Рука Джотто

Не совсем удачное сравнение, отметила Флавия. И если подумать, действительно жаль, что он не послушал жены. Может, она и кажется перепуганной крольчихой, но если все было так, как она говорит, у нее гораздо больше ума и рассудительности, чем у ее мужа.

— Вы не знаете, куда пропали его бумаги? — спросила она.

Джессика нервно сцепила пальцы, и Флавия поняла, что сейчас она скажет неправду.

— Я не знаю, меня целый день не было дома. Я приехала вечером. Вчера утром я отвечала на вопросы полиции, затем поехала в Норвич повидаться с адвокатом. Потом весь вечер провела у друзей. Я впервые услышала о пропаже сегодня утром, когда полицейские пришли взглянуть на бумаги и, войдя в кабинет, начали кричать, что их нет.

Флавия задумчиво кивала. Как она поторопилась выложить свое алиби. Женщина говорила спокойно, но проницательной итальянке показалось, что это стоило ей немалых усилий. На небеспристрастный взгляд Флавии, миссис Форстер слишком сильно взволновал вопрос о пропаже бумаг.

Итальянка потягивала из стакана пиво и никак не могла решиться. «Нет, — наконец определилась она, — уйду голодной. Так безопаснее». Она впервые видела, чтобы еда выглядела подобным образом, и не рискнула проверить, какое воздействие она произведет на ее желудок. Аргайл с отвращением запихивал в рот колбасный рулет, и лишь инспектор Мэнстед, только что приехавший из Лондона, с энтузиазмом поглощал яйца по-шотландски. Он как раз отправил в рот второе яйцо и маленькую маринованную луковицу и с довольной миной жевал образовавшуюся смесь. Флавию передернуло, и она попыталась сосредоточиться на деле.

— А что думают обо всем этом ваши коллеги из Норфолка? — спросила она.

Мэнстед неторопливо дожевал и проглотил смесь из яйца, колбасного фарша и маринованного лука.

— Пока они ничего не думают. Им хочется свалить вину на Гордона — я понимаю, так проще. Но они этого не сделают. Они держат его за неимением лучшего.

— Я слышала, они уже побеседовали с миссис Форстер?

— Точно.

— Она рассказала им про сейф в банке?

Мэнстед улыбнулся:

— Конечно, рассказала. Они уже проверили его.

— И что там оказалось?

— Ничего. В день гибели Форстер приехал в банк перед самым закрытием и все забрал.

— Что? Что он забрал?

— Никто не знает. Да это и понятно — не станут же служащие банка совать нос в сейф клиента. Здесь у нас не Швейцария, мисс.

Флавия сдвинула брови.

— Значит, так: Джонатан позвонил ему… во сколько?

— Примерно в половине третьего, — подсказал Аргайл. — Может, чуть позже.

— После чего Форстер прыгает в свою машину и мчится в Норвич, чтобы забрать из сейфа какие-то вещи, — продолжил за Флавию Мэнстед. — Дорога в Норвич занимает около сорока пяти минут. В тот же вечер его настигает смерть. При осмотре дома мы не заметили следов ограбления, но ведь мы не знаем, что он забрал из сейфа. Возможно, убийца пришел именно за этим.

Флавия фыркнула и почесала нос.

— Джонатан, — спросила она, — повтори в точности, что ты сказал, когда говорил с ним по телефону?

Аргайл встрепенулся и напряг память.

— Я сказал, что интересуюсь картиной, о которой мне рассказал его старый друг.

— И?..

— И добавил, что слышал, будто бы он должен знать о ее судьбе.

— И?..

— Сказал, что есть предположение, будто картина была украдена. И что хочу поговорить с ним об этом. Потом сказал, что не хочу обсуждать это по телефону. Он сказал, чтобы я приезжал к нему сюда.

— Как ты считаешь, он мог подумать, что ты хочешь купить эту картину?

— В принципе да.

— Значит, он мог забрать ее из сейфа, намереваясь предъявить покупателю товар?

— Вполне. Хотя… я вдруг вспомнил… я упоминал в разговоре палаццо Страга.

