Рефлексор

      - Да вы что-о?! - брови на лице подавщицы поползли вверх. - Вы что там пишете?
      - Да вот инструкцию со стены переписываю, - без тени смущения ответил Сашка.
      - Я с вами шутки шутить не собираюсь, - продавщица всерьез начинала нервничать, - не положено!
      - Что именно? - поинтересовался Сашка.
      Та поняла, что сморозила глупость. Но привычка оказалась сильнее.
      - Я сейчас директора позову, акт составим за хулиганство, вон, женщина! Эй, к вам обращаются, женщина, вы свидетелем будете!
      Услыхав подобное, напуганная жизнью женщина в сером мышкой выскользнула из магазина, позабыв на подоконнике все четыре карточки. Сашке стало очень жаль ее, он чуть было не побежал вслед, еле сдержал себя.
      - Вызывайте, он вам же нахлобучку и устроит. - Сашка мило улыбнулся.
      - Вы меня отвлекаете, понятно?! - с угрозой выдавила продавщица. - Я на работе!
      - Работайте на здоровье, а я постою еще, с инструкцией вот, - он, не глядя, ткнул пальцем в стену, - ознакомлюсь.
      В окошко поглядывал с улицы красноглазый. Сашка погрозил ему, и тот пропал. Еле сдержался, чтобы не посмотреть на часы, ведь время-то шло! Но этот маленький жест мог бы испортить все.
      - Журнальчик можно посмотреть? - обратился к продавщице со всей возможной приятностью.
      - Не положено, - буркнула та, - никому, кроме сотрудников.
      - А этот вот, - Сашка махнул в сторону окна, - ваш сотрудничек, видать?! Внештатный, надо думать?! Или как - добровольный помощник и бескорыстный соратник в борьбе за всеобщее окниживание?!
      Не дожидаясь ответа, Сашка старательно вписал под цифрой три: "Все мы, конечно, большие гуманисты, но рабов давить надо не только в себе". Подумал и поставил знак вопроса. Потом перечеркнул его очень тоненьким крестиком. Краем глаза видел он, как старательно следила за его движениями продавщица - напряглась, сжалась, подалась вся вперед - вот-вот и взлетит. Сашка снизу дописал: "Положение спорное, но привлекательное".
      - У вас, говорят, премии маленькие? - задал он неожиданный вопрос.
      - Сейчас милицию вызову, - предупредила продавщица, - издеваться в служебное время над работниками торговли...
      - Да бог с вами, нужно еще - издеваться! Зовите скорее интересный разговор получится.
      Продавщица пристукнула кулачком по журналу и из бледной сделалась сначала розовой, потом красной. Она уже не могла смотреть на Сашку, отводила глаза. Чувствовалось - еще немного, и она не выдержит.
      - Навязался на мою душу, юный следопыт! - За помощью к администрации она обращаться, похоже, не собиралась. Сашка рассчитал все верно. - Не нравится что-то, вон в кассе книга жалоб и предложений, берите и пишите, что хотите.
      - Да нет уж, мне совсем другая книга нужна. А написать я еще успею, да и куда написать - найду!
      Сашкина улыбка стала лучезарной.
      - Нате! Берите!!
      Продавщица хлопнула вытащенной книгой по прилавку. И зарыдала - всерьез, без фальши.
      Но Сашка не спускал с нее глаз и книги не брал. Что-то ему подсказывало - маловато за все перенесенное, нет, так запросто не откупятся! Он начинал чувствовать, что только лишь набирает силу и что власть его с каждой минутой будет расти...
      - Вот! Все! Больше ничего нету!
      Продавщица сунула что-то между страниц книги и выбежала из-за прилавка, рыдая и хлюпая, скособочась и вжав голову в плечи. Юркнула в подсобку - лишь дверь хлопнула ей вслед.
      Сашка взял томик, между страниц лежала плотная картонка. Он присмотрелся - это был абонемент на пятитомник Булгакова, на тот самый, желанный, но недоступный, объявленный, но тут же растворившийся во мраке и пучинах великой и загадочной книготорговой сети.
      Он вышел из магазина, причем дверь перед ним услужливо распахнулась. Сашка увидел, что это женщина в сером так его уважила, и буркнул ей что-то неопределенное, потом протянул книгу. Картонку спрятал во внутренний карман.
      Женщина мелко кланялась ему, потерявши дар речи от неслыханного счастья, норовила припасть губами к руке. Но Сашка брезгливо отдергивал ее.
      Погода была на загляденье! Сияло совсем не зимнее солнце, щебетали пичуги, а воздух... Воздух московский будто бы высосали гигантским насосом, а взамен поднакачали набранного где-нибудь под Майами-Бич или, по крайней мере, в канадских нетронутых лесах.
      С визгом подкатила машина - большая и черная. Открылась дверца. Выскочил шофер в кепке и с усами серпом.
      - Куда прикажете?! - вежливо поинтересовался он.
