Пираты XXI века - Операция «Копье»

      — Мы предвидели ваш вопрос, — отозвался священник.
      Он покопался в складках своей причудливой одежды и извлёк некий тёмный предмет, в котором август без труда опознал наконечник копья.
      — Это одна из самых ценных реликвий христиан, — сообщил священник, подавая наконечник Константину. — Это копьё велел выковать первосвященник Финеес. Иисус Навин держал это копьё в своей руке во время осады Иерихона. Ирод Великий был хозяином этого копья, когда отдавал приказ об истреблении иудейских младенцев. Этим копьём был пронзён бок Сына Божьего Иисуса Христа, когда он висел на кресте. И ещё оно приносит удачу в сражении. С ним победишь!
      Август Константин принял копьё с осторожностью, почти с благоговением. Он верил в силу талисманов и понимал, какую жертву приносят христиане, отдавая в его руки наиглавнейшую из своих святынь.
      — Что мне нужно сделать? — спросил он у священника.
      — Необходимо подготовить древко и покрасить его в красный цвет, — объяснял священник. — Нести его следует впереди войска. Все христиане, которые выступят на вашей стороне, будут знать, какая реликвия ведёт их в бой. Они будут счастливы умереть во имя богоугодного дела.
      — Мне не нужно, чтобы они умирали, — проворчал Константин, — мне нужно, чтобы они побеждали.
      Он снова взглянул на священника:
      — Что вы хотите получить за это? Ведь тебя послали ко мне с каким-то умыслом?
      — Мы — смиренные рабы божьи, — сложив руки у груди, священник наклонил голову. — Мы не требуем себе привилегий и особых почестей. Мы лишь просим, чтобы Рим позволил нам свободно исповедовать свою веру.
      — Почему бы и нет? — Константин мысленно засмеялся: он и так собирался разрешить христианство — об этом давно просила его мать. — Если мы победим, я сделаю это.
      — Когда-нибудь вас назовут величайшим из цезарей, — пообещал священник.
      — Да будет так, — согласился август Константин.
      На следующее утро его новые легионы вступили в бой. Копьё с кроваво-красным древком по приказу августа несли во главе наступающих колонн. Армия Максенция была разгромлена. Сам Максенций позорно бежал с поля битвы, но утонул, пытаясь переправиться на противоположный берег Тибра. Римляне приветствовали Константина как освободителя.
      Через год, будучи в Милане, император Константин издал эдикт, разрешающий свободное исповедание христианства на всей территории Империи наряду со старыми языческими культами. Ещё через год Церковный Собор, состоявшийся в городе Арелате, постановил, что христиане не должны более отказываться от несения военной службы в римской армии…

* * *

       (Николаев, Украина, январь 2000 года)
 