— Ах…

— Но это никак не объясняет факт его смерти, так ведь? И то, что кто-то сжег все его бумаги? Уж в этом меня точно никто не обвинит.

Мэнстед, который не без удовольствия слушал их разговор, опустошил стакан на треть и промокнул губы.

— Ах, сельская жизнь, — блаженно улыбаясь, произнес он. — Хорошее пиво, хорошая еда, свежий воздух. И на что мне сдался этот Лондон? Возможно, — продолжил он другим тоном, — картины не имеют ко всему этому никакого отношения.

Флавия бросила на него неодобрительный взгляд.

— Мои друзья из местной полиции утверждают, что у них еще масса версий. Отказ Гордона сообщить, где он провел вечер, — лишь одно из направлений.

— Ну а какие еще, к примеру?

— Например, тот факт, что Форстер волочился за девушкой, которая убирала у них в доме, а миссис Форстер это не нравилось. Какой бы безропотной простушкой она ни казалась, подобное не понравится ни одной жене. И я могу ее понять. Ну и, конечно, большие подозрения вызывает поездка вдовы в Лондон.

— А что там неясного?

— Миссис Форстер поехала в Лондон повидаться с сестрой. В тот вечер, когда Форстер упал с лестницы, она в гордом одиночестве отправилась в кино. Она ушла от сестры в пять и вернулась за полночь. Я знаю, бывают затянутые фильмы, но девять часов многовато даже для очень концептуального режиссера. Когда сестру Джессики спросили об этом, она ответила, что сама была удивлена поздним возвращением сестры. А вам Джессика рассказывала про поездку? — спросил Мэнстед у Флавии.

— Да, она сказала, что сначала прогулялась, потом перекусила, посмотрела фильм и снова пешком, поскольку вечер был чудесный, пошла домой. Может быть, это и правда.

— Но теперь мы имеем дело еще и со сгоревшими документами, — напомнил Мэнстед. — И кто, кроме нее, мог это сделать? И зачем ей это? Хочет обезопасить себя, уничтожив какую-то информацию? Боится, что поместье конфискуют в пользу жертв махинаций ее мужа?

— Из Бельгии что-нибудь ответили на ваш запрос о картине, которую упоминал Уинтертон?

Мэнстед кивнул:

— Да. Кстати, спасибо вам за контакт. Ваш знакомый оказался очень приятным человеком. Он сообщил, что картина по-прежнему находится в коллекции, и прислал ее фотографию.

Он достал из папки немного помятую фотографию, передал ее Флавии и с легкой улыбкой наблюдал за ее лицом, ожидая реакции. Изображение было нечетким, Флавия пригляделась и хмыкнула.

— Мы уже показали ее графу Дункельду — он клянется, что это его картина. Поллайоло, «Святая Мария в Египте».

Флавия кивнула и отхлебнула пива,

— Как она была украдена?

— До смешного просто. Во время свадьбы… — он сверился с листком, — 10 июля 1976 года. Порозовевшую от смущения невесту ведут к алтарю, играет орган, в воздух летит конфетти, торжество в бальном зале — очень полезная вещь этот бальный зал, вы не находите? Праздник проходит на высшем уровне. Безупречно. Все замечательно и «как у всех». Если бы не одно «но»… Утром в библиотеке висела вышеназванная картина. Когда ночью утомленный, но гордый отец пришел в библиотеку, чтобы насладиться тишиной и покоем, он…

— … увидел на месте картины голую стену.

— Совершенно верно. К тому времени гости уже разъехались по домам. На свадьбе присутствовало семьсот человек — гости, родственники, слуги, музыканты, священники… взять картину мог любой.

— Кто-нибудь просматривал список гостей?

— Наверняка. Но что это могло дать?

— Может быть, это нужно сделать сейчас?

— Я спрошу. Конечно, если Форстер был так умен, как полагает ваш босс, вряд ли он записался под своим именем. Возможно, его вообще не было в списке гостей. В любом случае это было так давно… Если хотите, можете просмотреть папку с делом.

