Гончаров и сатанисты

Я сжался, как от удара. Звук между тем рос, ширился, но нота оставалась одна. Она проникала в сердце и мозг, совершенно парализуя разум и движения. Оглушенные ею, мы застыли в полной прострации. Непонятный ужас овладел мною. Мне хотелось встать на четвереньки и завыть громко, протяжно, чтобы меня услышала вся вселенная. И присоединилась бы в этом непонятном вое смерти. Парализованное тело не слушалось, как не слушался и мозг. Только краешком сознания я понимал, что этот звук, его высота, кем-то хорошо выверенная мерзость и рассчитана на паралич воли, а значит, и личности, ее услышавшей. Как сквозь туман, до меня донесся грубый голос Макса, а губы в кровь разбило горлышко его солдатской фляжки.
      - Пей, Иваныч. Пей, сукин сын. Пей еще. Тут с ума сойти можно. Еще хлебни. Ну вот.
      Мне действительно стало лучше. Вой проклятой трубы уже не лез в печенку, да и руки приобрели возможность двигаться. Я потряс головой и натянуто хохотнул:
      - Вот уж действительно черти, сатанинское племя, чуть не рехнулся.
      - Я тоже. Если бы не Павлик, неизвестно, что бы от нас осталось.
      - А на него неужели не действует?
      - Не знаю, у него плеер с наушниками, все своего Розенбаума гоняет.
      - Скажи спасибо Саше Розенбауму.
      - А то. Конечно скажем. Суки рваные. Разворотить бы им весь бордель.
      Резко, как и начался, пронзительный вой трубы замолк. Ударила тревожная барабанная дробь, и вспыхнула, засветилась дыра. Мы склонились вниз. Что и говорить, декорации, как и музон, подобраны были со вкусом. То, что я считал размалеванными полотнами, оказалось фантастически увеличенными копиями картин ада Иеронима Босха, фигуры причудливо шевелились, видимо поддуваемые вентиляторами, создавая полную иллюзию движения. Люди с головами птиц и чудовищные рыбы, отвратительные крысы, черти, демоны - все это плясало, двигалось, прыгало, доводя до исступления. Я отхлебнул еще спирта, намереваясь досмотреть этот дьявольский спектакль, поставленный хоть и талантливой, но мерзопакостной рукой. В барабанную дробь опять начал вплетаться ноющий визг трубы. Постепенно он заглушил ударника. И как прежде, резко прервался. Погас свет, и только красный прожектор бил точно на помост, на стоящую там женщину. Она была в красно-черном платье с тремя шестерками на животе. Резко взмахнув рукой, она трижды выкрикнула "Ха", невидимая аудитория ей ответила тем же.
      - Сестры и братья! - визгливо начала она, и я чуть было не свалился вниз. Это был голос задушенной в среду Александры. Я почувствовал, как шерсть на моей заднице встает дыбом.
      - Сестры и братья! - продолжала она. - Волей нашего Бога я предопределена вашим Владыкой здесь. Все ли согласны с Его волей?
      - Все! Все! Все! - дружно завыл сумасшедший электорат.
      - Тогда поклянитесь повиноваться мне и моей воле впредь и до скончания жизни здесь на земле, потому что там, в Его царстве, вы будете принадлежать только Ему. Клянитесь, клянитесь, сестры и братья.
      - Клянемся! Клянемся! Клянемся!
      - Сестры и братья, пусть имя Его, как и дела Его, вечно живут на земле. Только Он может даровать нам вечное блаженство, воздадим Ему хвалу и принесем Ему в жертву то, что Он благосклонно принимает.
      Она хлопнула в ладоши, загорелся второй прожектор, высветив на жертвенной плите связанного черного козла. Он болтался на треножнике над корытом какой-то жидкости. Наверно, бензин.
      - Во имя нашего Бога, Владыки мира, Сатаны, повелеваю совершить жертвоприношение.
      Бритоголовый пацанчик зажег весь спичечный коробок и бросил его под несчастного козла. Столб пламени чуть было не опалил наши любопытные рожи, на какое-то время мы были лишены удовольствия наблюдать этот бред, рассчитанный на старшую группу детского сада. Когда бедный козел сгорел, наместница Сатаны уже ставила штампы с числом 666 на голые жопы одуревших людей.
