Детектив Рой Грейс - Умри завтра

Питер Джеймс

Умри завтра

С глубоким почтением посвящается памяти Фреда Ньюмена

1

Сьюзен ненавидит этот мотоцикл. Постоянно твердит о смертельной опасности – якобы ничего нет хуже гонок на мотоциклах. А Нат с большим удовольствием снова и снова указывает, раздражая ее, что она фактически допускает статистическую ошибку. Опасней всего кухни. Вероятность погибнуть там больше всего.

Как врач реанимационного отделения, он ежедневно в том убеждается. Бывают, конечно, тяжелые мотоциклетные аварии, только нет никакого сравнения с несчастными случаями на кухнях.

Ткнув вилкой в кусок хлеба в тостере, люди гибнут от электрошока; падая с кухонной табуретки, ломают шею; подавившись, задыхаются насмерть; умирают от пищевого отравления… Нат особенно любит рассказывать о пострадавшей, доставленной в Королевскую больницу графства Суссекс, где он работает – или, скорее, по его выражению, ишачит, – которая полезла прочистить засорившуюся посудомоечную машину и напоролась глазом на нож.

Мотоциклы вовсе не опасны, даже его красная зверюга «хонда-файерблейд», способная за три секунды разогнаться до шестидесяти миль в час, о чем он постоянно напоминает. Проблему представляют только другие водители на дороге. Но за ними просто надо бдительно следить, вот и все. Кроме того, «файерблейд» выбрасывает гораздо меньше проклятых выхлопных газов, чем допотопная «ауди» Сьюзен.

Но Сьюзен пропускает все его доводы мимо ушей.

Не обращает внимания и на его вечные стоны по поводу необходимости проводить Рождество – до которого остается всего пять недель, – с ее неукротимыми, по его убеждению, и необузданными родителями. Покойная мать старательно внушала Нату, что выбирают друзей, но не родственников. Совершенно верно, черт побери.

Он где-то вычитал, будто мужчина ждет, что после свадьбы жена не изменится, а женщина первым делом старается переделать мужа.

В этом Сьюзен Купер вполне преуспела, используя самое смертоубийственное орудие женского арсенала – шестимесячную беременность. Нат, конечно, гордится до чертиков, но с глубоким отчаянием понимает, что отныне придется жить реальной жизнью. Сменить «файерблейд» на более практичное транспортное средство. На какую-нибудь легковушку-универсал или микроавтобус. Или на дизельно-электрический гибрид, который удовлетворил бы социальные и светские претензии Сьюзен. Господи помилуй!

Что за радость в подобной езде?

Вернувшись домой лишь под утро, он, зевая, сидел в маленьком коттедже в Родмелле, в десяти милях от Брайтона, глядя в утренних новостях на смертоносные бомбежки Афганистана. На экране 8:11, на наручных часах 8:09, а в сознании глухая ночь.

Отправил в рот ложку воздушных пшеничных хлопьев, запил апельсиновым соком и черным кофе, побежал наверх, поцеловал Сьюзен, похлопал на прощание по вздувшемуся животику.

– Езди осторожно, – предупредила она.

«Думаешь, я неосторожно езжу?» – мысленно хмыкнул он и сказал вместо этого:

– Люблю тебя.

– Я тоже. Звони.

Нат снова поцеловал жену, спустился, надел шлем и кожаные перчатки, вышел в морозное утро, вывел из гаража тяжелую красную машину, звучно захлопнул за собой дверь. Хотя земля примерзла, дождя давно не было и дороги не покрыла коварная черная наледь. Рассвет едва брезжил.

Он взглянул вверх на занавешенное окно спальни и в последний раз в жизни нажал кнопку стартера любимого мотоцикла.

2

Линн Беккет позвонила в подъезде медицинского кабинета, ясно осознавая, что доктор Росс Хантер – одна из немногочисленных постоянных величин в ее жизни. Фактически, если честно сказать, трудно припомнить что-нибудь другое столь же постоянное. За исключением неудач. Беды определенно преследуют. Она всегда умела совершать ошибки. Поистине блистательно. Запросто может угробить всю Англию.

Если описывать жизнь в двух словах, то получится череда катастроф протяженностью в тридцать семь лет, начавшихся с мелочей вроде отсеченного дверцей машины кончика указательного пальца в семилетнем возрасте и неуклонно с тех пор усложнявшихся. Сначала Линн не оправдала ожиданий родителей, потом мужа, теперь в качестве матери-одиночки искусно обманывает ожидания дочери.

Приемная доктора Хантера располагалась в большой эдвардианской вилле на тихой Хоув-стрит, которая некогда вся была жилой. Множество великолепных домов рядовой застройки давно снесены, вместо них выросли блочные многоквартирные ульи, а в уцелевших зданиях разместились конторы, врачебные кабинеты.

Линн вошла в знакомый вестибюль с запахом политуры со слабой примесью антисептиков, увидела в дальнем конце за столом секретаршу, которая разговаривала по телефону, и прошмыгнула в комнату ожидания.

За пятнадцать с лишним лет в просторной, но сумрачной комнате ничего не изменилось. На столике лежит свежий номер «Таймс», но в таком состоянии на газете не сосредоточишься. После вчерашнего звонка секретарши доктора Хантера с просьбой явиться утром пораньше Линн даже глаз не сомкнула. Потом ее затрясло от резко упавшего сахара в крови. Лекарство она приняла, но за завтраком с неимоверным усилием проглотила лишь ложку.

Усевшись на краешке жесткого стула с прямой спинкой, Линн полезла в сумочку, нашла пару таблеток глюкозы, сунула в рот. Зачем доктор Хантер ее срочно вызвал? Из-за результатов анализа крови, сделанного на прошлой неделе, или – скорее всего – из-за Кейтлин? В прежних пугающих случаях, когда она, например, обнаружила у себя на груди уплотнение или с ужасом увидела в безобразном поведении дочери признаки мозговой опухоли, он звонил сам, сообщая хорошие новости о биопсии, сканировании, анализах, – нечего беспокоиться. Словно можно когда-нибудь не беспокоиться насчет Кейтлин.

Когда дочке исполнилось девять, у нее впервые обнаружили заболевание печени. С тех пор они обе как будто находятся в длинном темном туннеле. Бесконечные визиты к специалистам. Анализы. Короткие периоды в больнице здесь, в Суссексе, и более долгие – один почти на год – в специализированном печеночном отделении Королевской больницы Южного Лондона. Операции по имплантации эндопротезов в желчные протоки. Операции по их удалению. Бесчисленные переливания крови. Кейтлин так обессилела от болезни, что регулярно засыпала в классе. Не смогла играть на любимом саксофоне, когда ей стало трудно дышать. В подростковом возрасте начала озлобляться, проявлять непослушание, и чем дальше, тем больше. Постоянно требует объяснения – почему яТ..

Линн не может ответить на этот вопрос.

Уже не сосчитать, сколько раз она сидела в ужасе в отделении скорой помощи Королевской больницы графства Суссекс, пока медики занимались ее дочерью. В тринадцать лет та стащила из домашнего бара бутылку водки, после чего пришлось промывать желудок. В четырнадцать свалилась с крыши, накурившись гашиша. В другой раз явилась в спальню матери в два часа ночи с остекленевшими глазами, обливаясь потом и стуча в ознобе зубами. Сообщила, что какой-то подонок в Брайтоне дал ей таблетку экстези и у нее болит голова.

Доктор Хантер всякий раз приезжал в больницу, сидел с Кейтлин, пока не убеждался, что опасность миновала. Это не входит в его обязанности, да такой уж он человек.

Дверь открылась, он вышел – высокий, элегантный, в костюме в тонкую полоску, с прекрасной осанкой. Приятное лицо обрамляют волнистые волосы цвета перца с солью, ласковые заботливые зеленые глаза частично прячутся за стеклами очков в форме полумесяца.

– Линн! – сказал он. Его обычно сильный звонкий голос прозвучал нынче утром непривычно глухо. – Зайдите.

У Росса Хантера две резко различные манеры приветствовать пациентов. За все годы Линн видела только теплую искреннюю улыбку, которая говорит: рад снова вас видеть. Прежде на его лице никогда не было тоскливой гримасы с прикушенной нижней губой, которую он ненавидит и держит в чулане.

