Юг в огне

      Целуя ее руку, он вынул из кармана гранатовый браслет и надел ей на руку.
      - Сувенир, - сказал он.
      - Ах, какая прелесть! - вскричала Вера. Глаза ее заискрились от восхищения. - Я всегда мечтала о таком браслете... У супруги атамана Богаевского такой есть... Какой вы милый, Брюс, догадливый... Садитесь чай пить, дорогой.
      Присев за стол и размешивая ложечкой чай, Брэйнард сказал:
      - Сегодня я был у генерала Богаевского.
      - Да?
      - Он сказал, что направляет вашего мужа в Англию...
      - В Англию?! - изумилась Вера. - Зачем?
      - Это секрет, Вера Сергеевна.
      - От меня секреты? - надула губы Вера. - И вы говорите, что вы в меня влюблены... Хорош влюбленный, который в тайне держит свое чувство.
      - Нет, милая, - целуя ее пальцы, сказал Брэйнард. - От вас секретов у меня нет... Вашего мужа посылают по дипломатическим вопросам... Вы видите, как ему доверяют... И это доверие к нему внушил им я... Если ваш муж сумеет блестяще выполнить поручение, его ожидает генеральский чин...
      - Что вы говорите! Браво!.. Я буду генеральша... А нельзя ли мне с ним поехать?.. Мне так хочется посмотреть Лондон.
      - В свое время, быть может, вы его и увидите, - загадочно сказал Брэйнард. - Но пока поедет только один ваш муж. Он вам привезет из Англии хорошие подарки... Эта поездка сулит много приятного вашему мужу, но еще больше... нам с вами... Мы сможем встречаться более свободно...
      Вера молчала. Она поняла, что эту поездку Константину в Лондон устроил Брэйнард для того, чтобы тот не был помехой в их свиданиях.
      И теперь она, как практичная женщина, раздумывала, стоит ли ей сближаться с Брэйнардом? Будет ли ей выгода от этой связи?
      "А-а, - беспечно махнула Вера головой. - Посмотрим... Будущее покажет".
      II
      В новенькой, только что от портного, форме донского казачьего полковника стоял Константин у спального вагона и с грустью смотрел на жену.
      Вере радостно от того, что Костя ее стал таким важным лицом, едет в Лондон с ответственным, государственного значения, поручением. Не всякому ведь доверяют такое.
      "Какой все-таки милый этот американец, что устроил Косте поездку в Англию", - смеющимися глазами глядит Вера на Брэйнарда, который счел нужным также приехать на вокзал проводить Константина.
      Среди провожающих был Чернышев, щеголявший уже тоже в полковничьих погонах. Чернышев, хотя и смертельно ненавидел Константина и в душе желал ему скорее сломать голову, но вынужден был из-за боязни до поры до времени прикидываться его другом. Да к тому же Константин стал влиятельным человеком, от него Чернышев во многом зависел.
      К самому отходу поезда приехали рыжеусый поляк Розалион-Сашальский с ротмистром Яковлевым, звякающим своими крестами и всевозможными атрибутами. С ними был и маленький, вертлявый улан граф Сфорца ди Колонна князь Понятовский. Пожаловал даже сам бывший заводчик Крупянников. Подъехало несколько дам - приятельниц Веры - с цветами.
      Веселое общество окружило печального Константина.
      Пробил третий звонок. Константин, прижимая цветы к груди, распрощался с провожающими, расцеловался с женой, вскочил на подножку тронувшегося поезда, помахал фуражкой.
      Вслед ему неслись крики:
      - Счастливого пути!
      - Желаем успеха!
      - Привозите побольше английских солдат!
      - Пушек!
      - Танков!
      - Обмундирования!
      Поезд исчез за поворотом.
      - Ну, господа, - проговорил Крупянников, - что же нам здесь стоять?.. Проводили мы в путь-дорогу своего дипломата искать счастья для нас всех... А теперь, как полагается по русскому обычаю, надо его дорожку обмыть, чтоб гладкая да ровная была. Одним словом, приглашаю вас всех в ресторан на бокал вина. Прошу, господа!
