со всех сторон гитлеровцами, а отвести роту назад не позволяла обстановка. Значит, выход был один - идти вперед и отбить у фашистов высоту. Мы разработали такой план: две роты, расположенные левее и правее этой лощины, выделили по взводу для демонстрации ночной атаки. Их дело - привлечь внимание гитлеровцев к флангам, создать видимость обхода и окружения высоты. Ну, а потом ударит по высоте рота из лощины.
      И вот, когда стемнело, справа и слева ударили наши пушки, пулеметы, рассыпалась ружейная стрельба. Взводы очень активно демонстрировали атаку, а затем - и ее неудачу, и свой поспешный отход. Это продолжалось около часа, и когда стрельба стала затихать и противник начал успокаиваться, двинулась в атаку наша рота. Высокая, густая рожь и тьма безлунной ночи позволили советским пехотинцам сблизиться с противником почти вплотную. По сигналу ударили в штыки и почти без потерь оседлали высоту. Рота фашистской пехоты, занимавшая высоту, была уничтожена.
      Утром гитлеровцы предприняли контратаку, затем еще и еще раз пытались отбить высоту - безуспешно. Свой район обороны близ дороги на Красное Село наш батальон удерживал в течение восьми суток. Только в последних числах августа, когда противник обошел нас с обоих флангов и батальон оказался в полуокружении, мы организованно, поддерживая связь с соседями, предпринимая контратаки, отошли. К 3 сентября батальон в составе семи стрелковых рот, взвода противотанковых орудий и ряда других подразделений закрепился на новом оборонительном рубеже (в 10-12 километрах севернее старого), восточнее поселка Гостилицы. Правее и левее нас отошли другие части, заняв оборону вдоль побережья Финского залива до предместий Ленинграда. И когда несколько дней спустя фашистам все-таки удалось прорваться к Финскому заливу в районе Стрельны и Лигова и таким образом вбить клин между Ленинградом и войсками 8-й армии, ее части удержали образовавшийся Ораниенбаумский плацдарм. Мало то, го, этот плацдарм, прикрывавший с юга Кронштадт и занимавший 64 километра по фронту и 20-25 километров в глубину, окруженный с трех сторон врагом, с четвертой - морем, продержался еще два с половиной года, до полной ликвидации блокады Ленинграда.
      Однако свидетелем этих событий мне стать не довелось. 16 сентября я получил приказ передать личный состав батальона в 191-ю стрелковую дивизию{2}, а нам с Асриевым выехать в Ленинград за новым назначением.
      Невский "пятачок"
      Лесными дорогами, пешком, двинулись мы с Асриевым с передовой на север, к Финскому заливу. Погода стояла превосходная, легкий дождик освежал лес, он был расцвечен солнцем и красками ранней осени. Шум боя за спиной слышался все глуше. Лишь в небе рокотали "мессершмитты", рыская над дорогами. Пройдя примерно половину пути - километров 12, - устроили привал. Сварили в котелке суп из мясных консервов со свежими грибами, пообедали и отправились дальше. Часа в два вышли на берег Финского залива, однако нужный причал был разбит бомбами. По указателям нашли другой, целый. Около. него стоял катер, до отказа загруженный ранеными. С трудом уговорили командира катера принять нас на борт.
      Катер взял курс на Ленинград, мимо Кронштадта. В небе висели немецкие самолеты-разведчики, грузно гудели эскадрильи бомбардировщиков - "юнкерсов", пытавшихся прорваться к Кронштадту. Однако заградительный зенитный огонь над крепостью был плотен и точен: то один, то другой "юнкере", вывалившись из строя и оставляя за собой шлейф черного дыма, падал в море.
      На траверзе Петергофа катер был атакован "мессершмиттами". С малой высоты летчики отлично видели палубу, забитую ранеными. Видели, но все равно стреляли. Двое раненых были убиты, еще один вторично ранен.
