Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Приключения Гончарова - Гончаров приобретает популярность

ModernLib.Net / Детективы / Петров Михаил / Гончаров приобретает популярность - Чтение (Весь текст)
Автор: Петров Михаил
Жанр: Детективы
Серия: Приключения Гончарова

 

 


Михаил Петров
Гончаров приобретает популярность

Часть первая

      И черт же меня дернул поехать по этой старой, забытой Богом дороге! Наверное, прельстила ее пустынность.
      До города оставалось не больше сорока километров, а утро только начиналось, и у меня появилась реальная возможность попасть домой к девяти часам, минуя таким образом июльскую жару и все неудобства, с нею связанные. С плавным поворотом дорога круто забирала вверх, и я, радуясь прохладе прибрежного зефира, добавил прожорливому двигателю топлива. Довольная моей щедростью, машина рванула и стремительно вынесла меня наверх, чтобы в очередной раз удивить открывшейся вдруг красотой.
      По крутому правому склону тянулись к небу своими кронами сосны, а с левой стороны берег, такой же зеленый, почти отвесно падал в Волгу. И всю эту сказку, нисколько ее не уродуя, а, наоборот, украшая, довершала крохотная деревенская церковь с пятью золотыми маковками, истово горящими в синем прозрачном лазурите.
      Господин Гончаров, мне искренне жаль, что вы не владеете кистью, упрекнул я сам себя и, вполне удовлетворенный такой самокритикой, помчался дальше, оставляя позади заброшенную деревню, скромные деревянные домики, так и не тронутые «цивилизацией» «новых русских».
      Ненормальная старуха, неожиданно выскочившая на дорогу, чуть было не сделала меня заикой или импотентом. Чудом избежав наезда, громко матерясь, я вылетел на обочину. Пропахав десятиметровую целину, я беспардонно опрокинул хилый штакетник и нагло вперся в ухоженный дворик. При моем вторжении куры, гуси и прочая пернатая тварь устроили настоящий скандал. Как выяснилось позже, своим неожиданным вторжением я унес жизнь одной их товарки.
      Перепрыгнув через порушенный мною забор, я кинулся к старухе и с сожалением отметил, что краем я ее все-таки зацепил. Черной вороной она нелепо и смешно прыгала посередине дороги, оглашая хрустальный воздух громким и противным карканьем.
      – Бабушка, что с вами? – еще издали начал я. – Вы не ушиблись?
      – А-а-а… Тама… А-а-а… Там…
      – Все будет хорошо, бабуля, – схватив в охапку, попытался я успокоить потерпевшую. – Где у тебя болит? Дай-ка я посмотрю.
      – Там… Там… – бессвязно продолжала лепетать она. – Там… Убили… Убили!..
      – Ну уж прямо так и убили! – ощупывая старухины выпирающие косточки, засмеялся я. – Сейчас в больничку поедем, тебя осмотрят, и тогда уж видно будет. Успокойся, мать!
      – Там! Там! – тыча пальцем в открытые ворота, активно сопротивлялась старуха.
      – Ну там так там, – легко поднимая ее многогрешное тельце, согласился я. – Как ты скажешь, так мы и сделаем. Дома, значит, хочешь отлежаться? Ничего не имею против. Только не дрыгайся, а то, не ровен час, уроню.
      Увидев, что несут ее в указанном направлении, бабулька притихла, боязливо и доверчиво прижимаясь ко мне. Но только стоило мне ступить на шаткое и скрипучее крыльцо, как она каким-то непонятным образом выскользнула из моих объятий и, отскочив в сторону, забормотала внятно и разумно:
      – Нет, нет, сынок, не хочу туда. Иди первым. Я уже там побывала.
      – Что ж там за черт у тебя сидит?
      – Тама Манька убитая лежит. Надо бы доктора позвать или еще кого…
      – Сочиняешь ты все, бабуля, – на всякий случай не поверил я, но уже печенью чувствуя, что она говорит чистую правду. – Небось браги вчера перебрала.
      – Нет, сынок, непьющая я. Взаправду тама Манька на полу лежит.
      – Может, просто померла, а ты сразу – убили… – тянул я резину, не желая влипать в очередное приключение. – Сколько твоей Маньке лет-то?
      – Дык сколько? – понемногу отходила старуха. – Одногодки мы, вот и посчитай, сколько ей будет, если мне семьдесят пять. Милицию звать надо.
      – Погоди, мамаша, у страха глаза велики, сейчас сам гляну.
      Манька лежала посредине единственной комнаты своего небольшого домика, и при одном ее виде все мои сомнения отпали. Старушка, такая же хрупкая, как и моя спутница, была безнадежно мертва, и умерла она не своей смертью, о чем красноречиво свидетельствовали многочисленные ссадины на перекошенном от страданий лице и теле. В напрочь порванной ночной рубашке, почти нагая, она лежала на спине, чуть завалившись на правый бок. Над ее синюшным трупом уже трудились кропотливые мухи, и это давало основание предполагать, что убили ее не сегодняшней ночью. Маньку не просто били – ее пытали. Несколько пальцев старческих рук были переломаны, да и левая стопа подозрительно и неестественно торчала в сторону.
      Что мерзавцы хотели от семидесятипятилетней бабули? Об этом можно было только гадать. Я осмотрелся кругом и невольно удивился. Одну из стен избы почти целиком занимали книжные стеллажи. Сами же книги были в беспорядке свалены на полу вперемешку со скудной одежонкой, также выброшенной из шкафа. Подонки что-то искали, но что, что можно найти у одинокой старухи в наше время?
      Притворив дверь, я вышел во двор. И кажется, вовремя. Каким-то образом заработал деревенский «телефон». Возле калитки с моей старушенцией уже шушукалась товарка, и примкнуть к ним готовилась толстая бабка, торопливой уткой пересекающая улицу. Кажется, до прихода участкового мне предстоит выдержать серьезную осаду. А также мне сдается, что господин Гончаров опять попал в историю.
      – Дамы! – подождав, когда подойдет третья собеседница, официально и строго начал я. – Чем попусту точить лясы и плеваться шелухой, сделаем так: одна из вас, самая шустрая, сейчас же помчится к участковому и введет его в курс дела, тогда как остальные будут стойко сдерживать натиск любопытной толпы. Все понятно? – тоном, не допускающим возражений, спросил я в итоге.
      – Какой шустрый! – язвительно заметил только что подошедший костлявый и плешивый дед. – А где его искать, участкового-то?
      – В участке, – коротко обрубил я.
      – А где участок? – не сдавая позиций, ехидно спросил он.
      – Это вам лучше знать, – уже все понимая, увял я.
      – Вот то-то и оно. А участок от нас поболе пяти верст будет. Да и там ли он?
      – М-да! Ну а телефон у вас есть?
      – Есть! – гордо и с готовностью отозвалась «утка». – У Сашки в мэрии, только он не работает с самого начала лета.
      – Тогда за участковым нужно съездить на машине, – подумав, вынес я решение. – У кого здесь есть машина?
      – У Сашки, – лаконично ответил дед. – А только он, наверное, пьяный.
      – Наверное, но не наверняка. Приведите-ка мне его.
      На мое счастье, Сашка Крутько, мэр заброшенной деревушки, сегодня еще не принимал, но, кажется, готовился. Он приковылял обиженный и сердитый, как пес, у которого прямо изо рта вырвали сахарную кость.
      – Ну что там еще? – проходя сквозь собравшуюся уже толпу стариков, пробурчал он. – Померла, значит, Мария Андреевна? Все там будем.
      – Не померла, Александр Трофимович, – возразил я, – убили ее.
      – Сказки. Кому она нужна?
      – Значит, кому-то понадобилась.
      – Брехня, – заходя во двор, не поверил он. – Кому мы, старики, здесь нужны?
      – Вам надо за участковым съездить.
      – Вот и съезди, – парировал он. – А мне бензин жечь не с руки. У меня пенсия одна, и помогать мне некому. Дай-кось гляну на упокойницу.
      – Нельзя, Александр Трофимович, там могут быть следы, которые мы должны сохранить до приезда милиции.
      – Чаво? – прикинувшись дурачком, удивленно воскликнул он и полез вперед, как на буфет. – Ты сам-то кто такой?
      – Я Константин Гончаров, здесь проездом.
      – А чаво в избе у Андреевны забыл, а? Небось сам ее и угробил. – Довольный своей проницательностью, мэр гордо посмотрел на односельчан. – Знаем мы таких! Давай, ребята, вяжи его!!!
      Нерешительно переглядываясь, дряхлые старики переминались с ноги на ногу, но по толпе прошел первый упреждающий ропот, и, кажется, в самом скором времени меня ждут интересные перемены.
      – Ну чего стоите, мать вашу так! – повторил клич Трофимыч и, не щадя живота своего, первым бросился под танки.
      – Спокойно. Вяжите, – послушно протягивая руки, облегчил я ему задачу. – Только с одним условием. Никто не заходит в дом Марии Андреевны, а вы тотчас отправитесь за участковым.
      – А ты мне условия не ставь, – торжественно стягивая мои суставы гнилым брючным ремешком, устрашающе предупредил мэр. – Кишка тонка, чтоб Крутько условия ставить.
      – Виноват, Александр Трофимович, конечно же вы сами знаете, что до приезда милиции никто не должен прикасаться даже к ручке этой двери.
      – А то нет. Конечно, знаю, – важно ответил Крутько и, строго глянув на старух, предупредил: – Понятно вам? Чтоб за ограду ни на шаг, а то я вам…
      Что ждет нарушителя, он так и не договорил, потому что, препоручив меня еще более дряхлому деду, сам поковылял к моей машине.
      «Старый козел! – подумал я. – Он даже не спросил ключи от зажигания! Значит, сам не верит в мою причастность к убийству Марии Андреевны».
      Плюнув ему вслед, я повалился на траву и задумался. Во-первых, о своей звезде вечного неудачника, а во-вторых, о том, за что могли убить бедную старуху. Насколько я успел рассмотреть, кроме книг, в ее хижине ничего ценного не было. Допотопный чёрно-белый телевизор и крохотный холодильник в счет не шли, а про ее барахло и говорить не приходится. Конечно, вполне допустим вариант двойной жизни, но опять-таки не в крохотной, на двадцать домов деревеньке. Тогда что?..
      – …откудова будешь? – тряс меня за плечо грозный страж с угревато-волосатым носом и слезящимися голубыми глазками. – Не из Самары ли?
      – Нет, отец, бери выше.
      – Нешто с Москвы? – уважительно спросил он и подсел поближе.
      – Еще выше, – многозначительно ответил я. – Скажи-ка мне, дед, а кто она такая, эта самая Мария Андреевна? Кем она была при жизни?
      – Маша-то? Дык учительницей, – словоохотливо отозвался старичок. – У нас здеся раньше школа была, четырехлетка, вот там она и учительствовала. Тута раньше ребятишки были, а она их учила.
      – А давно она у вас поселилась?
      – А она отсюдова никуда и не уезжала. Как родилась, так и жила. И батька и мамка ее здеся народились, и на войну ее батька, Андрей Алексеевич Крюков, вместе со мной с этих местов уходил. Я-то вот, Бог дал, возвернулся, а он на той войне сгинул. Оставил их вдвоем с маманей, Антониной Ивановной, земля ей пухом, сиротами.
      – Вот оно что. А скажи-ка мне, отец, у Марии Андреевны враги были?
      – Господь с тобой. Откуда враги? Она вся кроткая была. Чисто Божий человек. Мы все ее любили и уважали за ученость. Добрая была Маша, никому никогда не отказывала. Последнее отдаст, с себя снимет, а другому поможет. Горе-то какое! А может, я хоть одним глазком на нее взгляну?
      – Нельзя, отец, этим ты помешаешь следствию.
      – Понимаю… – горестно вздохнул старик и, прикурив, протянул мне дешевую сигаретину. – У какой падлы на нее рука поднялась? Не иначе кто-то из залетных спаскудничал. Свой бы такого не сотворил.
      – Тебя как зовут, отец? – проникаясь к старику невольной симпатией, спросил я.
      – Григорий Федорович я, – представился старик и добавил: – Бывший председатель этого села. Оно раньше Белым называлось.
      – А теперь как?
      – А теперича никак, потому что нет села.
      – Скажи мне, Григорий Федорович, а где старик Марии Андреевны? Он умер?
      – Что ты, сынок, у нее же отродясь никого не было. Горбатенькая она была, ну и хроменькая тож. А после войны нас, мужиков-то, только полтора десятка вернулось. Ага, уходило больше полусотни, а назад четырнадцать человек пришло. Вот и посчитай – на каждого кобеля по три сучки приходилось. А кому она, горбатенькая-то, нужна, когда вокруг столько бесхозных сисек ходит. Так вот она с маманей и жила. Пока двадцать лет назад не преставилась Антонина Ивановна.
      – А может быть, Мария Андреевна кого-то из своих учеников обидела? – высказал я сомнительную версию, заранее обреченную на провал. – Вот он ей и отомстил.
      – Да что ты, Константин? Я же говорю, что все ее любили. Да и школу-то давно закрыли. Лет пятнадцать, кабы не поболе.
      – А как вы сами думаете, за что ее могли убить?
      – Этого я и сам понять не могу.
      – Может быть, из-за денег? Она была богата?
      – Все ее богатство – книги, а кому они нынче нужны?
      – Когда вы в последний раз видели ее живой?
      – А бог ее знает, про это лучше у Любы спросить. Они соседи. Кажись, Александр Трофимыч на технике катит. Точно, а за ним Гордеев, наш участковый.
      Из остановившейся белой «шестерки» выпрыгнул бравый молодец в чине капитана и, небрежно поздоровавшись со старухами, пропер во двор. За ним услужливо и значительно, выполняя важную миссию, последовал Крутько.
      – Вот он, товарищ капитан, – указуя на меня перстом, проинформировал он. – На всякий случай я его связал. Мало ли что.
      – Молодец, Трофимыч, – оценил старания мэра участковый. – Я буду рекомендовать тебя в группу захвата, – без тени улыбки пообещал капитан и, вдумчиво посмотрев на меня, вошел в избу.
      Пробыл он там всего ничего, а когда вышел, то я понял, что до самой последней минуты он не верил в историю убийства старухи и теперь ему не до шуток.
      – Всем очистить двор, – вытирая проступивший пот, распорядился он. – Вас это, гражданин Гончаров, не касается. Расскажите, что произошло? – спросил он, когда двор опустел.
      – К сожалению, на этот вопрос я вам ответить не могу. Я знаю ровно столько же, сколько и вы. Я ехал по этой дороге, когда мне под колеса кинулась какая-то старуха. Мне с большим трудом удалось избежать наезда и свалить соседский забор. А когда я вышел из машины, то она потащила меня сюда. Увидев труп, я попросил сельчан найти вас, а остальное вы знаете.
      – Откуда и куда вы следовали?
      – Из Самары домой.
      – Почему вы ехали по старому, заброшенному шоссе?
      – А спроси меня, дурака. На церковь хотелось взглянуть.
      – Кого конкретно вы чуть не сбили и кто вас сюда потащил?
      – Я! – громко откликнулась бабуся, втянувшая меня в эту историю.
      – Баба Люба? Стешкина?
      – Ну да, – гордо подтвердила она, – это он меня чуть не сшиб своей тачкой. А у Семеновны он загубил двух курей. Пусть платит.
      – Скажи спасибо, что он тебя не загубил. Зайди сюда. Зачем ты кинулась ему под колеса? – открывая папочку, строго спросил капитан.
      – Так с перепугу, Игорь Степанович, – присаживаясь на шаткую скамейку возле завалинки, призналась она. – Испужалась я…
      – Чего ты испугалась?
      – Так ведь Маньку убитую увидела. Испужалась и сиганула… Она вся синяя лежит, а по ней мухи ползают. Я спервоначала-то подумала, что она просто так померла, а потом пригляделась, и совсем мне худо стало. Личико все побито, пальчики поломаа-аны-ы-ы!.. – неожиданно заголосила баба Люба, и капитан был вынужден на некоторое время прервать допрос.
      Что-то нацарапав на клочке бумаги он передал его мэру и строго наказал:
      – Доедешь до поста ГИБДД. Пусть они немедленно свяжутся с дежурным и высылают оперативную бригаду.
      – Слушаюсь, товарищ капитан, – браво откозырял Трофимыч, и мне на секунду показалось, что я попал в дурдом, где мне предстоит провести остаток своих дней.
      – А по рации нельзя? – робко поинтересовался я.
      – Нельзя! – коротко ответил капитан и вновь занялся бабой Любой: – Ты зачем вообще к ней пошла? Ты что-то заподозрила?
      – Ага. Она вчера на улицу носа не высунула, вот я и подумала, что у нее снова нога разболелась.
      – Может быть, вы все-таки освободите мне руки? – вежливо напомнил я о себе. – Неудобно как-то, да и отекать начали.
      – Подождете, – огрызнулся он, и я с горечью понял, что домой мне не попасть даже к обеду. – А когда ты в последний раз видела ее живой? – повторил он мой вопрос.
      – Так позавчера. Точно позавчера. Она ко мне заходила под вечер.
      – И о чем вы говорили?
      – О разном. – Вспоминая, старуха старательно нахмурила лоб. – Об жизни…
      – Она не показалась тебе напуганной?
      – Нет, зачем же. Все как всегда. Поговорили, попили смородинового чаю, а как стало смеркаться, тут она и ушла. Ушла навстречу своей смертушке. – Старуха напряглась и натужилась, видимо собираясь завыть с новой силой.
      – Стой, баба Люба! – упреждая вопли, остановил ее Гордеев. – Погоди и соберись с мыслями. Сейчас я спрошу тебя о главном. Ты готова?
      – Готова, – чуть помедлив, растерянно ответила она.
      – Ну вот и замечательно. Скажи-ка мне, не слышала ли ты прошлой ночью шума подъехавшей машины, которая бы остановилась возле дома?
      – Нет, Игорь Степаныч, чего не слышала, того не слышала, врать не стану. А сплю-то я вон как чутко, мыша и того услышу.
      – Не замечала ли ты, что в последнее время вокруг ее дома крутятся какие-то подозрительные люди?
      – Тоже ничего путного сказать не могу. Чужих не видала, а свои к ней частенько заглядывали. Да ты сам у них спроси. Как кому совет дельный потребуется или еще что, так все к ней и бегут. А куда больше-то? Она у нас самая грамотная была. Ох ты господи, беда-то какая!

* * *

      Я слишком хорошо думал, когда рассчитывал попасть домой к обеду. Отпустили меня только в конце рабочего дня, когда я уже охрип, пересказывая одну и ту же историю каждому их следователю в отдельности, а потом и всем вместе взятым. На чем меня хотели подловить, я так и не понял, но подозреваю, что и сами они этого толком не знали. Теперь, надо полагать, и вызов в прокуратуру не за горами. Сам черт дернул меня свернуть на ту дорогу!
      Только в девять часов вечера, отупевший, злой и голодный, я вернулся домой, и здесь меня ждал новый сюрприз. Сидел сюрприз на кухне, кушал с тестем водку и назывался Макс Ухов. Мое появление было отмечено восторгом и новой порцией спиртного, которое, как я полагаю, было извлечено из моего тайника.
      – А мы с Максом тебя заждались, – лучезарно улыбаясь, сообщил тесть. – Собственно говоря, он пришел ко мне по делам, но после того, как мы их благополучно разрешили, он счел своим долгом тебя дождаться.
      – И какие же могут быть дела между бравым омоновцем и старым алкоголиком? – пододвигаясь к столу, язвительно спросил я.
      – Ну зачем ты так, Иваныч? – смущаясь, прогудел Ухов. – Товарищ полковник золотой человек. О нем до сих пор говорят только хорошее.
      – Был бы он плохой – я бы у него не жил. Так в чем суть вашей сделки?
      – Пришел проситься на работу. В фирму «Сокол».
      – Тебя вытряхнули из органов?
      – Нет, я по совместительству, – совсем стушевался Макс. – В свободное от работы время. Денег катастрофически не хватает, а браться за сомнительные дела не хочу.
      – А ты уверен, что этот самый «Сокол» чист как голубь? Кстати, жив ли он вообще? Мне казалось, что после той театральной переделки от него останется только хвостовое оперение.
      – Замолчи, Костя, не каркай! – истово и строго вмешался тесть. – Мой «Сокол» воспрял как Феникс и будет жить вечно.
      – Ну и перо ему в задницу, – равнодушно заметил я. – Пусть летает. Ну ладно, вы тут бражничайте, а мне пора спать. Скоморох попу не товарищ.
      – Вот-вот, я тоже так думаю. Иди отсюда, и чем скорей, тем лучше. Мы с Максом и без тебя отлично посидим. А то пришел тут, как с гвоздя сорвался…
      Однако, несмотря на усталость, мне долго не удавалось уснуть. Из головы не шла убитая Мария Андреевна Крюкова. Почему? Этот вопрос не давал мне покоя. Кому понадобилась жизнь несчастной старухи? С какой целью ее убили? Ведь не просто так, из любви к искусству ей вывернули ногу и сломали пальцы. Значит, что-то хотели у нее выведать. А что? Что могла дать нищая учительница, которая и так, без понуждения все отдавала односельчанам? Чем она могла заинтересовать подонков? Может быть, ей было известно что-то такое, что им хотелось узнать? Эти вопросы не давали мне покоя несколько дней. Да так, что однажды утром, захватив небольшой гостинец, я прикатил в Белое и, притормозив возле дома бабы Любы, посигналил. Она словно ждала моего приезда. Сразу же вышла на крылечко и, нисколько не удивившись, пригласила зайти в дом.
      – Да ты не бойся, собаки у меня нет! – дребезжаще рассмеялась она. – Самой жрать нечего, где уж тут собаку держать. А ты что прикатил-то?
      – Да вот, гостинец тебе привез, – протягивая скромный пакет, усмехнулся я.
      – А кто ты такой, чтоб я у тебя гостинцы брала? – удивилась бабулька и, насупившись, отрезала: – Проживем без подачек. Говори, зачем приехал.
      – Помянуть Марию Андреевну. Вот и еды захватил.
      – Ну тогда другое дело. Это по-людски. Заходи в избу, только разувайся, а то вы, городские, в чем по улице – в том и по горнице.
      Отворив дверь, она подтолкнула меня в темные, пахнущие травами сени, а потом и в избу. Внутри дом был перегорожен на две части. Та часть, куда я попал, очевидно, была большая. Здесь, кроме внушительной печки, разместились буфет, стол с табуретками и металлическая кровать, аккуратно застеленная солдатским покрывалом.
      – Седай, – указав мне на табурет, приказала баба Люба. – Погодь малость, я насчет закуски распоряжусь.
      – Не беспокойтесь, там в пакете все есть, – попытался я удержать захлопотавшую старуху.
      – Что там есть? – презрительно фыркнула она. – Огурцы там есть? Или грибочки маринованные? А может быть, настойка самоличного моего приготовления? Молчи уж!
      Подхватив миски, банки и баночки, еще раз смерив меня пренебрежительным взглядом, она хлопнула дверью и умчалась в погреб.
      «Хорошо-то как! – подумал я, слушая деревенскую тишину и вдыхая незагазованный воздух. – И чего это люди в города лезут? От добра добра ищут? Променять эдакую благодать на сумасшествие городской суеты! Глупые люди! И что…»
      Мягкий удар по затылку сразу привел меня в чувство. Сгруппировавшись, я отлетел в угол и принял стойку, с удивлением при этом отмечая отсутствие противника.
      – Ты что это в угол забился? – входя, поинтересовалась бабулька. – И кулаки вытаращил, ровно как со мной биться хочешь? Батюшки, а уж не ты ли Маньку-то… Я тебя в дом, а ты… ты Маньку…
      – Баба Люба! Не я, успокойтесь! – предвидя, что за этим может последовать, взмолился я. – Мне показалось, что, пока вас не было, кто-то ударил меня по голове.
      – Господи, а я-то уж не на шутку напугалась, – все понимая, вздохнула хозяйка. – Васька на тебя с печки прыгнул, а ты уж и того… Ну и мужик нынче пошел! Ну ладно, давай к столу, будем поминать Маньку, мою лучшую подружку.
      Сноровисто накрыв на стол, она налила по стопочке вишневой настойки и всплакнула: – Чтоб тому ироду вечно гореть синим пламенем!..
      – Какому ироду? – между прочим спросил я.
      – Да кабы знать. Эх! За тебя, Маня, земля тебе пухом! – Старушка выпила, утерла слезы и спросила: – Так ты чего приехал-то?
      – Хотел я, баба Люба, тебя поподробнее о ней расспросить.
      – А тебе-то зачем? Ты ведь ее живую не знал.
      – Не знал, это правда, но мне кажется, что она была прекрасным человеком. Я бы хотел отомстить за ее смерть и помочь найти ее убийцу или убийц.
      – Хорошее дело, да только где ты их найдешь?
      – Как ты думаешь, на что они могли позариться? Ведь просто так не убивают.
      – Да не на что там было зариться. Что со старухи возьмешь? Старый зипун да на язык типун. Ничего у нее такого не было. Вот только книжки ее хреновые, а кому они нужны? Нечего у Маньки было взять, да никогда и не было. За что убили, сама не знаю. Видно, просто так, за доброту их вечную.
      – Кого вы подразумеваете под словом «их»?
      – Кого-кого, Крюковых, конечно. Отца-то, Андрея Алексеевича, войной убило, за русский народ, значит, голову положил. Это тебе что, не доброта разве? А про отца его, Манькиного деда Алексея Михайловича, я вообще молчу.
      – Зачем же молчать, я с удовольствием тебя выслушаю.
      – Тогда давай уж спервоначала помянем весь их крюковский род. Теперь-то от них никого не осталось… – разливая наливку, опять всплакнула баба Люба. – Была еще у них Зойка, шустрая такая вертихвостка, так та вскоре после войны в город подобралась, а потом и вообще в Москве окопалась. Так мы ее и видели. Только письма иногда посылала, а в восьмидесятом аккурат за границу укатила. Но она не их породы, не крюковской, нерусская какая-то. Ну давай, Константин, за Крюковых. – Мелкими глоточками опростав стопарик, она закусила конфеткой и продолжила свой рассказ: – Дед, Алексей Михайлович, говорят, настоящей русской души был человек. Не побоялся один против пяти вооруженных бандитов встать. Ты церкву нашу видел?
      – А как же ее не увидишь, конечно видел.
      – Ну и как она тебе? Глянется?
      – Кому ж она может не глянуться? Красавица, что белая лебедь в синем небе плывет. На нее посмотришь – и жить охота.
      – Это ты правильно сказал, белая лебедь. Эту-то белую лебедь и хотели забить в двадцать втором, да так, чтоб камня на камне не осталось. Тогда все церквы грабили, чтоб хлеб за границей купить. Вот оно как. Кабы не Алексей Михайлович, не осталось бы нам такой красоты. Он батюшкой при ней состоял, священником, значит. Накануне вечером добрые люди ему донесли, что назавтра в гости пожалует НКВД или чекисты и будут грабить церкву. Сожгут лики святых, чтобы забрать их серебряные и позолоченные оклады.
      Целую ночь Алексей Михайлович прятал церковное добро, а под утро раздал селянам все иконы, но уже без окладов. Когда пришли варвары, то церковь была пуста. Тогда они озлобились и сказали, что если он не отдаст добро по-хорошему, то они порушат купола. А Алексей Михайлович не испугался и грудью встал на их пути. Вот тогда-то они его и убили. Залпом в него стрельнули и ушли, правда, ничего не тронули. Видно, совестно стало. Говорят, что потом его всем селом хоронили, а село наше тогда было большое, не то что сейчас.
      Вот такие они были, Крюковы. Манька-то родилась, когда деда уже не было, но она все равно его сильно любила. Всех наших стариков про него расспрашивала, а кто что про деда знал, то записывала. Наверное, сто тетрадей испортила.
      – Вот как? – уцепился я за едва уловимую мысль. – А где эти тетради сейчас?
      – Откуда ж мне знать. Она раньше хотела музей сделать. Ну не только про деда, про все наше село, а потом и село-то кончилось. Она сильно переживала, и в район и в город ездила, пороги сбивала, да только никому до нашего Белого никакого дела не было. Манька оттого даже заболела, всю зиму с койки не вставала и перестала об этом говорить.
      – Баба Люба, а ты не знаешь – те церковные ценности, что припрятал ее дед, нашлись или до сих пор лежат в тайниках?
      – А кто их находил? Никто. Алексей Михайлович один их прятал, до лучших времен, когда люди образумятся и подобреют. А только, видно, зря все это…
      – Где жил священник? Где был его дом?
      – Так вот же он. – Через окно она показала на осиротевший теперь дом Марии Андреевны. – Маня там жила.
      – Что-то не похож он на поповский дом, – недоверчиво пробормотал я.
      – Почему не похож?
      – Маленький больно, у попов-то по селам вон какие хоромины были отстроены…
      – Твоя правда, были хоромины, да только он их еще до революции под школу приспособил. Такой уж он был человек. Нынче таких не встретишь. Нынешние навыворот все к себе тянут. Сейчас того дома нет, в войну сгорел, а то, что осталось, мы на дрова растащили. Зимы военные на Волге лютые стояли. Вот оно как.
      – Баба Люба, как ты думаешь, мог ли Алексей Михайлович перед своей смертью кому-нибудь сообщить о том месте, где он спрятал церковные ценности? Например, своему сыну, отцу Марии Андреевны?
      – А кто ж его знает, но навряд, иначе бы Андрей Алексеевич потом все рассказал сельчанам и Маньке, а он смолчал. Да и когда Алексею Михайловичу было рассказывать? К обеду его уже убили. А так-то разное судачат…
      – Ну а как по-вашему, где священник мог схоронить церковное добро? Может быть, в собственном доме или в самой церкви?
      – Что ты! Церкву-то чекисты тогда на семь раз всю прошерстили, да и потом мы, ребятишки, ее насквозь да поперек излазали. Нет там ничего, а дома и подавно, Манька за семьдесят-то пять лет каждую паутинку там знает. Неужто ты, Константин, думаешь, что из-за тех окладов да паникадил и приняла она смертушку?
      – Вполне возможно.
      – Ох ты господи! Знал бы дед ее, что так оно обернется…
      – Это только мое предположение, а на деле, может, и не так. Церковь у вас стоит ухоженная. Она действующая?
      – А для кого ей действовать? Ее отремонтировали и закрыли, говорят, что скоро будут туристам показывать. Исторический памятник! А кто этот исторический памятник спас? К Маньке даже ни разу и не зашли.
      – Стоит ли удивляться, вы столько лет прожили – ко всему пора привыкнуть. А что там было до того, как ее решили отремонтировать?
      – А чего там только не было. И дворец культуры, и спортивный зал, и склад. А ты пошел, что ли? А то мне собираться пора, скоро хлеб должны подвезти. Нам хлеб-то раз в неделю завозят. Не прозевать бы.
      Распрощавшись с бабусей, я пешком отправился к церкви, благо было до нее не больше двух шагов. Вблизи она оказалась не такая уж маленькая, как смотрелась из окна машины. Обойдя вокруг и проверив замок на прочность, я высчитал, что площадь ее составляет не меньше четырехсот квадратных метров, а если считать задний пристрой, то и того больше. Кроме пристроя, сторона, обращенная к реке, имела дворик, и довольно большой. В нем, по правую сторону, расположилось добротное каменное здание типа барак, очевидно хозяйственного назначения. Как и церковь, оно было закрыто на висячий замок внушительных размеров. По левую же сторону почти на полтора метра были подняты стены капитального строения непонятного назначения. Пустые бочки из-под краски и различный еще не убранный строительный мусор говорили о том, что совсем недавно здесь велись, а может быть, и ведутся ремонтно-строительные работы.
      Нет, надо признать, что после НКВД, ребятишек и зодчих мне здесь делать нечего.
      Дом священника Крюкова не только опечатали, но для убедительности еще и заколотили досками. Секунду поколебавшись, я распахнул калитку и во второй раз зашел во двор. Сделав шаг, огляделся, но теперь уже спокойно и внимательно.
      Вход в дом находился в пяти метрах, прямо напротив калитки. С правой стороны от крыльца расположился полупустой дровяник, а от него, вдоль дома, дорожка вела в огород. Шагнув на нее, я обнаружил цветник, а за ним навес погреба, тоже разместившегося справа. За погребом, через густо поросший участок, смотревшийся здесь совершенно неестественно, виднелся полуразрушенный сарай и какое-то дощатое строение непонятного назначения, но тоже в аварийном состоянии. Между ними затаился щелястый, покосившийся сортир, обещавший развалиться уже в этом полугодии. Всю левую, большую часть двора занимал богатый, хорошо ухоженный огород. Видимо, с него и кормилась бывшая учительница и попова внучка.
      Возвращаясь по дорожке назад, я как следует рассмотрел заднюю стенку дома и был достаточно удивлен, когда заметил в ней дверь. Продравшись сквозь буйно разросшуюся зелень, я вошел в незапертое помещение.
      В комнату, величиной не уступающую той, где жила Мария Андреевна, не меньше как десятилетие не ступала человеческая нога. Это я понял сразу, потому как чуть было не провалился сквозь доски напрочь прогнившего пола. С опаской перескочив на достаточно целый участок, я смог осмотреться, благо солнце в этот час хоть с трудом, но пробивало мутную броню запыленных стекол. Трудно было сказать, кто здесь когда-то жил, потому как, кроме дряхлого стола, сундука да железного остова койки, здесь ничего не было. Со всяческими предосторожностями, пробуя зыбкий настил, я двинулся к укладке. Она оказалась на замке, но достаточно было небольшого усилия, чтобы трухлявое дерево тут же отпустило ржавые гвозди накладки и пробоя. Едва я откинул крышку, как в нос шибануло затхлой стариной и плесенью. Среди полуистлевшей одежды и обуви в глаза сразу же бросилась довольно большая шкатулка, а точнее, наспех сколоченная деревянная коробка, лишенная каких бы то ни было украшений. Кажется, я нашел что-то интересное…
      – И не стыдно тебе совать свой длинный нос куда не следует? – неожиданно спросил меня голос за спиной.
      – Нет, баба Люба, – не поворачиваясь, ответил я, – мы ведь хотим найти убийцу Марии Андреевны. Но чтобы это сделать, мне нужно знать как можно больше.
      – Найдешь ты его, держи карман шире.
      – Ты знаешь, кто раньше жил в этой половине дома?
      – Сколь себя помню, так никто тут не жил, а раньше, говорят, здесь Алексея Михайловича мастерская была.
      – Так он у вас еще и художником был, ну не поп, а чистый Леонардо да Винчи.
      – Он не картинки тут рисовал, – строго возразила бабуся. – Он сапоги чинил.
      – Понятно, – устыдившись своих крамольных мыслей, виновато протянул я и, повернувшись к ней, спросил: – А ты не знаешь, что находится в этой шкатулке?
      – Случалось видеть, там Манька хранила свои тетради, те самые, о которых я тебе говорила, а что там лежит сейчас, я не могу знать. Открой.
      – Попробую, – с готовностью согласился я и открыл короб.
      Баба Люба говорила чистую правду. Кроме двух стопок обычных школьных тетрадок, внутри ничего не обнаружилось.
      – Ты не будешь возражать, если на пару дней я заберу их с собой?
      – А мне-то что? Бери хоть насовсем. Кому они теперь нужны? Да и сама Манька еще при жизни от них отказалась. Однако пойдем отсюда, негоже по чужим домам шарить. Что люди о нас подумают?
      Проходя мимо погреба, я не удержался и, кивнув на буйно разросшуюся, дикую траву, спросил:
      – Что это, баба Люба? Кругом все ухожено и подстрижено, а здесь, как на необитаемом острове, трава по пояс.
      – А тут у нее раньше уборная была, что же прикажешь – огурцы тут сажать? Ну, Константин, с богом! – попрощалась она, когда мы вышли на дорогу.

* * *

      Засесть за тетради Марии Андреевны мне в тот день не удалось, потому что сразу по приезде я завалился спать, а вечером вернулся тесть-полковник и в очередной раз меня озадачил. Правда, на этот раз дело не касалось его лично, и от этого уже становилось легче.
      – Банк бомбанули, – садясь за стол и впиваясь в шницель, со вкусом сообщил он.
      – И конечно, его охраняли ваши орлы из «Сокола», – хрюкнув, продолжил я его мысль.
      – На сей раз ты ошибся, – победно глядя, словно выиграв лотерею, возразил он. – Охрана там была собственная, банковская. И теперь она недосчитывает трех человек. Три трупа. Появились вакансии, можешь идти и устраиваться.
      – Перебьюсь. А банк-то какой? – не сдержав любопытства, поинтересовался я.
      – Если говорить точнее, то не банк, а филиал банка «Энерго». Это в нашем районе, тут недалеко, возле бара «Ночная фея», – так тебе будет понятней.
      – И намного их разгрузили?
      – Прилично! Десять тысяч марок, почти двадцать тысяч долларов и около полумиллиона наших родимых рубликов.
      – Однако недурственно, но и не очень много.
      – И плюс к этому три трупа или два, черт их там разберет.
      – Вы хотите сказать, что наличие третьего мертвеца вызывает сомнение? Наверное, ему стало невмоготу смотреть на ваши ментовские рожи, поэтому он решил тихонько покинуть место происшествия.
      – Ты у меня сейчас договоришься, – недвусмысленно вытирая волосатый кулак, пообещал тесть. – Где Милка?
      – А кто знает, где ее черти носят. Сам вырастил блудливую дочь, а с меня спрашивает. Я как часа три тому назад приехал, так ею и не пахло.
      – Тогда возьми у меня из «дипломата», один хрен мне сегодня презент притащил. Уверяет, что настоящий, армянский.
      – Оригинально вы, господин полковник, изъясняетесь, – оскалился я, открывая кейс. – Если бы я вас не знал столь долго, то подумал бы черт знает что.
      – Всякий понимает в меру своей испорченности, – колдуя над коньяком, проурчал он. – Вот сейчас попробуем, какой он настоящий, а если соврал, козленыш, то я ему завтра его в задницу вылью.
      С первыми каплями по кухне пошел сказочный, давно забытый аромат. Козленыш был прощен, а у нас с тестем сразу улучшились отношения.
      – Так что там с третьим трупом? – интеллигентно закусывая тоненьким ломтиком яблока, напомнил я. – Был он или не было?
      – Конечно был, но в том-то и весь сыр-бор, что лежал он неправильно.
      – Поясните. А лучше просто все расскажите с самого начала.
      – Откуда мне знать, где это самое начало. А картинка выглядела так: один охранник с проломленным черепом, воткнувшись носом в стол, сидел перед работающим телевизором. Вокруг головы лужа крови, а в руке, тоже лежащей на столе, он держал пистолет. Оружие было направлено в сторону выхода, в дверях которого и лежал тот самый третий труп старшего охранника или проверяющего, черт их разберет, Юрия Кондратова. Тебе понятно?
      – Пока не очень, но продолжайте.
      – И убит Юрий Кондратов выстрелом в затылок. То есть словно бы вроде как стрелял в него охранник, находившийся на посту, тот самый, что умер перед работающим телевизором. Это загадка номер один. Вопросы есть?
      – Есть. У Кондратова было оружие?
      – Да, но оно находилось в кобуре. Можно назвать это загадкой номер два.
      – Можно, но продолжайте. Где находился второй охранник?
      – Он лежал возле открытой сейфовой комнаты абсолютно мертвый. Ему, как и первому, до мозгов раскроили затылок.
      – Очевидно, это сделали после того, как он открыл грабителям комнату?
      – Я тоже так думаю. Открыл комнату и выключил сигнализацию, потому как на пульт в милиции сигнал до поры до времени не поступал.
      – А разве отключение сигнализации входит в обязанности охранника?
      – Да, и очень часто. Он даже может открыть комнату с сейфом, но и только, на этом его компетенция кончается. К самому сейфу он уже не допускается. Как и в нашем случае. Итак, охранник номер два открывает комнату, после чего они его убивают и, вскрыв автогеном сейф, вытряхивают все его содержимое. Сразу же уточню, что сварщики они хреновые, сейф разрезали очень грязно, но это к слову, для информации к размышлению.
      – Благодарю вас, товарищ полковник, под ваш коньяк размышляется чудесно, но вы позволите мне задать вам нескромный вопрос: вы все это видели своими глазами или пересказываете с чьих-то слов?
      – Все это я видел собственными глазами, а как я туда попал – это уже вас, господин Гончаров, волновать не должно. Вам наливают – вы пейте, вам рассказывают – вы слушайте. Итак, на чем я остановился? Ну да, сварщики они хреновые, но тем не менее с работой своей справились, забрали деньги и были таковы. А вот теперь я задам загадку номер три. И заключается она в том, что неожиданно в милиции на пульте прозвучал сигнал. Группе потребовалось меньше четырех минут, чтобы прибыть на место и зафиксировать нарисованную мною картинку. Что скажешь?
      – Коньяк хорош!
      – Попробовал бы он подсунуть мне дерьмо. Но ты отвлекаешься.
      – Конечно, потому что вы не даете мне сосредоточиться. К моменту приезда бригады деньгами уже не пахло?
      – Не только деньгами – уже не пахло грабителями.
      – И орудие убийства тоже на месте преступления обнаружить не удалось.
      – Ничего, что хотя бы издали на него походило.
      – И экспертизой еще не установлено, из какого оружия был убит старший охранник?
      – Так быстро только блохи плодятся.
      – И из окружающих домов, как водится, никто ничего не видел.
      – Это уж точно, да там и дома-то стоят в некотором отдалении, а рядом только бар «Ночная фея», расположенный напротив, через бульварчик.
      – И обслуга этого бара ничего не заметила?
      – Ничего, потому что вчера он не работал.
      – Удивительное совпадение!
      – Ничего удивительного, у них вчера был запланированный выходной. Неужели тебе трех загадок недостаточно?
      – Четырех, – сразу же увеличил я число, а подумав, добавил: – Четырех или одной.
      – Не понимаю, – сознался тесть и слегка наполнил мою рюмку. – Поясни.
      – Четвертый вопрос заключается вот в чем: а зачем охранники открыли дверь? На него можно ответить двояко. Если это были грабители, то с повестки дня этот вопрос все равно не снимается, а если это был проверяющий – их старший охранник, то ваши загадки под номерами один и два автоматически отметаются.
      – Не понял.
      – А это значит при втором варианте, что ограбил банк и убил охранников не кто иной, как сам господин Кондратов. Перед смертью на секунду очнувшись и увидев удаляющегося Кондратова, охранник послал ему вслед пулю, попавшую точно в цель. Ну а подельники убитого, видя такой конфуз, поспешили поскорее убраться вместе с деньгами.
      – Об этом я тоже думал, но в таком случае ситуация становится и вовсе непонятной. Ответь – кто включил сигнализацию?
      – Не знаю. Отстаньте, я очень устал.
      – Тогда и не выдрючивайся, не изображай из себя проницательного сыщика.
      Довольный моим поражением, тесть в приступе благодушия налил мне чуточку больше.
      – А я и не выдрючиваюсь. Это все вы ярлыки мне клеите, а мне на это плевать, как и на ваш банк, кстати.
      – А напрасно, – многозначительно изрек тесть и злобно скинул моего кота с диванчика. – Напрасно, за поимку этих грабителей или хотя бы за наколку господин Голубев обещает приличное вознаграждение.
      – Что это еще за Голубев? – извиняясь перед котом за полковничью грубость, осведомился я. – Наверное, директор?
      – Точно, только не директор, а управляющий. Петр Николаевич Голубев.
      – И сколько он там сулит? – непроизвольно поинтересовался я.
      – Если удастся вернуть деньги, то на простенький «жигуленок» хватит.
      – Заманчиво, а если деньги они успели куда-то вкачать, тогда что?
      – Тогда половину этой суммы, что тоже совсем не плохо.
      – Даже очень хорошо, – проворчал я недовольно. – Остался сущий пустячок – найти и захомутать этих самых грабителей, которые наверняка вооружены.
      – Не обязательно их хомутать и вязать. Достаточно простой информации.
      – Надо подумать, переговорить с этим самым Голубевым, – ответил я и оставил тестя наедине с его прожектами и недопитым коньяком.
      Весь следующий день я посвятил многочисленным записям Марии Андреевны, воспоминаниям современников ее деда, Алексея Михайловича Крюкова, надеясь в них найти объяснение загадочного убийства старой учительницы. Почерк у нее оказался крупный и отчетливый, читалось легко, но все равно последнюю тетрадь я отложил только вечером. Ничего существенного почерпнуть мне не удалось, кроме того, что полтора десятка поповских земляков на разный лад талдычили о его святости и альтруистических наклонностях. О месте возможного захоронения церковных ценностей не было сказано даже намеком, и вообще такой вопрос Марией Андреевной не затрагивался. Это можно было расценивать или как ее полное безразличие к этой теме, или как нежелание выносить ее на страницы записей. Один лишь момент в какой-то мере меня заинтересовал – любил, оказывается, поп гулять по крутому берегу Волги, а особенно возле торчащего там небольшого утеса. Эту его страстную любовь констатировало несколько человек, но ничего существенного мне это не давало. На самом деле, не вооружаться же мне фонарем, киркой да лопатой и кротом ползать по пещерам, гротам и карстам, всякий раз рискуя провалиться в преисподнюю! Да и вероятность, что поп запрятал ценности там, невелика, все-таки расстояние до села будет не меньше километра. Нет, видимо, с мыслью о крюковском тайнике придется расстаться, а значит, и на след убийц мне выйти не суждено. И вообще лучше оставить эти кладоискательские бредни, а всерьез заняться делом и добычей хлеба насущного. К тому же дорогой тесть уже предлагает вполне конкретное и выгодное предприятие.
      О том, что я согласен с его предложением, я поведал ему, едва только он показался на пороге, и был удивлен последовавшей реакцией.
      – Умный! – сплюнув, обронил он и, не снимая штиблет, скрылся в сортире.
      – Таким уж родился! – досадливо крикнул я в закрытую дверь и тоже сплюнул.
      – Вы чего это тут раскаркались? – возмутилась выглянувшая из комнаты Милка. – Совсем с ума посходили! Идите на улицу и плюйте хоть до утра, хоть друг на друга. А здесь я вам этого делать не позволю, домработницы у меня нет! Где отец?
      – В сортире заперся, злой как черт, наверное, запором мучается. На кефир ему пора переходить, а он все водку хлещет.
      – Поговори там у меня! – грозно предостерег полковник и спустил воду. – Значит, решил помочь Голубеву и отыскать грабителей? – уже выходя, желчно спросил он.
      – Конечно, а почему бы не помочь хорошему человеку? – радостно согласился я.
      – Долго же ты думал, так долго, что и помогать-то уже некому, – закрываясь в ванной комнате, загадочно сообщил он.
      – Милка, быстро накрывай на стол, – своевременно распорядился я. – Не видишь разве, папенька не в духе и хороший ужин быстро поможет ему установить равновесие души.
      – Что вы тут хвостами бьете? – выходя из-под душа и оценив приготовленный ужин, довольно прогудел он. – Не приемлю я подхалимаж, а особенно мелкий.
      – Обижаете, Алексей Николаевич, мы к вам со всем нашим уважением, а вы… Так что там случилось с Голубевым?
      – Отлетался наш Голубь! Почему на столе нет спиртного? Повесился Петр Николаевич! Отходили его ноженьки по банковской горенке.
      – С жиру-то! – подала реплику Милка. – Уже не знают, какой аттракцион придумать!
      – И когда он свершил над собой этот суд? – с сожалением спросил я.
      – А черт его знает, – одобрительно глядя, как дочь наливает ему спирт, безразлично ответил полковник. – Ночью, наверное.
      – При активном содействии любимой супруги?
      – Нет, он не дома повесился, – сглотнув слюну, а потом и спирт, сообщил тесть.
      – Значит, на рабочем месте? До последнего вздоха не покидая трудовой вахты?
      – Опять не угадал, – сочно захрустев огурцом, возразил тесть. – Вздернулся он вдали от шумной толпы, в лесочке на свежем воздухе, эстет, надо полагать…
      – И с чего бы это он? – неподдельно удивилась Милка. – Даже если вскрылась какая-то афера, то от этого они нынче не вешаются, а, напротив, цветут и пахнут.
      – Наверное, от несчастной, неразделенной любви? – горестно выдвинул я предположение и машинально потянулся к спиртовой колбочке, но, получив по рукам, тут же себе возразил: – Хотя надо признать, что милее денег у них дамы нет. Непонятно. А он хоть записочку-то оставил?
      – Ничего он не оставил, – выжидательно глядя на дочь, ответил полковник. – Говорят, висел себе на дубовом суку да ножкой сломанной покачивал.
      – Почему же сломанной? – живо спросил я.
      – Потому что она была вывернута у него в голеностопном суставе. Людмила, тебе не кажется, что ты дурно относишься к своим обязанностям? Уже целую вечность моя рюмка пуста.
      – Хватит! – отрезала Милка, а меня словно стукнули дубиной по лбу: перед глазами явственно проявилась картинка, увиденная в крюковском доме, – распростертое тело Марии Андреевны, ее переломанные пальцы и вывернутая стопа.
      – Алексей Николаевич, – стараясь скрыть охватившее меня возбуждение, заторопился я, – пальчики господина Голубева были, конечно, переломаны?
      – А ты откуда знаешь? – удивился он. – Небось сам постарался?
      – А то как же! – довольный своей, догадкой, рассмеялся я. – Всю ночь этим занимался. Меня вот что занимает. Почему вы думаете, что он повесился сам?
      – А никто так не думает, просто я хотел преподнести тебе картинку такой, как она есть, и посмотреть на твою реакцию. Она оказалась более чем положительная, только вот откуда ты мог знать про его пальцы?
      – Расскажу позже. Значит, у нас есть все основания предполагать, что перед тем, как повесить, Голубева пытали.
      – Выходит, что так, – задумчиво обсасывая куриную ногу, согласился тесть.
      – Тогда спрашивается: зачем и, самое главное, кто?
      – Спроси что-нибудь полегче.
      – Спрошу: в лесок, на место будущей казни, он приехал на собственной машине или его заботливо подвезли убийцы?
      – Не знаю, насчет этого я не спрашивал, но могу добавить, что его личные вещи, как и карманные деньги, были нетронуты.
      – Как и кто его нашел?
      – В банке его отсутствием были обеспокоены с утра. Звонили домой, но его супруга заявила, что он вообще не ночевал дома. Естественно, поехали к любовнице, но и она знать ничего не знала. Уже хотели заявлять в милицию, когда он нашелся, а точнее, его нашли отдыхающие профилактория «Ласточка». Случилось это ближе к обеду, а к пяти часам я уже получил некоторую информацию, которой добросовестно с тобой поделился. Даю тебе, как говорится, карт-бланш.
      – Благодарю, но теперь его можно подвязать коту под хвост.
      – Можно, – подумав, согласился Ефимов, – но зачем?
      – Затем, что это дело перестало меня интересовать.
      – Почему так вдруг и сразу? – воззрился на меня полковник.
      – Потому что тот господин, который обещал приличное вознаграждение, сам мертв, а это, как вы сами понимаете, существенно.
      – Я думаю, что его заместитель, господин Ищенко, не будет менять решение своего бывшего шефа, а даже, напротив, увеличит гонорар.
      – Эти ваши думы меня мало трогают. Пока вы не дадите мне четких гарантий, я не ударю и пальцем о палец.
      – Резонно, – согласился тесть, и на этом разговор был окончен.
      Что же получается? – думал я ночью, ворочаясь и проклиная бессонницу. Имеет ли Голубев отношение к ограблению собственного банка? Судя по всему, да, иначе как объяснить его нелепую смерть? Совпадение? Чушь, таких совпадений не бывает, конечно, он каким-то образом замешан во всей этой истории, и моя задача – узнать, каким именно. Напрашиваются два варианта – или он сам был одним из участников ограбления банка, что маловероятно, потому как от добра добра не ищут, или он владел некоторой информацией, позволяющей отыскать грабителей. Да, так оно, скорее всего, и было. Теперь неплохо было бы разобраться с личностью Кондратова и его участием во всей этой истории. Кто он? Верный и преданный страж, не пощадивший живота своего ради сохранности банка, или неудачливый организатор налета? Вопрос сложный, и без помощи полковника ответить на него я не смогу. Перво-наперво нужно точно узнать, из какого оружия он застрелен. Если из пистолета полумертвого охранника, то это дает основание говорить о нем как о мерзавце и ренегате, а если он убит из неустановленного, ненайденного оружия, то можно полагать, что прикончили его бандиты при попытке их задержания. Все это хорошо, господин Гончаров, но как вы мне объясните неожиданно ожившую сигнализацию? Ее вдруг проснувшаяся активность непонятна и в том и в другом случае. Может быть, полумертвый охранник, стрелявший в Кондратова, собрал последние силы и героически послал сигнал на пульт? И этот вопрос нужно поставить перед Ефимовым, и если это подтвердится, то тогда все более или менее сходится. Допустим, что проверяющий ночью потребовал открыть дверь. Охранники подчинились его приказу и пустили волка в овчарню. Он обозначил проверку и сел позади парней смотреть телевизор, а когда те успокоились, то долбанул одного из них молотком по черепу, а второму, под пистолетом, приказал сдать оружие, отключить входную сигнализацию и впустить своих подельников, что перепуганный парень и сделал. После того как вошли дружки, он заставляет своего подчиненного отключить сигнализацию сейфовой комнаты и открыть ее, а потом преспокойно его убивает.
      Путь открыт, и подельники начинают резать сейфу брюхо, что в конце концов им удается. Забрав деньги, они начинают отход, но тут так некстати приходит в себя охранник, находящийся на посту перед дверью. Он стреляет и поражает Кондратова наповал, после чего нажимает кнопку. Подельники, видя мертвого главаря, предпочитают смыться. Я верно говорю? Так или нет?
      Так, господин Гончаров, расписал ты все как по нотам, да только это больше похоже на игру в поддавки. Ты прикидываешь ситуацию, исходя из результата, то есть рисуешь картинку так, как тебе она больше нравится, а к тому же ты напрочь исключил вариант, в котором бы Кондратов играл роль верного слуги. Я понимаю, что такая версия тебе не нравится, потому как она в пух рушит твой карточный домик. А кроме того, гадать на пустом месте, не имея даже данных экспертизы, в высшей степени глупо. Нужно, как минимум, наутро озадачить тестя, а лучше это сделать сейчас.
      Порывшись в тайнике, я вытащил последнюю плоскую бутылку водки и, не обременяя себя официальными одеждами, постучался в дверь полковничьего кабинета.
      – Какого черта вам надо? – дружелюбно ответил тесть, а я, просунув голову, позвал его на кухню для экстренного совещания.
      – А я тоже заснуть не могу, – пожаловался он, шлепая босыми ногами. – То комары, а то мысли донимать начинают. Второй час, ты что хотел-то?
      – Выпить и закусить, а заодно дать вам на завтра задание.
      – С первым-то я справлюсь, а задание мог дать и утром. Что хочешь?
      – Мне нужно знать заключение экспертизы. Была ли пуля, сразившая Кондратова, выпущена из пистолета охранника.
      – Включился, значит, – ухмыльнулся Ефимов, пододвигая граненые хрустальные стаканчики. – Это несложно, это я узнаю, и если экспертиза готова, то твое поручение можно считать выполненным. Что дальше?
      – Мне нужно знать, где находился Голубев в момент ограбления банка.
      – И это несложно, – неспешно выцедив спиртное, заверил тесть.
      – И последнее, но не менее важное. Вопрос сигнализации. На сейфовой комнате и на входе она одна и та же или это два различных контура? Это первое. Если они различны, то откуда был послан сигнал на милицейский пульт? Это второе. Могли ли полумертвые охранники дотянуться до кнопки и поднять тревогу? А если могли, то с какой точки они это сделали и кто именно. Это третье. Ну и в заключение узнайте для меня домашние адреса Голубева и Кондратова. Как видите, прошу я не много, а взамен девочки, яхта и вилла на берегу моря.
      – Задачу понял, постараюсь завтра к вечеру выполнить. Наливай! А заодно объясни, откуда у тебя такая осведомленность в отношении голубевских пальчиков.
      – Дело в том, что несколькими днями раньше в одной из деревень произошло похожее преступление. Правда, там старушку не подвешивали, скорее всего, она сама умерла от боли и страха, но издевались похожими методами. У нее тоже вывернули стопу и переломали пальцы. Скорее всего, по моим представлениям, от нее добивались дедовского клада. Но она то ли сама ничего не знала, то ли предпочла умереть вместе с фамильной тайной.
      – И богат тот клад?
      – Не в курсе, знаю только, что там серебряное церковное добро, как минимум, начала нашего столетия.
      – Значит, добро немалое, если мерзавцы решились на такое.
      – Вы уже по ночам пьете! – неожиданно входя, прошипела растрепанная Милка. – Активно прогрессирующий алкоголизм. Определенно вас надо расселять, – вынесла она вердикт и злобно скрылась в туалете.
      Пойманные с поличным, мы прикончили бутылку и стыдливо разбежались по комнатам.

* * *

      В одиннадцать часов утра я неспешно прогуливался возле бара «Ночная фея» и прикидывал, что из его широкого, обзорного окна было бы отлично видно весь процесс ограбления. Жаль, что он в ту ночь не работал, но действительно это было так, о том свидетельствовала красивая бронзовая табличка, на которой русским языком был указан выходной день – среда, а начало работы с 12.00. Жаль, а то бы я с удовольствием чего-нибудь выпил.
      Я уже собрался уходить, когда к дверям бара подошла высокая эффектная брюнетка и, порывшись в миниатюрной дамской сумочке, достала ключи. Оказавшись неподалеку, в трех метрах от нее, я вдруг упал, схватился за ногу и жалобно застонал.
      – Что с вами? – оставив свое занятие и показывая великолепные титьки, нагнулась надо мной барменша. – Вы ушиблись?
      – Хуже! – заскулил я щенком. – Кажется, подвернул заднюю конечность.
      – Господи, да как же это? – дыша духами и молодым телом, беспомощно и глупо спросила она. – В больницу ведь надо. Подождите, я открою бар и вызову «скорую».
      – Не беспокойтесь, – слабо, умирающим лебедем попросил я. – Все пройдет.
      – Ничего не пройдет! – открыв дверь и вновь наклонившись надо мной, уверила барменша. – Я помогу вам встать, посидите пока в баре.
      – Вы очень добры.
      Кряхтя и подвывая, я помог ей поднять свое несчастное тело и даже разрешил подставить плечо и обнять меня за пояс.
      В полутемном и уютном баре я сразу же облюбовал себе место возле тонированного окна, откуда отлично, как на ладони, просматривался вход в банк.
      – Не надо «скорую», родненькая, мне уже легче, – со вздохом погружаясь в мягкое полукресло, попросил я. – Посижу у вас минут десять, да и пойду дальше. Если, конечно, можно. Я вас не слишком обременяю?
      – Сидите уж, чего там, – с сомнением глядя на мою ногу, согласилась брюнетка. – А может быть, я все-таки вызову «скорую»?
      – Hе беспокойтесь, самое большее, что вы можете сейчас для меня сделать, – это приготовить крепкий коктейль мне и себе, разумеется за мой счет.
      – Вам я приготовлю, а насчет себя воздержусь, – проходя за стойку, объявила она. – Я все-таки на работе. Сейчас должен появиться бармен, и я бы не хотела лишних и ненужных разговоров.
      – Вот оно что. А я-то думал, что вы и есть бармен.
      – Нет, я хозяйка этого заведения, – выставляя передо мной запотевший стакан и садясь напротив, улыбнулась она. – Что, не похожа?
      – Что вы говорите! – деланно изумился я. – А на вид вы такая простая и добрая.
      – Я и есть простая и добрая, почему я должна быть другой?
      – Как акула капитализма и эксплуататор наемного труда, вы просто обязаны быть жадной, жестокой и желчной. Вас как зовут?
      – Это так важно? – прикуривая сигарету, усмехнулась она.
      – Конечно. Для меня это важно, – с жаром заверил я ее. – Теперь я буду посещать только ваш бар. Меня зовут Костя, можно просто Кот.
      – Ого! – вздернула она крутую тонкую бровь. – Начало многообещающее, и мне не остается ничего иного, как тоже назвать свое имя. – Привстав, с легким полупоклоном она протянула мне руку: – Наталия Федько.
      – Константин Гончаров, – также привстав, назвался я, облобызал ее ручку и почему-то шаркнул ножкой.
      – Однако вы, господин Гончаров, совсем не промах, и я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что вы симулянт и ваша якобы травмированная нога не более как предлог.
      – Вы даже не представляете себе, как ужасно она болит, но, как настоящий мужчина, эту боль выказывать я не вправе. К тому же, видя вас, я забываю обо всем на свете. – Выплюнув всю эту кучу словесного мусора, я уставился в окно и, словно очнувшись, резко спросил: – Зачем вы врете?!
      – Что?.. То есть как?.. – приоткрыв ярко накрашенный рот, захлопала она ресницами. – Простите… Вы о чем?..
      – Все о том же, – жестко, с многозначительной улыбочкой ответил я. – Вы врете и врали, когда заявили, что в прошедшую среду, в ночь ограбления банка, вы не работали!
      – Какая глупость! – придя в себя, заговорила она. – Кто вам это сказал?
      – Мне никто не говорил, – продолжал напирать я. – Я сам это видел. В баре горел свет и виднелось несколько фигур.
      – Не может такого быть, – категорически заявила она и, скривив губы в недоброй улыбке, добавила: – А вы не простой Кот, вы Кот Базилио. Допивайте свой коктейль и уходите, тем более уже собираются сотрудники. Вон и Анастасия Леопольдовна идет.
      В открывшуюся дверь, опасливо и почтительно глядя на хозяйку, прошмыгнула старушенция с морщинистым лицом и повадками искушенной и опытной алкашки. Увы, кажется, моя темная карта бита. С сожалением и досадой я покидал уютный бар.
      – Вы забыли про больную ногу! – язвительно крикнула она мне в спину, а я только махнул рукой и хотел хлопнуть дверью, но и тут не повезло: не позволил амортизатор.
      В расстроенных чувствах, жалкий и посрамленный, я вернулся домой и, не отвечая на дурацкие вопросы супруги, заперся в кабинете.
      Тесть появился только в восьмом часу. Возбужденный и значительный, он вытащил блокнот, усадил меня напротив и, перелистывая страницы, доложил:
      – Проверяющий Юрий Кондратов убит из оружия, принадлежавшего охраннику Демину, находившемуся на посту. Найденная пуля девятимиллиметрового калибра соответствует его пистолету системы Макарова. Кроме того, в стволе этого пистолета присутствуют следы выстрела.
      – Прекрасно, – уныло похвалил я. – А что с Голубевым?
      – Голубев в ту ночь ночевал дома, и это подтверждает жена. Как только его поставили в известность, он тут же приехал в банк.
      – Как он отнесся к произошедшему? Его реакция?
      – Сам я там не был, но говорят, что ему чуть ли не вызывали «неотложку».
      – Так оно и должно быть, – вяло прокомментировал я. – Другого я не ждал.
      – Теперь что касается сигнализации. Действительно, там две цепи, одна общая, а другая стоит на сейфовой комнате, и обе они задействованы на милицейский пульт. Однако сработала общая, та, что контролируется на посту.
      – Значит, все просто и ясно, – совсем упал я духом. – Этот самый охранник Демин, на секунду очнувшись, увидел убегающего Кондратьева, благополучно его пристрелил и поднял тревогу. Ловить в той воде нам больше нечего.
      – Да, все склоняются именно к такой мысли, разве что…
      – Тесть любимый, говори уж, коль начал.
      – Против этой версии решительно настроены медики.
      – А кто они такие и почему они против?
      – Они говорят, что после удара такой силы Демин скоростным транзитом отправился к праотцам. Он не то что очнуться, он ногой дрыгнуть не успел.
      – Много они понимают, – в сердцах сплюнул я. – У человека всегда есть внутренний, неподвластный ему резерв. Орудие убийства нашли?
      – Нет, но предполагают, что это был молоток, Демину он проник в мозг.
      – Ему крупно не повезло.
      – Мне тоже так кажется. Костя, предположим, что все было так, как мы думаем, но как тогда объяснить убийство Голубева? Ведь не за просто так его пытали.
      – Кто его знает, – неопределенно ответил я и до хруста в костях потянулся. – Алексей Николаевич, вам не кажется, что пришло время ужина?
      – Кажется. Кстати, господин Ищенко, заместитель Голубева, сумму вознаграждения за поимку грабителей оставил без изменений.
      – Это он вам сам сказал?
      – Нет, но такую информацию я получил из компетентных источников.
      – Дай бог ему здоровья. Интересно, чем Милка нас сегодня будет кормить?
      – Кому что, а вшивому баня. Я вижу, что ты совершенно охладел к этому делу.
      – Вы абсолютно правы.
      – Но почему?
      – Да потому, что и так все ясно. Орудовал Кондратов со товарищи. Кондратов убит охранником, а сообщники скрылись.
      – Скрылись. Но скрылись с деньгами, а это для нас самое главное.
      – Что-то не улавливаю, – наивно ответил я. – Нельзя ли поподробнее?
      – Ищенко больше переживает не за шефа, а за потерянные деньги, – досадуя на мою непробиваемую глупость, повысил голос тесть. – Ты понимаешь мою нехитрую мысль?
      – Понимаю, но что-то не хочется мне всем этим заниматься.
      – Можно подумать, у тебя есть счет в Швейцарии.
      – И не один. Алексей Николаевич, мне кажется, что нам пора двигаться в сторону кухни. Мой нос учуял жареную картошку, а если перед тем, как к ней приступить, мы хорошенько закусим огурчиком, то будет восхитительно.
      – Было бы что закусывать, – недовольно проворчал он.
      – Мне показалось, что в верхнем ящике вашего стола что-то пищит.

