Хроники брата Кадфаэля (№15) - Исповедь монаха

— Полагаю, — ледяным тоном заметил Перронет, так что его звенящий голос был слышен во всех уголках холла, — твой сын имеет в виду мою женитьбу на леди Элисенде. В таком случае, я тоже, по-видимому, имею право сказать свое слово.

Широко раскрытые синие глаза Росселина оторвались от лица отца и устремились на гостя. Он впервые взглянул на него с момента своего появления в доме и, узнав, изумленно замолчал. Кадфаэль припомнил, что они не чужие друг другу. Их семьи издавна были знакомы, и вроде бы даже состояли в каком-то дальнем родстве, а двумя годами раньше Перронет по всем правилам просил руки Элисенды. Во взгляде Росселина не было никакой враждебности к Перронету, — скорей растерянность и бессильная ярость в связи со сложившимися обстоятельствами, нежели озлобленность против своего более удачливого соперника, с которым он не мог и не имел права тягаться.

— Так это ты жених? — глупо спросил он.

— Да, я. И отступаться не намерен. А что ты, собственно, имеешь против?

Личной враждебности они, возможно, друг к другу и не испытывали, но это не помешало им мгновенно уподобиться двум задиристым, драчливым петухам. Впрочем, Сенред тут же примирительно положил ладонь Перронету на руку и метнул на сына грозный взгляд, выставив вперед другую руку, словно запрещая ему двинуться с места.

— Погодите, погодите! Все это зашло слишком далеко. Пора объясниться начистоту. Так ты, сын, говоришь, что узнал о свадьбе, только когда тебе рассказали о гибели Эдгиты, то есть от Эдреда?

— От кого же еще? — возмущенно воскликнул Росселин. — Он примчался, будто за ним гнались, перебудил весь дом и с ходу выложил Одемару все новости. Думаю, он не знал, что я его слышу, когда сболтнул о свадьбе, но я-то слышал! Вот почему я здесь! Желаю сам во всем разобраться! Ты-то предпочел бы ничего мне не объяснять. Ну, да ладно, мы еще посмотрим, все ли тут делается во благо!

— Значит, Эдгиту ты не видел? Она с тобой не встречалась?

— Как я мог ее видеть, если она лежала мертвая в доброй миле от Элфорда? — досадливо отмахнулся Росселин.

— Она умерла уже после того, как пошел снег. Когда ее хватились, она отсутствовала несколько часов. За это время она могла дойти до Элфорда и возвращаться обратно. Где же она была все это время, откуда-то возвращалась! Но где еще могла она быть?

— Так ты считал, что она успела побывать в Элфорде, — ошарашенно произнес Росселин. — Нет, я узнал только, что ее убили, как я полагал, на пути в Элфорд. На пути ко мне! Ты на это намекал? Что она спешила предупредить меня, рассказать, какие делишки творятся тут в мое отсутствие?

Молчание Сенреда и несчастное лицо Эммы ответили ему яснее всяких слов.

— Нет, — медленно проговорил он, — я ее не видел и не слышал. Ни я, ни кто другой в доме Одемара, насколько мне известно. Если она там и побывала, не имею понятия, у кого. Но что не у меня — это точно.

— Но ты ведь не станешь отрицать, что у нас были основания так думать, такое ведь могло случиться.

— Однако не случилось. Она ко мне не приходила. И тем не менее, — сказал Росселин с вызовом, — я здесь, как если бы она приходила, хоть и узнал я обо всем из других уст. Господь ведает, как я скорблю об Эдгите, но что мы теперь можем сделать для нее, как не предать земле с почетом и после, если сумеем, изловить и отправить на тот свет ее убийцу. Однако еще не поздно отменить то, что намечено здесь на завтра, еще не поздно все исправить.

— Надеюсь, — резко прервал его Сенред, — ты не намерен обвинить в убийстве меня?