— А каким образом картина попала в Бельгию?

— Человек, который купил ее, уже умер. И естественно, в его документах нет о ней никаких сведений. Да это было бы и странно, вы не находите?

— У владельцев не осталось свидетельств того, что картину продал им Форстер?

— Нет.

— О-о, — разочарованно протянула Флавия.

— Мне жаль.

— Ладно, важно то, что он знал об этой картине. Это означает, что у нас появилась хрупкая связь между Форстером и исчезновением Уччелло, Поллайоло и Фра Анджелико. Три полотна, похищенных в период с 1963 по 1991 год, и все три числятся в списке «Джотто», составленном моим боссом. Во всех трех случаях преступник не оставил следов.

— Конечно, это обнадеживает, но связь между преступлениями, как вы правильно заметили, действительно очень хрупкая. Так, ну где же мое пиво?

Пиво Мэнстеда ожидало его в засаде и мгновенно появилось на столе. Но, как оказалось, засада была устроена не только на него — не успел Аргайл выкрикнуть бармену заказ, как к его столику пришвартовался Джордж. Аргайлу показалось, что тот давно следил за ним и ждал подходящего момента.

— Ну, здравствуйте снова, молодой человек, — начал Джордж, — какие новости?

— Боюсь, никаких, — безразлично бросил Аргайл, наблюдая, как Салли, жена бармена, разливает в стаканы пиво. — Вы, вероятно, знаете столько же, сколько и я.

— Так, значит, они не собираются никого искать? Ну-ну. Я скажу вам только одно: рано или поздно Гордона отпустят.

— Да? Почему так?

— Потому что он не убивал Форстера. У него алиби.

— Впервые слышу, — сказал Аргайл, отметив, что Джордж говорит намеренно громко.

— Я знаю, — ответил Джордж, — но скоро вы услышите об этом. Не сомневайтесь. Вот-вот. Даже я знаю, что он не делал этого. — И, послав всем окружающим многозначительный взгляд, Джордж закивал в такт своим мыслям, опрокинул в рот остатки пива и вернулся за столик в углу.

У Аргайла возникло четкое ощущение того, что Джордж передал некое послание. Он не понял, кому оно предназначалось, но знал точно, что не ему.

Кому — он понял в тот же вечер, когда они убрали со стола остатки ужина и перетаскали всю посуду на кухню. Ужин удался на славу, если не считать стартового блюда, приготовленного Флавией. Мэри попросила ее сделать настоящую итальянскую пасту, и как та ни отнекивалась, уверяя, что совершенно не умеет готовить, Мэри все-таки настояла. Она была убеждена, что все итальянцы великолепно готовят пасту. Однако спустя час ей пришлось переменить свое мнение. В дверь позвонили.

— Кажется, неожиданные ночные визиты входят в моду, — заметила Мэри, вставая. Она не торопясь прошла через гостиную, потом через холл — путешествие заняло несколько минут, — открыла дверь и впустила позднего гостя.

Аргайл с Флавией молча переглядывались, гадая, кто пришел. Наконец в дверь заглянула Мэри и велела им перебираться в гостиную — единственное место в доме, где можно было расположиться с комфортом.

— Это Салли, — сказала она, возглавляя шествие по темному узкому коридору, — жена бармена. Не представляю, что ей от меня нужно. Но как местный феодал я обязана ее выслушать. Полагаю, разговор имеет отношение к Джеффри, поэтому вам тоже будет полезно поприсутствовать.

Салли, жена бармена, ждала Мэри, не снимая пальто. Чувствовалось, что ей сильно не по себе. Мэри усадила ее к огню и улыбнулась ей материнской улыбкой.

— Я сказала Харри, что у меня болит голова, и оставила его закрываться, — сказала Салли. — Мне не хотелось вас беспокоить, но… — Она повернула голову и увидела Флавию и Аргайла: — Ах!..

— В чем дело, Салли?

— Я напрасно пришла сюда. Пожалуй, я пойду.

— Никуда ты не пойдешь, — твердо сказала Мэри. — Если хочешь поговорить со мной наедине, эти двое могут пойти погулять.