* * *

      Вечером следующего дня я стоял у подножия небольшого утеса, где так любил бывать Алексей Михайлович Крюков. Покрыт он был травой и буйным кустарником, а кое-где даже торчали слабосильные деревца. Заходящее солнце било прямо во фронт, явственно выделяя известковые обнажения, и в их массивах отчетливо виднелись черные дыры пещер и гротов. Всего я насчитал их полтора десятка, но это только видимых, а сколько их скрывается за цепко сплетенным кустарником? Сколько порушено временем и ветрами? Об этом можно только догадываться. Что и говорить, неразрешимую загадку задал мне поп. И не только мне, если брать во внимание смерть Марии Андреевны. Кому-то эти церковные канделябры и купели очень и очень понадобились. Но кому? Кто, кроме старых сельчан, знал о тайне священника Крюкова? Да кто угодно. Наверняка те же реставраторы были в нее посвящены. Реставраторы… Это я как-то упустил, а напрасно, здесь есть отличная пища для размышлений. Допустим, что они, услышав эту историю, развернули буйную деятельность и пустились во все тяжкие вплоть до убийства старой учительницы. Но они ведь до сих пор ничего не нашли. И это дает основание предполагать, что поиски продолжаются. Вот только где? Наиболее вероятными местами захоронения я бы обозначил три точки: сама церковь, настоящий утес и дом священника. В церкви только что прошел ремонт, и надо думать, что реставраторы все облазали с особенным пристрастием. Вести поиски без специальной техники в норах утеса – занятие бесперспективное. Значит, остается поповский дом.
      Солнце уже скрылось за горизонт, вечерние сумерки начали цементировать воздух, а я все сидел под злополучным утесом, толком не зная, что предпринять. Хотя я понимал, что самым благоразумным с моей стороны было бы на все наплевать и забыть. Но то ли по вредности характера, то ли просто от злости на старухиных убийц отступаться почему-то не хотелось.
      Тишина стояла какая-то сказочная и таинственная. В мертвом, холодном свете Волга казалась серебряной и нереальной. Тучи сначала робко, едва слышно касались луны, но, постепенно наглея, вдруг яро набросились на нее черным медведем, и наступила тьма. Чиркнув зажигалкой, я посмотрел на часы. До полуночи оставалось пятнадцать минут. Сбросив наваждение, я поднялся и почти на ощупь дошел до машины. Отсюда начиналась дорога на деревню, и ориентироваться стало легче. Не торопясь, опасаясь споткнуться и свернуть себе шею, я побрел в том направлении.
      Путь до первого сельского домика занял у меня больше получаса. Неожиданно ярко вспыхнула луна. Миновав десяток домов и избу бабы Любы, я уперся в крюковскую изгородь и, открыв калитку, бесшумно проскользнул во двор. Что я искал? Если бы я сам это знал. Просто ноги сами несли, и руководило всем этим какое-то звериное наитие. И чем дальше я шел, тем тревожнее и холоднее становилось под ложечкой.
      Пройдя вдоль дровяника и обогнув дом, я миновал цветник и чуть не вскрикнул от удивления. Разросшийся островок зелени, там, где была старая уборная, отсутствовал, а на его месте скалилась и чернела свежевырытая яма.
      Итак, надо полагать, баба Люба банально меня надула. Только зачем? Тут понятно и козе: она прекрасно знала, что под этой насыпью находится. Старая ведьма!
      Встав на колени, я нагнулся над ямой. Удар по затылку – и я, стремительно набирая скорость, полетел в даль Млечного Пути. Праздничная звездная круговерть вихрем пронеслась мимо, и я навсегда оказался в черной бездне космоса. Холод и кромешная тьма окутали все мое тело, и эта темнота и могильный мрак были совершенно материальны и ощутимы. Они сковывали мои движения, не позволяя двинуть даже пальцем. Не было никакой возможности полнее и глубже вздохнуть.
      Прошло не менее минуты, прежде чем я понял, что похоронен заживо. И от этой догадки я сделался холоднее, чем навалившаяся на меня земля. Кажется, страшнее смерти ничего не придумаешь. Я не умер только потому, что лежал вниз лицом на руках и под ними сохранился воздух, но в самом скором времени, когда кончится кислород, начнется удушье и смерть моя будет мучительна. Придурок, я все-таки добился своего, и ничем теперь себе не поможешь, да и времени мне отпущено совсем капельку. Нужно хоть перед смертью потратить его с умом. Например, хорошенько помолиться. Покаяться Богу в своем неверии, возможно, это поможет мне попасть в рай. И все-таки, господин Гончаров, находясь на смертном одре, я вынужден вам заявить официально – вы кретин и идиот, каких не видел свет. Купиться так за дешево. Наклониться над собственной могилой и при этом бараном подставить под удар затылок! На это не пошел бы и первоклассник. Но какова баба Люба! Старая стерва. Ну ничего, недолго ей осталось. На том свете я встречу ее подобающим образом! Что это?!
      Неясный, едва различимый разговор надо мною заставил мое сердце подпрыгнуть от радости и надежды. Неужто чья-то добрая душа проследила мой путь и решила мне помочь? Если так, то я всю жизнь буду за нее молиться!
      Уже через десять минут, извлеченный Григорием Федоровичем и Александром Трофимовичем, дрожащий и страшный, пританцовывая от холода, я слушал рассказ бабы Любы.
      – Еще светло было, когда я их заприметила. Один раз проехали, другой, а потом машину оставили за последним домом и, крадучись, зашли сюда. Мне из окошка-то не стало видно, так я в огород переметнулась и гляжу во все глаза. Солнышко уже село. Они посовещались, погалдели и начали копать. Потом совсем стемнело, луна скрылась, и все. Я было хотела их шугануть, да забоялась. Дай, думаю, до Трофимыча добегу, а там сообща и решим, что с ними делать. Только у плетня пошевелилась, а они услышали. Один другому говорит: «Кто-то здесь есть». А тот ему отвечает: «Иди посмотри, а если что, то лопаткой по тыкве – и концы в яму». Тут я совсем перепугалась. Замерла на месте. Стою ни жива ни мертва. Думаю, эти точно порешат, не сморгнут, верно, они и погубили Маньку. Ну пошарили они фонариком, слава богу, меня не заметили, взялись и копать уборную. Ну, думаю, совсем чокнутые люди, а сдвинуться все одно боюсь. Сколько прошло – не знаю, наверное, около часа, а может, и побольше. Выкопали они яму и стали друг друга матом крыть, а тут аккурат и Константин забрел. Они всполошились и в цветы залегли. Константин-то нагнулся, хотел яму посмотреть, ну, тут они его и жахнули. Думаю, убили, наверное, а выйти не могу, ноги не слушаются. Подождала, когда они тебя закопают да уедут, а потом уже за подмогой побежала. Слава богу, успела.
      – Спасибо тебе, тетя Люба. А на какой машине они приезжали?
      – Так на обыкновенной, на белой.
      – На белой – это хорошо, а какая марка?
      – Я в этом не разбираюсь, машина – она и есть машина. Ну вот такая же, как у тебя, только белая, а стекла на ней черные.
      – Понятно, а они друг друга по именам называли?
      – Не припомню, далековато мне до них было, плохо слышно.
      – Ну что ж, и на том спасибо.
      – Спасибом тут не отделаешься, – справедливо заметил Трофимыч.
      – Господи, ну конечно, – суетливо спохватился я. – Но где в такое позднее время можно взять? Половина второго.
      – Было бы на что, – ухмыльнулся Федорыч, – а где – это мы сами скумекаем.
      – А где будем пить за мое воскрешение? – передавая деньги, осведомился я.
      – А вот к Любе, к твоей спасительнице, и пойдем, – порешил мэр. – Не выгонишь?
      – А чего мне? Наоборот, хорошо. Люди в избе. А то я страху-то сегодня натерпелась! Не приведи господь.
      Празднование воскрешения из мертвых затянулось до утра. Только с рассветом пьяные и сытые старики расползлись по домам, а я с позволения бабы Любы на пару часов прикорнул на ее кухонной койке.
      С перебинтованной гудящей головой, как во сне, в десять утра я уселся за руль.
      Ну что, Константин Иванович, надеюсь, урок пойдет впрок и последний инцидент заставит вас поумнеть. Можно сказать, с того света вас вытащили.
      Безусловно, господин Гончаров, теперь я буду осторожнее. Однако ответьте мне, что означало это нападение?
      Оно означало простую истину: если ты и впредь будешь совать свой нос туда, куда тебя не просят, ты его попросту лишишься. А еще это означает то, что бандиты не отказались от надежды завладеть церковным добром. Но тебя это больше не должно волновать, разумеется, если ты собираешься еще немного пожить.

* * *

      …К моему появлению Милка отнеслась своеобразно, с присущей ей характерностью.
      – Доигрался? – с трудом скрывая торжество, ехидно спросила она.
      – Замолчи, женщина, – слабо отмахнулся я. – Не до тебя.
      – Погоди, скоро тебе напрочь голову скрутят, идиот!
      – Стерва, – подумав, парировал я. – Ты, наверное, этого ждешь не дождешься.
      – Очень ты мне нужен! – хмыкнула она, вытаскивая флакончики перекиси и спирта. – Садись, не дергайся, я как следует обработаю и поменяю повязку. Кто тебе накрутил эту тряпку? – обливая голову перекисью, брезгливо спросила она.
      – Баба Люба, – вступаясь за свою спасительницу, обиженно ответил я. – Если бы не она – лежать бы мне в сырой земле.
      – И чем это тебя звезданули?
      – Не знаю, но, по логике вещей, ударили лопатой.
      – Господи, да где ж тебя носило? На кладбище, что ли?
      – Ты недалека от истины, – послушно подставляя голову, ответил я. – Меня ударили, а потом закопали в старом сортире, где холодно и страшно.
      – Еще лучше! – с хрустом отдирая марлю, воскликнула Милка. – Мамочки, да ты знаешь, что тут у тебя творится?
      – У меня глаз на затылке нет.
      – У тебя их вообще нет. Собирайся и мотай в больницу.
      – Сама туда иди. Умная какая. Как разбинтовала, так и забинтовывай, и больше от тебя ничего не требуется.
      – Пожалуйста, – фыркнула она. – И так кретин, так еще столбняк схватишь.
      – Много болтаем, – строго заметил я. – Обрабатывай рану, и точка.
      – Как хочешь, но учти – сначала я должна выщипать тебе волосы вокруг раны.
      – Щипли, – самоотверженно согласился я, и началась пытка.
      – Не ной, козел. Не мама велела, сама захотела, – периодически подбадривала она, на что я не менее любезно отвечал:
      – Инквизиторша! И даже инквизиционный трибунал содрогнулся бы от твоих зверских деяний. Палачиха.
      – Еще одно слово – и тебе станет еще больнее, – пообещала она.
      На такой вот ноте мы закончили разговор и перевязку, после чего я удалился отдыхать и проспал весь день и ночь до следующего утра, благо никто меня не беспокоил. Блаженный сон временами чередовался с могильным ужасом и кошмарными подробностями, недавно пережитыми мною. Тетя Люба, моя избавительница, почему-то являлась ко мне с косой и старательно сталкивала меня в яму, и ей помогал сельский мэр, господин Трофимыч.
      Утро следующего дня опять началось с сеанса пыток. Милка вновь решила менять мне повязку, и делала она это с удовольствием, с великим изуверским наслаждением. Даже не удосужившись как следует обработать перекисью, она кровожадно рвала бинт, и от этого мне было больно и тоскливо.
      – А понежнее нельзя? – сквозь слезы проскулил я.
      – Пусть понежнее с тобой твои шлюхи обходятся, – категорично ответила она и рванула конец бинта вместе с остатками мозга. – Нежный какой!
      – Да, я натура утонченная и грубость не приемлю, – застонав от боли, заметил я. – А вы грубая и безжалостная женщина, вся в папашу-солдафона.
      – Такая уж у нас порода, – вкрадчиво ответила она, промывая рану чистым спиртом. – Терпи, Котик, терпи, козел.
      Резко и неожиданно в дверь позвонили. Бросив на полпути свою работу, Милка помчалась открывать, а я тем временем поспешно принял внутрь ее спиртовой запас.
      – Костя, это тебя, – входя, доложила супруга и, заметив порожний флакончик, безнадежно махнула рукой. – Будешь говорить или как?
      – Или как. Кто там, кому я понадобился, черт бы его побрал?
      – Не его а их, – спешно наматывая остатки бинта, уточнила она. – Там тебя спрашивают мужчина и женщина, судя по всему муж и жена. Оба преклонного возраста и говорят с легким акцентом. Я провела их в отцовский кабинет. Мне кажется, это солидные клиенты и тебе не придется ночами болтаться по кладбищам, ежеминутно рискуя оставить меня вдовой. Будь умницей!
      – Сначала заслужи это, – покидая кухню, огрызнулся я.
      В тестевском кабинете на диване, взявшись за руки, чинно сидела представительная пожилая парочка. На вид им было порядка шестидесяти-шестидесяти пяти лет. Он, несмотря на приличное брюшко, был одет в фирменную рубашку и джинсы, она же в простенькое хлопчатобумажное платье, вероятно очень дорогое. Крючконосый старик с выпуклыми рыбьими глазами был лыс, но этот недостаток компенсировала обильная черная поросль на руках, которая покрывала всю видимую площадь, вплоть до самых пальцев, украшенных двумя массивными перстнями. Старуха была заметно выше своего супруга, и это несоответствие она как будто хотела подчеркнуть невероятной худобой и умопомрачительными, густыми волосами. Совершенно седые, серебрясь, они спускались ниже плеч, так что сзади старуху вполне можно было принять за девушку, тем более что плечи и спину она держала безукоризненно ровно. Голубые, еще не поблекшие глаза, прямой нос и правильный рот говорили о том, что когда-то она была чертовски красива. В отличие от хвастливого спутника, на ее руке значилось только одно скромное обручальное кольцо.
      – Здравствуйте, – закончив беглый осмотр гостей, с порога вежливо поздоровался я.
      – Здравствуйте, – поднимаясь навстречу, ответил толстяк. – Вы Константин Иванович Гончаров? Я правильно понял? – преданно глядя в глаза, грассируя и курлыкая, спросил он.
      – Вы правильно поняли, – улыбкой подбодрил я его. – Чем могу быть полезен?
      – Я Рафалович.
      – Очень приятно, – улыбнувшись еще шире, пропел я.
      – Да, Яков Иосифович Рафалович, будем знакомы, – протянул он мохнатую лапу, которую я с чувством потряс и с восторгом заверил:
      – Конечно же будем! Вы даже не представляете, как я рад!
      – А это моя драгоценная супруга, – торжественно, как на светском приеме, объявил он. – Зоя Андреевна Рафалович! Прошу любить и жаловать.
      – Яков, оставь свой напыщенный тон, – вставая, сухо заметила старуха и, подойдя ко мне, протянула сухую жилистую руку: – Зоя Андреевна.
      – Константин Иванович, – нежно сжимая ее костлявые пальцы, невольно повторил я.
      – Мы к вам по делу, – протирая вспотевший череп, взял быка за рога Рафалович и запнулся. – Мы… э-э-э…
      – Помолчи, Яков, – негромко, но властно приказала старуха и легонько подтолкнула его к дивану. – Посиди пока.
      – Присаживайтесь, – указывая ей на кресло, предложил я. – Разговор, как я вижу, предстоит не пятиминутный и стоя вести его не с руки, не так ли?
      – Вы правы. – Свободно, но в то же время собранно Зоя Андреевна уселась в кресло, а я мучительно пытался вспомнить, где мне уже приходилось слышать ее имя.
      – Так чем же, уважаемая Зоя Андреевна, я могу вам помочь? – располагаясь напротив, повторил я вопрос.
      – Вас нам рекомендовал… – Она не договорила, потому что с подносом, уставленным кофейниками, чайниками и прочим шанцевым инструментом, в комнату вплыла Милка. Стерва, ведь может, когда надо, быть нормальной.
      – Простите, если помешала, но, как я понимаю, вы издалека и чашка кофе с рюмочкой коньяка вам совсем не повредит.
      – Ну что вы, милочка, стоит ли беспокоиться, – наверное, принимая мою супругу за служанку, сухо поблагодарила мадам Рафалович. Ну что же, пусть так и будет, я не против. Это тебе за идиота, это тебе за кретина!
      – Ступай, Алексеевна, – махнул я рукой на дверь. – Погоди. Если будет спрашивать жена, то я занят. Ступай.
      – Хорошо, барин, как скажете, – испепелив меня мгновенным взглядом, послушно ответила «служанка» и, вихляя бедрами, удалилась.
      – Так на чем мы остановились? – озабоченно накапав себе коньяка, непринужденно спросил я. – Кто вам меня рекомендовал и по какому случаю?
      – Вас рекомендовал капитан вашей полиции Игорь Степанович Гордеев.
      – Вот оно что! – сразу все вспоминая и понимая, воскликнул я. – Так вы, Зоя Андреевна, стало быть, есть родная сестра убиенной Марии Андреевны Крюковой?
      – Вы не ошиблись, это действительно так. Сюда, в ваши края, нас привело несчастье. То, что случилось с моей сестрой, – ужасно, я до сих пор не могу прийти в себя. Негодяи и подонки. Если их не постигнет возмездие на этой земле, то перед Богом они ответят сполна…
      Негромко, но гневно и весомо швыряла она слова, а я думал – зачем мне все это? За каким чертом она вообще приперлась? Чтобы найти в моем лице благодарного слушателя? Чушь, на сумасшедшую она не похожа, наверняка мадам преследует какую-то определенную, меркантильную цель. Потому как на праведную Фемиду или моралистку она вовсе не похожа. Наверняка чуть позже она заведет разговор о пресловутых церковных ценностях. Интересно, откуда она о них осведомлена? А позавчерашнее нападение на меня? Уж не связано ли оно с их появлением?
      – …и воздастся им по заслугам, – тихо закончила свой грозный монолог госпожа Рафалович и перешла к сути дела: – Чтобы попрощаться с Марией, мы приехали издалека, но конечно же не успели.
      – А откуда, если не секрет, вы приехали?
      – Из Франции, – с гордостью ответила она, и про себя я тут же окрестил ее сукой.
      – Вот как, но это же так далеко… И кто поставил вас в известность по поводу столь печального события?
      – К делу это не относится, – закуривая длинную и тонкую сигарету, ответила она.
      – А что же к делу относится?
      – Видите ли, ваш полицейский представил вас как частного детектива.
      – О, слишком громко сказано, – неприятно удивился я и поправил: – Просто иногда помогаю тем, кто попал в переплет.
      – Все равно, кроме капитана, мы еще кое-где навели о вас справки и пришли к выводу, что вы нас устраиваете по всем параметрам, так как дело у нас щекотливое и лишняя огласка нам ни к чему.
      – А не перейти ли нам в конце концов к самой сути? – не выдержал я столь длинного и пространного вступления.
      – Да, разумеется. Вы, конечно, уже осведомлены о том, что мой дед в свое время припрятал некоторые ценности, которые теперь по праву должны принадлежать мне.
      «Ах ты, старая сука! С каких это пор церковные ценности принадлежат тебе?» – воскликнул я про себя, а вслух ровно и спокойно спросил:
      – Почему вы считаете, что церковное добро, которое сохранил Алексей Михайлович, ваше? Насколько я понимаю, оно достояние церкви.
      – Вы неправильно понимаете, – так же спокойно и категорично отрезала искательница сокровищ. – Оно наше, а теперь уже мое, потому как родной дед за него отдал жизнь.
      – Он отдал жизнь за веру, – не желая ссориться, мягко возразил я.
      – Пусть будет так, но ваше государство, как и ваша церковь должны компенсировать мне моральный ущерб, безвременную смерть моего любимого дедушки.
      «Удивительно сучья логика», – подумал я и заметил:
      – Ваш дед, мне кажется, был бы не в восторге от вашего решения.
      – Как раз таки нет. Вы не правы. Я не хотела, но, видимо, мне придется посвятить вас в некоторые семейные тайны. Дело в том, что моя матушка, Антонина Ивановна, мне с детства говорила, что я могу располагать половиною дедовского наследства наравне с Марией. А также она добавляла, что убогонькой все это богатство ни к чему, но поскольку тайну клада знает только она, то мне придется некоторое время подождать.
      – Чего подождать? Смерти Марии Андреевны?
      – Вы выражаетесь несколько цинично. Но пусть будет так. Во время нашей последней встречи пять лет назад я взяла с Марии слово, что все ценности она передаст мне. А если вдруг плохо себя почувствует, то даст об этом знать.
      – Вы с ней встречались пять лет назад? – неподдельно удивился я.
      – Да, она приезжала к нам в Париж, но почему это вас так удивляет?
      – Просто я об этом не знал.
      – Вполне возможно, что Мария не хотела афишировать свою поездку, – усмехнулась парижанка. – И все эти годы, а точнее, десятилетия я позволяла ей тешить свою непорочную душу этим барахлом, но теперь, когда ее не стало, я наконец должна вступить в права владения. И вы можете в этом мне помочь.
      – Каким же образом? – заинтересованно спросил я.
      – Дело в том, что смерть настигла Марию неожиданно и она не успела сообщить мне о местонахождении запрятанной утвари и прочей церковной атрибутики.
      – А вы уверены, что она об этом знала?
      – Да. Но при жизни открыть мне тайну отказалась наотрез. Сказала, что обо всем иносказательно сообщит в предсмертной записке. Но ее убили…
      – А вы не догадываетесь, почему ее убили?
      – Нет, а что? – безмятежно спросила Зоя Андреевна.
      – Ее убили из-за этого самого клада, – сомневаясь в искренности ее неведения, жестко ответил я. – Как видите, вы не одиноки в своих желаниях.
      – Господи, а вы уверены в этом?
      – Так же, как и в том, что и меня чуть было не отправили к праотцам из-за вашего божественного клада, и моя повязка – тому доказательство.
      – Так вы тоже пытаетесь его найти?
      – Пытался, но вчерашней ночью мне эту охоту напрочь отбили.
      – Господи, наверняка это те, кто убил Марию. Их нужно немедленно арестовать.
      – Не возражаю, – усмехнулся я. – Кстати сказать, чтобы между нами не было недомолвок, разрешите, я взгляну на ваши проездные документы.
      – Господи, да зачем это вам? – изумилась старуха.
      – Хочу знать, когда вы прибыли в наш город.
      – Вчера перед обедом, – недоуменно протягивая мне авиационные билеты, ответила Зоя Андреевна. – Что все это значит?
      – Я хочу убедиться в том, что вы не причастны к покушению на меня, – разглядывая время и дату прилета, невозмутимо ответил я.
      – Бред какой-то! – дернула носом старушенция. – Яков, кажется, мы с тобой попали не по адресу. Этот господин явно не в своей тарелке.
      – Простите, – возвращая проездные документы, улыбнулся я. – Все в порядке, вы никак не могли быть замешаны в той ночной истории. Еще раз извините за мою подозрительность, но вы должны понять – меня и в самом деле чуть было не убили.
      – Неужели все так серьезно? – встревожился доселе молчавший Рафалович.
      – Да, сегодня на вашей бывшей родине происходят очень печальные вещи. Итак, вы приехали вчера к полудню, а ко мне заявились только на следующий день. Чем это объяснить? Или любовались достопримечательностями родных мест?
      – Давайте сначала договоримся о главном, – звякнув ложечкой, сухо заметила госпожа Рафалович. – Вы беретесь помочь в нашем деле?
      – Возможно, – уклончиво ответил я и, подумав, добавил: – Все будет зависеть от того, какими сведениями по этому делу вы располагаете.
      – Если бы мы располагали какими-то сведениями, – насмешливо глядя мне в глаза, сквозь зубы процедила она, – то вполне бы обошлись без вашей помощи.
      – Печально. Мне не от чего даже оттолкнуться. Без какой-то наметки решать вашу проблему равносильно поиску иголки в стоге сена. Зоя Андреевна, от кого вы впервые услышали о существовании тайника?
      – От матери, я вам это уже говорила, а ей, в свою очередь, рассказал о нем отец перед тем, как уходил на войну.
      – Он точно указал место?
      – Да, о нем знала не только мать, но и Мария. Правда, она ни разу до него не дотронулась, по крайней мере, так она мне говорила, находясь в Париже. Но если судить по ее нищему жилищу, то похоже, что она не лгала.
      – Вы были в ее доме?
      – Нет, в самом доме не довелось, ведь он опечатан, но мне достаточно было заглянуть в окно, да и Люба сказала, что жила она небогато. Господин Гончаров, так мы можем рассчитывать на вашу помощь?
      – Вы надолго приехали?
      – Ровно на столько, сколько потребуется. Мы свободные люди, да к тому же на пенсии. Но вы не ответили на мой вопрос…
      – Об этом я скажу вам завтра к вечеру, – опять ушел я от прямого ответа, – мне нужно все хорошенько обдумать и взвесить.
      – Взвешивайте и не забудьте на чашу весов положить приличный гонорар.
      – И какой именно? – нарочито алчно загорелся я. – Как он будет выглядеть в цифрах?
      – Десять процентов от найденных церковных сокровищ. Остальное принадлежит мне.
      «Старая сука, тебе не принадлежит даже пыль с этих окладов!» – хотелось взорваться мне, но, вежливо улыбнувшись, я согласно кивнул:
      – Сумма подходящая. Как и где мне вас найти?
      – Мы остановились в отеле «Волжский закат», номер 321, а телефон я вам сейчас запишу.

* * *

      По идее, мне следовало навестить вдову Кондратову, потому как у меня появилась уверенность, что эти два преступления – ограбление банка и убийство старой учительницы – между собой связаны. Но, принимая во внимание тот факт, что она еще не вполне оправилась после похорон, я решил перенести свой визит на послезавтра. А пока по уже знакомому пути направился в Белое.
      Баба Люба оказалась дома (а где ж ей еще быть?). Посреди огорода, согнувшись в три погибели, она старательно и сосредоточенно выдирала сорняк.
      – Бог в помощь! – еще из машины крикнул я. – Будь здорова, баба Люба.
      – Спасибо, Константин, в гости пожаловал? Как голова-то, поди, болит?
      – Есть немного, – протягивая традиционный гостинец, сознался я и, видя некоторое недовольство, тут же поспешил заверить: – Не беспокойтесь, я на минутку.
      – А чего ж на минутку, – с сожалением оставив работу, вытерла она руки о подол, – заходи уж, коль приехал.
      – Даже и заходить не буду, вас отвлекаю, да и самому некогда.
      – Смотри сам, а я что тебе хотела сказать-то: тут вчерась, аккурат после твоего отъезда, знаешь кто появился?
      – Знаю, баба Люба, появилась Зоя Андреевна с мужем.
      – Точно, поди ж ты! А откуда тебе-то знать?
      – Были они у меня, просили помочь с поиском дедовского клада.
      – Прям для них он его прятал! – поджала старушка губы. – Умные больно, как я погляжу. То-то она позавчера все вынюхивала да выспрашивала. Кофточку мне подарила, вертихвостка парижская. Она там за границами сколько-то лет барствовала, а мы в навозе ковырялись, а теперь нате-пожалуйте! Нет, так не бывает, да и добро-то церковное, зариться на него не моги.
      – Я тоже так думаю, баба Люба. А вы знали, что Мария Андреевна несколько лет тому назад ездила к Зое Андреевне в Париж?
      – Тю-ю! Что ты говоришь! Откуда ж мне было знать? А нам она арапа заправляла, что в дом отдыха едет. И вправду, вернулась загоревшая. А ты не врешь?
      – Да какой же мне смысл вас обманывать?
      – И то верно, ну пойдем в избу, что ли? Я сейчас наливочки нацежу.
      – Не могу, баба Люба, в следующий раз, я приехал кое о чем тебя спросить.
      – Ну и спрашивай, чего стесняешься-то, как неродной.
      – Сколько у вас в селе проживает народа?
      – Во куда загнул, – удивилась она. – Тебе-то зачем? Десятка три, наверное, наберется, и то не народ, а так – одни старики да старухи.
      – А много ли среди них долгожителей? Тех, кто лично знавал Алексея Михайловича?
      – Да откуда ж им быть? Померли все, разве что старуха Михеевна, она с десятого года, да бабка Александрова – та малость постарше, да ее внук еще по весне в район забрал. За каким лешим она ему понадобилась, никто не знает. И чего…
      – А как мне найти Михеевну? – перебил я бабулины рассуждения. – Она здесь живет?
      – А где ж ей еще жить? С дочкой Семеновной она век коротает.
      – Далеко ли отсюда?
      – Дальше некуда. Прямо через дорогу. Ты у них двух курей раздавил. Нехорошо.
      – Нехорошо, – согласился я и прямым ходом отправился через дорогу.
      Семеновной оказалась та самая толстая бабка, что появилась на месте происшествия одной из первых. Она, как и баба Люба, ковырялась в огороде, но давалось ей это значительно труднее. Об этом можно было судить по ее тяжелому дыханию и потному, красному лицу. Упреждая ее упреки, я начал первым.
      – Здорово, Семеновна! – заходя во двор и уворачиваясь от злющего гусака, бодро поздоровался я. – Как живете-можете?
      – Хорошо, – настороженно, ожидая пакости, ответила она. – Кабы еще кур не давили.
      – А я за тем и приехал, – весело отозвался я. – Хочу заплатить за материальный ущерб, который я вам причинил.
      – Правда, что ли? – заволновалась бабка. – Вы не шутите?
      – Нет. Сколько с меня причитается?
      – Не знаю, – растерянно заморгала она. – Я их никогда не продавала.
      – Мне кажется, что ста рублей будет достаточно, – протягивая ей деньги, решил я.
      – Можно и меньше, – боязливо забирая купюру, на всякий случай заскромничала она. – Мы ведь их съели. Одна почти целая была.
      – Ну и на здоровье. У вас кваску не найдется?
      – А как же, есть квасок. Пойдемте в избу, там у меня мама, она немного не того, но вы не бойтесь, она у меня смирная, худого никому не сделает.
      – Она что, совсем ничего не соображает? – разочарованно спросил я.
      – Она когда как. То совсем нормальная, а то вдруг в куклы играть начинает, словно дите малое. Возраст все-таки, ей через год девяносто стукнет. Айдати в избу.
      Типичный деревенский дом, и внутри он оказался таким же. Пополам перегороженное помещение было чисто убрано и застелено домоткаными дорожками. Единственное, что отличало его от жилища учительницы, было отсутствие книг и обилие фикусов-кактусов. Михеевна сидела возле стола и нянчила разрисованный под куклу чурбачок.
      – Мама, нам за кур заплатили, – поделилась с ней радостью Семеновна.
      – Хорошо. Купим Ванечке новые пеленки, – обрадованно отозвалась сумасшедшая. – А то наши прохудились, правда, Ванечка?
      – Михеевна, вы помните вашего попа, Алексея Михайловича? – не зная, как нужно с ними разговаривать, в лоб спросил я.
      – А как же! – лучезарно улыбаясь, отозвалась она. – Как же нам с Ваней не помнить отца Алексия, за веру пострадал батюшка еще в двадцать втором годе, мне тогда чуть больше, чем Ване, было. Иконки он спасал от супостатов, за то и убили его.
      – А вы не знаете, в каком месте он их спасал?
      – Мы не знаем, правда, Ваня? Никто этого не знает. От лихих людей он их спрятал, а лихие люди его чик – и положили. Мы с Ваней прямо рядышком стояли, батюшкина кровушка прямо на сыночка моего брызнула, оттого и румяный он у меня такой растет. А батюшка сразу упал, а как тут не упасть, если они из тысячи ружей по нему па-а-а-льнули. А ряса у батюшки была че-е-ерная, а по локоток в извести-и-и, и весь подол в изве-е-ести. Ряса бе-е-елая, ряса че-е-ерная, а стала кра-а-асная! А как жалко батю-ю-юшку, а как жалко Ваню-ю-юшку, – подкидывая размалеванную чурку, завыла, заколобродила старуха. – Ой ты, горе-горю-ю-юшко, что широко полю-ю-юшко, мой сыночек Ваню-ю-юшка, нет тебя милей дру-у-ужка!
      – Мама, перестань, – кладя ей на плечи пудовые руки, попыталась образумить ее дочка. – Не надо. Вы извините…
      – Ничего страшного, я же понимаю…
      – Брата моего Ивана на войне убили, а она все не верит… Уж сколько времени прошло… Батя тоже не вернулся… Вот и живем…
      – Спасибо за квас. Я, пожалуй, пойду, не буду вас отвлекать…
      Выскочив на улицу, я с облегчением вздохнул. Тяжелая это участь – быть свидетелем чьих-то несчастий. Ничего существенного узнать мне не удалось, но оставалась еще бабка Александрова, которую мне предстояло найти в районном селе, вотчине товарища капитана. Пятнадцать километров, отделявшие его от меня, я проделал за десять минут и еще умудрился подвезти крашеную блондинку, пахнущую чесноком и медом. Именно она и показала мне департамент капитана Гордеева.
      Дверь его кабинета оказалась безнадежно закрытой. С сожалением пнув ее ногой, я было собрался восвояси, когда меня окликнул одутловатый курносый майор.
      – Ты чего казенную дверь пинаешь? – недовольно и подозрительно спросил он. – Нет его, не видишь, что ли? А то долбится, долбится, как дятел.
      – А где он у вас болтается? – попер я на него, как на буфет. – Я сотню километров отмотал, и, значит, впустую? Так понимать?
      – А что ты хотел? – несколько растерявшись, спросил он. – Что-то срочное?
      – Мне нужно узнать, где тут у вас проживает старуха Александрова, та, что из деревеньки Белое. Привез ей от родственников посылку.
      – Так бы и сказал, и нечего двери уродовать. Подожди здесь, сейчас выясню.
      Через полчаса, познакомившись с двумя старухами Александровыми, я наконец добрался до третьей, нужной мне Татьяны Никитичны Александровой. Безо всякой опаски, спокойно и хладнокровно она впустила меня в квартиру, провела на кухню и предложила чашку чая:
      – Да ты, сынок, не стесняйся, с дороги чайком побаловаться – первое дело.
      – Откуда вы знаете, что я с дороги? – удивился я ее проницательности.
      – А от тебя ветром пахнет, ветром и машиной, – просто пояснила она. – Ты ко мне, сынок, по какой надобности и кто сам будешь?
      – Я музейный работник, – не моргнув глазом, соврал я. – Материал на Алексея Михайловича Крюкова собираю. Священником он в вашем селе служил, вот мне и посоветовали к вам обратиться. Вы ведь его знали?
      – Знала. Знала, Царствие ему Небесное, – перекрестилась она на угол с газовой плитой. – Огромной души батюшка был. Внучка Маша, земля ей будет пухом, вся в него вышла. А что ты хотел узнать-то? Я ведь плохо уже те годы помню.
      – Меня особенно интересуют последние дни его жизни и то, как он умирал.
      – Это я помню и не забуду до конца своих дней. Это был декабрь двадцать второго года. Разруха и голод. Мы все отчаялись, но батюшка нас поддерживал словом. В церковь мы не ходили, так он придумал сам по домам ходить. Зайдет, бывало, сядет у печки и сначала просто сидит, огонь слушает, а потом утешать возьмется. Пройдет-де все, и смута пройдет, и голод минует, и стужа отступит. Помнится, сначала слова его раздражали, но он так искренно и горячо нас любил, что потом мы без его утешительных бесед уже не могли. Нам их не хватало, как не хватает солнышка в ненастный день. Лютое и лихое было время, как только мы выжили – не знаю.
      Однажды Васька Митрохин примчался из города и сообщил нам плохую весть. Будто бы чекисты назавтра собираются нагрянуть в наше село и забрать все серебряные и золоченые иконы. Мы сразу в это поверили, а куда денешься? Плетью обуха не перешибешь. Чекисты недовольных забирали, и никто от них потом не возвращался. Повздыхали мы, посетовали и разошлись по домам. А только, видно, батюшка не смирился. Наш дом тогда рядом с церковью стоял, так там у него всю ночь горел свет. Потом уже я поняла, почему он горел. Прятал батюшка все то, что могли забрать чекисты.
      Наутро он к нам пришел и, благославляя, передал лик святого Питирима. Он и по сей день у меня хранится, но вы не подумайте, если надо, я вам в музей передам. Я то утро хорошо помню и Алексея Михайловича, как тебя, вижу. Он был сильно уставший и весь перемазанный известью. Мама хотела его покормить картошкой, но он отказался. Он в тот голодный год ни у кого ничего не ел. Я хорошо помню, как он грустно улыбнулся, покачал головой, погладил меня по руке и пошел дальше. Батюшка не только к нам приходил, он все дворы обошел и всем разные иконки раздавал. Иконы те были из окладов вынуты, и мама потом купила оклад на базаре.
      – Вы говорите, что он был в извести? Но почему?
      – А кто ж его знает, наверное, перемазался, когда прятал церковное серебро, ну а может, по другому какому случаю, кто теперь знает. Убили его днем. Ближе к обеду, когда солнышко начало малость подогревать. На лошадях приехали чекисты, и с ними комиссар Кох. Он потом у нас до самого начала войны начальником милиции работал. Он-то и потребовал, чтобы батюшка добровольно отдал все ценности для закупки хлеба за границей. А когда Алексей Михайлович отказался, он приказал своим солдатам силой забрать церковное имущество. Они стукнули батюшку прикладом и ворвались в церковь, а там к тому времени были только голые стены. Тогда они задрали батюшке рясы, сняли штаны и прилюдно выпороли его на морозе. Он не кричал, а только усердно читал молитву и обещал нам, что варваров обязательно покарает Бог. Они издевались над ним больше часа, но все одно не показал он место, где схоронил наше достояние, и тогда они его убили. Кох совсем сошел с ума – рыжий, щуплый, как воробей, прыгает, маузером размахивает и орет: «Именем революции, как врага народа, я приказываю расстрелять!»
      Мы ахнули, ушам своим не поверили, пошли на него всем селом, а он над головами палить начал. Упали мы перед этой сволочью на колени и слезно молили не убивать батюшку. Но это только больше добавило ему злости. Велел своим чекистам поставить Алексея Михайловича перед входом в храм, а потом выстроил пятерых солдат и, прочитав приговор, скомандовал: «Огонь!» С первого раза никто не выстрелил, а батюшка заплакал и всех нас осенил крестом. Тут Кох совсем озверел, ажио пена изо рта полезла, орет: «Ренегаты, предатели дела революции, я вас всех!..» А потом второй раз велел стрелять. Тут они его и порешили. Всю грудь ему пробили, изверги. Он повернулся к солнцу, упал и сразу умер. Мы всем селом завыли, да так, что Кох со своими бандитами скорее оттуда убрался. Они даже в тот раз колокола не сбросили. Вот такие дела, сынок. А церковь потом заколотили, а попозже клуб в ней устроили, но я не любила туда ходить, мне все время казалось, что окровавленный батюшка с укором наблюдает за греховными плясками и весельем. Маша, внучка его, все хотела музей там устроить, да видишь, как оно получилось…
      – Татьяна Никитична, я слышал, что кроме клуба в церви и спортзал был и даже склад. Это правда?
      – Ты правильно все слышал – и склад, и спортзал, и клуб, а еще зернохранилище.
      – Понятно. Ну что ж, большое вам спасибо. Вы мне здорово помогли.
      – Да что там… Наверное, ты большего хотел услышать, но большего я не знаю.
      «И все-таки какого-то результата я добился», – подумал я, садясь в машину. Теперь мне известно, что Крюков, проведя всю ночь в церкви, наутро был перемазан известью, о чем свидетельствует не только Татьяна Никитична, но и сумасшедшая старуха Михеевна. О чем это говорит? О том, что он занимался малярными работами, и, возможно, не просто малярными, а малярно-строительными. Например, делал кладку, чтобы замуровать какую-то нишу, или что-то в этом роде, что в поисках утраченного дает мне некоторый шанс. Ну как, господин Гончаров, умен я у тебя?
      Да уж, умен, как тот гусь, который сегодня тебя ущипнул. Что толку от твоих умозаключений? Как ты себе мыслишь дальнейшее? Брать миноискатель и на глазах любопытных реставраторов и их предприимчивых заказчиков прощупывать стены? Допустим, тебе повезет и ты обнаружишь тайник. Что дальше? На него тут же заявит свои права заказчик, который наверняка сделался владельцем церкви-музея. А дальше судьбу сохраненного церковного добра проследить не сложно. Оно попросту исчезнет, а точнее, уплывет на Запад, и останется храм при своем интересе. Вот и подумай: а стоит ли все это затевать? Твоя неуемная энергия пойдет только во вред твоему народу, ты выдашь на потребу «новых русских» то, что ценою жизни сохранил сельский священник Крюков, и получится, что смерть он принял зазря. Имеешь ли ты на это право?
      И мне: зачем простукивать стены, когда за тобой кто-то наблюдает? Для этого предприятия существуют выходные дни и, наконец, ночи. Словом, делай как знаешь, но постарайся, чтобы потом не было передо мной стыдно. А если по большому счету, то распутывать этот клубок я бы тебе посоветовал с другого конца. Так будет безопасней.
      С какого же конца, господин Гончаров, что-то я вас не понимаю?
      Ты прекрасно все понимаешь, не придуривайся. Начать нужно с ограбления банка – обезвредить грабителей и убийц, а уж потом спокойно заняться сокровищами.
      Тут я с вами абсолютно согласен, но уж как покажут обстоятельства.
      Недавно, в старой сортирной яме, они тебе уже показали.
      Ну и зануда ты, Гончаров!

* * *

      Госпожа Рафалович позвонила вечером следующего дня, когда мы с тестем играли в шашки-рюмки. Я крупно выигрывал и посему едва держался на ногах.
      – Французское посольство на проводе, – взяв трубку, представился я.
      – Господин Гончаров? – несколько удивилась старуха. – Кажется, я не вовремя.
      – В самый раз, я намеревался сегодня вам позвонить и отклонить ваше предложение, поскольку оно идет вразрез с моими морально-этическими принципами.
      – Благодарю вас. Могли предупредить и вчера, – сухо вылепила мадам и швырнула трубку, но уже через минуту позвонила вновь. – Я надеюсь, у вас достанет порядочности не заниматься поисками моих ценностей в своих интересах.
      – Я тоже на это надеюсь, – ответил я и в свою очередь бросил трубку.
      – С кем это ты так? – спросил обиженный мною тесть.
      – Да есть тут одна подруга из Франции. Надоела хуже горькой редьки. Алексей Николаевич, помните, несколько дней назад я просил вас раздобыть домашние адреса Голубева и Кондратова?
      – Конечно помню и с поставленной задачей справился. Но ты сам не захотел влезать в эту историю.
      – Уже захотел. Я займусь этим делом не далее как завтра.
      – А меня-то в долю берешь?
      – Ну куда же я без вас денусь. Старость надо уважать.

* * *

      …Юлия Федоровна Кондратова, вдова застреленного проверяющего, проживала на втором этаже типового дома в двухкомнатной квартире. Броская двадцатипятилетняя блондинка, она встретила меня в легком халатике, небрежно накинутом прямо на голое тело. Насколько можно было судить, она уже оправилась от пережитого потрясения. Несколько секунд растерянно, ничего не понимая, глядела на меня, пока наконец уяснила, что от нее требуется, и хотела захлопнуть дверь, но мой вовремя подставленный башмак лишил ее этой возможности.
      – Юлия Федоровна, простите ради бога, я только на минутку! – взмолился я, протискиваясь в дверную щель.
      – Ну что вам нужно? – захныкала она. – Что вы все от меня хотите?
      – Всего лишь несколько вопросов, – притворяя дверь, виновато ответил я.
      – Вы кто – мент или журналист? – гадливо скривив губы, спросила она. – Терпеть вас всех не могу. У меня такое горе, такое несчастье, а вы со своими грязными руками лезете ко мне в душу. Так кто вы такой?
      – И ни тот и ни другой. Меня зовут Костей. Я был лучшим другом вашего мужа, а на похоронах не присутствовал, потому как находился в командировке.
      – Ладно, быстро задавайте ваши вопросы и уходите, – по-прежнему не приглашая дальше порога, разрешила она. – Только побыстрее.
      – В каком настроении в тот роковой вечер из дома уходил Юра? Когда…
      На секунду я замешкался, потому что то ли от ветра, то ли по привычке дверь в комнату за ее спиной неслышно приоткрылась и в образовавшуюся щель я заметил волосатую мужскую ногу, лежащую на разобранной кровати. Желтая ступня с крупным большим пальцем была примерно сорок четвертого размера, и, судя по тому, как палец нервно шевелился, я понял, что его хозяин внимательно прислушивается к разговору.
      – Ну что вы замолчали? – нетерпеливо подпрыгнула изменщица. – Говорите скорее.
      – Да, конечно, простите. Когда он в тот вечер обещал вернуться?
      Пальцы желтой стопы выжидающе сжались, а потом большой оттопырился в сторону.
      – Как всегда, часам к двум ночи, а настроен он был как обычно. Ничего такого я в его поведении не заметила, и это страшная несправедливость, что менты его подозревают в убийстве и ограблении. Мало того что они пятнают честь погибшего при исполнении, они и мое имя склоняют. Волки позорные.
      – Я тоже так считаю, поэтому и пришел к вам. Хочу помочь, хочу не дать запачкать имя Юры Кондратова.
      Большой палец, подобно собачьему хвосту, завилял радостно и дружелюбно.
      – Скажите, Юлия Федоровна, а с кем последнее время проводил свой досуг Юра? С кем он встречался?
      Палец вопросительно замер, как и я, ожидая ответа.
      – Ну разве так сразу скажешь? – развела она руками так, что пола халата приоткрыла розовый набухший сосок, а желтый палец облегченно заплясал. – У Юры было много знакомых, и в дом приходили разные люди.
      – И все же не могли бы вы выделить кого-то конкретного? Того, кому Юра доверял больше всех?
      – Пожалуй что нет. Может быть, Борис Антонов, но зачем это вам?
      – Чтобы восстановить истину и справедливость. Вы знаете его адрес?
      – Нет, но могу дать телефон.
      Стопа вела себя неподвижно, и потому о ее настроении приходилось только догадываться.
      – Вот его визитка, – поковырявшись в мужнином бумажнике, протянула она карточку. – А теперь извините, я очень устала.
      В свою очередь извинившись перед ней, я покинул квартиру, вышел из подъезда и, обойдя дом, вновь поднялся на второй этаж и занял позицию на межэтажной площадке. Примостившись у мусоропровода, я закурил и приготовился к долгому ожиданию. Вахта моя и впрямь затянулась. Я успел выкурить с сивым дедком не менее десяти сигарет, поругаться с дихлофосниками и познакомиться с двумя очаровательными девами, прежде чем кондратовская дверь открылась и неохотно выпустила молодого здоровенного жлоба. На его наглой роже блуждала перманентная циничная улыбка и непроходящее желание кому бы то ни было разбить морду. Скользнув по мне взглядом, он приостановился, видимо решая, как половчее ко мне прицепиться, но я скромно потупил взор, и орангутанг с видимым сожалением спустился вниз. Через лестничное окошко мне было хорошо видно, как он садится за руль белой «шестерки», номер которой я благоразумно списал заранее.
      Теперь дело было за Ефимовым. В конце концов, должен же он что-то делать, если уж напросился в долю! Позвонив ему на работу, я продиктовал госномер и велел разузнать о его владельце если не все, то как можно больше. Кроме того, считав с визитной карточки домашний телефон Бориса Антонова, я попросил узнать его адрес. Заверив меня, что к вечеру все будет готово, довольный моими успехами, тесть положил трубку, а я отправился по второму адресу, к следующей вдове.
      Управляющий банком «Энерго» Петр Николаевич Голубев, в отличие от своих охранников, раньше проживал в собственном коттедже на берегу Волги. Его с трех сторон окружали высокие железобетонные плиты, а четвертую охранял крутой речной обрыв. Что и говорить, понимал Петр Николаевич толк в апельсинах, да только не успел насладиться жизнью вполне. Кому-то здорово он помешал. Кому – это понятно, а вот каким образом он им насолил? Или вычислил сам, или ему кто-то на грабителей донес, и он по простоте душевной решил сам с ними разобраться. Вот и разобрался, поиграл в детектива. Одно странно – почему его перед смертью пытали? Ну убрали бы, как положено, за неуклюжий наезд, зачем же зверствовать?
      Я поймал себя на том, что уже давно давлю на кнопку вызова – и все с нулевым результатом. Решительно никто, даже собака не желает со мной разговаривать. Чертовы толстяки, понастроили коттеджей-крепостей, да так, что даже в дневное время суток к ним не достучаться. В крайней степени раздражения я пнул калитку, вмонтированную в железные ворота, и она послушно отворилась. Боясь подвоха и прочих неожиданностей, я осторожно просунул голову и осмотрел двор. Прямо от калитки параллельно асфальтированному въезду к дому вел тротуар, выложенный мраморной плиткой. Справа от него, тоже оконтуренные мрамором, расположились цветочные клумбы, а за ними виднелся неработающий, но тем не менее величественный фонтан. Слева, по другую сторону асфальта, наливались яблоки, зрел виноград и сохла переспевшая вишня. Двухэтажный дом без признаков жизни пузатился посередине, и его никто не охранял. Это было довольно-таки странно, потому как «новые русские» просто обожают держать дорогих и злющих четвероногих друзей.
      – Цуцик, Цуцик, фью-фью-фью, – на всякий случай посвистел я и, не услышав ответа, обреченно шагнул внутрь.
      Благополучно миновав открытый и опасный участок в два десятка метров, я решительно поднялся по ступеням и еще раз просигналил в дверь дома. Результат оказался прежним. Я никому здесь не был нужен. Потянув массивную дубовую дверь, я с удивлением обнаружил, что и она не заперта.
      Труп бородатого мужика в фирменном комбинезоне и грубых ботинках я обнаружил в холле, в трех метрах от входной двери. Он лежал, подогнув ногу себе под зад, и смотрел на меня мутными голубыми глазами. Засохшая кровь, обильно брызнувшая из раны разбитой головы, образовала толстую черную корку у него под затылком. Лютый черный барбос с застывшим оскалом лежал неподалеку и, судя по всему, был умерщвлен аналогичным способом.
      В холл выходили четыре двери и лестница, ведущая на второй этаж. Поочередно обходя кухню, столовую и туалетные комнаты, в гостиной я наткнулся на виновницу всего этого торжества. Мадам Голубева, а, надо полагать, это была она, лежала поперек широкой софы в неглиже и бесстыдстве. Лежала она ничком, и на ее спине, между лопатками, отчетливо и рельефно чернел треугольник ожога от подошвы утюга. Но не это привлекло мое внимание и даже не размозженный затылок. Нелепо вывернутая стопа ноги заинтересовала меня гораздо больше. А подойдя ближе и приподняв холодную руку покойницы, я убедился, что все ее пальцы переломаны. Убили ее не позже вчерашнего дня, но тяжелый прокуренный воздух до сих пор не выветрился, и это давало основание предполагать, что трудились над ней долго и обстоятельно, не исключено, что даже насиловали, поскольку ее нижнее белье, разорванное и окровавленное, было разбросано по гостиной.
      Что бы там ни было, но задерживаться здесь мне не стоило. Еще раз окинув взглядом побоище, я поспешил убраться подобру-поздорову. Отъехав от жутковатого коттеджа на пару километров, я попытался разобраться в ситуации и понять случившуюся трагедию.
      Во-первых, не вызывает сомнения тот факт, что оба убийства совершены одними и теми же преступниками, а может быть, и это вероятнее всего, они же замучили и учительницу. Но если пытки и убийства Голубева, как и Марии Андреевны, в какой-то степени понятны, то смерть банкирской жены для меня полная загадка. Зачем понадобилось ее убивать, а тем более пытать? Что она могла знать такого, что у нее хотели выведать бандиты? К чему они хотели ее склонить? Сплошные вопросы и никаких ответов. Скверно, господин Гончаров, это значит – вы неправильно все надумали и выстроили с самого начала. Необходимо вашу версию пересмотреть и взглянуть на все под другим углом зрения. Сказать легко, а только сойти с привычного уже круга гораздо труднее. Ладно, оставим эту работу на вечер, а пока нужно сообщить о своей неприятной находке в милицию.
      – Але, дежурный по УВД города капитан Кокорин слушает.
      С облегчением вздохнув, я через носовой платок передал короткую информацию, тут же повесил трубку и отъехал подальше от телефона. Маловероятно, что все звонки у них записываются, не в такое время живем, но береженого Бог бережет.
      Кажется, на сегодня все, что можно, я сделал. Одну вдову застукал с любовником, а вторую вообще в непотребном виде, да еще и мертвую. Истинно сказано, там, где появляется Гончаров, там трупы растут как грибы после дождя.
      До вечера было еще далеко, поэтому, еще раз исследовав визитку, врученную мне блудливой Кондратовой, я решил, не дожидаясь ефимовской информации, не откладывая дела в долгий ящик, пообщаться с ним немедленно.
      Борис Антонов, закадычный друг Юрия Кондратова, оказался предпринимателем средней руки. Он держал производственный цех по выпуску зеркал и резных стекол, чем несказанно гордился. Поскольку особенного наплыва желающих попасть в его кабинет не было, то крутозадая секретарша устроила мне аудиенцию уже через пять минут. Рыжеватый толстощекий блондин, пышущий здоровьем и самодовольством, почему-то решив, что я один из потенциальных крупнооптовых заказчиков, встретил меня любезно и суетливо. Приказал принести кофе, усадил в покойное кресло и начал рассказывать, как блестяще у него идут дела и какие заморские страны просто мечтают сотрудничать с ним и его фирмой «Отражение».
      Едва взглянув на его руки, я понял, что попал не по адресу. Такие руки отродясь не держали не то что резака, но и примитивного молотка. Однако, коли уж пришел – так пришел, хоть что-то я из него, но вытяну, потягивая кофе, подумал я и, не зная, с чего начать, спросил прямо в лоб:
      – Вы Юру Кондратова знали?
      – Знал, – удивленно ответил он. – Но при чем здесь Юра? Мы с вами говорим о производстве и ассортименте моей продукции.
      – Это не мы, это вы говорите об ассортименте своей продукции, – грубо поправил я. – А у меня вопросы к вам совершенно другие. Когда вы с ним познакомились?
      – Двадцать пять лет назад, – обиженно захлопав белесыми ресницами, ответил Антонов. – В семьдесят четвертом году, когда мы с ним пришли в первый класс.
      – Значит, друзья с детства.
      – Да какие мы друзья, – на всякий случай решил отдалиться Антонов. – Так, знакомые. У нас и интересы были совершенно различные, а после того, как он вернулся из Чечни, я вообще предпочитал с ним не встречаться.
      – Что так? – предчувствуя какую-то зацепочку, заинтересовался я.
      – Он словно озверел после той войны. Чуть ли не бросаться на меня стал. А зачем мне это нужно? Я спокойно живу, имею жену и воспитываю сына. Немножко тружусь и делаю свой маленький бизнес. Зачем мне его проблемы? Почему я должен давать ему в долг, заранее зная, что он его мне не вернет? Можно дать один, два, три раза, но когда это перерастает в привычку, тут уж извините. Я понимаю, что он той войной травмирован, но не я ее развязывал и тем более не я его туда посылал.
      – Вы знаете, что его застрелили?
      – Конечно знаю, сам провожал его в последний путь. А кто, как не я, подкинул Юльке на похороны? Небось его новые дружки не очень-то и раскошелились.
      – А вы их знаете? С кем в последнее время он был особенно дружен?
      – Знать я их не знаю и знать не желаю, такие же психи, как и он сам.
      – Но все-таки. Хоть по имени вы их знать должны.
      – Еще раз вам говорю: не знаю я никого, – занервничал предприниматель и, брезгливо дернув носом, сообщил: – Был у него Илья Мамедов, кажется, они вместе воевали. Но он даже на похороны не явился. Хорош дружок.
      – Вот видите, ведь вспомнили, – укоризненно заметил я и умиротворенно добавил. – Вспомнили одного, вспомните и остальных. Нужно просто не волноваться, а чуточку подумать и собраться с мыслями.
      – А собственно говоря, в чем дело? – вдруг распетушился Антонов. – Почему ради вас я должен бросить свои производственные дела и заняться перечислением кондратовских дружков? И вообще, кто вы такой?
      – Козел, об этом ты узнаешь, когда я вызову тебя повесткой, – не давая ему опомниться, пообещал я и зловеще добавил: – У меня в налоговой полно друзей…
      – Я действительно больше никого не знаю, – заметно скиснув, пролепетал Антонов.
      Если дурак, то надолго, а если трус, то навсегда. И что мешает ему потребовать документы и выставить незваного визитера вон? Нет же, одно упоминание о налоговой службе привело его в священный трепет.
      – А ты хорошенько подумай, акула бизнеса, – продолжал напирать я, – может быть, что-то и вспомнишь. Да не потей ты так, я сегодня добрый.
      – Ну еще был у него Миша, как фамилия – не знаю, но он с ним порвал отношения, когда узнал, что тот неровно дышит к Юльке.
      – Вот оно что, – напрягся я. – А какой он из себя?
      – Здоровый, как слон, и наглый, как танк. Но это все. Больше я никого из его новых друзей не знал и не горю желанием с ними знакомиться.
      – Понятно. Теперь строго между нами. Вы знаете, что Юрий Кондратов подозревается в ограблении банка и убийстве двух охранников?
      – Что? – выпучив глазенки, открыл рот Антонов. – Но ведь он… Его самого на посту застрелили. Не может такого быть. Вы что-то там напутали.
      – К сожалению, мы ничего не напутали, а почему вы так удивились? Или вам кажется, что Кондратов на такое был не способен?
      – Даже не знаю, что и сказать. До Чечни я бы вам дал утвердительный ответ – Юрка на такое не способен! Теперь же утверждать этого я не могу и даже…
      – Что «даже»? – грубо надавил я на личность Антонова.
      – Да нет, ничего. Я хотел сказать, что он сильно изменился, и, к сожалению, не в лучшую сторону.

* * *

      Поставив машину на стоянку и неспешно бредя домой, я думал, что война, и тем более война странная, как в Чечне, еще никого не сделала праведником, ни в ком не укрепила мораль. Наоборот, она корежит души и ломает психику. После ее жестоких уроков все видится в другом свете. То, что казалось недозволенным, мнится доступным, то, что представлялось незыблемым, превращается в гниль и труху. Нет, не у всех, конечно, появляется это чувство вседозволенности, но искушает многих.
      Грустный полковник сидел за кухонным столом, грыз луковицу и заедал ее ржаным хлебом, сдобренным растительным маслом. На мой приход он даже не прореагировал. Его унылый вид, помятая старая пижама, а особенно скудная пища вызывали невольное сожаление и чувство вины.
      – Милка, ты что, не можешь как следует покормить отца? – врываясь к ней в спальню, с надрывом спросил я. – Могла бы приготовить что-нибудь ему поесть.
      – Не кричи на меня, – откладывая черный том Эдгара По, спокойно ответила она. – Я все приготовила. Там и борщ и жаркое.
      – Тогда почему он жует черный хлеб с луком?
      – А спроси его, старого дурака. Между прочим, я тоже задала ему этот вопрос. Ты знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что в этом доме с ним обращаются как с собакой и что он больше чем на кусок черного хлеба с луком не заработал. Как тебе это нравится? Попробуй поговори с ним сам. Может быть, к тебе он отнесется откровеннее и объяснит причину своего маразматического каприза.
      – Ну что, Алексей Николаевич, как дела? – входя на кухню, жизнерадостно спросил я.
      – Хорошо, – скорбно ответил он и захрустел луком с удвоенной силой.
      – А почему не в настроении?
      – Старческая хандра, – последовал лаконичный ответ.
      – Поделитесь.
      – Это мое личное, – вставая из-за стола, печально ответил он.
      – И все же…
      – Сегодня восемнадцатое августа, – назвал он загадочную дату и скрылся в кабинете.
      – Ну что он? – через минуту выползая из комнаты, спросила встревоженная Милка.
      – Да бог его знает, говорит, что одолела старческая хандра.
      – Наверное, так оно и есть, но ничего, пройдет.
      – А еще он многозначительно объявил сегодняшнюю дату – восемнадцатое августа. Может, в этот день случилось что-то страшное?
      – Случилось! – окаменела Милка. – В этот день, шестьдесят лет назад, он родился. Боже праведный, ну как я могла забыть! Ведь я и подарок ему от нас приготовила. И шампанское уже месяц как стоит. Ну не стерва ли я?
      – Истину глаголешь.
      – Заткнись. Немедленно беги в магазин и купи что-нибудь вкусненькое, а я займусь столом. Обиделся ведь, старый черт, как его теперь умаслить?
      Старого черта долго уговаривать не пришлось. Уже через час он сидел во главе стола в новом, только что подаренном костюме и, попивая водочку, благосклонно слушал наши льстивые, но искренние речи.
      – Костя, а я не забыл, – когда торжественная часть вечера близилась к завершению, перешел он к делам. – Узнал все, о чем ты просил. А кроме того, у меня потрясающая новость. Ты даже не представляешь!
      – Почему же не представляю, очень даже представляю, – сыто откинувшись на диванные подушки, возразил я. – Убита Галина Дмитриевна Голубева. Вы этим хотели меня обрадовать?
      – Точно, – нисколько не удивился Ефимов. – Значит, это ты сообщил дежурному о происшествии? Я так и подумал.
      – А то кто же. И еще там я обнаружил какого-то мужика, но тоже без признаков жизни. У него, как и у лежащей рядом собаки, был основательно разбит череп.
      – Личность того мужика уже установили. Некто Алик Мурадов. Дворецкий, дворник и садовник в одном лице. Что ты там еще нашел интересного?
      – Госпожу Голубеву перед смертью пытали, причем теми же приемами, что и ее мужа. Переломаны пальцы и выкручена нога. Преступники оставляют одни и те же следы.
      – Я тоже склонен так думать.
      – Это меня удивляет. Зачем им понадобилось ее пытать?
      – Костя, ты глуп, как Милкин пуп. Неужели тебе не ясна их цель? Неужели ты еще не видишь всю картину в целом? Это же так просто.
      – Тогда объясните мне, дураку, что они хотели от Голубевой?
      – Того же, что и от Голубева. Денег! Денег, а заодно они мстили за убитого товарища, проверяющего Юрия Кондратова. Нет сомнения в том, что это орудуют его подельники, те самые, что ускользнули с деньгами.
      Мне представляется это так: Кондратов заходит с проверкой. Сразу же, на месте, вырубает Демина, заставляет второго охранника отключить сигнализацию и впустить остальных грабителей, своих дружков, которые вскрывают сейф, подметают деньги и тут же с ними скрываются. Замешкавшийся Кондратов бежит следом, но, на его беду, Демин на мгновение приходит в сознание и стреляет убегающему вслед. Кондратов замертво падает, а его дружки вместе с деньгами благополучно скрываются. Все хорошо, но через какое-то время они узнают, что Голубев располагает некоторыми сведениями относительно Кондратова, а возможно, и их самих. У них не остается ничего иного, как убрать ненужного информатора. Но убить просто так, не заработав на этом убийстве ни копейки, кажется им неразумным, и тогда они под пыткой узнают, где он дома прячет деньги. Узнав об их местонахождении, они со спокойной совестью, как рождественского гусака, подвешивают Голубева на дубовый сук. Переждав некоторое время и позволив вдове похоронить мужа, они наносят ей визит, но ничего в указанном Голубевым месте не находят. Тогда они начинают действовать исходя из ситуации, то есть приступают к допросу с пристрастием. Однако Галина Дмитриевна или ничего не знает, или не хочет отдавать им свое состояние. А может быть, она и отдала им все, что дома было. Какая разница, в любом случае оставлять в живых свидетеля никак нельзя. Вот тогда-то они и крошат ее темечко. Я думаю, что картинка, нарисованная мною, если и не точна в деталях, то в общих чертах достаточно реалистична.
      – «Блестящей внешности был ум блестящий дан». Гениально, господин полковник! – Я восхищенно захлопал в ладоши, и ко мне присоединилась Милка.
      – Да что там, – смутившись, заскромничал тесть. – Просто нужно немного шевелить мозгами.
      – Я всегда это говорил. Но почему в таком случае бандиты не воспользовались ее отсутствием? В то время когда она находилась на кладбище, они могли спокойно и не торопясь обшмонать весь дом от подвала до чердака и обойтись без «мокрухи».
      – Возможно, они и шмонали, но ничего не нашли, а обозлившись, решили поговорить с Галиной накоротке. И чего ты привязываешься? Я набросал тебе только общую схему, а какие там ьыли подробности, мы узнаем после того, как ты их отследишь и выловишь.
      – Версия ваша хороша, но чего-то в ней не хватает.
      – Это у тебя чего-то не хватает, и вообще отстань, юбилей у меня сегодня.
      – Уже отстал, – поднимая руки, исчерпал я вопрос. – Вы выяснили, кому принадлежит белая «шестерка»?
      – И ты еще сомневаешься? – открывая блокнот, самодовольно усмехнулся юбиляр. – Вот он, слушай. Густов Михаил Никифорович, шестьдесят четвертого года рождения, проживает по улице Родниковая, дом. 20. В браке не состоял. Судим за драку, но не сидел, поскольку получил год условно. В настоящее время занимается частным предпринимательством, а если говорить проще, то шустрит извозчиком, на что и существует безбедно. Обычно в ожидании клиента дежурит у парка. От пассажиров жалоб и нареканий на него не поступало.
      – Он в Чечне воевал?
      – Воевал, а откуда ты знаешь?
      – Интуиция. Как там Макс? Трудится?
      – Трудится, через сутки дежурит на стадионе. Устает как черт, а куда денешься? На зарплату, даже омоновскую, сегодня не очень-то проживешь. А почему ты спросил?
      – Нужен он мне завтра вечером, хочу поговорить с этим самым Михаилом Никифоровичем. Очень он мне любопытен.
      – Так зачем же Макс? Возьми меня.
      – Алексей Николаевич, вы хотите, чтобы он разбил морда нам обоим? Тогда собирайтесь, пойдем хоть сейчас. День рождения должен надолго остаться в памяти.
      – А что, пойдем! – не на шутку разошелся полковник. – Слава богу, на немощь пока не жалуюсь, посмотрим, что это за зверь твой Густов.
      – Сиди уже, – засмеявшись, остановила его Милка, – шестьдесят лет стукнуло, а все ищешь неприятностей на свою – на что, Костя?
      – Задницу, – охотно подсказал я.

