Пират, еще один

      За "Куином" следовал "Ночной ветер" с призовой командой на борту и пленниками в трюме. Блуждающие огни на болотах временами вспыхивали ярче звезд на небе, и слышались с болот взвизгивания, всхлипы, всхрапы. Иногда мелодичное пение - шла жизнь.
      Беломраморный дворец с черными колоннами был освещен, и слуги вышли на причал встречать хозяина-победителя. Были отданы якоря, от берега отвалили три баркаса, чтобы перевезти людей и сокровища, и начался праздник.
      Разбойники сидели за длинными деревянными столами, покрытыми церковной парчой и пили, ели, пили, ели, пили. Пленники сидели в трюме "Ночного ветра", им туда сбросили бочонок воды и несколько буханок хлеба. А Леппилюнтля, Федор Иваныча и Кольку привели в зал, где пировали люди Груба и он сам. Груб сказал, вытирая губы и руки:
      - Все, кэп! Теперь я буду самый главный на море. Меня теперь будут бояться дыквы, как когда-то тебя!
      - Дурак ты, Груб, никакие дыквы тебя бояться не будут...
      - Ничего, ничего. Философствуй, философствуй, - не слушая Леппилюнтля, веселился Груб, - Теперь у меня два кораблика. Я доберу людей и покажу этому морю все прелести белого света! Я теперь такого наверчу!
      - Груб! - Федор Иваныч покраснел и говорил злым голосом, - Ты играешь не по правилам! Какие еще два корабля! Ты взял сокровища, и мы теперь должны бежать, вот как заведено!
      - Брось, док! Твой капитан сам нарушил правила, иначе бы мы не встретились... Ведь сундучок-то последний. Все-е, милый. А ты всю жизнь решил в пиратов играть? Не выйдет, милый! Я вас теперь всех на дрова переведу утром. Акулам скормлю! Только пацана себе оставлю, пригодится.
      - Груб, нет! Правила никто не от-ме-нял. Мы должны бежать, а ты должен притвориться, что мертвецки пьян. А сундук с сокровищами ты зароешь в подвале, и забудешь где. Все будет как раньше. Иначе тебе будет плохо!
      - Ты ничего не понял, докторишка! Твоя игра кончена, и твои друзья это уже поняли. А твоим сокровищам я найду применение. Да вы еще ко всему взаправду дрались и убили моих людей. Нет. Заглохни, Федя.
      - Мы так не договаривались! - Федор Иваныч кричал, - Ты не посмеешь так сделать!
      - Не надо, Федя, может, и выкрутимся, - сказал Леппилюнтль, сам не веря тому, что говорит.
      - А мне ваш Колька пригодится, пригодится, - в это же время говорил Груб, - Вы мне Романиста убили, а вот теперь он мне будет романы рассказывать... Про дальние страны-ы, про благородных разбо-ойников, про принцесс... Будешь, Колян?
      Настал самый момент, когда Колька хотел гордо повернуть голову и вздернуть подбородок, как это делают по телеку, он видел, и промолчать, но не смог:
      - В тюряге тебе расскажут! - сказал он хриплым от волнения голосом, потому что ведь он стоял перед настоящим бандитом и был в настоящем плену.
      Груб подпрыгнул от искренней радости, а его разбойники одобрительно заворчали.
      - Сладкий ты мой! - заворковал Груб, - Я сделаю из тебя человека! О-о, мы с тобой поплаваем!.. Этих увести, а ребенка мне оставить.
      Леппилюнтль кивнул едва заметно, и Колька позволил усадить себя по правую руку от Груба. Колька взял мороженое со свежей клубникой, помучился, помучился, думая о голодных друзьях, да и съел, чем привел в полный восторг всех, еще способных следить за происходящим, бандитов. И еще принесли ему мороженое, и Колька стал ковырять его золотой ложечкой, придерживая левым локтем пистолет, который он вытащил у Груба из правой кобуры, и думая: сейчас шлепнуть бандюгу или немного повременить. А когда Колька решил все-таки героически отказаться от третьей порции, слуга доложил от дверей:
      - Прибыли комедианты, атаман!
      - Музыка? - недоуменно спросил Груб. - Не заказывал...