Сегодня она вышла на свет.

3

Констебль Тони Омотосо пригнулся за машиной с лазерным радаром, положенным для удобства на крышу, и нацеливал красную точку на передние номерные знаки автомобилей, заподозренных в превышении скорости. Засек табличку «тойоты». На датчике сорок четыре мили. Водитель, заметив инспекторов, притормозил. Строгая инструкция допускает превышение лимита на десять процентов. «Тойота» проехала, сияя задними огнями. Белый фургон «транзит» – сорок три мили. Черный мотоцикл «харлей» перекрыл предел в разы, но Тони не успел поймать его вовремя. Слева от него ежился на холоде коллега из дорожной полиции констебль Йен Аппертон, длинный, тощий, в фуражке и желтой куртке, издалека бросающейся в глаза, готовый по сигналу немедленно сорваться с места. Оба замерзали.

Аппертон посмотрел вслед «харлею». Он обожает мотоциклы любой марки, сам мечтает сесть на полицейский мотоцикл. Впрочем, «харлей» для прогулок. Истинная его страсть – высокоскоростные гоночные машины вроде БМВ, «судзуки», «хонды-файерблейд», которые на поворотах надо класть набок, а не просто вертеть ручки, как обыкновенное рулевое колесо.

Заметивший их водитель красного «дукати» почти ползет. А субъект за рулем битой зеленой «фиесты» явно проглядел полицейских.

– «Фиеста»! – крикнул Тони. – Пятьдесят две!

Констебль Аппертон выскочил, подал знак остановиться. Хозяин «фиесты» то ли нечаянно, то ли сознательно промчался мимо.

– Ладно, поехали. – Он повторил по буквам прочитанный номер W 432 CPN и прыгнул за руль.

– Сукины дети!

– Говенные задницы!

– Почему не ловите настоящих преступников?

– Вот именно. Чем за лихачами гоняться, мать вашу.

Тони Омотосо оглянулся на двух горланивших юнцов, лениво шагавших мимо.

«Потому, – ответил бы он, – что на дорогах Англии каждый год гибнет три с половиной тысячи человек по сравнению с пятью сотнями от насильственной смерти. Потому что мы с Йеном каждый день недели, будь он проклят, подбираем на дороге мертвых и искалеченных такими сволочами, как вот этот водитель «фиесты».

Но отвечать некогда. Коллега уже забросил на крышу синюю мигалку, включил сирену. Тони положил на заднее сиденье лазерный радар, сел спереди, захлопнул дверцу и еще не успел защелкнуть ремень безопасности, как Аппертон до отказа выжал акселератор.

Рывок отозвался в желудке, адреналин вскипел, спина вжалась в кресло. Одна из прелестей службы в дорожной полиции. Укрепленный на приборной доске монитор автоматического определителя номеров с писком выдал информацию о «фиесте». Пошлины не уплачены, страховки нет, машина зарегистрирована на водителя, лишенного прав.

Аппертон вильнул на другую полосу, быстро догоняя правонарушителя.

Тут затрещала рация.

– Отель-танго-четыре-два?

– Да-да, слушаю, – подтвердил Омотосо.

– Получено сообщение о серьезном столкновении на дороге, – объявил диспетчер. – Мотоцикл и легковая машина на пересечении Колдин-Лейн с Дитчинг-роуд. Можете подъехать?

«Проклятье», – мысленно выругался Тони, не желая упускать «фиесту».

– Да, – сказал он, – нам по дороге. Сообщите брайтонским патрулям: «форд-фиеста» зеленого цвета, номер дабл-ю четыре-три-два серна-папа-ноябрь, движется к югу по Льюис-роуд на большой скорости. Есть подозрение, что водитель лишен прав.

Приказывать напарнику разворачиваться не пришлось. Аппертон уже резко затормозил, сверкнул правым поворотником, отыскивая щелку во встречном потоке машин.

4

Мэл – Малькольм Беккет – почуял приближавшийся запах моря, когда его тридцатилетний синий автомобиль остановился у светофора на съезде с автомагистрали. Похоже, океанская соль, как наркотик, течет в его венах – ее надо нюхнуть после каждого перерыва. После вступления в Королевский флот в качестве инженера-стажера его жизнь отдана морю. Десять лет в военно-морском флоте, потом двадцать один год в торговом.

Он любит Брайтон, где родился и вырос, за его близость к морю, но особенно счастлив, когда ступает на борт судна. Сегодня кончается трехнедельный отпуск на берегу, начинаются три недели в море на драге «Арко Ди», где он служит главным инженером. Не так давно, с грустью подумал Мэл, он был самым юным главным инженером во всем торговом флоте, а теперь, в сорок семь, стремительно превращается в ветерана, старого морского волка.

Точно так же, как на любимом судне, ему знакома каждая заклепка, каждый болт и гайка в машине, которую он разбирал и опять собирал незапамятное множество раз. Любовно прислушиваясь к ленивому урчанию мотора, Мэл как будто расслышал легкое постукивание. Надо будет проверить клапаны.

– Все в порядке? – спросила Джейн.

– А? Да. Абсолютно.

Выдалось прекрасное утро. Ослепительно-голубое небо, ни ветерка, море тихое, как мельничная запруда.

После поздних осенних штормов, изрядно подпортивших последние дни на борту в прошлый раз, погода утихомирилась, по крайней мере на сегодня.

– Будешь по мне скучать?

Он обнял ее за плечи, стиснул.

– Безумно.

– Врун!

Мэл поцеловал ее.

– Скучаю каждую секунду в разлуке.

– Чушь собачья!

Он опять ее чмокнул.

Загорелся зеленый, она вывернулась из объятий, включила первую передачу и быстро поехала вниз.

– Действительно, очень трудно соперничать с судном.

Он ухмыльнулся.

– Нынче утром мы потрясающе трахнулись.

– Хорошо бы продолжить.

– Обязательно.

Повернули налево, обогнули с дальнего конца Хоувскую лагуну – два искусственных озера, где люди катаются на лодках, обучаются виндсерфингу, пускают модели кораблей. Дальше к восточной стороне гавани примыкает жилая улица с белыми домами в мавританском стиле с видом на море, принадлежащими богатым знаменитостям, включая Хизер Миллс[1].

Соль в воздухе стала еще ощутимее, к ней примешались сернистые испарения, запахи нефти, канатов, смолы, краски, угля.

Шорэмская гавань на западной окраине Брайтона и Хоува представляет собой бухту длиной в милю, огороженную с обеих сторон складами пиломатериалов, пакгаузами, заправочными станциями, хранилищами разнообразных механизмов, наряду с причалами для яхт и россыпью частных и многоквартирных домов. Некогда здесь был оживленный торговый порт, но с увеличением габаритов контейнеровозов, ставших слишком крупными для бухты, гавань приобрела иной характер.

В нее по-прежнему постоянно заходят танкеры, грузовые, рыбацкие суда, но чаще всего коммерческие драги, которые добывают с морского дна песок и гравий для строительной индустрии.

– Что будешь делать в следующие три недели? – спросил Мэл.

Доверие к оставленным на берегу женам – вечная проблема моряков. Когда Мэл пришел в Королевский военно-морской флот, его просветили, что, как только мужья отправляются исполнять служебный долг, некоторые жены выставляют в переднем окне пачку стирального порошка ОМО, что означает Old Man Overseas[2].

– Репетировать с Джеммой Рождественскую пьесу[3], которую ты как раз не увидишь. И у Эми каникулы на две недели. Заставлю ее в доме прибрать.

Эми – одиннадцатилетняя дочка Джейн от первого брака. Мэл отлично с ней ладит, хотя между ними все время стоит нечто вроде невидимого барьера. С Джеммой, их совместной шестилетней дочерью, они гораздо ближе. Эта замечательная маленькая особа беспредельно любящая и сообразительная. Полная противоположность странной и непонятной, отчужденной больной дочери от первой жены, которую он любит, но, невзирая на все усилия, не чувствует настоящей привязанности. Жалко, что не удастся увидеть, как Джемма изображает Деву Марию, хотя Мэл давно привык чем-то жертвовать ради избранной профессии. Подобные жертвы стали одной из главных причин развода с первой женой и поводом для постоянных раздумий о верности.