* * *

      И все же на стоянку такси мы с ним поперлись. В новом темно-сером костюме полковник был импозантен, строг и немного спесив. Облокотившись на парапет заграждения, я с усмешкой наблюдал, как презрительно он отвечает назойливо-липким таксистам, наперебой предлагающим свои услуги.
      Белую «шестерку» Густова нам пришлось ждать около часа. Мы уже собрались в обратный путь, когда она подъехала и без зазрения совести нахально встала во главе таксистской братии. Ничего не скажешь, наглость – второе счастье.
      – Вам куда, папаша? – высунувшись в окно, развязно спросил он.
      – Я тебе не папаша, – резко оборвал его полковник. – И если вы занимаетесь частным извозом, то соизвольте вести себя надлежащим образом.
      – Ах-ах-ах, какие мы важные! – дебильно заржал Густов. – Старый ты мерин во фраке. Едешь или нет?
      – Мы едем, – ответил я вместо задохнувшегося от гнева Ефимова.
      – Ну вот и ладушки, – распахивая дверцу, удовлетворенно заметил таксист. – Куда прикажете вас доставить?
      – До речного порта и назад, – назвал я давно продуманный адрес.
      – Без проблем. Это будет стоить сто пятьдесят рублей. Согласен?
      – Как скажешь, начальник, – опережая готового взорваться негодованием тестя, согласился я. – Только поедем через лес.
      – Поедем, – ухмыльнулся Густов. – Но только сразу вас предупреждаю: шутить со мной не рекомендуется, себе дороже выйдет. Усек?
      – О чем ты? – поразился я его проницательности. – Какие шутки?
      – Вот и я говорю, – трогаясь с места, заметил он, – какие тут пирожки с котятами!
      Расположившись на заднем сиденье, тесть только обиженно сопел и похрюкивал, принципиально не вступая в наш разговор.
      Миновав последний дом, мы вырвались на узкую, ярко освещенную лесную дорогу, совершенно безлюдную в этот час. Справа и слева сплошной стеной на нас летели кроны сосен, а их стволы с шуршанием и короткими щелчками, словно семечки, отскакивали назад. Кажется, пора было начинать действовать.
      – Михаил Никифорович, где вы припрятали деньги, которые умыкнули из банка? – неожиданно спросил я, но лучше бы я этого не делал, потому как машина, круто вильнув, чуть было не врезалась в дерево.
      Невероятным усилием он все же вырулил на дорогу и, резко долбанув по тормозам, остановил автомобиль.
      – Ты что, зема, совсем!.. – в горячке заорал он.
      – Я-то нормальный, а вот ты, похоже, в штаны наложил. Колись, браток, чего уж тут, – понимающе усмехнулся я и, похлопав его по щеке, добавил: – Да ты не бзди. Расслабься, я в курсе. Юрка мне обо всем рассказал, когда еще только планировал налет. Не повезло бедняге. Да очнись ты, все тип-топ. Сколько взяли и где бабки? Учти, что там и моя доля заложена.
      – Так вот вы кто? – белея глазами, прошептал он и вдруг заорал так, что ушам сделалось больно: – Убирайтесь вон! Ничего я не знаю!
      – Ой, какой страшный! – широко и вольготно рассмеялся я. – Мозги ты будешь канифолить соседскому петуху или прокурору. Юрка мне еще месяц назад сказал, что к этому делу хочет подключить тебя. А ты скотина неблагодарная. Мало того, что вы присвоили его долю, так ты еще и Юльку его трахаешь!
      – Я тебя сейчас так трахну, что мама родная не узнает, – оправившись от шока, пообещал Густов и, перегнувшись через мои колени, распахнул дверцу. – Убирайся вон, козел вонючий, и во второй раз лучше на глаза мне не попадайся – ноги выдерну прямо из жопы. Ну, кому говорю, пошел на …
      – Куда же я пойду? – резонно спросил я. – Кругом ночь и лес…
      – А это меня не … – зло оборвал он и неожиданно вытолкнул меня ногами.
      Медлить было нельзя, потому как то же самое он вознамерился сотворить и с тестем. Нужно было приступать ко второй части запасного плана. Вытащив мощное граненое шило, я старательно проткнул передний скат.
      – Ты что там делаешь? – пораженный моей наглостью, ошарашенно заорал таксист.
      – Колеса тебе прокалываю, – простодушно ответил я и пояснил: – Чтоб ты не мог от нас далеко уехать.
      С ревом раненого медведя и матом похмельного прапорщика он вылетел из машины с единственной мыслью превратить меня в отбивную. Отбегая и уворачиваясь от ударов, я продержался не больше минуты, пока его нога не пришлась мне по уху. Падая, я твердо знал, что мои мозги, оставив дурную голову, сейчас находятся в свободном полете.
      – Руки на затылок, не двигаться. Стреляю без предупреждения, – сквозь пелену забвения донесся до меня деловитый голос полковника. – Лечь на землю мордой вниз.
      Видимо, Густов благоразумно подчинился приказу, потому как удовлетворенный Ефимов саркастично заметил:
      – Вот так-то лучше, сынок! Костя, что с тобой?
      – Все в порядке, – с трудом отклеиваясь от земли, заверил я и, подойдя к распростертому телу Густова, добросовестно пнул его по почкам. – Лось рогатый! Чуть меня не убил. У него не удар, а выстрел крупнокалиберной пушки. Что, отец, здесь его мочить будем или оттащим поглубже в лес?
      – За что? – глухо, в землю, с надрывом спросил он. – Что я вам худого сделал?
      – Во-первых, оскорбил достойного и почтенного гражданина, моего отца. Во-вторых, чуть не вышиб мне мозги, а в-третьих, не хочешь делиться награбленным.
      – Да не грабил я никого, чего вы ко мне пристали?
      – У тебя запаска-то есть? – вдруг встревожился я.
      – В багажнике, – оживился он. – Да вы не беспокойтесь, я сам ее поставлю.
      – Не надо. Мы это сделаем позже, после того как тебя кончим. Выбирай, красавец, или ты отдаешь нам треть той суммы, что вы забрали из банка, или через шесть секунд мы отправляем тебя в заоблачное путешествие к твоим пращурам.
      – Да поймите же, русским языком вам говорю: никого и никогда я не грабил.
      – Может быть, ты еще заявишь, что никогда не спал с Юркиной женой Юлькой?
      – С Юлькой спал и даже сплю, тут врать не стану, но Юрка сам виноват, издевался над ней как хотел – и физически, и морально, а какой бабе это понравится?
      – А ты, значит, великий дамский утешитель?! Тужур, тужур, авек плезир! Где деньги, сука? Говори, или я вышибу тебе мозги.
      – Опять все сначала?! Клянусь мамой, не знаю я ни о каких деньгах. Я врать не стану, месяца два тому назад, когда я еще не трогал Юльку и мы с Кондратовым были в приятельских отношениях, он предложил мне бомбануть банк, но я сразу и наотрез отказался. Зачем мне это, когда я каждый день имею не меньше двух сотен. Он тогда на меня наорал и выгнал из дома, а ночью ко мне в квартиру пришла избитая Юлька и попросила защиты. Вот тогда-то я ее и трахнул, а наутро подловил Кондратова и предупредил, что если хоть один волос упадет с ее головы, то он может считать себя покойником. Ультиматум подействовал, и больше он не касался ее пальцем. Так что обратились вы не по адресу. В ту ночь, когда был ограблен банк, я не работал, был у приятеля в гостях, там и заночевал. Хотите – у него спросите.
      – Ладно, Густов, можешь считать, что мы почти тебе поверили. Поднимайся, – милостиво разрешил я, – только без резких движений, а то отец у меня нервный, пальнет, а потом доказывай, что не верблюд.
      – Зря вы мне колесо прокололи, – с сожалением осматривая просевшую резину, заметил он. – Как теперь работать? Запаска у меня на ладан дышит.
      – Поговори еще мне! – строго прикрикнул я. – Ты лучше вот что скажи – кого, по твоему разумению, Кондратов мог взять себе в помощники?
      – Это вы не по адресу, – возясь с колесом, потихоньку наглел Густов. – На банк я не подписался, но и козлить вы меня не заставите.
      – А мы тебя и не заставляем. Просто я переброшу на тебя стрелку. Вроде как подставлю. Шепну одному товарищу, что бабки у тебя, только и всего, а что будет с тобой потом, ты, наверное, и сам догадываешься. Всего хорошего, езжай, Михаил Никифорович, а мы и пешочком доберемся, тут недалеко. Четыре астры на могилку за мной.
      – Ну что вы от меня хотите? – потоптавшись на месте, вернулся он к разговору. – Достали вы меня. Не знаю я никого.
      – Прощай, Мишутка Густов!
      – Вы твари! У меня на руках мать больная, – садясь в машину, заскулил он.
      – А у меня отец, – в тон ему заявил я.
      – Вместе с нами воевал Илья Мамедов, – обреченно назвал он имя и, взревев двигателем, круто рванул с места.
      – Нервный парень, – пряча «пушку», осуждающе заметил полковник. – Как ты думаешь, он нам дал верную наколку? Или подставил заведомо непричастного?
      – Поживем – увидим, – нейтрально ответил я. – Одно ясно: он знал, что говорил. Завтра же, прямо с утра, уточните адрес этого Мамедова.

* * *

      Илья Мамедов проживал в однокомнатной квартире вместе с сестрой Тамарой. Она-то и открыла мне дверь, потому как брата дома не оказалось. На мой вопрос, а где же он, Тамара только беспомощно развела руками:
      – А кто его знает, он мне не докладывает. Считает, что не моего ума дело. Как ушел вчера перед обедом, так и нет его до сих пор.
      – И часто он не ночует дома?
      – Конечно. Он точно кот блудливый, вечно по ночам шастает. А что ему – ни семьи, ни забот. Гуляет себе.
      – Когда мне лучше прийти, чтобы я мог его застать?
      – Без понятия, может быть, ему что-то передать?
      – Не нужно, просто скажите, что приходил его командир, и он все поймет. Я у вас проездом, всего на несколько дней, вот и решил заглянуть, посмотреть, как он тут живет? Все ли у него ладно?
      – Живет не грустит, – уже по другому, с открытым уважением глядя на меня, доверительно сообщила Тамара. – Веселится! С пьянки на гулянку, а с гулянки на пьянку. Девочки, травка – так и живет в свое удовольствие.
      – Он где-нибудь работает?
      – Какое там работает, отвык он от этого занятия. Развлекается Илюша.
      – А где же он на это деньги берет?
      – Этот вопрос тоже не входит в область моей компетенции, но деньги у него всегда в наличии имеются, и даже изредка он выделяет на хозяйство. А мне иногда становится страшно. Чувствую, добром это не кончится. Может, вы, как бывший его командир, на него повлияете? Он много о вас рассказывал, и всегда с уважением. Вас ведь кэп Степ зовут?
      Пробурчав что-то невразумительное, я поспешил распрощаться, заверив, что в самое ближайшее время навещу их вновь.
      Что за кэп Степ? – гадал я всю дорогу вплоть до поворота на село Белое и, только когда показались золоченые купола церкви, решил, что самая вероятная расшифровка этого прозвища будет «капитан Степанов».
      На церковных вратах, как и минувшим разом, висел пудовый старинный замок, но это меня мало смутило. Еще в прошлое посещение я заметил, что в правом углу пристроя на небольшом окне отсутствует решетка. Этой оплошностью строителей я и хотел воспользоваться. Оставив машину вблизи утеса, я еще раз проверил экипировку и скорым шагом отправился к намеченному объекту.
      От земли окно отстояло не меньше как на три метра, и мне понадобилось подкатить пустую железную бочку, прежде чем я смог душевно с ним потолковать. Новые штапики легко и послушно отлетели прочь, едва я коснулся их отверткой. Само стекло препятствий мне тоже не чинило. Аккуратно отставив его в сторону, я воровато огляделся и, не заметив никакой опасности, кряхтя, подтянулся до уровня подоконника. Кажется, я попадал в ризницу. По крайней мере, так подумалось мне потому, что в небольшой комнате, открывшейся моему взору, стояли шкафы и висели многочисленные полки, уставленные современной церковной утварью.
      – Господи, помоги, – попросил я Бога, мешком шлепаясь о пол поповской гримуборной. – Не алчности ради, но справедливости для решился я на сей вероломный шаг.
      В ризнице находилось две двери. Одна вела в саму церковь и была не заперта, а другая, поменьше, но раза в три потолще, оказалась закрытой, и, что находилось за ней, мне оставалось только гадать. Повинуясь тому принципу, что самое интересное всегда скрыто от глаз, я вплотную занялся этой неказистой с виду дверцей, на деле оказавшейся прочной и капитальной. Чертовы ремонтники, они даже не удосужились сменить замок, и теперь мне пришлось ковыряться в системе вековой давности, о которой я не имел ни малейшего представления. Хитроумные бородки современных отмычек никак не хотели находить с ним контакт, потому что флажки попросту не доставали до механизма. Я провозился с ним не меньше получаса и был изрядно удивлен, когда вдруг замок отозвался хриплым щелчком. Видимо, устав бороться с моим ослиным упрямством, на третьем повороте он нехотя втянул свой железный зуб, и освобожденная дверь с неподражаемым ржавым скрипом открыла мне черную дыру хода с каменными ступенями, круто уходящими вниз.
      С уважением посмотрев на кованый рилель толщиною в детскую ножку, я включил фонарь и, совершенно не заботясь о путях возможного отступления, легкомысленно пошел навстречу своим новым неприятностям.
      Церковный подвал оказался довольно глубоким. До потолка, который поддерживали кирпичные своды, было не меньше трех метров, а по площади он значительно превосходил церковь. Сухой, но затхлый воздух подземелья сразу ударил в нос. Почему-то пахло гнилой картошкой, хотя ничего такого, что говорило бы о ее присутствии, не виделось. Здесь вообще ничего особенного не было. Только большая рассохшаяся бочка в углу смиренно доживала свой век, лежа на боку. Наверное, когда-то в ней хранилось вкусное церковное вино с забытым названием кагор.
      На мощенном кирпичом полу лежал толстый, сантиметровый слой пыли, и на нем отчетливо, как на пластилине, отпечатались многочисленные следы. Не иначе как любопытный строитель в поисках сокровища недавно заглядывал сюда и, уж конечно, все основательно обследовал. Собственно говоря, и обследовать-то тут было нечего. Ровная кирпичная кладка стен не позволяла надеяться, что именно здесь поп Крюков заныкал церковное добро. Нет, видимо, нужно искать в другом месте. Наверное, в самой церкви, там укромных закоулков побольше.
      Свист двери и скрежет замка невольно заставили меня обернуться. Световой квадрат, что падал из раскрытой двери, исчез. Мухой взлетев на верхнюю ступеньку, я понял, что закрыло ее не сквозняком. Кажется, я снова вляпался. Ну что ж, сам того хотел и методично добивался.
      – Эй вы, прекратите свои дурацкие шутки, – стараясь, чтобы голос не дрожал, грозно крикнул я и отчаянно забарабанил в дверь: – Немедленно откройте!
      Тревожное, натянутое молчание было мне ответом. Видимо, шутить, а тем более вести со мной переговоры не входило в их планы. А это хреново. Значит, они хотят либо сдать меня властям, либо похоронить заживо уже во второй раз в этом чертовом вымирающем селе. Скоро батарейки сядут, и я окажусь в кромешной темноте замкнутого пространства. Самое неприятное то, что сумка с инструментами, вторым фонариком и прочими нужными вещами осталась в ризнице.
      Постепенно, исподволь мною овладевал страх и паника. Чтобы как-то отвлечься и не дать паническому ужасу полностью блокировать мою психику, я закурил и принялся выкладывать содержимое своих карманов. Шариковая ручка, ключи от машины, деньги, сигареты и зажигалка да еще записная книжка и солнцезащитные очки. Вещи безусловно полезные, но в данной ситуации абсолютно никчемушные, за исключением, пожалуй, зажигалки. В самом крайнем случае я смогу развести под дверью костер и сжечь ее к чертовой матери, благо дров для костра у меня предостаточно. Рассохшаяся бочка, во всяком случае, должна вспыхнуть как порох. Правда, сам я при этом сильно рискую, потому как могу задохнуться, но другого выхода у меня просто нет. Однако всем этим я смогу заняться только глубокой ночью, когда мои губители, уверовав в то, что я смирился со своей юдолью, удовлетворенные совершенным злодеянием, удалятся спать. А пока еще, как минимум, шесть часов мне предстоит однообразное пребывание в пыльном церковном подвале. Это отличная возможность еще раз все досконально проверить.
      Метр за метром, в свой рост, скрупулезно ощупывая каждую пядь кирпичной кладки, я обошел весь периметр подвала, но ничего, что вызывало хотя бы подозрение, обнаружить мне не удалось. Потом, перекатывая шаткую бочку, я с ее помощью обследовал оставшуюся верхнюю часть стен, но с прежним отрицательным результатом. Или попяра был хитер, или я глуп. Наверное, не здесь он похоронил свои сокровища. Ничего не поделаешь, проигрывать тоже нужно уметь.
      До полуночи оставалось три часа, и пора было приступать к заготовке дров для костра. Три обруча, что скрепляли бочку, особых хлопот мне не доставили. Пружинисто отлетел четвертый, и вековые выпуклые доски дробно посыпались на пыльный пол подземелья. Теперь мне следовало поднять их по ступеням и выложить аккуратный и рациональный костер под дверью, за что я и принялся. Оттащив первую охапку, я вернулся за второй, и тут, подгребая доски, я наткнулся на странную неровность пола. Суетно и торопливо, прямо руками я начал отгребать пыль, постепенно обнажая выступающий над полом квадрат размером примерно метр на метр. Он тоже состоял из кирпича, но выложен был гораздо позднее и не с таким тщанием, как остальной, окружающий его пол. Можно было подумать, что мастер, трудившийся здесь, в этом деле совсем не искушен. Выпирающие неровности чередовались с глубокими щелями и пустотами. Очевидно, вход замуровывали второпях, мало заботясь об общем интерьере и дизайне, а это дает основание предположить, что трудился здесь перед смертушкой не кто иной, как спешащий упрятать свои реликвии Алексей Михайлович Крюков. Неужели мне удалось найти то, что до меня безуспешно пытались сделать многие? Неужели я обнаружил то, что многие десятилетия было скрыто от людских глаз?
      Переломив бочоночный обруч, я принялся его острым краем выцарапывать окаменевший раствор, и по тому, как он легко и податливо крошился, я лишний раз мог убедиться, что орудовал здесь человек, далекий от строительства. Первый вынутый кирпич заставил меня попотеть, зато дальше дело пошло легко и непринужденно, и вскоре я оказался перед металлическим люком – платформой, на которой держалась кладка. Внушительное кованое кольцо, прикрепленное к крышке люка, вызвало во мне целую гамму чувств. Подобно прелюдии Шопена, зловеще запели потревоженные петли, и под моими ногами открылась черная пасть церковной преисподней.
      Щербатые ступени, уходящие вниз, падали почти отвесно, и мне стоило большого труда сделать первый шаг. Лаз, который начинался от последней ступени, оказался узким и низким, так что идти по нему я мог, только пригнув голову. Прорублен он был в осадочных породах типа известняка, и теперь мне становилась понятна белесая ряса священника. Дно было неровным, и его корявые наросты хищно цеплялись за подошвы. Оно периодически то поднималось, то круто падало вниз, совершенно мешая передвижению. Как это ни странно, но дышалось здесь нормально и можно было предположить, что лаз имеет второй выход. По времени я прошел уже более пятнадцати минут, когда лаз, неожиданно расширившись, привел меня в карстовую пустоту размером с комнату, украшенную причудливыми сталактитами. Воздух здесь вообще был выше всяческих похвал, и я остановился передохнуть, а заодно и осмотреться.
      Обследовав первую половину и не обнаружив ничего интересного, я шагнул за сталактитовый занавес. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, где священник оборудовал свой тайник. В известковой естественной нише он устроил что-то похожее на дощатый стеллаж, полки которого в настоящее время украшали только гнилые мешки и три пустых, наспех сколоченных ящика. Это был удар ниже пояса. Несколько минут я тупо разглядывал черные доски с недавними следами пребывания человека.
      Ну что, господин Гончаров, получил?
      Получил, Константин Иванович, но какая же сволочь обошла меня на кривой?
      Я так думаю, та самая, что хотела закопать тебя в старом крюковском сортире, а недавно замкнула дверь ризницы.
      Неужели бандюги завладели старинным церковным серебром?
      По всей видимости, так.
      Что же теперь делать?
      Странный вопрос. Я бы на твоем месте поторопился найти выход, а уж потом решал, что делать. Да и кушать очень хочется.
      Несолоно хлебавши, в самых расстроенных чувствах я покинул пещеру и двинулся дальше по широкому теперь проходу. Наверное, через него кладограбители и проникли вовнутрь сокровищницы. Впрочем, это легко проверить. Встав на колени, я осветил ровный теперь пол и был буквально поражен. Следов чьих бы то ни было ног мне обнаружить не удалось, и это было страшнее, чем пропавшее добро. С трудом поборов охвативший меня озноб, я ускоренным шагом продолжил свой путь и через несколько десятков метров почувствовал ночную прохладу. Продравшись через цепкий, намертво сплетенный кустарник, я с удивлением обнаружил, что очутился неподалеку от того места, где несколько дней назад предавался созерцанию спящей реки в отблесках затухающего солнца. До машины было рукой подать, и потому уже через полчаса я подъехал к дому. Оставив без внимания каверзные Милкины вопросы, я молча принял душ, дополз до кровати и, рухнув на нее, тотчас уснул.

* * *

      Полковник посчитал своим долгом рано утром, перед тем как уйти на работу, меня разбудить, чтобы задать совершенно дурацкий вопрос.
      – Ну как твои успехи? – спросил он, стягивая с нас одеяло. – Ты давно дома?
      – Он давно дома, – вместо меня злобно ответила жена. – А у тебя точно не все дома. Какого черта ты будишь нас ни свет ни заря!
      – Это не твоего ума дело, – правильно ответил тесть. – Костя, задания на сегодняшний день для меня есть?
      – Есть, – не разжимая век, ответил я.
      – Говори какие?
      – Оставить меня в покое. Все остальное несущественно. Расскажу вечером.
      Обиженно засопев, он вернул нам одеяло и, бормоча ругательства, удалился.
      Утренний сон особенно сладок, но досыпать мне не пришлось, потому что через несколько минут на кухне муторно запищал будильник, оставленный подлой ефимовской рукой.
      – Костя, выключи его, – закапризничала сонная Милка.
      – Вот иди и выключи, – зарываясь глубже в подушку, упорно не желая просыпаться, посоветовал я. – Мне он не мешает.
      – Зато ты мне мешаешь! – объявила супруга и артистично выпихнула меня из постели. – Раз в жизни тебя как человека попросила!
      Ударившись локтем о пол, я вскрикнул от боли, окончательно проснулся и, основательно выругавшись, перешел к водным процедурам, после чего быстро оделся и, игнорируя завтрак, отправился к Мамедовым, надеясь в столь ранний час застать его дома.
      Двери мне, как и вчера, открыла Тамара. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: ночь она провела бессонную.
      – Привет, Тамара, – фамильярно, как со старой знакомой, поздоровался я. – Как жизнь молодая? А Илюша-то дома?
      – Дома, – как-то странно ответила она. – Проходите в комнату.
      Илья Мамедов, накрывшись легкой простынкой, скрестив на груди руки, безмятежно спал посередине комнаты, и все было бы ничего, но прилег он в гробу, и, похоже, надолго. У его изголовья перед занавешенным зеркалом сидели две старухи и, откусывая конфетки, набирались сил для предстоящего воя. Кроме них, меня и Тамары, в доме не было никого. Виновника торжества уже успели обрядить в новый костюм, и такая оперативность показалась мне чрезмерной и странной. Всего-то десять часов утра, а на нем уже новый костюм, добротный гроб и заказные плакальщицы. А ведь еще вчера в обед к этому не было никаких предпосылок.
      – Как это случилось? – тихо и скорбно спросил я измученную Тамару.
      – Я не знаю, – облизав пересохшие губы, так же тихо ответила она. – Когда я после обеда пришла на работу, он уже лежал на столе.
      – На каком столе? – всерьез боясь за ее рассудок, ошарашенно спросил я. – Что вы такое говорите? Я вас не понимаю. Как он попал к вам на работу?
      – Привезли, – в свою очередь удивляясь моей непонятливости, с досадой пояснила Тамара. – У нас только один холодильник работает, а он забит трупами под потолок.
      – Вы работаете в морге? – наконец понимая, в чем дело, с трудом сдержал я улыбку.
      – Да, я медицинская сестра. Он прибыл к нам как неустановленная личность, но я-то сразу его узнала и хлопнулась в обморок.
      – Где его подобрали?
      – Его тело вчера рано утром обнаружили отдыхающие профилактория «Ласточка». Илья висел на дубовом суку. Они сразу же вызвали милицию, а те, узнав, в чем дело, в свою очередь потребовали труповозку. Вот так он и оказался в морге. Когда врачи узнали, что он мой брат, то немедленно его вскрыли и дали осторожное заключение, что это суицид, потому что следов насилия, кроме поломанных пальцев, на теле Ильи не обнаружено. Правда, они не могли объяснить причину исковерканной кисти, и я склонна думать, что это никакой не суицид, а убийство или принуждение к убийству. Совсем недавно к нам поступал какой-то банкир, и у него точно так же, как и у Ильи, были сломаны пальцы. Я думаю, что это работа одних и тех же преступников. Но меня никто не слушает, да оно и понятно: зачем нагружать себя лишними делами, когда можно легко и просто все свалить на самоубийство.
      – Вы кого-нибудь подозреваете?
      – А кого я могу подозревать, если он в свои дела меня не допускал?
      – Но вы, может быть, знаете его друзей, тех, с кем он преимущественно проводил свое время, у кого бывал, с кем в основном разговаривал по телефону.
      – Нет, ничего такого я не знаю, а по телефону он разговаривал намеками.
      – Когда вы привезли тело домой?
      – Сегодня утром, часа два тому назад. Привезли его прямо в гробу, спасибо, мне на работе выделили. Привезли, а тут такое творится…
      – Что именно?
      – Дверь не заперта, все кругом перевернуто, из шифоньера выкинуты вещи…
      – Что-нибудь пропало?
      – Не знаю, до того ли мне сейчас. Но кажется, все цело, ничего не взяли.
      – В милицию заявляли?
      – Господи, ну о чем вы говорите! Только милиции мне сейчас не хватает.
      – Когда состоятся похороны?
      – Завтра в двенадцать. Вы придете?
      – Да, только не подходите ко мне. Вроде как мы с вами незнакомы. Хочу понаблюдать издали за поведением тех, кто явится на кладбище. Наверняка среди них будут друзья Ильи. А сейчас, если вам не нужна моя помощь, то я бы хотел уйти.
      – Да, конечно, идите, мои коллеги уже помогают мне в достаточной мере.

* * *

      Что же получается? – садясь в машину, задал я себе риторический вопрос. А получается, что с каждым днем дело запутывается все больше и больше. Четкая версия полковника о том, что Голубева убили грабители, теперь выглядит несостоятельной. Но кто же тогда? Кто замучил старую учительницу, кто повесил Голубева и Мамедова? И наконец, кто дважды чуть было не похоронил меня заживо? Нет, дорогой мой Гончаров, на сей раз вам придется признать свое полное поражение, потому что в этой тьме вопросов нет даже лучика надежды за что-то зацепиться. Ограбление и цепь следующих за ним преступлений как будто специально противоречат друг другу. А тут еще странное убийство Кондратова. Кто мог это сделать, если врачи отвергают секундное воскрешение охранника Демина? А может, было какое-то третье лицо? Вероятнее всего, было, но и этот вариант не дает мне ключей к пониманию происходящего. Ладно, посмотрим, что нам принесет день завтрашний.
      Вынос тела должен был состояться в двенадцать. К тому времени я, оставив машину невдалеке, обосновался на удобной скамейке в нескольких метрах от подъезда и внимательно просеивал всех пришедших на похороны. Сделать это было несложно, потому что народу собралось немного. От силы человек тридцать, из которых половина были людьми солидного возраста и во внимание мною не принимались. Они в основном осуждали непутевую жизнь покойника и жалели его несчастную сестру.
      – Догулялся! – как-то удовлетворенно констатировала брюзгливая бабка в засаленном халате и с такой же прической. – Я ему еще год назад говорила – прибьют тебя, Илюха, если не перестанешь так себя вести, а он меня матом. А на деле так оно и получилось. Бог – он все видит.
      – Это уж точно, – согласился с ней дед с орденскими планками. – Сколь веревочка ни вейся! И себя угробил, и Томку довел – смотреть страшно.
      Аналогичные разговоры происходили и между другими стариками, а вот молодежь, в основном парни и молодые мужики, высказывалась несколько в ином ключе.
      – …ага, мочканули Илюху, – уважительно отвечал накачанный, коротко стриженный брюнет парню с кожаными ремешками на запястьях. – Вроде бы вчерашней ночью. Они замучили его, а потом повесили.
      – Козлы, – однозначно осудил вешателей парень. – За что они его?
      – Не знаю, наверное, не поделился…
      – Ты, Славик, ситуацию не сечешь, а тарахтишь! – перебил рассказчика плотный и рыжий мужик. – У них базар по другому делу вышел. Они место на мини-рынке не поделили, вот и устроили разборку.
      – Не повезло Илюхе, – проходя мимо, сожалеюще заметил долговязый очкарик.
      – Вообще нормальный был пацан! – перекатывая жвачку, официально заявила девица сомнительного поведения. – Всегда при бабках, всегда упакованный.
      – Он нас со Светкой два раза в кабак водил, – подтвердила правоту ее слов сидящая на корточках школьница в шортах.
      – А потом вас обеих тарабанил, – язвительно заметила первая и презрительно выплюнула резину. – Светка мне про вас все настучала.
      Немного погодя мое внимание привлек невысокий худощавый парень с усами, державшийся в некотором отдалении. Скорчив безразличную рожу, он настороженно стоял возле клена и периодически посматривал по сторонам. Напряженная его статика говорила о том, что он в любой момент, в случае замеченной опасности, готов дать деру.
      – Выносят! – сообщила стоящая у дверей пожилая женщина, и нестройный гвалт сменился молчаливым ожиданием встречи с покойным.
      Забыв об осторожности, усач подошел ближе и с каким-то нетерпеливым и болезненным любопытством смотрел на показавшийся гроб. Чтобы лучше разглядеть безмятежное лицо Мамедова, он вытянул шею и даже привстал на цыпочки.
      Но похоже, что не меня одного интересовало его поведение. Светловолосый парень в неброском спортивном костюме и больших солнцезащитных очках наблюдал за ним так же пристально и неотрывно. Шестым чувством усатый почувствовал слежку, а может быть, и потенциальную опасность. Вздрогнув, он обернулся, наткнулся глазами на очкастого и сразу скис, сделался ниже ростом и, опустив голову, начал поспешно выбираться из толпы. Губы рыжего растянулись в тонкую улыбку. Повернувшись, он кивком подал кому-то знак и подбородком указал на уходящего в арку усача. Почти тотчас от середины двора отъехала белая «Нива». Притормозив возле очкастого, она взяла его на борт и, газанув, полетела в арку.
      Это я заметил, уже сидя в своей машине. Трогаясь вслед за «Нивой», я старательно повторял ее госномер, потому как времени его записать у меня просто не было. Усатого они ущучили в десяти метрах от автобусной остановки. «Нива» с открытой дверцей и работающим двигателем стояла на краю тротуара, а ее пассажиры – очкастый и еще два мордоворота, тоже в солнцезащитных очках и спортивных костюмах, взяв парня в кольцо, что-то горячо ему объясняли, мягко подталкивая при этом в сторону автомобиля. Белый от страха, усач отрицательно тряс головой и садиться в машину очень не хотел. Терпение насильников было на исходе, и их притязания становились жестче и агрессивнее.
      Уподобившись им, я влетел на тротуар, тормознул в метре от спорящих и, распахнув дверцу, кивком пригласил усача. Неожиданно взбрыкнув, он вырвался из окружения и, прыгнув на переднее сиденье, защелкнул дверцу. Такого поворота событий они, видимо, не ожидали, пораженные моей наглостью, застыли с открытыми ртами и наблюдали, как я срываюсь с места и, перескочив через бордюр, ухожу вниз по проспекту. Особенного ликования я, впрочем, не испытывал, потому как знал, что погоню они организуют тотчас и только одному Богу известно, чем это все кончится.
      И не ошибся: белое рыло «Нивы» я различил уже через пару минут, когда стоял на светофоре. Нагло лавируя между машинами и пересекая сплошную линию, они в конце концов оказались за три машины от меня. Усатый тоже заметил погоню, облизал сохнущие губы и нервно заерзал на сиденье.
      – Боишься? – сочувственно спросил я.
      – Боюсь, – честно признался он и, откинувшись на спинку, закрыл глаза. – Если вам удастся от них оторваться – я хорошо заплачу.
      – Сейчас-то оторвемся, – обходя тяжелый грузовик, пообещал я, – а только они все равно тебя найдут. Найдут и прикончат точно так же, как убили Илью.
      – Почему вы думаете, что это они убили Илью?
      – Ты и сам так думаешь.
      – Нет, я этого не знаю, – встрепенулся парень. – Не знаю!
      – Почему же трусливым зайцем сбежал с похорон, едва только заметил, что за тобой следят? Или, может быть, тебе срочно понадобилось в туалет?
      – Что же теперь делать? – оставляя мой сарказм без внимания, непослушными губами беспомощно спросил он.
      – Можно поехать в ментовку и попросить, чтоб тебя посадили, – заметно отрываясь от преследователей, дал я дельный совет. – В тюряге они тебя не достанут.
      – Вы в своем уме?
      – Это у тебя единственный шанс, – пропуская мимо ушей его реплику, продолжал я. – Поехать в милицию и все им рассказать.
      – Что я должен им рассказать?
      – Хотя бы о том, как вы ограбили банк «Энерго».
      – Ну-ну, вы еще скажите, что это я организовал землетрясение в Турции, – смахивая крупные капли выступившего пота, неуклюже пошутил он.
      – А тебе, я вижу, стало жарко. Наверное, нужно остановиться и проветриться. Кажется, ребята из «Нивы» хотели сказать тебе что-то очень важное. Мне остановиться?
      – Нет, что вы делаете?! – завопил он, заметив, как я прижимаюсь к обочине.
      – Останавливаюсь, – невозмутимо ответил я. – Кто они такие и чего от тебя хотят?
      – Не знаю, поехали быстрее. Они уже близко. Они же меня убьют. Ну же, скорее!
      – Быстрее мы поедем только после того, как ты их вспомнишь и все мне расскажешь. В противном же случае убирайся вон из машины!
      – Хорошо, я вам все расскажу, но, ради бога, спасите меня.
      – Ладно, попробуем тебе поверить. Дадим некоторый шанс. – Соглашаясь на его уговоры, я переключил скорость и грубо добавил обороты. – Только учти: мои номера они засекли, так что мне, как и тебе, грозит опасность, а значит, церемониться я с тобой не собираюсь. Ты меня хорошо понял?
      – Да, конечно, – суетливо заверил он, – а откуда вы все знаете?
      – Работа у меня такая.
      – Какая? Можно спросить, кто вы такой?
      – Тот, кого вы не так давно заживо закопали во дворе крюковского дома в Белом селе, – на всякий случай наехал я на него, хотя вероятность его причастности к моему преждевременному захоронению была минимальна.
      – Что вы такое говорите? – искренне и неподдельно удивился он. – Я за всю жизнь никого и пальцем не тронул. Что вы делаете? Куда вы хотите свернуть?
      – В чистое поле. – Убедившись в том, что погоня безнадежно отстала и вообще потерялась из виду, я заехал на пустырь и жестко предупредил: – Только без глупостей! Сейчас ты мне расскажешь всю свою историю, а потом я решу, как тебе быть дальше.
      – А кто вы такой, чтобы мною распоряжаться?
      – Заткнись, если не хочешь повторить судьбу своего дружка, – останавливаясь в ложбинке так, чтобы нас не было заметно, посоветовал я. – Начинай.
      – Я ничего не знаю, – подумав, сообщил он.
      – Как хочешь, только знай: если ты надеешься от них улизнуть, то напрасно. Они все равно достанут. Если не тебя самого, так твою семью, и ты сам об этом знаешь. Кому первому пришла в голову идея ограбить банк? Тебе?
      – Ну что вы? Откуда? – не на шутку взволновался он и, захлебываясь, заговорил: – Примерно месяц тому назад ко мне пришел Илюха и спросил, хочу ли я заработать по-крупному, так, чтобы долго не думать о куске хлеба. Я, конечно, согласился, и тогда он мне предложил ограбить банк. Ясное дело, я испугался и послал его к чертовой матери. Тогда он сказал, что нам и грабить-то не придется, а нужно просто дотащить до машины мешок, который нам передадут на выходе.
      – И тогда ты согласился?
      – Да, я согласился, но поставил условие – чтобы обойтись без мокрухи.
      – И он твое условие выполнил?
      – Нет, вы же знаете… Но сам Илья здесь сторона, это я вам гарантирую, потому что все время был рядом с ним. Илюха, как и я, никого не трогал.
      – Ну-ну, повествуй дальше, – усмехнулся я. – Как оно было с самого начала, с того самого момента, как вы собрались на дело?
      – В тот вечер я пришел к Илье заранее, часов в восемь. Тамарка была на работе, так что нам никто не мешал. Мы выпили с ним бутылку водки для храбрости, немного посидели, гадая, как оно все получится, и начали собираться. Переоделись в темные спортивные костюмы, чтобы было незаметней, подобрали себе перчатки и Томкины вязаные шапочки, в которых сделали вырезы для глаз. К двенадцати часам, полностью готовые, мы вышли из дома. Илья тащил с собой сумку через плечо, но, что в ней находилось, я тогда не знал, а он мне ничего не говорил. Мы пришли на условленное место под городскими часами, а минут через пять подъехал Илюхин товарищ, Юра, и мы все вместе отправились к банку «Энерго».
      – Как фамилия Юры? Кондратов?
      – Тогда я этого не знал. Он был в камуфляжном костюме и всю дорогу шутил. Спрашивал, как настроение и готовы ли мы действовать. К самому входу он подъезжать не стал, тормознул за углом в кустарнике, под глухой стеной банка. Машину там почти не видно. Он остановился и спросил, как себя чувствуют наши желудки. Я ответил, что чувствую себя хорошо, хотя от страха меня и в самом деле бил колотун. Тогда он как-то гадостно засмеялся, схватил меня за горло и прошипел: «Сучонок, если ты не перестанешь трястись, то я успокою тебя надолго!»
      – А как вел себя Мамедов?
      – Он только похихикивал. А когда Юрий уходил, он ему пообещал, что, дескать, все будет нормально. «Смотри у меня, чтоб через десять минут – и ни минутой позже! – вы были у входа. Если лажанетесь, то сам знаешь, что с вами будет». Так он, уже уходя, нас предупредил. Он ушел, а для нас время стало бесконечным. Мы извелись, пока дождались, когда стрелки отсчитают условные минуты, и, как только это произошло, мы с Илюхой уже маячили под дверью.
      Я думал, что и вправду мы должны просто донести деньги до машины и на этом наша работа закончится. Но когда Юрий открыл нам дверь, а Илья неожиданно и резко толкнул меня внутрь, я понял, что они заранее так договорились. Я хотел сразу же убежать, но подумал, что двери Юра закрыл, а тут увидел такое, что на несколько мгновений остолбенел. На столе перед телевизором лежал мужик в камуфляжном костюме, и из его черной раны на лысом затылке все еще стекала кровь, а…
      – Погоди! – остановил я парня. – Это очень важно. Ты, случаем, не заметил, как располагались его руки и что он в них держал?
      – Почему же не заметил. В руках у него ничего не было, и они свисали до самого пола. Я хотел закричать, но не смог: меня словно парализовало, когда я увидел, как щерится в улыбке Юра. А его руки и молоток, который он сжимал, все были в крови. Мне стало жутко, и показалось, что происходящий кошмар мне просто снится. Юрий взял меня за подбородок и, кивнув на мертвеца, спросил: «Что, хочешь, я тебя так же?..» Я затряс головой, а вернее сказать, она сама у меня затряслась, и проблеял: «Нет, не надо». Тогда он велел нам пройти к сейфу и сказал, чтобы мы начинали. Илья расстегнул сумку и достал…
      – Что ты увидел в той комнате, где сейф?
      – На полу у входа лежал второй мужик, и тоже в луже крови и с проломленным черепом. Я понял, что и его убил Юрий. Илья открыл сумку, сунул мне в руки компактную горелку и велел резать сейф. Все еще находясь в шоке, плохо понимая, что происходит, я послушно взялся за дело. Помню, что руки тряслись и линия шла зигзагом. У меня пятый разряд газосварщика, но в тот миг все мои навыки куда-то испарились. В общем, плохо или хорошо, но сейф я вскрыл. Илья набил мешок деньгами и хотел браться за другой, но Юрий передал нам ключи от своей машины и сказал, чтобы поскорее убирались, что оставшуюся сумму заберет сам и уйдет дворами, мол, за двумя зайцами гоняться труднее, а через несколько дней встретимся и разбашляемся. Мы послушались и побежали к машине. Илья долго возился с замком, все не мог открыть, а тут, как назло, возле банка остановилась машина, но мы уже открыли дверь и завели мотор.
      – Какая машина подъехала? – заинтересованный новым поворотом событий, спросил я.
      – Белая «десятка», остановилась у входа, и из нее выскочил человек.
      – Кто такой, как выглядит?
      – Откуда ж мне знать? Он осмотрелся по сторонам и юркнул в банк, а мы ударили по газам и уехали.
      – Что было потом?
      – На северной окраине города загнали машину на стоянку, рассовали деньги в пакеты и решили месяц не встречаться. Мы подумали, что Юрия повязали, а его, оказывается, убили. Но тогда мы этого не знали, вот и подумали, что лучше пока на время затаиться. А три дня назад испуганный Илья вдруг является ко мне домой и спрашивает, не доставал ли кто-нибудь меня. Я удивился и говорю ему, что вообще в эти дни никого не видел, потому что никуда не выходил. Тогда он мне рассказал, что ему уже несколько дней какой-то мужик звонит по телефону, ничего не говорит, а просто ржет в трубку, а сегодня сказал, что он видел, как мы брали банк, и потребовал отдать ему все деньги, а если мы этого не сделаем, то он на нас настучит. Мы пораскинули мозгами и решили, что если он будет и дальше настаивать, то дадим ему немного и на этом вопрос закроем. А вчера ночью Илюху убили и теперь подбираются ко мне. Что делать? Кто они такие?
      – Ты меня спрашиваешь? Я бы тоже хотел это знать. Послушай, тебя как зовут?
      – Саня я. Саня Медведев. Что мне делать?
      – Не паниковать. Это самое главное. Послушай, Саня, попробуй вспомнить – горел ли той ночью свет в баре?
      – Да, конечно, и этого мы опасались больше всего.
      – Наверное, это была обычная дежурная подсветка?
      – Нет, там мелькали чьи-то тени. Но разобрать было трудно, потому что мешали плотные шторы. Но люди там суетились, это точно.
      «Вот оно что. Ты был прав, господин Гончаров», – пробурчал я себе под нос.
      – Что? О чем вы?
      – О своем. Как ты думаешь, а много народу было в баре?
      – Не знаю. Думаю, что немного. Человека два или три.
      – Ладно. Надеюсь, что ты еще не успел разбазарить награбленное?
      – Нет, мы с Ильей еще раз подумали и договорились – не прикасаться к тем деньгам полгода.
      – Если ты хочешь еще немного подышать воздухом нашей планеты и не отправиться следом за дружком, то их придется вернуть. Где Илья хранил свою долю?
      – Мне он этого не докладывал. – Предвкушая горечь утраты, Саня задышал тяжело и часто. – Но я предположительно знаю, где находится то место. Я могу вам его показать.
      – Сделай милость, а заодно вспомни, какую сумму вы взяли и сколько там было валюты? Только не делай удивленных глаз, уж колоться – так до конца.
      – Я и раскололся весь до задницы, а только валюты нам не досталось ни цента. Взяли мы четыреста восемьдесят тысяч рублей с копейками. Поделили пополам, и получилось по двести сорок тысяч на брата, а про доллары ничего сказать не могу.
      – Свежо предание! Ладно, двинули.
      – Куда?
      – Сдаваться. Сейчас поедем в милицию, ты нацарапаешь чистосердечное признание и отдашь деньги, как свои, так и Ильи.
      – А это обязательно?

* * *

      Ефимов, слава богу, оказался на месте. Не покидая машины, я уговорил охранника пригласить его ко мне. С видимым неудовольствием, взглянув на меня, как на клопа, он все-таки мою просьбу выполнил. В распахнутом камуфляже, с удовольствием демонстрируя свое крепкое тело под полосатой майкой, тесть выскочил тотчас.
      – Что, Костя? Какие-то экстренные новости? – плюхаясь на заднее сиденье, нетерпеливо спросил он. – Или заскочил от нечего делать?
      – Именно так, – со вкусом тянул я резину, умалчивая пока об истинной цели визита. – У вас как со временем? Вы можете отлучиться на час?
      – Вообще-то могу, но какая в этом необходимость?
      – Нам с вами нужно подтвердить обещание заместителя управляющего банка «Энерго», как его там… Ищенко, что ли?
      – Виктор Анатольевич Ищенко. Но сначала нужно найти налетчиков.
      – Они уже найдены, – скромно проворковал я. – Знакомьтесь – Санек Медведев, собственной персоной, прошу любить и жаловать.
      – Иди ты, все шутишь. – Потрогав хрупкое плечо Медведева, полковник недоверчиво спросил: – Правда, что ли? Это ты банк бомбанул?
      – Я, – с некоторой гордостью ответил Санек.
      – Ну и дела! – прямо-таки восхитился тесть. – Один, что ли?
      – Один из троих, – поспешно ответил я вместо грабителя. – Подробности я вам расскажу сегодня вечером, а сейчас у нас мало времени. Едем?
      – Еще бы, конечно, едем, – удивился тесть. – Тут двух мнений быть не может. А где деньги?
      – Сначала договор, а потом все остальное. Или вы думаете по-другому?
      – Ну что ты, Костя, как можно? – прогудел тесть. – Ты прав на все сто. Едем!
      – Но сначала возьмите кого-нибудь из своих орлов. Сане грозит опасность, и перед тем, как мы сдадим его в милицию, нам его нужно трепетно и бережно охранять.
      Оставив грабителя на попечение нервного охранника, мы вошли в приемную и нижайше попросили девушку Люду устроить нам аудиенцию. А пока суд да дело, я в двух словах передал тестю рассказ Медведева.
      – Хорошо, – глубокомысленно наморщив лоб, заключил он. – Теперь мы точно знаем, что Кондратов был идейным руководителем и главарем банды, но кто же все-таки его прикончил? Если судить по твоему рассказу, охранник Демин был абсолютно мертв. Он сделать этого никак не мог, что категорически подтверждают и медэксперты. Тогда кто?
      – А вы еще не догадываетесь? Какая машина была у Голубева?
      – Черт возьми! «Десятка»! Белого цвета!
      – Вот-вот, и такой же автомобиль нам называет господин Медведев. Вам не кажется такое совпадение немного странным?
      – Кажется. Но он же в это время был дома, что подтверждала его покойная жена.
      – Жену можно уговорить всегда. Подумайте сами, кому, как не Голубеву, было удобнее всего совершить преступление? И даже если бы его накрыли, у него в запасе была отличная отговорка: мол, ехал мимо, услышал выстрел или увидел какой-то непорядок, вот и решил проверить. Недурно?
      – Недурно, но кто твои фантазии может подтвердить?
      – Тот, кто убил Голубева, его жену и Мамедова, а скорее всего, и старую учительницу из Белого. А также на нем висит мое неудавшееся убийство и разграбление церковного клада.
      Мне представляется суть дела так. Всю операцию и ее разработку замыслил не кто иной, как сам господин Голубев. Одному на дело идти, естественно, рискованно, да и списать ограбление на кого-то нужно. И вот в качестве помощника, а в дальнейшем мальчика для битья он выбирает Юрия Кондратова, благо его моральные устои оставляют желать лучшего. Частично посвятив его в план операции, Голубев скромно умалчивает о втором, завершающем этапе и просит найти пособников, таких, которые бы умели обращаться с автогеном. Нужных людей Кондратов находит – это Мамедов и Медведев, в общем-то рядовые пешки в их игре. Мне думается, что Кондратов в итоге хотел их подставить, не подозревая того, что сам уже определен на эту роль.
      Первая часть операции проходит строго по известному всем плану. А вот дальше начинается самое интересное. Кондратов позволяет Мамедову и Медведеву забрать рублевый мусор и срочно выпроваживает их за дверь. О чем это говорит? Надо полагать, о том, что наступает новая фаза ограбления, в которую посвящены только Кондратов и Голубев. В сейфе осталось десять тысяч марок и двадцать тысяч долларов, каковые и будут целиком принадлежать Кондратову и Голубеву. Так думает Кондратов, но у Голубева, согласно его плану, на этот счет имеется совершенно иное, сугубо личное мнение.
      Точно в назначенный срок, а может быть просто дождавшись, когда Медведев с Мамедовым покинут помещение, он тормозит у входа и, не заметив ничего подозрительного, заходит в банк, где его с мешком валюты уже поджидает Кондратов. Это тоже было обговорено ими заранее. Зайдя в банк, Петр Голубев незаметно вытаскивает из кобуры Демина пистолет, включает сигнализацию и, пропустив Кондратова вперед, хладнокровно стреляет ему в затылок. Потом вкладывает оружие в мертвую руку охранника, забирает валюту и едет домой. Немного взбудораженный, немного усталый, но довольный, я знаю.
      Ну как вам мой сценарий? Не правда ли, хорош?
      – Хорош, только зачем ему было так рано включать сигнализацию? Это большой риск.
      – Согласен, он врубил ее перед самым отбытием. Это вас устраивает?
      – Устраивает, но тогда кто же повесил его самого? И наконец, самое важное: где нам искать доллары и марки?
      – Где их искать, я догадываюсь. Другое дело – как их искать и как на них выйти? Пока не знаю, но думаю, что разберусь и с этим. Есть у меня…
      – Извините, – некстати вмешалась секретарша, – Виктор Анатольевич вас ждет.
      Сложив все свои солидно-руководящие подбородки на сплетенные сардельки пальцев, господин Ищенко сидел за столом и наблюдал нас голубыми водянистыми глазками. После ритуальных приветствий, во время которых его пышный зад так и не соизволил приподняться, он фистульно-педерастическим голосом спросил, кто мы такие и что нам надо.
      – Отставной полковник милиции Ефимов Алексей Николаевич, – строго представился тесть и, ткнув мне пальцем в глаз, объявил: – А это Константин Гончаров.
      – Очень приятно, – пропищал управляющий. – Но если вы насчет работы, то сразу же должен вас разочаровать – вакансий нет.
      – Нет, мы к вам пришли по совершенно другому вопросу.
      – Если это в моих силах, буду рад вам помочь.
      – Это мы будем рады вам помочь, разумеется, не за просто так.
      – Вот как? И чем же, интересуюсь знать? – заинтригованно колыхнул он жировыми складками. – Уж не хотите ли вы сообщить мне имена налетчиков?
      – И не только сообщить, – садясь в кресло, небрежно ответил полковник.
      – Я вас слушаю, – не на шутку разволновался Ищенко, и все его подбородки индюшачьими соплями затряслись сами по себе. – Кто они такие…
      – Сначала о деле, – грубо осадил его полковник. – Вы что-то там говорили о вознаграждении? Или я неправильно информирован?
      – Да, но… – в мучительном раздумье застыли подбородки. – Да, конечно, вы получите все, что вам причитается.
      – А что нам причитается? – задал тесть сокровенный вопрос.
      – Это зависит от того, какой у вас результат.
      – Результат у нас всегда хороший.
      – Вы хотите сказать, что вернете нашему банку утраченное?
      – Да, но сначала нам необходимо оформить договор.
      – За этим дело не станет, я сейчас распоряжусь, – с трудом скрывая щенячий восторг, загорелся Ищенко. – Когда мы можем получить наши деньги?
      – С этим мы пока повременим, у нас небольшая заминка вышла. Родимые рублики на месте, а что касается долларов и марок, то уплыли они в неизвестном направлении, но господин Гончаров не теряет надежды.
      – Ну вот, так я и знал, – лопнувшим пузырем поник Ищенко. – Обещать все горазды.
      – А мы не обещаем, – вступился я за любимого тестя. – Мы реально нашли похищенные у вас деньги в сумме четырехсот восьмидесяти тысяч, но если они вам не нужны и вы от них отказываетесь, то мы, пожалуй, не будем вас больше задерживать. До свидания.
      Кивнув тестю, я решительно направился к двери.
      – Подождите, куда вы! – шумно забеспокоился Ищенко. – Погодите. Кто вам сказал, что они мне не нужны, перестаньте дурачиться.
      – Это вы дурачитесь, – глядя на потный кусок нервного сала, невольно усмехнулся я. – Какой гонорар нам причитается за эту сумму, если за все вы обещали ноль пятую модель? Или вычислить это вам будет сложно?
      – Нет, вы получите тридцать тысяч, – нервно протирая свою ряху, поспешно ответил Ищенко. – Сейчас мы все оформим. А когда вы привезете деньги?
      – Вы их получите в милиции нашего района.
      – А нельзя ли без милиции? Все решить, так сказать, между собой.
      – Нельзя, – категорически отрезал я и открыл дверь. – Подготовьте документы. Мы с господином полковником заедем к вам завтра.
      – Подождите, но где гарантия, что вы отвезете деньги в милицию, а не присвоите себе? – Неожиданно резво вскочив, Ищенко ухватился за ефимовский рукав.
      – Вы ненормальный? – спросил я и вышел в приемную.

* * *

      Санька Медведев проживал на самом краю города в частном секторе. Награбленное он хранил между помидорными кустами в неглубокой ямке. Потребовалось копнуть несколько раз, чтобы на свет появились два пластиковых пакета, перетянутых синей изоляционной лентой. Отодрав ее, мы убедились, что деньги в сумме двухсот сорока тысяч сохранились в неприкосновенности. Санькина мать, увидев, что прятал непутевый сынок у нее в огороде, пришла в ужас.
      – Да где ж ты взял такую кучу денег? – суетливо, по-мышиному крестясь, запричитала она. – Я в жизни столько не видела. Ты их нашел, да?
      – Не голоси, мать, – остановил сын взъерошенную старуху. – Где взял, там их уже нет.
      – Беда-то какая… Недаром я сердцем недоброе чуяла, сто раз тебе говорила – не водись со своими дружками.
      – А я и не водился.
      – Как же, только что опять приезжали.
      – Кто приезжал? – вклинился я в разговор. – На чем приезжали?
      – На белой машине. Три парня в очках. Саньку спрашивали.
      – Мама, в следующий раз скажи им, что нет больше Саньки, вышел весь.
      – Да что ж ты такое говоришь, вахлак ты окаянный!
      – Мама, я говорю тебе серьезно – скажи им, что меня забрала милиция, а деньги конфисковала. Так и скажи, только не забудь.
      – Товарищи начальники, да что ж он такое говорит?
      – Он говорит вам правду, – ответил тесть и, не желая затягивать душещипательную сцену, повел Санька к машине.
      Сейф Ильи Мамедова находился у него на даче в двухкубовой емкости для полива. Оттуда мы выловили три трехлитровые банки, набитые деньгами, с привязанными к ним для тяжести грузиками.
      Только в седьмом часу, уставшие и вымотанные, мы добрались до приемной начальника милиции, подполковника Шутова Юрия Александровича. Несмотря на бурный протест припозднившейся секретарши, мы прямым ходом ворвались в его кабинет и, не обращая внимания на его негодующие взгляды, плюхнулись в кресла. Шла какая-то оперативка или просто обмен мнениями. Присутствующие мне были незнакомы. Два подполковника, майор и трое в штатском смотрели на нас удивленно и непонимающе. Лишь один невзрачный мужичонка, неприметно примостившийся в углу, удосужился поздороваться с тестем – своим бывшим шефом.
      – Алексей Николаевич, какими судьбами? – негромко поинтересовался он.
      – Волею Всевышнего, Николай Михайлович, – громко, на весь кабинет ответил Ефимов. – А вы тут как живете?
      – Позвольте, может, вас не затруднит объяснить, что все это значит? – не выдержал Шутов.
      – А может, и объясним, – развязно ответил тесть, – если ты напоишь нас чаем и нальешь по тридцать капель.
      – Здесь не чайная, – озадаченный нашей наглостью, осторожно вякнул Шутов. – В чем дело? Вы нам мешаете, подождите в приемной, пока я освобожусь.
      – Некогда нам ждать, мы тебе привезли налетчика, а ты нас выгоняешь. Пусть тебе же будет хуже. Поехали, Костя!
      – Какого еще налетчика? О чем вы говорите?
      – Одного из тех, кто ограбил банк «Энерго», но я вижу, вам это не нужно, так что мы с Костей отвезем его завтра прямо в прокуратуру, наверняка она занимается этим делом. Надеюсь, там проявят больший интерес.
      – Вы меня не разыгрываете? – Не зная, как реагировать, Шутов растерянно посмотрел на притихших подчиненных, швыркнул носом и переспросил: – Вы не шутите?
      – Нет, мы не товарищ Шутов, мы не шутим.
      – А мы только что это обсуждали, – неуверенно сообщил он. – Вообще-то дело ведет областная прокуратура, но нас долбят каждый день.
      – Вот видишь, а ты нас плохо встретил и невежливо разговаривал.
      – А где он? – игнорируя ефимовское замечание, тихо и задушевно спросил Шутов.
      – В надежном месте и под бдительной охраной, – авторитетно ответил тесть.
      – А сказали, что привезли, – разочарованно протянул он. – Еще курочка в гнезде…
      – Спокойно, начальник, у тебя кто-то есть, кто мог бы оприходовать деньги?
      – Какие еще деньги?
      – Те самые. Деньги, которые налетчики сняли в банке.
      – Вы это серьезно?
      – Серьезнее не бывает. Нужно оформить акт приема-сдачи на четыреста восемьдесят тысяч рублей. Вы готовы?
      – Ну, кто их оприходует – это мы найдем, было бы что оприходовать. Где деньги? Или опять в надежном месте под бдительной охраной?
      – А как же без бдительной охраны? Короче, деньги в Костиной машине. Но подождите! – остановил он рукой разом вскочивших ментов. – Сначала я хочу обговорить условия ареста нашего подопечного.
      – Какие еще, к черту, условия! – раздраженно заерзал Шутов, горя нетерпением тотчас вцепиться в жирную добычу. – На ночь оставим его здесь в «собачьем ящике», а утром будет видно. Он у вас тоже в машине?
      – Нет, и ты его не увидишь, пока не пообещаешь мне выполнить несколько условий.
      – Да вы что? С ума посходили?! Я буду расценивать это как укрывательство!
      – Ты опять за свое? – многозначительно посмотрел ему в глаза тесть.
      – Ну хорошо, говорите.
      – Во-первых, он напишет вам чистосердечное признание, что должно расцениваться как явка с повинной, а это на самом деле так и есть. Вы согласны?
      – Предположим, – неохотно кивнул начальник, выпуская из своих рук крупного сазана.
      – Во-вторых, в дальнейшем вы определите его в приличную камеру, потому как он не убийца и единственный оставшийся в живых преступник и свидетель в одном лице. А это обязывает вас держаться с ним вежливо и корректно. Вы согласны?
      – Согласен, – выдохнул Шутов и, посмотрев на офицеров, заржал: – Ну что, мужики, свистать всех наверх, готовить пятизвездный «собачий ящик»! Как вам нравится такая идиотская сделка?
      – Нормально, – сипло ответил майор. – Главное то, что налетчик пойдет от нас.
      – Уговорили. Давайте, господин Ефимов, подвозите вашего клиента, встретим его по высшему разряду! Из скольких человек выделить вам эскорт? Одних я вас не пущу.
      – А мы никуда и не собираемся. Пойдите и возьмите сами. Все у Кости в машине. Только не разорвите его на части.
      – Юрий Александрович, – откашлялся тесть, когда возбужденная толпа покинула кабинет, – учти один момент – при допросах особенно не усердствуйте. Это я к тому, что он действительно не знает, кто убил Кондратова с Голубевым и куда подевалась валюта. Мы крутили его на этот счет так, сяк и наперекосяк и пришли к выводу, что он в это не был посвящен. Ему отводилась второстепенная роль.
      – А кто же был на первых ролях?
      – Петр Голубев, – вместо тестя ответил я. – Он уволок валюту и прикончил на месте своего подельника Кондратова. Это мое предположение, но ты с ним согласишься, когда послушаешь Медведева.
      – Тогда кто же прикончил его самого и где следует искать остальные деньги?
      – Медведев этого не знает, а я постараюсь ответить тебе через несколько дней.
      – Ты в себе уверен?
      – Нет, потому и говорю – постараюсь.
      – Обещай мне, что первым, кто об этом узнает, буду я.
      – Изволь, пусть будет так.
      Еще раз, со всеми вместе, выслушав исповедь Медведева и оформив некоторые документы, в десятом часу мы вышли из райотдела. За это время изменилась Санькина судьба и погода на улице. Проливной дождь шел единой белесой стеной, так что по ту сторону дороги ничего не было видно. Даже расстояние до машины, стоящей в десяти метрах от нас, показалось нам рискованным, а козырек над входом – единственным безопасным островком.
      – Ну и что ты думаешь? – протягивая сигарету, спросил Ефимов.
      – Ничего. Я устал и хочу спать. Сегодня утром вы мне этого не дали.
      – А может быть…
      – Нет, никуда заходить я не буду и даже водки не хочу.
      – Костя, а ты не заболел? – участливо спросил он и потрогал мой лоб. – Слушай, а ведь и в самом деле ты весь горишь, как моя совесть. Что случилось?
      – Не знаю, но чувствую себя хреново. Наверное, простыл.
      – Не хватало тебе слечь, и особенно сейчас.
      – Не слягу, – успокоил я его. – Мне завтра к вечеру понадобится Макс.
      – Зачем? В прошлый раз мы отлично справились без него.
      – Завтра не тот случай, и ваша благообразная седина не поможет. Мне нужен Макс.
      – Как скажешь. У него завтра дежурство, я его подменю сам. Поехали, кажется, дождь утихает. Напьешься горячего чая с малиной. Говорят, помогает.