— Ох, я не знаю. Простите, что побеспокоила вас. Но мне вдруг подумалось, что вы сумеете подсказать…

— Конечно, сумею, — сказала Мэри так, словно уже знала, о чем пойдет речь. — И если хочешь услышать мой совет, то я полагаю, мисс ди Стефано тоже должна выслушать твой рассказ. На нее можно положиться.

— А он? — спросила Салли, указывая на Аргайла. — Я знаю: он сплетничает с Джорджем. Постоянно.

Мэри вышла в коридор и пронзительно свистнула, засунув два пальца в рот. Свист, подхваченный эхом бесчисленных комнат, прозвучал как сирена воздушного налета. В коридоре послышались глухой лай и шлепанье собачьих лап. Мэри сняла с крючка пальто Аргайла и сунула ему в руки.

— Пожалуйста, Джонатан. Маленькая услуга. В интересах спокойствия местного населения. Выведите Фредерика на вечернюю прогулку. Гулять! Гулять! — сказала она собаке, радостно влетевшей в комнату. — Это наши женские дела, — продолжала она уговаривать Аргайла, видя, что тот отнюдь не горит желанием выгуливать Фредерика. — Возвращайтесь через полчаса.

Выпроводив Аргайла, женщины окружили Салли заботой и вниманием, всячески выражая ей свое сочувствие и симпатию. Салли было уже под сорок; у нее было тяжелое бледное лицо — вероятно, от некачественной пищи и долгого стояния за барной стойкой. Тем не менее она производила приятное впечатление. Если бы она хоть немного ухаживала за собой, подумала Флавия… Но, как часто напоминал ей Аргайл, здесь это не принято.

Салли не торопилась рассказать о причинах своего прихода. Она застыла и погрузилась в молчание, тупо разглядывая ковер.

— Я попробую тебе помочь, — сказала Мэри, видя, что та не в силах начать. — Ты пришла поговорить о Гордоне, правда?

— О, да, миссис Верней, да, — поспешно подхватила Салли. Мэри словно нажала на спусковой крючок — слова вдруг потоком полились из уст женщины. — Он не сделал ничего плохого. Я полагаю, всем известно, что он иногда ворует и бывает груб, но убить он не мог.

— А полиция считает иначе, — возразила Мэри.

— Они ошибаются. Уж я-то точно знаю.

— Откуда?

Салли снова умолкла.

— Потому что он был с тобой? Правильно?

Салли кивнула и с тревогой посмотрела на Мэри.

— Расскажите нам все по порядку, — предложила Флавия.

— Сначала я кое-что объясню тебе, — сказала Мэри. — Гордон женат на Луизе, в девичестве — Луизе Бартон, дочери Джорджа. Поэтому Салли и не хотела, чтобы наш разговор слышал Джонатан.

И Салли начала рассказывать. Простая история. Салли и ее муж трудились за барной стойкой по очереди, вдвоем они работали только по выходным, во время большого наплыва посетителей. В обычные дни управлялись по одному. В день, когда умер Форстер, за стойкой работал Харри, у Салли был свободный вечер. Зал для посетителей находится внизу, а жилые комнаты Салли и Харри — в дальних комнатах наверху. Восемь часов вечера — самое горячее время, поэтому Салли была уверена, что ее муж не сможет отлучиться из зала до самого закрытия. В тот вечер Гордон вышел из бара, обошел его с другой стороны и поднялся по водосточной трубе в комнату Салли. Он оставался у нее до тех пор, пока не раздался звонок, возвещающий о закрытии бара, и удалился тем же способом, что и пришел.

— Понимаю, — сказала Флавия, стараясь держаться ближе к фактам, ибо мотивы были ей непонятны. — Значит, он оставался у вас со скольких… с восьми до одиннадцати?

— Да, верно.

— Это обеспечивает ему алиби на весь период, когда предположительно был убит Форстер.

— Да? Понимаете? Поэтому я и пришла.

— Вам нужно повторить все то же самое в полиции.