Какая разница между двумя женщинами!

Джейн – психотерапевт, специалист по фобиям, – сразу же объявила, что ценит свою независимость и охотно воспользуется трехнедельной свободой, а он, возвращаясь домой, будет любить ее еще сильнее.

Линн – служащая агентства по взысканию долгов – без конца в нем нуждалась. Слишком сильно нуждалась. Одно дело быть желанным и любимым, но быть жизненно необходимым женщине – совсем другое. Именно эта критическая потребность в конце концов их развела. Он надеялся – собственно, они оба надеялись, – что ситуация переменится с рождением ребенка. Но этого не случилось.

Фактически стало лишь хуже.

Вспыхнули тормозные огни, машина замедлила ход, пропуская нагруженный досками грузовик, прогромыхавший мимо, повернула направо в открытые ворота «Солент эгригит» и встала перед будкой охраны.

Мэл вылез в белой робе и морских резиновых сапогах, откинул задний борт, вытащил большую мягкую сумку, надел защитный шлем-каску. Наклонился к окну, долго и крепко поцеловал на прощание Джейн. За семь лет совместной жизни взаимная страсть не угасла – один из плюсов регулярных разлук на три недели.

– Люблю тебя очень, – шепнул он.

– А я еще больше, – шепнула она в ответ и снова поцеловала его.

Мэл – высокий, гибкий, сильный, симпатичный мужчина с честным открытым лицом, короткими редеющими светлыми волосами – принадлежал к тому типу людей, которые с первого взгляда завоевывают симпатию и уважение окружающих. Такой ничего не держит под спудом – что видишь, то и имеешь.

Войдя в будку, расписавшись в регистрационной книге, обменявшись любезностями с охранниками, он погрузился в другие заботы. Двигатель на правом борту «Арко Ди» почти отработал двадцать тысяч часов, приближаясь к установленному компанией пределу. Надо рассчитать оптимальный момент для замены. Сухие доки закроются на приближающиеся рождественские праздники, но владельцев «Арко Ди» не интересуют каникулы. Если бы Мэл потратил на судно девятнадцать миллионов фунтов стерлингов, его, может быть, тоже не интересовали бы. Хозяевам надо, чтобы драга работала круглый год с минимальным простоем.

Лениво шагая по пристани к черному корпусу драги с оранжевой надстройкой, он блаженно не ведал о том, что их ждет в этом рейсе, до начала которого оставалось всего два часа, и о губительных последствиях будущей находки для его собственной жизни.

5

Росс Хантер указал Линн на одно из двух больших черных кожаных кресел перед своим столом, она села, не сняв пальто, поставив на пол сумочку. Лицо у него по-прежнему напряженное, очень серьезное. Таким она его еще не видела и поэтому адски нервничает. Зазвонил телефон. Доктор ответил, извинившись жестом и добавив взглядом, что это ненадолго. Разговаривая, поглядывал на экран ноутбука.

Завершив разговор, он записал что-то, еще раз покосился на ноутбук, потом сосредоточился на Линн, заговорил мягким озабоченным тоном:

– Спасибо, что пришли. Я решил лучше с вами сначала увидеться наедине перед встречей с Кейтлин.

Он явно нервничал.

– Правильно, – шепнула она беззвучно, одними губами. Рот и горло словно забиты промокательной бумагой.

Росс Хантер вытащил из одной стопки карточку, положил на стол, открыл, поправил очки со стеклами-полумесяцами, несколько секунд читал, как бы выгадывая время.

– Я получил от доктора Грэнджера результаты последних анализов, и, боюсь, дело плохо, Линн. Они свидетельствуют об ухудшении функций печени.

Доктор Нил Грэнджер, местный консультант-гастроэнтеролог, наблюдал Кейтлин последние шесть лет.

– В частности, сильно повысился уровень энзимов, – продолжал Хантер. – Особенно гамма-гонадотропина. А тромбоцитов совсем мало – их число резко упало. Часто видите у нее синяки?

– Да… – кивнула Линн. – И при порезах кровь долго не останавливается. Уровень энзимов сильно повышен? – За годы общения по Интернету с лечившими Кейтлин врачами она накопила немало познаний. Достаточно, чтобы понять, когда следует беспокоиться, но недостаточно, чтобы принять надлежащие меры.

– Ну, при нормальной печени должен быть около сорока пяти. Анализы, сданные месяц назад, показывали тысячу пятьдесят. Последние – три тысячи. Доктор Грэнджер весьма озабочен.

– Что это значит, Росс? – глухо прохрипела Линн. – Что означают такие высокие показатели?

Он взглянул на нее сочувственно, но твердо:

– Доктор Грэнджер подозревает осложнение желтухи. И энцефалопатию. Говоря на простом языке, организм отравлен токсинами. У нее ведь все чаще случаются галлюцинации?

Линн кивнула.

– В глазах туманится?

– Иногда.

– Зуд?

– С ума сводит.

– По правде сказать, Кейтлин больше не реагирует на лечение. У нее необратимый цирроз.

Чувствуя глубоко в душе темную тяжесть, Линн отвернулась к окну, мрачно глядя в стекло. На пожарную лестницу. На зимние скелеты деревьев. Все мертвое. Как и она сама внутри.

– Как Кейтлин сегодня? – спросил доктор.

– Ничего. Немножечко куксится. Жалуется на зуд. Почти всю ночь не спала, расчесывала руки и ноги. Говорит, моча очень темная. Живот вздут, что ее особенно бесит.

– Могу дать таблетки для выведения жидкости. – Доктор сделал пометку в карточке Кейтлин, и Линн вдруг преисполнилась негодования. Разве при этом достаточно записи в чертовой карточке? И почему он не пользуется компьютером?

– Росс… вы говорите о резком падении тромбоцитов… как… что… я хочу сказать, как это остановить? То есть повернуть обратно… Что произошло?

Доктор поднялся из-за стола, подошел к книжной полке от пола до потолка, вернулся с коричневым клинообразным предметом, расчистил на столе место, поставил.

– Вот как выглядит печень взрослого человека. У Кейтлин она чуточку меньше.

Линн посмотрела, как уже смотрела тысячу раз. Росс начал рисовать на странице блокнота нечто вроде многочисленных головок капусты-брокколи. Линн терпеливо слушала объяснения о работе желчных протоков, но, когда рисунок был закончен, узнала не больше того, что и так уже знала. Вдобавок сейчас ее интересовал всего один вопрос.

– Должен быть какой-то способ, – заявила она, но без полной уверенности. Словно поняла – словно они оба поняли, – что после шести лет возникавших и исчезавших надежд подошло, наконец, неизбежное.

– Боюсь, процесс необратимый. По мнению доктора Грэнджера, есть риск опоздать.

– Что это значит?

– Она не реагирует ни на какое лечение, других способов не существует.

– Должны быть! Диализ?..

– При почечной недостаточности – да, но не при печеночной. Эквивалента нет.

Доктор Хантер помолчал.

– Почему, Росс? – требовательно спросила Линн.

– Потому что функция печени очень сложна. Я сейчас нарисую разрез, покажу…

– Не надо мне больше дерьмовых рисунков! – выкрикнула она и заплакала. – Хочу только, чтобы моему ребенку стало лучше. Вы должны что-то сделать!.. Что же будет, Росс? – всхлипнула Линн.

Он прикусил губу.

– Нужна трансплантация.

– Пересадка? Черт возьми, ей всего пятнадцать! Пятнадцать…

Он кивнул, ничего не сказав.

– Простите… я не на вас кричу… – Линн полезла в сумочку за носовым платком, вытерла глаза. – Бедняжка уже столько вынесла. Трансплантация?.. В самом деле единственный выход?

– К сожалению, да.

– А иначе?

– Говоря грубо, Кейтлин не выживет.

– Сколько у нас времени?

Доктор беспомощно всплеснул руками.

– Этого я сказать не могу.

– Недели? Месяцы?

– Максимум несколько месяцев. Может быть, меньше, если состояние и дальше будет ухудшаться такими же темпами.

– Трансплантация очень рискованна?

– Я бы солгал, утверждая, что нет. Главная проблема – найти подходящую печень. Доноров не хватает.