      В Ленинград катер прибыл в сумерки. Над Васильевским островом догорал красный закат, на его фоне стыли темно-серые громадные "колбасы" - аэростаты воздушного заграждения. На улицах пустынно. Окна нижних этажей, особенно на перекрестках и площадях, заложены мешками с песком. В стенах - пробитые амбразуры для орудий и пулеметов, на проезжей части - противотанковые ежи. Видно, что город подготовлен к уличным боям.
      Еще дней десять назад немецко-фашистские войска, взаимодействуя с белофиннами, полностью блокировали Ленинград, окружив его плотным кольцом.
      В отделе кадров Ленинградского фронта нас с Асриевым не задержали. Меня назначили начальником штаба 9-го стрелкового полка 20-й стрелковой дивизии, Асриева - вторым помощником начальника штаба в тот же- полк. Получив предписания, мы тут; же отправились в штаб дивизии - благо располагался он неподалеку, в одной из школ северной части города.
      Командира дивизии полковника А. П. Иванова в штабе не было. Принял нас начальник штаба полковник И. Ф. Расторгуев, сказал, что 20-я стрелковая дивизия (7, 8, 9 и 10-й стрелковые полки) формируется на базе частей НКВД. Формирование 9-го полка далеко не закончено, дел еще много, и дела хлопотные.
      - Очень скоро нам предстоит выйти из состава второго эшелона на передовую линию. Так что поторапливайтесь, - добавил он.
      Потом я наведался к комиссару дивизии. Полковой комиссар Иван Архипович Костяхин оказался старым знакомым - в середине 30-х годов мы с ним служили в одной части.
      - И комиссар в полку тоже старый твой знакомый, - сказал Костяхин. - А кто, не угадаешь. Старший политрук Побияхо - вот кто!
      - Василий Митрофанович?
      - Он самый.
      - Так он же интендантской службы. Техник-лейтенант.
      - Был. Все рвался на политработу. Ну, ему помогли. Хорошо зарекомендовал себя и здесь.
      Уже в полночь на последнем трамвае добрались мы до северных предместий города, где расположился 9-й стрелковый полк.
      - Больница имени Мечникова, конечная остановка, - объявил кондуктор.
      Неподалеку от больницы расположились штаб и тылы полка. Несколько севернее, в районе Пискаревского кладбища, в траншеях и блиндажах находились стрелковые батальоны. До фронта отсюда было километров 20-22.
      В мощном, с четырьмя накатами толстых бревен, блиндаже меня встретил командир полка майор Григорий Дмитриевич Киселев.
      - Ждем вас, - сказал он. - Из дивизии звонили.
      Расспросив меня о службе, об участии в боевых действиях, Григорий Дмитриевич сразу, как говорят, поставил все точки над "и".
      - Полк я принял временно, - сказал он, - пока не подыщут строевого командира. Видите ли, Илларион Григорьевич, я всегда служил в частях береговой обороны, по интендантству. Все, что касается хозяйственных дел, знаю назубок. Но вести в бой полторы-две тысячи бойцов и командиров - такой ответственности взять на себя не могу. К этому не готов, не имею соответствующих знаний и навыков. Так я и доложил начальству, когда получал назначение. Со мной согласились. Сказали: "Временно командуй, пока полк формируется..."
      Майор Киселев подробно рассказал мне о трудностях в формировании полка. Подразделения укомплектованы людьми на 30-40 процентов. Среди бойцов многие в армии никогда не служили (до войны не призывались, потому что работали в оборонной промышленности). Следовательно, обучать их приходится с азов, а времени - в обрез.
      - Вот почему я рад вашему назначению, - закончил Киселев. - У вас за плечами военная академия, стаж строевой, штабной и преподавательской работы. То, что нам нужно. Беритесь за организацию учебы. Скоро на фронт.
      Обстановка обязывала меня не медлить ни минуты. Работы я никакой не боялся. С детских лет в деревне, потом на шахте в Донбассе, потом в армии привык к тому, что жизнь - это прежде всего трудная работа, что нет выше удовлетворения, чем преодолевать трудности, нет выше чести, чем слышать о себе: "Он - работяга".