      Сашка принял машину с шофером за галлюцинацию и отмахнулся, потряс головою. У него еще было в запасе время, и он решил немного пройтись, продышаться. Потом позвонить Светке. Никакой скользоты под ногами не было, тротуар темнел свеженьким, будто только уложенным, асфальтом. По такому не грех было пройтись.
      Прохожие обтекали Сашку, не задевая, предупредительно и вежливо. И это было непонятно, но приятно. Он не торопился, дышал полной грудью. Поравнявшись с той самой урной, что он вчера ненароком поджег, Сашка заглянул в ее зев. Пепла, угольев и вообще черноты он там не обнаружил. Зато на высокой куче бумажно-хозяйственного мусора лежала солидная пачка ассигнаций. Сашка даже не сразу сообразил каких. Он никогда не видел столько плотненьких бежевых сторублевок. Надо было брать. Или проходить мимо.
      Сашка взял. Сунул в карман. Когда поднял глаза, увидел знакомого милиционера со светленькими усами-висюльками и улыбнулся ему будто ни в чем не бывало. Милиционер вытянулся по стойке смирно и с некоторой грациозной важностью отдал Сашке честь, приложив руку в огромнейшей перчатке к шапке. Сашка помахал ему в ответ.
      Телефонная будка была пуста. После третьего гудка Светка сняла трубку.
      - Это я, - представился Сашка.
      - Да узнала, чего там? - вяло проговорила Светка.
      - Нет, ничего, - сказал Сашка. - Я тут недели три буду занят, ты не обижайся... И звонить пока не надо, лады?
      Светка повесила трубку.
      "Ну и ладненько, - подумал Сашка. - Ну и прекрасненько, сама отпадает. Так даже лучше!" Он вышел из будки.
      Знакомый лимузин стоял у кромки тротуара; улыбался из-под кепаря усатый шофер. Сашка ему тоже улыбнулся и пошел дальше, медленно и солидно. Автомашина, будто на поводке, еле-еле двигалась за ним - и вот чудо! - ни единого "Жигуленка" или "Москвича" на обочине, обычно забитой припаркованной автотехникой, не было. Пачка приятно оттягивала карман, ее наличие придавало еще больше уверенности. Но ходьба уже начинала утомлять Сашку.
      - Ладно, поехали! - бросил он через плечо.
      И машина тут же остановилась. Вновь распахнулась лаковая точеная дверь. Внутри было хорошо, просторно и свежо. Шофер не спрашивал, куда ехать. А Сашка не говорил ничего, да он и сам видел, что движутся они в нужном направлении. Покачивало. Убаюкивало. Со всех сторон текла чуть слышная приятная музыка. Сашка поглядывал на себя в зеркальце. Никогда еще он так хорошо не выглядел, как сейчас,- румяное лицо, здоровая кожа. А эти складки у губ и бровей! А волевое выражение! Одно слово - супермен! А глаза?! Вот с глазами было что-то не так, непривычными они показались... Но Сашка не стал задерживать своего внимания. "Это только начало,- думал он,- теперь все пойдет, побежитпоедет самым лучшим образом!" Вытащил пачку, начал пересчитывать ассигнации. Но на половине бросил это занятие, надоело - мелочи! Сунул пачку обратно, отделив одну купюру и небрежно перебросив ее на сиденье рядом с шофером. Тот и глазом не повел.
      Через несколько минут они подкатили к зданию института. У входа встречал сам директор со всеми своими замами. Еще машина не подъехала и не остановилась, как все встречающие дружно закивали, принялись разводить руками и мило улыбаться.
      "Неплохо! Но не слишком ли темпы неумеренные? - подумалось Сашке. - Эдак через денек придется и за Нобелевской премией в Стокгольм ехать! Чего это они?!" Впрочем, размышлениям он предаваться не стал - раз так, значит, так оно и есть, так оно и должно быть.
      "Контакт!" - щелкнуло в мозгу, кольнуло. "Нет, все в порядке, все в полном порядке!"
      - Александр Иваныч, - директор, снимая ондатровую потертую шапку, согнулся в полупоклоне. - Прошу вас! - И ухватил Сашку за локоток. Все засуетились, запричитали, стараясь попасться Сашке на глаза. Встреча была на славу. Не хватало, пожалуй, лишь цыган с "Величальной".
      Чуть не на руках его подняли по лестнице. В вестибюле играл духовой оркестр. Дирижировал им Толик Синьков - он старательно размахивал руками, мотал головой из стороны в сторону, приседал, наклонялся, подпрыгивал и, оборачиваясь ежесекундно, строил восторженные гримасы. Из кармана пиджака у него торчал краешек кафельной плитки.
      Стоящие по краям лестниц институтские женщины в восхищении округляли глаза, закидывали свои уложенные и холеные головки и негромко, но с чувством рукоплескали триумфатору.
      Перед дверью, обитой коричневой натуральной кожей, Сашку опустили, поставили на ноги.