– А у нее еще редкая группа крови… – добавила Линн.

Доктор Хантер заглянул в свои записи и кивнул:

– Да. АВ отрицательная. Редкая – такая примерно у двух процентов населения.

– Группа крови имеет большое значение?

– Имеет, но в точных критериях я не уверен. Возможна перекрестная совместимость.

– Я… могу ей отдать свою печень?

– Возможно, частично, какую-то долю. Но у вас должна быть совместимая кровь, и, по-моему, вы не такая уж крепкая.

Он поискал другую карточку.

– У вас группа А положительная. Я не знаю. – Доктор Хантер слабо улыбнулся, с симпатией, но почти безнадежно. – Доктор Грэнджер скажет точнее. И заодно оценит влияние вашего диабета.

Ее испугала неожиданная растерянность и беспомощность человека, которому она привыкла полностью доверять.

– Замечательно, – горько фыркнула Линн.

Еще одна нежеланная памятка о распавшемся браке. Поздно проявившийся диабет мог быть спровоцирован стрессом, как объяснял доктор Хантер. Поэтому невозможно утешиться даже вкусной едой.

– Значит, Кейтлин должна ждать смерти человека с подходящей группой крови? Это вы хотите сказать?

– Вероятно. Если у вас нет родственников или близких друзей с подходящими данными, которые согласятся стать донорами.

В душе возродилась надежда.

– Такое возможно?

– Размеры имеют значение. Донор должен быть крупным.

Единственный известный и сразу пришедший на память мужчина крепкого сложения – Мэл. Но у него такая же группа крови, как у самой Линн, – это выяснилось, когда они оба, как сознательные граждане, стали постоянными донорами.

Она быстро мысленно прикинула. В Соединенном Королевстве шестьдесят пять миллионов жителей. Допустим, сорок пять миллионов подростки. Значит, два процента составляют около девятисот тысяч. Куча народу. Наверняка каждый день умирают люди с отрицательной группой АВ.

– Будем в очереди стоять? Как стервятники? Ждать чьей-то гибели? Вдруг Кейтлин свихнется от подобной мысли? Вы ее знаете. Она не выносит насильственной смерти. Дергается, когда я мух бью на кухне!

– Приведите ее ко мне. Если угодно, встречусь с ней прямо сегодня попозже. Родственники погибших, чьи органы были переданы другим, часто утешаются мыслью, что смерть близких послужила благородной цели. Если желаете, я попробую ей объяснить.

Линн вцепилась в ручки кресла, стараясь прогнать страхи.

– Даже не верится, что я об этом думаю, Росс. Никогда не была жестокой, никогда не любила бить мух на кухне. А теперь сижу и реально хочу чьей-то смерти…

6

Констебль Йен Аппертон осторожно протиснул полицейский БМВ мимо зада брюзжавшего автобуса, намертво застрявшего в конце очереди, выбрался, наконец, на дорогу и, воя сиреной, погнал машину по встречной полосе.

Констебль Тони Омотосо молча сидел рядом с ним, присматривая за автомобилями на тот случай, если какой-нибудь водитель в нетерпении решится на глупость – прорваться или развернуться. Но водители либо ослепли, либо не слышали сирену, оглушенные чересчур громкой музыкой, только поглядывали в зеркало да приглаживали волосы. Тони Омотосо, как всегда, испытывал тревогу и напряжение, направляясь к месту дорожного происшествия, – именно так теперь на изменчивом полицейском лексиконе именуется авария. Никогда не знаешь, что увидишь.

БМВ приблизился к вершине холма, к проклятой развязке с крутым поворотом на Дитчинг-роуд, которая пересекает Колдин-Лейн с востока на запад. Перед шеренгой машин стоял синий «ренджровер» с включенными аварийными огнями. Неподалеку поперек дороги развернулся белый БМВ-кабриолет старой модели с открытой водительской дверцей. Внутри никого. За дверцей большая треугольная вмятина, заднее колесо просело, заднее стекло разбито. Дальше толпятся люди. Увидели подъезжающий полицейский автомобиль, посторонились.

В открывшемся проеме Омотосо увидел маленький белый «форд». Рядом с ним на земле распростерся орлом неподвижный мотоциклист, из-под черного шлема течет струйка темно-алой крови, образуя лужицу на дороге. Возле него стоят на коленях двое мужчин и женщина. Один вроде пробует с ним разговаривать. Поблизости валяется красный мотоцикл.

– Снова «файерблейд», – мрачно и почти неслышно пробормотал Аппертон, останавливаясь.

«Хонда-файерблейд» – классическая машина «заново родившихся» байкеров, излюбленный мотоцикл сорокалетних олухов, которые гоняли на нем в юности, а когда заработали деньги, жаждут опять сесть в седло. Им, конечно, нужна максимальная скорость, хоть они по-настоящему не понимают, насколько быстрее – и непослушнее – стал мотоцикл за прошедшие годы. Согласно скорбной статистике, подтвержденной ежедневными наблюдениями Тони Омотосо, Йена Аппертона и десятков других офицеров дорожной полиции, главную группу риска составляют не тинейджеры без царя в голове, а бизнесмены среднего возраста.

Омотосо сообщил по радио о прибытии на место и услышал в ответ, что «скорая» и пожарные уже едут.

– Нам скорей нужен инспектор дорожной полиции, – сказал он диспетчеру и продиктовал позывные дежурного офицера.

Констебли вышли из машины, максимально быстро и внимательно оглядывая сцену. На службе Тони Омотосо усвоил одно – никогда не делай поспешных заключений об обстоятельствах несчастного случая. Однако, судя по тормозному пути, положению автомобиля и мотоцикла, похоже, машина оказалась на пути мотоцикла, который наверняка несся на бешеной скорости, если причинил такие повреждения и развернул машину поперек дороги.

– Выскочила дура трахнутая! Прямо на него налетела! – прокричал мужской голос. – У него не было ни единого шанса!

Полицейские бросились к мотоциклисту. Омотосо протиснулся между столпившимися вокруг него людьми, опустился на колени.

– Он без сознания, – проговорила женщина.

Тонированный солнцезащитный щиток шлема опущен. Известно, что пострадавшего по возможности лучше вообще не трогать. Констебль с предельной осторожностью поднял щиток, прикоснулся к лицу, раздвинул губы, сунул палец, нащупал язык.

– Вы меня слышите, сэр? Слышите?

Йен Аппертон у него за спиной спросил:

– Кто водитель БМВ?

К нему шагнула женщина лет за сорок, с белым как простыня лицом, с мобильным телефоном в руке. Вид крикливый – вытравленные волосы, джинсовая куртка с меховой опушкой, джинсы, замшевые ботинки.

Трясясь в шоке, она робко заговорила хриплым голосом заядлой курильщицы:

– Я… Ох, черт, черт, черт!.. Я его не видела. Несся как ветер. Я его не видела. Дорога была пустая…

Опытный полицейский приблизился, принюхался к дыханию. Чутье у него острое, без труда улавливает следы вчерашней попойки. Возможно, слабый запах перегара присутствует, хотя точно не скажешь, тем более что его забивает мятная жвачка и застарелая вонь табака.

– Сядьте, пожалуйста, в мою машину на переднее сиденье. Я через пару минут подойду, – сказал Аппертон.

– Прямо в лоб налетела, – почти недоверчиво объяснял мужчина в анораке. – Я сразу за ним ехал.

– Буду очень признателен, если вы назовете свою фамилию и адрес, сэр, – попросил констебль.

– Конечно. Вылетела прямо в лоб. Не подумайте, сам он тоже не ехал, а мчался, – оговорился мужчина. – Я был в «ренджровере», – он ткнул пальцем в свой автомобиль, – а мотоцикл буквально промелькнул мимо за долю секунды.

Аппертон увидел подъезжавшую «скорую».

– Сейчас вернусь, сэр, – предупредил он и поспешил навстречу санитарам.

7

Празднества в этом году начинаются рано. В среду утром в четверть девятого суперинтендент Рой Грейс сидел в своем кабинете, нянча похмелье. Никогда от него не страдал, в любом случае крайне редко, а в последнее время оно становится обычным явлением. Может, возраст – в августе стукнет сорок. А может быть…

Что?