      Утром я познакомился с командирами штаба полка. Первым помощником начальника штаба был капитан Степан Федорович Вербицкий - отличный строевой командир, постигающий теперь тонкости штабной работы. Вместе с ним я спланировал боевую подготовку полка на ближайшую неделю, организовал постоянный контроль за соблюдением расписания занятий.
      Вторым помощником начальника штаба, как я уже говорил, был назначен старший лейтенант В. Г. Асриев. Раньше он тоже понятия не имел о штабной работе и первую практику получил у меня "в батальоне, в боях на Ораниенбаумском плацдарме, где хорошо справился с делом. Справится и здесь, в этом я был уверен.
      Наконец, помощником по учету был техник-интендант 1-го ранга Михаил Дмитриевич Киселев.
      С Вербицким, Асриевым и Киселевым я продолжал формировать полк.
      В конце сентября командир полка майор Г. Д. Киселев, как он и ожидал, получил новое назначение, и мне пришлось временно исполнять обязанности комполка. Работали мы все очень напряженно: ежедневно по шесть часов подразделения занимались боевой подготовкой, затем еще восемь часов оборонительными работами. Однако осуществить намеченную программу обучения нам не удалось.
      В ночь на 18 октября-дивизия выступила из Ленинграда. Пешим маршем осенними тяжелыми дорогами двинулись в юго-западном направлении - туда, где из Ладожского озера вытекает Нева. Там уже более месяца шли ожесточеннейшие бои. Крупная фашистская группировка, прорвавшись через Синявино к берегам Ладоги, полностью блокировала Ленинград с суши. В свою очередь командование Ленинградского фронта с целью прорвать блокаду подготовило удар на Синявино. Была создана Невская оперативная группа войск, в которую вошла и наша 20-я дивизия.
      Еще на марше мы получили приказ форсировать Неву вслед за 265-й дивизией на участке Пески-Бумажный комбинат. Однако эту дивизию постигла неудача, и нас тут же перебросили на другой участок - к поселку Невская Дубровка. Здесь Нева была уже форсирована, и на левом ее берегу, на плацдарме, геройски сражались бойцы и командиры 115-й стрелковой дивизии, 4-я бригада морской пехоты. Много дней и ночей отбивали они яростные контратаки фашистской пехоты и танков.
      В ночь на 26 октября 20-я стрелковая дивизия начала переправу. Наш 9-й полк остался в резерве командира дивизии, поэтому первые дни мы только наблюдали за форсированием, помогая товарищам огнем. К сожалению, огневых средств в полку было мало - два батальонных орудия, шесть минометов да четыре станковых пулемета. (Впрочем, и в дивизии, и даже в составе Невской оперативной группы орудий более солидных калибров насчитывалось единицы.)
      Ширина Невы в месте форсирования - До полукилометра. Противник беспрерывно освещал реку и крохотный пятачок плацдарма ракетами, его артиллерия и минометы вели непрерывный огонь по каждой лодке и плотику. Мимо моего наблюдательного пункта к берегу, таща за собой лодки, то и дело проходили моряки. В отблесках пожара, пожирающего строения Невской Дубровки, мелькали бушлаты и полосатые тельняшки. Под низко надвинутыми на лоб бескозырками лица моряков казались медными.
      Моряки спустили лодки на воду, начали грузить в них ящики с боеприпасами. Командовал погрузкой старшина 1-й статьи Александр Федорович Белоголовцев. Его взвод был, если можно так сказать, старожилом плацдарма. Не раз помогали моряки переправлять на плацдарм стрелковые части. Вот и сейчас они пошли первыми, как бы прокладывая путь 7-му стрелковому полку нашей дивизии.
      На следующую ночь переправились на плацдарм 8-й стрелковый полк, штаб дивизии и дивизионные части. К этому времени фашистам снова удалось захватить деревню Арбузово. 20-я дивизия атаковала деревню уже двумя полками. Противник сопротивлялся яростно. Наши подразделения ворвались в первую траншею, но продвинуться далее, за Арбузово, к дороге на Синявино, не смогли. Не имели сколько-нибудь значительного успеха и другие соединения, дравшиеся на плацдарме, в том числе 115-я и 265-я дивизии.