      - Ну, музыка... - слуга почесал ногой задницу, - Бабы...
      - Зови! - Груб икнул, - И музыку и баб... короче веди обоих!
      Колька положил справа от себя еще один пистолет и накрыл его салфеткой. И это значило, что уже двух бандитов не досчитается в скором времени Барбейское море. Так думал Колька, а то, о чем он думал, сбывалось часто - так он подумал.
      Вошли в зал две женщины в красивых платьях и в полумасках и высокий черноволосый мужчина в темно-синем костюме с позументами и с саквояжем и с гитарой.
      - Ш-шаланды полные к-кефали, а в Одессу Костя приводил! - неожиданно заверещал один маленький бандит.
      Груб швырнул в его сторону салатницу и сказал, стараясь прямо держать голову:
      - А... маэстро. П-покажи-ка нам свое исссскуссство... да.
      И в то время, пока одна из женщин - худенькая - не сводила глаз с Кольки, черноволосый мужчина сказал:
      - О господа, слава о вас достигла нас! Мы узнали, как доблестно вы сражаетесь на морях и океанах! И мы для вас покажем представление, которое больше нигде и никогда вы не увидите, хоть треснете! Пррашу! - он взмахнул рукой и взял первый аккорд.
      Та женщина, которая толстая в черном платье с плечами, выступила вперед и запела низким голосом:
      - В нашу гавань заходили корабли, корабли,
      Большие корабли из океана,
      В тавернах веселились моряки, моряки
      И пили за здоровье атамана!
      Бандиты взревели при первых словах песни и подхватили:
      - В тавернах веселились моряки, моряки
      И пили за здоровье атамана!!!
      Груб скромно опустил глаза, скромно давая понять присутствующим, что он и есть этот самый знаменитый атаман. А женщина, ведь это была Люда, конечно, продолжала, а бандиты подпевали:
      - В таверне шум и гам и суета, суета,
      Пираты наслаждались танцем Мэри,
      А в Мэри их пленила красота, красота,
      Вдруг с шумом распахнулись обе двери!
      А в Мэри их пленила красота, красота,
      Вдруг с шумом распахнулись обе двери!
      В дверях стоял парнишка молодой, молодой,
      Глаза его, как молнии, сверкали,
      Все знали, что он грузчик портовой, портовой,
      Пираты его Гарри называли!
      Все знали, что он грузчик портовой, портовой,
      Пираты его Гарри называли!!!
      О Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш, ты не свой,
      О Гарри, ты пришел не с океана,
      О Гарри, мы расправимся с тобой, да с тобой:
      Раздался пьяный голос атамана!
      О Гарри, мы расправимся с тобой, да с тобой:
      Раздался пьяный голос атамана!!!
      И в воздухе сверкнули два ножа, два ножа,
      Пираты затаили все дыханье,
      Все знали, что дерутся два вождя, два вождя,
      Два мастера по делу фехтованья!
      Все знали, что дерутся два вождя, два вождя,
      Два мастера по делу фехтованья!!!
      А Гарри был угрюм и молчалив, молчалив,
      Он знал, что ему Мэри изменила,
      Он молча отбивался у двери, у двери,
      А Мэри в этот миг его любила!
      Он молча отбивался у двери, у двери,
      А Мэри в этот миг его любила!!!
      И с грохотом свалился атаман, атаман,
      И губы Мэри тихо прошептали:
      Погиб наш атаман, пусть стонет океан,
      А кровь еще текла с кинжала Гарри!
      Погиб наш атаман, пусть стонет океан,
      А кровь еще текла с кинжала Гарри!!!
      А в гавань заходили корабли, корабли,
      Пираты из далеких океанов,
      В тавернах веселились моряки, моряки,
      И пили за другого атамана!
      В тавернах веселились моряки, моряки,
      И пили за другого атамана!!!
      Бандиты принялись стрелять в потолок, подносить музыкантам вино и запевать свое от восторга:
      - В пещере каменной нашли наперсток водки!
      Комарик жареный шипел на сковородке!...
      Музыканты тоже стали подтягивать:
      - Мало водки, мало водки, мало!
      И закуски тоже очень мало!!!