Столь чудовищное предположение застало Росселина врасплох: он так и остался стоять с открытым ртом, гневно сжатые кулаки разжались и кисти совсем по-детски, беззащитно повисли. Было яснее ясного, что его неиспорченный ум никогда не додумался бы до такой кощунственной мысли. Он растерянно пробормотал что-то невнятное, с негодованием отвергая отцовы нападки, и, не договорив, резко повернулся и снова уставился на Перронета.

— А вот у тебя — у тебя-то как раз была причина не дать ей дойти до меня! У тебя была причина заставить ее замолчать, чтобы никто не поднял голоса против твоей женитьбы, как это делаю сейчас я! Ты убил ее? Ты?

— Брось молоть чепуху, — презрительно фыркнул Перронет. — Я весь вечер был на виду, это кто угодно подтвердит.

— Ты-то, может, и был, но у тебя ведь еще и слуги есть, чтобы исполнять твои приказы.

— За любого из моих людей поручатся те, кто живут здесь, в доме твоего отца. К тому же, как ты уже слышал, женщину убили на обратном пути, когда она уже шла домой. Какой был бы для меня в этом прок? А теперь позвольте спросить вас обоих, отца и сына, — тут он требовательно возвысил голос, — по какому праву этот юнец вмешивается в замужество его близкой родственницы? По какому праву смеет он оспаривать волю ее брата и ее будущего мужа?

«Ну вот, — подумал Кадфаэль, — все и вышло наружу, хоть никто не хочет прямо назвать вещи своими именами. Перронет с его цепким умом, конечно, разгадал, какая безнадежная и запретная страсть на самом деле движет безрассудными поступками несчастного паренька. Теперь только от Росселина зависит, удастся ли в конце концов соблюсти приличия и с честью выйти из этой истории. Тяжелехонькая задача для юнца, у которого сердце рвется на части, а разум помутился от гнева и обиды. Хватит ли у него мужества со всем этим справиться?»

— По праву родича и брата, который рос вместе с ней под одной крышей и сильнее всего на свете желает, чтобы Элисенда была счастлива. Я чтил и чту волю отца и у меня нет сомнений, что он не меньше меня желает видеть ее счастливой. Но когда до моих ушей доносят весть о свадьбе, устроенной с поспешностью и в мое отсутствие, как могу я оставаться спокойным душой? Я не желаю стоять сложа руки и смотреть, как ее толкают к браку, который, быть может, ей вовсе не по сердцу. Я не допущу, чтобы ее уговорили или принудили к чему-то вопреки ее собственной воле.

— Но это не так! — горячо возразил Сенред. — Ее никто не принуждает, она сама выразила согласие и желание вступить в этот брак.

— Тогда почему было не сообщить заранее и мне тоже? Зачем дожидаться, когда дело будет сделано? Как я могу поверить в то, что твоими же собственными поступками опровергается? — Он стремительно развернулся к Перронету, его побелевшее лицо дрожало от сдерживаемого напряжения. — Сэр, я не держу на вас никакого зла. Я даже не знал, кто должен стать ее супругом. Но вы должны понять меня: трудно поверить, что все делается честно, когда это делают тайком.

— Ну, теперь уже нет никаких тайн, — отрезал Перронет. — Кто мешает тебе услышать все из собственных уст той дамы, о коей ты так печешься? Тогда ты наконец будешь доволен?

Росселин побледнел еще сильнее, чем прежде, и несколько мгновений боролся с собой, страшась лицом к лицу встретить окончательный отказ. Но выхода у него не было, и он согласился:

— Если она скажет мне, что это ее собственный выбор, тогда я не пророню больше ни слова. — Юноша, правда, не сказал, что тогда будет доволен.

Сенред повернул голову к жене, которая в продолжение всей этой сцены преданно стояла с ним бок о бок, не сводя в то же время беспокойного материнского взгляда с лица своего бедного, страдающего сына.

— Поди приведи Элисенду. Пусть скажет сама.