* * *

      Бабка – существо недоверчивое и подозрительное, а если она работает в таком престижном месте, как бар «Ночная фея», то и подавно. Просто так в доверие к ней втереться трудно, подчас и невозможно. Здесь нужно действовать исподволь, по заранее разработанному плану, и желательно не в одиночку. Уличные лоботрясы за бутылку водки согласились содействовать мне в моем некрасивом предприятии. И теперь, сидя на скамейке неподалеку от бара, я ждал появления главного действующего лица, чтобы вполне оценить актерские способности моих наймитов.
      Уборщица, посудомойка и просто хороший человек Анастасия Леопольдовна Вагнер на горизонте появилась в половине двенадцатого. Кивнув в ее сторону, я дал моим хулиганам условный знак.
      Загородив аллею, они обступили ее плотным кольцом и, гнусно улюлюкая, пустились в дикий пляс. Бедная старушка! Сначала она оторопела, а после, охваченная паникой, начала кидаться из стороны в сторону, тщетно пытаясь найти выход. Отличными артистами оказались оболтусы, чисто по Бертольту Брехту изобразили действо. Но пора было идти на помощь шалеющей от страха бабульке, не ровен час – кондрашка хватит.
      – Кретины, идиоты! – заорал я, подбегая. – Что вы делаете? Немедленно прекратите!
      – Канай отсюда, мужик! – войдя в раж, совершенно серьезно посоветовал мне конопатый детинушка, с которым я и договаривался. – Ну, кому я говорю!
      Бунт на корабле нужно гасить в самом его зародыше, иначе он грозит перейти в обширный пожар всего судна. Свято помня об этом, я затушил конопатого ударом ладони по горлу. Захрюкав, он заскучал и сломался пополам, а три остальных полудурка тут же сиганули в кусты.
      – С вами все в порядке? – поддерживая трясущийся старухин остов, участливо спросил я. – Негодяи, и откуда они только взялись! Как вы себя чувствуете?
      – Ой, плохо, батюшка. Ну и сученята! Ой, сейчас сердце выпорхнет!
      – Давайте-ка я провожу вас на скамеечку, – ворковал я, заботливо подталкивая пострадавшую. – Посидите, отдохнете малость.
      – Ой, спасибо, батюшка. И что б я без тебя делала? – сокрушалась Анастасия Леопольдовна, в изнеможении откидываясь на скамейке. – Да что ж они такое творят-то?
      – Играют они, бабушка. Досуг свой так проводят, – нагло фарисействовал я. – Мы-то такими не были, а нынешняя молодежь…
      – Так ведь помереть от таких игрушек можно. Вон как дух зашелся, посейчас не отпускает. Чертенята сучьи!
      – Может быть, глоточек коньяка вам поможет? – осведомился я, услужливо протягивая ей стеклянную фляжку.
      – Ой, что ты, батюшка, нельзя мне, – замахала она руками и захлопотала личиком, – начальница у меня строгая! Разве что немножко? Граммулечку?
      – Можно и граммулечку, можно и немножко, – покладисто ответил я, передавая ей коньяк. – А где вы работаете, что так боитесь начальницу?
      – Так в баре, батюшка. – Глотнув добрую толику, она промокнула морщинистую гузку рта. – Посуду я там мою, полы тоже, да и так подмогаю.
      – Вы, наверное, видели, как недавно грабили банк?
      – Ох, страсти-то какие! Нет, родненький, такого не видала. Выходные мы были.
      – Ну а по рассказам? Что говорят те, кто в ту ночь гулял в вашем баре?
      – Вот и я говорю, что гуляли ночью, а начальница, что тебе ослица, уперлась. Не было, говорит, никого, и баста. А как же не было, когда я на следующий день пришла, а столик у окошка неубранный. Дура я, что ли? Я же помню, как во вторник, а верно будет сказано – в среду, в пять утра все перемыла, все почистила. Откуда же грязному взяться? Разве еще глоточек сглотнуть? Ох, грехи наши тяжкие.
      – А не много ли будет? – бесцеремонно отбирая фляжку, задал я бестактный вопрос. – Как бы тебе, бабуля, совсем не поплохело. Дуй на работу!
      Высосав из нее всю нужную мне информацию, я сделался грубым и веселым. И было с чего. Подтвердилось то, о чем я думал с самого начала и о чем говорил мне Санек Медведев. В момент ограбления в баре кто-то был. Сам по себе этот факт ничего преступного в себе не несет, но вот почему его с таким завидным упорством отвергает Наталия, это уже непонятно, если не сказать больше. Это наводит на некоторые размышления и заставляет серьезно задуматься.

* * *

      В десять часов вечера я сидел у стойки бара «Ночная фея» и непринужденно беседовал с полуголой проституткой, величавшей себя Коти. Макс расположился в полутемном углу через зал. Он дул пиво «Три Толстяка», заедал его рыбными бутербродиками и был бесконечно счастлив неожиданно свалившимся на него выходным.
      Из проведенной заранее рекогносцировки я знал, что Наталия Федько в данное время находится в служебной половине у себя в кабинете и ее покой охраняет крепкий нагловатый малый, очень напоминающий мне одного из пассажиров белой «Нивы». Мое состояние к вечеру опять ухудшилось. Вместе с температурой пришло раздражение, а ватная слабость заложила уши.
      – Костик, а ты невнимателен, – противно липла девка. – У меня давно закончился «Торнадо», а ты этого не замечаешь.
      – Бармен, повторите даме коктейль, – отстраняясь от ее душного тела, распорядился я, краем глаза отметив, как многозначительно посмотрел на меня Ухов.
      – Костик, а давай мы с тобой пересядем за столик, – капризно заявила проститутка. – Я уже на этом шесте всю попу себе отсидела.
      – Тебе не привыкать, – бестактно ответил я, напряженно рассматривая в зеркале двоих только что вошедших посетителей.
      Сомнений быть не могло – светловолосый парень в темных очках, стоящий за моей спиной, был мой вчерашний знакомый, наблюдатель и охотник за грешной душой Медведева Санька. Известив Макса, что его подозрения верны, я углубился в дегустацию паршивого коктейля, затылком наблюдая за действиями вошедших.
      – Витек, ты что-нибудь будешь? – спросил светловолосый у своего спутника, классически звероподобного типа со скошенным черепом и выдающейся мандибулой.
      – Не, Сивый, что-то не хочется. Может быть, после. Возьми мне чего-нибудь попить. Сушняк замучил.
      – Жорик! – подходя к стойке, щелкнул пальцами Сивый. – Мне как всегда, а Витьку стакан коки. Меня Фея не спрашивала?
      – Спрашивала, – выполняя заказ, ответил бармен. – Сказала, чтоб сразу же зашел.
      – Подождет, не на девятом месяце.
      Забрав напитки, Сивый направился к столикам, а я, рассмеявшись, приобнял Коти за плечи и шепнул ей на ушко:
      – Ты знаешь чего я сейчас хочу больше всего? Да так, что сил моих нет. Угадай!
      – Угадаю, – кокетливо пообещала она. – Больше всего ты хочешь меня.
      – А вот и не угадала. Больше всего я сейчас хочу в сортир! – на весь бар заржал я и, поднявшись, нетвердой походкой отправился в служебную половину.
      Из небольшого тамбура расходились три двери. Правая вела на кухню, центральная в складскую комнату, а третья открывалась в небольшой коридорчик, святая святых этого заведения, в конторку мадам Федько. Там расположился служебный туалет, бухгалтерия и ее кабинет, а в самом тупичке стоял стол охранника. Именно этот коридорчик и был моей вожделенной целью, именно сюда я и сунул свой любопытный нос.
      – Сюда нельзя! – нагло преграждая мне путь, дыхнул малый чесноком.
      – Ты ошибаешься, мальчик, мне везде можно, – обаятельно улыбнулся я и что есть моченьки хлопнул его ладонями по ушам, а когда он, схватившись за голову, истошно заорал, я выключил его точным ударом под ложечку. Сломавшись пополам, он замолчал и покатился по полу. Резко распахнув дверь кабинета, я чуть было не зашиб притаившуюся за ней хозяйку. Видимо, ее немного встревожили вопли поверженного стражника, и она хотела закрыться на замок. Не успела, родненькая.
      – Вы?! – бледнея, воскликнула она. – Что вам здесь нужно?
      – Соскучился я без вас, мамзель. Вы даже не представляете, как после той нашей встречи мне вас не хватает. Сколько бессонных ночей я провел, думая о вас, Ночная Фея или попросту Наталия Федько, Эн Фэ, одним словом!
      – Уходите, мне некогда. – С негодованием она затопотала ножками.
      – Как это нелюбезно с вашей стороны. Человек страдает, а вы с ним так жестоки.
      – Что вам от меня нужно?
      – Правды, правды и еще раз правды. Присаживайтесь пока, – подталкивая ее к дивану, разрешил я, – разговор у нас предстоит долгий.
      – Не о чем мне с вами разговаривать, я сейчас крикну своих парней, и тогда вы в самом деле будете иметь открытые переломы обеих ног.
      – Не утруждайте себя. Одного я вырубил, а двое мирно и смирно лежат в зале. Наверное, перепили, бедняги. Короче говоря, рассказывайте, как оно было.
      – Не понимаю, что вы от меня хотите.
      – Когда поймешь, будет поздно. Стерва, ты же мне врала, когда говорила, что в ночь ограбления в баре никого не было. Теперь я знаю точно, здесь были люди, а значит, и ты находилась здесь, потому как ключи от бара имеешь только ты и уборщица. Ты будешь говорить или нет?
      – Она говорить не будет. Говорить будем мы, – торжественно сообщил мне вошедший Сивый и, пропуская своего спутника вперед, распорядился: – Разберись с ним, Витек.
      Хорошими манерами Витек не блистал, и нормы этикета ему были неведомы. С трудом отразив пару его ударов, на третий отреагировать я не успел. Отыграв затылком о пластиковую панель, я дохлой селедкой сполз на пол возле двери. А жаль, я надеялся продержаться немного больше.
      – Что с ним? Кажется, шандец, отпрыгался косой. Куда его теперь? – оценивая работу своего дружка, деловито спросил Сивый и потрогал меня ногой.
      – Он еще живой. Пусть пока лежит здесь, – решительно заявила Фея. – Ночью погрузите в машину, а под утро, когда гаишников поменьше, отвезете и бросите в Волгу.
      – Нельзя ему нынче купаться, – врываясь, возразил Ухов, попутно сворачивая Сивому челюсть. – Ему это противопоказано. Простыл он, господа хорошие.
      – Помогите! – бросаясь к двери, истошно завопила Фея.
      – Поможем. Отчего же не помочь? – рассудительно отозвался Ухов и, прихлопнув ее ладошкой, отшвырнул на диван к скулящему там Сивому. – Ну что, брат, последний ты у меня остался, – пошел он на ощетинившегося под окном Витька. – Может, сам ляжешь, добром прошу, а то ведь покалечу я тебя.
      – Стоять, сука! – просовывая в дверь пушку, но сам благоразумно оставаясь за порогом, заорал не добитый мной охранник. – Кому говорю!
      Кажется, пришло мое время, да и позиция у меня наивыгоднейшая. Сгруппировавшись, я изо всех сил двинул ногами по двери. Может, я перебил ему кости, а может, и нет, но орал он так, словно из него вытягивают душу. Отлетевший ко мне пистолет я использовал по назначению. Направив его на Витька, я замогильным голосом пожаловался на плохое самочувствие тела и психическое расстройство души. Парнем он оказался рациональным, трезво оценил обстановку и безропотно позволил Максу защелкнуть на нем наручники. Пока он то же самое проделывал и с остальными, я закрыл на замок дверь коридорчика и приволок из него воющего стражника. Пообещав, что будет еще больнее, я пожаловался на головную боль и попросил его заткнуться хотя бы на некоторое время.
      Когда все четверо были стреножены и аккуратно приторочены к стульям, я позвонил Ефимову, сообщил, что все в порядке, и велел через час присылать машину.
      – У кого есть какие-нибудь документы? – кладя трубку, спросил я.
      – Ты мне еще за это ответишь! – зашипела Наталия Федько, наблюдая, как я ковыряюсь в ее сумочке. – На коленях будешь ползать, козел!
      – Макс, она заставляет меня нервничать, скажи ей, что так нехорошо.
      – Да ну ее к собакам, духами от нее воняет, а у меня на них аллергия.
      Документы оказались у всех, кроме Витька. Очаровательная Наталия Николаевна Федько оказалась двадцатисемилетней незамужней женщиной, прописанной в нашем городе. Местную прописку имел и покалеченный мною страж, двадцатидвухлетний Владимир Желтков, а вот Сивый, по паспорту оказавшийся Сергеем Владимировичем Крутько, меня очень огорчил, потому как городской прописки он не имел, а значился гражданином села Белое.
      «Кажется, мы попали в десятку», – подумал я, еще раз перечитывая его реквизиты. И если еще три минуты назад меня мучили некоторые сомнения и опасения за возможную ошибку, то теперь я вздохнул легко и свободно.
      – Сергей Владимирович, а ведь я с твоим дедушкой знаком, – радостно сообщил я хмурому ублюдку. – Прекрасной души человек. Он, знаешь ли, меня от верной смерти спас. Откопал из ямы, в которой ты меня похоронил. Наверное, это историческая диалектика. Родители всегда стараются исправить ошибки своих детей. Ты куда дел церковные цацки? Говори, сучонок, а то удавлю.
      – Нн-мне-тне-мээ, – промычал он что-то нечленораздельное, и тут только я разглядел, как восхитительно разнесло его харю. На славу постарался ОМОН.
      – Макс, он же говорить не может, вправь ему челюсть взад.
      – Костя, а она сломана, – удивленно сообщил он через некоторое время. – Точно я говорю, сломана, причем в нескольких местах, и два зуба вылетело.
      – Ну да и черт с ним, быстрее подохнет, в тюряге беззубых не любят. Оставь его в покое, нам все расскажет Наталья Николаевна. У нее должно получиться. Правда?
      – Ничего я вам говорить не стану, потому что ничего не знаю, но на вас я буду жаловаться. Вы за свое хулиганство и зверское избиение ответите перед законом!
      – Ну и не надо, подумаешь, какая сердитая. Обойдемся без тебя. Нам все доложит Володенька. Правда, Володенька?
      – Я ничего не знаю, – уставившись в пол, пробубнил балбес, а Макс, потеряв терпение, предложил мне на пять минут выйти прогуляться.
      Когда я вернулся минут через десять, кроме Ночной Феи, говорить со мной хотели все. Вытащив Вовочку, как самого младшего и перспективного стукача, в коридорчик, чтобы его не смущали остальные, я велел ему говорить.
      – Мы в ту среду, когда ограбили банк, собрались здесь, чтобы отметить день рождения Витька, – торопливо зачастил Желтков. – Пьем-закусываем, байки травим, ловим кайф – две телки с нами, ну и Наталия Николаевна тоже. Нормально, путем сидим, никого не трогаем. А тут вдруг Серега по плечу меня хлопает и на окно показывает. Он, как и я, у окошка сидел. Отдернул я немного штору и офонарел. Смотрю, а из банка два пацана мешок прут! Сами понимаете, что можно ночью из банка в мешке выносить. Я сдуру-то ляпнул: милицию надо звать, а он рассмеялся и говорит, что обойдемся без милиции. А тут белая «десятка» подкатила. Вылез из нее какой-то дядя и зашел в банк, а потом там хлопнул выстрел и заорала сирена. Мужик с мешком выскочил, сел в свою тачку и сквозанул, а Серега записал номер машины, приказал потушить свет и всем идти на склад, потому что там нет окон. Дождались мы утра, и незаметно, по одному расползлись в разные стороны. А на следующий день Серега мне позвонил и сказал, что есть новое дело. Ну, собрались мы втроем, и Наталия Николаевна нам сообщила, что банк ограбил сам управляющий Голубев.
      – Почему она была так уверена?
      – Она специально ходила к нему на прием и опознала в нем того грабителя, что последним подъехал. Тогда Серега предлагает: проучить его надо, но не с помощью милиции, а своими силами. Я согласился, а через день вечером мы взяли его в оборот. Проводили до дома, а там и нахлобучили. Стукнули палкой по темечку, когда он вылазил из своей тачки. Отвезли его в лес, привязали к дереву, и Витек сказал ему, что мы все видели и он должен те деньги полностью отдать нам. Он долго не сознавался, Витек почти два часа его отрабатывал. Но ничего, раскололся потом, а куда бы он делся? У Витька все становятся разговорчивыми и покладистыми.
      – Подонок, а зачем же ты его убил? – на арапа спросил я.
      – Я не убивал! – испуганно воскликнул Желтков и торопливо доложил: – Это все Витек с Сергеем. Говорят, опасно оставлять раненого шакала, может укусить. Накинули ему удавку, перебросили через сук и вдвоем начали тянуть. Долго он в воздухе плясал, все никак повеситься не мог. А потом ничего, затих.
      Бабки он дома хранил, сказал, что они на кухне под подоконной панелью в кирпичном углублении. Ну, мы сразу-то не пошли, подождали, пока все успокоится, когда его похоронят, а потом поутрянке и двинули. Его баба, дура, дверь сразу же открыла, даже не спросила, кто и зачем. Витек ее вырубил, чтоб не мешалась, и на кухню. Мы за ним. Отодрали панель, и точно – не соврал нам начальник, деньги были там. Забрали мы их и хотели уже уходить, а тут Серега опять за свое. Нельзя, говорит, бабу оставлять живой. Закозлит, и нам крышка. Ну тогда Витек пошел и ее транзитом к мужу отправил.
      – Врешь, сначала вы ее изнасиловали, потом пытали утюгом, искали уже другие деньги, и только после этого убили. Так было?
      – Ну так, – нехотя согласился он. – Но только я опять не участвовал. То Серега с Витьком. Они и дворника убили и его собаку, а я просто смотрел.
      – А за что вы замочили Илью Мамедова?
      – Это все они, все им денег было мало. Когда пытали Голубева, то он сначала хотел подставить пацанов. Назвал их имена-фамилии и сказал, что все деньги у них. Ну и немного погодя отловили мы этого Илью и тоже в лес его отвезли. Сначала подобру-поздорову просили отдать деньги, а он упертый, ни в какую. Тогда Витек за него взялся, да только твердым орешком он оказался, не по зубам даже Витьку. Пришлось нам его тоже повесить. Серега сказал, что ничего страшного, бабки мы все равно возьмем. У нас, говорит, в запасе еще один есть, дружок его, он на похоронах обязательно появится, тогда мы его и накроем. Выследили мы его, как положено, да только какой-то хмырь его из-под самого носа увел. Мы гнались за ним, но он от нас ушел. Вот и все.
      – Нет, не все. Где вы спрятали валюту, ту, которую взяли из дома Голубева?
      – Все до копеечки отдали Наталии Николаевне. Она сказала, что про нее нам надо на какое-то время забыть. Больше я ничего не знаю.
      – Знаешь, Володенька, знаешь. Расскажи-ка мне, за что вы до смерти замучили старую учительницу из Белого села, расскажи, как хотели похоронить меня заживо, как заперли в церковном подвале и куда дели церковные ценности.
      – Этого я не знаю, там Серега с Витьком вдвоем шустрили, но, кажется, серебра они так и не нашли. Не знаю, врать не буду.
      Оттащив его назад в кабинет, я вплотную занялся Виктором. Типусом он оказался мрачным и неразговорчивым, отвечал нехотя и односложно. Максу стоило больших усилий побуждать его поддерживать разговор, каждое слово приходилось тянуть из него клещами.
      – Да что там рассказывать, – нехотя волынил он. – Кому от этого легче?
      – Или ты будешь говорить, или я заставлю тебя кричать, – теряя терпение, пообещал Макс и потрогал одну из болевых точек.
      – Да я ж не против, – застонал Витек, – все равно в дерьмо влипли.
      – Вот-вот, а если влипли, то веди себя послушно. Кто первый предложил идею?
      – Ну не я же. Конечно, Серега. У него там в Белом дед начальником работает. Вот он-то все ему и рассказал. Ну про то, что поп золотишко с икон еще в двадцатом годе заныкал. Он просто так рассказал, а Наташка сразу уцепилась. Сама поехала к деду и все в подробностях узнала.
      – Что же она узнала?
      – Про то, что внучка того попа до сих пор в деревне живет.
      – Ну и что же из этого следует?
      – Она придумала тот клад найти. Сама не поехала, а нас послала.
      – Куда она вас послала?
      – Ну к этой старухе, как ее, Крюкова, что ли?
      – Дальше. Говори, Виктор, не заставляй меня нервничать.
      – Приехали мы к ней. Ночью. Потребовали, чтобы она нам все отдала, а она отдавать ничего не захотела. Тогда я сломал ей мизинец. Сама виновата. Сказала бы сразу где, и все было бы хорошо. А она упертой оказалась, вот и поплатилась.
      – И долго ты ее мучил?
      – Нет, около часа, пока все пальцы не сломал. А она все равно говорить не хотела. Тогда я ей костыль закрутил, а он тресть – и лопнул, нога, значит, у нее сломалась. А она все равно не говорит, где ее предок барахло упрятал. Я тогда ее поломанную ногу стал опять крутить, ну тут она глаза закатила и подохла. Серега ругать меня начал, а я что? Виноват, что ли? Ну а потом мы уехали.
      – Зачем приезжали во второй раз?
      – Опять Наташка послала. Она туда ездила и двор ее обсмотрела. Приехала и говорит, что знает, где поп спрятал золотишко-серебришко.
      – И где же, по мнению Наталии, он его спрятал?
      – Сам же знаешь. В той яме за цветником. Мы поздно вечером туда поехали и яму ту раскопали, да только ничего не нашли. А тут, говоришь, ты сам приехал, ну, мы тебя и решили там оставить.
      – Это ты меня ударил?
      – Если бы я, то мы бы здесь не сидели. Серега тебя отоварил, козел, не мог как следует мочкануть, – с тоскливым сожалением заметил Витек. – Теперь из-за него, падлы, срок мотай. Не можешь – не берись, козел! В общем, начальник, ничего мы не нашли.
      – Зачем же вы подались туда в третий раз?
      – Нет, больше мы туда ни ногой.
      – Ты, наверное, плохо помнишь? Сейчас Макс твою память освежит.
      – Не надо, начальник, – мелко затрясся дипломированный убийца. – Я тебе родной мамой клянусь – больше мы туда не совались.
      – Врешь, гад, вы приезжали туда недавно. Влезли в церковь через открытое окно. Увидели, что я нахожусь в подвале, и перекрыли мне кислород, надеясь, что я со временем сдохну там сам.
      – Ошибаешься, начальник, не было такого.
      – Врешь. Кто вам показал подземный ход?
      – Какой ход, о чем ты толкуешь? Не знаю я никакого хода.
      – Знаешь. Тот самый ход, что ведет в церковный подвал и начинается от утеса.
      – Первый раз о нем слышу.
      – Опять заливаешь. Вы проникли в него и, похитив церковные ценности, скрылись. Куда вы их отвезли? Где они находятся в данное время?
      – Ошибаешься, начальник, точно тебе говорю. Нет у нас никаких ценностей.
      – Макс, он никак не может вспомнить, куда подевалось добро. Окажи ему такую пустячную любезность, проясни его память.
      – Начальник, тебе и десять Максов не помогут. Если нет у нас ничего, так откуда же взять? И про твой подземный ход я слышу в первый раз.
      – Ничего, в ментовке ты услышишь во второй и тогда обязательно вспомнишь.
      – Иваныч, а похоже, что он не врет. Если уж раскололся насчет мокрухи и банковских денег, то какой ему смысл молчать о церковном хламе.
      – Этот «хлам», господин Ухов, может стоить в тысячу раз дороже, чем вонючие доллары и марки. И они это прекрасно знают.
      В дальнюю дверь затарабанили громко и нервно и, даже не дав нам времени ее открыть, со вкусом высадили. Группа оперативных работников приступала к операции.
      Одетый в камуфляж тесть был решителен, важен и деловит. Одним из первых заскочив в кабинет, он со смаком съездил Витька по морде и удовлетворенно констатировал:
      – Попались, суки! Кто руководитель банды?
      – Гражданин Ефимов, оставьте помещение и не мешайте работать, – осадил его пыл белесый, словно выгоревший на солнце, капитан, – Если вы понадобитесь, мы вас обязательно пригласим.
      – Ну не сукины ли дети? – сокрушался полковник, когда мы возвращались домой. – Мы же им на блюдечке все преподнесли – и такое отношение! Гражданином назвал! Сука!
      – Не переживайте, товарищ генерал, лучше садитесь за руль, что-то мне совсем поплохело. Наверное, слягу.

* * *

      Через пару дней я оклемался и узнал, что, несмотря на все усилия следователей, проводивших дознание, банда так и не признала факта хищения церковной утвари.

Часть вторая

      Кот лежал на полу. Он чесал за ушами и дергал хвостом. Полковник сидел напротив и тоже выдергивал старческую поросль из ушей. Я был бледный и красивый, только-только оправившийся от болезни. Мы коротали время в комнате, равнодушно ожидая приглашения к завтраку.
      – Хмурое утро! – словами Толстого-младшего заговорил он и, безразлично зевнув, отшвырнул безвинного кота ногой. – Ничего не хочется! Дерьмо!
      – Может, и так, господин генерал, а только с животным так обращаться не положено. Лучше пойдите на кухню и как следует его покормите.
      – Я должен только своей матери, – по-блатному обиделся он, – а твой вшивый кот и его кормежка никак не входят в мои обязанности.
      Прошло около недели после того памятного вечера, проведенного в баре «Ночная фея», когда нам удалось так блестяще обезвредить банду Наталии Николаевны Федько.
      Утро действительно выдалось препоганым. Сквозь матовую пелену тумана визитной карточкой осени едва сочился мелкий промозглый дождь. Надоедливый и мерзкий, казалось, он проникал через стекла и влажной испариной покрывал все тело. Внутри же, под сердцем, поселилась тоскливая хандра и серое уныние. Звонок в дверь, что раздался в тот самый момент, когда мы готовились к приему пищи, нисколько нашу меланхолию не нарушил.
      – Кому это мы понадобились в воскресный день? – брезгливо оттопырив губу, спросил Ефимов и сам же ответил: – Только идиоту может взбрести в голову выйти на улицу в такую дрянную погоду и в такой ранний час. Иди открой!
      – Не пойду, – лениво возразил я. – Вдруг это не ко мне.
      – Я тоже в такое время никого не жду.
      – Значит, к Милке, – внимательно выслушав третий звонок, вслух подумал полковник, а после четвертого мудро добавил: – Вот пусть она идет и отворяет.
      – Не возражаю, – полностью разделил я его мнение.
      – Вы что там, оглохли? – не зная о нашем единодушном заговоре, заорала она, раздраженно гремя посудой. – Сидите там трутни трутнями!
      – Пойди, доченька, открой, это, вероятно, к тебе, – высказал предположение полковник. – Мы с Костей страшно заняты.
      – Нет, это к вам! – уже через минуту заходя в комнату, доложила она. – А точнее, к Константину Ивановичу Гончарову.
      – Кого еще черти принесли? – нисколько не страшась быть услышанным, бесцеремонно спросил я. – По воскресным дням я не принимаю. Так и скажи ему.
      – Не ему, а ей, тебя спрашивает довольно миловидная дама.
      – А меня она не спрашивает? – забеспокоился тесть и, по-гусарски ухмыльнувшись, напутствовал: – Ты, Костя, коли сам не справишься – зови на подмогу.
      Миловидная дама высокого роста стояла в передней и никакого неудобства от нашего диалога не испытывала. Брюнетка с молочно-белой кожей и правильными чертами лица, она имела за плечами не больше двадцати пяти лет, но распутные синие глаза и яркие порочные губы говорили о том, что в жизни она познала много удивительного и интересного. Одета она была в брючный классический костюм бежевого цвета и белую блузку. Миниатюрная черная сумочка через плечо и такие же черные туфли завершали ее наряд. В руках визитерша держала сложенный мокрый зонтик, с которого на палас беспардонно стекала вода.
      – Вы Константин Иванович? – в упор спросила она.
      – Да. А вы кто? – в тон ей вопросом на вопрос ответил я.
      – Лютова, Светлана Сергеевна Лютова.
      – И что же в такое ненастье привело ко мне госпожу Лютову?
      – В ненастье выгнало несчастье. Но может быть, вы пригласите меня войти? В двух словах всего не объяснить. Разговор предстоит долгий.
      – А почему вы думаете, что я вообще собираюсь с вами разговаривать?
      – Насколько я знаю, вы всегда беретесь за дела такого плана. По крайней мере, так мне вас рекомендовали. А кроме того, вы сами косвенно, а может быть, и напрямую в эту историю замешаны, и я подумала, что вас она заинтересует больше, чем кого бы то ни было. Вы позволите мне пройти?
      – Не раньше, чем вы скажете, кто вам меня рекомендовал, – неодобрительно глядя на мокрый зонтик, поставил я ультиматум, – и какую историю вы имеете в виду.
      – История с Белой церковью, а рекомендовал мне вас Борис Андреевич Кротов. Надеюсь, вы помните это имя? Лет шесть тому назад вы здорово ему помогли.
      – Откуда вы знаете, что я имел отношение к Белой церкви?
      – Имя бабы Любы вам что-нибудь говорит?
      – Говорит, но какая взаимосвязь может быть между Кротовым и бабой Любой?
      – А никакой связи и нет. Просто Боря, узнав про мою проблему, посоветовал обратиться к вам, к Константину Ивановичу Гончарову, но это же имя я слышала и раньше из уст бабы Любы. Мне не стоило большого труда, чтобы сопоставить эти два обстоятельства и прийти к определенному выводу.
      – Логично, вы невероятно умны, – пробурчал я, открывая дверь ефимовского кабинета. – Проходите, только разувайтесь, у нас по-простому. Да оставьте свой отвратительный зонтик здесь, или после нашей аудиенции я заставлю вас мыть полы.
      – Однако!
      Выстрелив в меня синью надменных глаз, она величаво проплыла в кабинет, а я, распорядившись насчет кофе, предложил и тестю выслушать госпожу Лютову.
      – Прежде чем вы расскажете о причине своего визита к нам, я бы хотел узнать о вас как можно больше, – располагаясь напротив, начал я. – Мне интересно, кто вы такая, чем занимаетесь и так далее.
      – Как я уже вам сообщила, я Лютова Светлана Сергеевна, руководитель благотворительного фонда «Благовест» при музее Белой церкви. Я бы хотела поговорить с вами о пропавшем церковном серебре.
      – Я уже догадался. Но об этом позже, а пока вернемся к нашим вопросам. На какие такие нужды вы собираете деньги?
      – Мне кажется, к делу это не относится, – сразу же поскучнела Лютова.
      – Позвольте уж мне решать, что относится, а что не относится. Не забывайте: не я к вам пришел, а вы явились ко мне.
      – Ну хорошо, – что-то просчитав, согласилась она. – Пусть будет по-вашему. Деньги нами собираются как на реставрацию самого музея-церкви, так и на открытие монастыря и школы русских богатырей «Витязь» при нем.
      – Довольно странный альянс, вам не кажется?
      – Нет, не кажется, средства нам требуются для приобретения учебных принадлежностей и спортивного инвентаря. Это что касается школы «Витязь». Монастырю же нужна хотя бы самая необходимая мебель и оборудование: верстаки, станки, столярный и слесарный инструмент. Теперь вам понятно?
      – Понятно, вы хотите наладить производство и под эгидой церкви открыть маленький филиал ВАЗа. Недурственно! Я правильно понимаю ситуацию?
      – Неправильно, потому как там мы планируем открыть производственные мастерские, где бы послушники могли изготавливать на продажу различную церковную утварь и атрибутику и тем самым зарабатывать себе на хлеб насущный.
      – Похвально, но кто же согласится быть тем самым послушником и за бесплатно на вас горбатиться? Дураков теперь нет.
      – Ошибаетесь! – не подумав, ответила она, но, поняв циничность оговорки, тут же поправилась: – Как вы можете! Стыдно говорить так. Миряне, разуверившись в светской жизни, сами потянулись к нам, чтобы в стенах монастыря очиститься и приобщиться к Богу. Не успели мы дать объявление, как нашему иеромонаху Феодору и отцу Никодиму начали поступать бесчисленные звонки и даже телеграммы с просьбой принять их в монашеское братство.
      – И сколько такой послушник должен заплатить, чтобы стать равноправным членом вашей монастырской общины? – всезнающе ухмыльнулся полковник.
      – Не так много, как вы думаете, – оскорбленная в лучших чувствах, нахмурилась Лютова. – Всего-то сорок долларов.
      – То есть тысячу рублей, или две с половиной пенсии, – въедливо уточнил Ефимов и, довольный собой, поднял указательный палец.
      – Да, это так, – нервно заерзала Светлана Сергеевна, – но пенсионеров мы стараемся не брать.
      – Матушка, ай-ай-ай! – веселился тесть. – Старичкам, значит, что к Господу тянутся, отказываете. Это уж совсем не по-божески и противоречит церковным догмам. Стало быть, и убогоньким вы не внемлете? Нехорошо.
      – Поймите, пока идет становление и нам позарез нужны средства, мы вынуждены так поступать, но в дальнейшем, когда все наладится…
      – А сколько составляет ежемесячный взнос ваших иноков? – продолжал полковник аудиторскую проверку финансовых дел монастыря.
      – Иноки у нас не платят ничего, – гордо ответила Лютова, – а вот послушники пока, я подчеркиваю, пока обязаны ежемесячно, исходя из своих возможностей, вносить посильную лепту. Но уверяю вас, она необременительна и говорить о ней не стоит. Мне кажется, что обо мне вы узнали довольно и нам пора перейти к делу, ради которого я вас потревожила.
      – Возможно, но в итоге я буду вынужден задать вам еще ряд вопросов относительно устройства, быта и устава вашего монастыря, церкви и школы рукопашного боя.
      – О каком рукопашном бое вы говорите? – ужасно удивилась бизнесменша. – Я бы вообще не хотела возвращаться к этому вопросу.
      – Я затрону его только в крайнем случае, если того потребует ваше дело.
      – Хорошо, – собираясь с мыслями, согласилась она. – Как вам, наверное, известно, в Белом селе в двадцать втором году чекистами или работниками НКВД был зверски убит священник Крюков. Перед своей мученической смертью он успел спрятать серебряные и золотые оклады, снятые им с икон.
      – Мне это известно, а вы откуда узнали?
      – Смерть его внучки Марии Андреевны, а точнее будет сказать, ее убийство сразу навело на мысль, что дело тут нечистое, непроста ее пытали. А тут еще разговоры и прозрачные намеки ее односельчан. Вскоре после этого церковь была ограблена. Я пришла туда рано утром и сразу же заметила выставленное в ризнице окошко и спортивную сумку со слесарным инструментом. Это меня удивило и показалось странным, потому как из недавно приобретенных икон ни одна не пропала, равно как оказались нетронутыми все сколько-нибудь ценные культовые аксессуары и принадлежности. То есть все то, что находилось на алтаре и в иконостасе. Тогда я, сама не знаю почему, заглянула в подвал, и на меня вывалились какие-то доски. Это мне показалось и вовсе странным. Отодвинув их, я спустилась вниз и сразу все поняла. В кирпичном полу подвала зияла черная дыра, проделана она было совсем недавно, потому что в воздухе еще ощущалась пыль. Замирая от страха, я спустилась в этот лаз и, освещая себе путь обжигающими пальцы спичками, пошла по нему ни жива ни мертва. Довольно скоро узкий этот проход привел меня в пещеру, и там мне с первого взгляда стало понятно, где несчастный священник укрыл ценности. Негодяи и подонки, они варварски вскрыли хранилище и похитили реликвии прямо у меня из-под носа. Мерзавцы! Я бы их расстреляла на месте без суда и следствия.
      – Ну зачем вы так-то? – смущаясь от двусмысленности своего положения (чья сумка-то?) и протестуя против столь жестокого суждения, возразил я. – Не обязательно тот, кто ломал, тот и взял.
      – Конечно, по-вашему, они разбили пол в подвале просто для того, чтобы полюбоваться подземным ходом. Не смешите. Вот так я воочию убедилась, что тайник действительно имел место. Нужно действовать быстро и оперативно, пока грабители еще не успели сплавить мой клад на сторону.
      «Еще одна сучонка называет церковное добро своим!» – зло подумал я и спросил:
      – А почему вы считаете, что клад принадлежит вам?
      – А кому же еще? – искренне удивилась она. – Мы с мужем являемся собственниками и хранителями церкви, а значит, все то, что находится в ее лоне, принадлежит нам.
      – Никогда бы не поверил, что церковь, пусть даже бездействующую, можно приобрести или приватизировать. Вы выкупили ее в нашей епархии или того больше – в синоде?
      – Какая вам разница, где я оформила документы? Важно то, что они у меня на руках, да к тому же про нее вообще давно забыли. Но вы не волнуйтесь, все будет принадлежать нашему народу, все будет выставлено на музейных стендах…
      – …города Вашингтона и Нью-Йорка! – удачно закончил ее мысль полковник.
      – Неделю тому назад, – не обращая на желчную реплику никакого внимания, продолжала она, – я пришла к бывшей подруге и соседке Марии Андреевны бабе Любе и попросила мне все рассказать.
      – Сомневаюсь, что она с радостью откликнулась на вашу просьбу.
      – Она с благодарностью приняла мой подарок и с удовольствием поведала все то, что знала сама. Я не буду вдаваться в подробности, потому как вы сами их достаточно хорошо знаете.
      – Мы с удовольствием вас выслушали, благодарны за интересные подробности, но что вы от нас хотите? – насмешливо спросил полковник.
      – Как это что? Я хочу предложить вам работу.
      – Какую? Искать ваших ловких жуликов? Это бесполезное и изнуряющее дело.
      – Не говорите так. Скажу вам больше. Я знаю, что неделю назад вы поймали парней, ограбивших банк, и один из них оказался внуком сельского старосты – Крутько, которого вы подозреваете в убийстве Марии Андреевны Крюковой.
      – Завидная осведомленность, – не скрыл удивления я. – И об этом вам тоже доложил Кротов?
      – Нет, просто я в гуще всех криминальных событий.
      – Не оказаться бы вам в их эпицентре.
      – Оставьте ваши нелепые шутки. Все до безобразия просто. Когда баба Люба узнала, что внук Крутько арестован по подозрению в ограблении банка, она тут же вспомнила, кому принадлежал голос одного из субъектов, копавших в огороде яму. Кажется, именно вас они там зарыли? Так вот, голос тот, как утверждает баба Люба, принадлежал крутьковскому выродку, а если так, то нетрудно догадаться, что именно он и похитил достояние церкви. Что вы на это скажете?
      – У вас удивительно проницательный ум и завидная склонность к риску. Не понимаю, зачем я вам нужен? Вы и без меня справитесь со всеми своими проблемами.
      – Это действительно так, но у меня абсолютно нет времени. Нужно работать и добывать деньги. И вообще каждый должен заниматься своим делом.
      – Прекрасная мысль, а главное, свежая и не тривиальная.
      – Я вообще, не примите за хвастовство, мыслю нестандартно и не привыкла отвечать колкостью на колкость. Это вас касается и вашего папочки тоже. Между прочим, с его профундовским басом и жутковатой внешностью он мог бы подрабатывать в нашей церкви певчим или, в крайнем случае, регентом, – нагловато уела она тестя и деловито добавила: – Десять процентов от стоимости найденного клада! Вы принимаете мое предложение?
      – Государство и то платит двадцать пять, – обиженный то ли на «профундо», то ли на размер вознаграждения, прогудел тесть.
      – Уважаемые господа, государство вам давно ничего не платит. И с вашей стороны было бы большой глупостью не принять моего предложения.
      – Нет, так дело не пойдет, – решившись банально надуть эту самодовольную индючиху, наотрез отказался я. – Это что же получается? А если мы клада не найдем, то выйдет, что мы ишачили, а может, и жизнью рисковали бесплатно?
      – Ну почему же бесплатно, какую-то сумму я вам выделю, не такую астрономическую, как вам бы хотелось, но ее будет достаточно, чтобы компенсировать ваши, пусть и бесплодные, труды. Я готова авансировать вам по тысяче рублей. Устраивает?
      – Еще бы! – упреждая полковничий гнев, восторженно воскликнул я. – Отличная сумма, как она может нас не устроить. Мы согласны.
      – Я так и знала. Я рада, что этот вопрос мы с вами уладили и вообще пришли к обоюдному пониманию, а теперь, если в этом есть необходимость, задавайте мне вопросы, только конкретно и по существу.
      – А мы по-другому и не умеем, – располагающе улыбнулся я. – Скажите, часто ли вы появляетесь в Белой церкви?
      – Почти каждый день.
      – Не заметили ли вы возле церкви или в ее окрестностях праздно гуляющего либо просто подозрительного человека? Возможно, что он попадался вам не один раз.
      – Я сама задумывалась над этим, тем более что такой тип действительно попадался мне на глаза, причем трижды.
      – Вы могли бы подробно описать его приметы? – продолжал я валять дурака. – Где, когда и при каких обстоятельствах он вам встречался?
      – Я замечала его после полудня, когда он шлялся вокруг церкви. А что касается его примет, то лучше всего я смогу представить их карандашом на бумаге. Но только не сейчас, потому как нужно сосредоточиться. Набросок его портрета я занесу вам завтра.
      – Кто реставрировал церковь?
      – Почему реставрировал? Ее и посейчас реставрируют послушники.
      – Сколько их и где они живут, где ночуют?
      – На данный период времени их двадцать человек. Живут они пока в арендованном доме, но в самое ближайшее время, как только будет отремонтирован барак, я переведу их в церковный двор.
      – Никогда не слышал, чтобы монашеские кельи называли бараком! – весело и привольно заржал Ефимов. – А трапезная, по-вашему, будет рыгаловкой?
      – Пардон, я неправильно выразилась, – ничуть не смущаясь, поправилась Лютова. – Ну конечно же кельи. Какие еще вопросы?
      – На реставрационных работах занята вся монашеская братия?
      – Нет, что вы, я допускаю туда только самых надежных. Шесть человек под присмотром иеромонаха Феодора, а уж ему я верю, как самой себе. Они спрашивают его благословения даже тогда, когда хотят выпить стакан воды.
      – Хорошенький монастырь! – резюмировал тесть. – А до ветру они у вас не просятся?
      – Не юродствуйте, к нам приходят люди самых различных судеб, часто с вредными привычками, поэтому дисциплина и порядок в монастыре просто необходимы.
      – Это уже не порядок, а палочная муштра.
      – Называйте как угодно. Что вас еще интересует?
      – Ваша школа кулачного боя. Где расположена она?
      – Вы имеете в виду школу русских богатырей «Витязь»? Пока она тоже располагается в арендуемом нами частном секторе, но, как и послушники, в самое ближайшее время наши мальчики перебазируются на церковный двор, где для них уже строятся спортивный зал и классные комнаты.
      – Сколько человек в ней обучается и каков их возрастной ценз?
      – Сегодня школу посещают тридцать мальчиков от десяти до шестнадцати лет.
      – То есть как это посещают? Они что же, ночевать уходят домой?
      – Я неверно выразилась, живут они братством, а ночевать мы их отпускаем только на одну ночь, с субботы на воскресенье.
      – Как говорили раньше, каково их социальное происхождение?
      – Преимущественно это дети обеспеченных и богатых родителей.
      – Конечно! – опять ядовито вклинился тесть. – Откуда же неимущей семье взять бабки на воспитание своего ребенка? И по сколько вы с них дерете?
      – Дедушка, я устала выслушивать ваши бестактные замечания и отвечать на них не намерена. Господин Гончаров, если с вашей стороны вопросов больше нет, то разрешите откланяться.
      – Подождите. – Сам не замечая того, я заинтересовался ее проблемой уже серьезно. – Ваши так называемые мальчики – какие дисциплины, помимо мордобития и религиозных сентенций, они изучают в вашей школе?
      – Мы приучаем их к физическому труду, и лично я обучаю их правилам этикета.
      – Бедные дети! – горестно воскликнул тесть. – Даже страшно подумать, какие уродливые монстры из них получатся!
      – Не обращайте на него внимания, – поспешил я пресечь его остроумие. – Светлана Сергеевна, принимали ли ваши детки участие в строительстве и реставрации храма?
      – Да, конечно. Там они иногда отбывают наказание за непотребное поведение.
      – Что они там делают непосредственно? Какую работу выполняют?
      – Работа там каторжная. Провинившиеся замешивают раствор, таскают кирпичи…
      – Понятно. Что следует понимать под вашей формулировкой «непотребное поведение»?
      – Ну… Шалости… я не знаю…
      – И какого характера эти шалости? – не унимался я.
      – Я бы не хотела выносить сор из избы.
      – Да чего уж там, и так все понятно, – со знанием дела вмешался полковник. – Водочка, травка, героин. Не исключаю и случаев педерастии. Впрочем, у вас ведь женщины-преподаватели тоже работают, а?
      – Это уже слишком! – взвилась Лютова. – Это все ваши гнусные домыслы. Без доказательств вы просто не имеете права так говорить о нашей школе. Похотливый старик, ваши грязные инсинуации я расцениваю как злобный выпад, направленный на подрыв авторитета нашего братства. Господин Гончаров, я больше не могу находиться в этом доме. Если вы согласны на мое предложение, то вот вам моя визитка!
      Сорвавшись с места, оскорбленная учительница этики пулей вылетела в коридор, и по дикому воплю попавшего ей под ноги кота и пушечному выстрелу входной двери я понял, что она сильно на нас обиделась.
      – Алексей Николаевич, а вы были не правы, – грустно заметил я. – Вежливости вам бы подзанять.
      – Да и хрен с ней, потаскуха она монастырская, – шлепнул себя по ляжкам полковник. – А как взвинтилась-то! Видно, я попал не в бровь, а в глаз!
      – Может быть, и так. А только когда вы вернете мне тысячу рублей?
      – Какую тысячу? – насторожился и сразу стал серьезным тесть. – Ты в своем уме?
      – Ту самую тысячу, которую я, видать, не получу от оскорбленной вами дамы.
      – Вы что тут с ней делали?! – просовывая испуганный нос, спросила Милка. – Ужас, она вылетела как пробка из бутылки, отшвырнула меня, покалечила кота и чуть не сломала нам дверь! Я уж подумала, вы ее тут изнасиловали.
      – Ты правильно подумала, твой папаша ее затрахал в переносном смысле этого слова, так как в прямом он уже ничего не может. Он битый час измывался над ней, как последний маньяк и садист. Он убил и изнасиловал ее нравственно.
      – А ты и нравственно не можешь, – огрызнулся Ефимов. – Дочка, пожалуйста, возьми у меня в шкатулке последнюю тысячу и отдай ее этому хмырю.
      – А из моего тайника достань остатки коньяка и отдай этому злобному сквернослову. У него явный и ярко выраженный похмельный психоз. Может быть, коньяк пойдет на пользу и он хоть немного образумится.
      – С вами все ясно. Разбирайтесь со своими трудностями сами. Живите как можете, щи в печи, голова на плечи, а меня не ждите до полуночи. Я ушла к подруге.
      – Нечего шляться так поздно! – крикнул ей в догонку тесть. – Что за моду взяла? В полночь домой являться! Совсем распустилась!
      – Воспитание! Вся в папашу своего, ни дна ему ни покрышки! – добавил я.
      – Помолчи, пойдем на кухню, жрать охота. Так что ты там про коньяк говорил? – раскладывая по тарелкам харч, ненароком напомнил он.
      Долго не сопротивляясь, я достал из заначки почитаемый им напиток и, не давая ему перекреститься, перешел к делу:
      – Алексей Николаевич, если признаться, у меня эта история с окладами уже неделю из головы не идет. С того самого вечера, когда мы повязали тех ублюдков и они раскололись, я только и думаю о том, кто же оприходовал церковную сокровищницу.
      – Глотни как следует, наплюй и позабудь, а то не ровен час – рехнешься, – сочувственно посоветовал полковник и на личном примере показал, как это делается. – А ведь я и сам частенько над этим мозгую, – любовно подцепив сопливый гриб, признался он. – Хотя, казалось бы, на хрен мне это надо. Странная история.
      – Странная история, – согласился я, – со странными переплетениями бандитских дорожек. Чтобы распутать клубок, нужно найти кончик нити и за него потянуть. А у нас не получилось. Нашли мы этот кончик, и даже не один, а целых три! Честно тянули за каждый, накрыли две банды и Голубева в придачу, а клубок тот все не кончается, словно змеиный он.
      – Пофилософствуй, пофилософствуй, потяни себя за кончик! – гоготнул тесть и опростал вторую рюмку. – Ты поразмышляй еще немного, и тебе вообще ничего не достанется, – кивнул он на бутылку.
      – Попробую. Начнем с того, что четко обозначим круг знакомых нам лиц, кто к этому богатству тянулся и тянется по сей день. Во-первых, это банда Наталии Федько, которую, дай бог, мы не увидим еще долго. О том, что они к нему тянулись, я знаю не по рассказам, а прочувствовал собственной шкурой. Но вопрос с ними остается открытым. Мы не можем с гарантией утверждать, что добиться своего преступного замысла им не удалось. Вполне возможно, что на завершающей стадии операции, не доверяя своим кретинам, Наталья действовала одна. Но девушка, как говорят зеки, во время следствия и суда пошла в полный отказ. Это один из вариантов, который, к сожалению, ничуть не проливает свет на темную комнату с черными кошками.
      Вариант второй. Сестра Марии Андреевны, парижская гранд-б… госпожа Рафалович и ее несравненный муж. Она ужасно хотела заполучить реликвии своего дедушки и даже примчалась к нам из самого Парижу! Не скрывая своей неуемной любви к старинному русскому серебру, она своими гнусными планами поделилась со мной и попросила помощи в разрешении столь деликатного вопроса. Мною ей было отказано, но это вовсе не означает, что она послушно взялась за ум и подавила в себе дурные наклонности. Скорее наоборот, не получив в моем лице надежного помощника, она находит себе другого типа вроде меня, только с еще более заниженным моральным уровнем. Это то, что мы знаем и можем утверждать наверняка. Дальше – хуже, мы даже близко не можем предположить себе, а нашел ли энтузиаст-два искомое серебро… А вы проглот, папаша, имейте совесть! – отбирая остатки коньяка, возмутился я. – Да, для нас это полная загадка или черная кошка номер два.
      – Вот и считай своих кошек, а мне плесни еще немного, не то я пойду спать и ты лишишься молчаливого и благодарного слушателя. Тебе пить нельзя: ты думаешь!
      – Имейте терпение. Переходим к кошке номер три. Как таковая, она просматривается плохо и пока существует чисто умозрительно. Мокрых дел мастер Витек как-то на досуге не в меру разболтался и поведал мне и Максу (Ухову прежде всего поведал) одну замечательно интересную деталь. Оказывается, молодой Крутько впервые услышал о наличии клада от своего дедули Александра Трофимовича Крутько. При этом преподнес он историю весьма достоверно и с какими-то подробностями, известными только ему одному, потому как прагматичная Наталия Федько тут же рьяно взялась за поиск. Но разговор сейчас не о ней. Почему мы думаем, что дед Крутько своей бесценной информацией поделился только с ней? Где гарантия, что он ее не выболтал кому-нибудь еще? Господин генерал, вы улавливаете мою мысль о третьей кошке?
      – Улавливаю, и что дальше? Или на этом твои варианты исчерпаны?
      – К сожалению, нет. Существуют еще четвертый и пятый вариант, но оба они тупиковые и к разгадке нашей шарады нас не приблизят. Сущность четвертой кошки состоит в том, что никакого клада не было вообще, а если и был, то давно по миру развезли. Пятый же вариант предполагает то, что на подземный ход со стороны утеса наткнулся случайный, любопытствующий спелеолог и не мудрствуя лукаво те реликвии приголубил.
      – Дурак ты, Костя, хоть и трезвый! – довольный своей меткой фразой, от брюха заржал Ефимов. – Такие глупости говоришь, что мне за свою дочь обидно.
      – Не вижу повода для смеха, а тем более для нанесения оскорбления словом.
      – Ну поставь себя на место того спелеолога. Что получается? Ты находишь в земле дыру, лезешь в нее кротом, черт знает сколько ползешь по тому ходу и в конце концов находишь свои цацки. И что ты делаешь дальше? Ты вместо того, чтобы знакомой дорогой вернуться назад, начинаешь долбить своды церковного подвала, совершенно не представляя, куда в итоге попадешь. Так что твоя пятая кошка просто-напросто жидко обгадилась, впрочем, как и ты сам! – торжественно закончил тесть и, нагло вылакав остатки, добавил: – Костя, не сочти за оскорбление, но ты форменный идиот!
      – Благодарю вас, мне об этом уже говорили.
      – Добрые слова не вредно выслушивать неоднократно. Кстати сказать, четвертая твоя кошка права на жизнь тоже не имеет.
      – Это еще почему?
      – Да потому, что ты сам обнаружил замурованный люк и следы того, что на стеллажных полках совсем недавно что-то находилось. Короче говоря, с тебя причитается.
      – Перебьетесь, дорогой Алексей Николаевич.
      – Недобрый ты, Константин, и поэтому я задам тебе каверзный вопрос, который ты пропустил в своих рассуждениях. Скажи-ка мне, какая из трех оставшихся кошек, дай бог ей здоровья, могла запереть тебя в церковном подвале?
      – Любая, – не задумываясь ответил я.
      – Сомневаюсь. Федьковские головорезы вряд ли стали бы с тобой церемониться, двинули бы по башке – и баста. А с тобой обошлись тихо и лояльно, просто решили законсервировать до лучших времен, до того, как ты сдохнешь от голода. И при этом, заметь, они даже не стали с тобой общаться. Почему? О чем это говорит?
      – Об их слабоумии.
      – Это говорит о твоем слабоумии, кладоискатель! Так сделать они могли по двум причинам. Во-первых, не хотели, чтобы ты слышал их голос, а это позволяет нам предположить, что действовали знакомые тебе людишки. Во-вторых, так орудовать мог очень робкий человек, которого на такое грязное дело толкнул, скажем, испуг. Возможно, это была женщина. И еще учти, что дверь не подперли колом, а аккуратно закрыли на ключ. Подумай, у кого он мог быть. Ну а теперь запрягай в эти обстоятельства любую из двух оставшихся кошек и скачи вперед, а мне принеси коньяк.* * *
      Вечером я позвонил Лютовой домой и, извинившись за непристойное поведение тестя, осведомился об обещанном портрете подозрительного субъекта.
      – Он уже готов, – довольно сухо ответила она, – даже в четырех экземплярах, а на вашего дедулю я не обижаюсь, можете так ему и передать.
      – Благодарю вас, я непременно так и сделаю. Когда я могу забрать портреты?
      – Хоть сейчас.
      – Сегодня уже поздно, а вот завтра я бы хотел с вами встретиться у Белой церкви часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время и место?
      – Время устраивает, но, Константин Иванович, зачем нам тащиться в такую даль? – удивилась она. – Все вопросы можем решить и в черте города.
      – Мне нужно еще раз осмотреть церковь.
      – Еще раз? А вы что, ее уже осматривали?
      – Только снаружи, – проклиная себя за излишнюю болтливость, поправился я. – А теперь бы мне хотелось все основательно и не торопясь осмотреть внутри.
      – Хорошо, в одиннадцать часов я вас буду ждать. До встречи.
      – Погодите, вы что-то говорили насчет спортивной сумки, которую второпях забыл взломщик. Мне хотелось бы ее осмотреть. Она еще при вас?
      – Да, она так и осталась в ризнице.
      – А вы что – даже милицию не вызывали?
      – Нет, а зачем мне лишние разговоры? Именно поэтому я к вам и обратилась. Мне кажется, что я не ошиблась и у вас появились какие-то соображения?
      – Я польщен. Есть кое-что, но пока говорить об этом рано. До завтра.
      К церкви, уже ставшей мне родной и близкой, я подъехал без четверти одиннадцать, но там, рядом со стареньким автобусом, уже стояла ее белоснежная «десятка» с тонированными стеклами и прочими дешевыми выкрутасами.
      В отличие от прошлых моих посещений, сегодня работа здесь шла полным ходом. Иноки смиренные трудились, аки мураши. За те десять дней, что меня не было, двор, куда я загнал машину, преобразился. Кельи-барак стал неузнаваем, заново оштукатуренный битым бутылочным стеклом, он сиял в солнечных лучах пасхальным яичком. А спорткомплекс с классными комнатами для витязей уже находился на последней стадии кладки стен, и скоро на нем должна была появиться крыша.
      Нет, определенно, этой стервочке не этику преподавать, а на стройке прорабом вкалывать. Несколько минут, не выходя из машины, я с интересом наблюдал, как старательные пацанчики тащат непомерно тяжелые носилки и как боязливо косятся на стоящую в дверях Лютову. На лесах, куда они забрались до половины, жидкие ручки носилок лопнули и красный кирпич детскими кубиками посыпался вниз. Пацаны ошалело смотрели то на дело рук своих, то на неподвижно стоящую, бесстрастную Светлану.
      – Отец Никодим, – негромко, через губу подозвала она толстопузого попа или как он там у них называется, – этих двоих накажи розгами. А, Константин Иванович, не ждала вас так рано, – заметив меня, поспешила она к машине. – Прошу вас, пройдемте внутрь. Здесь ужасная пыль и дурные запахи. Отец Никодим, я передумала, оставь отроков, скажи, что Бог им их прегрешение простил. И вот что: на сегодня, я думаю, достаточно, езжайте обедать, а остаток дня проведете в мастерских.
      – Как вам угодно, матушка, – послушно ответил поп.
      – Добры вы к ним безмерно, – ехидно заметил я.
      – Мне тоже так кажется, – усмехнувшись, ответила она. – Пойдемте.
      Через дворовые ворота мы прошли в церковь. Здесь тоже кипела работа. Все стены храма уже были расписаны фресками, и теперь усердные богомазы корпели над потолочными сюжетами. Три бородатых мужика, лежа на спинах, с длинноногих козел прямо у меня на глазах творили чудо – серый обшарпанный свод мановением их кистей оживал, превращаясь из мрачного и угрюмого в нечто радостное и светлое.
      – Нравится? – как-то насмешливо спросила распорядительница фонда.
      – Нравится, – лаконично отозвался я. – А вам разве нет?
      – Да так, в пределах средней паршивости. Мазилы второсортные, а хорошие художники дорого просят. Алексеюшка! – негромко окликнула она богомазов. – Где вы там?
      – Ась? Здесь мы, Светлана Сергеевна, – отозвалась всклокоченная волосатая голова, свесившаяся вниз. – Что-то не так?
      – Пойдет. Спускайтесь, на сегодня все, ступайте с богом.
      – Вы сама доброта, совсем их разбалуете.
      – В то время как вы осматриваете церковь, им незачем здесь находиться. Пойдемте в ризницу, а то здесь краской пахнет, не переношу!
      В ризнице все, за исключением застекленного окна, оставалось таким, каким было в день моего тайного визита. Озираясь по сторонам, я с любопытством первооткрывателя осматривал помещение и вещи, находящиеся там.
      – Константин Иванович, очнитесь, – протягивая мне несколько листов стандартной бумаги, развеселилась Светлана. – Вот портреты, кажется, получилось сносно. Я смогла уловить в нем главное – его характер, а это удается не часто. Посмотрите.
      С плотного белого листа на меня пронзительно и настороженно смотрел тридцатилетний дядя. Острые черные глаза хищными зверьками притаились по обе стороны тонкого горбатого носа, крылья которого резко расширялись у основания. Впалые щеки рельефно вырисовывали выпирающие скулы, а подбородок как-то терялся под непомерно губастым ртом. Высокий его лоб не могла скрыть даже летняя шапочка с козырьком. Что и говорить, художником Светлана оказалась отменным, это я понял, когда посмотрел на остальные варианты. Под каким бы углом я ни разглядывал этого типуса, всегда он смотрел на меня вроде бы безразлично, иногда с ухмылкой, но с одинаковой внутренней настороженностью, одинаковой скрытой энергией, готовой взорваться в любой момент. Он был острый и мгновенный, как укол шпаги, как удар скорпиона, и честное слово – мне не хотелось, чтобы мы оказались врагами.
      – Ну и как вам мое творчество? – любуясь моей реакцией, спросила Лютова. – Не правда ли, запоминающийся тип? Я бы не отказалась очутиться с ним в постели.
      – Колоритная личность, – более сдержанно и скромно выразился я. – Простите меня за нескромный вопрос: а вы не пробовали с ним заговорить?
      – Пробовала, я так и спросила: какого, мол, черта ты здесь шляешься? Но ответить мне он даже не удосужился, посмотрел на меня, как на кучку дерьма, и подался восвояси.
      – Ладно, – сворачивая рисунки, закрыл я тему. – Теперь займемся подвалом. Где расположена дверь, ведущая в него?
      – Так вот же, прямо перед вами.
      – Солидная дверца, – с уважением потрогал я знакомое дерево. – Никак, дубовая?
      – А черт ее знает, но, наверное, крепкая.
      – Что и говорить, – поцокал я языком, – умели раньше строить. Светлана Сергеевна, когда вы ее открывали, торчал ли из скважины ключ?
      – Нет, да и с какой стати ему торчать? Они сделали свое дело, разобрали потайную кладку, похитили мое добро и спокойно удалились, не забыв закрыть дверь на ключ. Не понимаю только, зачем они оставили сумку с инструментами?
      – Ну, на этот вопрос может быть, как минимум, два ответа. Во-первых, просто позабыли второпях, а во-вторых, они могли быть настолько тяжело загружены, что лишнюю ношу нести были не в состоянии.
      – Боже мой, неужели там было так много?! Мерзавцы!
      – Да, плохие люди. Но давайте посмотрим эту самую сумку, наверняка там окажется что-то любопытное.
      Десять минут перед лицом Светланы я с удивленными возгласами ковырялся в своем барахле, негодуя на изворотливость грабителей и восхищаясь хитромудростью их инструмента. А потом, достав запасной фонарик, предложил ей отомкнуть дверь и сопроводить меня в подвал. Не скажу, чтоб очень охотно, но она согласилась.
      – Только смотрите, без глупостей, – строго предупредила она, спускаясь следом. – Не забывайтесь, все-таки мы в церкви.
      – Господи, о чем это вы? – спрыгивая с последней крутой ступеньки, галантно протянул я ей руку. – Я и думать ни о чем таком не думал, а вы вот заставили. Так что можно считать, что инициатива исходит от вас. А вообще-то не волнуйтесь, пыльный церковный подвал – не лучшее место для любовных утех. Что такое?! – невольно воскликнул я, когда увидел, что вековая пыль подвала, равно как и бочоночные доски исчезли. – Вы здесь прибирались?
      – Конечно, терпеть не могу беспорядка в любых его проявлениях. Я заставила нашего глухонемого послушника, и он все здесь почистил. Но почему вы об этом спросили? – в свою очередь удивилась она и после некоторой паузы осторожно добавила: – У меня создается такое впечатление, что вы здесь уже однажды бывали.
      – Вы удивительно прозорливы, – глядя в открытую пасть подземелья, натянуто засмеялся я. – А кто же, по-вашему, вскрыл пол подвала, вытащил древние иконы? Конечно же Константин Иванович Гончаров! Только вот ума не приложу, как мне ими распорядиться, да так, чтоб было и выгодно, и безопасно. И вообще, зачем я согласился на просьбу мадам Лютовой – содействовать в поисках того антиквариата, который уже давно лежит в моем фамильном склепе?
      – Для того чтобы отвести глаза и снять с себя подозрения.
      – А разве вы меня подозревали, мадам?
      – Ладно, перестаньте паясничать и полезайте. – Зябко передернувшись, она нервно хохотнула. – Поскорее там все осмотрите и мигом возвращайтесь назад, а то мне что-то не по себе вдруг сделалось. Озноб какой-то непонятный! Полезайте!
      – Э, милая, да ты, никак, за дурака меня держишь! – стоялым жеребцом заржал я. – Нет, дорогуша, так у нас дело не пойдет. Один в эту дырку я не полезу! Только с тобою вместе, причем вас, как даму, пропускаю вперед.
      – Вы в своем уме?
      – Не только в своем, но и в трезвом. Только после вас!
      – Я туда не полезу, – брезгливо показывая пальцем на ниспадающие ступени, решительно заявила она и отступила на шаг.
      – Тогда я начинаю думать, что вы затеяли какую-то игру, которая может плохо для вас кончиться. Теперь мне понятно, зачем вы отпустили свою неразумную паству.
      – Не говорите глупости. Мне в самом деле стало не по себе. Зачем я вам там?
      – Кто-то должен держать фонарик, пока я буду производить осмотр, – зыбко аргументировал я свое требование.
      – А вы, оказывается, банальный трусишка. Борис мне говорил о вас совсем другое. Ладно, пошли, бесстрашный сыщик Гончаров.
      Подвернув брючины и отобрав у меня фонарик, она отважно пошла вниз.
      – Стареем, – пробурчал я, не так решительно спускаясь следом.
      В корявом известняковом коридоре идти вторым необыкновенно трудно. Ни черта не видно, потому как свет загораживает ее спина и передвигаться приходится на ощупь. Спотыкаясь на неровностях, я то и дело натыкался то на заскорузлые стены, то на ее крепкую и аппетитную задницу, что было куда как приятнее. И пахло от нее волнующе, хорошими духами и полынью, а может, наоборот, но почему-то вскоре мои запинания и натыкания заметно участились, и этого факта не заметить она не могла.
      – Господин Гончаров! – Вдруг резко обернувшись, она ослепила меня фонарем. – Теперь и мне понятно, зачем вы затащили меня в эту сусликову нору. По морде я вас бить не буду, но пятиминутный болевой шок обещаю.
      – А? Что такое? В чем дело? – закрываясь от света, залепетал я младенцем. – Что-то не так?
      – Все так! – продолжая путь, ответила она.
      – Тогда в чем же дело? – разыграл я недоумение, но спотыкаться стал аккуратней.
      Идти после этого стало скучно и неинтересно, тем более что ничего нового в той карстовой пещере я увидеть не ожидал. Просто детально и обстоятельно все обнюхаю, а мне такая работа не нравилась никогда.
      – Что-то вы, господин Гончаров, приуныли, – насмешливо и всепонимаюше заговорила стервочка. – Не печальтесь, уже скоро придем, я эту загогулину в стене хорошо помню, весь локоть об нее ссадила. Совсем немного осталось.
      В устье пещерки я остановил Светлану, дал ряд ценных указаний и, предупредив, что излишняя суетливость может только испортить наше дело, первым зашел в карстовую камеру. Она же, оставшись за сталактитовой ширмой, послушно следила за мной и моими передвижениями. Ничего нового, понятное дело, я не заметил, только немного не так стояли ящики и коробки, но это, скорее всего, результат ее обыска.
      – Госпожа Лютова, – на всякий случай спросил я, – ты, мать, ящики двигала?
      – Кажется, двигала, ну да, двигала, я думала, что там хоть что-то осталось.
      – Все ясно, покури пока.
      – Но я же должна вам светить.
      – Как видишь, я прекрасно обхожусь без тебя, – принимаясь за дело, отрезал я.
      – Значит, вы просто меня обманывали! Или, может быть, мечтали изнасиловать?
      – Отстань! – миролюбиво предложил я, опускаясь на четвереньки, что на остро-корявом полу пещеры делать крайне неприятно. – Ты же видишь, я занят. А насилует тебя пусть пузатый Никодим. Или ты его.
      – Вы забываетесь! Почему вы ко мне обращаетесь на «ты»?
      – Большего ты не заслужила, – фыркнул я, протискиваясь под нижнюю полку стеллажа, туда, куда не успел заглянуть в прошлый раз. – Помолчи и не мешай.
      Серебряный кубок объемом в пивную кружку я заметил сразу. Он сиротливо лежал на боку и ждал меня. Конечно же грабители в спешке его обронили и не заметили потери.
      – Что там? – словно унюхав мою находку, забеспокоилась Светлана. – Почему вы замолчали? Вы что-то нашли?
      – От дохлой крысы хвост. Могу дать поносить, – схамил я, чтобы выиграть время и правильно оценить ситуацию.
      Стоит ли говорить ей о находке, которую она сразу же присвоит и которая в дальнейшем мне может очень пригодиться для идентификации? Или лучше промолчать? Поднявшись с колен, я молча протянул ей кубок.
      – Что это? – не сразу заметив через патину истинную ценность находки, недоумевающе спросила она и вдруг захлебнулась восторгом: – Ступа? Боже мой! Неужели! Константин Иванович, вы же гений, вы король сыска. Я безумно счастлива и прощаю вам все ваше хамство. Ищите дальше.
      – Вот как? – усмехнулся я ее непосредственности. – И чем же вы намерены одарить меня за следующую находку?
      – Я прощу хамство вашего отца. Ищите же.
      – Однако же, невелико вознаграждение, – буркнул я, вновь опускаясь на карачки. Но на этот раз мне повезло меньше, и тесть остался непрощенным.
      Я ползал по этой карстовой пустоте еще с полчаса, но ничего, кроме сбитых коленей и подранных ладоней, это мне не принесло. Мы уже поговаривали о возвращении, когда я наткнулся на удивительный предмет и даже два, которые на стервочку никакого впечатления не произвели, зато меня заставили взвизгнуть от радости. Как я мог не заметить их раньше – уму непостижимо. Чуть припорошенные известковой щебенкой, они покоились в неглубокой ямке под сталактитовыми наростами.
      – Ну и что? – равнодушно рассматривая стамеску, безразлично отреагировала Светлана. – Я вам таких десяток куплю. Вы иконные оклады ищите.
      – Нет, Светик, такой стамески, равно как и этого прекрасного свечного огарка с осколками разбитого подсвечника, ты мне нигде не купишь.
      – Это точно, такое барахло никто и продавать-то не станет.
      Назад мы возвращались в настроении приподнятом и праздничном. Она радовалась ценной добыче, а я – покореженной стамеске и еще тому неопровержимому факту, что клад действительно существовал и я имел счастье в этом убедиться. Теперь, когда получены такие веские доказательства, за дело можно было браться всерьез. Правда, я еще не знал, кто его умыкнул и где теперь его искать, но это чепуха. Тем более в моих руках орудие труда, с помощью которого кладоискатели, вероятнее всего, потрошили ящики, а может быть, и разбирали кладку. Что же касается осколков стекла и стеаринового огарка, то тут мне вообще повезло. На них вполне могут сохраниться отпечатки пальцев, и тогда можно считать, что преступники у меня в кармане.
      Выбираясь наверх в подвал, я был неприятно удивлен полной темнотой, царившей там. Это обстоятельство Светлану удивило тоже.
      – Что за фокусы? – растерянно спросила она равнодушную тишину подвала. – Делать кому-то нечего, ну сейчас я им устрою, евнухи долгополые!
      – Монахи тут ни при чем, – устало остановил я ее брань. – Ты ведь сама их выпроводила. Нет, Светик, похоже, что ситуация гораздо хуже, нежели ты думаешь. Нас заперли, радость моя, и заперли сознательно!
      – Кто нас мог запереть, если ключ у меня? Не знаю почему, но я взяла его с собой. Сейчас мы отсюда выйдем, и я тому шутнику оторву голову, – карабкаясь к двери, шипела она. – Он у меня надолго забудет свои шутки!
      – Попробуй, но я очень сомневаюсь. – Не желая попусту тратить слова, я безразлично уселся на первой ступеньке, предоставив ей полную свободу действий.
      – Что за чертовщина? – после продолжительной возни недоуменно воскликнула она. – Ничего не понимаю. Константин Иванович, ключ не вставляется, я его маму…
      – Перестань сквернословить в храме, – вполне серьезно одернул я. – А ключ не вставляется потому, что кто-то не хочет, чтобы мы отсюда вышли.
      – Да я им головы поотшибаю! Они у меня…
      Исступленно накинувшись на дверь, она злобно застучала по ней кулачками. Примерно с таким же успехом в оконное стекло бьется муха.
      – Оставь это. Сядь и успокойся, – как можно уверенней приказал я. – Истерика еще никого до добра не доводила.
      – Что же теперь нам делать? – спросила она сквозь слезы и вдруг заревела взахлеб, по-бабьи: – Ма-а-а-ма-а-а!
      – А я-то думал, что ты действительно девка с самообладанием, а ты просто курица нетоптаная, – хамил я, с удовольствием наблюдая, насколько бессильна и жалка хозяйка «новой жизни» перед примитивной закрытой дверью. – Заткнись и перестань мотать сопли на шею, а то ненароком можно удавиться.
      – Чего вы сидите? – обретая некоторое душевное равновесие, повысила она голос. – А еще мужчиной называетесь! Идите и открывайте!
      – Идите и ищите, ищите и обрящете, – блеснул я эрудицией. – А сама ты что-нибудь можешь? Или, кроме как сечь пацанчиков, ничего не умеешь?
      – Я их не секу. Их Никодим сечет, – шлепаясь рядом, огрызнулась она.
      – Даже этого ты не умеешь, пропащая твоя душа. Если, бог даст, нам удастся выбраться отсюда живыми, то я обязательно попрошу пузатого Никодима обучить тебя этому заплечному мастерству, причем на тебе самой.
      – То есть как это – не удастся выбраться живыми?! Все шутите, Константин Иванович, а мне совсем не до шуток, теперь нам до завтра, до утра, сидеть здесь придется, пока послушники приедут.
      – Ну и что с того, что они приедут? – азартно накалял я атмосферу. – Глупая твоя башка, как они узнают, что мы здесь? Телефона у нас нет.
      – Нет, в машине, дура, оставила. Да он все равно отсюда не достает. Все один к одному, – досадливо сплюнула она. – Ну ничего, они машину увидят и сами все поймут. Не дураки. А мы кричать будем.
      – Они-то не дураки, – вздохнув, согласился я, – только вот кричи не кричи, а через такую толщу нас не услышат, а машину твою они завтра вряд ли найдут. Нас потому и прикрыли, чтоб твою тачку угнать спокойно и без риска, а к завтрашнему утру на ней будет значиться уже другой номер.
      – Господи, а ведь точно, так оно и есть! Я и ключи в замке зажигания оставила, – скорбно вспомнила она, но тут же оживилась: – А тогда и вашу машину они тоже угонят! Что же делать? Придумайте что-нибудь.
      – А что тут придумаешь, – невольно тревожась за свою собственность, обреченно вздохнул я. – Помирать будем. Вот если бы ты не выбросила те бочоночные доски, что упали на тебя в прошлый раз, то мы могли бы поджечь дверь и выбраться живыми. Так-то! Остается нам лечь да помереть.
      Упав ничком, она завыла протяжно и тоскливо. Кажется, своего я добился, удовлетворение получил. Унизил леди до самой задницы, и эту комедию пора было кончать.
      – Эй ты, птица щипаная, хорош натирать полы соплями, вставай и пойдем отсюда.
      – Куда?
      – На свежий воздух.
      – А как вы выломаете дверь?
      – Мы выйдем через задний ход, как это делали обитатели церкви сто лет назад.
      – Как?
      – Если есть подземный ход, по которому мы гуляли, то должен быть и выход.
      – Нет там больше выхода.
      – То есть как?! – теперь уже удивился я.
      – А вот так! Взорвала я его неделю назад.
      – Как взорвала? Ты в своем уме?
      – А вот так и взорвала, потому что дура. Побоялась, что кто-то может проникнуть в подвал. Купила у одного кретина взрывное устройство с часовым механизмом и ночью разворотила к чертовой матери весь вход. Там теперь десятерым мужикам за день не справиться. Господи, ну какая же я недотепа…
      – Если бы дура и недотепа, – чувствуя, как почва уходит из-под ног и в прямом и в переносном смысле, тихо прошептал я, – ты дебильная баба в десятом поколении, и твои дети будут горько плакать, если каким-то чудом ты останешься живой.
      – Простите меня, Константин Иванович, только придумайте же хоть что-нибудь.
      Что я мог придумать, если, как и в прошлый раз, оставил сумку с инструментами в ризнице, а в карманах имел скудный набор джентльмена. Первым делом следовало попробовать открыть дверь ключом, что я и сделал, но после того, как увидел, что замочную скважину плотно зацементировали какой-то вязкой и вонючей дрянью, от этой мысли сразу же отказался. Выкурив со своей сокамерницей по сигарете, я кругами пошел по подвалу, умоляя свой хилый мозг дать мне сколько-нибудь стоящую идею. И она пришла. Мне вдруг отчетливо представилось, как прекрасно все может получиться и каким умным я буду выглядеть на ее сером фоне.
      – Эврика! – закричал я. – Светик, снимай нижнее белье.
      – Перестаньте, Константин Иванович, мне совсем не до шуток.
      – А я и не шучу, говорю совершенно серьезно.
      – Неужели в такую минуту вы вдруг захотели женщину? Если так, то я не смогу…
      – Как ты хорошо обо мне думаешь, но, к сожалению, это не так, Светик. Насчет белья я пошутил, а вот твоей блузкой и моей рубашкой действительно придется пожертвовать. Мне в голову пришла замечательная идея. Сиди здесь и жди меня с нетерпением, как Пенелопа ждала Одиссея.
      – Вы куда? – глядя, как я исчезаю в черном провале, вскрикнула она. – Мне страшно!
      – А ты пой песенку «Нам не страшен серый волк»! – заржал я уже из лаза.
      – Я хочу с вами, – тоскливо и глухо раздался надо мной ее голос.
      – Со мною хотят все женщины Европы и Танзании!
      Через полчаса я приволок два отличных, сухих ящика, и костер, мной любовно сложенный, запылал ярким факелом. Чтоб спастись от его адова дыма, да под святою церковью, оккупированной «новыми русскими», я ушел в подполье и спасался во чреве Земли. Стервочка была рядом, но поддерживать беседу желания не изъявила.
      Дверь пылала никак не меньше десяти минут, и еще столько же мы пережидали, пока улетучится дым, как в воронку, уходящий в ризницу. Потом, поздравив друг друга, мы, словно пробки, выскочили наружу, в последний зной уходящего лета.
      – Господи, неужели мы спаслись? – радостно закашлялась она от передозировки угарного газа. – Какое счастье! Солнце, воздух и свет, что может быть лучше?!
      – Титьки спрячь, идиотка, – разозлился я, заметив, что мои дурацкие прогнозы сбылись и на месте нет не только ее «десятки», которая ранее просматривалась через кованую ажурную ограду, но и моей многострадальной «Коломбины».
      – Да перестаньте же вы мне хамить, все равно я вас теперь не боюсь. – С собачьим восторгом она повисла у меня на шее. – Константин Иванович, вы просто прелесть, а можно я буду называть вас просто Кот?
      – Можно, если купишь мне машину, – лаконично ответил я, отстраняясь от ее согласных глаз; она или еще не заметила пропажи, или такой ущерб ей до лампочки.
      – Кот, у тебя же есть машина, зачем…
      – У тебя тоже была, – резко осадил я ее любовную демагогию. – А где она теперь?
      – Что?! – Округлив глаза и, кажется, начиная что-то соображать, она резко крутнулась направо, ожидая встретить знакомый силуэт.
      – Детка, кажется, нам с тобой крупно не повезло.
      Не больше десяти минут мы простояли на обочине заброшенной и безлюдной дороги, пока не увидели крутого деревенского наездника за рулем грязно-голубого «Москвича».
      Подобно пигмеям, впервые увидевшим белую женщину, мы заулюлюкали легко и радостно. Предвкушая сладость больших денег, а может быть, просто из сострадания мордатый парень остановился сразу. Даже не поинтересовавшись, куда мы держим путь, его не менее ядреный пассажир, восседавший на заднем сиденье, радушно распахнул дверцы и, растянув свиную ряшку, предложил быть как дома.
      – Нам в город, срочно, – усаживаясь вперед, доверительно сообщила Светлана.
      – А куда же еще? – доброжелательно ухмыльнулся парень. – Тут только одна дорога.
      – Да, и, пожалуйста, побыстрее.
      – Как скажете, мадам, – услужливо отозвался водитель и жирно хохотнул, чем живо напомнил мне комическую ситуацию из «Бриллиантовой руки» и все за этим последовавшее.
      – Пожалуйста, к Черной скале, говорят, там клев хороший, – не удержался я от киноцитаты и засмеялся, очень довольный своим чувством юмора.
      – Можно и к Черной скале, только это дороже.
      – Господи, да при чем тут деньги, – дернулась Светлана. – Плачу по высшему тарифу, но только до подъезда.
      – Вот вам и подъезд! – прижимая вдруг зачихавшего «Москвича» к обочине, выругался водитель. – Наиль, опять карбюратор!
      Остальное произошло в долю секунды. Я успел заметить летящие мне в глаза растопыренные пальцы моего попутчика, а потом нестерпимая боль раскаленным прутом пронзила череп до самого затылка и почти сразу за ней последовал хорошо отлаженный удар. Серый бесформенный тюфяк с красными воспаленными прожилками душно и липко закрыл сознание.