      - Сестры и братья, - вновь обратилась она к благодарной публике, когда чернильное клеймо было поставлено на последнем идиоте, - воздадим же хвалу нашему Богу и совершим для Него ритуальный танец.
      Опять загорелся полный свет, и пять десятков голых кретинов заплясали, затряслись вокруг костей сгоревшего козла под чудесную музыку Гуно. Я же взял бинокль, надеясь получше разглядеть мерзавку.
      Господи, лучше бы я этого не делал. Несмотря на тот ужас, что сковал меня на несколько секунд, я понял, вот теперь-то все встало на свои места без неточностей, вопросов и недомолвок. Окуляры предельно откровенно показали мне Александру Глебовну Чистову, или Александру Глебовну Нефедову, или Александру Викторовну Стельмах, это уж кому как угодно. Онемевшими губами я спросил:
      - Макс, ты помнишь, что я тебе рассказывал о той удавленной бабе в шкафу?
      - Конечно помню, а в чем дело?
      - Дело в том, что она перед тобой.
      - Иваныч, а ты не слишком ли много глотнул спирта в последний раз?
      - Не слишком, Макс, это она! Я видел много стерв, со стервами знаком, но такой не встречал никогда.
      - Что же будем делать? Павлик, да перестань ты на них таращиться, еще не ровен час засекут.
      Внизу веселье набирало оборот. С быка уже содрали шкуру и нанизали его на арматурину, а обнаженные танцы перешли в откровенный свальный грех. Но где же моя Шурочка? Черт ее забери! Она исчезла.
      - Макс, я иду туда.
      - Идем вместе.
      - Нет. Я один. Насильно она не расколется. Та еще сука.
      - Ты что, сдурел? Они же тебя повяжут.
      - Этого я и хочу. Когда меня повяжут, она будет уверена, что моя песенка спета, и непременно захочет поизгиляться, зачем что-то скрывать от потенциального покойника? Думаю, я узнаю правду в подробностях. Только будьте на подстраховке, я еще хочу пожить и услышать, как ей объявят вышак. Пистолет и диктофон я беру с собой.
      - Зачем? Достаточно и того, что я отснял.
      - Чем больше, тем лучше...
      Когда я спустился на площадку, она уже садилась в "Оку", за рулем которой была знакомая администраторша и подруга по "крутым делам".
      - Ба, Шурочка, Александра Глебовна, какая неожиданная встреча, а я-то считал тебя мертвой, панихидку, понимаешь, заказал.
      На секунду она опешила, а в следующее мгновение уже выдирала из сумочки что-то похожее на пистолет. Пришлось ее ударить.
      - Боря-а-а! - заорала она истошно, пока я пытался ей объяснить о миролюбивой цели моего прихода. - Боря-а-а! Взять его!
      Два здоровых мальчугана скоренько положили меня мордой вниз, защелкнув кисти наручниками, и, ставя точку, пнули в бок.
      - Что с ним делать, Мать Александра?
      - Отведите в мой кабинет да отберите оружие. Я сейчас приду.
      В пяти метрах от входа стояла приставленная лестница. Теперь становилось понятно, куда исчезали входящие. Меня втащили по ней и швырнули во вторую по счету, зарешеченную нишу. Я сам подрядился на это рискованное предприятие, но от этого было не легче. Неприятно с парализованными руками лежать на шершавом каменистом полу, в любой момент ожидая непросчитанной выходки этих идиотов. Обезвреженный пистолет и исковерканный диктофон валялись прямо перед моим носом. Я переоценил Шурочку, рассчитывая, что наша последняя беседа пройдет в легкой, непринужденной форме.
      - На ловца и зверь бежит, - сквозь лязг открываемой двери до меня донесся голос главной дьяволицы. - Ну что, Колобок, ты кончил свое следствие или ко мне возникли какие-то вопросы?
      - Конечно закончил, моя ласточка, - улыбнулся я поцарапанной рожей. Как ты думаешь со мной поступить? Может быть, разойдемся по-доброму?
      - Нет, мой котик. Об этом не может быть и речи. Ты слишком любопытен и многое знаешь. Сейчас я улетаю в сказочную Италию, где начинаю новую жизнь. Но лишь тогда мое сердце забьется свободно и радостно, когда я буду твердо знать, что господин Гончаров мертв, как три египетских фараона вместе с гробницами. Не стоило тебе совать нос в мои дела. Теперь этот фактор здорово отразится на твоем здоровье. Какие будут пожелания? Только в пределах разумного.