Едва Эмма вышла, в холле воцарилась гнетущая, напряженная тишина. Кадфаэль не мог понять, обратил ли кто-нибудь, кроме него самого, внимание на то престранное обстоятельство, что Элисенда до сих пор не сошла вниз узнать, чем вызван весь этот ночной переполох в доме. У него из головы не выходил ее образ, каким он предстал ему, когда он на пороге обернулся и окинул взглядом всех собравшихся в холле, — ее одинокая фигура, какая-то поникшая и потерянная, словно она ступила на дорогу, искренне веря, что сумеет пройти ее до конца с гордо поднятой головой, и вместо этого сбилась с пути, заблудилась и не ведает, где выход. У нее просто не хватило душевных сил справиться с этой новой, неожиданно изменившейся ситуацией. И все же удивительно, что она, хотя бы из желания рассеять мучительное неведение, не спустилась вниз вместе со всеми поскорее узнать правду — какой бы горькой она ни была, — когда вернулись участники поисков. Да знает ли она, что Эдгита мертва?..

Сенред вышел на середину тускло освещенного холла, теперь не было никакого смысла укрываться от лишних ушей за дверями солара. В дом пришла беда. Убита старая служанка. А молодая госпожа накануне своей свадьбы столкнулась с раздором и смертью. При таких обстоятельствах невозможно делить обитателей дома на хозяев и слуг, господ и челядь. Сейчас все они были одно целое, все охвачены общей тревогой и ожиданием. Все, кроме Элисенды, которая почему-то до сих пор не появлялась.

Брат Хэлвин удалился в самый темный угол и там сидел на скамье у стены, молчаливый и неподвижный, опираясь на свои костыли, отчего напоминал нахохлившуюся птицу. Его запавшие, черные глаза внимательно всматривались в каждое лицо, словно хотели разглядеть то, что скрыто от взора, понять то, что невысказано. Если он и чувствовал усталость, то виду не подавал. Кадфаэль охотно отослал бы его в кровать, но сейчас, когда над всеми нависло предчувствие беды, встать и уйти было просто невозможно. И только Элисенда не разделяла со всеми общей тревоги. Только она одна оставалась в стороне.

— Да куда же она запропастилась? — не выдержал Сенред, начиная закипать. — Сколько нужно времени, чтобы натянуть на себя платье?

Им пришлось прождать еще несколько томительных минут, прежде чем в дверях появилась Эмма — ее круглое, доброе лицо осунулось от страха и отчаяния, руки нервно теребили пояс. Из-за ее спины таращилась перепуганная Мадлин. А Элисенды по-прежнему не было и в помине.

— Она пропала, — вымолвила Эмма, слишком потрясенная и растерянная, чтобы как-то смягчить это известие. — В кровати никого, и в комнате никого, и нигде в доме ее нет. И плащ ее исчез. Йехан сбегал на конюшню — ее лошадь и упряжь тоже исчезли. Выходит, пока тебя не было дома, она сама оседлала коня и уехала тайком, совсем одна.

В первую минуту все будто онемели — брат, жених, бедный влюбленный юноша, все. Пока они тут судили да рядили, вертели так и сяк ее судьбу, она сама решила действовать и сбежала от всех сразу! Да, даже от Росселина, и он, как и все остальные, стоял словно громом пораженный и не понимал, что происходит. Сенред набычился и грозно взглянул на сына. Перронет, готовый заподозрить соперника в ком угодно, тоже впился в него недобрым взглядом, но было очевидно, что Росселин не причастен к этому безрассудству. С грустью подумал Кадфаэль о том, что еще прежде чем стало известно о смерти Эдгиты, ее таинственный уход из дому в поздний час и неизвестно какими причинами вызванная задержка не оставили камня на камне от всей непоколебимой решимости Элисенды. Никто не спорит, Перронет достойный человек и составил бы прекрасную партию, вот она и дала согласие, желая уйти с дороги Росселина и избавить его и себя от безвыходной ситуации. Но если эта жертва сулит только озлобление, опасность и вражду, а может, и гибель, тогда совсем другое дело. Элисенда подошла к самому краю, но в последний момент в ужасе отшатнулась и сняла с себя все обязательства.