      Предложение было соблазнительное, и все его охотно приняли. Старик Крупянников нанял несколько извозчиков, стоявших у вокзала, и все, рассевшись в экипажах, поехали в ресторан кутить.
      III
      По приезде в Новороссийск Константин, взяв извозчика, отправился в порт узнать об отплытии первого парохода в Лондон.
      На пристани было много народу. Все вглядывались в горизонт, на котором маячило несколько едва различимых дымков.
      - Союзники плывут!.. Союзники! - переговаривались в толпе.
      Дул сильный норд-ост. Море словно кипело в белой пене. Волны, как холмы, с бешеной силой неслись одна за другой, залпами разбиваясь о каменный мол и разлетаясь в тысячах брызг.
      Константин узнал у портового начальства, что в Англию отправляется только послезавтра вечером грузовой пароход "Фредерика". Он огорчился. Почти трое суток нужно было бездельничать в Новороссийске.
      Заняв в маленькой грязной гостинице под громким названием "Гранд-отель" номер, Константин пообедал в дрянном ресторанчике "Приют моряка" и пошел побродить по городу.
      Город произвел на него дурное впечатление. Погуляв, Константин пошел снова в порт, там было веселее.
      В порту с шумом и криками грузчики разгружали иностранные суда, доставившие из стран Антанты военные грузы для "добровольческой" и Донской армий. На пристани по-прежнему стояла праздная толпа, глядевшая на военные суда. По пристани под руку с девушками бродили иностранные матросы. Портовые кабачки переполнены моряками, солдатами и офицерами.
      На рейде, угрожающе наставив на город дула орудий, стояли мрачные серые стальные громады военных кораблей: английские крейсеры "Индепнобль", "Вальден-Руссо" и французский броненосец "Прованс". В стороне от них покачивались на якорях русские миноносцы. Затем корабли стали приближаться. Подойдя к Дообскому маяку, они остановились. Один из них, под английским флагом, подал прожектором позывные сигналы.
      - Это английский крейсер "Ливерпуль", - сказал какой-то осведомленный моряк. - Он просит разрешения войти в порт.
      Получив ответ с берега, крейсер начал сигнализировать по световому семафору. Моряк переводил:
      - Говорит, что он и пришедшие с ним суда принадлежат к соединенному флоту держав согласия и что эскадра держит курс на Новороссийск...
      Сейчас же после световой сигнализации от эскадры отделился миноносец-истребитель и направился к молодым заграждениям. Вслед за миноносцем медленно двинулись и остальные суда.
      Теперь уже ясно можно было различить подходившие корабли.
      - Впереди идет английский крейсер "Ливерпуль", - объяснял моряк любопытным. - В его кильватере французский крейсер "Ренан", а затем еще один миноносец под английским флагом.
      Головной миноносец почти вплотную подошел к междумоловому сетевому заграждению от подводных лодок, сохранившемуся еще от мировой войны, и, простояв минут пятнадцать, отошел к эскадре, продолжавшей медленно входить в бухту. Густые клубы черного дыма широко стлались по морю...
      - Пожаловали гости, - иронически засмеялся моряк. - Ну, русский народ, раскошеливайся, принимай гостюшек.
      Константин сердито взглянул на моряка.
      - Полковник Егмаков! - окликнул его кто-то, картавя.
      Константин оглянулся. Из-под парусинового тента летнего бара ему махал фуражкой какой-то морской офицер.
      - Догогуша! - кричал молодой моряк в форме русского офицера, капитана II ранга. - Здгаствуй, годной!.. Какими судьбами?
      Константин не сразу узнал моряка, но, пристальнее присмотревшись, догадался, кто ему кричал. Это был один из офицеров гвардейского экипажа, иностранец по происхождению, служивший в русском флоте, Шапран дю Леррэ, с которым Константин познакомился на одном из приемов, устраиваемых Красновым в атаманском дворце в Новочеркасске.
      - Здравствуйте, капитан! - подойдя к нему, протянул руку Константин.