      Фашистское командование, создав в этом районе громадный перевес в людях и технике, непрерывно бросало свои войска в контратаки, пытаясь ликвидировать плацдарм. На него -обрушивались жесточайшие огневые налеты вражеской артиллерии, пикировали десятки "юнкерсов" и "мессершмиттов". Горели постройки в Арбузово, Ананьево, в Московской и Невской Дубровках и в других поселках и деревнях по обеим сторонам Невы. Горели осенние сады, чащобы молодого ельника, сосновый смолистый бор. Громадные снопы искр вырывались из пламени, с треском пожиравшего хвою могучих елей, взлетали над их вершинами. Дымная, едкая пелена тянулась над рекой.
      Вечером 27 октября с плацдарма прибыл связной. Меня вызвал командир дивизии полковник Иванов. На рыбачьей лодке переправились через Неву, бурлившую от взрывов. Над ее поверхностью стелился холодный туман, насыщенный едким дымом.
      Комдива нашел у врытого в крутой берег блиндажа. Натужно кашляя от дыма, полковник Иванов поставил мне боевую задачу:
      - Начинайте готовиться к переправе. Переправившись, пройдете через боевые порядки седьмого полка в первый эшелон дивизии. Задача: захватить Арбузово, обойти с востока узел дорог "Паук", к исходу дня двадцать восьмого октября выйти на дорогу Мустолово-Синявино...
      - Товарищ полковник, в полку нет переправочных средств.
      - Знаю. Сейчас собираем рыбачьи лодки. Пойдете в полночь, в самую глухомань.
      Собрать лодки в эту ночь не удалось: за минувшие двое суток почти все они были либо потоплены огнем противника, либо сильно повреждены и нуждались в ремонте. Пришлось переправляться следующей ночью.
      К этому времени плацдарм был несколько расширен нашей дивизией и составлял по фронту около полутора километров и 800-900 метров в глубину. Словом, "пятачок". Так мы его все называли, так он и в историю вошел - Невский "пятачок". Это была ровная песчаная, с редкими кустиками местность. Вроде пляжа. И "пятачок" и зеркало реки.насквозь просматривались' и простреливались противником. Поэтому лодки, плоты и прочие подручные переправочные средства быстро выходили из строя.
      С трудом удалось нам собрать всего 21 рыбачью лодку. Каждая поднимала четыре-пять человек. За один рейс мы могли переправить 80-100 бойцов. Значит, для переправы всего личного состава, то есть 1400 человек, нам потребуется 14-18 таких рейсов. Ну, а если прибавить рейсы, необходимые для переброски боевой техники, боеприпасов и продовольствия, если учесть неизбежные потери лодок, то выходит, что за ночь полк переправиться полностью не успеет.
      По телефону доложил командиру дивизии:
      - Переправиться за ночь не успею. Придется вводить полк в бой по частям.
      - Придется, - ответил полковник Иванов. - Плохо, но ничего не поделаешь. Противник опять усилил нажим. Особенно на правом фланге...
      Еще засветло 9-й стрелковый полк закончил подготовку к переправе. Люди и техника скрытно сосредоточились в двух глубоких и длинных оврагах - высохших руслах речек, впадавших некогда в Неву.
      Как только сгустились сумерки, полковой инженер Валерий Данилович Стриев со своими саперами спустил вниз по оврагу к невской воде первые лодки. Ко мне подошел командир 3-й роты лейтенант П. М. Шемелев:
      - Разрешите сажать людей?
      - Разрешаю.
      Он пошел с первым рейсом. Противник освещал реку - ракет не жалел. Вода кипела от разрывов снарядов и мин. Уже за серединой реки огромный водяной фонтан, оседая, накрыл лодку Шемелева. Она исчезла в волнах. Неужели люди погибли? Нет, как будто видны взмахи рук. Точно: плывут к тому берегу...