Понятно – надо успокоиться, взять себя в руки. Впервые за девять лет после исчезновения жены Сэнди у него сложились прочные отношения с поистине обожаемой женщиной. Недавно получил повышение, возглавил отдел тяжких преступлений; основное препятствие на карьерном пути – никогда его не любившая заместительница главного констебля Элисон Воспер – перебирается на другой конец графства на должность помощницы главного констебля.

Почему же, непрерывно гадает Грейс, он часто просыпается, чувствуя себя полным дерьмом? Зачем вдруг безрассудно напился?

Возможно, потому, что Клио, которой скоро тридцать, тайно – а иногда и явно – надеется услышать предложение. Он уже фактически съехался с ней и с Хамфри – псом смешанных кровей. Отчасти из-за того, что на самом деле хочется быть с ней рядом, отчасти из-за того, что друг и коллега сержант Гленн Брэнсон, семейная жизнь которого висит на волоске, уверенно становится постоянным обитателем дома Грейса. При всей любви к Гленну они абсолютно несовместимы в реальной жизни, поэтому легче оставить его у себя, хотя больно видеть, во что он превратил жилье, особенно драгоценную коллекцию виниловых пластинок и лазерных дисков.

Грейс выпил вторую за утро чашку кофе, открутил пластмассовую крышечку бутылки с газированной водой. Вчера вечером был в китайском ресторане на рождественском ужине сотрудников городского морга Брайтона и Хоува, потом вместо того, чтобы благоразумно вернуться домой, отправился вместе со всеми в казино «Рандеву», перебрал коньяка, чреватого особенно тяжким похмельем, стремительно проиграл пятьдесят фунтов в рулетку и еще сто двадцать в блек-джек, пока Клио, к счастью, его не утащила.

Взяв за правило к семи утра сидеть за рабочим столом, явился в кабинет всего десять минут назад и пока сумел решить единственную задачу, кроме собственноручного приготовления кофе, – включил компьютер. Сегодня снова вечеринка в честь проводов на пенсию главного суперинтендента Джима Уилкинсона.

Стиснув обеими руками кофейную кружку, Грейс недовольно заметил, что они дрожат. Проклятье, сколько ж вчера было выпито? Судя по туманным воспоминаниям, Клио вообще ничего не пила, и очень хорошо, потому что сумела отвезти его домой. Черт побери, даже не вспомнить, занимались ли они любовью.

Он снял со спинки кресла пиджак, натянул, посмотрел на монитор, прокрутил круглосуточную сводку происшествий, зарегистрированных в Брайтоне и Хоуве. Добавляются новые сообщения, старые не исчезают, дополняясь новыми деталями.

Среди самых существенных атака на гомосексуалистов в Кемптауне и серьезное нападение на Кингс-роуд. Еще одно, только что обновившееся, касается дорожно-транспортного происшествия на Колдин-Лейн. Автомобиль столкнулся с мотоциклом. Впервые сообщение поступило в 8:02, теперь пополнилось информацией о запрошенном полицейском вертолете с санитарами на борту.

Нехорошо. Он легонько поежился. Сам любит мотоциклы, ездил в юности, когда впервые пришел в полицию и обхаживал Сэнди, но с тех пор ни разу не садился. Бывший коллега Дэйв Гейлор, недавно вышедший в отставку, обзавелся шикарным черным «Харлеем» с красными колесами, и Грейс, получив в связи с повышением право пользоваться служебным автомобилем, испытывал искушение сменить свою «альфа-ромео», недавно разбившуюся во время преследования, на мотоцикл, когда – или если — сукины дети из страховой компании раскачаются. Но Клио взбесилась при первом намеке, хоть сама лихачит за рулем.

Будучи старшим патологоанатомом полицейского морга, она при каждом дальнейшем напоминании принимается перечислять смертельные травмы, полученные невезучими мотоциклистами, ее клиентами. Известно, что в некоторых медицинских кругах, особенно среди травматологов, где черный юмор особенно популярен, мотоциклистов прозвали «донорами на колесах».

Кроме папок и файлов, относящихся к его новой роли и содержащих кучи материалов, подготовленных к предстоящим судебным слушаниям отделом уголовного судопроизводства, к нему после недавнего внезапного отъезда одного коллеги вновь вернулись старые дела об убийствах, не раскрытых суссекской полицией. Они лежат в зеленых пластмассовых ящиках и занимают почти весь пол, кроме места для письменного стола, небольшого круглого стола заседаний, четырех кресел и черного кожаного саквояжа со всем снаряжением и защитной одеждой, необходимыми на месте происшествия.

Работа над «глухарями» движется мучительно медленно, отчасти потому, что ни у Грейса, ни у кого другого в штаб-квартире уголовного розыска на это нет времени; отчасти потому, что все равно почти ничего не добьешься. Остается ждать новых успехов криминалистики вроде современных методов анализа ДНК или вестей от родных, например от жены, которая прежде лгала, выгораживая своего мужа, а потом, разозлившись, решила его заложить. Впрочем, положение должно измениться, когда новая команда, перешедшая под его руководство, просмотрит все старые файлы по самым серьезным случаям.

Суперинтендент снова взглянул на папки из судебного отдела. Бюрократические требования системы выше всякого разумения. Он хлебнул воды, раздумывая, с чего начать. Вместо этого решил просмотреть список рождественских подарков. Дошел только до первого пункта – заказа родителей его девятилетней крестницы Джей Сомерс. Зная, что ей нравится получать от него подарки, которые подтверждают, что он классный парень, а не занудный старый хрен, те запросили черные замшевые сапожки третьего размера.

Где их взять?

Одна личность точно знает ответ. Он вновь оглянулся на зеленую коробку, четвертую в стопке справа от стола. Башмачник. Очень интересный «глухарь». За несколько лет Башмачник изнасиловал в Суссексе шестерых женщин, одну убил, возможно нечаянно, в панике. Потом необъяснимо остановился. Может, последняя жертва яростно отбивалась, умудрилась частично сорвать маску, что позволило бы составить портрет с помощью компьютерной программы «Айдентикит»[4], и гад испугался. Или уже умер. Или куда-то уехал.

Три года назад арестовали сорокадевятилетнего бизнесмена из Йоркшира, который изнасиловал в середине восьмидесятых годов многих женщин и всегда уносил с собой женские туфли. Полиция Суссекса одно время надеялась, что это и есть ее стародавний клиент, но анализ ДНК развеял надежды. Вдобавок методы насильников хотя и были похожими, но не идентичными. Джеймс Ллойд из Йоркшира снимал с жертв обе туфли, а суссекский Башмачник одну, обязательно с левой ноги, и прихватывал трусики. Конечно, возможно, пострадавших было больше. Проблема с поимкой насильников в том, что жертвы нередко стыдятся огласки.

Рой Грейс пришел в полицию не только по стопам отца-полицейского, но и с искренним желанием найти себе дело, которое позволяет хоть чуточку изменить мир. В последние годы, вдохновленный техническими достижениями, он лелеет дерзкую мечту, что когда-нибудь все преступники, чьи дела покоятся в зеленых коробках, предстанут перед судом. Каждый проклятый сукин сын до последнего. И первым в списке значится извращенец Башмачник.

Когда-нибудь.

Когда-нибудь Башмачник пожалеет, что родился на свет.

8

Линн вышла из кабинета в каком-то тумане. Побрела по улице к маленькому обшарпанному оранжевому «пежо» без колпака на одном колесе, открыла дверцу, села. Она всегда оставляет машину незапертой в тщетной надежде, что кто-нибудь ее угонит и можно будет получить страховку.

Механик в гараже предупреждал еще в прошлом году, что «пежо» не пройдет очередной техосмотр и проверку на токсичность выхлопных газов без серьезного ремонта, который обойдется дороже нового автомобиля. Теперь до осмотра – о, ужас! – осталась неделя.

Мэл сам чинил машину, все умел делать. Господи, до чего без него тяжело! До чего тяжело без людей, с которыми можно было бы поговорить, обсудить, что сказать дочери, как сообщить ужасное известие.

Смаргивая слезы, она вытащила мобильник из сумочки, набрала номер лучшей подруги Сью Шеклтон, тоже разведенной матери-одиночки с четырьмя детьми, которая почему-то вечно веселится.