      - Здгаствуй, догогуша, - фамильярно обнял его пьяный моряк и расцеловал. - Люблю донских казаков за их лихость и отвагу... Господа! обернулся он к компании иностранных и русских офицеров, сидящей за столом, и заговорил по-французски, затем по-английски: - Это ж герой тихого Дона!.. Казак! Примем его в свою компанию.
      Пьяные офицеры восторженно поддержали предложение дю Леррэ и шумно окружили Константина, пожимая ему руку и похлопывая по спине.
      Константин не отказался и присел на предложенный ему стул. Пили виски, пили и русскую водку. Шумели, кричали, спорили, пели песни - всяк на своем языке. Гремела музыка.
      Константин, хмелея, прислушивался к тому, что говорилось за столиками.
      Какой-то сухопарый английский моряк, дымя трубкой, цедил сквозь зубы молодому французу:
      - Знаменательное выступление Ллойд Джорджа по русскому вопросу не является неожиданным для тех, кто внимательно следит за извилистой политикой английского премьера со времени заключения мира... Если в начале войны Ллойд Джордж, бывший "заложник демократий" в кабинете Асквита, безболезненно очутился в лагере лорда Норклифа, то с наступлением мира ему предстояло совершить обратный скачок... Он снова стал рядиться в запыленную тогу народного трибуна... А что за этим кроется? Болтовня. Демократическая фразеология... Я вам прямо скажу, что Ллойд Джордж всегда был и будет чуждым вековым традициям парламентской Англии... Оппозиция правительству фабрикуется вне стен Вестминстера... Да, да, именно так! Ведь пал же Асквит жертвой внепарламентской оппозиции. Падет и Ллойд Джордж... Падет, уверяю вас...
      Константин, хотя и охмелел, но болтовня пьяного англичанина его заинтересовала. Он ближе подсел к нему.
      - Ллойд Джордж, - продолжал английский моряк, - идет по линии наименьшего сопротивления. Это особенно ярко сказалось в его русской политике... Одной рукой он помогает России бороться с большевиками, а другую протягивает, чтобы снова все это отнять... Вот военный министр Черчилль - это другое дело... Английская поддержка России, борющейся с большевиками, всегда тесно связана с именем Черчилля. Черчилль всегда прям и честен...
      - Вы правду говорите, - проронил француз.
      - Но и тут дело с заковыркой, - хитро усмехнулся англичанин и пыхнул дымом из трубки. - Черчилль много делает для белой армии. Все мы это знаем. Но, как бы ни было значительно влияние военного министра в этом вопросе, за свой страх и риск он не стал бы транспортировать Деникину, Богаевскому или Колчаку столько снаряжения и обмундирования... Дело в том, что Ллойд Джорджу выгодно на эту роль выдвинуть Черчилля, а самому оставаться в тени, чтобы в нужную минуту почетно "отступить"...
      - А тут ведь дело еще и в том, - заговорил по-английски француз, нам, иностранцам, трудно разобраться в русской проблеме... Национальные русские элементы кричат о вандализме большевиков. Большевики вопят о том, что белые хотят реставрировать царский режим. Окраинные дипломаты жалуются на подавление их национальных стремлений. Могут ли европейцы в этой неразберихе отличить здоровые требования от политического шарлатанства?..
      Англичанин хотел что-то ответить, но в это время дю Леррэ шумно о чем-то заспорил с длинным красивым черноусым французским офицером. Все, смеясь, окружили их, прислушиваясь к их спору.
      - Давайте дегжать паги? - кричал дю Леррэ.
      - Давайте, - кипятился французский моряк. - Я докажу смелость французского матроса... Едемте, господа, ко мне на судно... Я покажу вам нечто такое, отчего вы придете в бешеный восторг.
      - Едем!.. - раздались вокруг раззадоренные голоса. - Едем!..
      Веселой, шумной толпой, набрав с собой вина и водки, все направились к капитанскому катеру, раскачивающемуся на волнах у берега. Когда компания офицеров уселась в катер, он, зафыркав, рванулся и, прыгая по волнам, резво помчался к белотрубому французскому стационару "Леврис", стоявшему на якорях на рейде.