      Позже я узнал, что лодка стала тонуть, на помощь двум раненым красноармейцам - Алексею Трофимовичу Цыбину и Леониду Кузьмичу Миронову поспешили коммунисты лейтенант Павел Максимович Шемелев и красноармеец Василий Степанович Орлов. Одному сунули в руки бревно, другому - сиденье разбитой лодки. Помогли доплыть до берега, сдали санитарам.
      Высадив на плацдарм 3-ю роту, лодки вернулись. Стриев доложил, что три лодки потоплены, две сильно повреждены. С каждым последующим рейсом лодок оставалось все меньше, штабу полка приходилось на ходу делать перерасчет людей и техники, чтобы "сохранить порядок в переправе подразделений. К позднему октябрьскому рассвету, к семи утра, удалось переправить два неполных батальона. А лодок осталось уже штук десять. Настало время переправляться и мне.
      Смотрю, саперы Стриева тащат подвесной мотор. Установили на лодку. Едва отошли от берега, попали под минометный огонь. Кое-где продырявило борта, но с мотором Неву проскочили быстро. Лодка ткнулась носом в песок, и в тот же миг рядом рванул снаряд. Упал тяжело раненный начальник химической службы полка старший лейтенант Владимир Федорович Маслов. Его на той же лодке немедленно отправили обратно.
      Переправившись через Неву, роты и батальоны с ходу вступали в жестокий бой. Противник вел сильнейший артиллерийско-минометный огонь, всюду на нашем пути вставала стена разрывов. Изматывали беспрерывные контратаки. Но защитники плацдарма дрались с таким подъемом, что не только удержали его, но и расширили.
      Здесь, на плацдарме, я столкнулся с проблемой, которую условно назову проблемой пренебрежения опасностью. Мне, конечно, и прежде встречались смелые люди. Но на Невском "пятачке" я стал свидетелем, когда не отдельные люди, а целые подразделения проявляли бесстрашие. Это были ленинградские рабочие, составлявшие костяк нашего полка. Они шли в атаку в полный рост, не признавая перебежек, переползаний, и политработникам во главе с комиссаром Побияхо приходилось прямо в цепях убеждать бойцов! что вовремя укрыться от огня значит уберечь подразделение от напрасных потерь.
      Много атак видел я в годы Великой Отечественной войны - смелых, целеустремленных пехотных атак, которые можно по праву назвать коллективным подвигом. Но атаки ленинградских рабочих на Невском "пятачке" в октябре сорок первого особенно врезались в память. Словно наяву вижу холодный багряный закат и редкую цепочку красноармейцев, которые, не сгибаясь, идут в бушующий огонь с винтовками наперевес. Идут так, как в восемнадцатом году шли на беляков их отцы и деды - тогда веселые рабочие парни с Охты, с Васильевского острова и Выборгской стороны.
      Весь день 29 октября прошел в атаках и контратаках. Мы твердо стояли на плацдарме. Ночью в тылу у противника слышен был непрерывный шум моторов: фашисты подтягивали к передовой подкрепления. Ясно, с утра они снова попытаются ликвидировать плацдарм и сбросить нас в Неву.
      Готовились и мы. Установили локтевую связь с соседями - 7-м и 8-м стрелковыми полками, глубже зарылись в землю, хотя приказ прорвать оборону противника и овладеть "районом пересечения просек, что один километр восточнее Арбузово"{3}, остался в силе и был подтвержден комдивом. Переброска боеприпасов, снаряжения, продовольствия и других грузов осуществлялась саперами на плотах, так как из 21 лодки, с которыми мы начали форсирование, теперь на плаву было, всего две.
      Хорошо поработал в эту ночь комиссар Побияхо и его партийно-политический аппарат. Боевую задачу коммунисты разъяснили каждому бойцу. Были выпущены боевые листки с короткими, но запоминавшимися заголовками: "Хочешь в бою иметь удачу - крепко усвой свою задачу", "В бою хорошо окопался - жив остался", "Как фронт ни велик, судьба его решается и на твоем участке".