— Сбежала! — выдохнул Сенред, не спрашивая, но утверждая. — Да как же могла она улизнуть никем не замеченная? Когда она ушла? А где были все ее служанки? Что же это получается — и на конюшне никого не было? Почему никто не спросил, куда она отправляется? Почему, на худой конец, нас не предупредили? — Он беспомощно потер лоб и окинул сына хмурым взглядом. — Да и куда ей было бежать, как не к тебе?

Что сказано, то сказано, назад не воротишь.

— Признавайся, ты ее где-то спрятал, а сам явился сюда и разыграл тут бурное негодование, все только затем, чтобы сокрыть свой грех?

— Опомнись, что ты говоришь! — гневно вскричал Росселин. — Я ни разу не видел ее, ни единой весточки от нее не получил и сам ничего не посылал, и ты ведь прекрасно это знаешь! Я только недавно прискакал из Элфорда той же дорогой, какой шли твои люди, и если бы она направилась этой тропой, мы бы наверняка встретились. Неужто ты думаешь, что я оставил бы ее одну посреди ночи, куда бы она ни двигалась — в Элфорд ли, сюда ли? Да если бы я с ней только повстречался, мы бы были вместе — неважно, где!

— Есть ведь и другой путь в Элфорд, не такой, кстати, опасный, — сказал Перронет. — Он, правда, подлиннее, но если ехать верхом, разницы почти никакой, а риска меньше. Если она и впрямь направилась в Элфорд, то вполне могла выбрать этот путь. Едва ли она отважилась бы поехать той тропой, по которой ушли ваши люди.

Голос его звучал надтреснуто и отчужденно, лицо было замкнуто, но он был человек практичный и не желал расходовать энергию на пустые переживания из-за какого-то сопливого мальчишки и его запретных чувств. Его позиции они не угрожали, а это было главное. Он хотел вступить в брак, уговор состоялся и предложение его было принято, и отступать он не собирался. Сейчас же требовалось все силы бросить на то, чтобы вернуть его избранницу в целости и невредимости.

— И то верно, — приободрился Сенред. — Скорей всего, так и есть. Ежели она доберется до Элфорда, с ней все будет в порядке. Но мы все равно пошлем людей вдогонку, не станем полагаться на случай!

— Я сам поеду этой дорогой! — загорелся Росселин и уже рванулся было к двери, но Перронет осадил его, резко дернув сзади за рукав.

— Ну уж нет! Чего доброго вы с ней ненароком повстречаетесь и ищи-свищи тогда обоих! Нет у меня веры к тебе. Пусть уж Сенред сам едет искать свою сестру, а я согласен дождаться, когда она появится здесь и скажет нам, как на духу, что она думает и чувствует. А уж когда все вернется на свои места, будь добр, малец, смирись со своей судьбой и не распускай больше язык.

Росселин терпеть не мог, когда кто-то хватал его за руки, но еще труднее было ему снести «мальца» от мужчины, которому он не уступал ни ростом, ни достатком, а только годами, да еще спокойной, взрослой уверенностью. Он гневно вырвал руку и отступил на несколько шагов, исподлобья глядя на Перронета.

— Если Элисенду найдут целой и невредимой и позволят ей чистосердечно высказать все, что она сама думает и чувствует — она сама, сэр, а не вы, не мой отец, не кто угодно еще, будь то хоть наш сюзерен, хоть священник, хоть король, — тогда я тоже согласен ждать здесь. Но перво-наперво, — и тут он обернулся к отцу и с вызовом и в то же время умоляюще добавил: — разыщите ее, дайте мне увидеть ее живой и здоровой и убедиться, что с ней не обошлись жестоко. Остальное сейчас значения не имеет!

— Я сам поеду! — сказал Сенред, вновь обретя привычную властность, и стремительным шагом вернулся в солар, где он оставил свой плащ.

Но судьбе было угодно распорядиться так, что больше в ту ночь из Вайверса никто не уезжал. Сенред едва успел снова натянуть сапоги, а его грумы еще снимали в конюшне седла с крючьев, как вдруг послышался отчетливый шум, — громкий окрик и ответный возглас у ворот, позвякивание упряжи и гулкий стук копыт по мерзлой земле, — и во двор въехало с полдюжины всадников.