      Константин, помахав фуражкой поехавшим офицерам, совсем охмелевший пошел в гостиницу спать...
      * * *
      Через пару дней, получив документы на проезд в Англию, Константин занял каюту на пароходе "Фредерика" и поплыл...
      Пассажиров на корабле было мало: с десяток русских, бывших сановников да фабрикантов, уезжавших с семьями, деньгами и драгоценностями из смутной России за границу, три итальянца, возвращающихся на родину, два американских летчика и английский майор - тоже летчик, со своим секретарем.
      В кают-компании тоскливо и скучно. Тема разговоров одна и та же гражданская война в России. К Константину подсел английский майор и стал рассказывать ему, как он воевал в Египте и, потерпев там на самолете аварию, переломил себе ноги.
      - До сих пор еще чувствую боль в ногах, - пожаловался он.
      Потом майор стал хвастаться новыми изобретениями Англии и области авиации.
      - У нас такие есть изобретения, что произведут полный переворот в воздухоплавании.
      Болтовня англичанина надоедала Константину, он шел на палубу и, стоя у борта, тоскливо смотрел на волнующееся море, лениво покачивающее пароход. В солнечной ряби волн, кувыркаясь, играли стада дельфинов... Они то выскакивали из воды, то ныряли, и в прозрачной воде были видны их темные, подвижные тела.
      На душе у Константина было сумрачно. Раздумывая о своей поездке, он только теперь стал понимать, что его попросту выпроводили из Новочеркасска, чтоб не мешал...
      "Ах, какой я дурак! - думал он с горечью. - Попался на удочку, как какой-нибудь олух".
      Константин испытывал страшные муки ревности. В такие минуты он смертельно ненавидел Веру, готов был ее убить, будь она сейчас около него. Но гнев скоро проходил, и на сердце появлялась нежность к жене.
      Улыбаясь, Константин мечтал уже о том дне, когда вернется домой из Англии. Какие это будут счастливые минуты!.. Он непременно добьется генеральского чина. Займет подобающее положение в обществе. У него красивая жена... Ему будут завидовать...
      IV
      Осенью 1919 года для Советской страны создалось угрожающее положение. Хорошо подготовленные и снаряженные белые армии под командованием Деникина перешли в наступление еще в июне. Вскоре ими был захвачен Харьков, затем на другом фланге фронта - Царицын. В июле белые вышли на линию Царицын Балашов - Поворино - Новохоперск - Белгород - Богодухов - Александровск.
      Окрыленный такими успехами и почувствовав себя довольно прочно, Деникин издал "вооруженным силам Юга" приказ: "Поход на Москву!"
      В этом приказе писалось:
      "...Имея конечной целью захват сердца России - Москвы, приказываю:
      1. Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов - Ртищево - Балашов... Продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее - Нижний Новгород - Владимир - Москва.
      Теперь же направить отряды для связи с Уральской армией для очищения нижнего плеса Волги.
      2. Генералу Сидорину правым крылом... продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин - Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях: а) Воронеж - Козлов - Рязань и б) Новый Оскол - Елец - Кашира.
      3. Генаралу Май-Маевскому наступать на Москву в направлениях Курск Орел - Тула. Для обеспечения с запада выдвинуться на линии Днепра и Десны, заняв Киев и прочие переправы на участке Екатеринослав - Брянск.
      4. Генералу Добровольскому выйти на Днепр от Александровска до устья, имея в виду в дальнейшем занятие Херсона и Николаева"...
      Деникин не сомневался в осуществлении своего плана.
      Скопив огромные силы на Южном фронте, белые повели активное наступление на север, держа направление на. Елец - Орел - Брянск. Конечной задачей было овладение к новому году Москвой. Вскоре белые заняли многие города Украины.