— А вы думаете, они никому не скажут? Как они объяснят освобождение Гордона из-под ареста? К концу недели о наших отношениях узнает весь поселок.

— Салли, — печально промолвила Мэри, — в Норфолке есть только два человека, которым ничего не известно о ваших отношениях. Это твой муж и жена Гордона. Разве ты не знаешь?

Потрясенная Салли прикрыла рот рукой.

— Нет, — сказала она.

— Как видишь, я знаю, хотя я и не любительница сплетен.

— Простите, — прервала их диалог Флавия, — а почему Гордон не рассказал об этом полиции сам? Как я понимаю, ему нечего терять — все и так знают о его связи с Салли.

— Потому что…

— Почему? — сурово вопросила Мэри, должно быть, имея в виду нечто, о чем не знала Флавия.

— Потому что Гордон видел, как из дома Форстера выходил Джордж.

— Ах, — озабоченно произнесла Мэри. Флавия откинулась на спинку кресла, чувствуя, что ей не стоит вмешиваться со своими комментариями и вопросами. Мэри Верней так ловко вела допрос, словно всю жизнь только этим и занималась.

Постепенно Мэри выведала у Салли, что Гордон, проходя за домом Форстера, видел, как из дома Форстера выходил Джордж. Он шел очень быстро, опустив голову, и был сильно взволнован.

— В тот момент Гордон не придал этому значения, — покачала головой Салли. — Но на следующее утро, когда разнеслась весть об убийстве, он испугался, как бы это его тесть не натворил дел. Ну, вы знаете, из-за коттеджа.

— И вместо того чтобы выдать Джорджа, он молчал, даже когда его засадили в тюрьму. Какая неслыханная доброта! — неожиданно заключила Мэри.

Флавия вздохнула. Она с трудом научилась понимать невнятное произношение жителей Восточной Англии, и сейчас была неприятно поражена тем, что мирная сельская жизнь оборачивается таким же сумбуром. Но с другой стороны, что творится в маленьких городах Италии? Инцесты, обмен женами, вендетта… наверное, люди везде одинаковы.

Она подалась немного вперед:

— Но он видел его, когда еще не было восьми? Правильно?

Салли кивнула:

— Да, он как раз шел в паб. Это было около семи часов вечера.

— Тогда о чем он беспокоился? Форстер умер не раньше девяти — это установленный факт. Поэтому показания Гордона никак не могли повредить Джорджу. Тем более, если у того не было мотива.

— Да нет, мотив у него был, — поправила ее миссис Верней. — Разве Джонатан не рассказывал вам, что Форстер грозился выселить Джорджа из коттеджа?

— Ах да.

— Джордж прожил в нем всю свою жизнь и, естественно, не обрадовался такой перспективе. Он возненавидел Форстера и, к сожалению, часто позволял себе неосторожные высказывания.

— Что-нибудь вроде «Я убью этого мерзавца!»?

— Да, примерно так.

— Ясно. И многие это слышали?

Мэри Верней кивнула. Флавия подумала.

— В таком случае полиция все равно до него доберется. Это лишь вопрос времени, — сказала она наконец. — Гордону нужно рассказать полицейским правду. Если они выяснят все сами, ему будет предъявлено обвинение за введение следствия в заблуждение. Так и передайте Гордону. И чем раньше вы это сделаете, тем скорее полиция оставит его в покое. У них есть более важные дела.

Салли неуверенно кивнула и поднялась.

— Мне пора возвращаться, — сказала она. — А то Харри начнет гадать, куда я запропастилась.

— Хочешь, я сама поговорю с Джорджем? — предложила Мэри. — Я уверена: он тут ни при чем. Но будет лучше, если он приготовится к расспросам полиции. Я могла бы предупредить его.

— О, в самом деле? — обрадовалась Салли. — Я бы чувствовала себя гораздо спокойнее.

— Хорошо, договорились.

Флавия ободряюще улыбнулась женщине на прощание, а Мэри проводила ее к выходу.

— Для вас это явилось неожиданностью? — спросила Флавия, когда Мэри вернулась в гостиную и устроилась поближе к огню.