      А маленький опять рванул:
      - Шаланды полные кефали, а в Одессу Костя приводил... Костя это мой лучший друг!
      Его затолкали под стол и продолжали петь:
      - В пещере каменной нашли бочонок водки!
      Цыпленок жареный шипел на сковородке!...
      Эх... Мало водки, мало водки, мало!
      И закуски тоже очень мало!!!
      И уже все вместе:
      - В пещере каменной нашли источник водки!
      И мамонт жареный шипел на сковородке!!!
      Эррр... Хва... Ммало водки, мало водки, мало!!!
      И закуски тоже очень малаааа!!! Хэй!!!
      Тут совсем страшная пошла стрельба в потолок. Груб тоже собрался выстрелить, но не обнаружив пистолета в правой кобуре, глубоко задумался. Вначале о том, куда он мог деться, а потом о бренности всего сущего: ведь надо же ж такое, сначала пистолет звезданули, а теперь вот и за нового атамана пьют... Э-эх, люди!
      - Давайте! А, давайте!!! А? - сказал колдун, и начал играть что-то веселое, но постепенно мелодия становилась все более грустной. И очень, очень грустными голосами без слов запели мама и Люда. Стало отчаянно грустно. Грустно.
      Притихли разбойники и затосковали, опустив усы в кружки с ромом. Далеко от них была земля, где между цветущих яблонь бродили девушки с венками на головах и мечтали о моряках с загрубевшими ладонями, но чистыми душами и сердцем. Далеко была земля, где моряки могли бы обрести покой. Груб совсем расклеился. А Колька внимательно оглядывался: он не понимал, откуда здесь взялась мама он ее только узнал сейчас. Должна сейчас, наверно, запеть свою песенку, подумал он.
      Но оказалось, что пока и нет. Колдун крикнул:
      - А у нас есть бочонок амонтильядо, пусть его внесут!
      Бандиты заорали, чтобы быстро вносили, и слуги помчались за бочонком.
      - Ура! - закричал колдун, - А пока рванем "Барыню!"
      Танцевали все, даже Груб, даже маленький, который вылез из-под стола, правда, его опять туда уронили.
      А колдун шептал маме, пританцовывая с ней рядом и повизгивая вслух:
      - Хорошо бы... и ваш сын бы выпил... это облегчит дело... Не бойтесь, там ведь только снотворное...
      Выбили дно бочонка и наполнили кружки и чашки. Налили и Кольке - Груб настоял, чтобы привыкал парняга. Колька взглянул на маму, поднося кружку к губам, а мама, все-таки не до конца доверяя колдуну, отрицательно качнула головой. И Колька быстро выплеснул вино за плечо, ведь действительно: если стрелять, то уж не промахиваясь - так он решил. А колдун засучил рукава и снова заиграл грустное:
      - По последней, - улыбнулся он.
      - Давай, мама! - тихо проговорил Колька, который узнал мелодию.
      - Костер погас уже, а ты все слушаешь,
      Ночное облако скрыло луну,
      Я расскажу тебе, как жил с цыганами
      И как ушел от них и почему.
      В цыганский табор я попал случайно
      В цыганку юную я был влюблен,
      Цыганам нравилась моя удачливость,
      И степь несла меня как верный конь.
      Однажды вечером, когда не спалось мне,
      Я вышел на берег к большой реке,
      Гляжу, цыганка там с другим целуется,
      И острый нож блеснул в моей руке.
      Цыганка смуглая вдруг стала бледная:
      Любовь цыганскую ты не узнал,
      Как птица вольная, как ветер сильная...
      Мой нож слова ее вдруг оборвал.
      Костер погас уже, а ты все слушаешь,
      Ночное облако скрыло луну,
      Я рассказал тебе, как жил с цыганами
      И как ушел от них и почему.
      Бандиты обхватили головы руками, основательно пригорюнились, а снотворное начало постепенно оказывать свое верное действие. Засыпали все. Груб держался дольше всех, оглядывал все это дело вокруг себя своими рыбьими глазами, потом успел быстро что-то заподозрить и заревел:
      - Ко мне!!! - и свалился, а Колька подправил его падающего под стол.