      Основной силой белых на этом участке фронта была добровольческая армия под командованием генерала Май-Маевского. Первый добровольческий корпус белогвардейского генерала Кутепова, в состав которого входили отборные офицерские части - корниловская, алексеевская, марковская и Дроздовская дивизии, - стремился вбить клин между XIII и XIV Красными Армиями и прорваться к Орлу и Туле, а затем и к Москве.
      Правее этого корпуса, в статридцатикилометровом разрыве между XIII и VIII Красными Армиями, безнаказанно разгуливали кавалерийские корпуса белых генералов Мамонтова и Шкуро.
      Донская армия, под командованием генерала Сидорина, действовала на Воронежском направлении. В ее задачу входило захватить Бобров, Лиски, Балашов.
      В районе Астрахани против красных дрались Кавказская армия генерала Врангеля и группа войск Северного Кавказа генерала Драценко.
      Силы белых только лишь на Южном фронте насчитывали около ста шестидесяти тысяч пехоты и кавалерии при пятистах орудиях и двух тысячах пулеметов...
      В то же время с востока, поддерживаемый иностранными интервентами, угрожал Советской республике Колчак. Со стороны Эстонии на Петроград двигалась армия Юденича. На Западном фронте наступали петлюровцы, тесня XIV Красную Армию. На Житомирском и Коростеньском направлениях, заняв Минск, ожесточенные бои вели с XVI Красной Армией белополяки.
      Огромные пространства страны, ее важнейшие центры со всей промышленностью, с сырьевыми и продовольственными базами были в руках контрреволюционных армий и иноземных интервентов...
      Ленин писал в то время, что наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции...
      Он бросил клич советскому народу: "Все на борьбу с Деникиным".
      В истерзанной в кровопролитных битвах с многочисленными врагами, истощенной голодом и разрухой стране бурлила могучая духовная сила, горел неиссякаемый животворный огонь. Эта сила - Коммунистическая партия. Она воодушевляла массы, вела их вперед, к победе...
      В июле прошел пленум ЦК РКП(б), посвященный вопросам обороны страны. На другой день состоялось объединенное заседание ВЦИК, Московского Совета и ВЦСПС, на котором выступил Ленин, призвавший мобилизовать усилия трудящихся всей страны для отпора врагу.
      Была проведена частичная партийная, комсомольская и профсоюзная мобилизация. На Южный фронт отправилось до двадцати тысяч коммунистов, десять тысяч комсомольцев и тридцать пять тысяч членов профсоюза.
      В конце сентября Реввоенсовет республики вынес решение разделить Южный фронт на два - Южный и Юго-Восточный. Командующим Южным фронтом был назначен А. Е. Егоров. Конному корпусу Буденного было приказано разгромить кавалерийские корпуса белогвардейских генералов Мамонтова и Шкуро. Таким образом, способствовать наступлению VIII армии...
      * * *
      Все лето конный корпус Буденного провел в жестоких боях с белыми.
      В сентябре полили дожди. Хмурые, неприветливые рваные тучи обложили небо. Черноземные дороги расквасились, по ним ни проехать, ни пройти. На фронте наступило затишье.
      Штаб конного корпуса находился в селе Неждановке. Буденный только что получил приказ перебросить свой корпус под Воронеж для борьбы с конницей генерала Мамонтова. Позвав к себе начальника оперативного отдела штаба Зотова, Буденный разложил на столе карту.
      - Перед нами, товарищ Зотов, - сказал он, - поставлена ответственная задача разгромить конницу Мамонтова, захватить Воронеж и важную в стратегическом отношении узловую станцию Касторная, а затем ударом на Курск отрезать дальнейшее продвижение противника... Я уже прикидывал план действий нашего корпуса... Вот, смотрите, - начал он чертить карандашом по карте.
      Задача, поставленная перед корпусом, была трудная.
      Район предполагаемых действий его представлял черноземную равнину, превращенную начавшимися дождями в сплошное непроходимое болото. Равнина с двух сторон пересекалась двумя водными преградами - реками Воронеж и Дон. По трем железнодорожным линиям, проходившим по равнине, взад-вперед угрожающе курсировало до десятка вражеских бронепоездов. Город Воронеж, находившийся в руках белых, был ими сильно укреплен, местами обведен проволочными заграждениями.
