Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Хроники брата Кадфаэля (№10) - Роковой обет

ModernLib.Net / Исторические детективы / Питерс Эллис / Роковой обет - Чтение (стр. 12)
Автор: Питерс Эллис
Жанр: Исторические детективы
Серия: Хроники брата Кадфаэля

 

 


Кадфаэль привязал свою лошадь на обочине тропы в расчете на то, что Хью сразу поймет — монах где-то здесь, и ежели полез в самую глухомань, то явно неспроста.

Сейчас из леса не доносилось ни звука. Кадфаэль сошел с тропы и, стараясь производить как можно меньше шума, стал пробираться через густой подлесок туда, где недавно раздавались крики, а теперь воцарилась подозрительная тишина. Чутье подсказывало ему направление. Вскоре он приметил впереди пробивавшийся между ветвями слабый закатный свет, и перед ним показалась прогалина. И тут, между монахом и поляной, заслонив на мгновение свет, бесшумно промелькнул силуэт высокого, худощавого человека. Кадфаэль выждал несколько мгновений, а затем осторожно прокрался вперед и, напряженно всматриваясь, затаился на самом краю поляны.

В центре прогалины высился огромный бук с пышной, раскидистой кроной. Два человека — два, а не один — стояли, прижавшись спинами к его могучему стволу. И один из них держал наготове холодно поблескивавший обнаженный кинжал.

Эти двое явно опасались за свою жизнь, и, конечно же, смертельная угроза для них не могла исходить от одного человека. Вглядевшись в полумрак, Кадфаэль, как и ожидал, заметил за кромкой окружавших поляну кустов тень, затем вторую, третью…

Итак, там, во мгле, затаились трое. Надо полагать, они задумали недоброе дело и скорее всего вооружены. Трое. А ведь как раз троим ловкачам удалось скрыться от облавы и удрать в сторону Долгого Леса. Неужто это они никак не уймутся? Мало им мошенничества, так уже и за разбой принялись.

Некоторое время Кадфаэль колебался, не зная, как поступить: то ли потихоньку вернуться на тропу и подождать Хью — авось тот скоро придет, — то ли попробовать предпринять что-нибудь в одиночку. На худой конец, можно спугнуть или отвлечь разбойников, а там, глядишь, и подмога поспеет. Поразмыслив, монах решил было вернуться к тропе, сесть на коня и верхом с шумом и криками проломиться сквозь кусты на прогалину, чтобы разбойникам показалось, будто по лесу скачет целый отряд. Но неожиданный поворот событий не позволил ему осуществить задуманное.

Один из грабителей неожиданно выскочил из-за кустов и с устрашающим криком бросился к дереву. Снова сверкнула сталь: тот, кого этот негодяй наметил в жертвы, не собирался сдаваться без боя. Он слегка подался вперед, чтобы отразить нападение, и тут Кадфаэль узнал его. Это был Мэтью.

Разбойник, однако, не вступил в схватку, а стремительно отскочил в сторону. Скорее всего атака была ложной, рассчитанной на то, чтобы отвлечь внимание вооруженного, а потому более опасного противника. Стоило Мэтью рвануться навстречу врагу, как двое других грабителей, стремглав вылетев на поляну, накинулись на Сиарана. Тот истошно завопил. Мэтью бросился ему на выручку, вслепую полосуя клинком темноту. Схватив Сиарана за ворот, он отбросил его назад, к дереву, и прикрыл своим телом. Казалось, что от ужаса Сиаран лишился чувств. Обмякнув, он сполз к подножию могучего бука, тогда как Мэтью, размахивая кинжалом, бесстрашно преграждал дорогу врагам.

На какой-то миг Кадфаэль остолбенел: он никак не ожидал, что Мэтью будет так ожесточенно сражаться за жизнь Сиарана. Но времени удивляться и недоумевать не было, ибо дело принимало дурной оборот. Поняв, что их уловки ни к чему не приводят, разбойники бросились в открытую атаку.

Кадфаэль набрал побольше воздуха и закричал что было мочи:

— Эй, стража, вперед! Взять их! Вяжите всех троих, это те, кого мы ищем!