— То, что Гордон не виноват? Нисколько.

— Нет, я о Джордже.

— А вот этого я никак не ожидала. Настолько, что, честно говоря, ни на секунду не поверила ей. Я склонна видеть в людях лучшую сторону их натуры; Джонатан, возможно, говорил вам об этом. К тому же я не могу представить Джорджа в роли поджигателя. Это не его стиль.

— Однако Форстер мертв.

— Мертв, но не факт, что убит. И потом: вы же полагаете, что его смерть как-то связана с картинами. Или теперь главной подозреваемой стала несчастная Джессика?

— Мы делаем все, что можем. Вы же знаете.

— Знаю, извините. Но я потихоньку начинаю терять терпение. Вы не знаете, был ли Джеффри убит, и не знаете, был ли он вором. Тогда зачем поднимать такой шум? Вы переполошили весь поселок. Нельзя же подозревать всех подряд — это нервирует людей.

— Следствие по делу о смерти Форстера велось бы и без нашего участия. И если это вас как-то утешит, могу сообщить, что полиция уже почти потеряла надежду раскрыть это дело. Впрочем, как и я.

— Вот и отлично.

ГЛАВА 13

Тем же вечером Боттандо, сидя за столом в своем кабинете и слушая, как постепенно стихают звуки города, грустно думал о том, что следствие прекрасно идет своим чередом и без его активного участия. От этих мыслей он вдруг почувствовал себя старым и ненужным. Возраст был его уязвимым местом. Это был единственный пункт, по которому ему нечего было возразить Аргану.

Правда, в последние дни Арган ушел в тень и помалкивал, но Боттандо полагал, что это лишь затишье перед бурей. За исключением небольшого письмеца, в котором он требовал более активных действий в связи с набегом на виа Джулия, Арган вот уже целых два дня не подходил к своему компьютеру. Он перестал рассылать по инстанциям жалобы на неэффективную работу управления по борьбе с кражами произведений искусства. Возможно, решил, что уже достаточно сделал для низвержения Боттандо. Информированность этого человека не знала границ. Он уже откуда-то знал, что Флавия встречалась с синьорой делла Куэрция; знал, что Сандано отказался от своего признания, и вычислил истинную причину поездки Флавии в Англию.

Это позволило ему обвинить Боттандо в том, что тот упорствует в своих заблуждениях и принимает на веру слова закоренелого преступника только потому, что эти слова подтверждают его собственную странную теорию. Арган также обвинил Боттандо в том, что тот ради того, чтобы усидеть в своем кресле, готов схватиться за соломинку и потому отправил в Англию свою подчиненную, выделив на поездку огромные средства.

«Конечно, можно посмотреть на мои действия и под таким углом зрения, — мысленно признал Боттандо. — Но где Арган черпает информацию? Кто поставляет ему сведения?» Как у всякого человека, который борется за свою жизнь, у Боттандо обострилась интуиция, и ему казалось, что он знает, кто предатель. Паоло. «Неплохой парень, — отечески подумал генерал, — но хочет получить все и сразу. Конечно, если он будет держаться за пробивного Аргана, успех ему обеспечен. Может, я недостаточно ценил Паоло? Возможно».

Но в данный момент рассуждения о достоинствах Паоло были неуместны. В офисе появился крот. И вопрос стоял так: что с ним делать?

Пока ничего. Придется ждать.

Проблема заключалась в том, что чем дольше Боттандо сидел, помечая в блокноте кое-какие свои мысли, тем больше он приходил к убеждению, что гнусный Арган прав. Возможно, он действительно утратил способность мыслить.

В который раз он достал свои записи и начал их перечитывать, отыскивая какую-нибудь деталь, от которой можно было бы оттолкнуться.

Первое дело «Джотто», связанное с именем Форстера, — похищение картины из Флоренции в 1963 году. С ним также удалось отчасти связать тринадцатое дело «Джотто» — исчезновение картины Поллайоло в 1976 году из Шотландии и дело двадцать шестое — похищение работы Фра Анджелико из Падуи в 1991 году.