      - Да-а, - протянул Зотов, покручивая ус. - Погодка, я вам скажу, не способствует нам... Как по такой грязюке потянешь артиллерию, обозы?..
      - Не ныть, товарищ Зотов, - сказал Буденный. - Грязь - не помеха... Вылезем из нее... Вы понимаете положение под Воронежем...
      Он не досказал своей мысли. На улице послышались крики.
      - Что такое? - прильнул к окну Буденный.
      Возбужденно крича, на улице толпились конники. Здрав головы, они указывали на что-то в небе.
      - Вон он!.. Вон!..
      - Белый! - гадал один.
      - Красный! - предполагал второй.
      "Наверно, аэроплан", - подумал Буденный и, заметив, что некоторые красноармейцы намереваются обстреливать его, распахнул окошко.
      - Не стрелять! - крикнул он. - Может, это свои, - и сейчас же побежал на улицу. Зотов последовал за ним. Над селом, жужжа, как шмель, низко кружил аэроплан, но не приземлялся. Летчик, видимо, не был уверен, те ли войска здесь расположены, которые он искал.
      - Машите ему, чтоб садился! - крикнул конникам Буденный и, сняв фуражку, стал размахивать ею, давая понять, чтоб летчик приземлялся.
      - Белый!.. Красный!.. - гудели красноармейцы.
      - Котов! - крикнул Буденный Фоме. - Давай быстро Казбека. Сейчас узнаем, что это за птица летит...
      Фома проворно подвел коня. Буденный вскочил на Казбека и помчался за деревню, где, выискав ровную площадку, уже шел на посадку аэроплан. Все ниже и ниже спускаясь, он наконец коснулся колесами земли и, подпрыгивая, побежал по влажной траве. Сняв очки, авиатор огляделся. Увидев мчавшихся к нему всадников, он приветливо помахал им перчаткой. Буденный увидел на плечах погоны.
      - Ого! - вскрикнул он обрадованно. - Вот это так гусь к нам попал!
      Аэроплан, вздрогнув еще раз, остановился и замер. Авиатор оглядел окруживших его кавалеристов.
      - Ви кто эст? - на ломаном русском языке спросил он строго у Буденного.
      - Свои, - ответил весело Буденный. - Мамонтовцы.
      - О! - удовлетворенно воскликнул летчик. - Это мне и надо. Слава богу! Я боялся болшевик сесть...
      Авиатор соскочил с самолета и стал разминаться.
      - Ух! Рук и ног устал.
      Котов наставил в него наган.
      - Руки вверх!
      Лицо у летчика вытянулось. Бледнея, он поднял руки.
      - Зачем так делаль?.. Зачем?.. Я - англичанин... Капитан Картер.
      - Фома, - приказал Буденный своему ординарцу, - ну-ка обезоружь мистера Картера да пригласи его к нам в штаб.
      Котов вынул из кобуры плененного летчика пистолет и сунул его себе в карман.
      - Пошли! - выразительным жестом пригласил он его.
      В штабе пленника допросили. Оказалось, что англичанин был послан командующим Донской белой армией генералом Сидориным в Воронеж к Шкуро с приказом об уничтожении VIII Красной Армии. Из Воронежа летчик вылетел с тем же приказом к Мамонтову. По сведениям, имевшимся у летчика, корпус Мамонтова должен был находиться между Калачом и станциями Таловая и Бутурлиновка. Сведения эти оказались ошибочными. Здесь находился корпус Буденного. Приняв буденновцев за мамонтовцев, летчик приземлился и попал в плен к Буденному.
      Из дальнейшего допроса выяснилось, что командующий VIII Красной Армией, бывший царский генерал, имел тайные сношения с белым командованием и обещал содействовать белым в разгроме своей армии.