Выкладывая ей новости, Линн без всяких опасений следила за шагавшим по тротуару дорожным инспектором – оплаченная квитанция на парковку, приклеенная к лобовому стеклу, действительна еще больше часа. Сью, по обыкновению, посочувствовала, но высказала реальное и практичное мнение:

– Дорогая, в жизни всякое бывает. Одному моему приятелю лет семь назад пересадили почку, с тех пор он жив-здоров и в ус не дует.

Линн кивнула, вспомнив упомянутого приятеля.

– Что еще можно сделать?

– В том-то и дело, что ничего.

– Ну, тогда выбирай. Хочешь, чтобы она жила или чтобы умерла?

– Разумеется, чтобы жила.

– Тогда смирись, наберись сил и уверенности. Она ни в коем случае не должна тебя видеть раскисшей в такой момент.

Наберись сил и уверенности.

Легко сказать.

Линн позвонила Мэлу на мобильник, не зная, где он сейчас находится. Время от времени он уходит в море, в последнее время работал за Уэльсом в Бристольском канале. Отношения у них дружеские, хоть чуточку натянутые и формальные.

Мэл ответил после третьего звонка сквозь сильный треск в трубке.

– Привет, – прокричала она. – Где ты?

– Выходим из Шорэма. В десяти милях за устьем, идем на участок. Через несколько минут выйдем из зоны приема. В чем дело?

– Мне с тобой надо поговорить. Кейтлин хуже… Она очень больна. Безнадежно.

– Проклятье, – пробормотал он. Его голос стал еле слышен. Треск усилился. – Рассказывай.

Она поспешно изложила диагноз, по опыту зная, как быстро порой исчезает сигнал. Едва расслышала в ответ, что драга вернется в Шорэм часов через семь, и обещание перезвонить.

Потом звякнула матери, которая сидела в своем бридж-клубе за утренним кофе. Сильная, крепкая женщина как бы еще больше окрепла за четыре года, прошедшие после смерти мужа – отца Линн, – признавшись однажды дочери, что они фактически не так уж любили друг друга. Практичная женщина, которую, видно, ничто взволновать не способно.

– Надо искать другой вариант, – сразу заявила она. – Скажи доктору Хантеру: нужен другой вариант.

– По-моему, у него нет сомнений, – ответила Линн. – На пересадке настаивает не только доктор Хантер, но и специалист по заболеваниям печени. Иначе случится то, чего мы постоянно боимся.

– Необходим другой вариант. Врачи ошибаются. Они не безгрешны.

Линн неохотно пообещала поговорить насчет другого варианта. По дороге домой напряженно раздумывала. Конечно, может быть, мать права. Возможно, диагноз ошибочный. Возможно, другой специалист знает что-нибудь неизвестное доктору Грэнджеру, подскажет не столь рискованный выход. Возможно, есть новые лекарства. При повороте направо с Лондон-роуд на Гарден-авеню машина с громким скрежетом завиляла. Линн переключила передачу, слыша привычный металлический стук от болтающейся выхлопной трубы. По словам Кейтлин, это стучит Смерть с косой – машина умирает.

У дочки мрачноватое чувство юмора.

Линн поднималась на холм к Патчему с полными слез глазами, до конца осознав катастрофическое положение и масштаб проблем, ошеломленно тряся головой. Пропади все пропадом! Она абсолютно к этому не готова. Черт возьми, как сказать дочери, что ей нужна новая печень? Причем, может быть, взятая у мертвеца…

Свернула на свою улицу, потом налево на подъездную дорожку к дому, нажала на тормоз, заглушила мотор. Машина, как всегда, напоследок дернулась, и все смолкло.

Дом, примыкающий одной стеной к соседнему, подобно многим другим в этом городе, стоит на тихой жилой улице на крутом холме. Прежде здесь жили пожилые супруги, и Линн, переехав, преобразила задний садик, насажав всевозможных растений. А через семь лет даже не может позволить себе содрать и заменить старое, изношенное ковровое покрытие. Хватает лишь на свежую покраску, отчасти на обои. На убогой кухне стоит неистребимый затхлый старческий запах, несмотря на ароматические смеси и освежители.

Когда-нибудь, обещает себе Линн. Когда-нибудь.

Когда-нибудь в заветный день в саду будет построена студия. В свое время она с большим наслаждением писала акварелью виды Брайтона и даже продавала их со скромным успехом.

Линн отперла парадную дверь, вошла в узкую переднюю, взглянула вверх на лестницу, гадая, не встала ли Кейтлин, не слыша ни звука.

Пошла наверх с тяжелым сердцем. На двери дочкиной спальни висит белый лист с крупной надписью от руки: «Прашу стукать». На ее памяти он всегда тут висел. Она стукнула.

Как всегда, нет ответа. Кейтлин либо спит, либо сотрясает музыкой барабанные перепонки. Линн вошла в комнату, куда словно бульдозер приволок и ссыпал содержимое оптовой распродажи.

За горами одежды, мягких игрушек, компакт-дисков, обуви, коробочек с макияжем, красочным розовым ведром для мусора, перевернутым вверх ногами розовым стулом, куклами, мобилем с бабочками из органического стекла, сумками и пакетами из «Топ-шоп», «Ривер-айленд», «Монсун», «Эберкромби энд Фитч», «Гэп» и «Зара», мишенью для дротиков, с которой свисает фиолетовый удав, видна только кровать, на которой лежит на боку Кейтлин в невообразимой излюбленной позе – руки в боки, ноги согнуты, голова под подушкой, из-под пухового одеяла торчат голые бедра, на голове наушники, телевизор включен, на экране повтор шоу «Хиллс».

Она похожа на мертвую.

На мгновение ужаснувшись, Линн бросилась к кровати, запутавшись в проводе от зарядника мобильного телефона, схватила длинную тонкую руку.

– Сплю, – сердито буркнула Кейтлин.

Сразу нахлынуло облегчение. Из-за болезни спит когда попало. Она с улыбкой присела на край кровати, погладила дочь по спине. Кейтлин – длинная, худая до истощения, неуклюжая, с клубком торчащих черных коротких волос, смазанных гелем, – напоминает резиновую куклу, под кожей будто гибкая проволока вместо костей.

– Ну как ты?

– Чешусь.

– Будешь завтракать? – спросила Линн с надеждой.

Дочь не страдает полномасштабной анорексией, но к тому приближается. Одержимо следит за собственным весом, без конца встает на весы, отказывается от любой еды вроде сыра и пиццы, не желает, по ее выражению, поглощать жиры.

Вот и теперь резко мотнула головой.

– Нам с тобой надо поговорить, дорогая. – Линн взглянула на часы. 10:05. Предупредила вчера на работе об опоздании и через минуту опять позвонит, что совсем не придет. У доктора в середине дня только маленькое окошко для приема Кейтлин.

– Некогда, – буркнула дочь.

Внезапно разозлившись, Линн сдернула с нее наушники.

– Дело важное.

– Остынь, женщина! – огрызнулась Кейтлин.

Линн закусила губу, помолчала, а потом сказала:

– У нас на сегодня назначена встреча с доктором Хантером. В половине третьего.

– Без меня решила. Днем я с Люком встречаюсь.

Люк, бойфренд Кейтлин, учится на курсе информационных технологий в Брайтонском университете, но ничего не может внятно объяснить. Особый экземпляр среди известных Линн полных оболтусов. Дочка встречается с ним больше года. В этом году с определенным трудом удалось из него вытащить пяток слов. Угу, ага, типа, как бы, понимаете — полный предел словаря. Кажется, будто Кейтлин с Люком объединяет происхождение с одной планеты в дальнем конце Вселенной, в каком-нибудь дерьмовом галактическом тупике.

Линн чмокнула дочь в щеку, нежно пригладила жесткие волосы.

– Что слушаешь?

– Рианну.

– Детка, ты обязательно должна встретиться с доктором Хантером. Он хочет облегчить твое состояние.

Похоже, единственный способ – пересадка печени. Ему надо это с тобой обсудить.

Кейтлин кивнула:

– Отдай наушники. Мой любимый трек.

– Ты меня слышала, милая? Насчет трансплантации печени?