      Вбежали трое слуг с обнаженными рапирами в руках. Колька, вспрыгнув на стол, закричал почти голосом Леппилюнтля:
      - Ста-аять!!!
      Слуги остановились, в ужасе оглядываясь, и Колька пальнул из обоих стволов в трос, на котором висела одна из люстр.
      И слуг, стоявших под ней, накрыло бронзой и хрусталем.
      - Класс! - восхищенно сказал колдун. У мамы гордо заблестели глаза, и она сорвала полумаску:
      - Старик Биз, ура!
      - Мама, - сказал Колька, - Что такое?
      - Мы тебя спасли! - заявила Люда и тоже сняла полумаску.
      - Миль пардон, сударыня, - сказал Колька, - Я от лица своих друзей и спутников, - он заряжал пистолеты, достав заряды из карманов Груба, - И в случае возникновения у вас неприятностей подобного толка... Я благодарен вам, да, и конечно, - он вздохнул устало, слишком длинная фраза, - Мы безусловно придем вам на помощь, когда только вам заблагорассудится. А теперь мы вам поможем добраться туда, докуда вам надо.
      Мама посмотрела, посмотрела на сына и заплакала. А тут из-под стола вылез маленький бандит в чьей-то кирасе и запищал из последних сил:
      - Шаланды полные кефали, в Одессу Костя... - и разрыдался.
      Так они плакали, а потом маленький опять залез под стол.
      - Коля, - сказала Люда, - Прекрати дурить! Какие мы тебе барыни-сударыни. Мы тебе мама и тетя! Ты что тут обалдел окончательно?!
      А Колька уже перезарядил пистолеты, колдун первый это заметил и шагнул к нему.
      - Стоять, - сказал Колька, - Вы видели, как я стреляю.
      - Ага, - сказал колдун и остановился и тихо пробормотал уже только для себя, - Я не ошибся, это он, такой и нужен.
      - Коля! - воскликнула мама.
      - Мама. Я тебя люблю очень, но здесь мои друзья, здесь мне здоровско, мама. Я хочу быть здесь.
      - Но... Коля, а школа, а институт, а я!.. Ведь нельзя всю жизнь играть в пиратов! Придет время начинаться серьезной жизни. Тебе станет скучно играть игрушками, Коля! Подумай, ты ведь талантливый мальчик, ты поступишь в художественную школу, ты поступишь в университет, ты будешь художником, ты сможешь жить среди своих пиратов на своих картинах или как, а кроме того, ты будешь жить в великом городе, пользоваться всеми благами нашей жизни, общаться с интересными людьми... Коля, зачем тебе ломать свою жизнь из-за глупостей, они того не стоят?!
      - Мама! - Колька почти ничего не понял из того, что сказала мама, поэтому он нахмурился, - Я не понял, мам, но капитан Леппилюнтль говорил, что очень мало кому может повезти прожить в радости... то есть, в общем, поговори с ним, он объяснит тебе.
      - С этой пьяной бандитской рожей, - мама указала на сапог Груба, торчащий из-под стола.
      - Нет. С капитаном, а это просто так. Груб.
      Колдун сказал маме с задумчивым видом:
      - Соглашайтесь обязательно, тогда все уладится.
      - ...Хорошо, Коля, - сказала мама строгим голосом, - Я думала, ты с радостью обнимешь меня, а не... Давай, что ж, я готова поговорить с твоим Леппилюнтлем, тем более, как ты знаешь, мне не привыкать разговаривать с твоими учителями. И я всегда была на твоей стороне, хоть ты это и забыл наверняка. Я всегда тебя защищала.
      Они договорились на этом. Пошли на Ветер и освободили всех пленных. Первый штурман отдал приказ готовиться к отплытию, а колдун разговаривал с капитаном, доктором и бабушкой.
      - Да, - сказала бабушка Леппилюнтлю, - Тебе, пожалуй, и стоит пойти и поговорить с его мамой, и тебе, Федя. А мы подождем, что из этого получится. Мы вас подождем тут, а вы уж поговорите там как мужики.
      Потом еще бабушка отдельно спросила у колдуна, не его ли собственность открывшаяся недавно в порту таверна "У Дрейка". Но колдун сказал, что нет, товарища.