      За первую половину ночи я обошел все батальонные районы. В 1-м батальоне не задержался. Им командовал майор Яков Андреевич Монахтин - кадровый командир, очень грамотный в военном отношении человек, дисциплинированный, волевой, а уж насчет боевого опыта и говорить нечего: дважды орденоносец - за гражданскую и финскую войны. Таких тогда было мало. Я у него многому научился.
      Монахтин очень дружно работал с комиссаром батальона старшим политруком А. И. Большаковым. Они хорошо дополняли друг друга. Александр Иванович Большаков доложил мне, что" уже побывал во всех ротах, беседовал с секретарями партийных и комсомольских организаций, политруками рот. Вместо выбывших из строя были назначены новые товарищи, налажены сбор и эвакуация раненых. К сожалению, полевые кухни были разбиты во время переправы, и, бойцам приходилось пока довольствоваться сухим пайком.
      Во 2-м батальоне мне пришлось задержаться, здесь был ранен комиссар, а комбат майор А. А. Басиков нуждался в практической помощи. Старый коммунист, участник гражданской войны, Басиков, уйдя в запас, после ее окончания, на переподготовку не привлекался. Конечно же, отстал в военном деле. Да и годы давали себя знать.: ему было за пятьдесят.
      - Ругайте меня, Илларион Григорьевич. Крепко проберите старика, - с горечью говорил он мне. -Ведь сколькими производственными коллективами руководил. План всегда перевыполняли. Грамоты, благодарности... Думал, и в армии смогу так же. А оказался вроде приготовишки...
      Андрей Александрович в запальчивости несколько преувеличивал свою "немоготу". Организатором он был превосходным, умел сплотить и сдружить людей. Но управлять боем батальона на первых порах ему действительно было трудно, не хватало специальных знаний и навыков. И сейчас ему нужна была постоянная квалифицированная помощь.
      Вместе мы выработали решение на предстоящий бой, затем в моем присутствии Басиков заслушал доклады командиров рот и политруков, согласовал с ними все вопросы взаимодействия и отдал боевой приказ.
      После этого я отправился в 3-й батальон. Здесь обязанности командира временно исполнял младший лейтенант Владимир Федорович Задорожный, недавно прошедший ускоренный курс военного училища. Управлять батальоном ему было очень трудно. Ни боевого, ни жизненного опыта у него не было. В помощь Задорожному я оставил капитана С. Ф. Вербицкого и парторга полка старшего политрука Захария Сидоровича Мельникова. Они помогли молодому комбату подготовить людей к завтрашнему трудному бою.
      Наступил рассвет 30 октябрями сразу стало ясно, что наступать нам не придется. Противник начал мощную авиационную и артиллерийскую подготовку, которая продолжалась минут сорок. Разрывы бомб, снарядов, мин слились в сплошной гул. Я говорил уже, что весь Невский "пятачок" представлял собой как бы громадный пляж. Снаряды и бомбы, взрывая его вдоль и поперек, поднимали тучу пыли. Она засыпала глаза, набивалась в уши, в рот, засоряла оружие. Чтобы сохранить в исправности винтовки и пулеметы, бойцы обвертывали трущиеся металлические части тряпками. Окопы, вырытые в том же песке, быстро оседали и осыпались, а укрепить их было нечем - леса не было.
      Пыль еще не улеглась, и с моего командного пункта местность за передним краем еще плохо просматривалась, когда начальник полковой разведки капитан Э. И. Янишевский крикнул:
      - Идут!
      Фашисты шли в атаку двумя длинными цепями. Стреляли из автоматов, что-то громко кричали. Видимо, были уверены, что их авиация и артиллерия не оставили здесь камня на камне.
      Однако командиры батальонов доложили мне о готовности отразить атаку.