      - Развязать руки и уделить мне двадцать минут.
      - Могу только десять, к сожалению, рейс не ждет, а своего самолета у меня пока нет. Боря, сними с него наручники, если что удумает, сразу стреляй.
      Онемевшими руками я взял диктофон и проверил запись. Удивительно, но он работал, правда немного присвистывая.
      - Зачем он тебе? - искренне удивилась Шурочка. - Через полчаса ты труп. Стоит ли усложнять остатки своей жизни подобными пустяками?
      - Это уж мое дело. Скажи, ты сама-то веришь во всю эту белиберду, что так усердно внедряешь в кислые мозги своей паствы?
      - Неужели я похожа на идиотку? Конечно нет.
      - Тогда зачем эти спектакли? Миллионы на ветер...
      - И в пять раз больше в мой карман. Да, Костя. Как видишь, отчим ошибался, когда заявлял, что я не работаю. Я работаю, причем много и результативно. Мой приход приносит денежки, которые тебе и не снились.
      - Неужели сами прихожане верят в этот абсурд?
      - Очень немногие. В основном мои дамы приходят сюда немного развлечься и отдохнуть от повседневной суеты. На время забыть о мужьях и детях. И конечно же хоть раз в месяц на славу потешить женскую плоть. У меня мальчики - оближешь пальчики! Правда, тоже работают не бесплатно, но плачу не я. А работают они на совесть, мои ведьмочки довольны. Тебе бы, пачкуну, у них поучиться.
      - Зачем ты утопила отчима? Он же вырастил тебя.
      - Он... Вырастил? - Она залилась диким, истерическим хохотом. - Он... вырастил... Боже мой, Гончаров, его не то что утопить, его надо было трижды сжигать живьем на нашей жаровне. Ты помнишь, я как-то говорила, что удивляю его с двенадцати лет? Именно в этом возрасте он сломал мне целку. И ты знаешь, как он это сделал? Гнусный сатир, второй секретарь горкома, как-то застукал свою падчерицу в туалете, когда я занималась онанизмом. Сейчас-то я понимаю, что ничего страшного в этом не было. Но тогда мне, двенадцатилетней девчонке, казалось, что рухнул мир и жизнь кончилась. От стыда я хотела выброситься из окна. Он же повел дело хитро и методично, как настоящий интриган-шантажист. Скажи мне, Гончаров, как может противостоять двенадцатилетняя девчонка, ребенок, прожженному сорокапятилетнему кобелю? Сначала он пообещал рассказать о моем позоре матери, потом подругам, а потом знакомым мальчишкам. В общем, он добился своего, и однажды, когда мамы не было дома, я сама сняла трусики и раздвинула ноги. Продолжалось это пять лет. После бесчисленных абортов в загородных клиниках я долго не могла родить, а то, что выродила восемь лет назад, человеком не назовешь. Когда мать узнала, что происходит в нашем доме, то тихо сошла с ума... Людей, подобных Чистову, убивать просто необходимо.
      - Согласен, но это моральный фактор. При чем здесь его документы и деньги, которые ты благополучно уволокла?
      - Это всего лишь мизерная плата за мое разбитое детство и материнское горе. А документы... Не пропадать же им за просто так, когда из них можно извлечь реальную прибыль, что, впрочем, я и сделала. Согласись, Гончаров, мы с Юлькой здорово тебя провели, переодевшись старухами. Причем это было сделано не специально. Так, на всякий случай. Уже потом, позже, я заметила твою рожу в чердачном окне и похвалила себя за предусмотрительность. Я вообще всю партию играла блестяще. По идее ты уже давно должен быть мертвым. Еще со среды, когда ты залез ко мне через балкон. Правда, я не ожидала твоего появления оттуда. Думала, войдешь через дверь. Чистов рассказывал, что ты это умеешь. Я спокойненько сидела в шифоньере, ожидая, когда ты оставишь как можно больше следов на мебели и дверях. Потом бы, неожиданно выйдя из шкафа, без хлопот тебя зарубила кухонным топориком и спокойно вызвала милицию. Они бы охотно поверили в то, что ты, проникнув в квартиру посредством отмычки, пытаешься ограбить и изнасиловать одинокую, беззащитную женщину. И она в целях самообороны немного переусердствовала.