Сведения об этих трех похищениях появились как-то неожиданно, ни с того ни с сего в течение какой-то недели. И вот это-то обстоятельство заставляло Боттандо ломать голову и руки до хруста в суставах и вызывало ощущение того, что весь этот шквал информации обрушился на него неспроста. Трудно, почти невозможно поверить в то, что «Джотто», не оставивший за двадцать пять лет ни одной улики, вдруг начал следить повсюду.

Боттандо настораживало еще одно обстоятельство. Образ жизни Форстера никак не соответствовал уровню «Джотто». Форстер не разбрасывался деньгами, не совершал экстравагантных покупок. Не было ни одного доказательства того, что в момент кражи он находился где-нибудь поблизости от места преступления.

Боттандо мрачно тряхнул головой. «Я перестал действовать, — подумал он. — Сижу здесь и жду подарка от судьбы. Так я ничего не добьюсь. Пора по-настоящему вступать в борьбу».

Решив начать с Фанселли и Сандано, он улыбнулся и задышал свободнее. Запихнув всю стопку бумаг в портфель, Боттандо бодрым шагом промаршировал к выходу.

Секретарша уже ушла домой, и генерал оставил ей записку.

«Сделай две вещи, — нацарапал он. — Во-первых, позвони, пожалуйста, во Флоренцию и попроси придержать до моего приезда Сандано. Я буду там в десять утра. Во-вторых, позвони, пожалуйста, Аргану. Скажи, что я извиняюсь, но меня срочно вызвали по неотложному делу. Я свяжусь с ним, когда вернусь».

Сделав этот первый шаг на пути к победе, Боттандо вышел на площадь.

Приступив к активным действиям, генерал почувствовал себя лучше. Поездки, встречи с людьми, кипучая жизнь — все это сразу подняло ему настроение. «В этом главная моя беда, — думал он, лавируя по улицам Флоренции, — я стал кабинетной крысой». Он лихо припарковал машину в запрещенном месте и прилепил к лобовому стеклу полицейский талон.

Первый визит — к Марии Фанселли — не дал ничего нового, зато Боттандо с удовольствием убедился, что Флавия провела допрос самым тщательным образом. Женщина повторила свой рассказ слово в слово, и ее негодование при одном только упоминании имени Форстера показалось ему вполне искренним. В муниципалитете также подтвердили подлинность свидетельства о рождении ее сына, где отцом был назван Джеффри Форстер.

Ну что ж, проверка никогда не помешает, решил генерал, закончив с этой частью программы. В конце концов, в этом и состоит полицейская работа. «Да чего уж там, отчасти Арган прав, — продолжал философствовать он, направляясь в карабинерию, где его должен был ожидать Сандано, — я действительно выпал из обоймы. Только не в том смысле, который имеет в виду Арган. Я слишком много времени посвящаю бумажной работе, в то время как другие люди, такие как Флавия, например, занимаются по-настоящему интересным и нужным делом».

В таком же приподнятом настроении он вошел в крошечную камеру, где его встретил неимоверно раздраженный Сандано. Парень сидел на выдвижной кровати, скрестив ноги; Боттандо уселся на стул напротив и ласково улыбнулся:

— Сандано.

— Генерал! Польщен визитом большого начальника. И все только ради того, чтобы помучить меня — просто так, без всякой причины.

— Ты знаешь не хуже меня, что мы не мучаем людей без всякой причины, — веско заметил Боттандо. — Причина есть всегда.

— О, — упавшим голосом сказал Сандано, — так вам все известно? Наверное, бабушка вам рассказала?

Боттандо удивился, но виду не подал.

— Совершенно верно, — важно сказал он. — Твоя бабушка поступила как человек, сознающий свою ответственность перед согражданами. И сейчас я хочу все услышать от тебя лично. Мне, конечно, и так все известно, но это важно для тебя самого. Мы всегда приветствуем сотрудничество.

Сандано одолевали сомнения. Он пыхтел, колебался и в конце концов сдался:

— Хорошо. Но вы помните: Флавия мне обещала.