Все, кто был в доме, хлынули к дверям посмотреть, кто это пожаловал к ним в такой неурочный час. Эдред, управляющий и двое его спутников отправились пешком и вернуться, по-видимому, должны были также, а тут, судя по звукам, прибыла целая кавалькада. На улицу потянулись факелы, за ними Сенред и Росселин, по пятам за которым неотступно следовал Перронет, да еще кое-кто из слуг.

На ветру мерцающие факелы то разгорались, то затухали, выхватывая из темноты сильную фигуру Одемара де Клари: он слез с седла и швырнул поводья подскочившему груму. Здесь же были и Эдред, и двое сопровождавших его конюхов — всем троим де Клари распорядился дать лошадей, и наконец еще три всадника из свиты Одемара. Сенред стал быстро спускаться с крыльца, чтобы приветствовать вновь прибывших.

— Милорд, — сказал он, обращаясь по всем правилам этикета к своему давнишнему приятелю и сюзерену. — Я никак не предполагал увидеть вас нынешней ночью, но ваш приезд пришелся как нельзя кстати, и я душевно рад оказать вам гостеприимство. Бог знает, сколько хлопот мы вам доставили, но Эдред уже известил вас; тут произошло убийство. Трудно поверить, чтобы кто-то решился на такое преступление в подвластном вам крае, но, увы! — это случилось.

— Слышал, слышал, — подтвердил Одемар. — Пройдем в солар. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все от начала до конца. Как бы там ни было, надо дожидаться утра. — При этих словах взгляд его упал на отлучившегося без его ведома Росселина, который в эту минуту входил в холл. Он тотчас заметил, что тот небывало хмур и замкнут, и снисходительно обронил: — А, и ты тут? Так я и думал.

Было совершенно ясно, что Одемару известна истинная причина, вынудившая Росселина покинуть родимый дом, и то, что он скорее сочувствует пареньку, хотя и не намерен потакать его безрассудству. Он крепко хлопнул юношу по плечу, когда тот поравнялся с ним, и повлек его за собой в солар. Но Росселин заартачился и порывисто схватил своего господина за рукав.

— Милорд, вы еще не все знаете! Сэр, — взмолился он, призывая на помощь отца, — расскажите же милорду скорей, прошу вас! Ведь если она и впрямь поехала в Элфорд, то куда же она запропастилась?.. Милорд, Элисенда исчезла, сбежала ночью, совсем одна, и отец считает, что она, должно быть, направилась в Элфорд — ко мне! Но я сам прискакал сюда короткой дорогой и ее не встретил. Она добралась до вас? Это так? С ней ничего не случилось? Умоляю, рассейте мою тревогу, она приехала длинной дорогой? Она в Элфорде? В безопасности?

— Ее там нет! — впервые услышав об этом новом осложнении, Одемар перевел взгляд с сына на отца и обратно и сразу понял, какие терзания они оба сейчас испытывали. — Мы только что проехали длинной дорогой и не встретили на пути ни одной женщины. Выходит, какую бы из двух дорог она ни выбрала, не ты, так мы, кто-то обязательно повстречал бы ее. А теперь пошли, — сказал он, положив руку на плечо Сенреду. — Давайте-ка сядем, только мы трое, и спокойно во всем разберемся, чтобы к рассвету у нас была какая-то ясность. Мадам, вам лучше пойти отдохнуть, до утра уж точно делать нечего, а с этой минуты я беру всю ответственность за происходящее на себя. Вам вовсе незачем нас караулить ночь напролет.

Ни у кого не могло быть сомнений в том, кто тут теперь распоряжается. Получив распоряжение удалиться, Эмма благодарно сложила руки, ласковым взглядом попрощалась с мужем и сыном и пошла прилечь и попытаться немного передохнуть до рассвета. На пороге солара Одемар еще раз окинул взглядом всех, кто был в холле, — дружелюбно, но в то же время властно, — и дал понять, что больше ни в ком не нуждается. Его глаза задержались на двух бенедиктинцах, незаметно притулившихся сбоку, и, узнав их, он слегка кивнул в знак уважения к их монашескому званию и даже улыбнулся.