      - Ваш кабинет готов, - учтиво произнес директор, простирая руку в сторону двери и поблескивая обширной розовой лысиной. - Всегда к вашим услугам, Александр Иваныч!
      Непонятно было, что именно он имел в виду. Но Сашка не стал уточнять - какая разница! Главное, все так славно складывается. Он даже распорядился, чтоб ему в кабинет прислали обед и машинистку. Сухо попрощался с провожающими и закрыл за собой дверь. Сначала одну, потом другую, потом третью кабинет был, как и полагалось, с "тамбуром".
      - Вот так и будем жить теперь, - пробормотал он себе под нос довольным, уверенным голосом.
      В кабинете было три больших дивана, длинный Т-образный стол, кресла, стулья, телевизор, еще что-то... Сашка прошел к слаборазличимой дверце в стене, распахнул ее. Там оказались спальня, сауна, ванная.
      - Не-дур-ствен-но! - пропел он громко. Вернулся в кабинет и включил телевизор.
      Диктор Кириллов строго и торжественно зачитывал текст:
      - Сегодня, в семь часов тридцать две минуты московского времени, в Советском Союзе был произведен запуск космического корабля в сторону планеты Марс. Пилотирует корабль летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Александр Иванович Кондрашов.
      На экране появилась Сашкина фотография в мундире и с погонами.
      - Ну, это уж слишком, - проворчал он и переключил программу.
      На другой - показывали какой-то жутко красочный и чувствительный до дрожи фильм. Главную роль исполнял, разумеется, Александр Кондрашов, загримированный чуть ли не оперным любовником. Смотреть это было невыносимо.
      Третья программа показывала Сашкину встречу с президентом заокеанской державы. Президент явно проигрывал по внушительности, обаятельности и масштабности своему именитому гостю. Четвертая и пятая программы также демонстрировали Кондрашова во всех ракурсах. Увидав себя в роли нервного и дерганого пианиста, с невероятной виртуозностью насиловавшего рояль в зале Консерватории, Сашка вырубил телевизор вообще.
      Подошел к приемнику. Щелкнул ручкой.
      - Товарищи, только что произошло радостное событие! - ликовал кирилловский голос, мужественно и игриво переливаясь тембрами. - Только что приземлился спускаемый отсек корабля, вернувшегося с планены Марс. Мы все сейчас станем свидетелями знаменательного момента - вот-вот распахнется люк, и нам настречу выйдет наш герой, наш любимец, которого мы не видели целых четыре года! Вот он, вот он уже показывается, четырежды Герой Советского Союза, наш соотечественник дерзновенный Алексадр...
      Сашка явственно разглядел, как сползла с приемника лицевая панель и оттуда, изнутри, показалось бледное, усталое, но до невыразимости благородное лицо. Его лицо!
      Он зажмурился и потряс головой. Видение исчезло. Приемник был цел и невредим. Но Кириллов продолжал захлебываться от восторга.
      Сашка подошел к встроенному шкафу. Открыл дверцу. С внутренней ее стороны было большое зеркало. Он стал пристально вглядываться в себя.
      Отражение как отражение. Сашка даже улыбнулся сам себе. Пригладил волосы и похлопал себя по животу. Потом скорчил рожу, высунув язык. Подмигнул. Все было в норме. Лишь глаза. Снова ему показалось, что с глазами что-то не то, не его какие-то глаза! Он отвернулся, чтоб рассеяться, дать зрению передышку, даже смежил веки на минуту.
      Потом снова заглянул в зеркало. Глаза были явно чужие. Холодные, нечеловеческие. Будто две стеклянные пуговицы с яркими, но совершенно ледяными зрачками-пятнами. Таких глаз он ни у кого никогда не видел. Ему стало страшно. Рука совершенно непроизвольно подхватила со стола телефонный аппарат и с силой обрушила его на зеркальную поверхность.
      Послышался звон разбиваемого стекла, посыпались осколки. Стало темно и сыро. Кабинет, телевизор, кресла и диваны пропали куда-то, даже кирилловский голос замолк...
      Сашка стоял на негнущихся ослабевших ногах. Зрение постепенно возвращалось к нему. Но очень медленно. В горле было сухо. Голова гудела, раскалывалась. Шапки на ней не было, и падающий снег ложился прямо на волосы, не таял.
      Он стоял перед разбитой витриной книжного магазина. И руки его были в крови. Рядом, прямо на земле, лежал красноглазый толстяк - он хрипел, захлебывался пеной, и мелко сучил короткими ножками. Лицо его тоже было в крови - не разберешь, где нос, где губы, где лоб. "Фирменная" продавщица из обменного отдела, вцепившись в косяк дверного проема, истошно вопила, совсем не заботясь, как она при этом выглядит.
      Один к другому, кольцом, сбивался любопытствующий народ. На глазах темнело. И все вокруг было как-то сыро, глупо, ненужно и необъяснимо.