      Мама и Люда ждали пиратов и Кольку на катере за накрытым столом. И когда они пришли, все сели ужинать. За ужином стали разговаривать о Кольке, хотя мама и старалась оттянуть, чтобы, отправив сына спать, говорить потом с пиратами как о случившемся, что Колька отправится домой. Но Леппилюнтль все время начинал разговаривать, и Колька, конечно, влезал, что хочет остаться. А мама все время говорила, что уже дело идет к сентябрю, пора, значит, в школу. А Федор Иваныч говорил, что школа оно да, но дело десятое, не самое главное, хоть кого спросите.
      И тогда колдун принес бутылку вина, покрытую пылью и паутиной. Он сказал, что давно мечтал выпить с самым прославленным корсаром Барбейского моря за удачу, а еще повод: настоящая победа над Грубом! Вино легкое, сказал колдун. Все выпили и все заснули, кроме колдуна.
      8
      Капитан Леппилюнтль проснулся в маленькой комнате на железной кровати. Слева стояла тумбочка, справа стул, окно было закрыто темными шторами. Он приподнялся на локтях, расправляя затекшее тело, и откинулся на спинку кровати. Дверь открылась, и вошел человек в белом халате, накинутом на хороший костюм, и сказал:
      - Доброе утро, адмирал. Давненько мы вас поджидаем!
      - Давненько вы эту фразу приготовили?
      - Да-да! - радостно кивнул человек, - Очень, очень я мечтал увидеть вас в нашем санатории.
      - В дурдоме, что ли?
      - Что вы! Это просто санаторий, - он заморгал удивленно, а в его бледных глазах отразилось безоблачное небо, когда он раздвинул шторы. - Зачем вы... Это санаторий, у нас хорошо, мы никого не лечим, тем более вы неизлечимы совершенно, я думаю. И мы выращиваем цветы, сажаем деревья! У нас имеется большой огород и пруд с карпами. Представляете, подходишь к пруду, смотришь, к тебе подплывает карп за хлебом - они у нас приучены, и ты его сачком и на кухню. Там его при тебе запекают, и тебе на стол, представляете! Вообще, у нас много полезной философской работы... как раз для вас, всерьез и надолго.
      - А когда обед?
      - Обед у нас через пятнадцать минут... конечно, пока карпа вам не дадут, но... А собственно, вы сможете встать? Попробуем? - он бережно взял Леппилюнтля под руку, - Я вам немного помогу. Если сможете идти, то пообедаете в столовой, ваша рана совсем закрылась, она легкая, да ее и не было, между нами говоря. Давайте этот халатик наденем. Кстати. Зовут меня Юрий Васильевич. Фамилия моя Рогозин. Идемте, адмирал.
      В светлой просторной столовой Леппилюнтль увидел разных людей, почти всех уже старых, и Федю, очень похожего на всех остальных. Федя сыпал в борщ черный и красный перец, а за его спиной стоял терпеливо санитар, который ему принес перец. Ждал, взять обратно. Федя, глядя на своего капитана, сказал санитару:
      - Принеси, милый, еще, борщ любит перец. А то мне будет пресно. И Флику полезно, а то он еще не оправился...
      Борщ в тарелке доктора был весь покрыт слоем перца, и санитар начал чихать. Капитан спросил у Юрия Васильевича.:
      - Я могу сесть со своим другом?
      - Конечно.
      Федя сообщил сквозь зубы, перемешивая перец с борщом:
      - Это дурдом. Говорят: санаторий. Доплавались, на фиг!
      Они ели борщ и гоняли санитара за перцем и горчицей, которой обмазывали котлеты и макароны второго, Федя предложил высыпать в компот две солонки, но Леппилюнтль сказал, что ему немного хочется пить после специй. И много вокруг них сидело старых людей с потухшими глазами, которых заставили забыть здесь все, что они вспомнили про старость.