Кейтлин передернулась и проворчала:

– Как скажешь.

9

На скорости в двенадцать узлов «Арко Ди» добралась до рабочего участка за полтора часа. Почти все это время Мэл Беккет занимался рутинной проверкой сорока двух систем звуковой и световой сигнализации. Испытав три – в машинном отделении, на днище, на вспомогательном носовом винте, – дошел до пульта управления на капитанском мостике.

Несмотря на обжигающий ледяной ветер, выдался чудный солнечный день с легкой уютной бортовой качкой, один из любимейших в море, если бы не затмившая сердце черная туча – Кейтлин…

Покончив со световыми сигналами, он бросил взгляд на монитор со сводкой погоды, с удовольствием отмечая хороший прогноз на оставшийся день. «Арко Ди» с плоским днищем изначально строилась для работ в закрытом эстуарии, имея осадку в тринадцать футов с полным грузом – оптимальную для портов с песчаными отмелями вроде Шорэма, где при низком приливе вход в бухту сильно мелеет. Драга спокойно выходит и возвращается примерно за час до отлива, но находиться на ней в бурном море не слишком приятно.

На теплом уютном капитанском мостике, оборудованном по последнему слову техники, царит спокойная сосредоточенность. «Арко Ди» почти дошла до участка драгирования в десяти морских милях к юго-востоку от Брайтона. Желтые, зеленые, синие линии рисуют на черном экране кривобокий треугольник, отмечающий сто квадратных миль морского дна, арендованных у государства конгломератом «Хэнсон-груп», которому принадлежит местный флот землечерпалок. Участок отмерен с такой же точностью, как площадь любой фермы на берегу; отклонение грозит крупными штрафами и лишением лицензии.

Коммерческое драгирование, в сущности, представляет собой подводную добычу материалов. Всосанный трубой песок и гравий сортируются и продаются строительным и ландшафтным фирмам. Камешки лучшего сорта украсят высококачественные подъездные дорожки, песок используется в производстве бетона, остальное либо добавят в раздробленном виде в бетонные и асфальтовые смеси, либо оно пойдет на балласт для фундаментов зданий, дорог и туннелей.

Капитан Дэнни Маршалл, худой, жилистый добродушный мужчина сорока пяти лет с отросшей за несколько дней щетиной, в черной шапочке с кисточкой, мохнатом синем свитере поверх голубой рубашки, джинсах и хорошо послуживших морских сапогах, стоял у штурвала. Первый помощник в таком же наряде наблюдал за монитором компьютера с изображением участка работ. У других семи членов команды, которые почти все работают вместе последние десять лет, море тоже в крови, как и у Мэла Беккета. Мэл с детства был бунтарем, искателем приключений, ушел из дома, как только получил возможность поступить в Королевский военно-морской флот в качестве инженера-стажера, провел не один год в море, кочуя по миру. Но, подобно нынешним товарищам, начинавшим карьеру на океанских судах, решил после рождения Кейтлин – первого ребенка – найти работу, которая позволяет плавать и одновременно вести семейную жизнь.

Драга оказалась идеальным решением. Она никогда не проводит в море больше трех недель и дважды в день возвращается в гавань. Когда судно стоит в Шорэме или в Ньюхейвене, можно даже при случае часок поспать дома.

Звонок Линн сильно встревожил Мэла. Всегда считая Кейтлин трудным ребенком, он тем не менее очень любит ее, видя большое сходство с самим собой. Когда забирает к себе, неизменно посмеивается над ее жалобами на мать. Похоже, у нее с Линн те же проблемы, которые возникали у него. Линн неизменно преследуют маниакальные страхи, хотя, если честно сказать, дочь сама уже много лет доставляет немалое беспокойство обоим родителям. Видно, на этот раз дело еще хуже прежнего.

Он натянул яркую плотную куртку, спустился с мостика по крутым металлическим ступенькам, добрался до главной палубы. Крепкий зимний бриз рвал одежду по пути к месту наблюдения за спуском землесосной трубы.

Когда Мэл время от времени встречается и выпивает с бывшими флотскими коллегами, они его поддразнивают, называя драгу плавучим пылесосом. В каком-то смысле так оно и есть. «Арко Ди» – «Гувер»[5] весом в две тысячи тонн. С полным мешком в три пятьсот.

Вдоль левого борта судна высится установка со стальной трубой длиной сто футов. Для Мэла наступает один из самых волнующих моментов в каждом рейсе, когда труба скрывается из вида в мутных водных глубинах. В этот момент судно как бы по-настоящему оживает. Слышится гул насосов, звон желобов, море вокруг вскипает, бурлит, через несколько минут по палубе забарабанит песок и гравий, превращая емкость для груза в центре палубы в яростный водоворот взбаламученной грязной воды.

Иногда бывают неожиданности. В трубопроводе застревают предметы вроде пушечного ядра, обломка самолета времен Второй мировой войны, в одном потрясающем случае – неразорвавшаяся бомба. За годы со дна океана поднято множество исторических артефактов, для таких случаев даже разработаны особые правила.

Минут через двадцать пора поднимать трубу. Мэл быстро закусывал в пустой кают-компании, сидя на обшарпанном диване с чайной кружкой в руках и ячменной лепешкой. Телевизор включен, но картинка расплывчатая, ничего не разберешь. Он рассеянно изучал вечернее меню, написанное на белой доске красным фломастером: луковый суп, рогалики, шотландская яичница, чипсы, салат из свежих овощей, бисквит, сладкий крем. После возвращения в порт и разгрузки команда будет до ужина напряженно работать, а к тому времени можно с голоду умереть. Размышляя о Кейтлин, Мэл потерял интерес к лепешке, откусил дважды и выбросил в мусорное ведро. Тут его кто-то окликнул.

Он оглянулся на второго помощника капитана, здоровяка шотландца в робе, каске и толстых защитных перчатках.

– У нас засор, шеф. Думаю, надо трубу поднимать.

Мэл схватил каску, бросился за ним на палубу.

Взглянув наверх, сразу увидел, что из слива течет только тонкая струйка. Засоры случаются редко – мощные стальные щупальца на головке трубы отметают предметы, разве что туда затянет порой рыболовную сеть.

Выкрикивая команды двум своим помощникам, Мэл дождался остановки насосов, включил подъемное устройство и стал смотреть за борт в бурлившую воду, откуда медленно поднималась труба. Увидев предмет, прочно зажатый стальными захватами, внезапно ощутил спазм в желудке.

– Что за чертовщина?.. – пробормотал шотландец.

Никто не ответил.

10

Рой Грейс все отчетливей чувствует, что его жизнь превращается в постоянную борьбу со временем. Он как будто участвует в игровом шоу, где победители не получают призов, потому что игре нет конца. Только ответишь на одно электронное сообщение, как приходят еще пятьдесят. Только разберешь одну папку с письменного стола, еще десять приносит заместительница по организационным вопросам Элинор Ходжсон или кто-то другой – в последнее время чаще всего Эмили Гейлор из отдела уголовного судопроизводства, которой поручено помочь суперинтенденту с подготовкой материалов к судебным процессам, хотя кажется, что она с тайным злорадством лишь заваливает стол очередными бумагами.

На этой неделе Грейс исполняет обязанности дежурного старшего следователя, значит, должен возглавить расследование любого совершенного в Суссексе мало-мальски крупного происшествия. Он молча помолился неизвестному богу, покровителю полицейских, чтобы неделя выдалась спокойной.

Видно, у этого самого бога нынче выходной.

Зазвонил телефон.

– Рой, – сказал знакомый оператор Рон Кинг, – мне только что сообщили из береговой охраны. Шорэмская драга вытащила труп из канала в десяти милях от гавани.

«Святители небесные!» – мысленно охнул Грейс. Этого как раз и не хватало.

В приморском Брайтоне из воды ежегодно вытаскивают немалое количество трупов. Одни подбирают с поверхности – как правило, это самоубийцы, неудачливые яхтсмены, упавшие за борт. Другие, захороненные в море, попадают в сети рыбаков, не давших себе труда посмотреть по карте, где находятся кладбищенские участки. С последними в большинстве случаев разбирается полицейский констебль. Но этот звонок какой-то излишне тревожный.

– Что можете сказать? – покорно вздохнул Грейс.