— Я помню, помню.

— Сразу говорю: это не я. Украсть я могу, согласен. Но нападать на сторожа я бы никогда не стал. Я только вел грузовик.

«Что он такое болтает?» — терялся в догадках Боттандо, пытаясь состроить неодобрительную мину.

— Он не заплатил нам, понимаете? Мы залезли туда, забрали все статуэтки и доставили к нему. И когда мой брат пошел к нему за деньгами, тот послал его куда подальше. Сказал, что сделка сорвалась и у него нет денег. Но клянусь вам, это не я въехал в окно на машине и забрал все обратно. Я хочу, чтоб вы знали это. Я такими вещами не занимаюсь. После этого я вернулся во Флоренцию.

— Пока все верно, — подбодрил его Боттандо, все еще не понимая, о чем идет речь.

— Этот человек — он считает, что ему можно все. Скотина. Вы все у него прикормленные, потому он так нагло себя и ведет.

— Мы поразмыслим над этим.

В самом деле, старина Сандано совсем спятил. Где это слыхано, чтобы вор сам признавался в преступлении, о котором никому не известно?

— Раз уж ты начал признаваться, расскажи заодно о Фра Анджелико.

— Фра Анджелико?

— Это флорентийский художник. Эпохи Ренессанса. Ты вез его в багажнике. Помнишь?

— Ах, этот… Я уже все рассказал вашей девушке…

Боттандо придержал его за руку.

— Один совет, мой дорогой мальчик. Она тебе не девушка.

— Нет?

— Нет.

— О'кей. Короче, я сказал Флавии правду. Я не крал ее.

— Это я знаю.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Я просто хочу еще раз услышать эту историю. Своими ушами. Давай.

— Я сказал Флавии чистую правду. Я никогда не крал эту картину. Мне просто не повезло, что меня сцапали с ней на границе.

— Да?

— Я взял эту кражу на себя только потому, что карабинеры предложили мне сделку.

— И значит, потом этот человек, Форстер, пришел к тебе поговорить о ней.

— Да, три или четыре месяца назад. Я тогда как раз только освободился, отсидев за подсвечник.

— Из его слов ты понял, что это он украл картину?

— Я бы так не сказал. Он все знал об этом ограблении, хотя о нем не писали в газетах.

— Понятно. Ну, он пришел. И что дальше?

— Он пришел спросить, что случилось. Почему я не доставил посылку по назначению. Я объяснил. Он выразил сочувствие в связи с тем, что мне пришлось отсидеть за преступление, которого я не совершал, и сказал, что не будет возражать, если я захочу восстановить свое доброе имя и откажусь от признания. Потом он дал мне денег.

— Он не говорил, что сам украл картину?

— Нет, прямо он этого не говорил.

— А откуда ты знаешь его имя?

— Он назвался и дал мне визитку на случай, если я еще что-то вспомню и захочу связаться с ним.

— Дал визитку, понятно. Можешь описать его?

— Ой, это не по моей части… У меня близорукость…

— Значит, нужно носить очки. Ну постарайся. Вспомни о бабушке.

— Ну ладно. Он — англичанин, это я уже говорил. Кое-как объясняется на итальянском, ему где-то за пятьдесят или даже больше, но шевелюра богатая — темно-каштановые волосы… почти черные, хорошая стрижка. Одет… можно сказать, хорошо. Среднего роста, для своего возраста довольно стройный.

— Среднее это, среднее то… — прокомментировал Боттандо, — очень полезная информация. А какие-нибудь особые приметы? Дуэльные шрамы или еще что-нибудь в этом роде?

— Я не заметил. Послушайте, я и так стараюсь изо всех сил.

— Конечно. Итак: некто называет тебе свое имя, дарит свою визитку, навещает в тюрьме, расспрашивает тебя о вещах, которые он и так должен знать, если сам украл картину. И ты делаешь вывод, что именно этот человек совершил преступление, за которое тебя посадили. Ты полагаешь, он такой же дурак, как и ты? Хм…