* * *

      Какой период времени я пребывал в заоблачных далях, сказать было проблематично, но на грешную землю меня вернул резкий и размеренный стук двигателя. Не открывая глаз, я прислушался. Так мог стучать только лодочный мотор. Дрожь и вибрация пола, на котором я лежал, как нельзя лучше подтверждали мою догадку. Интересно, за какие заслуги я получил по кумполу и куда меня транспортируют? Если бы я понадобился на предмет грабежа, то со мной бы не канителились. Стукнули по головке, очистили карманы, и до свидания. Нет, на тривиальное ограбление это никак не похоже. Скорее всего, эти два жеребца, гарцующие на «Москвиче», пасли нас давно. Не исключено, что это они заперли нас в подвале и угнали наши автомобили. Но кто они такие? Неужели те самые типы, что раньше нас обнаружили и очистили сокровищницу? Но тогда за каким чертом мы им понадобились? В этом случае я бы на их месте вообще держался подальше от церкви.
      Опять масса вопросов и ни одного вразумительного ответа. Кажется, что такого запутанного дела у меня не было никогда. Время идет, а оно нисколько не проясняется, наоборот, ширится и пухнет, словно на дрожжах. И самое неприятное, что череда новых вопросов не согласуется со старыми, не дает хоть сколько-нибудь логической картины. Растет количество действующих лиц, но нет того, кого бы я в полной мере мог подозревать в непосредственном разграблении клада. Все они, как коршуны, нацелили в него клювы, но и только. Открывает эту стаю внук Крутько с Наталией, за ними следуют Зоя Андреевна с Рафаловичем, далее Светлана Сергеевна с ее многочисленными иноками и послушниками. И наконец, эти два мордоворота, что увозят меня водным путем в неизвестном направлении. Кроме того, возле церкви маячил какой-то подозрительный тип, портреты которого лежат у меня в сумке. А почему бы не предположить, что бугаи, меня захватившие, действуют по указке мадам Лютовой и все случившееся не более чем инсценировка? Кстати сказать, не вредно бы убедиться в ее наличии.
      Чуть повернув голову и приоткрыв глаза, я сразу же отмел все свои подозрения на ее счет. На расстоянии вытянутой руки Светлана лежала на боку спиной ко мне. Сизые перетянутые кисти рук говорили о том, что связали ее по всем правилам, а залитые кровью элегантные бежевые брюки исключали всякий намек на сговор. Наверное, она здорово сопротивлялась, потому как обошлись с ней не по-джентльменски. Значит, у меня нет никаких оснований привязывать ее к деревенским бугаям.
      С круто заломленными руками я лежал на спине ногами вперед в носовой части лодки так, что мне хорошо был виден синий небосвод с легкими перистыми облаками. Но сами конвоиры, сидящие на корме, находились вне поля моего зрения. Стараясь получше их рассмотреть, я повернулся и невольно вскрикнул от резкой боли в суставах.
      – Гляди, Майкл, кажется, пес очнулся! – сыто заржал Наиль. – А ты боялся.
      – А что мне бояться? – равнодушно отозвался водитель. – Ты его пригрел, тебе было и ответ держать. От такого удара и кабан бы копыта откинул, а баба как?
      – А что с ней будет, я ее едва тронул. Наверное, притворяется. Да и хрен с ней, главное, пес очухался, хоть тащить его на горбу не понадобится. Поддай газку.
      – И так хорошо, – возразил Майкл. – Тише едешь – дальше будешь.
      Еще минут пятнадцать они продолжали мирно беседовать, но из их неспешного разговора мне ровно ничего не удалось узнать. Мягко ткнувшись носом в песчаную отмель, лодка причалила, и над нами нависла крона раскидистого дерева.
      – Ну вот и ладушки. – Перекрывая их, надо мной склонилась обширная рожа Майкла. – Наиль, чаль конец. С приехалом тебя, господин хороший, не укачало ли?
      – Кто вы такие и что вам от меня надо? – нехотя поднимаясь, спросил я борова.
      – Не торопись, всему свое время, – гнусно ухмыльнулся он.
      – Где мы? – разглядывая незнакомый и крутой, бурно покрытый зеленью берег, спросил я.
      – На острове Невезения. Слыхал про такой? Здесь тебе здорово не повезет, если будешь себя плохо вести. Вытряхивайся на сушу, да бабу свою не забудь.
      – Пока не скажете, что вам от меня надо, я никуда не пойду.
      – Пойдешь. Или Наиль тебе точно вытряхнет мозги! Наиль…
      – Не надо! – жестом остановил я спешащего ко мне Наиля. – Вы меня неправильно поняли. Конечно же я пойду, но было бы неплохо знать куда.
      – Вопросы будешь задавать только после того, как тебе разрешат. Живо бери бабу и вытряхивайся из лодки.
      Не меньше десяти минут, поддерживая стонущую Светлану, мы шли в глубь леса. Коса это, остров или берег, сказать я не мог, но вполне возможно, что наши провожатые говорили правду. На это указывали плохо протоптанная тропинка и множество нетронутых грибов, явление близ города достаточно редкое.
      Лес поредел, вскоре мы вышли на небольшую неухоженную поляну, и там на взгорке я увидел под прогнившей крышей сиротливо стоящий домик.
      «Просто сказочное место для пыток, – грустно подумал я. – Хорошо бы было знать, что, собственно, им от нас нужно».
      Однако, вопреки моим ожиданиям, в дом они нас приглашать не торопились, а ограничились только тем, что, спутав по рукам и ногам, привязали к здоровенному столетнему дубу. Потом покурили на дорожку и, пообещав вернуться через пару часов, ушли восвояси.
      – Погодите, куда же вы? – беспокойно наблюдая, как они скрываются в чаще, крикнул я им вдогонку. – Не оставляйте нас одних!
      – А вы не скучайте, любовью займитесь, – посоветовал Майкл. – Времени достаточно.
      – Чего вы от нас хотите?
      – Если еще не догадались, то скоро узнаете, – пропадая в листве, зловеще пообещал он. – Счастливых движений!
      – Кто они такие? – Дернув веревку, я вывел из забытья Светлану.
      – Первый раз их вижу, – плаксиво отозвалась она. – Я думала, что вы их знаете.
      – Я-то точно не знаю, а ты постарайся вспомнить, где и при каких обстоятельствах ваши пути могли пересекаться. Это поможет нам найти ключ к разгадке.
      – Говорю же вам, не видела я их раньше. Чего они от нас хотят?
      – Если бы я это знал. Что делать-то будем?
      – Вы мужчина, вы и должны придумать, как нам освободиться.
      – Будем перетирать веревку о дуб, – молниеносно решил я. – Кора шершавая, веревки не бог весть какие, думаю, что при упорстве и терпении мы справимся. Начали!
      – А-а-а! – заорала она благим матом, едва я рванул шнур на себя. – Больно.
      – Терпи. Если мы не освободимся, то будет еще больнее, – успокоил я ее и, услышав, как затарахтел лодочный мотор, с удвоенной энергией принялся за истязание.
      Моим далеко идущим планам, однако, сбыться было не суждено. Через пять минут вернулся Наиль и ударом тяжелого ботинка под копчик поставил точку на моем смелом проекте. Видимо, посовещавшись, они пришли к выводу, что оставлять нас вдвоем – дело рискованное и опасное.
      – Наиль, будь человеком, – решил я поменять тактику, а потому заговорил льстиво и просительно, – дай закурить и скажи, для чего вы нас сюда привезли?
      – Скоро узнаете. А насчет закурить, так я с детства не курю.
      – А куда вы дели мои сигареты? Может быть, в сумке?
      – Не дергайся, пес паскудный. Майкл забрал твои сигареты.
      – И долго ты намерен держать нас на привязи?
      – Сколько надо, столько и будете сидеть, – лаконично ответил он.
      – Дай хоть попить, во рту все пересохло.
      – Послушай, ты меня затрахал. Если не успокоишься, то пеняй на себя. Я тебе такую баню запарю, что навсегда отобью охоту к разговорам.
      Через час послышался треск моторки, так что вскоре я мог удовлетворить свое неуемное любопытство, и, может быть, в последний раз. Майкл появился не один, впереди него шла стройная молодая женщина в облегающем спортивном костюме.
      Я ожидал всего чего угодно, начиная от извержения Везувия и до гибели Помпеи, но то, что мне пришлось увидеть, привело меня в полное смятение. Открыв рот, я несколько секунд непонимающе лупал глазами, не в силах переварить увиденное.
      – Что, господин Гончаров, Кот Базилио? – подойдя вплотную, радостно прошипела Федько. – Не ожидали увидеть меня живой?! Вот незадача-то! Искренне вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Состав преступления у меня отсутствует, да и все тут!
      – Помилуйте, Наталия Николаевна, а как же показания ваших дружков? Помнится, они в один голос называли вас главарем банды.
      – Так то по глупости. По глупости и от испуга, а потом они одумались и всю вину взяли на себя. В один голос заявили, что я об их делах не имела никакого понятия. Сообразили, что подставлять бедную женщину непорядочно, да и себе дороже будет. Жизнь-то длинная, и они это поняли, а вот ты, мерзавец, понять не хочешь. Это тебе от Сергея!
      Неожиданно в ее руках появился стек. Со свистом нарисовав полукруг, он осой впился в мою щеку.
      – Это от Виктора! А это от меня лично!
      Свист стека равномерно и ритмично завершался безжалостными ударами, и вскоре моя благородная физиономия была располосована вдоль и поперек. Из рассеченного лба прямо на глаза стекала кровь, и это здорово мешало мне видеть моего палача.
      – Только не думай, что на этом я закончила, – отшвыривая трость в сторону, предупредила она. – Так дешево ты не отделаешься. Козел, ты у меня пожалеешь, что вообще родился на этой земле. Майкл, принеси воды и ополосни ему рыло. Разговор у нас только начинается.
      – Не о чем нам с тобой разговаривать, – чуть шевеля распухшим языком, заявил я. – Породой ты, стерва, не вышла.
      – О своих словах ты будешь горько сожалеть. Сейчас, прямо на твоих глазах, оба моих гладиатора используют твою подругу по ее прямому назначению. Поглядим, как это тебе понравится. Наиль, меня не стесняйся, приступай, ног в танце не жалей, барабань ее и в хвост и в гриву. Майкл, рви с нее шмотки! Я вам приказываю!
      – Не надо! Пощадите! – взвизгнула Светлана, с ужасом наблюдая, как к ней приближаются уже полуголые кретины. – Пощадите!
      – Прекрати! – заорал и я, беспомощно дергаясь на привязи. – Что тебе от нас надо?
      – То, что я и получаю, – с дьявольской улыбкой ответила Федько. – Удовлетворение. Подожди, Котик, и до тебя очередь дойдет.
      – Я прошу вас, перестаньте, остановитесь. Не превращайтесь в скотов.
      – А ты думал об этом, когда избивал моих парней?
      – Они того заслужили, – почувствовав короткую передышку, вознамерился я пуститься в пространные рассуждения. – Они у тебя не просто грабители, они убийцы!
      – Жаль, что их сейчас здесь нет, а то бы ты пел по-другому! Но ничего, Наиль с Майклом усыпят тебя нисколько не хуже. Что вы стоите, кажется, я вам сказала!
      – Подожди, беру свои слова назад, – понимая, что бессилен что-то предпринять, сдался я. – Что тебе от нас нужно, ведь не этой же публичной казни.
      – Хорошо, я скажу, что от вас требуется, и, возможно, вы уберетесь отсюда живыми, но предупреждаю сразу – если вы начнете вилять хвостами и просто-напросто тянуть резину, то ничем утешительным для вас это не кончится. И запомни, господин Гончаров, если ты и в дальнейшем вздумаешь встать у меня на дороге, то голову твоей очаровательной жены однажды утром принесут тебе на подносе. Я доходчиво доношу свою мысль?
      – Только не надо пугать меня своими гнусностями и страшилками. Говорите ясно, что от меня требуется?
      – Очень немногое – вернуть мне крюковский клад.
      – Сожалею, но его у нас нет.
      – Наиль, приступай к своей работе, больше я не намерена выслушивать его ложь.
      – Но выслушать все-таки придется, хотя бы затем, чтобы знать правду. Послушайте, Федько, нам бы и самим хотелось знать, где сейчас находятся церковные сокровища, и если бы не ваш вопрос, то я бы пребывал в уверенности, что он у вас в руках. Это правда, еще пять минут назад я думал, что это вы проникли в подземный ход и похитили содержимое карстовой пещеры, но, как видно, я ошибся…
      – Не надо сушить мне мозги. Все ценности ты уволок сам, и это нетрудно доказать.
      – Докажите, – с готовностью отозвался я.
      – Как ты объяснишь происхождение того церковного кубка, который мы обнаружили у тебя в сумке? Только учти, что от твоего ответа будет зависеть ваша судьба.
      – Этот кубок мною найден сегодня под стеллажами хранилища.
      – Тогда какого черта ты втираешь мне очки и уверяешь, что не знаешь, где находится все остальное?
      – Это истинная правда. Кроме кубка, я не видел никакой другой церковной утвари, более того, когда десять или двенадцать дней назад я туда проник впервые, то вход был замурован, а хранилище пусто.
      – Я не верю тебе, а теперь и тем более. Гончаров, или ты отдаешь мне все то, что присвоил, или сейчас ты полюбуешься, как ребята обойдутся с твоей подругой.
      – Пойми, мне ничего не известно! – выходя из себя, заорал я. – Пойми, я знаю ровно столько же, сколько и ты.
      – И немного больше. – Злобно улыбнувшись, она подняла стек, и вновь свистящие, беспощадные удары обожгли мое лицо, шею и грудь. – Падла, подонок, козел вонючий! – исступленно орала она, совершенно забыв о былых хороших манерах Феи.
      Продолжалось все это не меньше десяти минут. Прикрываясь руками, я бессильно повис на веревках, готовясь вот-вот потерять сознание. Наверное, на какое-то время я его и потерял, потому что, очнувшись, стал свидетелем мерзкой сцены насилия. В лучах заходящего солнца желтая листва умирающих деревьев казалась зловеще багровой, и таким же чудовищным выглядело действо, творимое в двух метрах от меня.
      Два голых бугая, свалив свою жертву на колени, терзали ее совершенно равнодушно, просто и без эмоций, как выполняют обыденную работу.
      – Ну как тебе? Нравится? – заметив, что я пришел в себя, рассмеялась Федько. – Наверное, завидуешь? Ничего, погоди немного, они и тобой займутся.
      – Перестаньте, – сглатывая соленую кровь, попросил я. – Подойди поближе. Я должен тебе кое-что сказать. Это очень важно.
      – Наконец-то опомнился! – приближаясь ко мне, торжествующе воскликнула она. – Ну что, картинка не для слабонервных, а? Что ты там хотел? Говори.
      – Обязательно, – выхаркивая на нее добрый стакан кровавых соплей, пообещал я. – Прости, что мало.
      – Гаденыш! – размазывая по морде мой плевок, зашлась она в пронзительном визге. – Ты свое получишь. Майкл, Наиль, оставьте вы свою чертову шлюху! Немедленно займитесь этой собакой! Вам что, непонятно?
      – Да ты что, Николаевна? – недоуменно пробасил Майкл. – Мы так не договаривались.
      – Так договоримся, валите его!
      – Нет, мы этого делать не будем, – к великой моей радости, наотрез отказался Наиль. – Мы тебе не педерасты.
      – Я заплачу! – вне себя от бешенства взвыла она. – Слышите, я хорошо заплачу.
      – Нет, ничего не получится. Измордовать мы его можем, но больше ничего. А заплатить ты нам и так заплатишь, куда ты, на хрен, денешься.
      – Ладно, – подумав, согласилась она. – Завтра утром я привезу нормальных мужиков, а не таких принцев, как вы, чистоплюи чертовы. Думаю, что к тому времени он у нас одумается и начнет давать исчерпывающие и правдивые ответы, а пока зашвырните их в колодец, может быть, до завтра не окочурятся.
      – А они не убегут? – тревожась, спросил Майкл. – А то нарисуют ноги…
      – Некуда им бежать, кругом вода. Да и при всем своем желании после вашей обработки дальше пяти метров они не отползут. Тащите, кому говорю!
      Меня поволокли за ноги, причем лицом вниз. Мелкие сучки и колючие сосновые иголки больно впивались в кровавое месиво физиономии, но все равно я был несказанно рад полученной передышке. Хоть ненадолго, пусть до утра, но нас оставят в покое, а за это время я что-нибудь придумаю. Должен же быть выход. Уйду хоть по воде аки по суху, как ходил Иисус Христос.
      Господи, ну нельзя же так обращаться с людьми! С мешком картошки обходятся куда как бережнее. Даже не соизволив развязать мне руки, они сбросили меня вниз головой в темную зловонную яму. Воткнувшись во что-то гнилое и мокрое, я просто чудом не свернул себе шею. Отплевавшись, я приготовился к встрече госпожи Лютовой. С ней поступили более деликатно. Скинули так, что она приземлилась на ноги и благодаря этому осталась живой.
      Даже не справившись о нашем самочувствии, они задвинули крышку и удалились, оставив нас наедине с черной, гнилостной сыростью. Вода едва доходила до половины голени, но все равно стоять в мокрой и холодной жиже – занятие малоприятное и бесперспективное, можно запросто получить насморк.
      – Господи, да что ж это такое!.. – едва придя в себя, запричитала несчастная.
      – Разгул демократии и царствование «новых русских», – лаконично ответил я.
      – Как же мне теперь жить?
      – Так же, как и прежде, если только они нам позволят.
      – Они же надругались надо мной.
      – А кто это видел?
      – Они видели, – тихонько заскулила она, – та поганая баба видела, вы видели.
      – Лично я ничего не видел, – щадя ее достоинство, отрезал я, – поскольку бессознательной сосиской болтался на веревках. А что, собственно, случилось?
      – Обманываете, вы все видели, но и за обман спасибо, так легче.
      – Не о том ты, красавица, думаешь, все это несущественно.
      – Что же существенно? – заходясь в холодном ознобе, отстучала она зубами.
      – Наша жизнь, прости меня за банальность, которая дается нам один раз.
      – Это не жизнь, а какое-то паскудство. И люди сплошные твари.
      – Поплачься, – усмехнулся я. – Как знать, возможно, это сделает тебя более снисходительной и терпимой к окружающим.
      – Кого вы имеете в виду? – вызывающе спросила она, неуклюже отплясывая «цыганочку». – Боже мой, как холодно. До утра мы не доживем, околеем, как паршивые собаки.
      – Возможно, что так, – неопределенно согласился я, связанными руками ощупывая холодные осклизлые бревна нижнего венца. – У тебя зубы хорошие?
      – Зачем это вам?
      – Развяжи мне руки, – отметив треск заработавшего лодочного мотора, не вдаваясь в подробности, приказал я. – И поторопись, пока мы еще в состоянии двигаться!
      – Почему же зубами?
      – Потому что руками ты не сможешь. Веревка намокла и разбухла. Красавица, если хочешь выбраться отсюда живой, то делай, что тебе велят, и поменьше спрашивай.
      С моими путами она возилась добросовестно, старательно и долго, так долго, что я, проявляя признаки нетерпения, начал тихонько материться. Но положительного результата мы все-таки добились. Веревка длиною в два метра наконец-то освободила мои руки. Прекрасно, но недостаточно – глубина гнилого колодца составляла, как минимум, метров пять. Если добавить к веревке мои брюки, то и тогда длина ее будет маловатой.
      – Красавица, снимай штаны.
      – За сегодняшний день вы предлагаете мне раздеться уже во второй раз. Пиджак вы сожгли, а теперь что прикажете? Остались только брюки… – с оттенком некоторой игривости ответила она. – Как это понимать?
      – Заткнись и делай, что тебе велят, – скидывая собственные портки, оборвал я ее неуместное кокетство. – Да побыстрее, отсюда мы должны выбраться засветло.
      Собрав воедино все три звена и привязав к этой гирлянде башмак, я попытался закинуть свою снасть в узкую щель между крышкой колодца и его оголовком. После сотого неудачного броска, видя тщетность своих потуг, я отказался от этого предприятия и предложил мадам Лютовой взгромоздиться мне на плечи. Еще толком не понимая предстоящей ей задачи, она послушно вскарабкалась мне на горб и притихла, вполне довольная обретенным под ногами теплом.
      – Что, так и будем сидеть, захребетница? – устав от ее веса и бездействия, осведомился я. – Будем ждать, когда явится Наталия Николаевна и открутит нам головы?
      – Нет, а что я должна делать?
      – Вылезти наверх сама и помочь выбраться мне. Но для этого тебе, как минимум, нужно закрепить веревку за оголовок колодца.
      После продолжительного и утомительного инструктажа она наконец поняла, что я от нее требую, и надо отдать ей должное – со второй половиной операции справилась блестяще. Многострадальный мой башмак после третьей попытки надежно застрял наверху, и вскоре она проворной макакой выскочила из плена. Дальнейшее большой сложности не представляло. Уцепившись за надежно закрепленный его конец, я тоже выбрался из колодца.
      Солнце зашло, но небосвод еще не погас, и его рассеянный свет скудно освещал поляну. Времени до темноты оставалось совсем немного. Крикнув Лютовой, чтобы не отставала, я, растопырив руки, бросился по едва различимой тропинке вниз, периодически натыкаясь грудью и мордой на невидимые теперь острые сучки и ветки.
      Выбравшись на берег, я огляделся. Здесь оказалось немного светлее, и я мог соображать, как нам действовать дальше. До противоположного берега, где приветливо подмигивали огни, было не меньше километра, и добраться до него вплавь мог только глупый сом или пьяный гусар. По серебристому зеркалу водохранилища скользили светлячки нескольких суденышек, но надеяться на то, что они причалят к острову, было по меньшей мере неразумно. Спустившись к самой кромке воды, я оглядел берег, соображая, в каком именно месте причаливают мои знакомцы. Это оказалось делом нетрудным – толстый штырь арматуры, используемый ими как кнехт, торчал в десяти шагах от меня, неподалеку от того самого дерева, что первым встретило меня на этом недобром острове. Прикинув расстояние от воды до его еще зеленой листвы, я понял, что вполне могу прибегнуть к его услугам.
      – Как нам отсюда выбраться? – подойдя, несмело спросила Светлана. – Это возможно?
      – Попробуем, Лютик. Но мне нужен помощник. И если ты в точности выполнишь все, что я тебе скажу, то, может быть, нам и повезет.
      – Что же я должна сделать?
      – Слушай внимательно…

* * *

      На дерево я залез с первыми лучами солнца и прокуковал на его ветвях до девяти часов. Именно в это время я заметил знакомую моторку, направляющуюся к острову. Сделав последние приготовления, я подполз по надежному суку к самой его критической точке и, поправив камуфляжные ветки, застыл в томительном ожидании, моля Бога, чтобы все получилось.
      В лодке сидело трое. Это радовало и вселяло надежду. Когда они подошли ближе, я мог различить Федько, Майкла и незнакомого мужика, очевидно того самого, кто должен был сделать из меня девочку. И по этой причине я сразу же возненавидел его до посинения. Лодка между тем приближалась и вскоре, прекратив трескучую истерику, ткнулась носом в песок всего в десяти метрах от меня и подо мной. Выскочивший на берег Майкл хозяйственно привязал трос, после чего галантно протянул ручку, дабы помочь даме сойти на сушу.
      – Благодарю. Не нужно, – довольно сухо ответила она и, брезгливо отдернув локоть, неловко соскочила на берег.
      Следом за атаманшей и так же неуклюже вывалился чернявый гомосексуалист, на полголовы превосходящий Майкла. Недолго бы мне петь в его бандитских опытных руках. Тем более, что он помахивал паяльной лампой, и это обстоятельство наталкивало на мрачные мысли.
      – Я с вами? – спросил Майкл, и я затаил дыхание, ожидая ответа, от которого зависел успех моего рискованного плана.
      – Нет, жди здесь, – резко приказала Федько, и я с большим сожалением подумал, что такой поворот дела значительно усложняет мой замысел.
      – Да нет, я ничего, – стушевался он. – Просто я подумал, что Боря может один не справиться, а я бы помог…
      – Боря справится с двумя такими слюнтяями, как ты, – презрительно возразила она. – Сиди и сторожи лодку, может, хоть на это ты сгодишься, а если понадобишься, то мы тебя позовем. Пойдем, Борис.
      Не торопясь, в полной уверенности, что все будет так, как она того хочет, Федько со своим уродом скрылась за деревьями, а я с огорчением отметил, что нам предстоит действовать по запасному варианту, успех которого я с самого начала ставил под сомнение. Вот если бы проклятое дерево росло метров на шесть ближе к воде и его ветки простирались точно над причалившей лодкой, тогда бы проблем не было. Я бы свалился ему на голову, как кара Господняя. Но почему медлит Лютик? Неужели перепугалась? Трусливая стерва, как она не понимает, что это наш последний шанс? И на положительный результат можно надеяться, только действуя молниеносно. Времени на все про все у нас было в обрез.
      Словно услышав мои проклятья, из лесной чащи показалась ее полуобнаженная фигурка. Стремительно выскочив на крутой берег, она заняла точку, выверенную нами еще вчера вечером.
      – Эй ты! – окликнула она сидящего в лодке Майкла. – Слышишь, спаси меня.
      – Ты?! – вытаращил он испуганные глаза. – Ты откуда?!
      – Из колодца, спаси меня, отвези на тот берег.
      – Ни хрена себе, – понемногу приходя в себя, привстал он со скамейки. – Как же ты выбралась? А где тот мужик?
      – Потом расскажу, а мужик убился. Шею свернул. Выручи меня, а я тебе хорошо заплачу. Только скорее, пока их нет.
      – Ну конечно. Какой тут может быть базар! – заглатывая наживку, расплылся улыбкой он. – Иди сюда, садись, я тебя отвезу. Да иди же, смелее. – Заметив ее замешательство, Майкл спрыгнул на берег. – Чего боишься, дуреха?
      – Не подходи, – заволновалась Светлана. – Ты хочешь сдать меня своей поганой бабе.
      – Ну и чудачка, – подбираясь все ближе, замороженно улыбался Майкл. – Не бойся меня, я и сам ее терпеть не могу. Шалава она, пробы негде ставить.
      – Нет, не подходи, иначе я сбегу. Больше ни шагу!
      А больше и не требовалось. Гордым орлом я слетел с дерева и всем своим весом шлепнулся ему на плечи, стараясь не повредить шейные позвонки. Хрюкнув жирной свиньей, он рухнул на бок, дернул окороками и затих – то ли притворившись, то ли в самом деле отойдя в мир иной. Но разбираться, жив он или нет, времени у меня не было. На всякий случай добросовестно перевязав ему руки и ноги, я оттащил его в ближайшие кусты. На все это мы потратили целых три минуты, а значит, следовало поторопиться. Не заводя мотора, я оттолкнул лодку вместе с сидящей в ней Светланой и напомнил: «Как договорились. Если подведешь – я тебя из-под земли достану!» – после чего, прихватив заранее приготовленную дубинушку, я помчался к злополучной поляне, надеясь успеть к самому десерту.
      Грациозным оленем я бежал, едва касаясь ногами земли, проклиная себя за излишнюю приверженность к алкоголю и прочим излишествам. Лоб покрылся испариной, сердце грозило выскочить изнутри, а в боку что-то зловеще ухало и бухало. Но все-таки я успел и даже пришел чуть раньше моих потенциальных мучителей, хотя и подбирался к колодцу со стороны леса.
      Они только-только выходили на поляну, а я уже с колотушкой наготове поджидал их, притаившись за деревом.
      – …не волнуйтесь, Наталия Николаевна, – подходя к колодцу, рекламировал себя Боря. – Я все понял, все сделаю как надо, дело мастера боится! – заржал он, вполне довольный своей шуткой. – Открываем?
      – Открывай, Борис, – разрешила гнусная Фея. – Я на тебя надеюсь.
      – А это… там никого нет! – глянув на дно колодца, удивился верзила и, не веря глазам своим, нагнулся, чтобы посмотреть еще раз.
      Этого делать ему не следовало, потому что моя дубинка, описав логичный круг, остановилась точно на его затылке. Крякнув, гомосексуалист хотел сползти на колени и остаться по эту сторону баррикады, но, вовремя подхваченный моей твердой рукой, грузно полетел в темноту преисподней. Однако и сам я едва не последовал за ним. Совершенно озверевшая мучительница с тихой яростью пыталась оторвать мои ноги от земли, чтобы я мог беспрепятственно вернуться в свой вчерашний зиндан.
      Бабой она оказалась крепкой, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем она стала послушной и приветливой. Но только связав ей руки ремешком от ее же сумочки и усадив прямо на землю, я смог перевести дыхание и узнать о судьбе мужского угодника Бори. Он оказался жив, и этому факту я был, в общем-то, рад. Пообещав заняться его персоной немного позже, я все свое внимание переключил на госпожу Федько.
      – Вы не умеете себя вести в порядочном обществе, – отсасывая кровь из прокушенной руки, заметил я ей. – Так кусаются только цепные и голодные суки.
      – Или суки, загнанные в угол, – продолжила она мое сравнение.
      – Удачно подмечено. Но достаточно словоблудия, поднимайся и иди.
      – Куда? – заранее пугаясь предстоящих неприятностей, тревожно спросила она.
      – Там с тобой хотела поговорить одна небезызвестная особа. Она шибко обижается за вчерашний курьез и хотела бы применить к тебе адекватные действия.
      – Какая еще особа, что вам от меня надо?
      – Того же самого, чего ты добивалась от нас вчера. И разговорить мы тебя попробуем теми же самыми способами. Замечательно, что ты захватила свой любимый хлыст. Сегодня ему предстоит масса работы, так что вскоре твое смазливое личико будет больше походить на бесформенное свиное рыло. Пойдем, шалава, как выразился о тебе твой верный рыцарь и товарищ Майкл.
      – Подонок. Тамбовский волк ему товарищ. Где он? – расставаясь с последней надеждой, обреченно спросила она.
      – Обсуждает с той дамой сценарий и методу надругательства над твоим телом.
      – Мерзавец, подонок!
      – Смею заверить, что он о тебе того же самого мнения. Он с большим воодушевлением поддержал идею изнасиловать тебя в извращенной форме и даже вызвался быть исполнителем. Пойдем, он уже ждет и в нетерпении стучит копытом.
      – Не надо. Не будьте последними скотами.
      – Феноменально! – торжествующе заржал я. – А ты не помнишь, что этими же самыми словами я вчера молил тебя? А что получил в ответ? Удары хлыста. Нет, милая, так не бывает, сегодня и ты должна пройти все круги ада, придуманного тобою же.
      – Я буду жаловаться, я привлеку тебя к уголовной ответственности.
      – А кто сказал, что ты вообще покинешь этот остров?
      – То есть как? Ты что…
      – Не придуривайся. Все ты, милая, понимаешь, просто гонишь это понимание прочь, потому как страшно тебе до ужаса, до колик в печени. Пойдем, не тяни резину.
      – Не надо, господин Гончаров! – взмолилась она страстно и слюняво. – Я этого не заслужила. Спрашивайте, я все расскажу как на духу, но только сохраните, подарите мне жизнь. Я еще так молода!
      – Хорошо говоришь, стерва, но неубедительно. Ступай вперед, или я отхожу тебя твоим же стеком, амазонка хренова. Зачем вы заперли нас в подвале?
      – Видит бог, мы этого не делали. Я даже не представляю себе, где этот подвал.
      – Врешь, тебе об этом вполне мог рассказать Александр Трофимович Крутько, с которым ты, по моим сведениям, неоднократно встречалась.
      – Встречалась, но про подвал не было сказано ни слова.
      – Еще раз соврешь, и на тебе будет гарцевать не только Майкл, но и Боря со своими дурными наклонностями. Ты этого хочешь?
      – Не надо, прошу вас. Меня только позавчера освободили из-под следствия. Подумайте сами, было ли у меня время что-то планировать против вас? Вся моя энергия была направлена на то, как бы поскорее оттуда выбраться.
      – Тогда объясни, каким образом твои псы, Наиль и Майкл, нас застукали, только не говори мне, что это простое совпадение, все равно я не поверю.
      – Позавчера вечером я велела им наблюдать за церковью. Особенно если там появитесь вы. Ну а вчера они позвонили и сообщили о вашем приезде. Я подумала и приказала во что бы то ни стало вас схватить, что они и сделали…
      – Предварительно угнав наши машины, – на всякий случай, мало веря в попадание, продолжил я. – Куда они их отогнали?
      – Точно не знаю, к какому-то своему дружку, но об этом можно спросить Майкла.
      – Вы хотели перебить номера?
      – Не знаю, наверное. Это не моя идея, я вообще про угон ваших машин узнала от них позже.
      – Куда вы дели мою спортивную сумку с кубком и прочим барахлом?
      – Она осталась в машине.
      – В какой машине?
      – В синем «Москвиче» Майкла, мы оставили его на автостоянке возле причала.
      – Но кубка в сумке конечно же нет?
      – Да, я взяла его ненадолго домой, но если вы настаиваете, то я верну.
      – А ведь ты все врешь, киска, откуда Майкл мог знать меня в лицо? Лично я с ним незнаком, как и со вторым кретином Наилем.
      – В тот день, когда меня арестовали, они сидели в баре и хорошо вас запомнили.
      – Где ключи от машины и квитанция со стоянки?
      – Разумеется, у Майкла, – обретая некоторую уверенность, заговорила она в своем привычном тоне. – Где же им еще быть?
      – Вставай, курва, что-то ты рано у меня распелась, – гася самоуверенный гонор, пихнул я ее ногой. – Немедленно поднимайся, если не хочешь неприятностей.
      – Мне кажется, мы с вами договорились! Куда вы заставляете меня идти?
      – Все к тому же Майклу. Я его немного придавил. Моли Бога, чтобы с ним все было в порядке, иначе я просто за себя не ручаюсь.
      – Как это понимать? – поднимаясь с колен, задала встревоженная девица щекотливый вопрос.
      – Пока понимай как знаешь, а там посмотрим. Уверен, что ты мне нагадишь при любой мало-мальской возможности. Вот и думай. Моли Бога, чтоб он был жив, а теперь шагай и молчи, дай подумать.
      – А где наша моторка?! – Этот возмущенный выкрик она издала, как только мы вышли на берег. – Боже мой, этот подонок ее угнал! Он бросил нас на произвол судьбы!
      – Успокойся и говори реже. Подонок угнать ее не мог, потому как я оставил его в полном ауте. Угнал ее другой человек, который должен появиться с минуты на минуту, если, конечно, он не захочет сделать мне большую козу.
      Майкл лежал в кустах совершенно голый и глухо мычал, потому как кричать ему не давал окровавленный кляп, наспех сооруженный из дамских трусиков. Сама дама, абсолютно голая, уставшая от трудов, отдыхала неподалеку. Поработала она на славу, о чем ярко свидетельствовала гора измочаленных ивовых прутьев и исхлестанное вдоль и поперек кровоточащее тело Майкла.
      – Стерва! – заорал я, готовясь к самому ужасному. – Где лодка?
      – А?! – очнулась она от сладких грез свершившейся мести. – Все в порядке, Константин Иванович, я привязала ее за бугорком, чтобы не было видно. Ой, кто это с вами? Не может такого быть! Это же сама Наталия Николаевна, какой приятный сюрприз. О, да у вас и ручки связаны, это же просто прелесть. Константин Иванович, позвольте мне остаться с ней наедине хотя бы на пару минут. У нас, у женщин, свои секреты, не правда ли, милая моя? Я, видите ли, малость поизносилась, а комплекция у нас одинаковая, не будете ли вы столь любезны одолжить мне костюмчик?
      В карманах Майкловых брюк я обнаружил и забрал все имеющиеся у него документы, нож профессионального убийцы и ключи от машины. В сумочке его хозяйки улов был гораздо богаче. К великой своей радости, я нашел там как свои собственные документы, так и права с техпаспортом на имя Лютовой Светланы Сергеевны. А кроме того, там же находились роскошная записная книжка и два сотовых телефона – один принадлежал ей самой, а другой все той же Светлане. Справедливо решив, что телефон на необитаемом острове Федько понадобится не скоро, я рассовал все это добро по карманам и, попросив Светлану уложиться в пять минут, отправился за лодкой.
      – Подождите! А как же мы? – заверещала вдогонку Федько.
      – Вам нет причин беспокоиться, – приятно улыбнулся я, – оставляю вас в обществе галантных и бесстрашных кавалеров, которых вы вправе менять хоть каждый час.
      – Вы не смеете так со мной поступать. Это произвол и беспредел. Как вы можете?
      – Как я могу? Об этом вам расскажет ваша очаровательная собеседница, будем надеяться, что она окажется не такой отпетой садисткой, как вы. Не забывайте Борю. Он, наверное, уже проголодался, так вы уж нащиплите ему травки.
      – Не уходите, я дам вам денег.
      – Они мне не нужны, и давайте сделаем так, чтобы больше никогда не встречаться.
      Моторку я обнаружил невдалеке вверх по течению. Отвязав ее, я молча спустился и пристал к моему дереву.
      Мое появление заставило Лютову бросить свое занятие на полдороге. С моей дубинкой и с явной неохотой она отошла от обнаженной парочки, лежащей валетом. Казнь она им придумала настолько извращенную и изуверскую, что даже я не мог спокойно смотреть на мучения нашей оскверненной садистки. Что и говорить, не угнаться нам за прекрасным полом, за полетом их фантазии в делах подобного рода.
      – Лютик, кончай над ними глумиться, довольно, – вступился я за посрамленных мерзавцев. – Они тебя и так на всю жизнь запомнят.
      – А разве они будут жить? – спросила она, до крайности удивленная такой возможностью. – Неужели после всего того, что они с нами сотворили, вы их пощадите?
      – Заткнись и развяжи Майклу ноги. Развела тут философию. Поторопись.
      – Зачем я должна развязывать ему ноги?
      – Затем, что он поедет с нами. А если ты задашь мне еще хоть один вопрос, то я оставлю тебя в их компании, я вижу, тебе здесь ужасно нравится.
      – Может быть, вы и меня захватите? – тоскливо глядя, как мы уходим, несмело попросила Федько.
      – За тобой приедут позже.
      – Кто приедет? Когда? – сразу оживилась она.
      – С голоду помереть не успеете. Возможно, что приеду я сам.
      Отчалив, я посадил Светлану за руль, а сам занялся Майклом.
      – Зема, жить хочешь? – подставив ему к горлу его же зверский нож, задал я сакраментальный вопрос. – Только говори честно, без лукавства.
      – Хочу, – чистосердечно признался он.
      – Я тоже так думаю, а знаешь, для чего я взял тебя на борт?
      – Нет.
      – Чтобы утопить. Сейчас отойдем подальше от острова, и я тебя сброшу в воду. Со связанными за спиной руками ты пойдешь на дно утюгом. Ты видел, как плавает утюг?
      – Нет. Не надо, простите меня! Константин Иванович, я обещаю вам больше никогда не попадаться на вашем пути.
      – Сейчас, в таком положении, тебе, голубь сизокрылый, никаких других слов говорить не приходится, но если я тебя отпущу, то уже через два часа ты запоешь по-другому. Это я знаю наверняка.
      – Нет, я не такой, поверьте мне.
      – Пожалел волк телятю. Ничего у нас не получится, Майкл. Единственное, что я могу для тебя сделать, – так это передать твою посмертную записку. Ну как там положено – простись с родными, попроси, чтоб не поминали лихом, жене поцелуй, сыну привет, в общем, сам знаешь, а если писать не хочешь, так я могу позвонить и передать твои слова по телефону. Так будешь писать?
      – А что там писать?
      – Тогда умри как мужик, – напыщенно и драматично выдал я и для пущей убедительности перекрестился.
      – Да как же так, – завыл он кастрированным удавом, – у меня же двое малых пацанов, вы хоть их пожалейте, ведь сиротами останутся.
      – Ну, если пацанов, то, пожалуй что, и пожалею. Помилую тебя на первый раз, но ты мне за это должен вернуть наши тачки и поклясться не предпринимать против нас никаких враждебных действий.
      – О чем вы говорите, ну конечно же я согласен на все ваши условия.
      – Посмотрим, и учти – если только я замечу твое малейшее неправильное телодвижение, так долго волыниться с тобой больше не стану. Зачем вы угнали наши машины – кажется, Федько об этом вас не просила?
      – Не просила, – на глазах оживая, радостно согласился Майкл. – Но только ваши машины все равно бы угнали.
      – Интересная мысль. А если ее продолжить, то можно прийти к следующему выводу: давайте убивать всех подряд, поскольку в конечном итоге они все равно умрут.
      – Да нет, вы меня не поняли. Ваши машины собирались угнать еще вчера. Мы помешали.
      – Еще интересней. Ты меня заинтриговал, выкладывай, как было дело.
      – Эта сучка Наташка заставила нас следить за церковью, ну там, в таком плане – кто возле нее шастает, какие подозрительные люди на горизонте, чем интересуются. Короче, вчера утром мы сели неподалеку, взяли пивка, торопиться нам некуда, сидим болтаем, пиво хлебаем. Думаем, все равно ничего такого не случится. Автобус с попами приехал, а потом и эта ваша Светлана прикатила. Вот стерва лютая!
      – Стерва Лютова! – крикнул я на корму. – Мотор глуши, весла суши, ложимся в дрейф. Разговор у нас с товарищем содержательный получается.
      – Утопить его к чертовой матери, и весь разговор, – уже в тишине пожелала она.
      – Во! Что я тебе говорил! – перешел на шепот Майкл. – Все они суки!
      – К делу это не относится, я тебя слушаю.
      – Ну, значит, это… как она взялась их шугать, я тебе доложу. Сидим дальше, ха-ха ловим, а тут и ты прикатил. А насчет тебя у нас был разговор особый, и потому мы стали внимательней поглядывать да острее посматривать.
      – Какой же особый разговор был насчет меня?
      – Ну, Наташка велела тебя повязать и сразу сообщить ей. Мы так и хотели.
      – Вы так и сделали, но продолжай.
      – Ага, значит, ты приехал, и она сразу своих кобелей усадила на автобус и куда-то отправила. Это нам на руку, мы посовещались и решили, что будем тебя брать, когда вы с ней выйдете из церкви. Палкой по чану, и все в ажуре. Так мы спланировали. А получилось по-другому. Минут через пятнадцать после того, как вы зашли в церкву, на горизонте появился какой-то амбал. Прикинь – пыль, жара начинается, вокруг ни единой души, и вдруг откуда ни возьмись, как хрен в чистом поле, нарисовался этот тип. Откуда он появился, как оказался возле церкви, хоть убей – не пойму.
      – Что за тип, обрисуй мне его.
      – А чего его рисовать, он у вас уже нарисованный в сумке лежит, вам виднее.
      – Ясно, продолжай дальше.
      – Обошел он церкву снаружи, заглянул во двор, там понижался, а потом и в саму церковь занырнул. Пробыл там минуты две, не больше, и выпрыгнул наружу. Мы с Наилем насторожились, думаем, неспроста это все, надо доложить Наталии Николаевне. Занятная птичка вокруг запорхала. А он, скотина, вон что надумал. Опять заколесил кругами, только теперь на твою тачку посматривает и круги сужает. Подошел он к ней, резину попилал, бампер потрогал, даже под днище хотел заглянуть, да, видно, передумал. Не понравилось что-то. Махнул рукой и подался к «десятке» твоей бабы. Тут и козе ясно, что ее рыдван покруче. Там то же самое – потрогал скаты, потом встал на четвереньки, чтобы, значит, под днище заглянуть. Зачем, спрашивается? Ясное дело, угнать наладился. А тут мне Наиль мыслишку кидает. Почему он, а почему не мы? Сказано – сделано. Подскочили мы к нему, думали, разом и повяжем, а не тут-то было. Вырубил он нас за шесть секунд. Сделал, как котят, и исчез. Исчез, козел, точно так же, как появился. Разозлились мы на него по-страшному, а толку-то? Тут Наиль меня в бок толкает, я как глянул – у меня и злость-то сразу пропала. Гляжу и глазам своим не верю – твоя подруга ключ в замке зажигания позабыла. Я сразу за руль, а Наиль к твоей машине – он мастер по этим делам, а ты лопух. Хоть ключи и унес, а дверцу не замкнул. Сели мы и погнали.
      – Куда? – обидевшись за «лопуха», строго спросил я.
      – А там недалеко, – возле птичной фабрики, братан у меня проживает. Вот к нему и рванули. Руки у него золотые. Если бы не он, мы бы вообще на это дело не пошли. А тут один к одному получилось. Короче, отогнали мы ваши тачки, все перетерли, еще немного выпили и поехали назад уже на машине братана. Ну а остальное вы сами знаете.
      – Нет, не знаю. Сколько времени вы пробыли у брата или, точнее, сколько времени церковь находилась без вашего наблюдения?
      – Наверное, часа полтора, а может, и побольше. Короче, когда мы вернулись назад, то вокруг не было ни души, мы уж подумали, что вы сквозанули, а потом смотрим – дверь открыта, значит, все в порядке, и стали ждать. Долго сидели, аж надоело, больше часа прошло, а потом мы увидели, как из двери повалил дым и следом вышли вы.
      – Понятно, то есть больше никого вы не видели?
      – Так точно.
      – Очень хорошо, а теперь не дергайся. Сейчас к тебе подойдет наша милая женщина и крепко свяжет твои ноги…
      – Зачем? Мы ведь договорились, – праведно возмутился он. – Зачем ноги?
      – Замолчи, барбос, сначала дослушай. Она перетянет твои ноги и крепко-накрепко припутает к скамейке тебя самого. После этого мы освободим твою правую руку, и ты напишешь письмо своему брату. Как его зовут, надеюсь, не забыл?
      – Григорий.
      – Значит, Гриша и Миша, очаровательные братцы. Миша ворует, а Гриша сдает. Его фамилия, как и твоя, Харитонов?
      – Да, а что я должен ему написать?
      – Пустяки, попросишь вернуть машины подателю сего письма.
      – Ага, вы заберете свои тачки, а потом меня утопите, как котенка.
      – Не надо думать, что все похожи на тебя. А впрочем, ты можешь отказаться, и тогда… – Я многозначительно посмотрел на гладь водохранилища.
      – Да нет, это я так просто, извините, все распишу, как прикажете. Только сначала наденьте мне плавки и штаны, а то неудобно и холодно.
      – Это рискованно. Я это исполнить не могу, так как в радиусе действия твоих конечностей находиться не имею права. Попроси Светлану Сергеевну.
      – Пошел бы он куда подальше, стеснительный какой! – возмутилась Светлана.
      – Ну хоть плавки натяните.
      – Перебьешся, гнида членистоногая, – примеривая капроновый тросик, зло ответила Лютова. – Чтоб ты там все отморозил.
      Вязала она его долго и старательно. К скамейке припутала аж на четыре петли, и я подумал, что она с удовольствием пробила бы в днище лодки дырку, чтобы только полюбоваться погружением субмарины вместе с ее капитаном.
      Пристроив ему на коленях книжку Федько, я спросил, готов ли он к диктанту.
      – К какому еще диктанту?
      – Сейчас, во избежание неприятностей, ты будешь писать то, что я тебе продиктую. Приготовься, начнем… «Гришаня! Нас подставили. Горим по-черному. Мне вилы! „Десятка“ паленая. Другая тачка крутого. Верни, или меня „замочат“. Все отдай этому мужику. Майкл». Ну вот и отлично, – одобрил я, – а теперь на другой странице напиши его точный адрес, и поехали к пристани. Если на ней мало народу, то подождете меня там, а если толпа, то Лютик тебя еще немного покатает. Недолго, только до моего благополучного возвращения, а если такого не произойдет, то она либо тебя утопит, либо сдаст речникам. Тут уж, как говорится, на ее вкус. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я воспользуюсь «Москвичом» твоего брата?