      У англичанина, кроме того, были обнаружены оперативные и разведывательные сводки всего фронта белых, а также и письмо генерала Шкуро к Мамонтову. В нем было сказано:
      "Я занял Воронеж, но у меня нет ни огнеприпасов, ни патронов, ни снарядов, и по обстановке для меня составляет угрозу возможное нападение красных со стороны Землянска. Разумеется, что без огнеприпасов я буду вынужден оставить Воронеж и отступить, а поэтому, если ты у красных добыл огнеприпасов, пришли хотя бы немного для меня".
      В ночь того же дня Буденный выступил со своим корпусом на правый фланг VIII армии для совместных действий против полков Шкуро, занимавших Воронеж.
      Двумя конными дивизиями, конной группой VIII армии и приданной 22-й железнодорожной стрелковой бригадой, в которую входили воронежские рабочие и коммунисты, корпус Буденного занял фронт протяжением в двадцать километров, северо-восточнее Воронежа, ожидая, что кавалерия Шкуро перейдет в наступление. Силы Буденного насчитывали до восьми тысяч пятисот сабель и восьмисот штыков. Этим силам противостояли два конных корпуса Шкуро и Мамонтова, объединившие до десяти тысяч кавалеристов и двух тысяч пехотинцев. Кроме этого, в распоряжении белых находилось семь бронепоездов.
      В это время произошло интересное событие, над которым немало потешались буденновцы. Генерал Мамонтов, предполагая, что Воронеж занят красными, повел на штурм города полки. В свою очередь, и Шкуро, зная о движении корпуса Буденного к Воронежу, принял конницу генерала Мамонтова за красных и двинул против них свои части. Между белыми полками произошла битва, продолжавшаяся несколько часов. И лишь после того, как потери с обеих сторон достигли внушительных размеров, ошибка обнаружилась.
      - Эх, жалко, что они скоро разобрались, - смеясь, сказал Буденный. Пока они дрались между собой, я намеревался было двинуть на них свой корпус и разбить их обоих наголову. Ну, ничего, мы свое еще возьмем... Степан Андреевич, - позвал он Зотова.
      - Слушаю, товарищ комкор, - отозвался тот.
      - У нас, кажется, есть пленные белые казаки?
      - Есть!
      - Садись писать письмо Шкуро.
      - Какое письмо? - удивился Зотов.
      - А вот увидишь. Садись, пиши.
      Все еще недоумевая, Зотов присел за стол, разложил перед собой бумагу, обмакнул перо в чернильницу.
      - Ну, пиши, - сказал Буденный, - "Белогвардейскому генералу Шкуро". Написал?.. "24 октября, - посмеиваясь, продолжал диктовать Буденный, - в 6 часов утра, я, Буденный, прибуду в Воронеж. Приказываю вам, генерал Шкуро, построить все контрреволюционные силы на площади у Круглых Рядов, где вы вешали рабочих. Командовать парадом приказываю вам лично!.." Написал?
      - Написал, - захохотал Зотов.
      - Ну, если написал, то давай подпишу.
      Расписавшись, Буденный велел привести к нему пленных казаков. Когда привели двух молодых, побелевших от страха пленных белогвардейцев, Буденный добродушно сказал им:
      - Вот что, ребята, если я вас отпущу на свободу, будете воевать снова против нас, а?..
      - Да ни в жизнь, - просветлев, заговорили разом оба пленника. - Да нехай нас допрежде шомполами засекут, чтоб мы снова стали воевать супротив вас...
      - Врете, - с сомнением посмотрел на них Буденный. - Ну глядите, если снова начнете воевать против нас да попадете опять в плен к нам, - не обижайтесь. Расстреляю!..
      - Истинный господь, не будем воевать, - поклялись пленники.
      - Ладно, посмотрим, - сказал Буденный. - Идите, вас пропустят. Только отпущу с одним условием, чтобы вы передали вот это письмо самому генералу Шкуро.
      - Ладно, - согласились пленники. - Передадим.
      Буденный вручил им письмо и велел проводить казаков за линию фронта.