      - Чепуха какая-то, зачем тебе вообще понадобилось меня убивать? Не из-за ревности же. Это полный абсурд.
      - Конечно нет. Ту семейную сцену возле бассейна, когда ты на меня замахнулся, снимали из стоящей неподалеку машины. То есть имеется прекраснейший видеоряд, подтверждающий твое неприязненное отношение ко мне, а значит, и мотивы, побудившие тебя проникнуть в мое жилище. Но это было сделано на будущее. А убить мне тебя было необходимо по двум причинам. Во-первых, потому что в бане ты неосторожно обронил несколько слов об убитой женщине, которую ты сбил угнанной после машиной. И еще ты добавил, что тебе кое-что известно о нашей компашке. Этим ты подписал себе приговор. А кроме того, на мертвого Гончарова удобно ложилась смерть Глебушки Чистова. Все я продумала замечательно, но, к сожалению, помешали два дебила, присланные Дьяконовым. Я должна была принять какое-то решение, когда ты неожиданно залез ко мне в шкаф. Какое, ты знаешь сам. Ты бы видел, как вытянулись рожи ментов, которых вызвала твоя подружка, когда удавленница лично открыла им дверь. Но пора закругляться. Время не ждет.
      - Погоди, зачем ты своих ведьмочек под колеса бросала?
      - А, эти-то настоящие фанатички. Взаправду верившие в Сатану. Я их боялась больше тебя. Полный маразм, но они сделали настоящие татуировки и в своем исступленном обожании Дьявола могли наделать кучу глупостей, что наверняка бы отразилось на моем финансовом благополучии. Когда на прошлом шабаше я заметила, что они не разделись во время ритуального танца и вообще сторонятся моих мальчиков, я поняла - они опасны! Вот и все.
      - Где Настя Григорьева?
      - Это уже не твое дело, и она уже не Настя Григорьева, а моя дочь Аллочка Нефедова. Ты как предпочитаешь умереть? Быстро и безболезненно или долго, но мучительно?
      - Вообще-то мне нравится только одна смерть. Смерть от старости, я бы предпочел, чтобы она навестила меня именно в этом обличье. Но почему ты об этом заговорила, радость моя?
      - Прошло уже пятнадцать минут, я спешу в аэропорт.
      - Скатертью дорога! Искренне сожалею о нашем расставании.
      Черт возьми, кажется, она готовится сделать дяде Косте бобо. А где мои дорогие омоновцы? Они же меня не видят с вершины сатанинского кратера. Ждут какого-нибудь сигнала, который я подать не могу. Затягивая время, я попросил:
      - Мне бы водки глоток да мяса кусок.
      - Нет проблем. Боря, принеси ему бутылку водки и побольше шашлыка, пусть хорошо поест, а когда все разъедутся, хорошенько прожарь его на алтаре. Да смотри, он мужик изворотливый. Не дай Бог, он у тебя слиняет.
      - У меня не слиняет, - самонадеянно ухмыльнулся пацан, - зачем только водку переводить, если кончать его будем?
      - Не твое дело, выполняй. Ну, мне пора. Прощай, Гончаров. Боря, я жду тебя через месяц в Палермо. Веди себя хорошо, не заставляй мамочку волноваться.
      Послав нам два воздушных поцелуя, развратница и садистка Сашенька скрылась за уступом ниши.
      - Тащи водку, болван, слушай, что тебе говорят, - сразу наехал я на ленивого сторожа, молодого любовника дьяволицы.
      - Перебьешься, козел легавый, замочить бы тебя прямо сейчас, да только больно глянуть хочется, как ты будешь дрыгаться на костре. Бес, эй, ты, Бес, - крикнул он в темень туннеля, - где ты там?
      - Здесь, - отозвалось снизу, - чего надо?
      - Тащи сюда бычий шампур, тут у меня еще один бычок подкатил. Гы-гы, мы его с тобой под утро зажарим, гы-гы! В натуре, кайф получим. Гы, худой он только. Прикинь, он водяру просит, а мы ему бензинчик, тащи шампур.
      - Дурак ты, Боря, ничего не понимаешь, ничего не знаешь.