— Доброй ночи, святые братья, — сказал Одемар и скрылся за дверью солара, плотно притворив ее за собой. Теперь к растревоженным обитателям Вайверса и их гостю — не желавшему сдаваться без боя жениху — добавился еще и главный хозяин здешнего графства.

Глава десятая

— Он прав, — сказал брат Хэлвин, лежа без сна в предрассветном сумраке и вновь обретя дар речи после длительного молчания, в которое он погрузился перед лицом чужого горя. — «Доброй ночи, святые братья — и счастливого пути!» Свадьба отменяется. Да и впрямь, какая свадьба без невесты? Даже объявись она вдруг, теперь этот брак не может быть заключен, как если бы ничего не случилось. Все отравлено ядом сомнения. Когда я согласился взять на себя тяжкое бремя священника — тяжкое в любых обстоятельствах! — дабы совершить обряд, у меня не было причин усомниться в том, что я действую во благо, пусть даже это благо оплачено печалью. Но теперь причин для сомнений более чем достаточно.

— Сдается мне, — заметил Кадфаэль, внимательно прислушивавшийся к негромкому голосу рассуждающего вслух товарища, который словно наощупь пробирался к верному решению, — ты не слишком огорчен, что случай освободил тебя от данного обещания.

— Нет, совсем не огорчен. Но господь свидетель, как огорчает меня гибель бедной женщины и то, что этим детям суждено страдать без надежды найти исцеление. Но я в ответе перед всевышним и не могу соединить эту девушку священными узами брака ни с одним мужчиной, если прежде не обрету уверенность в правоте такого шага — уверенность, которую я утратил. Только к лучшему, что она так внезапно исчезла и, молю бога, нашла себе безопасное пристанище. А нам, — заключил брат Хэлвин, — остается идти дальше своей дорогой. Наше пребывание здесь более не требуется. Де Клари достаточно ясно дал нам это понять. Да и Сенред вздохнет с облегчением.

— Ты, к тому же, еще не до конца исполнил свой обет, а коли причин для задержки не стало, пора трогаться в путь! — сказал Кадфаэль, обуреваемый противоречивыми чувствами: с одной стороны, он был рад сбросить с души гнет чужих забот, с другой, испытывал странную неудовлетворенность.

— Я и так задержался дольше, чем следовало. Пора мне посмотреть правде в глаза, — сказал Хэлвин с суровой беспощадностью к себе самому, — и признать, как ничтожны мои горести и какую ответственность налагает на меня тот путь, что я избрал. Я сделал этот выбор в отчаянной жажде найти спасение для себя, но теперь я знаю: до конца своих дней, сколько бы их ни было отпущено судьбой, я буду жить добродетельной жизнью, и теперь у меня есть для этого куда более достойная цель!

«Что ж, — отметил про себя Кадфаэль, — путешествие прошло для него не даром. Впервые с тех пор, как он покинул мир, снедаемый сознанием собственной вины и чувством горькой утраты, он отважился вновь в этот мир вступить, и увидел там столько боли, что его собственная боль потонула и затерялась, как капля в море. Все эти годы, пока он, не щадя себя, скрупулезно исполнял все, что приписывал священный долг и устав, его душа корчилась в муках одиночества. Только сейчас он обрел свое истинное призвание. Кто знает, может теперь, когда ему открылся божественный свет, вдруг окажется, что Хэлвин принадлежит к породе людей, из которых получаются святые…» Насчет себя Кадфаэль не заблуждался — он знал, что до таких высот ему никогда не подняться.

Вот и сейчас, в глубине души он чувствовал, что ему не хочется уезжать из Вайверса, так и не узнав, чем тут все закончится. Хэлвин сказал чистую правду: невеста исчезла, о свадьбе не может быть и речи, никаких причин задерживаться здесь долее у них нет, да и Сенреду они теперь без надобности. Он и впрямь, проводив их, вздохнет с облегчением. Но Кадфаэль не испытывал облегчения, оставляя за спиной нераскрытое убийство, поруганную справедливость, злодейство, за которое никто не понес наказания.