Кричал он так громко и яростно, что, хотя и услышал в лесу ответные возгласы, принял их за эхо, не обратив внимания на то, откуда они доносятся. Между тем громкие восклицания слышались как со стороны тропы, так и с противоположного направления — с севера. У монаха промелькнула потаенная мысль, что он услышан и скоро поспеет помощь, но в этот миг рядом с ним никого не было, и он очертя голову, на свой страх и риск ринулся в бой. Кадфаэль давным-давно отрекся от оружия — но что с того? Если поясница у него порой и поскрипывала, то кулаки оставались увесистыми и крепкими.

Подскочив к сцепившимся противникам, Кадфаэль схватил одного из разбойников за шиворот и рывком закрутил болтавшийся на спине капюшон. Грабитель, только что исторгавший площадную брань, захрипел и, задыхаясь, схватился за горло.

Разбойники были обескуражены не столько внезапным нападением Кадфаэля, сколько поднятым им шумом. Двое вскочили на ноги и принялись растерянно озираться по сторонам, пытаясь сообразить, откуда им угрожает опасность. Грабитель, схваченный Кадфаэлем за шиворот, извернулся, словно угорь, и, ударив вслепую кинжалом, располосовал рукав выцветшей черной рясы. Кадфаэль схватил противника за волосы и, навалившись всем весом, сбил его с ног и вдавил лицом в землю. В этот миг он ликовал. Пусть такое и не пристало смиренному бенедиктинскому брату, но сейчас в его жилах бурлила кровь крестоносца. Время для покаяния наступит потом.

В пылу схватки Кадфаэль едва расслышал глухой стук конских копыт, а когда над его головой зазвучал властный голос, решительно отдававший приказы, он не сразу понял, что происходит. Поляна, к тому времени почти полностью погрузившаяся во тьму, наполнилась движением. Это отвлекло монаха, и он ослабил хватку — всего лишь на миг, — но и того оказалось достаточно, чтобы Поер, извернувшись вьюном, оттолкнул монаха и откатился в сторону. Двое его приятелей уже пустились наутек — правда, уйти далеко никому из них не удалось. Покатившись по траве, Поер натолкнулся на чье-то съежившееся тело и случайно нащупал шнурок, на котором болталась какая-то побрякушка, возможно, ценная. Грабитель ухватился за свою находку и дернул изо всех сил: уж если уносить ноги, то хоть с какой-то добычей. Раздался дикий крик отчаяния и боли. Шнурок лопнул, а Поер, вскочив на ноги, бросился наутек, ловко увернулся от попытавшегося схватить его всадника и нырнул в кусты.

Кадфаэль приподнялся и огляделся по сторонам. На поляне толпились какие-то люди, но лиц их в темноте не было видно. Кто-то неспешно возился с кремнем и трутом, стараясь разжечь огонь. Наконец хорошо просмоленный факел зажегся и осветил прогалину — замкнутое пространство под крышей из ветвей могучего бука, окруженное зеленой стеной. Из темноты выступил Хью и с улыбкой протянул руку, чтобы помочь монаху встать. И тут с другой стороны поляны подскочил еще один человек. Факел высветил смуглое, худощавое лицо с тонкими, высокими скулами, яркие, золотистые глаза и черные как вороново крыло волосы.

— Оливье! — не веря своим глазам, воскликнул Кадфаэль. — А я-то думал, что ты поехал по дороге на Освестри. Как ты сюда попал?

— Милостью Божией, с помощью одного мальчонки-пастуха, ну и, конечно, благодаря твоему зычному реву, — отвечал теплый, веселый и такой знакомый голос. Оглянись-ка лучше по сторонам. Видишь — поле битвы осталось за тобой.

Симон Поер, Уолтер Бэгот и Джон Шур удрали в чащу, однако не было сомнений в том, что стражники Хью, благо он привел их с собой добрую дюжину, скоро переловят беглецов. Всей шайке придется держать ответ за куда более тяжкие прегрешения, нежели надувательство при игре в кости.

Кадфаэль поднялся на ноги и только сейчас заметил, что рукав его рясы распорот ударом кинжала.