      V
      О приключении Сазона Меркулова с генеральским гробом узнал весь корпус. Разговоров и смеху по этому поводу было немало. Рассказ об этом происшествии во всевозможных вариациях передавался из уст в уста. Конники проходу не давали бедному Сазону, все приставали к нему, чтоб рассказал, как он в генеральском гробу спал да казаков распугал.
      Хоть и надоедали Сазону с такими расспросами конники, но он испытывал огромное удовольствие от того, что стал одним из популярнейших людей в корпусе.
      Однажды даже сам комкор Буденный, наслышавшись о Сазоне, вызывал его в штаб и расспрашивал о приключении. И когда Сазон рассказывал, как было дело, штабные работники душились от смеха...
      Сазон еще больше подружился с Кононом Незовибатько. Они были неразлучны, целыми днями ворчали друг на друга, незлобливо переругивались. Со стороны можно подумать, что это два лютых врага.
      Как-то в дивизии произвели отбор конников в разведывательный эскадрон. Попал в него и Сазон Меркулов. Для Конона Незовибатько разлука с другом была мучительна. Стал просить он командира, чтобы и его откомандировали в разведывательный эскадрон. К своей радости, он этого добился.
      * * *
      При командире корпуса Буденном порученцем* служил отчаянной храбрости и отваги серб Олеко Дундич. Ему было лет двадцать пять. Ловкий, гибкий, как кошка. До страсти любил опасные, рискованные приключения. Про Дундича и его безумную храбрость в корпусе рассказывали легенды... Буденный любил его.
      _______________
      * Командир для поручений.
      Говорили, что Дундич родился в буржуазной семье. Отец его был промышленником. В ранней юности Олеко поссорился с отцом и ушел из дому. В мировую войну его призвали в армию, попал он в гусары. Во время битвы был забран австрийцами в плен. Из плена бежал в Россию и честно стал служить революции...
      Дундич часто заезжал в разведывательный эскадрон, где у него было немало приятелей, с которыми он ездил в разведку. Разведчики его любили. Здесь он и познакомился с Сазоном и его другом Незовибатько.
      ...Прошло несколько дней, а белые все еще не проявляли намерений наступать. Это не входило в расчеты Буденного. Он хотел, чтобы белые были активны, тогда удобнее было б их разгромить. Ну, если белые не идут вперед, значит, надо на них наступать. Буденный был верен себе: он намеревался 24 октября обязательно взять Воронеж. Позвав к себе Дундича, он спросил:
      - Ну как самочувствие, Дундич?
      - Превосходное, товарищ комкор, - с легким акцентом ответил Дундич.
      - Вы, кажется, болели?
      - Пустяки, товарищ комкор, - улыбнулся Дундич. - Простудился немного... Но я простуду свою спиртом согнал...
      - Смотрите, Дундич, не увлекайтесь спиртом.
      - Не беспокойтесь, товарищ комкор, я его редко пью.
      Буденный задумчиво прошелся по комнате.
      - Хороший вы парень, Дундич, - остановился он перед ним. - Молодчага, но вот голова у вас буйная... Каждый раз, как пошлешь куда, так и боишься, - что-нибудь натворите... Больно уж вы рискуете своей жизнью. А жизнь - не игрушка. Зря рисковать ею нельзя... Вот вы - храбрый человек, таких я люблю. Но ваша храбрость часто бывает безрассудная... Вы не только храбрый человек, но и просто отчаянный.
      Видя, что Дундич хочет что-то сказать, Буденный остановил его рукой.
      - Мне надо вам поручить важное, большое дело, от которого будет зависеть вся наша операция по взятию Воронежа, но я боюсь. Боюсь вам поручить. Опять что-нибудь накуралесите.
      - Товарищ комкор! - с обидой воскликнул Дундич. - Разве я вас когда-нибудь подводил?.. Я, правда, люблю риск. Но риск верный, почти без промаха... Вы хоть и говорите, что голова у меня буйная, но нет, товарищ комкор, голова у меня разумная. Без рассудка я шагу не ступну... Приказывайте, товарищ комкор, все будет мною выполнено, как надо... Посмотрите тогда - подведу я вас или нет...