      Колька собирал ранец и думал, что лучше: съесть тюбик сапожного крема "Саламандра" или прострелить руку, чтобы не идти в школу. Но сапожный крем пах ужасно отвратительно, а пистолета не было. Не было насморка, кашля, поноса, рвоты, температуры, не выпадали зубы и волосы. Все было плохо,
      Колька шел в школу и не понимал, что он такое делает. И вокруг него спешили другие школьники, так как уже было полдевятого, а политинформация начиналась без двадцати.
      Все уроки Колька думал. Он никак не мог сообразить, что такое происходит. Очень хотелось спать, немного играть в футбол, когда он вспоминал о футболе. На уроке английского, когда училка спросила про иностранные языки - может, кто-нибудь знает какие-нибудь слова, Колька сказал ей по-испански, что сто человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, а в сундуке бутылка рому. Но она не поняла. Он думал, думал. И вот вдруг подумал, что он ведь стреляет все-таки лучше Салли, хоть она больше в жизни стреляла. Он обрадовался ненадолго.
      Был день, когда Колька пришел домой и ел обед - щи и котлеты с пюре - и мама заглянула в его глаза, потому что он слишком молчал. Она ушла в ванную и заплакала, так как увидела, что Колька начал придумывать свое. Снова то.
      Колька ходил в школу, там были разные уроки. Но даже когда на физре он подтянулся пятнадцать раз, и восхищенный учитель, держа его за руку, рассказывал остальным второклассникам о пользе физкультуры, Колька только на мгновение подумал: здорово! А потом: ведь залезть на клотик почти так же быстро, как и Квест, он уже никогда не сможет.
      Колька исправно ходил в школу, он еще не знал, что можно прогуливать, поэтому не прогуливал. Но домой он тоже не торопился, и когда все-таки доходил до квартиры, уже не шел гулять. Сидел у окна и думал. Смотрел мультики - ну, это чего ж. Как мороженое.
      В серый сонный день, в дождь, в понедельник, после пяти уроков Колька шел из школы и услыхал из беседки, где по вечерам собирались большие ребята, хриплый голос:
      - Полиглот! Эй!
      Колька очень медленно повернулся и вспотел, пока поворачивался: в беседке сидел человек в обыкновенных брюках, ботинках, пальто и шляпе. Этот человек ронял с руки сильно блестевший кортик, который каждый раз втыкался в заплеванный пол беседки. Человек посмотрел из-под полей шляпы на Кольку и сказал:
      - Не слышишь что ли? - голосом...
      - Квест! А! - страшно и жарко зашептал Колька, - Квест! - быстро подошел и ухватил старшего канонира за рукав пальто. Стал крепко держать, потом дернул два раза, - Фига?! - и засмеялся счастливо.
      - Полиглот, - сказал Квест и стал гладить себе правый бок и кашлять от нежности, - Инглиш-то спик?
      - No passaran!
      Квест прокашлялся, закурил и сказал:
      - Ты знаешь, где капитан?
      - Да. Я слышал, что мама сказала по телефону, что в Сестрорецке в санатории... А, Ветер?
      - В заливе. Мужики пока блеснят, ничего, щука и судак идет. Мы готовы.
      - Я тоже, - спокойно сказал Колька, - Я ничего не забыл. А в санатории в воскресенье день посещений, ты возьмешь меня, как будто ты мой отец. Потому что детей одних в городе задерживают, а в больницы не пускают. А как мы доберемся на корабль?
      - Без понятия. Я, правда, знаю, что в Сестрорецке есть лодочная станция, была, когда я там был в лагере.
      - Тогда да, если есть. А я знаю, что на лодочных станциях надо оставлять в залог паспорт. У тебя есть паспорт, Квест?
      Квест посмотрел на проходивших мимо школьников и сумрачно сообщил:
      - У меня есть тридцать восемь пушек на Ветре.
      - Корабль не сможет подойти к берегу достаточно близко. Там мелко - залив.
      - Мы возьмем в больнице кого-нибудь с паспортом.
      - В воскресенье в восемь утра я здесь, - сказал Колька, и, положив большие пальцы рук под ремни ранца, подтянул ранец, чтобы ремни не натирали.
      - До воскресенья, - сказал Квест.