      - Заткнись, шашлык. Чего мне понимать надо?
      - В гробу тебя Шурочка видела. В гробу и без тапочек.
      - Почему это без тапочек? - логично заинтересовался он.
      - Потому что из тех сотен миллионов, которые вы сообща награбили, тебе не перепадет даже на тапочки, во время твоего скорого погребения.
      - Не бери на понт, козел. Мои бабки уже за бугром. В надежном месте. Так что не трещи по-пустому.
      - Ты не соображаешь, она же тебя натянула, как дешевого лоха. Ты знаешь, что такое Интерпол?
      - Ну, слышал, это такая полиция международная, что ли...
      - Вот-вот, и она тебя сдаст этой организации, как только прилетит на Сицилию. На хрен ей лишняя обуза.
      - Ты мне мозги не пудри. Я тоже про нее много чего знаю. Молчать не буду.
      - Да ты хоть заорись, но кому поверят? Молодой элегантной даме, безукоризненно воспитанной и образованной, прекрасно собой владеющей, или дебильному недоноску с тремя классами за спиной?
      Я, кажется, переборщил, выдав ему такую характеристику, но понял об этом слишком поздно. Его перекосило. Нижняя губа поползла к левой ноздре приплюснутого носа. Побелевшие глаза остановились, теряя остатки осмысленности. Видимо, я наступил на больное место его биографии.
      - Замочу, сука! - заревел он, размахивая вороненым стволом на уровне моей головы.
      "Лучше быть застреленным, чем медленно гореть на костре", - в последнюю минуту подумал я, почему-то услышав выстрел. Закрыв глаза, я упал, анализируя загадочный феномен физики. Я всегда считал, что расстреливаемый человек не должен слышать последнего выстрела. Ведь скорость звука меньше скорости пули. А может, звук зафиксировал нетронутый участок мозга и теперь он постепенно умирает? Удивительная штука человеческий мозг. Наверное, нам никогда не узнать, какие тайные силы орудуют в нашей черепной коробке.
      - Иваныч, ты долго будешь лежать, нам некогда. Вставай, твоя подружка сбежала.
      Я недоверчиво открыл глаза и покрутил своей индюшачьей головой. Возле меня лежал бесноватый подонок с дыркой в бритом виске. А надо мной склонился спаситель Макс.
      - Зря ты его убил, Макс. Его надо было судить.
      - Считай, что суд состоялся и приговор приведен в исполнение. А теперь вперед, в погоню, она может уйти.
      - Никуда она не уйдет, она улетит. И гнаться за ней незачем. Нужно ее встречать в аэропорту.
      - На крыше своей "Оки" они везут Павлика, могут не доехать.
      Спускаясь по лестнице, мы наткнулись на здорового молодого жлоба, несущего длинный, толстый прут арматуры.
      - Бес? - догадался я. - Ты к Боре канаешь?
      - Ага, а ты кто?
      - Твой писец, не ходи туда. Макс, этот мальчик хочет отдохнуть. Он тащит вертел, на котором меня собираются зажарить.
      - Иваныч, я понял, пацан, лучше не сопротивляйся, тогда я аккуратно, не повредивши, тебя вырублю.
      Бес послушно лег покемарить, а мы торопливо, спасаясь от бьющего по ушам рока, выскочили на улицу. Я сразу же бросился разгребать автомашины, а Макс занялся воротами ада.
      - Иваныч, ложись, - крикнул он через несколько минут, - сейчас немного пукнет. Надеюсь, твоих чертей не завалит, а...
      Договорить он не успел, грохнул взрыв, наступила тишина, и на ее фоне громче затарахтел дизель электростанции. Через минуту заглох и он, вырубленный рукою Макса.
      - Вот теперь полный порядок, - рассудительно заключил он. - В тишине, да в темноте, да при минус десяти не больно-то потрахаешься. Отдыхайте, черти. Вперед, Иваныч, за руль пусти меня.
      На первом языке серпантина, далеко внизу, уже на равнине мы заметили свет фар удаляющегося автомобиля.
      - Это они, - закладывая сумасшедший вираж, определил Макс. - Ничего, догоним. Как у тебя дела? Что удалось узнать?
      - Все, что хотелось. Причем я умудрился записать ее речь с нашим эксклюзивом. Но почему вы ее прозевали?