Мэтью, по-прежнему прижимавшийся спиной к стволу, повел широкими плечами, будто сбрасывая оцепенение, и сделал шаг вперед. Обстановка переменилась столь внезапно, что он, похоже, не вполне осознал, что случилось. А у ног Мэтью, скорчившись и уткнув лицо в ладони, лежал Сиаран.

— Вставай, — бросил ему Мэтью. Сам он отошел от дерева, но все так же сжимал в руке обнаженный клинок. Рука, державшая кинжал, была окровавлена, костяшки пальцев ободраны, но и стальное острие обагряла кровь. — Давай поднимайся. Я знаю, что ты не ранен.

Сиаран медленно привстал на колени и поднял перепачканное, пепельно-серое лицо, на котором читалось потрясение и запредельный ужас. Глаза Сиарана и Мэтью встретились, и в этом столкновении взглядов было нечто такое, что Берингар вздрогнул и уже порывался вмешаться, что-то сделать или сказать, чтобы разрядить обстановку, но Кадфаэль удержал его за руку. Хью искоса взглянул на монаха, и, полагая, что коли тот предостерегает, у него есть на то веские основания, не двинулся с места.

На полотняной рубахе Сиарана расплывалось кровавое пятно. Он медленно поднял словно налитые свинцом руки и, рванув ворот, обнажил шею и грудь. С левой стороны шеи был отчетливо виден глубокий и очень тонкий, будто сделанный бритвой, кровоточащий порез. Ухватив первое, что подвернулось под руку, грабитель сорвал тот самый заветный крест, с которым Сиаран никогда не расставался. Теперь он лишился всякой надежды и, похоже, смирился с неизбежностью. Кровавый след на шее казался знамением, предвещавшим его ужасную участь.

— Я в твоих руках, — произнес он лишенным всякого выражения голосом. — Видать, от судьбы не уйдешь. Я потерял крест, а вместе с ним и жизнь. Убей меня. Мэтью стоял и молча смотрел на оставленный шнуром глубокий порез. В воздухе повисло напряженное, тягостное молчание. Оно затянулось, но молодой человек никак не мог принять решение. Сомнения и колебания были видны на его лице, освещенном пляшущим огнем факела.

— Он сказал правду, — спокойным и рассудительным тоном промолвил Кадфаэль, — условия нарушены, крест утерян, а стало быть, его жизнь принадлежит тебе. Бери ее.

По виду Мэтью трудно было сказать, услышал ли он слова монаха, — разве что губы его сжались, словно от боли. Он не отрывал глаз от униженно стоявшего на коленях, раздавленного и сломленного Сиарана.

— Ты следовал за ним повсюду, никогда не преступая закона и терпеливо дожидаясь своего часа, — настойчиво продолжал Кадфаэль. — Этот час настал. Сделай то, к чему ты так долго стремился.

Брат Кадфаэль был уверен, что его слова могут возыметь разве что обратный эффект. Он не сомневался в том, что сейчас, когда закон и обычай позволяют Мэтью расправиться с его врагом, молодой человек не сможет нанести роковой удар. Столь долго вынашиваемая жажда мщения сменилась отвращением и щемящей тоской. Монах понимал, что Мэтью по натуре своей не способен убить того, кто не только не сопротивляется, но даже не молит о пощаде. Разве ему нужна смерть этого ничтожества?

— Все кончено, Люк, — негромко сказал Кадфаэль. — Делай то, что ты считаешь нужным. Если Мэтью и понял, что монах назвал его настоящее имя, то не подал виду. Сейчас это не имело значения. Да и что могло казаться ему важным ныне, когда он расстался с мечтой о мести. Молодой человек разжал окровавленные пальцы, и клинок, выскользнув из его руки, упал на траву. Повернувшись, он, не разбирая дороги, зашагал прочь и исчез в темноте за окружавшей прогалину зеленой стеной.

Оливье, взиравший на эту сцену затаив дыхание, встрепенулся, глубоко вздохнул и, схватив Кадфаэля за руку, спросил:

— Так что, тебе удалось дознаться, кто он такой? Этот юноша и вправду Люк Меверель?

Не дожидаясь ответа, в котором он и не сомневался, Оливье сорвался с места и бросился было в кусты за Люком, но его задержал Хью.