      Они пожали друг другу руки, и Колька, еще раз дернув Квеста за рукав ведь это Квест, Квест!! - пошел домой, думая о том, что может сегодня в компоте из сухофруктов попадется груша. А Квест выпил на улице большую кваса, попинал перед собой пробку от шампанского и, сильнейшим и точнейшим ударом вколотив ее в водосточную трубу, пошел дальше, считая размеренные шаги. Через девять шагов пробка вывалилась обратно. Вы попробуйте, а?! Не ниже второго сказал себе Квест и сжал в кармане руку в кулак: рекорд, в прошлый раз было семь с половиной. Пусть плачет Гуллит!
      В субботу вечером мама сидела на Колькиной постели и плакала.
      - Ну, не надо, мама. Иди, мама, ну, чего ты!
      - Да-а!.. А ты сбежишь, ка-ак же, я знаю!
      Потом мама вытерла слезы и сказала в нос:
      - Надень хотя бы матроску, а свитер на нее... пожалуйста.
      - Я не люблю матроску, она детская и девчоночья.
      - Пожалуйста, Коля, ради меня.
      Колька промолчал.
      - Оденешь?
      - Да.
      - Честно?
      - Да.
      Мама окончательно вытерла слезы и стала пудрить нос, чтобы идти ночевать к Олегу, когда Колька заснет. Она теперь успокоилась, что сын наденет матроску, и теперь не думала о том, что он сбежит, а о том, что он наденет матроску, думала. Вообще, колдун ей говорил, что теперь Колька не сбежит с пиратами, не сможет... Колдун. Она его помнит раньше, чем он подошел к ней на набережной, это странно. Да... Второй раз, сказал колдун, гораздо труднее. Во всяком случае, он бы на месте Кольки не сбежал. Но мама пусть все же смотрит, мало ли.
      Мама видела, что Колька перестал рисовать и кричать во сне про пиратские сражения. Что учиться он стал лучше, чем в первом классе, а в футбол во дворе играл за это время только два раза. Он даже немного поправился и побледнел. А в этот четверг он попросил ее записать его в шахматный кружок. Она пообещала, что в понедельник, а теперь думала, что может надо было в пятницу. Тем более это только возобновить. И вот теперь она уходила на ночь, как обычно, но сердце у нее тянуло. Она не знала, почему, но не на месте было сердце, и все! Конечно, шахматный кружок - тут чего, тут ясно, шахматы он любит, можно надеяться, что ему действительно хочется.
      Мама прислушалась - Колька спал. Ей хотелось очень подойти и поцеловать маленького, но она побоялась разбудить, испугать.
      Маленький мой сыночек, - она надела сапоги и тихо-тихо вышла из квартиры. Она даже не стала вызывать лифт, этим тоже можно разбудить. Она спустилась, и очень красиво и грациозно перестукивали каблучки ее осенних сапог по ступенькам.
      В субботу вечером три мужика курили в туалете в санатории: Леппилюнтль, Федор Иваныч и толстый садовник, когда-то пациент, но теперь исправившийся по мнению главврача... Они уже знали друг про друга их главное, они были опытные и сильные люди, поэтому молчали. Просто курили вместе.
      - Завтра опять воскресенье, - сказал капитан, - Может быть?
      - Каждый следующий раз труднее уходить в море, - грустно улыбнулся доктор, - Старый я стал. Толстый.
      - Вы думаете, капитан, это случится завтра? - сказал садовник.
      - День посещений... и мне кажется, что завтра. Вы с нами?
      - Если выйдет. Потому что я многое не помню. Но я там был. Был?
      - Все будет хорошо, боцман, - сказал Федор Иваныч, - Правда, "Летучего апельсина" больше нет, накрылся пять лет назад, но...
      - Это неважно, - сказал толстый садовник, - Мне бы только на Побережье попасть, только бы попасть!
      Колька встал ровно в семь. Поставил чайник, умылся, выпил чаю, сделал бутерброды с котлетами и луком, накрыл каждый вторым куском булки. Сложил в ранец бутерброды, зубную щетку, пасту, мыло, полотенце, задумчиво повертел в руках удобный для кидания нож с деревянной рукояткой, отложил, написал маме записку: "Мама, я тебя очень люблю. Я в Барбейском море. Колька. До свидания". Надел матроску, а на нее свитер. Взял и рассовал по карманам три катушки лески разного сечения, крючки, грузила и поплавки, нитки, иголки. Присел на краешек кресла, посидел, затем проверил в последний раз, выключены ли газ и горячая вода, и вышел на лестницу без пяти восемь. Он не стал вызывать лифт, а спустился так, спокойно не обращая внимания на темноту у двери в подвал.