– Пол мужской, на вид совсем молоденький, от четырнадцати до шестнадцати. В воде пробыл недолго. Завернут в пластик с прикрепленным грузом.

– Может, захоронен в море?

– Не похоже. И не простой «поплавок». По словам береговой охраны, капитан подозревает нечто вроде ритуального убийства. На теле непонятный разрез. Если желаете, попрошу береговую охрану послать туда катер.

Грейс какое-то время сидел неподвижно, направляя кипящие мозги в нужное русло. Содержимому письменного стола и компьютера придется подождать, пока он хотя бы не взглянет на тело.

– Труп на палубе или среди груза?

– Застрял в головке трубопровода. Они его не трогали, только пластик разрезали, чтобы посмотреть.

– Судно за пределами Шорэмской гавани?

– Да.

Прошло несколько лет с тех пор, как Рой Грейс был на драге, вытащившей почти полностью разложившийся труп, и поэтому смутно представлял себе судно и механизмы.

– Пусть никто к нему не прикасается, – приказал он. Возможно, на трупе или в трубопроводе остались существенные криминалистические свидетельства. – Попросите закрепить как можно надежней и точно отметить на карте, где тело попало в трубу.

Закончив разговор, стал звонить дальше, собирая необходимую в данный момент команду. Первым делом оповестил коронера, вызвал патологоанатома министерства внутренних дел. Почти каждый труп, выловленный в море или выброшенный на берег, сначала осматривает кадровый полицейский, затем полицейский врач или фельдшер констатирует смерть, потом его забирают работники морга и освидетельствуют на предмет насильственной или естественной кончины. Выслушав данное сообщение, Грейс уже почти не сомневался в насильственной смерти.

Через тридцать минут он сидел за рулем служебной машины «хёндэ» и направлялся к гавани вместе со своей давней сотрудницей инспектором Лиззи Мантл – в высшей степени компетентным и, в качестве дополнительной премии, привлекательным детективом. Миловидное личико, светло-каштановые волосы до плеч, белая крахмальная блузка под мужским брючным костюмом, сегодня голубым в белую полоску. Многие женщины в таком наряде выглядели бы мужеподобными, а Лиззи он придает не только деловой, но и женственный вид.

Проехали мимо тупиковой частной подъездной дорожки к дому Хизер Миллс. Видя, как Грейс оглядывается на жилище бывшей жены одного из битлов, Лиззи спросила:

– Встречался когда-нибудь с Полом Маккартни?

– Нет.

– Ты же любишь и хорошо знаешь музыку?

– Отчасти, – кивнул он.

– Не хотелось бы стать рок-звездой вроде «Битлз»?

Грейс чуть помолчал. Никогда об этом не задумывался.

– Нет, пожалуй.

– Почему?

– Потому… – начал он, сделал паузу, притормозил, отыскивая на причале нужное место. – Потому что голос у меня дерьмовый.

Лиззи усмехнулась.

Грейс пожал плечами:

– Даже если б имел певческий голос, все равно искал бы дело, которое что-то меняет. Понимаешь? Изменяет мир. Поэтому пошел в полицию. Пускай это звучит банально, но именно поэтому я делаю свое дело.

– Думаешь, полицейский успешнее изменяет мир, чем поющая суперзвезда?

Грейс улыбнулся:

– Думаю, мы меньше его портим.

– Но разве что-то меняем?

Проехав склад лесоматериалов, Грейс увидел стоявший на краю причала темно-зеленый фургон с золотым крестом Брайтона и Хоува и тормознул поблизости. Пока больше никто из команды не прибыл.

– Драга должна была уже прийти, – проворчал он с легким раздражением, борясь со временем, помня о прощальной вечеринке, на которой сегодня должен присутствовать. Будут многие крупные шишки из суссекской полиции, выпадет неплохая возможность кое о чем договориться, заключить соглашения, так что нельзя опаздывать. А шансов уже нет.

– Может, в шлюзе застряла.

Грейс кивнул и вылез из машины, пошел к краю причала, до сих пор болезненно прихрамывая после гонки за преступником несколько недель назад, когда его обожаемая «альфа-ромео» сорвалась с обрыва. Он поплотнее запахнулся, дрожа на холоде, натянул кожаные перчатки, сунул руки в карманы, посмотрел на часы.

Десять минут пятого. Проводы Джима Уилкинсона начинаются в семь в самом дальнем конце Уортинга. Предполагалось заехать домой, переодеться, захватить Клио. Теперь же – смотря что обнаружится и долго ли будет патологоанатом возиться на месте – дай бог вообще попасть на прием.

Позади открылась и захлопнулась дверца, хриплый голос сказал:

– Ох и влетит вам от миссис за опоздание, Рой! Не хотелось бы оказаться на вашем месте.

Он оглянулся на Уолтера Хордерна, высокого подвижного мужчину, всегда скромно и элегантно одетого в темный костюм и белую рубашку с черным галстуком. Официально он значится директором кладбищ Брайтона и Хоува, но в его обязанности также входит участие в перевозке тел с места происшествия и оформление бесчисленных документов. Несмотря на скорбную должность, Уолтер обладает лукавым чувством юмора и больше всего на свете любит заводить Грейса.

– Почему?

– Грохнула ради нынешнего торжества целое состояние на парикмахера, будь я проклят. Сильно обидится, если вы ее кинете.

– Никого я не кину.

Уолтер выразительно глянул на свои часы и с сомнением поднял брови.

– Если понадобится, поручу вам возглавить следственную бригаду, – хмыкнул Грейс.

Тот покачал головой:

– Предпочитаю иметь дело с кочерыжками. Они не шевелят губами. Чистое золото, я вам скажу.

Грейс усмехнулся:

– Даррен здесь?

Даррен – помощник Клио в морге.

Уолтер ткнул пальцем в сторону фургона:

– Сидит там на лавочке, заигрывает с подружкой. – Он пожал плечами, закатил глаза. – Эй, вам пищалка пришла.

Грейс кивнул, набрал сообщение:

Судна еще нет. Опаздываю. Встретимся на месте. XXX.

Принялся заталкивать мобильник в карман, а он снова звякнул.

Не опаздывай. Хочу сказать тебе кое-что.

Он нахмурился, озадаченный скупостью текста и отсутствием подписи «X» в конце. Отойдя подальше от Уолтера и инспектора Мантл, которая только что вышла из машины, набрал номер Клио.

Она сразу ответила, но кратко:

– Не могу разговаривать. Родственники прибыли на опознание.

– Что ты мне хочешь сказать?

– С глазу на глаз, не по телефону. Потом, ладно? – И разъединилась.

Черт побери! Грейс уставился на телефон, еще больше встревоженный, потом спрятал его в карман.

Ему все это не понравилось.

11

Симона научилась вдыхать пары «Ауролака» из пластикового пакета. Маленькой бутылочки растворителя, которую легко украсть в любом москательном магазине, хватает на несколько дней. Ромео научил ее воровать, прыскать в пакет, чтобы растворитель смешался с воздухом, вдохнуть, выдохнуть в мешок и опять вдохнуть.

Как вдохнешь, когти голода ослабевают.

Как вдохнешь, жилище становится терпимым. Даже не вспомнить – точнее, не хочется вспоминать, – сколько лет она тут живет. Попала сюда через дыру в бетонном тротуаре, спустилась по прутьям железной лестницы под оживленную невымощенную дорогу в подземную пещеру, предназначенную для осмотра и ремонта паровой трубы. Труба диаметром тринадцать дюймов входит в коммунальную сеть центрального отопления, обогревающую большинство городских домов. Поэтому зимой здесь уютно и сухо, а в весенние месяцы нестерпимо жарко, пока ее не выключат.

Примечания

1

Миллс Хизер – жена Пола Маккартни из группы «Битлз». (Здесь и далее примеч. пер.)

2

Старик в море (англ.).

3

Рождественская пьеса – инсценировка евангельского предания о Рождестве Христа, которую дети разыгрывают в школах на праздниках.

4

«Айдентикит» – опознавательный комплект типичных черт лица, на основе которых составляется фоторобот.

5

«Гувер» – товарный знак пылесосов с подвесным мешком для пыли производства одноименной американской компании.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.