Конечно, и то правда, что Одемар де Клари — хозяин здешних мест, и силы и решимости ему не занимать; и на его земле только ему принадлежит право наказывать виновных в столь тяжком преступлении. И что такого мог сказать ему Кадфаэль, чего Сенред уже не сказал?

Да и что, в конце концов, Кадфаэль в сущности знал? Что Эдгита отсутствовала где-то несколько часов, прежде чем ее настигла смерть — ведь она упала на землю, уже припорошенную снегом. Что злодей подстерег ее уже на обратном пути в Вайверс. Что времени дойти до Элфорда у нее было предостаточно. Что ее не ограбили. Душегуб просто-напросто зарезал ее и скрылся. Разбойники с большой дороги орудуют иначе. Значит у кого-то была совсем другая причина лишить ее жизни. И если не затем, чтобы не дать предупредить Росселина (тогда ее убили бы на пути в Элфорд), то только затем, чтобы заткнуть ей рот прежде, чем она доберется до Вайверса. Но что еще связывает Элфорд и Вайверс, как не юный Росселин — его принудительная ссылка из родного дома на службу к Одемару? Какая другая тайна, из страха перед которой можно решиться на убийство?

Но факт есть факт: Эдгита не была у Росселина, не говорила с ним, не наведывалась она и к Одемару — ни к нему самому, ни к кому-либо еще из обитателей его дома. Получается, если она и была в Элфорде, ее никто там не видел. Как возможно такое? Ну, а если она была не в Элфорде, тогда где? Где?

Что если и он, и его хозяева ошиблись и Эдгита отправилась искать совсем другую «кошку», чтобы запустить ее в Сенредову «голубятню»?

Скорей всего, ему никогда уже не получить ответа на все эти вопросы, не узнать, что сталось с пропавшей девушкой, с несчастным влюбленным юнцом и с его почтенными родителями, у которых сердце рвется на части от горя и тревоги за них обоих. Да, жаль! Однако ничего не поделаешь, пора и честь знать, и так уж они злоупотребили гостеприимством этого дома, негоже и дальше обременять семью, где своих забот полон рот. Значит, так тому и быть: когда поутру дом проснется, им надо трогаться в путь — назад, в Шрусбери. А здесь, расставаясь с ними, никто плакать не будет. Да и пора, давно пора им домой!

Утро выдалось без солнца, но погожее, небо слегка подернулось облаками, однако никаких признаков нового снегопада заметно не было. А от давешнего снега остались кое-где узкие полосочки и пятна — вдоль стен, под деревьями и кустами. Мороз вроде тоже немного отступил. Словом, недурной денек для тех, кто намерен провести его в пути.

В доме поднялись рано и тут же все завертелось, закрутилось. Слуги Сенреда, после бессонной ночи хмурые, с мутными глазами, прекрасно понимали, что и в этот день рассчитывать на отдых им не приходится. Что бы там ни было решено на ночном совете за закрытыми дверями солара, какие бы новые догадки относительно возможного пристанища Элисенды ни возникли, Одемар в любом случае вышлет патрульные отряды, которые будут прочесывать всю округу — поедут по всем дорогам, постучатся в каждый дом: вдруг кто-то где-то видел Эдгиту и говорил с ней, а кто-то, может, заметил на тропе подозрительную одинокую фигуру ее губителя. Все больше людей заполняло двор — седлали лошадей, подтягивали подпруги и ждали приказов хозяина, — когда Кадфаэль и Хэлвин, уже готовые тронуться в путь, предстали перед Сенредом. Он стоял посреди гудящего, заполненного деловито снующими туда и сюда людьми холла и был настолько поглощен разговором со своим управляющим, что, учтиво обернувшись на приветствие монахов, какое-то мгновение смотрел на них непонимающим взглядом, как будто никогда раньше их не видел — должно быть, за более важными заботами он совсем забыл об этих гостях. Конечно, в следующую минуту он их признал, но никакой особой радости не выказал, ограничившись лишь тем, что считал своим долгом гостеприимного хозяина.