* * *

      Добротный дом Харитонова Гриши, окруженный высоким дощатым забором, стоял особняком от двух десятков других, принадлежавших птицефабрике. Мне пришлось довольно долго колотить в пуленепробиваемые ворота и слушать собачье негодование, прежде чем мне соизволил ответить простуженный и отвратный голос:
      – Чего надо?
      – Григория Харитонова.
      – Его нет. Пошел на …
      – Врешь. Ты и есть Григорий Харитонов. У меня к тебе письмо от Майкла.
      – Что там еще за письмо?! – В приоткрывшуюся калитку просунулась волосатая, рабочая рука. – Давай его сюда!
      – Открой дверь, болван! Посмотри, не на твоей ли я тачке приехал?
      – Что?! – Распахивая настежь калитку, на меня выкатила уникально одиозная рожа, а впрочем, и моя была не лучше.
      Очевидно, Гриша был лет на десять старше своего брата, а может, просто чрезмерное пристрастие к вину сделало его таким. Свинцово-багровая морда с крохотными, заплывшими глазками, отрицая шею, прочно сидела на тумбообразном туловище, покрытом длинной седой шерстью. Задранный курносый нос неправдоподобных размеров сильно напоминал свиной пятачок и как-то плавно переходил в круглое ротовое отверстие. Густая поросль, торчащая из ушей, была особенно заметна на фоне совершенно голого черепа.
      И теперь этот мастодонт тряс меня за грудки и требовал ответить, что случилось с его любимым Мишаней, обещая, в случае летального исхода, сей же минут выпустить из меня кишки. В конце концов такое обращение мне порядком надоело, и я хлопнул ладонями по его растопыренным ушам. Да и хлопнул-то не сильно, но мне показалось, что его свинячьи глазки увеличились в два раза и сейчас выпрыгнут на меня. Заорал он так, что доселе тявкавшая собака замолчала то ли от удивления, то ли от страха.
      – Ты что? – спросил он, приходя в себя. – Зачем бьешься?
      – Это тебе показалось, Гриша. Прочти лучше письмо, у меня мало времени, да и у твоего братана его в обрез.
      – Это что, серьезно? – внимательно изучив депешу, просипел он.
      – Серьезнее не бывает.
      – Шутит он, – подумав, решил он немного поиграть. – Никаких машин я и в глаза не видел. Он спьяну, наверное, вам сболтнул.
      – Это будет его последняя шутка, – улыбнувшись, зловеще пообещал я и пошел к «Москвичу».
      – Ты куда? – рванул он меня за плечо. – Не трожь! Это моя тачка!
      – Была твоя, а стала моя, подвинься, боров!
      – А на тебе! – занес он свой кулачище, который я чудом успел перехватить и, падая, дернуть на себя. Он врюхался головой в дверцу своего же автомобиля. Откатив его бормочущую тушу в сторону, я сел за руль.
      – Бывай, Гришаня, а меня лучше не ищи, а то отправишься на небеса к Мишане.
      – Эй ты, погоди! Я думал, ты шутишь.
      – Нет, я парень серьезный.
      – Я это уже понял. Все сделаю, как сказал Мишка, только это… Я, понимаешь, на «девятке» уже все номера перебил.
      – А где «десятка»? – наливаясь яростью, прошипел я.
      – Она в порядке, я ее не трогал, хоть сейчас забирай, – торопливо успокоил мастодонт. – Только Мишаню не трожьте. Молодой он еще, глупый.
      – Выгоняй сюда машину, да не забудь вернуть все вещи, что там находились. Мишаню своего любимого получишь только после того, как на «девятке» восстановишь ее родные номера. И поторопись, времени у тебя мало.
      – Айн момент. Только вы уж потом мой адрес забудьте, лады?
      – Я бы и сейчас в твой гадюшник не полез, сами виноваты. Откуда здесь можно позвонить в город?
      – Только с птицефабрики, если разрешат.
      – Мне везде разрешат, пошевеливайся.

* * *

      В условленное место, километром ниже причала, я подъехал через час, прекрасно уложившись в регламент. Лодка с привязанным Мишаней дрейфовала в двухстах метрах от берега, и на судне, как мне показалось, царила дисциплина и послушание. Заметив свою машину, Светлана отсемафорила: «Полный порядок» – и, позабыв про все меры предосторожности, тут же потарахтела ко мне.
      – Ну что там, Константин Иванович? – спрыгивая на отмель и сияя, как начищенный котелок, еще издали спросила она. – Все в порядке?
      – Для тебя – как видишь, а вот со мной хуже, но это потом. Попробуй дозвониться по своему сотовому до города. Мне позарез нужен один человек.
      – Бесполезно, я уже пыталась. Ничего не получается.
      – Скверно, придется ехать.
      – Какая разница? Нам так и так нужно ехать домой. Куда денем этого ублюдка?
      – Вот в нем-то вся проблема. Ничего не попишешь, нужно везти его с собой.
      – Еще чего не хватало! Если не хотите его утопить, так пусть катится к свиньям собачьим, видеть его гнусную рожу не могу.
      – Пока его отпускать нельзя. Он может таких дров наломать, что место на острове нам покажется раем. Ты вот что, посиди пока здесь, покарауль лодку, а я вместе с ним смотаюсь до города и обратно. Вернусь часа через полтора.
      – Не хочу, мне противно, мне нужно в ванну, да и зачем вам эта вонючая лодка?
      – Для того, чтобы ты и я ночами спали спокойно. Я думаю, это стоит ванны!
      – Эй, вы! – устав от долгого ожидания, подал голос Мишаня. – Ну все же в порядке. Развяжите меня, ведь вам вернули машины.
      – Заткнись, козел, – отмахнулась Светлана. – Константин Иванович, а может быть, в город смотаюсь я, а вы пока за ним присмотрите? Честно говоря, я его боюсь. Мне показалось, что он задумал какую-то пакость. Вы не сомневайтесь, я ваше поручение выполню в точности. Конечно, если оно не сверхсложное.
      – Да нет, просто нужно во что бы то ни стало найти одного человека и передать ему мою записку, а потом, если понадобится, привезти его сюда.
      – Я вытащу его из-под земли.
      – А если вдруг он умер или в составе экспедиции отправился в Арктику, ты то же самое расскажешь моему тестю либо жене и покажешь им дорогу. Жду тебя через два часа, только помни: если ты отнесешься к делу наплевательски, то мы с тобой можем здорово поссориться.

* * *

      Макс Ухов, сопровождаемый Лютовой, подъехал через полтора часа, когда мне уже порядком надоело нытье и скулеж Мишани. Злой как черт и даже не сказав «здрасьте», он легонько съездил Майкла дубинкой по хребту и профессионально-заученно воскликнул:
      – Этот, что ли?
      – Этот, – в той же тональности ответил я.
      – У! Козел!
      – Оставь его, Макс, он уже ручной.
      – Тогда в чем дело, Иваныч? Я плохо улавливаю твою мысль.
      – Дело в первой кошке.
      – Не врубился, изъясняйся доходчиво. Не забывай – с милиционером говоришь.
      – Ты знаешь, кто хозяйка этого малого? – кивнул я на перепуганного Мишаню.
      – Серая собака ему хозяйка, а горный козел хозяин.
      – А ты знаешь, как зовут ту серую собаку и где она сейчас рыщет?
      – В поисках доброго мужика с двустволкой, а вот как ее зовут, не знаю.
      – А зовут ее Наталия Николаевна Федько, и рыщет она вон на том острове.
      – Что?! Иваныч, ты не перебрал вчера вечером? А то я смотрю, рожа у тебя…
      – Нет, Максимилиан, вчера вечером я не выпил ни капельки, хотя и очень хотел, да только Наталии Николаевне было не до того. Она была настолько увлечена переделкой моей физиономии, что это обстоятельство упустила из виду.
      – Я ничего не понимаю, то есть понимаю, что она откупилась, но как-то уж очень быстро, так не бывает. Прошло не больше десяти дней…
      – Все очень просто, ее подельники заявили, что под давлением следствия они оговорили свою знакомую, и всю вину подняли на себя.
      – Так она, что же, тебя выследила и решила отомстить?
      – Все намного сложнее, завтра я тебе все подробно изложу, а теперь у нас просто нет времени. Ты что делаешь сегодня вечером и ночью?
      – Охраняю один из объектов твоего тестя.
      – Перебьется, пусть сам его охраняет. Я хотел тебя попросить об одной услуге.

* * *

      Счастливая Лютова подвезла меня к самому дому и нижайше просила завтра вечером отужинать с ней в каком-нибудь кабачке. Буркнув что-то неопределенное, я хлопнул дверцей и поплелся в подъезд. На мое счастье, дома никого не оказалось, и я прямым ходом залетел в ванну. Здесь мне довелось первый раз посмотреть на себя в зеркало, и никакой радости мое отражение мне не доставило. Хлыст Наталии поработал на славу. Вздутые багровые полосы покрывали всю рожу, а на сократовском лбу и правой щеке кожа вообще лопнула и запекшаяся кровь смотрелась особенно устрашающе. Как уцелели глаза, мне оставалось только гадать и благословлять Всевышнего. Плюнув от досады и отвращения, я залез в горячую воду и вскоре уснул.
      Проснулся оттого, что в дверь барабанил и ругался тесть:
      – Открой! Костя, немедленно открой! Ты что там, умер? Что случилось? Костя, отзовись, или я выломаю дверь.
      – Как вам угодно, вставать я не буду, – приходя в себя, откликнулся я.
      – Что с тобой случилось?
      – Почему со мной должно что-то случиться? Все нормально.
      – Ты посмотри, в чем ты пришел, в каком состоянии твоя одежда. Где ты болтался этой ночью? Милка мне всю плешь проела. Только не говори мне, что ничего не помнишь, все равно не поверю.
      – Ладно, выйду из ванны и все расскажу подробно. А вы пока что-нибудь организуйте, я не ел со вчерашнего утра.
      Тесть расстарался до такой степени, что даже выставил на стол бутылку своего бережно хранимого крымского портвейна.
      – Ну что там у тебя произошло? – едва я сел за стол, с ухмылкой разглядывая мою многострадальную физиономию, спросил он.
      – Дайте хоть кусок проглотить. Я говорю вам вполне серьезно – у меня со вчерашнего утра во рту не было макового зернышка.
      – Ну ешь. Ты, наверное, портвейн не будешь, так я тебе водочки налью. Поехали.
      – Да погодите же вы, дайте прожевать. Окосею ведь сразу. Как там у нас поживает Виктор Анатольевич Ищенко? Когда он думает выплачивать нам гонорар?
      – Об этом я его спрашиваю чуть ли не каждый день, но ответ его однообразен до безобразия. Он говорит, что расплатится сразу после того, как прокуратура вернет его деньги в банк.
      – Врет, наверное. Хорошо устроился, на прокуратуру стрелку переводит. А может, и не врет, но какое они имели право вообще их забирать?
      – Да черт их знает, а почему ты с этого начал разговор?
      – Могу с другого. Вы знаете, что Федько уже гуляет на свободе?
      – Не может такого быть! – поперхнулся полковник своим портвейном. – Не может.
      – Может. У нас теперь все возможно.
      – А ты уверен в своем заявлении? Где ты ее видел?
      – Я провел в ее обществе два незабываемых дня.
      – И что же вы делали?
      – Сначала она колотила палкой по морде меня, а потом я ее.
      – Не знаю, каких результатов добился ты, но ее налицо. Отличная работа. Я удивляюсь тому, что ты вообще ушел от нее живым.
      – Ушел потому, что мне у нее не понравилось. Камера, куда она меня поместила вместе со Светланой Сергеевной Лютовой, оказалась сырой и холодной.
      – Да что ты говоришь! Я бы не отказался провести с ней на нарах часок-другой, но почему и она оказалась предметом повышенного интереса Федько? Опять церковь? Их пути переплелись случайно или они знакомы давно? Рассказывай все по порядку.
      – Не могу, я устал, опьянел и хочу спать.
      – Ну хоть в двух словах нарисуй, как ты туда попал и чего она от тебя добивалась.
      – Господин Ефимов, там столько всего перепуталось, что в двух словах ничего не расскажешь. Завтра, когда я хоть немного соберусь с мыслями, обещаю вам представить полный отчет. А пока мне бы хотелось поспать, потому что прошлой ночью я не сомкнул глаз: готовился к приезду Федько.
      – Врешь ты все, наверное, потому и не спал, что рядом была такая вкусная баба.
      – «Оставьте ваши гнусные инсинуации», – кажется, так она говорила. Да, Алексей Николаевич, чуть было не забыл, Макс сегодня на дежурство не выйдет.
      – Ты что, спятил? – сразу отрезвел полковник. – Ты думаешь, что говоришь? Где он? Кем я его заменю? И вообще, кто тебе дал право совать нос в дела моего ЧОПа?
      – Нужда заставила, а почему вы вдруг так разволновались? Вы же кем-то его подменяете, когда отряд поднимают по тревоге. Подмените и на этот раз, тем более это в ваших личных шкурных интересах. Макс присматривает за Федько, а у нее награбленная валюта, которую, как я думаю, она припрятала до лучших времен. Почему я и поинтересовался, как там поживает господин Ищенко. Я вас убедил?
      – Как тебе сказать… – крякнул Ефимов, что-то обдумывая.
      – А тут и говорить нечего, отправляйтесь на пост вместо Макса, а я ушел.
      Проснувшись в три часа ночи, я с удовлетворением отметил отсутствие тестя и, оккупировав его кабинет, выложил свои находки. Ржавая стамеска или долото, черт их там разберет, была самая обычная, со сбитой ручкой и коротким, видавшим виды клинком. По его длине можно было заключить, что затачивался он бесконечное количество раз и служил своему хозяину долго и преданно. Ставшее полукруглым жало затупилось на нет, и были все основания предполагать, что кирпичная кладка разбиралась с его помощью.
      Не обнаружив больше ничего примечательного, я отложил ее в сторону и занялся стеариновым огарком. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что информацию он несет гораздо большую, нежели стамеска. Длина его составляла три сантиметра при диаметре порядка двадцати пяти миллиметров. В общем-то самый заурядный охнарик, на первый взгляд, однако он купил меня своим донышком и совершенно уникальными потеками. Оплавляясь, стеарин стекал вниз, в какую-то плошку, где и принимал ее очертания. Они были весьма своеобразными и являли собой некий многогранник пирамидальной формы. Можно было предположить, что в качестве подсвечника использовали что-то похожее на забытый уже лафитник. Раньше такие лафитники имелись почти в каждом доме. Однако на моем существовала одна странность. Дело в том, что грани у тех лафитников, какие мне попадались, были расположены на внешней стороне, здесь же отпечаталась внутренняя, а таких мерзавчиков я не видел.
      Осколки стекла подтвердили мою догадку. Именно в этой посуде стояла свечка, но форму ее я представить не мог ввиду того, что осколки были слишком малы.
      Пусть мало, но хоть что-то. На миллиметр, но я продвинулся. Вполне удовлетворенный собой, я лег на полковничьем диване, и остаток ночи мне снился преподобный отец Алексий, которому я вручаю утерянный клад.
      В семь часов утра меня разбудил Макс и, опять не поздоровавшись, лаконично сообщил, что все в порядке, но осторожность не помешает.

* * *

      Гостиница с регрессивным названием «Волжский закат», построенная четверть века назад, скромно ютилась между двором городской бани и старыми деревянными домами. Была она двухэтажная, и почему там присутствовали номера, начинающиеся на тройку, для меня оставалось загадкой. Не иначе как подвал приплюсовали, решил я и толкнул массивную дверь. После долгих и изнурительных переговоров с администратором мне удалось узнать, что чета Рафалович оставила отель еще три дня тому назад и отбыла в неизвестном направлении, а триста двадцать первый номер оказался люксом, расположенным на первом этаже, и почему к нему прицепилась абстрактная цифра «3», администраторша не знала и сама.
      Дежурная по этажу, остроносая и востроглазая Альфия, снисходительно приняла от меня плитку шоколада, потребовала представиться, а только потом позволила задать ей несколько вопросов.
      – Константин Иванович, что вы говорите? Рафаловичи? А как же не помнить? Отлично помню. Почтенная пара, – многозначительно хихикнув, сказала она. – Почтенная, только когда вместе.
      – А когда порознь?
      – Я не имею права лезть в дела наших жильцов. Это их личная жизнь.
      – У вас удивительно красивые глаза, в них недолго и утонуть.
      – Не беспокойтесь, муж не позволит.
      – Вы меня не так поняли, я просто художник. Поверьте, хороший художник!
      – Не сомневаюсь и прекрасно понимаю, что лоб хороший художник разбил о мольберт, когда писал очередной свой шедевр.
      – Завидная проницательность. Так что собой представляла личная жизнь Зои Андреевны и Якова Иосифовича? В чем она заключалась?
      – А почему это вас интересует? – уже готовая расколоться, на всякий случай спросила она. – Кем они вам приходятся?
      – Зоя Андреевна – моя несчастная мамочка, которую коварный Рафалович подло похитил и увез в проклятый и чуждый ей Париж, где сделал дни ее черными, как ночи Африки. Бедняжке удалось чудом вырваться и прилететь к любимому сыну, но гнусный Яков настиг ее и здесь. Помогите мне вернуть мою маму.
      – Я вижу, что жулик вы отменный, но обаятельный, а значит, не все еще потеряно. Яков Иосифович действительно личность неприятная, и тут я с вами согласна. Старый пачкун однажды ночью, когда я спала, пробрался в подсобку и залез ко мне в трусы. Естественно, я проснулась и хорошо угостила его графином. Вы думаете, он успокоился? Как бы не так. В следующее дежурство он подошел ко мне и как ни в чем не бывало предложил деньги за определенный вид услуг.
      – А где в это время была его супруга, то бишь моя мамочка?
      – Ваша так называемая мамочка времени даром тоже не теряла. Она с завидным постоянством заныривала в один хитрый номерок.
      – Что это за номерок и почему он хитрый?
      – Сиротиночка, вам не кажется, что вашу крохотную шоколадку можно съесть всего за две минуты, а мы беседуем уже целых пять. И вообще шоколад я люблю с шампанским, а к шампанскому положены фрукты.
      – Все зависит от того, насколько интересным окажется тот номерок.
      – Будьте уверены, Альфия Сагидовна туфтой не торгует.
      – Поверим на слово, – со скрипом согласился я и, проклиная развращенность гостиничной прислуги, отправился в магазин.
      – А ваша «мамочка» воспитала вас жмотом, – окинув взглядом сиротливую грушу, которую я выложил на стол в придачу к бутылке, заметила Альфия.
      – Я хотел купить две, но потом подумал, что четное количество дарят только покойникам. А вам, ласточка, еще жить да жить. Так что там за номерок?
      – Номер этот резервный, на тот случай, когда гостиница переполнена, а край как надо кого-то устроить. Он не имеет официального статуса и находится под личным контролем Клары Оттовны.
      – А это что за зверь за такой?
      – Клара Оттовна – наша хозяйка.
      – Понятно, а вы не подскажете, сколько ей годков?
      – Зачем это вам? – совершенно естественно удивилась Альфия.
      – Есть у меня маленькая задумка, хочу проверить.
      – Она не намного моложе вашей «матушки», лет, наверное, шестьдесят будет. Что это вас всех на старух потянуло? Мода такая, что ли?
      – Кого это всех? – насторожился я. – Кого еще потянуло?
      – Ну так слушайте. Примерно через двое суток после того, как в гостиницу поселились Рафаловичи, нулевой номер оказался почему-то занят. Кем конкретно, никто не знал. Это показалось нам удивительным, потому что в гостинице было полно свободных комнат, более удобных и комфортабельных. Но самое интересное заключалось в том, что первое время им вообще никто не пользовался.
      – А что на этот счет говорила ваша директриса?
      – С подобными вопросами обращаться к ней не принято, иначе можно запросто вылететь за дверь. Но не будем отвлекаться. Однажды вечером, а это случилось именно в мое дежурство, дверь нулевки своим ключом открыл довольно симпатичный мужчина примерно тридцати лет. В общем-то ничего странного в этом не было: многие жильцы приходят просто переночевать, но меня удивило то, что буквально через десять минут к нему в номер вошла француженка – так мы прозвали Зою Андреевну. Пробыла она там около часа, а потом, подарив мне кусок французского мыла (нужен он мне сто лет!), преспокойно вернулась к себе. Поразилась я до крайности. Обычно в такое время в гости приходят любовники или любовницы, но возраст вашей «мамочки» таков, что вряд ли с ней согласится иметь дело тридцатилетний красивый мужик. Если, конечно, он не извращенец.
      Тогда я подумала, что это заранее назначенная встреча делового характера. Но и тут оказалась не права, потому что их свидания стали регулярными и происходили в одно и то же время по вечерам, а иногда и днем, но днем они встречались бессистемно. Сначала приходил он, а минут через пять француженка.
      – Опишите мне его внешность.
      – Попробую, если получится. Как я уже сказала, на вид ему лет тридцать. Худощавого, но крепкого телосложения. Глаза черные и пронзительные, словно всего насквозь тебя видит. Нос с небольшой горбинкой, рот широкий, но не губошлепистый. Щеки впалые. А остальное все как у всех.
      – Что остальное? – пошло ухмыльнулся я, потому как настроение по мере ее описания у меня улучшалось и в ее словесном портрете я все больше узнавал типуса, крутившегося у церкви. Вытащив вчетверо сложенный лист, я старательно его разгладил и, сунув в нос Альфии, строго спросил:
      – Узнаете? Это он?
      – Конечно он, – ни минуты не колеблясь, ответила она. – Значит, вот вы за кем охотитесь, а могу я поинтересоваться – что это за гражданин?
      – Можете, но я вам все равно не отвечу, потому как сам не знаю. Скажите, под какой фамилией он зарегистрировался?
      – Это я уже узнавала, он вообще не регистрировался. Просто Клара Оттовна дала ему ключи от номера, вот и вся регистрация.
      – Он съехал в одно время с Зоей Андреевной?
      – Не могу сказать наверняка, но у меня сложилось впечатление, что он проживал еще какое-то время, возможно, даже вплоть до вчерашнего вечера, а сегодня с утра Клара Оттовна велела поменять постельное белье.
      – Ясно. Ваша информация не стоит даже одной гнилой груши.
      – А почему вы думаете, что я вам рассказала все?
      – Да? Послушаем.
      – А почему вы думаете, что моя информация стоит вашего дешевого шампанского?
      – Вы ее мне выдайте, а уж я оценю сам, сколько она стоит.
      – Я похожа на идиотку?
      – Так же, как и я на идиота.
      – В таком случае мы с вами зашли в тупик и нам остается только пожать друг другу руки и тепло проститься. Но если надумаете, то сегодня до полуночи либо послезавтра с полудня можете найти меня здесь же. Константин Иванович, я полагаю, что флакон хорошей туалетной воды мне не повредит.
      – От тебя и так благоухает, – буркнул я и вышел вон.

* * *

      В принципе информация, полученная от Альфии, только подтверждала мои догадки, а с подтвержденным материалом работать всегда легче, потому как можно отбросить всякую ненужную шелуху. Теперь все свое внимание следует заострить на Зое Андреевне и этом подозрительном типе. Нет сомнения, что это какой-то агент, которого она наняла с целью отследить дедушкино захоронение. Очевидно, вышла на него сразу после того, как я ей отказал. Завидное упрямство и совершенно патологическая любовь к церковной утвари.
      Ну да бог с ней, дело не в этом. Хотелось бы знать, насколько далеко продвинулся мой коллега, а равно с какой целью он запер нас в подвале и хотел угнать машину Лютовой. Ну, положим, запер-то он нас потому, что задумал совершить угон, по крайней мере, так подсказывает логика. Но тогда как объяснить первый инцидент, тот самый, когда в подвале оказался изолирован я один? Зои Андреевны в тот день еще не было в городе, а значит, причастной к тому первому случаю она быть не могла. Тогда почему же оба эпизода так похожи? И в том и в другом разе дверь закрывают тихо и безо всякого шума, не предъявляя мне никаких претензий.
      Последний казус случился позавчера, а Рафаловичи съехали три дня назад. Получается нестыковочка. Либо агент по собственной инициативе решил продолжать дело, либо Зоя Андреевна все еще в городе, но просто сменила место жительства, что наиболее вероятно. Было бы невредно установить среду ее сегодняшнего обитания, а заодно и сообщить, что ее наемник автомобильный вор. И помочь в этом мне может Клара Оттовна. Скорее всего, она старая подружка поповской внучки, иначе какого черта господа из Франции выбрали себе такую занюханную гостиницу.
      Ну ладно, этим мы займемся чуть позднее, а пока пора позавтракать самому и покормить моих арестантов. Красной икры они не получат, но хлебушка я куплю им достаточно. А все-таки какую информацию вымогательница Альфия приберегла для меня на потом? Может быть, имело смысл купить ей ее вонючую воду?
      Дома опять никого не оказалось. Что-то последнее время моя супруга стала вести несколько неупорядоченный образ жизни, и на эту тему с ней следовало бы серьезно поговорить. Налив себе вчерашнего борща, я уже приготовился обстоятельно позавтракать, когда в дверь позвонили. Досадливо отбросив ложку, я пошел открывать.
      Этого я ожидал меньше всего. В дверях собственной персоной стоял пузатый отец Никодим. Был он в светском и в этом одеянии больше походил на рубщика мяса, решившего посетить оперный театр.
      – Извините, Константин Иванович, если не ко времени, – заходя в переднюю, чопорно начал он, – но, видит бог, нужда заставила.
      – Проходите в кабинет, батюшка или как вас там…
      – Зовите батюшкой, а вообще-то по отчеству я Никодим Афанасьевич.
      – А ведь я вас знаю, Никодим Афанасьевич, – надеясь на свою прозорливость, решил позабавиться я. – Лет десять тому назад вы на рынке боровками торговали. Угадал?
      – Да как вы можете? У нас в роду все до десятого колена были священнослужителями, у меня дальний предок за веру погиб, а настоящего моего прадеда, Александра Афанасьевича, в тюрьме за убеждения сгноили, а вы такое говорите. Обидно.
      – Извините, значит, ошибся, – злясь на себя, поневоле стушевался я. – Так что вас ко мне привело, какие проблемы?
      – Да это… Как вам сказать… Не знаю…
      – Говорите, преподобный, наверное, вы хотели сообщить мне о недостойном поведении председателя благотворительного фонда «Благовест» Светланы Лютовой? – видя, что он никак не может собраться с мыслями и разродиться, подсказал я.
      – Да, но… Э-э-э…
      – Она тратит деньги фонда не по назначению?
      – Упаси бог. Я по другому случаю пришел…
      – Тогда я вас слушаю, – теряя терпение и помня, что стынет борщ, поборонил я его.
      – Беда случилась, Константин Иванович, в переплет Светлана Сергеевна попала.
      – В какой переплет? Да говорите же вы толком, отец Никодим Афанасьевич, почему я должен вас постоянно подталкивать?
      – Так я правда не знаю, с чего начать. В общем, Светлану Сергеевну вчера вечером забрали в милицию.
      – За что? – чуть не подпрыгнул я от изумления.
      – За наркоту, – как-то смешно и по-блатному ответил понурый попяра.
      – Что ж, значит, заслужила, – подумав, резюмировал я. – Но признаюсь вам, я несколько ошарашен и огорчен. Мне она наркоманкой не показалась. Или она просто поторговывала?
      – Ну как вы так можете? – совсем расстроился поп. – Никакая она не наркоманка и ничем таким отродясь не занималась. Посудите сами, откуда у нее на это время? С раннего утра и до поздней ночи как белка в колесе крутится.
      – Как же она попалась и откуда вы об этом узнали?
      – Ну, у нас кое-кто там, – он показал пальцем в потолок, – тоже имеется, вот тот человек и сообщил, чтобы вы, значит, Константин Иванович, знали, что ее остановили гаишники или, как теперь они именуются, гибдидишники и попросили разрешения осмотреть машину. Она-то ни о чем таком и думать не думала, пожалуйста, говорит. Они осмотрели и якобы нашли у нее пятьдесят граммов кокаина. А я так предполагаю, что они сами туда его подложили.
      – А какой им был смысл? – спросил я, а про себя подумал: «Какой интерес для них могла представлять Лютова, мелкая плутовка, подвизающаяся на церковном поприще?»
      – А кто ж их знает, какой у них смысл! Знаю, что Светлане Сергеевне заниматься дьявольским порошком никакого смысла не было.
      – А что на этот счет говорит ее муж?
      – Я вам и говорю, что Светлана Сергеевна никогда и близко не стояла около такой скверны.
      – Что?! – Несколько секунд я бессмысленно лупал глазами и хлопал ушами, а когда наконец до меня дошла суть сказанного, то чуть было не зашелся смехом: – Так, значит, она у нас матушка?
      – Она не любит, когда ее так называют, ну да ладно. В Бога верует, и то хорошо. Ну, я пошел, не буду вас больше отвлекать.
      – Подождите, я так и не понял – зачем вы приходили?
      – Затрудняюсь вам сказать, но Светлана Сергеевна хотела, чтобы я сообщил вам, что она попалась с кокаином. А как там, что, я и сам толком не знаю. Лично-то я с ней не разговаривал, а через третье лицо мне передали.
      – Может быть, она просила ей помочь?
      – Таких слов не было. Мне не передавали. А вы можете помочь?
      – Сомневаюсь. А вы уверены в том, что она не употребляла эту гадость?
      – Конечно, я ее уже три года знаю, уж что-нибудь бы заметил. Вино она немного пьет. Курит, правда, тут врать не стану, а что до кокаина – нет, не было такого, – категорически заключил отец Никодим и после долгой паузы нерешительно продолжил: – Я, конечно, не вправе спросить, но все-таки… Может, вы знаете, где она была позапрошлой ночью? Она дома не ночевала…
      – Не волнуйтесь, прошлой ночью мы были у моих знакомых. А вы ее когда последний раз видели? – уже что-то кумекая, спросил я.
      – В тот самый день и час, когда вы приехали в Белую церковь, значит – позавчера.
      – Ясно, спасибо вам, отец Никодим, кажется, я что-то начинаю понимать и, насколько это возможно, постараюсь ей помочь.
      – Храни вас Бог! – Осенив меня щедрым крестом, поп суетливо унес свою тушу.
      Не успела за ним закрыться дверь, как я выскочил следом. Я абсолютно ясно понял, что хотела сказать мне попадья. Возле подъезда мне здорово повезло. На папашиной «Волге» подъехала Милка. Она уже собралась выходить, когда я бесцеремонно запихал ее обратно и велел гнать в Белое село.
      – Почему я должна развозить тебя по твоим притонам? – возмутилась она, послушно следуя моим указаниям. – И где ты ночевал позапрошлую ночь?
      – В колодце, – кратко ответил я, стараясь сосредоточиться.
      – Врешь ты все. Наверное, опять у какой-нибудь шлюхи. Она тебе твою паршивую рожу и разодрала, смотреть противно.
      – Пусть будет так, отстань.
      – И опять напился, скотина. Мне это надоело. Я подам на развод.
      – Подавай хоть на раздел. Но почему ты решила, что я пьян?
      – Потому что без машины, – удивительно логично вывела она формулу.
      – Без машины я потому, что у меня ее нет. И вообще помолчи.
      – Хорошенькое дело! Он неизвестно где проводит ночи, потом является без машины, заставляет меня черт знает куда переться и при всем при том заставляет молчать. Я хотела бы услышать твои объяснения, и особенно относительно автомобиля. Где он?
      – Оставил у одного хмыря, к которому мы сейчас и едем.
      – Почему оставил? Или был не в состоянии?
      – Там у меня что-то поломалось. Но он обещал починить.
      – Ой, Кот, как мне надоело твое вранье. За эти-то годы я настолько тебя изучила, что слышу малейшую лживую нотку.
      – Изучай дальше, а мне, законному мужу, объясни – где ты последнее время болтаешься? Я ведь тоже все вижу и все подмечаю, меня, брат, на мякине не проведешь!
      – Ну что? Что ты можешь заметить?! – Прижавшись к обочине, она притормозила. – Ну смотри на меня внимательно – что ты заметил? Какие перемены?
      – Чего-то в тебе не так, – толком ничего не понимая, неопределенно ответил я.
      – А что во мне не так? – чуть ли не в нос залезла она. – Ну скажи же!
      – Не знаю, отстань, и поехали.
      – О господи, ну скажи мне, пожалуйста, кто я?
      – Пожалуйста. Глупая и крикливая баба.
      – О боже, да я не о том. Кто я – брюнетка, блондинка или шатенка?
      – А, ты об этом… Черт… Да, действительно, – немного растерялся я, впервые увидев собственную жену светло-рыжей масти. – Но мне кажется, что твой естественный вороной волос тебе больше к лицу.
      – А мне кажется, что твой серо-пегий как нельзя больше тебе подходит, ты здорово напоминаешь мне драного козла.
      – Людмила Алексеевна, вам не кажется, что вы перешли все границы дозволенного? Это же черт знает до чего можно договориться. Поехали, и не мешай мне думать.
      Гриша Харитонов и на этот раз оказался дома, но встретил меня радостно и возбужденно, что показалось мне немного подозрительным.
      – Господин Гончаров, заходите, – приглашая, любезно распахнул он калитку. – У меня все готово, но должен сказать – пришлось попотеть. Оказывается, у вас уже перебивали номера, получается, что мне пришлось перебивать по третьему разу, но ничего, сделал на совесть, комар носа не подточит, проходите.
      – Да нет уж, я здесь подожду. Выгоняй машину со двора.
      – А с кем это вы? – игнорируя мою просьбу, задал он нездоровый вопрос.
      – Так, одна знакомая из отряда специального назначения, но не бойся, она своя.
      – Как же так? Ведь я просил, – сразу потускнел он бурлами. – А где же Мишаня?
      – Сегодня к вечеру или завтра к обеду жди.
      – А вдруг обманешь? Может, вы его уже захреначили.
      – Как меня найти, ты знаешь, так что волноваться нет причин.
      – Как же это я тебя найду? – тянул он резину, и это начинало мне не нравиться.
      – Совсем тупой? Напишешь заявление, укажешь номера моей машины, и все проблемы будут решены. Меня вычислят за шесть секунд. Выгоняй машину.
      – Подожди, надо ее протереть. – Просипев явную чепуху, он плотно прикрыл калитку.
      – Ну что там, Костя? – нетерпеливо высунулась Милка. – Я не поняла юмора.
      – Кажется, сейчас он нам объяснит, – проворчал я и доверительно спросил. – У тебя газовый баллончик с собой?
      – С собой, и не только баллончик. Электрошок тоже есть.
      – Вот и отлично, в случае чего подстрахуй и вруби двигатель.
      – Начинается! Из какого дерьма я только тебя не вытаскивала!
      – Эй, Гончаров! – высунув из калитки свой багровый пятак, окликнул меня грубовато Гриша. – А может, все-таки зайдешь? Чайку выпьешь?
      – Ты, мешок с дерьмом, если ты вздумал со мной поиграть, то сразу предупреждаю – это плохо отразится на здоровье твоего братана, так и передай своим дружкам.
      – Каким еще дружкам?
      – Тем, что сидят за забором. Жду еще две минуты, а потом уезжаю, но предупреждаю, что следующее мое посещение будет носить агрессивный характер.
      – Ладно, подожди.
      Когда открылись ворота, Милка держала наготове баллончик, а в моей руке потел электрошок. За рулем моей «Коломбины» сидел молодой коротко остриженный парень, сам же Гришаня шел следом. Миновав нашу «Волгу», стриженый остановился так, что мы оказались между ними. Неприятно, но ничего страшного, если на этом их контингент ограничен, то справиться с одним стриженым мы в состоянии, а ожиревшего хронического алкаша во внимание можно не брать.
      – Вот, Гончаров, как договорились, забирай свою тачку, но только мы с Вальком поедем вместе с тобой, и ты отдашь нам Мишаню.
      – Нет, – отрезал я, заранее зная, что любое послабление с моей стороны будет означать зыбкость моих позиций и, как следствие, их растущую наглость.
      – Ну не хочешь по-хорошему, тогда будем говорить по-плохому, ложись на землю, сука! – наставляя на меня невесть откуда взявшийся обрез, заорал он и, видя, что я покорно следую его приказу, уже спокойнее распорядился: – Валек, клади его бабу рядом. Да не боись, никакая она не ментовка, я же вижу – дешевые фраера, на понт они нас берут. Давай, сучонка, вытряхивайся.
      – Все нормально, Милка, – опасаясь за ее неразумные действия, спокойно прокомментировал я ситуацию. – Делай все, что тебе говорит толстый дядя. Он хороший и никогда не сделает нам дурного.
      – А ты хохмач, Гончаров, – наблюдая, как рядом со мной послушно укладывается Милка, просипел он.
      – С тобой не только хохмачом станешь, – сжимая под грудью электрошок, рассмеялся я, напряженно наблюдая за его безобразными лапами, обутыми в шлепанцы.
      – Козел, Гришу на кукан не подцепишь! – торжествующе упивался властью Харитонов. – Гриша на раз тебя сделает, тебя и твою дешевую братву. Валек, прикинь, что у них там в «волжане». Посмотрим, какого полета птичек мы заловили, а тогда и решим, что с ними делать.
      – Ну ты даешь, Гришаня! Не ожидал! – льстиво бубнил я под нос, напряженно наблюдая за передвижением его ног. Но к великому сожалению, мне не было видно, куда направлены стволы обреза, и, кажется, это поняла Милка, потому как тут же поддержала и включилась в мою игру:
      – Да, Костя, этот деревенский увалень оказался в три раза умнее нас. Дядя Гриша, можно на тебя глянуть хоть одним глазком?
      – Лежи, сучонка, еще будет время, насмотришься, когда я примусь тебя мочить, – уже благодушно пообещал кретин. – Валек, ну что ты там телишься?
      – Счас, дядь Гриш, тут у нее пакет с продуктами. Батон белый, батон черный. Консерва, сыр, масло, опять масло…
      – Да на хрен мне ее масло, ты документы ищи.
      – Счас, вот ее радикюль, счас. Ага. Права, паспорт, квитанции какие-то.
      – Баран. На кой нам хрен ее квитанции? Читай паспорт.
      – Ага. Ефимова Людмила Алексеевна, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения. Русская. Паспорт серии IV ЕЖ, номер…
      – Дубина, ну зачем нам знать ее номер, смотри прописку.
      – Ага. Проживает по адресу…
      – Что, что? По какому адресу? – насторожился Гришаня. – Повтори еще разок.
      – Ну я же сказал, по адресу…
      – Вон оно что! – удовлетворенно загоготал Харитонов. – Так Гончаров тоже по нему прописан. Посмотри-ка, Валек, ее семейное положение.
      – Замужем. Муж – Гончаров Константин Иванович.
      – Ну! А что я тебе говорил! – пуще прежнего возликовал Гришаня, а Милка толкнула меня локтем в бок, и я понял, что пора.
      Одним движением я выбросил руку и, припечатав электрошок к уродливой ступне, замкнул контакт. Почему-то меня тряхнуло тоже, но это я понял потом, а пока, не обращая внимания на скукоженного Гришаню, крикнув Милке: «Обрез!», я за шиворот выдирал из машины стриженого Валька. Пока он мало что понимал, но скоро даже его неповоротливый ум постигнет случившееся, и тогда нам придется туго.
      – Наручники под сиденьем! – держа Гришаню под прицелом обреза, крикнула Милка. – Да ты дверцей его, дверцей. – Даже в этой экстремальной ситуации она не отказала себе в удовольствии дать мне ценное указание.
      – Ну дверцей – так дверцей! – согласился я и припечатал стриженый затылок Валька. – Что бы я без тебя делал, зайчик ты мой ненаглядный! – защелкивая наручники на послушном Вальке, поблагодарил я супругу.
      – Без меня ты бы давно был на том свете. Притащи из багажника трос, этого борова надо тоже упаковать. И того дурака Валька понадежнее свяжи веревкой, а потом сними наручники, они денег стоят.
      Послушавшись ее рациональной рекомендации, я уже заканчивал перевязку стонущего Валька, когда из ворот выскочила здоровенная псина, а за ней свирепая и голосистая баба. Псина кинулась на Милку, а баба с криком «Банзай!» на меня.
      Грохнуло сразу из двух стволов, и овчарка в мгновение ока из белой превратилась в черно-красную, а баба остолбенела и заткнулась своим криком. Наступила удивительная тишина. Баба стояла и молча таращила глаза на собачьи судороги. Гришаня и Валек лежали неподвижно, внимательно рассматривая серую дорожную пыль. Милка вопросительно уставилась на меня, а я тоже смотрел на собачьи конвульсии.
      – Женщина, идите в дом, все будет хорошо! – первым выходя из этого секундного шока, выкрикнул я. – Идите же!
      – Убийцы! – тоже включившись, завыла она октавой выше. – Вы и Гришеньку моего так же, как Буянчика, убьете. Не да-а-ам!!! – кинулась она на Милку, но неожиданно нам на помощь пришел сам Гришаня:
      – Заткнись, дура, иди в избу.
      – Да как же так, Гришенька, они же Буяна застрелили! Может, покликать кого?
      – Дура ты и есть дура, только вякни, они же тебя рядом положат! Убирайся вон.
      – Ой, девушка, не сгубите вы его, – переключилась она на Милку. – Христом вас и Богом прошу, не губите, один он у меня, кормилец проклятый. Что я без него буду делать? Троих мне девчонок наклепал, ирод.
      – Женщина, немедленно уходите отсюда, ничего с ним не будет.
      Решительно взяв бабу под локоть, я втолкнул ее в ворота и, еще раз проверив надежность узлов и веревок на пленниках, занялся тем, ради чего сломя голову примчался сюда.
      – Что ты там делаешь? – неодобрительно следя за моими действиями, спросила Милка. – Совсем чокнулся? Может быть, хватит? Пора сматываться.
      Наверное, со стороны я казался смешным, но мне было совсем не до смеха. Встав на карачки, я сантиметр за сантиметром ощупывал днище машины и внутреннюю часть крыла.
      – Тебя нужно показать психиатру, – не унималась она. – Поехали, пока не поздно.
      – Молчи, лучше присматривай за своими подопечными, – посоветовал я и наконец наткнулся на то, что искал. – Вот оно! – вытягивая из полости заднего бампера полиэтиленовый сверточек, в восторге объявил я.
      – Что это? – поневоле заинтересовалась жена.
      – Кока! Кокаша, кокаин или то, на что меня хотели подцепить!
      – Ничего не понимаю.
      – Это не обязательно. – Подойдя к Гришане, я ногой перекатил его на спину и, сунунув в нос пакет, спросил: – Что это такое?
      – Не знаю! – простодушно заморгал он. – Первый раз вижу.
      – Зачем ты нам его подсунул?
      – Ничего я вам не подсовывал. Говорю же вам, что первый раз этот мешочек вижу.
      – Врешь, скотина, – продолжал настаивать я, хотя прекрасно понимал, что Гришаня здесь ни при чем. Вряд ли у него хватило бы духу за просто так подарить мне почти десять тысяч рублей, щука тут орудовала на порядок выше. – Чурка с глазами, удавлю, если не скажешь, кто тебя подговорил.
      – Вот те крест, не знаю, не видел, не заметил. Да и стоит он, наверное, дорого. Что делать-то будем, командир?
      – Мы поедем домой, а вам я советую еще немного отдохнуть, а затем принять ароматизированную ванну, потому как дюже смердите. Только предупреждаю вас в последний раз: если вы после нашего отъезда опять начнете подло себя вести, например организуете за нами погоню, то последуете за своим кобелем. Он ужасно мучился и не хотел умирать.
      – А как же Миша? Что с ним будет? – запоздало запереживал, заскулил старшенький.
      – Я от своих слов пока не отказался. Людмила Алексеевна, дайте их оружие.
      Ухватив обрез за цевье, я что есть моченьки трахнул его о бетонную опору и, стряхнув щепу, зашвырнул покореженный механизм в желто-зеленую канаву.
      – Что вы делаете! – поднимаясь на колени, завопил Валек.
      – Эрнест Хемингуэй еще когда сказал: «Прощай, оружие!», читайте классиков, охламоны, – пинком возвращая его на место, назидательно пояснила Людмила. – Все, что ли?
      – Вперед. Счастливо оставаться, Харитонов Гришаня! – садясь за руль, от души заржал я.
      Все хорошо обдумав и прикинув, по какому сценарию будут развиваться дальнейшие события, на повороте, когда его дом скрылся из виду, я фарами приказал Милке остановиться.
      – Ну что еще? – раздраженно спросила она.
      – Поменяемся местами. Садись в мою машину, а я поеду на «Волге».
      – Это еще зачем?
      – По двум причинам: во-первых, сейчас они кинутся за нами в погоню и прежде всего будут стараться догнать мою «Коломбину».
      – Значит, ты хочешь опять подставить меня? Ну и сукин же ты сын!
      – Замолчи и дослушай. А во-вторых, «Коломбину» остановят на первом посту ГИБДД.
      – Почему? И почему опять должны остановить меня?
      – Да потому, что со вчерашнего, если не с позавчерашнего дня на нее дана ориентировка как на машину наркокурьера. Меня старательно хотят подставить. Поняла?
      – Не поняла. Не поняла, почему я должна выступать в роли наркокурьера?
      – Тебе многого еще не понять. Ты видела, как я вытащил кокаин?
      – Видела, ну и что?
      – А значит, там его нет? Ведь так?
      – Так. Совсем ты мне мозги затрахал.
      – А значит, машину проверят и тебя отпустят, так?
      – Так, – совершенно сбитая с толку, согласилась она. – И что это дает?
      – Ты спокойно последуешь домой и ляжешь спать, вот и все. А если и после поста они от тебя не отцепятся, то напрямую дуй в отряд к Максу, а уж он найдет средство от них отделаться.
      – А какой во всем этом смысл?
      – Боже, как ты непробиваемо глупа. Ты развяжешь мне руки тем, что утащишь за собой моего хвоста и уладишь все проблемы с гаишниками, а я тем временем решу два серьезных вопроса. Я очень люблю тебя, Милочка!
      – Ну и скотина же ты, Гончаров, – садясь в «Коломбину», вздохнула она. – Забирай отсюда свою наркоту, выкинь ее к чертовой матери, а то в самом деле попутают. Одни только неприятности от тебя, Константин.
      – Двинемся по моей команде. Скорее всего, они будут на грязно-синем «Москвиче», с хорошими ходовыми качествами, особенно не удаляйся, но и близко их не подпускай. Возле поста, когда тебя остановят, они поймут, что не за тем зайцем гнались, и оставят тебя в покое. Теперь главное. Через четыре километра сверток на основную магистраль. Ты пойдешь по ней, а я рвану прямо через Белую церковь. И последнее, пусть отец узнает про судьбу Светланы Сергеевны Лютовой. Ее вчера загребли за наркотики, как это пытались сделать и со мной. Все. Удачи!
      – Да пошел бы ты…
      Мои прогнозы оказались верны. Синий блин на колесах не заставил себя долго ждать. На большой скорости он вылетел из-за поворота и начал быстро приближаться к нам. Сорвавшись с места, я тем самым подал Милке знак.
      Держа их на стометровой дистанции, мы приближались к свертку, и я начал немного нервничать, всерьез опасаясь за успех нашего замысла. Если они разгадают наш маневр, то дальнейшее мое передвижение будет весьма проблематичным.
      Миновав сверток, я облегченно вздохнул, видя, как синий «Москвич» послушно свернул направо. Пожелав Милке чистого асфальта, я снизил скорость и невольно вернулся все к тому же вопросу. А на верном ли я пути? А если и на верном, то до какого рубежа могу по нему пройти? И не заведет ли он в итоге меня в тупик? А такое опасение существовало, и оно было обоснованно.
      Ладно, господин Гончаров, успокоил я себя, к этой теме мы вернемся сразу после того, как только разрешим пару наболевших вопросов. Без этого движение вперед становится затруднительным, а если смотреть дальше, то и опасным.

* * *

      Кабинет Клары Оттовны Стариковой больше напоминал будуар кокотки, и это было неудивительно в наше время обязательно обезьяньей офисной мебели. С удовольствием утонув в широченном бархатном кресле, я согласился откушать чашечку кофе, а пока она, вращая антикварную мельницу, собственноручно молола сказочного аромата зерна, я наблюдал ее через литые финтифлюшки старинного зеркала.
      Если и была она одного возраста с Зоей Андреевной, то выглядела лет на двадцать моложе. Столь же энергичная, держалась она проще и приветливей. Возможно, здесь сказывался ее профессионализм, но все равно было приятно. Высокая статная женщина, она не хотела стариться и довольно-таки успешно противостояла неизбежной старости. Густые рыжие ее волосы были, безусловно, крашеными, но сделано это было мастерски и не так броско, как у моей жены. Минимум морщин вокруг серых глаз говорил о том, что с ними постоянно, с завидным упорством борются, и, надо признаться, успешно. Высокая, открытая, как у манекена на витрине, шея свидетельствовала об успехах косметической хирургии, а пружинистая походка давала понять, что занятия физическими упражнениями тоже приносят пользу.
      Украдкой посмотрев в зеркало и перехватив мой взгляд, Клархен закобенилась еще больше. С какой-то подтанцовкой она поставила медную джезву (это очень вредно) на огонь спиртовой горелки и через зеркало же подмигнула мне.
      Занятная бабушка, решил я и, вынув из табакерки тонкую сигарку с мундштуком, знаком испросил разрешения.
      – Ну конечно же, уважаемый Константин Иванович, они для того там и лежат, но погодите, кофе уже готов. Вам сколько сахара?
      – Сахара больше, чем какао, – на всякий случай ответил я словами Буратино, потому что еще не сориентировался, как себя вести.
      – Понятно, – улыбнулась она. – Тогда я просто предложу вам рюмку коньяку?
      – И рад бы, да не могу, за рулем, знаете ли. Но в следующий раз обязательно.
      – Я буду с нетерпением ждать. – Поставив чашки, она села напротив. – Ну-с, может быть, начнем? Мне кажется, увертюра была достаточно содержательна.
      – Я тоже так считаю, милая Клара Оттовна. Вы немка?
      – Да, наполовину. А зачем вы это спросили, когда и так все ясно?
      – Просто мне интересно узнать, каким образом переплелись ваши судьбы.
      – Какие судьбы? – нисколько не наморщив лоб, удивленно подняла она бровь. – Господин Гончаров, вы загадочный человек. Чьи судьбы переплелись?
      – Ваша и Зои Крюковой.
      – Ах, вы об этом, – рассмеялась она и посмотрела на меня как на идиота. – А что тут может быть странного, поясните, я не понимаю.
      – Ну она, как вы знаете, девушка деревенская, а вы, как мне видится, воспитаны в городе, вот я и задал себе вопрос – что между вами могло быть общего?
      – Вы правы, общего у нас мало, но почему вы думаете, что у деревенской девушки не может родиться дочь?
      – Может, – согласился я, шумно, как принято, кажется, в светском обществе, отхлебывая кофе. – Я даже знаю тому массу примеров, но при чем здесь ваши отношения с Зоей Андреевной?
      – Что и говорить, в чувстве юмора вам не откажешь. – Внимательно на меня посмотрев, Клархен отставила чашку. – Константин Иванович, позвольте поинтересоваться: зачем вы ко мне пришли?
      – Чтобы расспросить вас о Зое Андреевне как можно подробнее.
      – Зачем это вам?
      – Дело в том, что я собираю музейные материалы о ее дедушке, священнике Алексее Михайловиче Крюкове.
      – Тогда бы вам следовало сначала хоть немного узнать обо мне.
      – Зачем, когда я и так вижу перед собой на редкость очаровательную собеседницу.
      – И дочку Зои Андреевны, – продолжила она.
      – И дочку Зои Андреевны, – автоматически повторил я и только тут наконец до меня дошло, что Константин Иванович Гончаров в большой заднице. – Неужели! Неужели вы правнучка Алексея Михайловича?! – в полном восторге воскликнул я.
      – Да, а ваша неуместная экзальтация напоминает мне известную встречу детей лейтенанта Шмидта.
      – Простите ради бога, но откуда мне было знать о столь интересном родстве? – лихорадочно перебирая все возможные неприятности, которые могут появиться в свете нового положения вещей, взмолился я.
      – Ничего страшного, Константин Иванович. Так вы по-прежнему будете утверждать, что хотите собрать какие-то материалы о моем прадеде?
      – Ну что вы, – понимая, что моя легенда теперь просто смешна, решил поправиться я. – Дело в том, что сразу по приезде сюда ваша уважаемая матушка попросила оказать ей помощь в одном пикантном деле. Видя его полную бесперспективность, я ей отказал, но после некоторых наведенных мною справок я понял, что дело не такое уж безнадежное. Вот я и решил предложить свои услуги.
      – «Я в долг решил просить у вас, но не решился как-то…» – так, что ли? Не смешите меня, Константин Иванович! Я понимаю, когда выжившая из ума старуха рыщет по всему свету в поисках несуществующего клада, но когда нормальный мужик заплетает мне такие легенды, это уже слишком. Не поверю. Зачем она вам понадобилась? Ведь вы ищете именно ее? Ради этого вы приходили утром? Зачем?
      – Исключительно чтобы поделиться своими наблюдениями.
      – В таком случае, извините, ничем вам помочь не могу. Зоя Андреевна вместе с Яковом Иосифовичем три дня назад улетела в Москву, наверное, об этом вам уже доложили мои работницы. Мой вам совет – допивайте кофе, занимайтесь своими делами и выбросьте всю эту ерунду из головы.
      – Я непременно воспользуюсь вашим советом, – пообещал я, нехотя поднимаясь из уютного кресла. – А можно вам задать еще один, последний вопрос?
      – Да, конечно, у меня еще есть пять минут.
      – Почему вы не последовали за матерью во Францию?
      – Потому что она меня туда не приглашала! – неожиданно резко ответила она. – Потому что она бросила меня задолго до этого, в пятилетнем возрасте, когда сама умотала в Москву! – еще больше повышая тон, обвиняла меня Клархен. – Потому что мой папочка, Отто Францевич Штадлер, не желая обременять себя заботами о моем воспитании, в свою очередь увез меня под Саратов и сдал на руки своей матери! – сорвалась она на крик. – И спасибо ей, единственному человеку, который принял во мне участие. Вот так, Константин Иванович! Что еще вы хотите обо мне узнать?! Спрашивайте, не стесняйтесь!
      – Вы часто навещали свою тетку Марию Андреевну?
      – Я узнала о ее существовании только в десятилетнем возрасте, когда уже люто ненавидела весь крюковский род. Извините, но мне уже пора.
      – Да, конечно, это вы меня извините за мое бесцеремонное вторжение.
      – Ничего страшного, если будут какие-то проблемы – приходите, постараюсь помочь.

* * *

      Подождав за углом и убедившись в том, что ее вишневая «семерка» отъехала вместе с ней, я вновь нырнул в гостиницу и, сделав бесстрастную физиономию, важно прошел мимо администратора.
      В подсобке Альфия с каким-то типом дули шампанское и смотрели телевизор. Увидев мою особу, она довольно бесцеремонно отправила своего кавалера погулять и приветливо пригласила меня присесть:
      – А вы, я вижу, без меня не можете. Не ждала вас так рано.
      – А позже я боюсь. Твой муж может нас застукать.
      – Это вы нас с ним застукали. Вы подумали над моим предложением?
      – Да, и уже принес тебе презент. – Недрогнувшей рукой я выставил перед ней дорогой флакон. – Такое подходит?
      – О, вы превзошли самого себя, и я беру свои слова обратно. Ваша мамочка воспитала галантного и щедрого сына.
      – Короче, Альфия, как там тебя…
      – Сагидовна.
      – Вот вот, Альфия Сагидовна, деньги получены, выкладывай товар.
      – Не грубите, а то я все позабуду, – закапризничала вымогательница. – Воспоминания – штука тонкая и требуют бережного обращения.
      – Ну что ты, девочка, это я еще не грублю, я грублю только тогда, когда меня достают, – добродушно рассмеялся я, готовый открутить ей голову. – Я тебя слушаю.
      – Сегодня Машка с утра не явилась на работу.
      – Очень приятно, передайте ей от меня соболезнования.
      – Не смейтесь, это очень важное обстоятельство, благодаря которому я заполучила от вас чудную туалетную воду. Не перебивайте. Машка опоздала на работу, а Клара Оттовна приказала поменять постельное белье в нулевом номере, где ночевал тот подозрительный тип. Ничего другого не оставалось, как самой заняться этим постыдным делом. Взяв постельный комплект и тихо проклиная путанку Машку, я зашла в номер и деревянными щипцами сдернула грязное белье. Что я нашла под ним, а точнее, под матрасом, я говорить пока не буду, потому что это уже другая тема и требует совершенно другой оплаты.
      – Девочка, твоя наглость переходит все границы, – чувствуя, как закипают пятки, прошипел я. – Какой еще оплаты требует твоя другая тема?
      – Я об этом еще не думала, и разговор у нас сейчас о другом. Спрятав свою находку в лифчик, я быстренько застелила постель и уже собралась уходить, когда на журнальном столике под телефоном заметила вкладыш к блокноту, который я и имела в виду передать вам. Мне кажется, что вас он заинтересует гораздо больше, чем моя находка.
      – Почему ты так решила?
      – Потому что среди прочих личностей указана и фамилия Гончарова К.И.
      – Где этот блокнот? – Поражаясь ее проницательности, я нетерпеливо дрыгнул ногой.
      – Сейчас я вам его отдам, только обещайте, что все останется между нами.
      – Идиотка! – вырывая из ее рук тощую книжицу, брякнул я. – Гончаров в этом заинтересован больше тебя.
      – Вы хам! – негодующе вскрикнула она, но я уже не слушал, потому как нетерпеливо листал пустые страницы совершенно девственного вкладыша.
      – Обманула, да? – за неимением ничего другого, рассмеялся я. – Купила дядьку?
      – Нет, просто дядька очень глуп и не дает сказать мне слова. Смотреть надо наоборот, с конца и при боковом свете, тогда вам отчетливо будут видны буквы, продавленные шариковой ручкой.
      – И откуда только у тебя такие шпионские познания? – немного смутившись, проворчал я и, следуя ее совету, подошел к окну.
      Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько дуболом Гончаров оказался не прав, оскорбив этого Пинкертона в юбке. Фамилия Гончаров в этом аккуратном списке стояла где-то посередине, и она, как и некоторые другие, была зачеркнута. Не вчитываясь в остальные имена и не желая анализировать полученные сведения прилюдно, я выпросил у нее коробку из-под чая, тщательно упаковал в нее трофей и, извинившись за грубость, отправился к выходу.
      – Константин Иванович, – уже в дверях окликнула она, – а вас совсем не интересует то, что я нашла у него под матрасом?
      – Нет. Я и так догадываюсь, что там могло быть.
      – И что же?
      – Пара презервативов и, возможно, некоторое количество кокаина. Привет Кларе Оттовне. Кстати, почему вы ее так не любите? Совершенно чудная женщина.
      – Вам бы ее в начальницы!

* * *

      Несмотря на все мои старания, на пристань я попал только в половине четвертого и, конечно, забыл купить этим ублюдкам хлеб. Ничего не поделаешь, придется потревожить Милкины запасы и кормить их батоном с маслом.
      Захватив пакет, я тщательно запер машину и подошел к стеклянной будочке в самом конце пристани. Два парня в тельняшках и камуфляжных штанах играли в карты. Кто из них был Андрей, судить было трудно, поскольку оба они были коротко стрижены и накачаны, как футбольные мячи, и мне не оставалось ничего другого, как обратиться к обоим сразу:
      – Мужики, я от Макса, вы в курсе?
      – А как ваша фамилия? – откликнулся тот, что посветлее.
      – Гончаровы мы будем, а ты Андрей, что ли?
      – Андрей, все в порядке, – заверил он, поднимаясь. – Пойдемте покажу вам катер. А это ваш «ГАЗ-24»? – спросил он уже на ходу.
      – Если быть точным, то тестя.
      – За ним присмотреть?
      – Если нетрудно, в долгу не останусь.
      – Да ладно вам. На этих бабках все как помешались. Прямо не Россия, а какой-то Израиль. Шагу нельзя ступить – там дай, тому заплати, смотреть противно. Вот это корыто вам пойдет? – показал он на катер довольно внушительных размеров. – Максим велел подобрать вам хорошую посудину.
      – Да ты что, Андрей, это же большой десантный корабль, не надо, да я и не справлюсь с ним. Проткну яхту какого-нибудь бизнесмена, что потом? Дай мне что-нибудь попроще, да хоть лодку с мотором.
      – А вы надолго собираетесь?
      – Пока Макс не подъедет, часов до восьми, а то и до девяти.
      – Ну тогда берите мою. Вот она, красавица, – погладил он нос раскрашенной под акулу лодки. – Движок как часы, заправлена под горлышко. Ни пуха.