— Погоди малость. У тебя и здесь может найтись дело. Если Кадфаэль прав — а он наверняка не ошибается, — здесь находится убийца твоего друга. Если хочешь, ты можешь рассчитаться с ним.

— Так оно и есть, — подтвердил монах. — Да ты сам его спроси, нынче он отпираться не станет.

Сиаран, жалкий, растерянный и понурый, по-прежнему стоял на коленях в траве и покорно ждал, когда кто-нибудь решит, оставлять ли его в живых, и если оставлять, то на каких условиях.

Оливье бросил на него задумчивый взгляд, а потом покачал головой и потянулся к узде своего коня.

— Кто я таков, — сказал он, — чтобы судить этого человека? Уж если Люк Меверель отказался покарать его, пусть он идет своей дорогой. Грех его останется на его совести. Ну а у меня другая задача.

Он вскочил в седло и, направив коня на завесу кустов, пропал из виду.

Монах, к которому наконец вернулась способность воспринимать окружающее, увидел, что, кроме него и Берингара, на поляне есть и другие. Трое стражников сидели верхом на конях с факелами в руках, и к стремени одного из них был крепко прикручен ремнями за запястья Симон Поер. Самозваного купца изловили ярдах в пятидесяти от прогалины, и вид у него был весьма угрюмый. Откуда-то из лесу донесся шум — еще один беглец был настигнут и схвачен. Третьего пока не поймали, но и ему недолго оставалось гулять на воле. Главное было сделано, и теперь по лесным тропам можно будет гулять без опаски.

— Ну а с этим что? — спросил Хью, бросив презрительный взгляд на коленопреклоненного Сиарана.

— Раз уж Люк отказался от мщения, — ответил Кадфаэль, — думаю, и нам не пристало вмешиваться в это дело. К тому же можно сказать кое-что и в пользу этого бедолаги: он не пытался смягчить свою епитимью, даже когда рядом с ним никого не было и никто не мог его уличить. Конечно, не Бог весть какая заслуга ходить босым и с крестом на шее, коли от этого зависит твоя жизнь, но все же… А главное, Люк пощадил его. Так имеем ли мы право карать?

Сиаран поднял голову и нерешительно переводил взгляд с одного лица на другое. Кажется, он начинал понимать, что ему сохранят жизнь, хотя боялся поверить в такую удачу. Слезы ручьем лились по его щекам, на шее выделялся темный, кровоточащий порез.

— Отвечай как на духу, — спокойно и холодно приказал Берингар, — это ты заколол Боссара?

— Да, — дрожащим голосом произнес Сиаран. Лицо его было мертвенно-бледным.

— Но почему? И зачем было нападать на писца королевы, который всего-навсего исполнил свой долг?

На какой-то миг в глазах Сиарана вспыхнул огонь, но отблеск былой гордыни и нетерпимости тут же угас.

— Этот писец вел себя высокомерно и своевольно. Он держался вызывающе в присутствии епископа и всего легатского совета. Мой лорд был оскорблен и разгневан…

— Твой лорд? — перебил его Хью. — Но ты говорил, что служил приору Хайд Мида.

— Я солгал. Моим господином был сам епископ. Я служил ему, пользовался его расположением и многого мог достичь. Увы, теперь все потеряно. Я не смог снести дерзости этого Христиана. Как посмел ничтожный писец противиться воле самого легата и пытаться расстроить его планы. Я ненавидел его — вернее, тогда думал, что ненавижу, — поправился Сиаран. И мне очень хотелось угодить своему лорду.

— Но тут ты просчитался, — промолвил Кадфаэль, — кем бы ни был Генри Блуа, он не убийца. А осуществить твой план помешал Рейнольд Боссар — уважаемый человек и сторонник той же партии, что и твой господин. Неужто ты счел его предателем только из-за того, что он вступился за честного противника? Или ты нанес удар в запале и убил его ненамеренно, не ведая, что творишь?

— Нет, — отвечал Сиаран безжизненным, равнодушным тоном. — Этот человек расстроил мои замыслы. Он встал у меня на пути, и я был вне себя от ярости. Я знал, что делаю, считал, что поступаю правильно, и был рад, когда мой удар достиг цели… Тогда я был рад, — повторил Сиаран и тяжело вздохнул.