      - Мы были в полном неведении. Тебя затащили в нору, но на секс-игрище ты не появился. Тогда я велел Павлику караулить над выходом, а сам остался наверху у дырки. Не знаю, что у него произошло, наверное, он прозевал выход твоей ведьмы, потому что ему пришлось прыгать на багажник уже едущей "Оки". Конечно, они его заметили и сейчас пытаются от него избавиться, если уже не избавились. Она вооружена?
      - Не знаю, Макс, наверно, да.
      - Скверно, Павлик никогда не спешит стрелять первым. Придется поднажать. Павлика я терять не собираюсь. Пристегнитесь, Иваныч.
      На спидометр я не смотрел. Я вообще никуда не смотрел, думая только об одном: за каким лешим он спас меня от Бориной пули, если сейчас изо всех сил старается угробить. Меня швыряли из стороны в сторону центробежная сила и инерция, только по этому я определял, что мы миновали очередной поворот, очередной "тещин язык". И так продолжалось бесконечно долго, пока вдруг с громким матом Макс не вдавил тормоз. Я открыл глаза. Машина воткнулась в снежную обочину, а в десяти метрах перед нами лежало неподвижное тело. Так мы нашли Павлика. Видимо, его застрелили через крышу, а потом резко затормозили, сбросив тело на дорогу. Но мерзавкам этого показалось мало, разогнавшись, они ударили его бампером. Помочь ему теперь мог только патологоанатом. Побелевший Макс молча положил его тело на заднее сиденье. С этой минуты он вообще замолчал, сосредоточенно наблюдая за приближающимися рубиновыми огоньками. Вне всякого сомнения, мы настигали маленький автомобильчик. Но и нас заметили давно. Когда расстояние сократилось до сотни метров, нам объявили войну, беспорядочно расстреливая боеприпасы. Высунувшись в окно, я попытался прострелить им скаты, но тоже безрезультатно, они у "Оки" крохотные.
      - Не надо, - сквозь зубы процедил Макс, - я их и так сделаю.
      - Как хочешь, но мне они нужны живые.
      - Мне тоже, - недобро усмехнулся он. - Пригнись!
      Выстрелы прекратились, и мы пошли на обгон. За рулем сидела Александра, и в ее мгновенном взгляде я прочел полное понимание сложившейся ситуации. Ее подруга Юля старательно целилась в нас из какой-то большой штуки.
      - Макс, - успел предупредить я, когда меня кто-то толкнул в левое плечо, а на лобовом стекле появилась дырочка. - Ты не ранен?
      - Нет. Ну, суки, держитесь! - выматерился он, круто бросая мою машину вправо. - Будет вам и ад, будет вам и рай.
      Противно заскрежетал металл, и сброшенная на обочину "Ока" беспомощно забарахталась в снегу.
      - Вот и все, Иваныч, сейчас они побегут в поле, но ты не стреляй, я догоню их сам.
      - Хорошо, но та, что сидит за рулем, нужна мне живая. Тем более, она не стреляла и к гибели Павлика имеет косвенное отношение.
      Догонять ему их не пришлось. С поднятыми руками ведьмы сами шли к машине, при этом визгливо требуя не стрелять, потому что они добровольно сдаются в руки победителей.
      Выходя из машины, я с удивлением заметил, что моя правая рука не желает работать, а из рукава на белое полотно дороги капают крупные и частые кровавые кляксы.
      - Лежать. Мордой в снег, не двигаться, стреляю! - привычно орал Макс, уже обыскивая перепуганных стерв.
      * * *
      В десять вечера я позвонил в дверь ефимовской квартиры, где в это время ужинали, потому что навстречу мне в полосатых шортах вышел сам полковник с надкушенным пирожком. Кондитерское изделие у него выпало из рук, наверное, полковник уже не рассчитывал меня увидеть.
      - Т-т-т-ы-ы-ы? Скотина, ты знаешь, что меня собираются убирать? И по твоей милости! Боже мой, да ты ранен! Что случилось?
      - Алексей Николаевич, - заплетающимся языком объявил я. - Мы словили их!
      - Кого? Говори яснее.
      - Всю банду накрыли.
      - Вот как, и где они?
      - В машине.
      - Вся банда? Вся группа?
      - Все шестьсот шестьдесят шесть, - сказал я серьезным тоном.