      Приказываю дать сигнал к открытию огня. Серия разноцветных ракет взвивается в тусклое октябрьское небо. И сразу вступают в дело наши пулеметы, наперебой стучат сотни винтовок. В цепях фашистов происходит замешательство, падают убитые и раненые. Один отползает в поисках укрытия, другой бежит. Затем, охваченные паникой, все бегут к лесу, подхлестываемые пулеметным огнем. Атака отбита.
      И опять гремит вражеская артиллерия, пикируют, заваливаясь на крыло, "юнкерсы", опять тучи песчаной пыли застилают плацдарм. Значит, противник повторит атаку. Где? На каком участке? Дело в том, что 9-й полк занимает всю западную часть Невского "пятачка" - от берега Невы к поселку Арбузово (снова захваченного фашистами) и далее на восток через узкоколейную железную дорогу к песчаному карьеру. Там стык нашего левофлангового 3-го батальона с соседом 8-м стрелковым полком. Оттуда только что вернулся старший лейтенант Асриев и доложил мне, что 3-й батальон успешно отбил атаку.
      - "Сова"! "Сова"! Я - "Ястреб"... - кричит в трубку телефонист.
      Но "Сова" - 2-й батальон - не отвечает. Опять порвана связь. Телефонист выскакивает из окопа, бежит, пригибаясь, вдоль проврда, а я стараюсь рассмотреть в бинокль, что происходит во 2-м батальоне.
      Фашисты снова атакуют. Под прикрытием орудийно-минометного огня они пытаются пробить брешь в обороне полка. Нашли слабое место - стык флангов 1-го и 2-го батальонов, и бьют в этом направлении. Мощный артналет сменяется вражеской атакой. Она отбита, и снова артналет. Видно, как редеет наш ответный огонь на стыке.
      Противник вклинился в боевые порядки полка. Это уже опасно: может рассечь полк надвое. Ведь от стыка батальонов, от вершины плацдарма до его основания реки, не более километра. По телефону я доложил обстановку командиру дивизии, попросил помочь огоньком. Затем вызвал лейтенанта Шемелева (его 3-я рота находилась в моем резерве, неподалеку от командного пункта), поставил ему задачу ударить фашистам во фланг, не допустить к реке. Сказал на прощание:
      - Весь полк на тебя смотрит, Павел Максимович. Вся надежда на третью роту. Так и передай своим хлопцам.
      - Передам, - ответил он.
      Не знаю, как он говорил с бойцами, но поработали они на славу. Комдив дал обещанный огонек, 3-я рота дружно ударила в штыки. Фашисты остановились, попятились. Поддерживая 3-ю роту, перешли в контратаку подразделения 1-го и 2-го батальонов.
      Тем временем 3-я рота продолжала стремительно продвигаться. В сложной обстановке, когда зачастую не ясно, ты ли зашел в тыл врага, или он к тебе, Павел Максимович Шемелев действовал исключительно четко и грамотно. Группу бойцов-пулеметчиков с политруком Ефимовым он выделил в прикрытие, а сам с 14 бойцами атаковал противника в поселке Арбузово, выбил оттуда фашистов. Лейтенант Шемелев доносил мне, что удерживает Арбузово, что отбил несколько ожесточенных контратак, но у него осталось только семь бойцов, а сам он тяжело ранен и вынужден передать командование младшему политруку Гоголеву. Иван Семенович Гоголев, только что окончивший училище и попавший сразу в такое пекло, нуждался в помощи. Политрук роты Ефимов оказать ему поддержку не мог, так как с пулеметчиками отбивал сильные контратаки противника.
      - Разрешите мне сходить в третью роту? - об ратился ко мне старший лейтенант Асриев.
      Я разрешил. Уже после боя Гоголев сказал мне, что не приди вовремя Асриев, была бы беда. Честно признался, что видел один выход - оставить Арбузово и "три сосны" (так назывался известный всем на плацдарме ориентир - бугор с тремя соснами, обрубленными осколками).
      - Как обстановка? - спросил подползший к Гоголеву Асриев.