      Они вышли с Квестом из двора, доехали на трамвае до Финляндского вокзала, купили по два эскимо, сели в электричку и поехали в Сестрорецк. По пути Квест сказал, что ему пистолеты эти дурацкие натирают ребра, и переложил все три в Колькин ранец. Сказал, что сам может понести его, но Колька, отдав Квесту бутерброды, сказал, чтобы тот лучше не забыл взять его за руку перед санаторием.
      Главврач был любезен с Квестом, а с Колькой ласков и дал ему шоколадную конфету. Главврач сказал:
      - Да. Эти больные у нас тяжелые, конечно, пока посещения не отменены, но не знаю, не знаю, как в следующий выходной. Вы уж попробуйте как брат, - он посмотрел на Квеста, - убедите все-таки, что нельзя сопротивляться лечению. Особенно доброму и щадящему. Нельзя, ведь можно на всю жизнь калекой остаться, просто инвалидом. Инфантинум, осложненный всевозможными комплексами, в таком возрасте чрезвычайно опасен... Знаете, как корь ребенку - тьфу, а взрослый умирает. Впрочем, надежду терять не надо, маленький храбрый матрос, - он смотрел на Кольку и его вылезшую из-под свитера матроску, - Ты ведь когда-нибудь вырастешь, капитаном будешь. Бо-ольшого океанского белого лайнера.
      - Конечно, - сказал Колька.
      По парку их провела медсестра, подвела к третьему корпусу, перед которым сидел на скамейке и курил старый толстый и лысый человек, и проводила по коридору к палате, где стояло шесть кроватей. В палате были только Леппилюнтль и Федор Иваныч.
      - К вам посетители, дорогой капитан, - сказала медсестра и вышла.
      - How are you, - спросил Леппилюнтль.
      - Но андерстенд, - Колька смял конфету в потной ладони.
      - Квест, ведь тебя убили! - заорал Федор Иваныч.
      - Ти-хо, - сказал капитан, - Тихо, тихо, - сжимающимся от напряжения голосом.
      Колька знал, что нельзя наброситься на Леппилюнтля и повиснуть у него на шее и заорать "сто человек на сундук мертвеца!", но как же хотелось это сделать.
      - Тихо, ребята, тихо, спокойно, - и голос их капитана дрожал все больше, Ветер, ребята, а?!
      - В миле от здесь, на краю фарватера, - Квест схватил Федор Иваныча за голову и затряс ее, - Федька, ты не похудел!
      - Спокойно, спокойно! - голос у Леппилюнтля уже совсем не дрожал, - Там на лавочке у входа должен был сидеть лысый боцман, вы шли когда?
      - Испанский шпион? Понятно, - сказал Колька.
      - Коля, - ласково-ласково сказал Леппилюнтль, - Бандюга ты в натуре, Коля!
      - Квест вам варенье бабушкино принес. Вишневое с косточками, - сказал Колька, - Вкусное! Я уже отъел с эскимо.
      - ...Просто грустная нежность, светлая печаль! - неожиданно запричитал Федор Иваныч, собирая свои расползающиеся губы, - Варенье мне в дурдом, никогда не мог представить!
      - Что мы должны делать, - командирским голосом сказал капитан.
      - Мотать отсюдова! - сказал Квест, - Корабль ждет капитана.
      - Варенье принесли... - все говорил доктор.
      - Федя, ты как, а? Что? - Леппилюнтль положил ему руку на плечо.
      - Нет, нет! Все по норме. Флик, все - да!
      Через пятнадцать минут в кабинет главврача вежливо постучали. Он был занят важными бумагами, но все же сказал:
      - Войдите!
      Да. Медленно отворилась дверь, и главврач увидел этого мальчика в матроске и с ранцем и его отца, который шел чуть позади. Они приходили к этим... Похожи они все как-то...