— А почему ты отправился в это покаянное паломничество? Как я понимаю, жизнь была дарована тебе на определенных условиях. На каких? И кто наложил на тебя епитимью?

— Мой лорд, епископ Винчестерский, — с содроганием ответил Сиаран, ибо отвергнутая ныне преданность отозвалась в его сердце болью. Ни одна душа не ведала, кто виновен в смерти Боссара. — Я открылся лишь своему господину. А он… он не стал передавать меня в руки закона. Видимо, побоялся, что огласка может рассорить его с императрицей, ведь погибший рыцарь был из ее стана. Но он не простил мне содеянного. Сам я по крови наполовину валлиец, но родом из-за моря, из Дублина. Поэтому лорд легат приказал мне отправляться к епископу Бангора, дабы тот препроводил меня в Кэргиби, что в Энгсли, где я смог бы сесть на корабль, отплывающий в Ирландию. Он дал мне перстень как знак того, что я путешествую под его покровительством, но в то же время наложил суровую епитимью. Мне надлежало пройти весь путь босым, не снимая с шеи креста. Нарушив эти условия, я поставил бы себя вне закона, и всякий, кому вздумается, имел бы право невозбранно лишить меня жизни.

В глазах Сиарана вновь блеснул огонек — память о разбитых в прах честолюбивых мечтах — и тут же угас.

— Постой, постой, — промолвил Хью, для которого кое-что оставалось неясным. — Как я понял, о приговоре епископа Генри никто, кроме него и тебя, и ведать не ведал. Как же об этом прознал Люк Меверель? Как он тебя выследил?

— Почем мне знать… — вялым и тоскливым голосом отвечал Сиаран. — Могу лишь сказать, что из Винчестера я вышел один, а близ Норбери, где две дороги сходятся вместе, меня поджидал этот малый. С того самого часа он неотступно следовал за мной по пятам, словно демон. Он знал все, и терпеливо ждал, когда я не выдержу и нарушу хотя бы одно из условий. Тогда он смог бы убить меня, не понеся за это никакой кары. Он ни на миг не упускал меня из виду и не делал никакой тайны из своих намерений, а, напротив, всячески подбивал меня снять крест и разом покончить со всеми мучениями. А крест был очень тяжел. Мне он сказал, что его зовут Мэтью… А вы говорите, его имя Люк? Стало быть, вы его знаете? А вот я никогда прежде с ним не встречался. Так вот, этот Мэтью, то есть Люк, сказал, что я убил его лорда, которого он почитал и любил, а потому он пойдет за мной в Бангор, в Кэргиби, а ежели я сяду на корабль так и не надев башмаков и не сняв креста, то и за море, в Дублин, но рано или поздно все равно лишит меня жизни. Сегодня он мог сделать то, чего так страстно желал, — и не убил меня. Почему?

В голосе Сиарана слышалось искреннее недоумение.

— Он счел тебя недостойным этого, — напрямик ответил Кадфаэль. — Сейчас он наверняка горько сожалеет о потраченном на тебя времени, которое мог бы употребить с куда большей пользой. Все на свете имеет свою цену, нужно лишь уметь вовремя и верно ее определить. Постарайся понять это, и тогда, может быть, ты поймешь и его.

— Я все равно что мертвец, — с горечью сказал Сиаран, без лорда, без друзей, без цели…

— Ты еще можешь обрести и то, и другое, и третье, если будешь к этому стремиться. Ступай туда, куда ты послан, неси возложенное на тебя бремя и пытайся уразуметь, ради чего ты живешь на свете. В конечном счете так должно поступать и всем нам.

Монах отвернулся и тяжело вздохнул. Он знал, что, к сожалению, самые мудрые наставления и даже суровые уроки жизни частенько пропадают впустую. Трудно сказать, тронуло сердце Сиарана раскаяние либо он и сейчас думает только о себе. Неожиданно монах почувствовал, что смертельно устал. Он искоса взглянул на Хью и с улыбкой сказал:

— Больше всего мне сейчас хотелось бы оказаться в постели. Ну что, Хью, вроде бы дело сделано. Можно возвращаться.