      - Плохо. Боеприпасов нет. Надо отходить, а куда девать раненых? Что делать?
      - Во-первых, зажать нервы в кулак, - ответил Асриев. - Во-вторых, собрать всех раненых в траншею, успокоить. Если у кого из них остались боеприпасы, забрать. В-третьих, немедля пошли в тыл за боеприпасами.
      - Да где он, тыл-то? Как к нему пробраться?
      - Я же оттуда пробрался, - ответил Асриев. - Назначь красноармейцев порасторопнее, я им объясню, как пройти.
      Короче говоря, час спустя и боеприпасы были доставлены, и раненые эвакуированы в безопасное место. Асриев оставался в роте, пока не прибыл ее политрук Ефимов со своими пулеметчиками. Он и возглавил роту, которая продолжала стойко отражать атаки фашистов.
      Во второй половине дня натиск гитлеровцев стал ослабевать, они понесли слишком большие потери. Однако обозначившийся успех надо было еще развить и полностью ликвидировать опасное вклинение на стыке 1-го и 2-го батальонов. Я с группой разведчиков и связистов пошел, точнее, пополз к этому участку. Спрыгнул в попавшийся на дороге окоп, нашел комиссара Побияхо. Сквозь грохот разрывов Василий Митрофанович кричал:
      - Готовим контратаку! Асриев с Клебановым там!...
      Впереди, метрах в 50-ти, в окопах 2-го батальона мелькали немецкие каски. А еще ближе к нам на изрытом воронками песке залегли наши бойцы. Вот двое вскочили, что-то крича, бросились вперед, а за ними к занятым фашистами окопам двинулись со штыками наперевес остальные. Это Вано Асриев и старший политрук Аркадий Клебанов - инструктор по партполитработе 20-й дивизии, находившийся в нашем полку, - повели солдат в контратаку. Вот они. ворвались в траншею, закипел рукопашный бой.
      Мы с Василием Митрофановичем Побияхо и группой разведчиков и связистов короткими перебежками двинулись вслед за атакующими. Справа продвигались подразделения 2-го батальона, слева - 1-го. Отдавая распоряжения, я невольно следил за старшим лейтенантом Асриевым. Его ловкая спортивная фигура то исчезала в траншее, то появлялась на бруствере. Он расстреливал фашистов из нагана, забрасывал их ручными гранатами.
      Мы медленно продвигались вперед, в жестоких рукопашных схватках выбивая гитлеровцев из окопов, захваченных ими час назад. Снова я увидел Асриева. Вот он ударил рукояткой нагана вражеского офицера, тот упал ему под ноги. Но из-за поворота траншеи выскочил еще один фашист. Что было мочи я закричал:
      - Ваня, фриц!
      Автоматная очередь - Асриев успел выстрелить - и фашист рухнул навзничь. Но и Вано, видимо, ранен. Сначала стал на колени, потом сел в окопе. Подбежал к нему... Грудь, правое плечо в крови. Хочу перевязать -героя, говорю ему:
      - Потерпи, Ваня, потерпи, дружище. Все обойдется.
      Он посмотрел на меня умными, добрыми глазами, с трудом разжал губы:
      - Прощай, Илларион... Скажи Юле... Пусть помнит...
      Это были последние слова отважного командира Вано Асриева...
      А несколько часов спустя мне доложили, что погиб старший политрук Клебанов. Два дня подряд появлялся он на самых опасных участках боя, личным примером и словом коммуниста увлекая за собой бойцов и командиров на подвиги. Накануне был контужен, но остался в строю. И вот его нет с нами. За один короткий осенний день погиб второй близкий мне человек. Я понимал, что в борьбе с врагом жертвы неминуемы. Особенно на таком малом плацдарме, где потерян был счет рукопашным схваткам с врагом, где мы то и дело сходились с фашистами, бились штыками, прикладами, гранатами и даже остро отточенными лопатами и ножами. Но потерять близкого друга тяжело было вдвойне. В сердце оставалась незаживающая рана.