* * *

      Почти в четыре часа я отчалил, а мне следовало быть на острове сразу после утреннего звонка Макса. Получается, что я задержался, как минимум, на десять часов. А за это время мои подопечные могли наломать черт знает каких дров. Было бы хорошо подойти к острову с другой стороны. Подняться повыше, заглушить эту трещотку и тихонько подплыть с противоположного берега. Неплохо, но лоцман из меня – как из слона балерина, можно заплыть в такие дали, что и сам Господь Бог не найдет. Нет уж, будем действовать наверняка, в крайнем случае электрошок до сих пор так и лежит в моем кармане.
      О том, как я поступлю с ними в итоге, я представлял туманно. Одно было совершенно ясно – в ближайшие несколько дней, пока не разрешится вопрос с церковным кладом, мне придется взять их на содержание и ежедневно по утрам кормить калорийным завтраком. А пуще всего мне следует беречь Наталию Николаевну Федько, поскольку я не терял надежды на возвращение валюты в банк с вытекающим солидным вознаграждением. Эту стерву вообще было бы неплохо удалить с острова, где с ней могут нехорошо обойтись ее же гладиаторы. Озабоченный этими непростыми мыслями, я пристал к острову возле моего дерева и, не торопясь выходить на сушу, прислушался.
      Не заметив ничего подозрительного, я спрыгнул на берег, привязал моторку и, озираясь по сторонам, двинулся по знакомой уже тропинке. Без всяких приключений достигнув поляны, я удовлетворенно отметил ее безлюдность. Так мы оговорили с Максом, так оно и было на самом деле. Опасаясь за их здоровье, он должен был перетащить их в полуразвалившуюся хибару, чтобы хоть как-то защитить от холодного ночного ветра. Пока что все шло по плану. Воодушевленный этим обстоятельством, я осмелел, уже более решительно пересек поляну и заглянул в окно.
      Я мог бы этого и не делать, потому что Макс всегда работает без брака и на совесть. На березовых ветках по углам сторожки были аккуратно разложены мои питомцы. Свободно передвигаться или даже ползать по трехметровому пространству халупы они не могли, потому что у каждого за спиною, между связанными руками, был пропущен и закреплен длинный березовый шест, который, в свою очередь, надежно крепился к полу. Наверное, им такое неподвижное положение порядком надоело, и, как следствие, наступила такая апатия, что даже общение не доставляло им удовольствия. Так они и лежали, тупо глядя в потолок и думая каждый о своем.
      – Здравствуйте, детки! – просунув голову в разбитую фрамугу, жизнерадостно заржал я и подозрительно понюхал воздух. – А чем это у вас тут воняет? Как мы сами себя чувствуем? Не болят ли животики?
      – Да пошел бы ты на … – за всех на правах старшего матернулась Федько.
      – Нехорошо, Наталия Николаевна, нехорошо! – добродушно пожурил я. – И какой только пример вы подаете своим младшим сотрудникам!
      – Козел! – негодуя, прошипела предводительница. – У нас гангрена скоро начнется, руки уже несколько часов ничего не чувствуют.
      – А вы дружно и на счет делайте упражнения, знаете, как в школе. «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали…» – участливо посоветовал я. – Здорово помогает. А все-таки чем это у вас так отвратно шибает в нос?
      – Сам не догадываешься, что ли?! – хмуро отозвался Мишаня. – Педераст наш обо…
      – Ай-ай-ай! Какая незадача, значит, я напрасно вам хлеб с маслом принес.
      – Константин Иванович, не надо над нами издеваться! – взмолился Мишаня. – Я тоже из последних сил терплю, вы же обещали меня отпустить, а сами…
      – Я бы отпустил, кабы не твой придурочный братец, который вздумал палить в меня из обреза. Ты, наверное, такой же?
      – Нет, я спокойный, это еще в школе говорили. Отвяжите меня, я больше не могу, сейчас тоже обделаюсь.
      – Ладно, детки, сейчас мы будем вас выгуливать…
      – Кто это – мы? – испуганно прогудел опозорившийся Боря. – Он тоже здесь?
      – Кого ты имеешь в виду? – ухмыльнулся я, отвязывая Майкла от жерди.
      – Дружок твой его отделал, бешеный он, что ли? – торопливо помогая мне всем своим существом, проинформировал он. – А ноги? Ноги развяжи, как я связанный пойду?
      – Зайчиком, зайчиком, Мишаня. Учти, даю тебе на все про все сорок пять секунд, если не уложишься, то будешь ждать утренней оправки. Поскакали, время пошло.
      Подобным же образом я сопроводил и Федько, а поскольку Борису это было уже без надобности, то по многочисленным просьбам товарищей я просто отволок его в сенцы вместе с оглоблей.
      – А теперь будем ужинать, – нарезая батон, объявил я. – Все мыли руки?
      – Послушай, Гончаров, прекрати свои издевательства! – заметно приободрившись, начала качать права Федько. – Объясни, долго ли это будет продолжаться?
      – Наталия Николаевна, – расцвел я, – ровно столько, сколько вы этого пожелаете.
      – А почему вы не держите своего слова? – подал свой голос и Мишаня. – Тачки я вам вернул, а меня за это еще и избили!
      – Кто тебя избил? – удивился я, твердо зная, что Макс безоружного не тронет и пальцем. – Ну говори же. Чего замолчал?
      – Твой дружок их вчера на уши поставил, – вожделенно глядя, как я старательно и аккуратно размазываю масло, ответила Федько.
      – Вот как, странно. И за что он с ними так обошелся?
      – А как мы со связанными руками будем есть? – сосредоточившись на этой мысли, уже ни о чем другом не могла думать она.
      – За это, госпожа Федько, можете не беспокоиться. Я нарежу хлеб мелкими кусочками и буду отправлять их в ваши рты по мере надобности, но только тем, кто будет себя хорошо вести. Так что там у вас с Максом приключилось?
      – Эти недоумки на него набросились, ну и получили соответственно, даже приятно было смотреть, как он их, точно щенят, раскидывает.
      – Не понимаю, как это могло произойти, ведь ваш Боря лежал на дне колодца. Вы же находились связанной на берегу.
      – Когда он приехал, то первым делом освободил меня и размотал Майкла, а потом вытащил из колодца того дурака. А они, когда немного пришли в себя, вдруг почувствовали прилив энергии и решили, что справиться с ним пара пустяков. Идиоты! Даже и здесь они умудрились лопухнуться.
      – Кто ж знал, что он затылком видит, – тоскливо вспомнил Мишаня.
      – Открывайте рты и рассказывайте подробнее, – поневоле заинтригованный, приказал я и вложил в их клювы по первому куску.
      – Да что там рассказывать, – мгновенно проглотив хлеб, облизнулся Мишаня. – Я хотел сзади его вашей дубинкой угостить, а того не знал, что он через блестящую пряжку ее сумки меня видит. Когда я ударил, он отклонился, и дубинка пришлась Боре по хребтине. Боря в ауте, эта дура хохочет, а он меня окучивает. Меня вырубил, а тут и Борис очухался, он и его загасил. В себя пришел, когда он меня привязывал к этой орясине. Вот и вся история. Можно еще кусочек?
      – Нельзя, ты плохо себя вел. Ты чуть было не угрохал моего товарища, а твой брательник едва не пристрелил меня. Так что неделю будешь сидеть на подножном корму, а вот твоей подруге я, пожалуй, выдам еще долю, если она, конечно, хочет.
      – Конечно хочу, только перестань надо мной издеваться.
      – Гордись, Федько, сам Гончаров тебя с руки кормит, – резвился я, проталкивая ей в рот хлеб. – Кормлю прямо-таки как рождественскую гусыню! Должно быть, к зиме ты у меня будешь жирная и вкусная. На базаре за тебя дадут изрядный куш. А может быть, ты и сама за себя заплатишь? Попробуй, я с удовольствием выслушаю все твои предложения и хорошо их обмозгую.
      – А ты, Гончаров, не такой уж и дурак, каким кажешься, – проглотив очередную порцию, оскалилась она. – Я тоже подумала и решила, что нам с тобой полезно погулять по лесу, что-то я совсем залежалась. Будь добр, развяжи.
      – Отчего же не погулять с такой классной женщиной? – воодушевился я, без колебаний высвобождая ей руки и отвязывая ноги. – С такой феминой не то что по лесу – по тайге дремучей пройтись удовольствие. Прошу, мадам.
      – Что ты там насчет выкупа говорил? – выйдя на лужок, занялась она активной гимнастикой. – Сколько ты хочешь?
      – Ой, Наталия Николаевна, прямо даже и не знаю, – инфантильным дебилом засмущался я. – Не знаю, как вам сказать и лучше сформулировать.
      – А ты говори прямо, тут все свои, – понимающе усмехнулась она, уверенная в незыблемом могуществе денег. – Говори, не стесняйся.
      – Да уж придется. Я думаю, что такая красивая и сообразительная женщина, как вы, должна стоить никак не меньше десяти тысяч марок…
      – Что?! – замерла она с задранной вверх ногой в позе гимнастки.
      – …и двадцати тысяч долларов, – закончил я мысль.
      – Тебя мама в детстве не роняла с холодильника? – захлебнулась она гневом.
      – Нет, потому что жили мы очень бедно, всегда нуждались и холодильник у нас появился, когда я уже пошел в первый класс.
      – Идиот, ты требуешь с меня почти семьсот тысяч рублей!
      – Никак нет, о рублях не может быть и речи, я прошу у вас двадцать тысяч долларов и десять тысяч дойчмарок, и ни центом больше, поскольку именно такая сумма пропала в известном вам банке. Но если вы не хотите, так и не надо, будем считать, что я просто пошутил, а теперь вынужден вас огорчить – время прогулки подошло к концу и я попрошу вас занять ваше место вблизи параши.
      – Подожди, Гончаров, так дела не делаются, как известно, спешка нужна при ловле блох. Скажи, а семьюдесятью тысячами ты не обойдешься?
      – Нет, голуба, для полноты счастья мне нужно именно десять тысяч марок и…
      – …двадцать тысяч долларов! – противно передразнила она.
      – Совершенно верно, – не теряя самообладания, подтвердил я свой первоначальный запрос. – И ни пфеннигом меньше!
      – Ты не получишь у меня даже ржавого гвоздя! – торжественно объявила Федько и, вдруг подпрыгнув козочкой, стрелой понеслась по тропинке.
      Такого оборота я не ожидал и потому несколько мгновений стоял полным истуканом, с трудом переваривая случившееся.
      Бабой она оказалась физически развитой, и настичь мне ее удалось только в лодке, когда она, отчаявшись запустить моторчик, судорожно барахтала веслами.
      – Ай-ай-ай! Наталия Николаевна! И не совестно вам от меня, как от налоговой полиции, бегать? – за волосы сдергивая ее в воду, укоризненно спросил я.
      – Ты мне еще и за это ответишь, – шипела она, когда я таким же макаром вытаскивал ее на берег. – Ты у меня за все заплатишь!
      – Эх, Наталия Николаевна, все перед Богом ответ держать будем. Никого сия чаша не минует, – подтащив ее к дереву, вознамерился я пуститься в морализаторство.
      – Ублюдок совковый! Ненавижу!
      – Не нервничайте, это у нас с вами взаимное, и ничего уж тут не попишешь. Поднимайся, раба Божья Наталия, пора тебе возвращаться в скромную твою обитель.
      – Да заткнись ты! Как поп на похоронах, забубнил! Мы еще поживем, в отличие от вас, люмпены недорезанные, чтоб вы поскорее передохли!
      – А почему ты решила, что я люмпен? – легкими и плавными пинками помогая ей подняться, спросил я. – Право, мне даже обидно от таких несправедливых слов.
      – В таком случае извините меня, Гончаров, – заискивающе улыбнулась Наталия, и я понял, что она решила поменять тактику. – Я уверена, что мы с вами все равно сможем договориться.
      – Ты шагай, шагай, разговаривать нам с тобой не о чем, ты мне все сказала.
      – Я никому и никогда не говорю все до конца. Допустим, что я согласна на ваши условия, что тогда? Как будут развиваться события?
      – По моему сценарию. Ты мне говоришь, где деньги, я их забираю, а потом отпускаю тебя и твоих дружков. Только так, и никак иначе.
      – Моих дружков можете оставить себе. Таких круглых болванов нужно еще поискать.
      – Каков поп, таков и приход. Так ты согласна принять мой ультиматум?
      – Конечно же нет. Ты попросту меня наколешь. Заберешь бабки и сделаешь ноги.
      – Ну и что? В конце концов вас отсюда кто-нибудь да снимет.
      – Тогда получится, что я напрасно вам заплатила.
      – Почему же напрасно? У тебя появится уверенность, что в итоге ты выберешься, а в противном же случае дальнейшая твоя судьба видится мне мрачной и печальной. Гораздо печальней, чем у твоих подельников.
      – Что вы хотите сказать?
      – То, что сегодня ночью я тебя отсюда увезу и на этом твои следы затеряются.
      – Нет, вы так не поступите, так нельзя! – гневно и праведно выдохнула она.
      – Ты мне надоела, – пожаловался я, подхлестывая ее дубовой веткой под голый зад, – я устал все время вас прощать. Подумай, у тебя еще есть немного времени.
      – Хорошо, я согласна, но только у меня есть обязательное условие.
      – Предъявляй.
      – За деньгами поеду я одна или, в крайнем случае, вдвоем с вами.
      – «И никто не узна-а-ает, и где моги-и-илка ма-а-ая!» Спасибо, Федько, но я еще относительно молод душой и телом и ужасно хочу жить. Нет, голуба, или ты принимаешь мои условия, или мы вообще прекращаем торги на эту тему.
      – Я подумаю.

* * *

      К семи часам, когда страсти улеглись, я в ожидании Макса вывел свой криминогенный контингент на прогулку. Все было спокойно, и ничто не предвещало грозы. Взбрыкнувший было Борис, получив в бок электроразряд, успокоился и стал пай-мальчиком.
      Так они и ходили у меня по поляне полуголыми баранами, думая каждый о своем, а все вместе ненавидя меня лютой ненавистью. Я было подумал, не предложить ли им спеть какую-нибудь хорошую тюремную песню, когда неясный шорох заставил меня насторожиться. Метнувшуюся за спиной тень я заметил в самый последний момент, когда уже ничего предпринять не мог. Короткий удар, и сами черти, закрывая солнце, пунцовыми гроздьями посыпались из глаз.
      Пробуждение было тяжелым. В сознание приходить не хотелось, потому как я догадывался, что за этим последует. Я незаметно напряг мышцы и понял, что скручен и связан по всем правилам и на десять оборотов. Что случилось? Кто меня ударил? Где я мог совершить ошибку? Эти вопросы черными кусачими мухами облепили нестерпимо болевшую голову. Но ответа я не находил.
      В отдалении кто-то разговаривал, периодически заходясь гомерическим хохотом. Наверное, там в подробностях обсуждался план моей казни. Ничего, еще не вечер, еще посмотрим, кто будет на щите, а кто под щитом. Интересно, сколько человек и каким образом пробрались они на остров? Судя по мелькнувшей тени, они пришли не со стороны моего причала, а совсем наоборот. Сколько их и сможет ли с ними со всеми справиться Макс? Полудебильного Борю в расчет можно не брать: Мишаня его долбанул так, что и посейчас он едва ползает. Значит, остаются вновь прибывшие плюс Мишаня. Я отважился и чуточку приоткрыл глаза, но лучше бы я этого не делал. В трех метрах от меня перевязанной колбасой лежала Милка.
      От досады и боли я застонал, и это тут же отметил стоящий ближе всех Валек.
      – Вай! Козел брыкнулся! – ликующе сообщил он остальной банде.
      – Это хорошо! – не скрывая радости, откликнулся Мишаня. – Сейчас мы ему роги заломаем. Я ему, змею, все вспомню.
      – Только после меня, – категорично вмешалась Федько. – Сначала с ним поговорю я, а потом делайте что хотите.
      – А почему ты тут распоряжаешься? – встрял мордоворот Гриша. – Это мы его захомутали, нам и решать, что с ним делать дальше. Умная какая, да если б не мы, то еще неизвестно, что бы с тобой было! Кто ты такая, мокрощелка дешевая?
      – Ты за свои слова дорого мне ответишь! – процедила сквозь зубы Наталия. – Тебе это даром не пройдет, так и знай!
      – Ой-ой-ой! Какие мы сердитые, да я таких, как ты, на … нанизываю, поняла? Мишаня мне шепнул, как ты тут у него чмокала, шалава непотребная.
      – А твой Мишаня тебе не шепнул, у кого чмокал он? – торжествующе расхохоталась Федько. – Забыл, наверное, так я напомню!
      – Что ты гонишь?! Ну что ты гонишь?! – задохнулся от гнева уличенный в постыдном деле Мишаня. – Да я тебя, суку, за такие слова сейчас здесь урою!
      – Как бы тебя не урыли, недоносок. Одного моего слова будет достаточно, чтобы тебя забили палками, мальчик-лизун!
      – Не верь ей, братан, туфта это! – истово взмолился Мишаня.
      – Туфта?! А мы сейчас у Гончарова спросим, – истерично зашлась Наталья. – Он врать не будет, ему смысла нет. Правда, Гончаров?
      Все вопросительно уставились на меня, как будто от меня зависело решение высшего суда. Всего лишь секунда общей заминки, а Федько уже резво неслась по тропинке к заветной лодке, надеясь, что вторая ее попытка будет более удачной.
      Опомнившись, свистя и улюлюкая, следом понеслась вся банда, и даже увечный Боря крабом заковылял следом.
      – Милка, – тихо позвал я, – ты как?
      – Как всегда, – глухо и обреченно ответила она. – С тобой по-другому не бывает. В какой грязи ты купаешься? Кошмар! Что они с нами теперь сделают?
      – А ничего, – бодро ответил я. – С минуты на минуту должен явиться Макс, и эти подонки будут иметь бледный вид.
      – Макс не явится, – тускло и безразлично обронила она.
      – Вот еще! Ухов меня никогда не подводил.
      – Он бы и сейчас не подвел, но его в срочном порядке откомандировали в Дагестан.
      – Откуда ты знаешь? – неприятно пораженный, задал я глупый вопрос.
      – Потому что я не могла сбросить их с хвоста и поехала в отряд, а там омоновцы уже грузились в автобус. Макс только помахал мне рукой, откуда ему было знать, что я пришла к нему за помощью. Так он и уехал, а я села в машину, не зная, что там меня уже подстерегает этот мерзкий Валек. Он вывернул мне шею и забросил на заднее сиденье, а потом подъехал этот урод на «Москвиче», и меня привезли назад на птицефабрику. Там зашвырнули в лодку, и вот мы здесь. Такие-то дела, мой дорогой.
      – Значит, надо как-то выбираться самим! – жизнеутверждающе воскликнул я.
      – Как? Я не могу пошевелить головой, кажется, он сдвинул мне позвонок. Доигрались мы с тобой в Соловья-разбойника.
      – Чепуха, Милка, не из таких передряг выпутывались, все будет нормально!
      – Блажен, кто верует, а только кажется мне, что это последний тайм.
      – Вот еще чего! Лежи не двигайся, тебе вредно дергаться. Я сам попробую.
      Поднатужившись, я попытался хоть немного ослабить кисти рук, круто заломленных за спину. Не тут-то было, путы не подались даже на миллиметр, зато в затылке зашумела и громко застучала какая-то хреновина. Кажется, на этот раз Милка права, похоже, что самим, без посторонней помощи, нам отсюда не выбраться.
      – Костя, что там происходит? Ты слышишь?
      Еще бы мне не слышать. На берегу возле лодки поднялся страшный гвалт, и он нарастал с каждой минутой, пока не достиг своей наивысшей точки, и вдруг стих, чтобы через минуту возобновиться с новой, еще большей силой.
      – Что там, Костя, они ее убивают?
      – Похоже, а жаль, нам она могла принести кучу денег.
      – Ну какие деньги, какие, к черту, могут быть деньги, когда мы одной ногой стоим в могиле. Если нам на этот раз повезет и удастся выжить, обещай мне, Костя, что это твоя последняя авантюра. Обещай!
      – Конечно же обещаю, – с готовностью согласился я, чутко прислушиваясь к наступившей на берегу зловещей тишине; она была тревожна, звеняща и непонятна.
      Немного погодя мне удалось разобрать приближающиеся к нам возбужденные голоса. Они принадлежали только мужикам, и из этого можно было заключить, что Наталию Николаевну Федько я больше не увижу никогда. «Скоты! Стая шакалов!» – в бессильной ярости дернулся я, и почти сразу же ответом мне стал ее вопль, раздавшийся совсем рядом. Именно она и выскочила на прогалину первой. Вид ее был ужасен. Мокрая рваная блузка лохмотьями прилипла к голому телу. На торчащие груди и живот из разбитого носа обильно стекала кровь, которую она безуспешно пыталась остановить левой рукой, потому как в правой держала палку тоже ярко-красного цвета. Более того, ее руки также были по локоть в крови. Мокрые слипшиеся волосы змеиными жгутами торчали во все стороны, глаза были безумны, и она хохотала.
      Она хохотала над понуро бредущими мужиками, но почему-то их было трое. Шли они со связанными руками, и Гришани между ними я не увидел. Секундой позже среди веток я разглядел два бронзовых торса, следующих на некотором отдалении. С их молчаливого согласия и даже одобрения Наталия Николаевна Федько, с видимым наслаждением наносила палочные удары своим бывшим холопам.
      – Андрей! – узнав в своих спасителях ребят с пристани, заорал я с такой силой, что поперхнулся болью.
      – Ага, Гончаров, мы самые будем, – наклоняясь надо мной, ощерился он. – Не слабо они вас расквасили. А это что за связанная баба?
      – Моя жена. Развяжите нас, только не упустите ту стерву с палкой.
      – Ничего не понимаю. Гарик, присмотри за ними, пока я тут…
      Два взмаха ножа, и я освобожден. Со всеми предосторожностями, боясь лишний раз потревожить Милкину шею, я сам принялся ее распутывать, попутно слушая Андрея и отвечая на его вопросы.
      – Откуда здесь столько народу? – недоумевающе оглядев толпу, спросил он. – Макс мне сказал, что на острове трое. Потом приехали вы, значит, всего должно быть четверо, а здесь аж семь человек. Откуда?
      – Пришли на выручку своим дружкам, – осторожно переворачивая Милку на спину, пояснил я. – А в качестве залога еще и мою жену прихватили. Чуть шею ей не свернули. Вас-то каким ветром сюда занесло?
      – А мы на катере невдалеке прогуливались. Макса нет до сих пор, от вас никаких известий, вот и решили прогуляться. А с середины фарватера я в бинокль глянул и ахнул – четверо мужиков голую бабу топят. Дал я полный газ и успел точка в точку. Они ее уже веслом по голове стали нахлобучивать. Так что с нее причитается. Успели девку спасти.
      – И как же вам удалось четверых одолеть?
      – По-всякому, – смутился Андрей.
      – А где же четвертый? Их ведь четверо было?
      – Разве? Да нет, вы путаете. Их всего было четверо. Три мужика и одна баба.
      – Ты прав, я ошибся, но что подумают его дружки?
      – Они видели, как он уходит за бугор, и все. И достаточно.
      – Андрей, уже темнеет, пора бы отсюда выбираться.
      – Ага, только где же Макс? Он человек слова.
      – Макса не будет: срочная командировка в Дагестан.
      – Ясно, – тихо обронил Андрей. – Ну что делать будем? Куда их транспортировать?
      – Сначала доберемся до катера, а там решим.
      Первым делом мы соорудили прочные, добротные носилки. Уложив на них Милку и оставив пленников на попечение Гарика, мы с Андреем отнесли ее на берег под дерево. Потом, уже втроем, туда же погнали остальных.
      Яркий прожектор ослепил нас, когда мы уже выходили из леса. С только что причалившего катера спрыгнула чья-то тяжелая и грузная фигура. В ней, при контровом освещении, я не сразу признал Ефимова. Фигура подбежала и склонилась над носилками. Медвежий рев, и я сразу сообразил, кто вновь прибывший.
      – Костя! Костя, что с тобой? – заорал он так, что дрогнул остров. – Костя, ты жив?
      – Жив! Не орите, – отозвался я, выбегая навстречу.
      – А если жив, падла, то получай!
      За последние три дня меня часто били, но такого удара я что-то не припомню. Даже из глаз ничего не посыпалось, а просто я, отделяясь от земли, бешеным штопором ввинтился в черное небо. Очнулся оттого, что меня, словно щенка, кто-то кунает в воду.
      – Живой али как? – испуганно гудел полковник, держа меня за шиворот.
      «Живой», – хотел ответить я, но вместо этого получилось – «фыфой». Кажется, дорогой тестюшка выставил мои передние зубы.
      – Ну и черт с тобой, – подтолкнув меня на берег, опять разозлился он. – Что это за банду ты собрал? – кивнул он на связанных, лежащих на земле мужиков.
      – Это мальчики Наталии Николаевны Федько.
      – Так эта голая шлюха и есть Федько?
      – Так точно, господин генерал.
      – Кто из них лично покалечил мою дочь?
      – Тот, что посередине, – указывая на Валька, ответил я и вскоре очень об этом пожалел.
      Ефимов подошел к нему просто и устало. Перевернул на живот уже орущее тело, наступил ногой на шею и, взявшись за ремень, резко дернул вверх. Крик оборвался внезапно и сразу. В наступившей тишине негромко взвизгнула Федько, закурили Андрей с Гариком и застонала Милка.
      – Ну что? Кто следующий? – наступая на вертящиеся коконы Мишани и педераста Бори, захрипел полковник. – Говори, не стесняйся.
      – Начальник, мы тут ни при чем, – проглотив судорогу, заверил Боря. – Это все Наташка подстроила, с ней и разбирайтесь.
      – Не волнуйся, мертвяк, с ней у меня будет разговор особый, а для начала я хочу потолковать с вами.
      – Да чего с ними толковать, господин генерал, – торопливо и сбивчиво вклинилась Федько. – Какой разговор может быть с этими подонками. Камни им к ногам, и концы в воду. Верно говорю, а уж с вами-то мы всегда поладим.
      – Поладим, говоришь? – усмехнулся тесть. – Посмотрим.
      – Обязательно поладим! – жарко пообещала она.
      – Костя, – отводя меня в сторону, негромко пробубнил Ефимов, – парни надежные?
      – Абсолютно, если бы не Андрей, то вы застали бы здесь два трупа. Они друзья Макса.
      – Тогда вот что: сажай эту голую шлюху в моторку и вези на нашу дачу, там сбрось в погреб и жди меня. Утром я приеду, и мы все обсудим.
      – А как же вы? Как Милка?
      – О Милке ты уже побеспокоился! Делай, что тебе велят.
      – Слушаюсь. Последний вопрос: как вы узнали, что мы здесь?
      – Перед отъездом позвонил Макс.

* * *

      Наталия Николаевна Федько за время нашего водного путешествия, а оно продолжалось больше получаса, замечаний не имела, вела себя хорошо и лишь жаловалась на холод. От того места, где я причалил лодку, и до тестевой дачи было не меньше километра. Это по дороге напрямик, а если идти по оврагу, то в два раза меньше. Однако на пересеченной местности было больше соблазнов и возможностей от меня сбежать. Но и вести по дороге полуголую девицу показалось мне занятием рискованным.
      Оставалось одно – привязав ее к себе веревкой, идти оврагом. Надев на нее аккуратный, любовно вывязанный ошейник, я второй конец обмотал вокруг пояса. Взял ее на самый короткий поводок, практически уцепился за ошейник и, подталкивая таким образом, пустился в путь.
      Когда мы наконец прибыли на место, у меня просто не хватило хамства сбрасывать ее израненное, полуживое тело в погреб. Открыв дачу, я сопроводил ее на веранду, и она тут же без сил повалилась на пол. Привязав веревку к газовой плите, я занялся приготовлением еды. Не мудрствуя лукаво, просто сварил рожки и заварил чай. Порывшись в тайничке, нашел почти полную бутылку водки и занялся сервировкой стола, а когда все было готово, пригласил стерву разделить со мной скромную трапезу.
      – Мисс, а вы довольно прожорливы, – вскользь заметил я, ненароком заглядывая ей в тарелку. – Никогда бы не подумал, что вы можете откушать кило лапши, причем ничем не приправленной.
      – Оставьте зубоскальство, Гончаров, я два дня ничего не ела.
      – Вы лжете, днем я скормил вам бутерброд с маслом, а уже вечером вы навалились на пустую лапшу. К баланде привыкаете?
      Поперхнувшись, она отбросила ложку и с ненавистью прошипела:
      – В таком случае вы не получите от меня ни единого цента!
      – Мисс, а не хотите ли глоток доброго виски? – пропустив ее угрозу мимо ушей, галантно предложил я. – Очень бодрит.
      – Давай, – встрепенулась она и сама потянулась к бутылке.
      – Э нет, так не пойдет, позвольте, я поухаживаю за вами сам. Бутылка в руках преступницы – вещь опасная, а мой череп удивительно слаб.
      – Зря я тебя сразу же не прикончила.
      – А я, напротив, весьма вам за это благодарен, и в знак искренней признательности позвольте мне предложить вам добавочную порцию макарон. Или вы уже сыты?
      – Накладывай, дурак, и давай сюда свою водку.
      – Прошу, мадам, – пододвигая ей пластмассовый стаканчик, ответил я.
      – Послушай, Гончаров, – выпив водку, затеяла она разговор, – если реально, то сколько ты хочешь? Только реально.
      – Свою сумму я вам уже называл и менять ее не намерен. Извините, мисс, но это не в моих правилах. Кушайте тюрю, молочка-то нет.
      – Ну и прохвост же ты, Гончаров! Вымогатель!
      – А вы главарь банды убийц и грабителей. Так кто из нас хуже?
      – Это еще нужно доказать, – заносчиво ответила она и драматично дернула ошейник. – Меня и выпустили за недоказанностью.
      – А мы докажем, – успокоительно похлопал я ее по плечу. – На этот раз докажем.
      – Хрен вам с маком! Не на ту нарвались, да и власть нынче другая. Не выйдет!
      – Поживем и увидим. Вы, Наталия Николаевна, понапрасну не расстраивайтесь, сердца не рвите. Лучше выпейте еще стаканчик, да я поведу вас в опочивальню.
      – Куда это еще? – насторожилась она, нервно дергая подбородком.
      – Да тут недалеко. Уютный погребок. Тепло и сыро!
      – Мне и здесь неплохо, – вцепилась она в столешницу. – Совсем неплохо!
      – Мне тоже, но джентльмену спать под одной крышей со столь благородной дамой просто непозволительно. Это кинет тень на ее репутацию.
      – Ничего, я позволяю джентльмену эту ночь провести со мной. А что будет утром?
      – Об этом мы узнаем только тогда, когда сюда приедет тот большой и добрый дядя.
      – Добрый? – нервно расхохоталась она. – Он убийца!
      – Вот как? Как вы только могли такое ляпнуть! Ужас!
      – Чего тут ляпать, когда я своими глазами видела, как он крякнул Валентина.
      – Господи, у вас, наверное, плохо со зрением, но ничего, в тюремном госпитале вам глаза подлечат, и тогда вы будете видеть истинное положение вещей. Пойдем, сука!
      – Не надо, кажется, я уже начинаю прозревать.
      – Трудно поверить. Не может слепой в одночасье стать зрячим, но, как бы то ни было, все одно ночевать ты пойдешь в погреб.
      Кинув ей для комфорта старый матрас и полковничью шинель, я захлопнул погреб, а сам, во избежание неприятностей, улегся сверху.
      Рано утром она попросилась в туалет, угрожая в противном случае испортить нам капусту и прочие скудные припасы, собственноручно выращенные тестем. Пришлось подчиниться. При свете дня вид ее был комичен и ужасен. С растопыренными лохмами, фиолетовыми синяками и в полковничьей шинели, я повел ее в летний сортир. Определив ей необходимое время, я уселся в ожидании под яблоней и собрался закурить.
      Тесть приехал тихо и неожиданно. Я заметил его, когда он уже входил в калитку, и его хмурый вид не предвещал ничего хорошего.
      – Ну что? – вскакивая ему навстречу, только и спросил я.
      – Козел ты, Костя, – негромко заметил он. – Зачем ты ее в это дело втянул?
      – Так получилось, вы же знаете… Что с ней?
      – Ничего хорошего.
      – Где она? Я еду к ней немедленно.
      – Да успокойся ты, ничего страшного. Жить будет.
      – Так какого же черта вы мне тут драму устраиваете? – разозлился я.
      – А такого черта, что Милка на всю жизнь может остаться кривошеей.
      – Да и ладно!
      – Ладно, говоришь? А будешь ты с ней, с кривошеей, жить?
      – Конечно, буду, если она согласится жить с беззубым Гончаровым, чей фасад, кстати, повредили вы.
      – Будешь! Все так поначалу говорят, а потом тихо-тихо – и на сторону.
      – Пока у вас нет причин ставить мои слова под сомнение.
      – Посмотрим, – закуривая, хмуро отозвался тесть. – А это что за маскарад? – тыча еще не зажженной сигаретой в сторону выплывающей из сортира Федько, заорал он. – Кто позволил? Я вас спрашиваю: кто позволил?
      – Так уж Бог нас устроил, Алексей Николаевич. По утрам даже бездомные кошки отправляют свои естественные потребности.
      – Молчать, Гончаров! Я не про то. Я спрашиваю, кто ей напялил мою шинель?!
      – Так ведь холодно, товарищ полковник, а в погребе особенно, – неуверенно оправдывался я. – Вот я и побоялся, что околеет она у нас раньше времени.
      – Тогда дал бы ей свою куртку со штанами и не поганил полковничьи погоны, – уже не так грозно проворчал он. – У нас есть что-нибудь пожрать?
      – А как же, отварная лапша и сто граммов водки.
      – Возьми в машине консервы с хлебом, а эта сучка пусть умоется и приходит тоже.
      Плюнув, он протопал в дом, а я, выполняя приказание, повел свою подопечную в душ.
      – Что он хочет со мной делать? – тоскливо и без прежнего гонора скулила она, подпрыгивая следом. Надо заметить, что от ее прежней наглости за последние сутки не осталось и следа. – Что он, черт старый, задумал?
      – Можешь не радоваться, насиловать он тебя не собирается. Просто пожурит немного и отпустит с миром, чтоб ты и впредь творила свои грязные дела.
      – Нет, ну я всерьез спрашиваю. Он такой страшный.
      – Не страшнее тебя, – вталкивая ее в душевую кабинку, успокоил я. – Шампунь и мыло на полочке, а полотенце потом выбросишь. Когда помоешься, позовешь.
      Задвинув засов, я замотал его на проволоку и отправился за провиантом, размышляя о том, что в итоге с ней собирается делать полковник. С ней и с двумя оставшимися дебилами Борисом и Мишаней. Лично я на сей счет ничего путного придумать не мог. Оставлять их на свободе было равносильно самоубийству, отдавать же в руки правосудия – значило сознаться в убийстве Валентина и, естественно, Гришани.
      Этими мыслями я и поделился с полковником, когда принес ему хлеб и консервы.
      – А я и сам не знаю, – честно признался он. – Заварил ты кашу, а мне приходится расхлебывать. Зря я, конечно, тому придурку шею свернул, но что теперь говорить! Наверное, я и во второй раз поступил бы так же. Я как увидел Милкины глаза, готов был всех вас там перестрелять. Ну ладно, кончаем лирику, веди сюда эту лахудру.
      Лахудра мыться уже закончила и теперь молча и старательно пыталась открыть дверь изнутри, используя в качестве отмычки большую расческу с выломанными зубьями. Заметив меня, она убрала расческу и возмутилась:
      – Ну сколько же можно вас звать, я уже замерзла!
      – Сейчас мы тебя согреем, – зловеще пообещал я. – Сейчас тебе станет тепло, как в аду. Сейчас ты проклянешь тот день, когда впервые притащила меня в свой бар.
      – Садись и ешь, – хмуро приказал ей полковник и пододвинул ногой табурет.
      – Спасибо, – пролепетала она, совершенно сбитая с толку таким приемом и потому не двигаясь с места. – Спасибо, я не голодна.
      – Как хочешь. Упрашивать не станем, – равнодушно решил полковник и, поднявшись во весь свой богатырский рост, подошел к ней вплотную: – Что будем делать?!
      – Не знаю… – сжалась под его взглядом Федько. – А что нужно делать?
      – Вот и я сам не знаю, как мне с тобой поступить.
      – А вы меня отпустите, – отступая на шаг, несмело предложила она. – Я ведь ничего не знаю, я ничего не видела…
      – А что ты могла видеть?! – Бешеные глаза полковника пронзительными угольками впились в ее, ошалелые от ужаса.
      – Я ничего не видела… не видела, как вы его убили… вот… – Она облизала губы и, сообразив, что сморозила глупость, заторопилась ее исправить: – То есть я вообще ничего не видела и не слышала и вас я вижу сегодня впервые.
      – А как же ты здесь оказалась? – гаркнул полковник, по-прежнему держа ее в наивысшей степени напряжения. – Как ты попала на мою дачу?
      – Меня сюда насильно привез Гончаров.
      – С какой целью он тебя сюда привез?
      – Он хотел меня пытать, добиваясь, чтобы я вернула ему какую-то валюту.
      – Откуда он тебя привез?
      – С острова.
      – Что вы делали на острове?
      – Там была большая разбираловка.
      – Кто, кроме тебя, там был?
      – Майкл, Борис… Мила…
      – Все это ты расскажешь следователю, – оборвал ее полковник.
      – Нет! Я сказала вам не всю правду, – затряслась Федько от неправильно сделанного хода. – Я здесь оказалась потому, что уже давно являюсь любовницей Константина Ивановича Гончарова. Мы давно друг друга любим и втайне встречаемся здесь.
      – Уже лучше. А кто такие Майкл и Борис?
      – Да черт их знает, иногда заглядывают ко мне в бар, да и только. Подонки и мерзавцы, но клиент есть клиент.
      – А что это там за остров в километре от пристани?
      – Какой остров? Я понятия о нем не имею.
      – Где ты пропадала все эти дни?
      – Так здесь же, с Костей на даче.
      – На троечку, но экзамен ты выдержала. Цена этого экзамена – твоя жизнь. Только не думай, что все так просто и мы мелкие фраера и дырявые лопухи.
      – Я никогда так не думала, – отряхивая перышки, приободрилась Федько. – Я всегда считала Константина Ивановича и вас…
      – Заткнись и сядь, – досадливо оборвал ее Ефимов. – Сейчас поговорим о главном. Ешь, я же вижу, что ты голодна. Налей ей, Костя. Поговорим о главном, конечно, если ты хочешь выбраться отсюда живой. Я тебя не пугаю, Федько, просто получился такой расклад, при котором либо ты принимаешь все условия нашей игры, либо я буду вынужден тебя умертвить. Поэтому выслушай и все взвесь. Первое и непременное, что ты должна сделать, – это вернуть марки и доллары, и если этот первый пункт нашей программы ты выполнить отказываешься, то говорить нам больше не о чем. Учти, я не шучу, вы на всю жизнь покалечили мою дочь, и канителиться я долго не намерен. Итак, за тобой слово.
      – Я уже поместила их в дело, – пробуя почву, прошептала она белеющими губами.
      – У меня нет больше слов, – сожалея, ответил полковник. – Доедай паштет, и…
      – Что «и…»? Что значит ваше «и…»? – чуть не подавившись, вскричала она. – Что «и…»?!
      – Костя, принеси из сарая два полиэтиленовых мешка, тех, из-под удобрения.
      – Я понял, полковник, только мочить я ее не буду, прибрать – пожалуйста: и заверну, и перевяжу, и перенесу, и закопаю.
      – Не волнуйся, сам управлюсь, не первый год замужем, иди за мешками, а я тем временем все улажу. Мне уже терять нечего. Иди!
      – Умоляю, не надо! – наконец-то взвыла доведенная до отчаяния Наталия Николаевна. – Я все скажу, я все отдам.
      – Когда? – бесцветно спросил тесть.
      – Завтра, – моментально начиная лукавить, выпалила она.
      – Нет, только сейчас, а если не можешь, то это уже не наша вина. Костя, иди за…
      – Не надо, я могу отдать сейчас.
      – Что и требовалось доказать. Как ты намерена это сделать?
      – Я поеду и привезу, можно вместе с вами.
      – Нет! – решительно возразил я, достаточно хорошо зная ее подлую натуру. – Так у нас дело не пойдет. По тому адресу, который ты укажешь, поеду я один, а ты тем временем трепетно и истово будешь ждать моего появления под бдительным оком полковника, который, в случае моего невозвращения, таки открутит тебе голову. Резонно?
      – Абсолютно, – одобрил Ефимов. – Наталия Николаевна, придется согласиться с такой постановкой вопроса.
      – Но без меня там деньги могут не отдать, – опять что-то прикидывая, засомневалась стерва. – Даже наверняка не отдадут, а тем более они хранятся в двух местах.
      – Тогда тебе придется написать твоим хранителям такие письма, чтобы они встретили меня с почестями, а деньги отдали с радостью. Полковник, я прав?
      – Только таким я вижу решение всех наших проблем. А каково ваше мнение, уважаемая Наталия Николаевна? Думаю, оно аналогично?
      – Ну хоть немного, хоть десять процентов вы мне оставьте, – вдруг жалко скривив побитую рожу, заканючила она.
      – Не можем, уважаемая, при всем нашем желании не можем, потому как эти деньги мы сегодня же вернем в банк.
      – Не надо вешать мне на уши лапшу, я ею уже объелась! – обретая некоторую уверенность, засмеялась она. – Эти сказки мне еще в детстве рассказывал дядя Вова. Не верю я в такие подвиги.
      – Как тебе будет угодно, да и, собственно говоря, к делу это не относится. От тебя требуется написать соответствующие письма и ждать освобождения в том случае, если Константин Иванович привезет деньги.
      – А если не привезет?
      – Мешки готовы.
      – А если он не привезет по причинам, от меня не зависящим? – вспотела Федько.
      – Тогда проанализируем ситуацию и примем решение на месте, но лично для тебя было бы куда лучше, чтобы все сложилось по писаному.
      – Хорошо, давайте бумагу и оставьте меня на десять минут в покое.
      – Обязательно, но только не выходя из этой комнаты.
      Выдав ей все необходимые письменные принадлежности, мы с тестем отошли к двери, вполголоса обсуждая правильность выбранного нами пути. После недолгого совещания мы пришли к выводу, что иного выхода у нас просто нет, а кроме того, полковник намекнул, что в запасе у него для Наталии Николаевны есть большой сюрприз, но об этом я узнаю позже.
      – У меня все готово, – зло и вызывающе прошипела Федько, размахивая двумя половинками стандартного листа. – Будете рецензировать или повезете так?
      – Ну что вы, Наталия Николаевна, – пробасил полковник, забирая бумаги. – Как можно? Я с детства обожал читать чужие письма, не откажу себе в таком удовольствии и сейчас, тем более что они касаются всех нас. Итак.
      «Зинка, привет, Наталия. Совсем закрутилась, и нет даже минутки, чтобы к тебе забежать и поболтать. По уши в делах. Сегодня у меня презентация, а все мои туфли не годятся даже для посещения туалета. Те, которые я оставила у тебя, сегодня мне будут как раз. За ними забежит мой очередной придурок, так ты их ему отдай. Встретимся – поболтаем. Твоя Наталия».
      Хорошее письмо, – одобрительно поцокал Ефимов. – Правдивое.
      – Там марки, – запоздало проинформировала Федько. – Доллары по второму адресу, и заполучить их будет труднее.
      – Почитаем второе, – удовлетворенно проворчал Ефимов.
      «Вадим! Мне срочно понадобился тот телефонный аппарат, который я давала тебе на временное пользование. Мой сломался. Отдашь аппарат тому человеку, который передаст тебе мою записку. Наталия Федько».
      – Тоже неплохо, – пробубнил полковник. – Почему же ты думаешь, что здесь получить денежки будет труднее?
      – Потому что этот Вадим тот еще жучок. Он догадывается, а может быть, и знает, что лежит в телефонном аппарате, и будет искренне рад, если я сдохну.
      – Понятно. Непонятно другое: неужели двадцать тысяч долларов поместились в корпус телефонного аппарата?
      – Да, почти все крупные купюры, а мелочь в обувной коробке вместе с марками.
      – Все ясно, какого цвета аппарат? – уже делово и конкретно спросил я.
      – Ярко-красный, кажется польского производства.
      – Отлично. Адреса на месте, телефоны тоже. Последний вопрос, Наталия Николаевна: они у тебя работают или занимаются свободным промыслом?
      – Зинка работает, но только по ночам, профессия у нее такая, что же касается Вадима, то тут я ничего сказать не могу: он появляется и исчезает, когда ему вздумается, поэтому и стопроцентных гарантий нет.
      – И на том спасибо. Он живет один или с семьей?
      – Периодически в его логове поселяются бабы и начинают вить гнезда, но длится это недолго, обычно он выставляет их через пару недель.
      – Спасибо. Ну что, Алексей Николаевич, помолясь и с богом?
      – Выходит, что так, ни пуха тебе…
      – К черту. Не щупайте девочку!
      – Шел бы ты да не спотыкался.

* * *

      И все-таки Наталия Николаевна солгала, когда заявила, что Зинка работает только ночами. Неутомимая труженица любовной нивы, как оказалось, вкалывала и в дневную смену. Об этом я мог судить по ее взъерошенному виду, блуждающим глазам и специфическому запаху, исходящему из квартиры.
      – Вам кого? – наконец собралась она с мыслями и оправила халатик.
      – Мне нужна Зинаида Уткина, – веско сказал я.
      – А по какому вопросу? – спросила она, наверняка зная ответ.
      – По тому же самому, – подыграл я.
      – Кто мне вас рекомендовал? – деловито осведомилась она.
      – Наталия Николаевна Федько, – подняв палец, важно ответил я.
      – Но я сейчас занята, зайдите через пару часов. Вы знаете мой тариф?
      – Не знаю, но дело не в этом, вы, вероятно, подумали, что я один из ваших потенциальных «друзей», так вы ошиблись, я пришел, чтобы просто передать записку Наталии и забрать какую-то там коробку с туфлями.
      Проговорив этот длинный монолог, я с поклоном вручил ей записку.
      – Так какого же черта ты сушишь мне мозги и отнимаешь время? – С негодованием отбрасывая записку, она скрылась за дверью, чтобы уже через секунду выкинуть мне черную золоченую коробку, заклеенную скотчем. – Привет Наталии, да передай ей, что ты в самом деле придурок.
      Отодрав ленту и убедившись, что марки и мелкие доллары на месте, я от души пнул ее дверь, негромко обозвал шлюхой и весело побежал к машине.

* * *

      Вадим Мокрецов, тридцатилетний амбал, встретил меня в более подобающем виде. На нем был женский халат, а в зубах трубка. То, что это не его образ жизни, было понятно по тому, как он держит и курит трубку. Парень тужился изо всех сил, залезая в чуждые ему рамки. Ну да и бог с ним, богата дураками земля Русская, а сегодня так особенно.
      – Вы ко мне? – томно-снисходительно спросил он и выдохнул в меня облако ароматного табачного дыма. – Вам кто нужен?
      – Мне нужен Вадим Мокрецов, – как можно вежливее ответил я.
      – Это я, – подумав, согласился он. – Но вам я не могу уделить ни минуты, потому как готовлюсь принять ванну, заходите после обеда. Вы по какому вопросу?
      – Я из фирмы «ЭлФитцДжералд» и хочу предложить вам интересную работу, – сказал я, понимая, что только подобными глупостями можно его пронять и проникнуть вовнутрь квартиры и при этом не засветить Федько.
      – Вот как, это уже интересно. Прошу вас, будьте так любезны, – посторонился он, пропуская меня в просторную переднюю. – Проходите в комнату, разуваться у меня не принято, – изящно выразился он и вдруг захлебнулся никотиновой горечью, попавшей из мундштука на язык. – Простите. Скверный табак, – откашлявшись, извинился он. – Так в чем состоит ваше предложение и чем занимается ваша фирма?
      – Видите ли, господин Мокрецов, разговор у нас с вами предстоит долгий и обстоятельный, а я бы не хотел, чтобы вы меняли свои привычки и до приятного купания забивали свою голову деловой информацией. Спокойно мойтесь, а я, возможно, зайду и попозже. Еще раз извините.
      – Нет, нет, – крабом уцепился он за мой рукав, – ванна может и подождать.
      – Настоящий джентльмен никогда своим привычкам не изменяет. Именно такое мнение сложилось о вас, и нам не хотелось бы его менять. Всего доброго.
      – Вы правы, но подождите, – насильно втащил меня возбужденный джентльмен назад в квартиру. – Не уходите. Я прошу вас: подождите меня ровно десять минут, именно за такое время я принимаю эту чертову ванну. Я вас очень прошу: пройдите в комнату, полистайте журналы, посмотрите телевизор, и ровно через десять минут я буду к вашим услугам.
      – Ну ладно, уговорили, – ответил я, недовольно проходя в комнату. – Так и быть, даю вам на все про все аж пятнадцать минут.
      Он птичкой упорхнул в ванную, а я, едва услышав шум воды, кинулся на поиски треклятого телефона. Нашел я его на десятой минуте, когда уже перерыл все возможные и невозможные потайные места и хотел отказаться от своей затеи и действовать иным путем. Две пухлые пачки долларов находились в действующем телефоне, механизм которого был заменен на более компактный. Я успел вытащить деньги, кое-как закрутить аппарат, когда шум воды стих и тревожный голос Мокрецова осведомился, по-прежнему ли я его жду.
      – Да, разумеется, жду с нетерпением, – ответил я, открывая входную дверь.
      – Отлично, сейчас я только оботрусь – и к вашим услугам.
      – Поторопитесь. У меня для вас отличный сюрприз, – пообещал я и тихонько прикрыл за собою дверь.
      Дурак с курительной трубкой во рту и телефонной в заднице, резюмировал я с удовлетворением, поспешно садясь в машину.
      По дороге на дачу я заехал в магазин и накупил настоящей еды и выпивки, так как, по моему мнению, скромное вознаграждение я заслужил.
      Ждали меня с нетерпением, а на мой бодрый вид отозвались улыбками. За время моего отсутствия дом протопили, и я с удовольствием снял куртку, из которой не вылазил черт знает сколько.
      – Ну что там, Костя? – не выдержал тесть.
      – Окорок, колбаса, пельмени от Марьи, – вытаскивая продукты, начал я перечислять их ассортимент. – Копченая селедка, ну а к ней, как и положено, водка.
      – Значит, все нормально? – насколько допускал ошейник, вытянула голову Федько. – Все получилось? Вы забрали деньги?
      – Да, – возвращая неиспользованное письмо к Вадиму, ответил я. – А с этого напыщенного идиота можешь требовать деньги во второй раз, потому как он не видел, как я забрал доллары.
      – Значит, я свободна и могу идти?
      – Не торопитесь, Наталия Николаевна, неужели вам у нас не нравится? – захрюкал игриво полковник. – Посидите еще часа полтора-два, покуда я узнаю подлинность купюр и сдам деньги в банк, а Константин Иванович будет вам интересным собеседником.
      – Господи, да когда же это все кончится?
      – Как только мы обговорим и распишем все формальности. Не скучайте без меня.
      – Постараемся. Вы к Людмиле будете заезжать?
      – Как получится. Ждите и уповайте.
      Он уехал, а я опять остался с этой стервой, преследующей меня, кажется, с самого дня моего рождения. Она сидела перед телевизором, привязанная левой рукой к батарее, а поводком к решетке окна. В мое отсутствие и без моего согласия полковник обрядил ее в мои джинсы и свитер. Одетая таким образом, она сразу обрела уверенность и привычную наглость.
      – Константин, а как вам удалось забрать деньги у Вадима? Это почти фантастика.
      – Не твое дело, – зло отрезал я, потому что мне вдруг четко и явственно вспомнилась беспомощно лежащая Милка. – Сиди и сопи в две дырки и моли Бога, чтоб доллары оказались настоящими. И вообще, не нервируй меня, Муля.
      – Извините. Не могли бы вы сделать мне бутерброд с бужениной и налить немного водки? Это будет моей единственной и последней просьбой.
      Выполнив ее пожелание, я уселся у нее за спиной и на журнальном столике устроил настоящее пиршество, так что к приезду тестя меня развезло и мой зареванный вид мог вызвать только жалость и сострадание.
      – Подбери сопли, индюк, – посоветовал он от порога. – Сейчас будет серьезный разговор, и я хочу, чтобы ты был в курсе.
      – Что-то не так? – встревожилась Федько.
      – Все так, валюта оказалась настоящей, и на этот счет у меня к тебе претензий не возникло. Дело теперь совсем в другом. Ты помнишь тех двух парней, что спасли тебя от верной смерти, когда четверо мужиков пытались тебя убить?
      – Еще бы, и большое им от меня спасибо.
      – Подожди говорить спасибо. Они утверждают, что прекрасно видели, как, защищаясь, одного из них ты ударила по голове веслом и после этого удара он пошел ко дну и больше его никто не видел.
      – Чушь. Это полная чушь, ничего такого быть не могло.
      – Может, могло, а может, и нет, но только два посторонних и незаинтересованных свидетеля значат больше, чем вся ваша бандитская шайка. Ты улавливаешь мою мысль?
      – Но я никого не убивала! – чуть ли не со слезами закричала Наталия Николаевна.
      – А я и говорю, что, возможно, ты не убивала, а может быть, и убила, это я к тому, что если ты начнешь разворачивать против нас бурную деятельность, то конечно же этот факт, подкрепленный двумя свидетелями, обязательно всплывет, ну а если будешь сидеть тихо, то тот покойничек просто и неназойливо останется висеть на твоей совести, не делая никому вреда. Надеюсь, теперь ты меня поняла?
      – А вот теперь поняла! Поняла, в какие подлые руки я попала. Ужас!
      – У тебя есть выбор. Если не хочешь так, то сделаем по другому варианту, о котором мы уже говорили. А то еще можно всем вместе поехать в ментовку и сдать тебя как убийцу. Какой вариант ты предпочитаешь? Я жду ответа.
      – У меня никаких вариантов, кроме тех, что предложили вы, просто нет.
      – Ну вот и отлично, я думаю, что по этому поводу следует немного выпить. Хотя прежде я хотел тебе рассказать еще одну интересную деталь. Оказывается, те самые парни отлично видели, что Валентина убили Михаил и Борис. Это же подтверждают Константин Иванович и моя дочь. Наверное, ты тоже это видела? Или я ошибаюсь?
      – Нет, полковник, вы не ошибаетесь, все было именно так.
      – Вот за это и выпьем, а потом мы поедем в магазин, купим тебе кое-какую одежонку, и на этом наши пути должны навсегда разойтись. Это тебя устраивает?
      – Устраивает, – подавленно принимая рюмку, согласилась Федько.
      – Тогда, если вопросов больше нет, все в машину, – скомандовал полковник, выключая телевизор. – Назад пути нет.
      На первой же барахолке скуповатый тесть купил ей не самый шикарный спортивный костюм, очки и шляпу. Дал денег на дорогу и посоветовал впредь ему на глаза не попадаться.
      Покончив с Наталией, Ефимов, неожиданно для меня, направился в сторону реки, а на мой вопрос проворчал что-то неопределенное и нечленораздельное. Предпочитая его не нервировать, дабы не напороться на грубость, я перебрался на заднее сиденье и приготовился немного вздремнуть.
      – Хорошая политика! – раздраженно бросил он в зеркало заднего обозрения. – Обгадил все кругом, а теперь можно и поспать. Хоть бы спросил, что с твоей женой!
      – Я спрашивал, но вы же не захотели разговаривать.
      – Значит, так спрашивал. Значит, так она тебе нужна! – забрюзжал он, но я молчал, потому как прекрасно понимал – ему нужно как следует выматериться и только потом с ним можно начинать нормальный разговор.
      – Где сейчас Милка? – спросил я, когда источник его гнева иссяк.
      – Там, где надо, там и есть, – проворчал он почти добродушно и свернул к пристани.
      – Алексей Николаевич, а что мы тут забыли?
      – Дерьмо еще не все за тобой прибрали, – загадочно ответил он и остановился напротив стеклянной будки спасателей. – Пойдем вместе, один я краснеть не намерен.
      Открыв багажник, он передал мне два пакета, набитые всякой всячиной, и велел идти вперед. Примерно я уже представлял, что он задумал, и потому довольно уверенно двинулся к стекляшке. Андрей и Гарик как будто и не покидали своего насиженного места, продолжая резаться в карты.
      – Доблестным спасателям наш коммунистический привет! – просовываясь в окно, жизнерадостно заорал я.
      – Здорово, мужики! – входя через дверь, вторил мне полковник.
      – Здравствуйте, – в один голос ответили они и отложили колоду. – Проходите.
      – Андрей, Гарик! – влезая в окно, завопил я с новым энтузиазмом. – Тут какой-то Посейдон, царь морей, передает вам дары.
      – Ну спасибо ему, – принимая пакеты, ухмыльнулся Гарик. – Не откажемся.
      – И это вам тоже от него, – выкладывая на хлипкий столик два сторублевых пресса, дополнил меня Ефимов.
      – Не много ли будет? – растерянно спросил Андрей. – Дело того не стоит.
      – Стоит, Андрей, стоит, – возразил тесть и, не зная, что делать дальше, закрутился на месте. – Как они себя ведут?
      – Все в полном порядке. Они уже осознали, кто кого замочил и кто за кого в ответе. Думаю, проблем больше не будет и ночью их можно отпускать.
      – Тогда дайте им вот это. Полковник выкинул на стол еще десять тысяч, и я подумал, что он сдурел.
      – А вот этого делать нельзя, – категорически возразил Андрей, засовывая деньги в карман полковника. – Мы их воспитывали совершенно в другом ключе. Получив деньги, они подумают, что мы не правы либо их боимся, и тогда начнется шуршание. Нельзя.
      – Может быть, ты и прав, ну ладно, ребята, нам пора.
      – Как себя чувствует ваша дочь?
      – Терпимо. Как нас найти, вы знаете.
      – Вы тоже приезжайте. Встретим по высшему разряду.
      – Откуда у вас столько денег? – уже в машине поинтересовался я. – И почему вы их так бездарно транжирите? Зачем было выбрасывать такие большие суммы?
      – Чтобы спать спокойно. Как видишь, твои проказы стоят дорого. А деньги, в сумме тридцати тысяч, как и обещал, мне выплатил Ищенко – гонорар за возвращенную заморскую капусту.

* * *

      Страдающая Милка лежала на диване и пялилась в телевизор. При беглом осмотре никакого гипса или шины я на ее шее не обнаружил.
      – Привет, мать, – беспечно поздоровался я. – Ну как ты тут без меня?
      – Без тебя лучше, чем с тобой, – дежурно ответила она, изображая полное бессилие.
      – А мы с папой тебе подарок принесли, – загадочно интригуя, заговорщицки глянул я на тестя.
      – Можете оставить его себе. Мне твои подарки поперек горла встают.
      – Дочка, ну зачем же так, мы от чистого сердца, – укоризненно пробасил полковник и выложил свой увесистый пресс на журнальный столик. – Вот, десять тысяч!
      – Сколько? – как куропатка крутанув шеей, заинтересовалась несчастная.
      – Десять тысяч, – виновато повторил полковник. – Всего.
      – Ладно, оставьте, потом заберу, – снизошла она, словно речь шла о пятерке, и устало закрыла глаза. – Тебе звонил какой-то Лютов, но я послала его к чертям.
      – Хорошенькое дело! – возмутился я. – Отца Никодима посылать к чертям! Вот предаст он тебя анафеме, тогда будешь знать.
      – Вы меня уже давно предали анафеме. А почему ты шепелявишь?
      – Потому что твой папочка выбил мне зубы. Теперь тебе придется жить с беззубым и немощным стариком.
      – Нужен ты мне сто лет. Папа, а ты много зубов у него выставил?
      – Ни единого, просто болтаются они у него, поменьше трещать будет – они восстановятся. Ты не беспокойся, дочка, надо будет – другого тебе кобеля найдем, получше этого будет. Ладно, отдыхай, а мы на кухню пойдем.
      На кухню я не пошел, а занялся тем, что жгло меня со вчерашнего дня. Закрывшись в тестевском кабинете, я извлек блокнот и при боковом свете настольной лампы свободно прочитал фамилии, выдавленные с предыдущего листа. Всего их было пять, и шли они в такой последовательности: Крюкова, Крутько, Федько, Гончаров, Стешкина и Лютова. Причем пять первых фамилий были решительно перечеркнуты и чистой оставалась лишь фамилия Лютовой.
      Что это могло означать, если предположить, что писавшим был тот самый неуловимый тип, крутившийся у церкви и подбросивший нам кокаин? Это могло означать, что пять человек проверены и больше интереса не представляют. Зато Лютова у писавшего все еще оставалась, видимо, белым пятном и вызывала тревогу. Наверное, поэтому носатый агент и решил устроить нам ловушку.
      Такое объяснение показалось мне убедительным, и я занялся дальнейшим изучением блокнота. Из его середины была вырвана страница, а на следующей точно так же четко отпечатался чей-то телефон, но записанный уже другой рукой. Не мудрствуя лукаво, я переписал его карандашом и тут же набрал. После десятого гудка я понял, что пока со мной разговаривать никто не желает. Ну что ж, подождем до вечера, а лучше попросим тестя установить адрес этого номера. Что дальше? Дальше получается интересный расклад. Если этот Носач (назовем его так для удобства) нанят четой Рафалович и разыскивает церковное добро, то наши пути удивительно переплетаются. Он тоже подозревал Крутько и Наталию Николаевну, успел их проверить и, судя по черте, они проверку прошли. Неплохо, у меня они тоже больше не вызывают подозрений.
      Он также ставил под сомнение и мою благонадежность, но, убедившись в своей неправоте, исключает и меня. Пожалуйста, я не возражаю. То, что он подозревает Лютову, – вполне резонно, я и сам еще не вполне ей верю. Пока все правильно. Но вот дальше в его списке следует некоторая неясность. Что значат фамилии Крюкова и Стешкина? Кто такая Стешкина, пока не знаю, и потому на время оставим ее в покое. Но какую Крюкову он имеет в виду? Из у нас имеется по крайней мере три. Убиенная Мария Андреевна, ее сестра, на которую он работает, – Зоя Андреевна и, наконец, ее очаровательная дочурка Клара Оттовна. Которую из них он взял на карандаш? Если предположить, что его работодательница автоматически отпадает, то остаются покойная учительница и Клара Оттовна, любезно предоставившая ему литерный номер. Но вряд ли речь идет о дочурке Кларе. Значит, у него были какие-то основания подозревать Марию Андреевну, и, очевидно, не беспочвенные. Впрочем, как бы то ни было, сейчас он свои подозрения снял.
      Оставил только Светлану Сергеевну Лютову, мою разлюбезную заказчицу. Что ж, над этим стоит подумать. И обязательно разъяснить неизвестную мне фамилию Стешкина. Она хоть и вычеркнута Носачом, но перепроверить ее надо. Вообще, хотелось бы мне этого или нет, но перепроверить стоит всех перечисленных, за исключением меня и Федько. И начать нужно, скорее всего, с Крутько-старшего. Не понравился этот деревенский мэр мне с первого взгляда, и свечной огарок в граненой рюмке говорит не в его пользу. Да и про самого Носача нужно как можно скорее получить информацию. Черт знает, на какие подвиги его еще занесет. О нем мне должна хоть что-то рассказать Клархен, а если постарается увильнуть – то можно будет делать и в отношении ее определенные выводы.
      – Опять пьете? И не стыдно вам? – выходя на кухню, спросил я изрядно косого тестя. – Пожилой человек, а такое себе позволяете – принимать в одиночку!
      – Пошамкай, пошамкай, я тебе и остальные зубы в кошелек сложу. Куда собрался?
      – Навстречу бурям и опасностям. А вас бы я попросил выяснить, по какому адресу значится телефончик, номер которого я оставил на столе, а также хорошо бы узнать к моему приезду, в каком положении сейчас находится госпожа Лютова.
      – После многократных встреч с тобой ее положение, очевидно, интересное.
      – Вы хам и солдафон! Я беру вашу машину, потому как моя там примелькалась.
      – Откуда тебя на этот раз выковыривать?
      – Село Белое, подворье Крутько. Милка спит, лучше ей ничего не говорить.
      – Ладно, возьми хоть газовый пистолет.
      – У меня просрочено разрешение. Попадусь – будет еще хуже.
      – Возьми мой, скажешь, что нашел в бардачке машины.
      – Вы настоящий друг, второй после Гитлера. Если будет звонить отец Никодим, то хорошенько его расспросите. Он муж Светланы Сергеевны. Вернусь часов в десять. И еще, Алексей Николаевич, я совсем поиздержался, не могли бы вы…
      – Сколько?
      – Сколько не жалко.