Хью хмуро разглядывал уличенного и признавшегося убийцу, корчившегося на земле, словно змея с перебитым хребтом. Перепачканный, покрытый синяками и ссадинами, с распухшим от слез лицом и кровоточащим порезом на шее, Сиаран представлял собой жалкое зрелище, хотя, возможно, в этих обстоятельствах жалость была неуместна. Но все же, как ни суди, а Сиарану не более двадцати пяти лет, он вполне здоров, и, какой бы тяжкой ни была его епитимья, он в состоянии ее выдержать.

Перстень епископа при нем, а значит, он может продолжить свой путь, и никто, кроме разбойников, не посмеет его потревожить. Ну а разбойников, во всяком случае здесь, в Шропшире, пока опасаться нечего, потому как лес от них очищен. Сиаран может благополучно завершить свой путь, сколько бы времени на это ни потребовалось. Завершить не в Абердароне, не на священной земле Юнис Энсли, а на его родине, в Дублине. А там он сможет начать жить заново и, кто знает, возможно, со временем станет совсем другим человеком. Вдруг он решит нести бремя своего покаяния не только до Кэргиби, откуда отплывают суда в Ирландию, но и до Дублина, а то и до конца своих дней? Впрочем, что об этом гадать.

— Ступай, — промолвил Хью, — иди куда хочешь. Здесь тебе некого бояться, а граница уже недалеко. Пусть Всевышний будет тебе судьей.

Берингар резко отвернулся. По его движению стражники поняли, что можно собираться в обратный путь, и занялись пленниками и лошадьми.

— С ним все ясно, — сказал Хью, — но остается еще один вопрос. Может быть, стоит послать кого-нибудь на тропу, чтобы он подождал Люка и дал ему коня. Если сюда Меверель пришел пешком, это еще не значит, что ему и возвращаться следует на своих двоих. Или просто отправить людей на его поиски?

— Этого, пожалуй, делать не стоит, — заявил Кадфаэль. — Оливье наверняка сам его отыщет. Не сомневаюсь, они вернутся вместе. Но вот лошадь, думаю, не повредит: парень небось с ног валится после всех этих событий.

Монах пребывал в благодушном настроении, да и было с чего. Пусть чудом, но все завершилось наилучшим образом, Главное, удалось предотвратить кровопролитие. Теперь Оливье последует за Люком, мягко и ненавязчиво заговорит с ним, хотя тот, возможно, попытается уклониться от беседы, и постарается вернуть молодого человека к жизни. Мщение слишком долго было единственной целью Люка, и сейчас, когда место справедливого гнева заняла гнетущая пустота, дальнейшее существование, возможно, представляется ему тягостным и бессмысленным. Ведь он даже не задумывался о том, что ждет его в будущем, после того как возмездие осуществится, потому и пожертвовал обители все деньги, до последней монеты. Но ведь Люк молод, и впереди у него долгая жизнь, которая вполне может быть счастливой, надо только поверить в это. У парня наверняка полегчает на сердце, когда он узнает, что Джулиана Боссар не сомневается в его невиновности и ждет его возвращения. Ну а как только Люк опомнится и придет в себя, Оливье непременно вернется с ним в аббатство. Ведь Оливье обещал, что не уедет из Шрусбери, пока не посидит и не потолкует неспешно с ним, Кадфаэлем, а на обещание Оливье монах полагался твердо. Что же касается Сиарана…

Уже сев на коня, Кадфаэль оглянулся и бросил последний взгляд на разоблаченного убийцу. Тот так и стоял под деревом на коленях. Лицо его было обращено вслед отъезжавшим, но глаза закрыты, а руки судорожно сцеплены на груди. Возможно, он молился, а может быть, просто ощущал каждой частицей своей плоти заново обретенную жизнь.

«Как только мы уедем, — подумал брат Кадфаэль, , — он свалится и заснет на месте. Ни на что другое бедняга не способен, потому как пережитое явно свыше его сил. Он уснет, и сон его будет подобен смерти, но зато пробуждение станет, возможно, пробуждением к новой жизни».