— Прошу меня простить, святые братья, за то, что вам не уделяют должного внимания. Но пусть наши домашние неурядицы вас не беспокоят, Чувствуйте себя как дома.

— Милорд, — сказал Хэлвин, — от души благодарим вас за вашу доброту, но нам пора трогаться в путь. Теперь я ничем не могу быть вам полезен. Да и спешки больше нет, коли нет тайны. А дома, в обители, нас ждут иные обязанности. Словом, мы пришла проститься с вами.

Сенред, честный от природы, не стал рассыпаться в фальшивых сожалениях и удерживать их.

— Я сам просил вас остаться, надеялся с вашей помощью исполнить то, что задумал, и все напрасно! — сказал он печально. — Я виноват, не надо было втягивать вас в такое малоприятное дело. Но поверьте хотя бы, что намерения у меня были самые благие. Идите же с миром. И пусть ваш путь будет легок.

— А вам, сэр, желаем благополучного возвращения юной леди. Господь вас сохрани во всех этих злоключениях! — сказал в ответ Хэлвин.

В отличие от Аделаис, Сенред не предложил им воспользоваться его лошадьми даже на ближайший отрезок пути. В предстоящих поисках лошади были нужны ему самому, и он не мог пожертвовать даже двумя. Он проводил их взглядом: две фигуры в рясах — один здоровый, другой калека — вышли в открытую дверь холла и стали спускаться по ступенькам. Кадфаэль поддерживал Хэлвина за локоть, готовый в любой момент подхватить его. Хэлвин крепко сжимал перекладины костылей, кисти его рук с загрубевшими мозолями были напряжены и, казалось, подстраховывают каждый его шаг. Во дворе они стороной обошли толчею сборов и постепенно добрались до ворот. Тут Сенред выпустил их из виду и с облегчением подумал, что хоть одной заботой стало меньше. Уже в следующее мгновенье его усталый, но по-прежнему решительный взор обратился на тех, кто оставался с ним. Росселин, переминаясь от нетерпения и теребя в руках поводья, то и дело поглядывал на крыльцо, проверяя, не появился ли там его отец или Одемар, чтобы дать команду по седлам. Он озабоченно взглянул на приближавшихся монахов, тут же, потеплев, пожелал им доброго утра и сумел даже согнать с лица так не шедшую к нему гримасу беспокойства и улыбнуться.

— Что, решили нас покинуть? И правильно. Надеюсь, дорога не будет тяжелой.

— А тебе, молодой человек, желаем благополучного исхода в твоих поисках.

— Благополучного для кого — для меня? — При этих словах на лицо паренька снова нашла черная туча. — На это мне рассчитывать не приходится.

— Если ты найдешь ее целой и невредимой и не мужней женой — супротив ее воли, — и этого довольно. На большее рассчитывать ты вряд ли вправе. До поры до времени, — осмотрительно добавил Кадфаэль. — Учись довольствоваться тем, что имеешь, и быть за это благодарным богу, а там, кто знает, может и тебе воздастся.

— Твоими бы устами да мед пить! — безутешно сказал Росселин. — Но ты говоришь так из добрых чувств ко мне, и я ценю это.

— Куда вы первым делом направитесь, с чего начнете поиски Элисенды? — полюбопытствовал брат Хэлвин.

— Один отряд поскачет в Элфорд — вдруг она все-таки каким-то чудом сумела добраться туда, ни на кого из нас не наткнувшись. Ну, а остальные будут объезжать все окрестные поместья, расспрашивать, не слыхал ли кто о ней и об Эдгите тоже, конечно. Она не могла уехать далеко. — Он искренне оплакивал гибель Эдгиты и кипел от ненависти к ее убийце, но сейчас у него на уме была только «она» — Элисенда.

Они оставили его изнывать от нетерпения и жажды действий: ни дать, ни взять горячий жеребчик, что играет и бьет копытом под седлом, не в силах дождаться, когда его пустят вскачь.