* * *

 
      Знакомые печальные места! Проезжая мимо церкви, я старался не смотреть в ее сторону, потому как знал – нам еще предстоит встретиться. И дай бог, не так драматично, как в последний раз.
      Подворье Александра Трофимовича Крутько было самым добротным в этом умирающем селе. Свежевыкрашенные ворота и новый забор говорили о том, что, несмотря на пристрастие к выпивке, за хозяйством он все-таки смотрит. Лопоухая розовая свинья, заметив, что я подворачиваю к ее воротам, вежливо встала и уступила мне место. На стук дверцы на крыльцо вышел сам Александр Трофимович. Щурясь на закат, он тщетно старался меня рассмотреть, а когда ему это надоело, крикнул:
      – Кто там?
      – Трофимыч, открывай ворота. Гулевати будем, – подошел я поближе.
      – Явился не запылился, – узнав меня, осерчал он. – Губитель Серегин! И какого рожна тебе от меня надо? Одного посадил и меня хочешь, душегуб! Чего пришел?
      – За жизнь потолковать, – ненароком звякнув бутылками, пояснил я. – Люблю с пожилыми людьми обсудить актуальные проблемы бытия, равно как и международное положение.
      – А я вот как орясиной тебя через горб перетяну, так тебе и будет весь мой сказ, – неуверенно пообещал дед, очевидно прикидывая, какое количество спиртного может плескаться в моем пакете.
      – Зачем же так сразу и орясиной?
      – А за внучка моего, Серегу, вот зачем.
      – Зверь он, Трофимыч, убийца и живодер. Ты сам это прекрасно знаешь. Пять душ на его совести, мыслимо ли дело?
      – Да знаю. – Старик досадливо махнул рукой. – И в кого только такой звереныш уродился, ума не приложу. Ну заходи, коли пришел, только не в избу, там бабка лаяться будет, айда ко мне в сарайку, а то в гараж… У меня там все приспособлено.
      Сарайка носила функции предбанника и бара и действительно была оборудована со знанием дела, но мне требовалось попасть в саму избу. Поэтому я, по достоинству оценив его золотые руки, пожаловался на холод и попросил познакомить с хозяйкой.
      – Как хочешь, только потом не обижайся, – удивился старик и повел меня в дом.
      – Федоровна, принимай гостя! – пропуская меня вперед, объявил он.
      – На что он мне? – резонно спросила сидевшая на диване строгая старуха в красивой кофте и газовой косынке.
      – Антонина Федоровна, это вам от меня, – с поклоном преподнес я ей коробку конфет. – Кушайте на здоровье, а мы с Александром Трофимовичем, если вы не возражаете, немного покалякаем на кухне.
      – Ишь ты какой вежливый, – удивилась хозяйка. – Знаю, как вы будете калякать, да уж ладно, садитесь, сейчас я вам сама на стол соберу. Только много не пейте, болеет он потом сильно, а мне завтра к вечеру в город надо.
      – Ну что вы, Антонина Федоровна, где уж в нашем-то возрасте много пить, так, только клювики смочим, – заверил я беспокойную старуху.
      Я напряженно следил за сервировкой стола. Вот появились традиционные грибочки, за ними дежурные огурчики с капусткой. Сало и самодельный сыр. Графин холодного кваса для запивки. Но все это меня волновало постольку-поскольку, я ждал появления посуды, и прежде всего рюмок, из которых нам предстояло пить. И наконец они появились, но, к глубокому моему разочарованию, в виде современного дешевого хрусталя. Собрав на стол, хозяйка пригубила с нами рюмочку и, сославшись на неотложные дела, оставила нас наедине.
      Положение выходило дурацкое. То, ради чего я сюда ехал, было мне уже известно, а вести задушевные разговоры с деревенским закидончиком не было ни желания, ни времени. Хотя имелся один момент, который неплохо было бы уточнить.
      Достав из нагрудного кармана портрет Носача, я показал его Трофимычу:
      – Не приходилось ли вам встречать эту личность?
      – Как же не приходилось? – наполняя рюмки, удивился дед. – Очень даже приходилось.
      – И где же?
      – А вот где вы сейчас сидите, там и он сидел. Тоже водку приносил.
      – На чем он приезжал, на какой машине?
      – Ни на какой. Пешком пришел, пешком и ушел, и больше я его не видел.
      – А когда это было?
      – Дай бог памяти, однако, с неделю назад он пришпандорил.
      – И о чем же у вас был разговор? – чокаясь с хозяином, невинно спросил я.
      – Известное дело о чем, – интеллигентно выпивая, отозвался мэр, – все о том же. Не дает им покоя церковное серебро-золотишко, спрятанное Алексеем Михайловичем в двадцать втором годе. Все как мухи на мед на него летят и летят.
      – А как он представился?
      – Назвался Анатолием Васильевичем, сказал, что музейный работник и собирает материалы о нашей церкви.
      – И что же вы ему ответили?
      – А что я мог ответить, когда и сам-то ни хрена не знаю. А тут недавно слух пустили, что оно под церковью в подвале лежало, да только кто-то его уже увел. Вот и все мои сведения.
      – Но вы же говорили о кубышке внучку Сергею?
      – Говорил, да только что я ему говорил? Что, дескать, где-то поблизости Алексей Михайлович заховал церковное добро, а он сразу ко мне какую-то свиристелку привез. И она пристала ко мне как банный лист к заднице. Укажи, где поп оклады спрятал, и все тут. Я ей по-русски объясняю – не знаю, и никто не знает, а она все свое талдычит – покажи да покажи. Надоела хуже горькой редьки. Тогда бабка ее и вытурила взашей. А ты, я так соображаю, тоже про тот клад приехал выспрашивать? Тогда зря. Ничего такого я не знаю.
      – А кто же знает? – задал я дурацкий вопрос, иногда, правда, дающий неожиданные результаты.
      – А тот, кто знал, того уже нет. Сдается мне, что про него ведала наша учительша, внучка Алексея Михайловича, Мария Андреевна.
      – А почему ты так думаешь?
      – Она больше всех церковь опекала, почти каждый день на утес тот хромала. Бывало, дохромает и сядет, сидит и вроде как думу думает, а сама, наверное, соображала, как половчее церковное добро оприходовать, но ее уже нет.
      – Твой внучек, подонок, постарался, калеными щипцами из учительницы тайну вытягивал. Причем, как мне кажется, по твоей, дед, наколке.
      – Обижаешь. Ежели и обмолвился я когда, то не нарочно, а просто к слову получилось. Больно нужен мне их церковный хлам.
      – Вольно-невольно, а хроменькую под нож подставил.
      – Ну что я говорил? Ты и меня теперь заарестуешь, – засопливился старик.
      – Кому ты нужен, пень трухлявый. Что ж теперь делать! Давай уж выпьем за упокой души рабы Божьей Марии! Да не из этого дерьмового хрусталя, а как положено. У тебя что же – лафитников граненых дома не осталось?
      – Лафитничков-то? Да вроде осталась пара штук, сейчас гляну. Они где-то здесь, в буфете болтались. Ну точно, вот они.
      Старик достал две пыльные граненые рюмки, и сердце мое подпрыгнуло от радости. Это было то, что нужно. Пока он их всполаскивал, я прикидывал, как ловчее его прищучить и вынудить сознаться.
      Какое же разочарование меня долбануло, когда Трофимыч выставил их на стол. Гранеными они оказались только снаружи, внутренняя же часть, там, где предположительно стояла свеча, была гладко закатана.
      – Хорошая посуда, – разливая водку, решил я довести дело до конца. – Наверное, не у каждого такие рюмки водились?
      – Да что ты? – удивился старик. – Этого добра в каждом доме навалом. Лет тридцать тому назад только из таких и пили. Другой тары не знали.
      – А у Марии Андреевны тоже такие рюмки имелись?
      – А то как же. Это я хорошо помню. Она хоть сама и не пила, а припасец у себя всегда держала. Ну, там кто дров наколет, кто оградку подправит, она тому и наливала.
      – Пойдем, дед, по селу прогуляемся, во двор к ней заглянем и на крылечке еще раз помянем. Видно, хорошая она была женщина.
      – Женщина-то хорошая, да больно пора поздняя.
      – А чего тут идти, через три двора, вот тебе и ее дом. Пойдем, ты виноват перед ней, а грехи надо замаливать.
      – Ну что с тобой поделаешь? Пойдем.
      Не слишком-то приятно входить в заброшенное жилище недавно умершего человека, а тем более в темное время суток. Трофимыч явно чувствовал некоторую робость и все время подталкивал меня вперед. Дойдя до крыльца, мы сели на верхней ступеньке и выпили по первой. Потом как бы играючи я оторвал доски, что крест-накрест закрывали дверь, и позвал его в дом. Осмелев от выпитого, он охотно вошел следом.
      Увы, освещение от дома уже отрезали, и потому мы в полной темноте присели к столу. Вроде как случайно, по пьяни, я смахнул со стола наши рюмки и, ужасно сокрушаясь, что они кокнулись, предложил поискать тару в хозяйстве Марии Андреевны.
      – А что их искать-то? Если соседка, Люба, не забрала, то тут, в шкафчике, они и должны быть, – пояснил Трофимыч. – Посвети-ка мне зажигалкой. Ну вот, что я говорил, все на месте. И рюмки тута.
      Рюмки достал я сам и на ощупь определил, что внутренность граненая. Что мне это даст, я пока не знал, но теперь я мог вполне обоснованно предположить, что Мария Андреевна в подвал могла захаживать.
      Здесь же, возле шкафчика, мы выпили по второй. Пряча в карман трофейную рюмку, я услышал под окнами подозрительный шорох и, решив, что мои приключения начинаются опять, вытащил газовый пистолет. Припавшее к стеклу искаженное лицо сначала меня испугало, а потом заставило зайтись нервным смешком. За нами зорко наблюдала подруга и соседка покойной, моя спасительница баба Люба.
      – Заходи, баба Люба, – громко и приветливо позвал я старуху. – Да не бойся, здесь только мы с Трофимычем.
      – Батюшки, а я-то уж перепугалась! – опасливо затараторила старушка. – Думала, опять тот черт под окнами шнырит. А вы-то что здесь делаете?
      – Да вот, баба Люба, проезжал мимо, думаю, дай заеду, помяну Марию Андреевну, – привольно врал я. – А тут и Александр Трофимович. Присоединяйся к нам.
      – Помянуть – дело нужное, – согласилась она. – Но почему здесь-то – да без света, впотьмах? Зашли бы ко мне.
      – Так получилось. А кто тут у тебя под окнами шнырит, спать не дает?
      – Да кто ж его знает? Впотьмах не видно, а на оклик не отозвался, как сквозь землю провалился. Тайные дела у нас творятся.
      – Он под чьими окнами шнырил, под этими или под твоими?
      – Неделю назад все здесь шастал, а позавчера и под моими объявился. Я проснулась оттого, что на меня кто-то через окно смотрит, поверите, лежу ни жива ни мертва. Ни слова сказать не могу, ни рукой пошевелить. Собралась с духом, окликнула, а он и исчез.
      – А какой он из себя был, не помнишь?
      – Страшный, но я плохо его разглядела, он к стеклу приплюснулся и фонариком по избе все водит да водит, будто высматривает что-то.
      – Надо было участковому сказать.
      – Так говорила, а он мне в ответ – пить надо, баба Люба, поменьше, а если пьешь, то получше закусывай. Однако пришел, посмотрел следы, но ничего не нашел. Вот такие у нас дела творятся. С тех самых пор все и началось. Наливай, что ли. Помянем Марию-то Андреевну, все она кому-то спать не дает.
      – Посвети-ка мне, Трофимыч, я бабе Любе портрет покажу, может, в нем она узнает своего черта. Ну что, похож? – поднося поближе к свету личность Носача, спросил я.
      – Да нет, этого-то я знаю, он ко мне днем приходил с гостинцами. Все про церковное серебро выспрашивал. Вот ведь люди, все неймется им.
      – А ты уверена, что наведывался ночью не он? Подумай. Если прижать его морду к стеклу да расплющить нос, может, то самое и будет?
      – Может, и так, да только в сомнении я. Тот вроде как пострашнее был.
      – А этот, который приходил к тебе с гостинцами, как представился?
      – Сказался Анатолием Васильевичем, собирателем для музея, а уж правда ли, про то не знаю. Все у меня иконку одну выпрашивал, обещал даже заплатить.
      – Отдала иконку-то? – наливая ей поминальную, спросил я.
      – Разбежался. Этих жучков я насмотрелась. Им оно для обогащения, а мне для души. Я хоть сама и неверующая, а лики божеские мне приятны.
      С бабой Любой мы расстались в двенадцатом часу. Поскольку я был немного в подпитии, то решил часа два покемарить в машине, по-прежнему припаркованной у дома Крутько. Вежливо отказавшись от его приглашений, я залез в салон и призадумался, пытаясь найти причину слабого беспокойства, что вдруг начало тревожить меня. Оно возникло совсем недавно, и обследовать этот гнойник нужно было немедленно, пока еще свежа память. Прокручивая весь разговор и последние события, я довольно скоро нашел причину своего душевного дискомфорта. Он таился в участковом, к которому обращалась баба Люба по поводу своих ночных страхов и который в самом начале нашей истории назвал ее баба Люба Стешкина.
      Что и говорить, Носач пошел куда дальше меня, выудил и эту рыбку. А что я, собственно, про нее знаю? Да ничего. И выпала она из обоймы подозреваемых только потому, что в прошлый раз выкопала меня из ямы. Надо будет как следует ее проутюжить, но это уже после того, как я найду таинственного Анатолия Васильевича. По моему глубокому убеждению, сегодня он владеет всей информацией, поскольку, в отличие от Гончарова, не разъезжал по островам, не глядел на голых девок, а целеустремленно занимался своим делом. А баба Люба Стешкина пока подождет, тем более что она им вычеркнута из списка. Осталась единственная фамилия – Лютовой. Да, загадка…
      Незаметно уснув, продрых я до самого рассвета и только с первыми лучами солнца понесся домой, где меня с нетерпением поджидали два встревоженных сердца. Большое полковничье и маленькое сердце любимой жены.
      После бурного восторга и упреков, вызванных моей задержкой, тесть затащил меня в кабинет и, сурово выговорив, представил свой отчет:
      – Названный тобой телефон принадлежит гражданке Симоновой, проживающей по адресу Березовый бульвар, дом 20 и квартира 6, но вчера до самого позднего вечера по нему никто не отвечал.
      – Спасибо, а что в отношении Светланы Сергеевны Лютовой?
      – Тут дело обстоит несколько хуже. Она задержана за перевозку наркотиков в крупных размерах. Не знаю, какие у нее связи, но если таковых нет, то загреметь она может прилично, – на одном дыхании сообщил полковник и скорбно высморкался.
      – Можем ли мы ей помочь? – пытливо глядя ему в глаза, спросил я.
      – Помочь можно всем, – неопределенно и горестно ответил он. – Неплохо бы только знать, кому помогаешь и зачем.
      – Помочь невиновному человеку, которого намеренно подставили. Кстати сказать, вашего покорного слугу хотели упрятать точно таким же макаром.
      – Так-то оно так, но все равно потребуются некоторые издержки.
      – Думаю, что за этим дело не станет, – хватаясь за телефон, облегченно заверил я.
      – Погоди, а чего ты так о ней печешься? Она тебе кто? Жена? Любовница?
      – Она наш клиент, и об этом стоит помнить не только мне, но и вам.
      – Ты все-таки взялся тащить то церковное дело?
      – Да, и я его добью, – накручивая диск, уверенно ответил я.
      – Если не добьют тебя.
      Отец Никодим оказался дома, чему я был несказанно рад, впрочем, и он тоже. После немногословных приветствий я спросил, как обстоят дела с матушкой.
      – Не так хорошо, как хотелось бы. Вы обещали…
      – Да, поэтому ждем вас сегодня после обеда у себя дома, – оборвал я его и, положив трубку, обратился к полковнику: – Вы сегодня после обеда располагаете некоторым временем?
      – По-моему, ты уже все сказал вместо меня. В два часа я буду дома.
      – Ну вот и отлично. Это на тот случай, если я вдруг задержусь.

* * *

      Клара Оттовна Старикова сегодня немного припозднилась. Я успел выдуть две чашки чаю, прежде чем эта миловидная особа дала о себе знать.
      – Валентина Николаевна, немедленно уберите мусор от подъезда и прогоните шелудивых собак, что разлеглись на ступеньках, – зычно и требовательно заявила она о своем приходе. – Совсем распустились. Не гостиница, а горьковская ночлежка. Чтобы через пять минут был полный порядок, в противном случае сниму энный процент с заработной платы. За исполнением я прослежу сама.
      Выдав начальственный гневный нагоняй, она наконец вошла в приемную, и мое присутствие если ее и обрадовало, то виду она не подала.
      – А, это вы? – стремительно проходя в кабинет, промежду прочим заметила она и хотела закрыть за собой дверь, но в последний момент передумала и предложила войти. – Доброе утро, господин Гончаров, извините за мою несдержанность. Вы, вероятно, все слышали, но честное слово – уже сил нет ругаться с моими неряхами.
      – Не извиняйтесь, я совершенно вас понимаю. Русская баба, она такое существо! Пока ее носом в грязь не ткнешь, она пальцем о палец не ударит.
      – Не иронизируйте, это действительно так. В грязи зачаты, в грязи и живут.
      – А вы сами? – чувствуя, как снизу к горлу поднимается зеленая злость, непринужденно спросил я.
      – Что я сама? – удивилась она, не понимая вопроса.
      – Сами-то позабыли, в каком свинарнике были зачаты?
      – Ну знаете ли… – зашлась она от гнева и, еще не решив, как со мной поступить, резко села в свое кресло. – Где вы воспитывались?
      – В интернате для дефективных детей. Наши воспитатели любили говорить, что мы зачаты в грязи и в пьянстве. Наверное, после этого я не люблю, когда мне об этом напоминают.
      – Не могу понять, говорите вы серьезно или в очередной раз шутите?
      – Не вижу особой разницы. А тем более вы-то оскорбили всерьез.
      – Кого? – искренне удивилась она.
      – Да ту же русскую бабу, каковой, кстати сказать, являетесь сами.
      Закусив губу, она помолчала, соображая, не выгнать ли меня вон, пока наконец не нашла единственно верного решения.
      – А ведь вы правы, – принужденно улыбнувшись, признала она.
      – А я всегда прав.
      – Но мусор от двери все равно убирать нужно.
      – Нисколько в этом не сомневаюсь, но только не унижая достоинство.
      – Согласна, – закуривая, подвела она итог драчке. – А вы ко мне по какому поводу?
      – Хотел задать вам ряд вопросов. Нет ли вестей от вашей французской мамы?
      – Нет, как уехала со своим ненаглядным, так словно в воду канула. Но я не удивляюсь. Письмами она меня никогда не баловала. Одно-два в год, не больше.
      – Понятно. Клара Оттовна, слышал я, что в вашей гостинице есть некоторый хитрый номер, который находится под вашим личным контролем. Это правда?
      – Если вы имеете в виду какую-то потаенную комнату времен Людовика XIV, то я в первый раз о такой слышу.
      – Нет, речь идет о резервной комнате под номером ноль.
      – Она не находится под моим личным контролем, просто мы ее держим до последнего на случай приезда какого-то экстренного клиента.
      – И пять дней тому назад ее занимал именно такой экстренный гость?
      – Это вы о ком говорите?
      – О том человеке, который в этом номере проживал. Причем проживал без прописки, а по единому вашему велению, что является грубейшим нарушением.
      – Ах, вы о том типе, – сразу вспомнила Клара и схватилась за голову.
      – Да, о нем. Кто он такой, как его фамилия и где он проживает?
      – Господин Гончаров, ну откуда же мне знать.
      – А что, вы так вот просто можете лично вручить ключ от номера человеку с улицы, даже не посмотрев его паспорт или в крайнем случае какое-то удостоверение? Не кажется вам это немного странным?
      – Да нет же, все гораздо проще. Поселить этого мрачного субъекта меня попросила мать, что я и сделала. Она за него платила и держала ответ.
      – Взгляните, пожалуйста, – показал я портрет, – это он?
      – Вне всякого сомнения, такого ни с кем не опутаешь.
      – Тогда объясните мне, почему он продолжал проживать некоторое время уже после того, как ваша драгоценная матушка выехала?
      – Все очень просто – так было ею уплачено за номер. Как видите, ларчик открывается просто. И если это все, что вы хотели от меня узнать, то…
      – …то позвольте вам выйти вон? Я правильно вас понял? – спросил я и угрожающе добавил: – Ну что ж, до скорого свидания, уважаемая Клара Оттовна.
      Выйдя на крыльцо, я убедился, что здесь приказ начальника – закон для подчиненных. Валентина Николаевна усердно сметала жухлую листву и старательно утрамбовывала ее в ведра. Блохастые собаки, имевшие несчастье заниматься утренним туалетом возле входа, видимо обидевшись, отбыли в неизвестном направлении.
      – Бог в помощь, Валентина Николаевна подходя ближе, поздоровался я с уборщицей. Однако строга у вас начальница.
      – А как же, порядок должен быть во всем, – охотно отозвалась она. – А я что-то сегодня расклеилась, совсем забыла крылечко подмести, вот и получила.
      – Всяко бывает, не расстраивайтесь. Валентина Николаевна, вы помните, как здесь проживала супружеская пожилая чета из Франции?
      – А как же не помнить, вежливые и обходительные люди, по-русски хорошо понимают, как же не помнить? Яков Иосифович мне несколько раз мороженое покупал. Хорошие люди, не чета нашим.
      – А не подскажете мне, когда и как они съехали?
      – Отчего же не сказать – скажу, я как раз улицу здесь мела. А было это утром пять дней назад. За ними пришло такси. Они погрузились и уехали.
      – Их кто-нибудь провожал или, может быть, сопровождал?
      – Провожала их сама Клара Оттовна, а вещи им носил наш охранник Пашка.
      – То есть они уехали одни?
      – А то с кем же? Клара Оттовна сказала, что домой, на родину, через Москву направились.

* * *

      Дом под номером 20 по Березовому бульвару ничем особенным не отличался. Шестую квартиру на втором этаже охраняла металлическая дверь, сквозь которую был хорошо слышен работающий телевизор. Однако на мои продолжительные и настойчивые звонки никакой реакции из шестой квартиры не последовало, зато из седьмой вышла молодая женщина и с любопытством спросила:
      – Не отвечают?
      – Не отвечают. А телевизор орет на полную катушку.
      – Странно, пожилые люди, а такая беспечность. И вчера было то же самое.
      – Что то же самое? – зацепился я вопросом.
      – Вечером приходил какой-то мужчина и, как и вы, не мог дозвониться, хотя, как и сейчас, в квартире громко то пел, то говорил, то стрелял телевизор.
      – Наверное, нужно вызывать милицию и ломать дверь, – выдвинул я предложение.
      – Зачем же ее ломать? – удивилась она. – Вика мне оставила две пары ключей. Одну я отдала квартирантам, а другая так и висит у меня.
      – Вика Симонова? – начиная что-то соображать, спросил я.
      – Ага. Она на год к мужу на Дальний Восток укатила, а меня попросила подобрать подходящих квартирантов. Я дала объявление, и отбою от желающих не было. Но первого встречного я пускать не стала, ждала, когда явится кто-то посолидней. А пять дней назад появились эти Рафаловичи, и я, не раздумывая, с ними столковалась.
      – Давайте ваши ключи, посмотрим, что там у них творится, вдвоем-то не так страшно.
      Ну вот, теперь, кажется, все встает на свои места. Как я и предполагал, не могла Зоя Андреевна уехать просто так, несолоно хлебавши. Не такой она человек.
      – А может, сначала вызовем милицию, а уж потом будем открывать? – поделилась своими сомнениями осторожная соседка.
      – Милиция будет шибко ругаться, если откроет дверь и никого там не найдет, – возразил я и тем самым подтолкнул ее к действиям.
      В опрятной, уютной комнате Яков Иосифович безмятежно спал в кресле перед телевизором, а Зоя Андреевна, накрывшись пледом, удобно устроилась на диване.
      – Они спят, – шепотом сообщила соседка. – Зря только их потревожили.
      – Спят, – мрачно подтвердил я, прикоснувшись к холодной руке Рафаловича. – Спят и видят райские сны. Им больше уже никогда не проснуться. Вызывайте милицию.
      – А они… – что-то хотела спросить молодайка, но, передумав, тихо упала в обморок.
      Этого мне только не хватало. Вместо того чтобы заниматься нужным и полезным делом – шмоном квартиры, я был вынужден всю свою энергию и внимание переключить на чувственную даму. Впрочем, кружки воды хватило, чтобы привести ее в сознание.
      – Вы думаете, они в самом деле мертвы? – со страхом глядя на квартирантов, спросила она, поднимаясь.
      – Мертвее не бывает. Вызывайте милицию. Да не с этого телефона, – упредил я ее схватить трубку рядом стоящего аппарата. – Его не трогайте. Идите к себе в квартиру и вызывайте со своего домашнего.
      – Да, конечно, я вас понимаю, – заторможенно ответила она и поплелась к себе.
      Времени у меня было в обрез. Обмотав руку носовым платком, я обследовал содержимое карманов Рафаловича и дамской сумочки Зои Андреевны. Оставив все как есть, я забрал только их записные книжки. Буквально секундой позже в дверь заглянула соседка и, сообщив, что милиция вызвана, наотрез отказалась уходить из квартиры. Чертова кукла, как же ее спровадить?
      – Послушайте, милая, а вы не могли бы сварить, мне крепкого кофе?
      – С удовольствием, – обрадовалась она. – Вам с сахаром?
      – С сахаром, с сахаром, – пробурчал я.
      Как только она закрыла свою дверь, я тенью папы Гамлета выскользнул из квартиры и что есть духу припустил к машине. Отъехав метров на сто и удостоверившись, что славная милиция прибыла к подъезду, я рванул оттуда куда подальше.
      Возле офиса тестя я остановился и, не выходя из машины, занялся изучением блокнотов четы Рафалович. Первой я пролистал книжку Якова Иосифовича, но, как и ожидал, ничего интересного там обнаружить мне не удалось. Блокнотик Зои Андреевны меня порадовал уже через пять минут, когда я дошел до буквы «К». Последней на эту букву была записана фамилия Котов, а величали этого Котова Анатолием Васильевичем, что мне очень понравилось.
      – И долго ты будешь сиднем сидеть? – ткнул меня в плечо подошедший тесть. – Приехал, понимаешь, и сидит. Я уже за тобой минут десять наблюдаю. Что ты так внимательно изучаешь?
      – Записные книжки мертвых Рафаловичей.
      – Мертвых? Наверное, интересно? – удивился тесть.
      – Очень. Алексей Николаевич, нужно выяснить, кто есть Анатолий Васильевич Котов.
      – А на кой черт он тебе сдался?
      – Во-первых, это он подбросил наркотики в машину Лютовой, за что ее и задержали, а во-вторых, возможно, что он имеет отношение к смерти Зои Андреевны Рафалович и ее мужа.
      – Однако! И как он их пришикнул?
      – Отравил, а если точнее, то всыпал им какой-то снотворной дряни, потому как вид трупиков безмятежный и ангельский.
      – Хорошо, подожди меня двадцать минут, а лучше пока смотайся и привези пожрать.

* * *

      – Значит, так, – информировал меня полковник, когда я, выполнив поручения, вошел в его кабинет, – Анатолий Васильевич Котов – неудачливый адвокат, выгнанный из гильдии. В настоящее время постоянной работы не имеет. Тридцати лет от роду, женат, имеет одного ребенка и проживает по улице Индустриальная, дом 16, квартира 7. Это все, что мне удалось для тебя выяснить.
      – Этого более чем достаточно, – переписывая адрес, ответил я. – Не забудьте о свидании с отцом Никодимом. Вероятно, я на этой встрече присутствовать не смогу.
      – Ты куда? Может быть, нужна моя помощь?
      – Нет, пока обойдусь своими силами, а если что, то непременно позвоню.
      Дверь котовской квартиры мне открыла хрупкая миловидная блондинка примерно тридцати лет. Ее вздернуто-задорный носик, равно как и глаза, был красен и печален. Видимо, она еще совсем недавно ревела и жаловалась на свою проклятущую жизнь.
      – Вам кого? – прикрывая лицо рукой, с какой-то надеждой спросила она.
      – Я бы хотел видеть Анатолия Васильевича, – учтиво ответил я.
      – Я бы и сама хотела его видеть! – вдруг разревелась блондинка. – Он сегодня не ночевал дома. Наверное, с Толиком что-то случилось.
      – Успокойтесь, ради бога, подумаешь, одну ночь не ночевал дома, – неуклюже успокаивал я бедную женщину. – С нашим братом такое случается.
      – Да нет же, он не такой, мы с ним уже шесть лет как женаты, и ничего такого не было. Он даже когда на работе задерживался, то всегда звонил. И все эти последние дни аккуратно мне звонил, предупреждал, что или задержится или вообще придет только под утро, а вчера и сегодня полное молчание.
      – И когда вы последний раз его видели?
      – Как вчера утром ушел, так и с концами.
      Ну вот, кажется, и все, дело зашло в тупик, подумал я, подходя к машине. Скорее всего, Анатолий Васильевич, основательно почистив граждан Франции, ударился в бега, и, когда он теперь объявится в нашем городе, одному только Богу известно. Наверное, он все-таки нашел церковные ценности, иначе зачем ему понадобилось убивать Рафаловичей? Убил, когда увидел, как мало ему причитается и как много увозят с собою они. На всей этой истории можно ставить точку, и ничего тут не попишешь, господин Гончаров, надо честно признаться, что на этот раз ты проиграл. Пора ехать домой, плюнуть и забыть, как говорит любимый тесть, а главное – отоспаться.

* * *

      … Сидя за обеденным столом, отец Никодим вел с полковником тайные переговоры, к которым не был допущен даже я. Вполголоса назывались какие-то фамилии, сроки и суммы. Особенно не прислушиваясь и понимая, что и без меня они отлично поладили, я прошел к Милке в спальню и молча завалился под бок.
      Проснулся я аж в десять часов, наверное, сказалась усталость всех последних дней. Проснулся от смутной тревоги – словно сделал что-то не так, а может, и вовсе ничего не сделал. Походив по комнате и не понимая, что меня взбудоражило, я набрал телефон Котова, и зареванный голос его жены сообщил, что ничего нового на этот час не произошло, Толика до сих пор нет дома.
      – Ты что ходишь, как тигр по клетке? – преградил мне дорогу тесть.
      – А хрен его знает, – честно признался я. – Чего-то не так.
      – Так давай возьмем Милку и закатимся в какой-нибудь бар, посидим, расслабимся, отдохнем.
      – Нет, настроение у меня диаметрально противоположное. Ощущение такое: что-то где-то я упустил, а что именно – не могу сообразить.
      – Плюнь и забудь. Мудрый совет! Все кончилось.
      – В том-то и дело, что меня не отпускает чувство незаконченности. Знаете что, Алексей Николаевич, съезжу-ка я в это село Белое в последний раз, просто так, для очистки совести.
      – Смотри, как бы опять не влип. Где тебя там искать?
      – У бабы Любы Стешкиной.

* * *

      Моя тревога оказалась не напрасной. Еще не доезжая до ее ворот, я заметил вишневую «семерку», стоящую у ее дома, и принадлежать эта машина могла не кому иному, как Кларе Оттовне Стариковой. Не доезжая полусотни метров до нее, я остановил машину и, стараясь как можно меньше шуметь, прокрался во двор. Буквально на цыпочках я подобрался к освещенному окну и замер.
      Баба Люба сидела на той самой койке, где когда-то спал я. Сидела она точно посередине. Обе ее руки вразлет были накрепко привязаны к спинкам койки, а рот запечатан широкой клейкой лентой. Старые валенки, в которые были всунуты ее ноги, прибиты к полу большими гвоздями. Но ее никто не пытал. Кларе Оттовне Стариковой было не до нее. Она трудилась, как пчелка. Радостно заныривая в подполье, она вытаскивала оттуда всякие затейливые вещицы и, тщательно регистрируя их в тетрадку, любовно складывала в картонные коробки, стоящие возле входной двери.
      От удовольствия я даже хихикнул. Еще немного полюбовавшись ее аккуратной и методичной работой, я решил, что пора действовать. Но как? Наверняка двери она закрыла на крючок, а когда я начну в них ломиться, она может выкинуть самый неожиданный фортель, вплоть до пули из пистолета. Мне было необходимо все время держать ее в поле зрения. Подождав, когда она в очередной раз вытащит свою добычу и, нагнувшись, начнет старательно укладывать в картонку, я спиной, с разбегу и всей своей массой, вместе со стеклами и оконным переплетом ввалился в избу. Вскочив между ней и открытым подпольем, я поклонился.
      – Добрый вечер, уважаемая Клара Оттовна. Вам одной-то не трудно? Может быть, я смогу вам помочь? – с любопытством разглядывая коронки и пломбы в ее открытом рту, куртуазно-глумливо спросил я, но, не получив ответа, добавил: – Закрой рот, курва.
      Рот она послушно закрыла, но удивляться не перестала, а ее рука потянулась ко внутреннему карману куртки, где меня мог ждать большой сюрприз.
      – Руки за голову, сука! – еще менее учтиво скомандовал я. – Не двигаться, урою!
      Покорно замерев, она в бессильной ярости пепелила меня глазищами, но это было уже не так страшно. Бесцеремонно отодвинув ее левую грудь, я запустил руку за пазуху и вытащил старый, потертый «ТТ».
      – Ложись на пол, – отойдя на пару шагов, чтобы самому не загреметь в подпол, распорядился я. – Быстро и мордой вниз. Да не мычи ты, старая калоша! – заметил я бабе Любе, с удовольствием наблюдая, как Клархен послушно укладывается на пол. – Ну а теперь рассказывай, как ты дошла до жизни такой?
      – Ничего я вам рассказывать не намерена, – глухо отозвалась поверженная мной Клара.
      – Расскажешь, милая, еще как расскажешь! – весело возразил я, и тут произошло неожиданное: ноги птичками вылетели из-под меня, я ударился лбом об пол и полетел в черноту преисподней…
      Очевидно, падая вниз, я ударился головой о чурку, потому что долго не мог прийти в себя. Если и дальше будет продолжаться в таком же духе, то очень скоро я стану полным идиотом, а может быть, уже им являюсь, потому как до сих пор не могу понять, почему оказался в подполье, если Клара лежала на животе в двух метрах от меня, а баба Люба только мычала коровой, надежно привязанная к спинкам кровати. Кстати сказать, я тоже связан, причем грамотно и умело, с минимумом веревок и узлов, но так, что пошевелиться для меня целая проблема. Словно сам черт дернул меня за ноги из преисподней.
      – Ну что, Гончаров? – Над освещенным квадратом сверху показалась голова Клары. – Вы хотели со мной поговорить, и я к вашим услугам, только не телитесь: я, как всегда, тороплюсь, и мне, как всегда, некогда.
      – Клара Оттовна, я хотел вам сказать, что вы замечательно паскудная баба и рано или поздно, но я до вас доберусь и утоплю в дерьме.
      – Сожалею, но у вас это не получится хотя бы потому, что на этом свете мы с вами больше не встретимся.
      – На том свете мы с вами не встретимся. Вы убили собственную мать, а страшнее греха не бывает. Вам гореть в аду, а мне собирать райские яблоки.
      – Собирайте, я не против. Полагаю, что наш содержательный разговор исчерпан? Прощай, великий сыщик Гончаров. Паша, у нас все готово? Мы можем ехать?
      – Да, Клара Оттовна, я все упаковал, – ответил густой мужской бас. – Все перевязано, ничего не забыто. А как быть с этой старушенцией?
      – Закинь ее в подпол, чтоб господину Гончарову не было скучно умирать одному.
      – А его тачка?
      – За руль его машины сядешь ты, – категорично заявила полунемка Клархен. – Незачем оставлять ее здесь, только лишние разговоры.
      – Эй, мужик, принимай подругу! – довольный своим остроумием, захохотал парень, и костлявое старушечье тельце упало мне на грудь. – Клевая, между прочим, телка, еще скажешь мне спасибо. Отлично оттянешься. Ну, спокойной вам ночи, – пожелал весельчак и захлопнул люк, а через какое-то время надо мной послышались удары молотка, и я понял, что подпол заколачивают, как гроб.
      Стук наконец прекратился, послышался смех и звук затворяемой двери. Все смолкло, и даже шума запускаемых двигателей я не услышал.
      – Баба Люба, ты живая? – дернув животом, спросил я, заранее опасаясь, что на мне лежит мертвое старухино тело.
      – М-м-м, – промычала она в ответ, и я немного успокоился.
      Перекрутившись и нащупав губами ее старческую щеку, я языком нашел край клейкой ленты, и после нескольких попыток мне удалось зубами зацепить уголок. Стараясь вместе с лентой не оторвать кусок ее дряблой кожи, я осторожно потянул. Сразу сообразив, что я хочу, она старательно взялась мне помогать, и вскоре уже я имел содержательную и разговорчивую собеседницу.
      – Вот поганцы-то, сквернавцы, чертова кровь! Чуть было не зашибли меня совсем. Чтоб им, негодяям, на том свете вечно в аду гореть! Чтоб у них, у гадин, все руки поотсыхали да ноги поотвалились, чтоб никогда не видеть света всему их скотскому племени и впредь до девятого колена! – негодующе разразилась она целым потоком ругани, и если хотя бы один пункт ее проклятий свершился, то судьба Клары Оттовны была бы совсем не завидна.
      – Успокойтесь, баба Люба, – сурово прервал я ее анафему. – Лучше расскажите, каким образом и когда вы завладели церковной утварью и как вам удавалось все это время водить всех нас за нос?
      – А что об этом теперь говорить, утащила подлючка все оклады, всю посуду… Не об этом сейчас надо думать, надо соображать, как отсюда выбраться.
      – Не волнуйтесь. Мои знают, куда я поехал, так что через пару часов нас отсюда вызволят, но руки мне развязать все-таки надо.
      – Как же я их тебе развяжу, когда у самой за спиной спеленаты?
      – Зубами, – уже имея некоторый опыт, посоветовал я.
      – А ты мне их дал? – ехидно спросила баба Люба и мелко рассмеялась.
      – Чего? – не понял я.
      – Зубы эти самые, которыми я должна тебя развязать. Я уже позабыла, как они клацают, а ты мне такое говоришь. Лучше уж ты меня развязывай своими зубами.
      – Не могу, – проклиная тестевский кулак, чуть не заплакал я. – У меня их тоже нет.
      – Вот незадача-то. Слухай-ка сюда, там у меня в конце подпола стоит столб-подпорка, а в нем вбита старая и ржавая скоба. Края у нее все в зарубках и шершавые. Попробуй перетереть о нее веревку.
      Деревенской бабке ума и смекалки не занимать. На коленях, в полнейшей темноте, периодически стукаясь лбом о стены и ведомый указаниями бабы Любы, я наконец нашел нужный столб со скобой и, как тоскливая сука, заерзал по нему задом.
      – Баба Люба? – между делом спросил я. – А откуда взялся этот Паша?
      – Так он в подполе сидел, я ведь тебе мычала и глазами показывала, а тебе хрен по деревне. Пока ты с ней разбирался, он тебя из подпола-то за ноги и дернул. Не слушал ты меня, вот и результат. Как там у тебя? Ладно получается?
      – Не очень, шнуры-то капроновые, но потихоньку дело идет. Ты мне лучше расскажи, как серебро перекочевало от Марии Андреевны в твои казематы?
      – А его у Маньки и не было. Она вообще не знала, что оклады уже года как четыре у меня в подполе зарыты. Она до самой своей смертушки так и думала, что они в подвале под церковью схоронены.
      – Не надо мне дуть в уши, баба Люба, я отлично знаю, что она давно перенесла оклады из хранилища к себе домой, об этом свидетельствует ее граненая рюмка, найденная мной в пещере. В нее она вставляла свечу.
      – Это не ее рюмка, а моя, и не она перетащила клад, а я сама.
      – Значит, она вам об этом рассказала, а вы, бессовестно воспользовавшись ее тайной, присвоили церковную утварь, принадлежащую всему селу.
      – Как бы не так. От Марии на этот счет никто не мог и слова-то вытянуть. Послушай, как дело-то было. Когда церковь запретили, то она долго стояла бесхозная, а году в тридцать пятом в ней устроили клуб. Потом, уже после войны, клуб построили новый, в церкви сделали спортивный зал, а меня поставили уборщицей и сторожихой. Но тогда я ничего такого не знала, иначе бы по дурости лет все растрепала по селу и от окладов давно бы след простыл.
      Спортивный зал там продолжался долго, ровно столько, сколько жива была школа, и туда ходили заниматься детишки. Марья тогда, хоть и сама была учительшей, на это сердилась, но терпела. Говорила, что хоть так, да стены поддерживают и ремонтируют. А потом школа кончилась, дети разъехались, и спортзал стал никому не нужен. Тогда Григорий Федорович велел хранить в церковном подвале картошку, свеклу, капусту и разные другие овощи. Но сторожем по-прежнему оставалась я. Скоро ты там свои веревки перепилишь? А то я уже вся занемела.
      – Скоро, рассказывай.
      – Я всегда понемногу пользовалась общим складом – то пару килограммов морковки домой притащишь, то ведерко картошки, а как же на картошке сидеть и домой не принести? Люди ж засмеют. Ну а тут, года четыре тому назад, в самом конце весны своя картошка кончилась у многих. Стала я потихоньку по ночам приторговывать. Ну и в конце-то концов доторговалась до самого пола. Потом меня за такую торговлю хотели судить, да Григорий Федорович отбил. Но дело не в этом: подметая пол, я заметила, что он неровный и в одном месте будто бы вскорячился. Вот тогда-то я все и поняла. Поняла, но никому ничего рассказывать не стала, а уж Маньке и подавно. Все оставшиеся овощи к середине лета убрали и готовились завозить новые. А ключи-то от церкви и от подвала у меня. Так-то вот. Что ты пыхтишь, больно-то?
      – Есть маленько. Рассказывай.
      – Собралась я однажды темной ноченькой да в дождичек, взяла кой-какой инструмент и в церковку-то занырнула. До утра пласталась, а лаз проковыряла. Привалила его всякими ящиками да мешками и до другого раза. А следующей ночью и добралась до тайника Алексея Михайловича. Потом дело полегче пошло. Стала я день через день понемногу то добро домой перетаскивать. Когда ночью, а когда и днем, потому как сказала, что привожу в порядок помещение для засыпки следующего урожая. Вот так потихоньку все до осени и перетаскала и сразу же замуровала тот ход.
      – Умная ты, баба Люба, а зачем ты меня в том подвале замкнула?
      – Предупреждала я тебя этим, да и пугнуть хотела, чтоб не занимался ты непотребным делом. И еще сама перепугалась – а вдруг как найдешь тот лаз, увидишь, что ничего в той пещере нету, и пойдешь звонить по деревне. Начнут искать по дворам и, глядишь, дойдут до меня. Все у меня отберут и распродадут Белую церковь по всему свету.
      – Значит, имя села сберегала? – чувствуя легкий запах гари, с издевкой спросил я.
      – А как же, только так, – охотно согласилась старуха.
      – Врешь ты все, баба Люба. В этом случае ты бы обо всем рассказала Марии Андреевне, а ты ведь молчок.
      – Не могла я ей об этом рассказывать, потому как она со своей Зойкой снюхалась, а ту стерву я за версту чую, увезла бы она все оклады за границу.
      – Нет больше Зои Андреевны, – освобождаясь от пут, сообщил я.
      – Да это ж куда она делась?
      – Судя по всему, ее умертвила собственная дочь, которая только что была здесь. Вы догадывались, что Клара Оттовна является племянницей Марии Андреевны?
      – Почему же догадывалась? Я об этом знала. Она раньше частенько сюда заныривала. Манька ее жалела – как же, сиротиночка. Она ей предлагала жить у нее, да только Кларка в мамашу свою пошла, себялюбка, каких еще свет не видел.
      – Почему вы не рассказали мне об этом раньше?
      – А почему я должна была тебе все рассказывать?
      – Да потому, что я бы все понял, меры принял и не погибло бы столько невинных. Как они догадались, что клад у вас? – развязывая ей руки, спросил я.
      – Сама не пойму. Может, этот Паша подсмотрел. Ты помнишь, я тебе рассказывала о приплюснутой страшной роже? Так вот это и был Паша, только я до сих пор не пойму, что ему удалось подсмотреть тогда в окно. Послушай, Константин Иванович, тебе не кажется, что пахнет паленым? Уж не запалили ли они избу?
      Об этом я подумывал давно, просто не хотел раньше времени сеять панику.
      – Спокойно, баба Люба, сейчас мы попробуем отсюда выбраться.
      Поставив чурбачок точно над лазом, я взобрался на него и попытался горбом выдавить крышку, но, несмотря на все мои старания и потуги, едва ли она сдвинулась хоть на миллиметр. Дело принимало скверный оборот, нужны были какие-то радикальные меры, а откуда их было взять, если у меня под руками, кроме немощной старухи да горки гнилой картошки, ничего не было. Самым скверным в этой ситуации было то, что даже если дом будут тушить и бабу Любу попытаются спасти, то нас в горящей избе попросту не найдут. Только потом, как копченых рыбешек, нас откопают из подпола. А дым становился все острее и ощутимей. Нам оставалось только одно – что есть моченьки орать, уповая на чьи-то чуткие уши. Что мы и сделали – завыли тоскливо и протяжно. И почти тотчас нам отозвался приглушенный незнакомый голос:
      – Где вы там? В подполье, что ли?
      – В подполье! В подполье! – радостно подпрыгивая, заверещали мы.
      – Какого черта!!! – пытаясь сорвать крышку, закашлялся мужик. – Что случилось?
      – Заколотили нас, – удивляясь его тупоумию, объяснил я. – Топором надо.
      – Хреном тут надо, – возразил он и закашлялся с новой силой. – Погодите, дух переведу. Сейчас что-нибудь придумаю.
      – А ты не думай, родненький! – заскулила баба Люба. – Тама в сенцах ломик стоит. Им будет сподручно крышку-то сковырнуть.
      Послышался топот ног, и на некоторое время наступила тишина, во время которой я отчетливо услышал треск разгорающегося пламени.
      – Да где ж ты там ходишь? – завопила баба Люба, заслышав шаги над головой. – Ирод Царя Небесного, ведь сгорим же через тебя.
      – Через себя вы сгорите, так твою растак! – зло выругался спаситель и, кашляя, принялся орудовать ломом. В конце концов ему удалось надежно ввести острие в щель, и скоро крышка с необыкновенно мелодичным скрежетом подалась, а там и вовсе была отброшена в сторону. Словно кулаком по мозгам, в нос ударило дымом.
      – Глубоко не дышите, – предупредил мужик, принимая от меня легкое бабкино тело. – Сени и входная стена в огне, прыгай за мной через окно.
      – Разберусь, – лаконично ответил я и последовал ласточкой за ним.
      Любопытные сельчане стояли вблизи от горящего дома, но помогать нашему спасителю не торопились. Собственно, и помогать-то было некому. Наверное, самым резвым среди них был мэр Трофимыч, но он взял на себя функции то ли руководителя, то ли советника.
      – Бабы, женщины, – орал он бесстрастной толпе стариков, бестолково размахивая руками, – надо шустро принести одеяло и положить на него Любку, а потом отнести ее к Семеновне в избу! Я вам кому говорю!
      – Да успокойся ты, Трофимыч, – замахнулась на него пострадавшая. – Без тебя все решим. Избу жалко. Где теперь жить буду?
      – На этот счет ты, Любаша, не беспокойся. Выбирай любую из заколоченных, а завтра мы ее подшаманим, и будет получше, чем твоя развалюха. Что-то участковый не едет. Нешто не видит, что тут творится.
      – Поехали, Гончаров, – тронул меня за плечо мой спаситель, и я невольно вздрогнул, потому как тотчас в нем узнал Носача, или Анатолия Васильевича Котова.
      – Вы? Но как? Почему? Я ничего не понимаю…
      – Это долго рассказывать, а у нас мало времени, если, конечно, вы хотите еще разок встретиться с Кларой Оттовной Стариковой.
      – А вы что же – давно ее не видели? – зло спросил я.
      – Больше суток, но я бы очень хотел увидеть ее еще раз.
      – Вряд ли это получится, она забрала клад и уехала минут двадцать назад.
      – Значит, мы еще успеем ее перехватить. Я знаю, где ее нелегальная берлога, а она об этом даже не догадывается. Кроме того, Клара Оттовна думает, что достаточно меня перепугала и подставила, ей и в голову не может прийти, что я могу начать ее преследование.
      – У меня нет оснований верить вам.
      – Как хотите, тогда я поеду один. Она мне здорово насолила, и я хотел бы сдать ее в руки правосудия. Но она не одна, и мне нужен помощник.
      – На чем же мы поедем? Она угнала у меня машину, – уже не сомневаясь, что он говорит правду, на всякий случай спросил я.
      – Поехали, – подтолкнул он меня к старой, видавшей виды «копейке». – А по дороге я вам все расскажу. Тогда вы сами решите, стоит мне помогать или нет. Меня наняла Зоя Андреевна сразу после того, как вы отказались помочь ей отыскать дедовские сокровища, – трогаясь с места, сообщил Котов. – Я не такой щепетильный, как вы, да и материально живу гораздо хуже. В общем, я согласился с ее предложением и начал розыски по пути, по которому, вероятно, прошли и вы. В один прекрасный момент наши дорожки пересеклись, и я был вынужден вас нейтрализовать.
      – То есть закрыть в церковном подвале и подкинуть нам в машины наркотик?
      – Да, это удар ниже пояса, но так мне приказала покойная Зоя Андреевна. Она же и снабдила меня кокаином. Словом, за дело я взялся рьяно и добросовестно. Вдоль и поперек излазил всю церковь, простучал подвал, обнюхал подземный ход и пещеру. Скрупулезно проверил пять или шесть версий, пока не пришел к выводу, что клад может находиться только у старухи Стешкиной, поскольку именно она долгое время служила сторожихой и кому, как не ей, был известен каждый подвальный закуток.
      Теперь мне нужны были веские улики, но не для того, чтобы припереть ее к стенке, а чтобы самому быть на сто процентов уверенным в ее причастности. И я такие улики нашел. Не знаю, попадались ли вам остатки разбитой рюмки на полу пещеры, но лично мне повезло, и я такой осколок, довольно крупных размеров, нашел. Он был несколько необычной формы…
      – Зеленоватого стекла и с внутренними гранями, – чувствуя отвращение к самому себе, уточнил я. – И на его внутренней части можно было обнаружить следы стеарина.
      – Именно так, значит, и вам попадалось нечто подобное. Я рад, что мы с вами шли по одному пути. Так вот, имея в кармане это вещественное доказательство, я пришел в дом Стешкиной с коробкой конфет, а в ответ она мне поднесла рюмку наливки в граненой рюмочке, что мне и требовалось. Теперь я уже нисколько не сомневался в ее причастности. А потом, когда я рассматривал ее иконостас, я заметил на одной иконе серебряный оклад и неожиданно резко спросил: «Где остальное?!» Она невольно глянула на крышку подполья, и мне стало все ясно.
      В тот же день я доложил обо всем Зое Андреевне. Происходило это в моем нулевом номере, но я тогда понятия не имел, что он давно и пристально прослушивается ее дочерью Кларой Оттовной. Да, слишком поздно я об этом узнал. Да и сама Зоя Андреевна об этом вскоре догадалась, почему и решила немедленно переехать на частную квартиру, которую я ей подыскал.
      Мы начали совещаться, каким образом заставить старуху Стешкину передать нам церковное добро. Была предложена масса вариантов, но ни один из них не давал полной гарантии того, что она согласится расстаться с богатством. Отбирать же ценности силой никто из нас не хотел. Так мы и застряли на мертвой точке. Совещались каждый день, но ни к чему путному прийти не могли. Я продолжал снимать тот номер и…
      – Зачем он вам понадобился? – резко спросил я.
      – Во-первых, он был оплачен, а во-вторых, мне иногда приходилось задерживаться допоздна, и, чтобы не тревожить своих домашних, я иногда там ночевал. Так вот, несколько раз меня украдкой приглашала к себе в кабинет Клара Оттовна и передавала для матери пакет с продуктами.
      – Она что же, сама не могла их отвезти?
      – Нет, потому что адрес и телефон Зоя Андреевна просила держать в тайне. Я доверчиво отвозил эти подарки… и доотвозился. Эта сволочь отравила мать, накачав продукты какой-то дрянью.
      – Она отравила не только мать, но и отчима.
      – Нет, отчима удалось откачать. Но откуда вы об этом знаете?
      – Я там был. А откуда вам известно, что Якова Иосифовича удалось откачать?
      – Я там тоже был, но, вероятно, уже после вас, в момент, когда их выносили. Зоя Андреевна была мертва, а ее муж еще проявлял признаки жизни.
      – То есть получается, что двое суток назад вы своими руками принесли им отравленные продукты?
      – Именно так. Позавчера вечером я отвез злополучный пакет Зое Андреевне, а уже вчера днем не мог до них ни дозвониться, ни достучаться, и тогда, совершенно естественно, я приехал к ее дочери и спросил, не знает ли она, где находится ее мать и как ее найти. Она мне ответила, что не имеет понятия, но я продолжал настаивать, прозрачно намекнув, что у меня есть некоторые основания не совсем ей верить. Вы знаете, как она со мной поступила?
      – Не знаю, но догадываюсь.
      – Да, меня, как и вас, сбросили в гостиничный подвал. У нее в кабинете перед столом имеется люк, прикрытый ковриком, а под столом педаль. Так вот, когда я стал на нее напирать, она просто нажала эту педаль, и я вверх тормашками полетел вниз. Ночью мне чудом удалось оттуда выбраться, и с тех пор я вынужден скрываться от нее и ее головорезов.
      – А у нее их много? – неприятно удивился я.
      – По крайней мере из близкого окружения трое: Павел, Игнат и ее любовник Тимур.
      – Черт возьми, вы бы хоть жене позвонили, она вся извелась.
      – Я звонил. И строго ее проинструктировал, как себя вести в случае прихода незнакомых людей и подозрительных телефонных звонков. Почему вы про это вспомнили?
      – Я к вам заходил днем и звонил сегодня в девять вечера. Она рыдала от горя.
      – Слава богу, значит, это были вы. Уже легче.
      – Откуда Клархен узнала о том, что церковная утварь находится у бабы Любы?
      – Я же вам говорил о том, что нулевой номер прослушивается. В этом я убедился прошлой ночью, когда выбрался из подвала в кабинет. В нулевом номере кто-то был и разговаривал по телефону. Этот разговор я отлично слышал в кабинете.
      – А почему вы думаете, что это был именно нулевой номер?
      – Господи, ну и зануда же вы. Это было понятно из его разговора. Давайте лучше подумаем, как ее аккуратнее взять. Оружия у вас нет?
      – К сожалению, нет. Но если мы заедем в город, то можно что-то придумать.
      – На это у нас нет времени. В берлоге да с церковным добром она долго задерживаться не станет, а постарается побыстрее его перепрятать. А после этого она нам уже неинтересна. Просто-напросто она будет все отрицать и от всего отказываться, и, что самое главное, убийство Зои Андреевны повиснет на мне.
      – Далеко нам еще ехать?
      – Километров пять, но машину мы оставим метров за двести от ее норы, а дальше двинем пешком. Иначе нас заметят и нападут первыми либо просто сбегут.
      – Что это за нора?
      – Кафе на три столика неподалеку от пляжа, всего-то квадратов десять. Пять метров подсобка и столько же банкетный зал. Но именно там она предпочитает крутить свои ночные делишки. Скоро увидите.
      Шел первый час ночи, когда мы подъехали к пляжу и, не доезжая до кафе, остановились в лесочке. Пляж был освещен и безлюден, если не считать двух бомжей, то ли играющих в карты, то ли пьющих водку. Они расположились на песочке неподалеку от кафе, если так можно было назвать освещенный курятник на метровых сваях. Видимо, Клара Оттовна, опасаясь всемирного потопа, решила поднять его над сушей. Курятник был обитаем – об этом свидетельствовало несколько теней, перемещающихся за занавеской, и наличие двух машин возле самого входа. Одна из них была моя.
      Раздевшись до трусов, мы с шумом и хохотом помчались по пляжу в сторону бомжей. Сидели они на границе песка, а кафе стояло уже на твердой почве, и это было очень важным фактором в нашем предприятии.
      – Здорово, мужики, – веселился я. – Вода теплая?
      – Теплая, если изнутри согреться, – многозначительно ответил тощий и рыжий доходяга в тельняшке, но без штанов.
      – А это мы зараз придумаем, – с готовностью расстегнул сумочку Анатолий. – Только уговор: за бутылкой идете вы. А мы с друганом пока искупаемся.
      – Базара нет, – радостно ответил его старший товарищ, и они поспешно отправились за требуемым продуктом.
      Едва они скрылись внутри курятника, как я, подскочив к своей машине, достал из багажника прочный металлический трос, по запарке оставленный мне пьяным трактористом, тащившим меня месяц назад по жирной дачной грязи. Моля Бога, чтобы он выдержал, я зацепил крюк за петлю павильона, а трос к машине. Заняло это не больше минуты, однако и бомжи уже выходили со своей покупкой. Пригнувшись на переднем сиденье, я выдергивал провода из замка зажигания и ждал.
      – Ну, мужики, вы и даете! – возмущался Котов, встречая гонцов. – А как же мы ее потреблять-то будем? Вы бы хоть лимонадику прихватили.
      – Про лимонад у нас уговора не было, – недовольно возразил старший. – А больше мы туда не пойдем. Идите сами. Они рычат на нас, как шакалы.
      – Тогда и пить не будем, – поставил Котов жесткий ультиматум.
      – Ну ладно, попробуем, – после некоторого колебания согласился рыжий.
      Послышался шум их шагов сначала по земле, а потом и по металлическим ступеням. Открылась и закрылась дверь. С отверткой наготове пробежал Анатолий, чтобы успеть заклинить. Кажется, подходит мое время.
      – Есть, – негромко, но четко скомандовал он, и я замкнул провода.
      Сразу же на больших оборотах взревел двигатель, и я, потихоньку выбрав слабину троса, отпустил сцепление. Секунда мне показалась вечностью. Дернувшись, павильон замер, и я уже подумал, что наш план провалился, как вдруг он, буквально сорвавшись с места, легко и стремительно заскользил по металлической платформе мне навстречу. Падал он с каким-то жутким звоном и криками. Хорошо, что начались холода и интерес к пляжу со стороны милиции заметно ослаб.
      Одной боковиной павильон зарылся в землю, в то время как другая его сторона, оставаясь на платформе, задралась высоко вверх.
      Однако времени для созерцания и анализа у меня не было: наверняка Котов уже орудует внутри и нужно поспешить к нему на помощь. Выпрыгнув из машины, я проник в первое же разбитое окно и понял, что торопиться особой причины нет. Испуганные бомжи закатились в угол и особо не пострадали, Клара Оттовна тоже, тогда как два ее дуболома буквально купались в собственной крови. Судя по всему, падая, они поранились о многочисленные осколки.
      – Кто они? – спросил я у растерянного Анатолия.
      – Павел и Тимур, – ответил он и, глянув на бомжей, заорал: – Берите по паре бутылок и чтоб вашего духа не было и в помине! Вы ничего не видели и ничего не знаете.
      – Уже в пути, начальник, – сразу понимая ситуацию, согласились бомжи и, набив защечные мешки, моментально скрылись.
      Нам же предстояла работенка не из приятных. Первым делом я связал Клару Оттовну и отнес ее в машину. Потом, прихватив аптечку, вернулся в кафе, где мы устроили натуральный лазарет. Битых полчаса мы обрабатывали их раны, бинтовали руки, перетягивали ноги, пока наконец из паршивых тел перестала сочиться их дурная кровь. После чего мы стянули их руки клейкой лентой и посадили в машину. Туда же мы уложили четыре картонные коробки, которые так тщательно упаковывала Клархен. Общим весом они были не меньше ста килограммов.
      Перебросив на котовскую машину исходящую злобой Клару, мы разделились. Котов поехал в Белое, а я с двумя немощными головорезами в город. Выкинув их возле травматологического пункта, я позвонил Лютову и, несмотря на поздний час, настоял на встрече, а когда она состоялась и я шепнул ему пару слов, то он сам залез в машину и молчал всю дорогу вплоть до Белой церкви, где нас уже поджидала толпа стариков, которую успел собрать Котов, а возглавлял ее участковый, что мне ужасно не понравилось. Но уж, как говорится, замахнулся – так бей.
      – Игорь Степанович, – начал я с участкового, – вы знаете, что здесь произошло?
      – Ба, старый знакомый! – подозрительно радостно воскликнул он. – А как же мне не знать? Конечно знаю, я участковый. Сгорел дом бабы Любы Стешкиной.
      – А вы знаете, кто его поджег?
      – Если здесь был товарищ Гончаров, то, скорее всего, он и поджег, – полушуткой ответил он, и мне захотелось дать ему в морду.
      – Я попросил бы вас отнестись к этому делу серьезно. Анатолий Васильевич, как там наша подопечная, ее можно вытащить на народ?
      – А почему же нельзя, она только этого и ждет. Сейчас развяжу и вытащу, – ухмыльнулся Котов в преддверии народного судилища и, открыв дверцу машины, вежливо пригласил: – Пожалуйте, Клара Оттовна, народ вас заждался.
      – Я никуда выходить не буду! – истошно завизжала она из машины. – И за это самовольное судилище вы мне еще ответите! Товарищ участковый, я вас прошу, нет, я требую прекратить это безобразие.
      – А нет тут никакого участкового, – ввинчиваясь в толпу, ответил он.
      – Слышишь, что люди говорят? Нет здесь властей, – выступил Трофимыч. – Мы, народ, и есть для тебя самая главная власть. Вытряхивайся добром, иначе силком оттуда выцарапаем. Я верно говорю, бабы и женщины?
      – Верно! – загудела возбужденная толпа, жаждая зрелища, и разлюбезной Клархен ничего другого не оставалось, как гордо высунуть нос из машины.
      – Что вы от меня хотите? – надменно и с вызовом спросила она.
      – Гражданка Стешкова, – обратился я к стоящей неподалеку бабе Любе, – вы узнаете эту женщину? Отвечайте только «да » или «нет».
      – Конечно, узнаю, она же мне избу спалила! – поспешно затараторила она. – И нас с тобой чуть было не погубила, а свою мать отравила.
      – Подождите, – остановил я ее словесно-эмоциональный поток. – Вы знаете, кто она?
      – А как же не знать. Кларка это, Мани Крюковой племянница и Зойкина дочка.
      – Очень хорошо, – отметил я этот пункт ее показаний. – Теперь расскажите нам, зачем она к вам приезжала и что отобрала у вас силой.
      – Граждане односельчане, – сразу понимая ситуацию и от того велеречиво запела баба Люба, – она силком отняла у меня церковное добро, которое я хранила для вас до лучших времен, до прекращения смуты. Я стерегла его денно и нощно, с нетерпением поджидая ту радостную минуту, когда я смогу вручить его вам. Зараза Кларка каким-то образом про то узнала и, ворвавшись вместе со своим дружком, скрутила меня, старуху, и все увезла в неизвестном направлении, а меня с Константином они забросили в подпол, заколотили гвоздями и запалили дом.
      – Вот стерва-то! – одиноко взвизгнула баба, но вскоре к ней присоединилась вся возмущенная и негодующая толпа.
      – Гражданка Старикова, что вы на это скажете?
      – Я ничего не знаю и говорить с вами не собираюсь, – испуганно задвигаясь в глубь машины, прокаркала она. – Это беспредел, я сто лет уже здесь не бывала.
      – Ты врешь, сучка, – вышла вперед пожилая полная женщина. – Я сама видела, как ты поздно вечером подъехала на своем драндулете.
      – Все верно, – поддержал я ее, – а кроме того, госпожа Старикова, на иконных окладах наверняка найдется достаточно отпечатков ваших пальчиков. Так что отпираться бесполезно, да и Павел согласен во всем сознаться. Но не ЭТО главное. Отец Никодим, нам с Анатолием Васильевичем Котовым удалось ее перехватить и отобрать похищенную утварь, и теперь мы бы хотели торжественно вернуть ее в лоно церкви. Вы готовы к приемке?
      – Благое дело вы свершили, – прослезившись, пузом вперед выступил отец Никодим. – Я готов принять церковное достояние.
      – Отлично, но у нас есть условие. Мы хотим, чтобы, помимо вас, в приемную комиссию вошли Александр Трофимович и баба Люба Стешкова. Они помогут вам зарегистрировать все предметы и в дальнейшем следить за их сохранностью. Вы согласны?
      – Отчего же не согласиться, – удивился Лютов. – Конечно же такие ценности нужно принимать комиссией. Велика ответственность.
      – Ну вот и отлично, можно начинать, – отходя в сторону, разрешил я.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17