Отряд медленно потянулся к дороге, разбойники со связанными руками семенили за всадниками. Факельщики покинули прогалину, и она погрузилась во тьму. Скоро коленопреклоненная фигура Сиарана пропала из виду, как будто была поглощена тенью огромного бука. Хью и монах, выехав на тропу, повернули к дому.

— Знаешь, Хью, — позевывая, проворчал Кадфаэль, — похоже, я становлюсь совсем старым. Ты и представить себе не можешь, как меня тянет на боковую.

Глава 15


Когда Кадфаэль и Хью въехали через монастырские ворота на залитый лунным светом большой двор аббатства, из церкви уже доносились звуки полуночной службы. По дороге они не торопили коней и почти не разговаривали, довольные и тем, что просто едут рядом после удачно завершенного дела, как бывало и прежде. Стражники, охранявшие схваченных разбойников, поотстали — ведь пленники шли пешком, — но не приходилось сомневаться в том, что еще до исхода ночи Симон Поер и его приятели окажутся в подземелье Шрусберийского замка.

— Я подожду окончания службы, — промолвил Хью, соскакивая с седла возле сторожки. — Отец аббат наверняка захочет узнать, как у нас дела. Правда, я надеюсь, что он не заставит нас прямо сейчас, ночью, выкладывать все подробности.

— Коли ты остаешься здесь, пойдем-ка со мной в конюшню. Я хочу проследить, чтобы этого доброго скакуна поставили в стойло и задали ему овса. Меня всегда учили сначала заботиться о коне, а потом уж о себе, и эта привычка осталась на всю жизнь.

Над конюшенным двором ярко светила луна, и друзья вполне могли обойтись без факелов и фонарей. Ночь была тихая, безветренная, и возле конюшни был отчетливо слышен каждый звук церковной службы. Кадфаэль сам расседлал своего коня и позаботился о том, чтобы разгоряченное животное поставили в стойло и накрыли легкой попоной — вдруг ночь выдастся прохладной. В последние годы монаху не часто случалось ухаживать за конями, и, выполняя этот обряд, он невольно вспомнил былое: лошадей, на которых ему случалось скакать, дальние дороги и битвы, далеко не всегда заканчивавшиеся так счастливо, как сегодняшняя маленькая, но отчаянная стычка.

Хью стоял, склонив голову набок, и прислушивался к церковному пению. Неожиданно он увидел на освещенной лунным светом земле стройную тень и обернулся. В воротах конюшенного двора, не решаясь войти, стояла Мелангель.

— Дитя, — участливо промолвил Кадфаэль, — что ты здесь делаешь в такой час? Почему не спишь?

— Разве я могу заснуть? — отвечала девушка. — Никто и не заметил, что я ушла. Все давно спят.

Мелангель держалась просто и говорила ровным, спокойным голосом, будто это не она совсем недавно заливалась слезами в сарайчике Кадфаэля и сетовала на судьбу. Сейчас ее тяжелые косы были аккуратно уложены вокруг головы, а лицо выглядело сосредоточенным и собранным.

— Вы нашли его? — спросила она.

Когда монах с ней расстался, Мелангель была почти ребенком, а сейчас он видел перед собой взрослую женщину.

— Да, — отвечал Кадфаэль, — мы нашли их обоих. Ни с тем ни с другим не случилось ничего дурного. Эти двое расстались навсегда. Сиаран пошел своим путем — и пошел один.

— А Мэтью, — допытывалась Мелангель, — что с ним?

— С ним все хорошо, он встретил доброго друга. Мы их опередили, но они обязательно придут сюда.

«Теперь, — подумал монах, — ей придется называть его другим именем, но об этом пусть она узнает от него самого».

Будущее не обещало быть безоблачным ни для нее, ни для Люка Мевереля, но ведь эти двое и познакомились-то лишь благодаря удивительному стечению обстоятельств. Возможно, к их встрече приложила руку Святая Уинифред. После всего случившегося брат Кадфаэль вполне готов был в это поверить и положиться во всем на святую — уж она-то непременно приведет дело к благополучному завершению.

— Он вернется, — повторил Кадфаэль, встретив вопрошающий взгляд девушки. В глазах ее ныне не было и намека на слезы. — Непременно вернется, можешь не беспокоиться. Но помни, что он перенес сильное потрясение, и в голове у него сейчас сумбур. Ты должна быть терпеливой и осмотрительной. Не приставай к нему с расспросами — со временем он сам все тебе расскажет. И ни в чем его не укоряй…

— Боже упаси! — воскликнула девушка. — Как я могу его укорять? И в чем? Это ведь я его подвела, значит, сама и виновата!

— Вовсе нет. Ты ведь ни о чем не догадывалась. Но когда он вернется, ничему не удивляйся. Просто радуйся тому, что он рядом, так же как он будет радоваться тебе.

— Я подожду его, — промолвила Мелангель.

— Лучше бы тебе лечь в постель т выспаться, — посоветовал монах. — Он утомлен, измучен, а потому ждать его, возможно, придется долго. Но он обязательно придет.

Девушка покачала головой.

— Нет, брат, я буду ждать столько, сколько потребуется, — заявила она и неожиданно улыбнулась, а потом, не проронив больше ни слова, повернулась и ушла по направлению к странноприимному дому.

— Это та самая девушка, о которой ты рассказывал? — спросил Хью, с интересом глядя ей вслед. — Сестра чудесно исцеленного юноши, которая приглянулась Люку Меверелю.

— Она самая, — подтвердил Кадфаэль, закрывая за собой дверь конюшни.

— А тетушка ее, стало быть, имеет ткацкую мастерскую?

— Точно. Девица почитай что бесприданница и уж вовсе не родовита, — невозмутимо, но с пониманием ответил монах. Но что с того? Я ведь и сам не из знати. И мне кажется, что для такого человека, как Люк, столько пережившего и почитай заново родившегося на свет, такие вещи не имеют большого значения. Надеюсь, что леди Джулиана еще не присмотрела ему в невесты наследницу какого-нибудь соседнего манора, потому как сдается мне, что этих двоих ей все равно не разлучить — чего-чего, а упорства парню не занимать. К тому же, на мой взгляд, что манор, что мастерская, не так уж важно — был бы человек честным и знающим свое дело.

— Так или иначе, — откровенно признал Хью, — эта твоя простолюдиночка так хороша собой, что достойна стать украшением любого замка и ни в чем не уступит многим высокородным леди, которых мне доводилось встречать. Но послушай, служба-то подходит к концу. Пойдем-ка встретим отца аббата.

Когда по окончании службы аббат Радульфус, как всегда невозмутимый и хладнокровный, вышел из церкви, он увидел дожидавшихся его Кадфаэля и Берингара. Стояла великолепная ночь, достойно завершавшая день чудес. С бархатного, усыпанного мерцающими звездами неба проливала свой бледный свет луна, и света этого оказалось достаточно, чтобы аббат заметил на лицах монаха и шерифа спокойное, безмятежное выражение, скрыть которое не могли даже явные признаки усталости.

— Вот вы и вернулись, — промолвил Радульфус и, приглядевшись, добавил: — Но, я вижу, не все. Мессир де Бретань еще не появлялся в обители. Вы его, случаем, не встречали?

— Да, отец аббат, — ответил Хью, — мы его видели. С ним все в порядке. Он нашел того, кого искал, и они вернутся в обитель вместе.

— Но ведь ты, брат Кадфаэль, боялся, что может пролиться кровь…

— Слава Богу, отец аббат, — откликнулся монах, — этого не случилось. Сегодняшняя ночь не принесла неприятностей никому, кроме разве что трех разбойников, прятавшихся в Долгом Лесу. Их изловили и под стражей ведут в замок. Убийство, которого я так страшился, удалось предотвратить, и теперь беда миновала. Я говорил тебе, отец аббат, что чем быстрее мы нагоним этих молодых людей, тем лучше будет для одного из них, а то и для обоих. Так оно и вышло. Мы нагнали их как раз вовремя, и это принесло пользу обоим.

— И все же, с сомнением заметил Радульфус, — мы с тобой оба видели кровавый след на рубахе. И ты сам сказал, что мы приветили под своим кровом убийцу. Ты по-прежнему так считаешь?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14