      Проект 11435 — несчастливый проект. Его доводка пришлась на период «демократических реформ», что фактически поставило крест на надеждах России иметь когда-нибудь современный авианосный флот.
      В 1985 году на воду был спущен только один корабль этого проекта — тяжёлый авианесущий крейсер «Леонид Брежнев». Тогда же — буквально через двадцать минут после спуска — на стапельном комплексе Черноморского судостроительного завода был заложен второй корабль серии — под названием «Рига». До первых лётно-конструкторских испытаний было ещё не скоро, но уже в 1986 году «Леонид Брежнев» был переименован в «Тбилиси». Те, кто верит в морские приметы, только покачивали головами: не к добру все эти переименования, ох не к добру.
      Однако работы продолжались, и 1 ноября 1989 года на полётную палубу авианесущего крейсера «Тбилиси» впервые в истории отечественной авиации и военно-морских сил совершили посадку корабельные истребители «Су-27К» и «МиГ-29К» (самые современные по тому времени модификации этих известных самолётов). ОКБ имени Сухого представлял лётчик-испытатель Виктор Пугачёв, ОКБ имени Микояна — лётчик-испытатель Токтар Аубакиров. К тому времени уже был спущен на воду второй крейсер «Рига» (проект 11436), заложен атомный авианосец «Ульяновск», и у судостроителей были все основания ликовать и пить шампанское. Но радость их была преждевременной.
      В конце 1991 года ТАКР «Тбилиси», получивший очередное имя — «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов», вышел в свой первый большой поход, обогнул Европу и пришвартовался в Североморске. Достройка «Риги», тоже получившей новое название — «Варяг», продолжалась вплоть до ноября 1991 года.
      Путч и последовавший за ним развал СССР серьёзно ударили по программе строительства дорогих авианосцев. То, что мог себе позволить Советский Союз, не могли, да и не хотели себе позволить «самостийная Украина» и «демократическая Россия». Строительство «Варяга» (при его готовности на 70 %) было немедленно остановлено, а по прошествии ещё года никто уже и не помышлял о том, что оно когда-нибудь будет возобновлено.
      «Адмирал Кузнецов» тоже переживал не лучшие времена. Совершив на очередной и кратковременной волне патриотических настроений («Россия — это морская держава, понимаешь!») свой второй поход (на этот раз — в Средиземное море, где миротворствовал Шестой флот США) и вернувшись назад, авианосец снова был надолго забыт. Лишь изредка средства массовой информации (в основном — оппозиционные) выдавали короткие сообщения о бедственном положении «Кузнецова» и его команды, недостатке финансирования и задержке мизерных зарплат.
      О «Варяге» писали гораздо больше. Неоднократно поднимался вопрос о его достройке, но платить за это никто не хотел, и в результате тяжёлый авианесущий крейсер был продан за 20 миллионов долларов британской фирме «Адженсиа туристика деверсус чонлот лимитед», зарегистрированной в португальской колонии Макао, что в Китае. Сделка выглядела более чем подозрительно, и хотя покупатели неоднократно заявляли, что собираются сделать из авианосца модный игорный дом, в печати муссировалась версия, будто хитрые китайцы приобрели «Варяг» для того, чтобы довести его до ума, снарядить истребителями «Су-33» и заявить наконец о своём праве на Тихий океан.
      Несмотря на свою несчастливую судьбу, тяжёлые авианесущие крейсеры «Адмирал Кузнецов» и «Варяг» остаются уникальными по устройству и внешнему виду.
      В своё время вокруг базовых элементов их конструкции было сломано много копий. Отказ от паровых катапульт — стандартного и общепринятого в мире средства для разгона самолётов — был поначалу принят в штыки. В самом деле, эскизный проект авианосца с взлётно-посадочной палубой, заканчивающейся нашлёпкой универсального трамплина, смущал непривычный к подобным изыскам глаз. Противники проекта твердили, что замена катапульт трамплином приведёт к неоправданно большому увеличению линейных размеров крейсера, соответственно — к росту его себестоимости и снижению экономичности. Сторонники трамплина, наоборот, показывали, что катапульты, разработанные Пролетарским заводом катапульт, плохо вписываются в конструкцию всего корабля в целом, что без серьёзных изменений в схеме расположения систем вооружений удаётся пристроить только одну катапульту, которая таким образом становится самой лакомой целью для противника, а значит, и наиболее уязвимой частью корабля.
      Затянувшийся спор разрешил Центральный научно-исследовательский институт военного кораблестроения, предложивший свой вариант авианесущего крейсера с укороченной полётной палубой и катапультой. Да, водоизмещение этого нового корабля было заметно меньше (55 тысяч тонн против 65 тысяч тонн проекта 11435), однако выполненная военно-экономическая оценка показала, что его боевая эффективность будет ниже на 30 %. Более вопрос о катапультах не поднимался.
      Помимо общих характеристик особое внимание вызывал и комплект вооружений, которым в перспективе должны были быть снабжены оба авианесущих крейсера. Помимо авиагруппы, состоящей из пятидесяти истребителей «Су-27К» (после принятия на вооружение — «Су-33») и многоцелевых корабельных вертолётов «Ка-27», на ТАКР планировалось установить 12 противокорабельных крылатых ракет большой дальности (комплекс «Гранит»); оборона от воздушного нападения обеспечивалась четырьмя зенитными ракетными комплексами «Кинжал», четырьмя комплексами ближнего рубежа «Кортик» и шестью 30-миллиметровыми артустановками АК-630. Для защиты от вражеских субмарин были предусмотрены два противолодочных комплекса «Удав-1». Всё вместе это могло произвести и производило достаточно сильное впечатление даже на самых искушённых военных моряков, и всё это волей недальновидных политиков должно было превратиться в ржавеющий у пирсов хлам. Если бы не одно «но»…
      На «Адмирале Кузнецове» провели плановый ремонт, и крейсер принял участие в масштабных учениях Северного флота. «Варяг» готовили к переходу в Макао, и, по заявлениям официальных источников, на нём было демонтировано всё оборудование военного назначения. Однако знающие люди, работавшие по специальному контракту с новым хозяином крейсера, могли бы рассказать, что на самом деле никакого демонтажа не проводилось — наоборот, поэтапно пополнялся боекомплект, отрабатывались тесты и учебные атаки, заменялись выработавшие ресурс или пришедшие в негодность блоки и целые узлы. На корпусе и внутри него, на полётной палубе и на «острове» — везде можно было увидеть копошащихся рабочих, управляемых деятельными инженерами и военно-морскими офицерами непонятной государственной принадлежности. И эти работы меньше всего напоминали процесс переделки корабля в плавучее казино.
      С начала 1999 года на «Варяг» начали набирать новую команду. Предпочтение отдавалось тем, кто отслужил более пяти лет на боевых кораблях флотов Советского Союза. Таковых оказалось предостаточно — Украина и Россия были не в состоянии содержать черноморцев, и тех увольняли в запас пачками. Всем, кто подписал контракт с «Адженсиа туристика деверсус чонлот лимитед», была тут же выдана новенькая с иголочки форма и назначено довольствие размером двести долларов в месяц. Для обнищавших за последние годы морских офицеров это были огромные деньги, и кое-кто из них, позабыв на радостях о двадцать шестом пункте контракта, в котором чёрным по белому и на чистейшем русском языке было записано, что «в случае вольного или невольного разглашения условий настоящего Договора лицо, именуемое Работником, будет немедленно уволено», оповестили о подвалившем счастье друзей и знакомых. И, разумеется, тут же были уволены. Осведомлённость и оперативность нанимателей, строго следящих за соблюдением всех пунктов контракта, произвела впечатление — оставшиеся на крейсере с тех пор предпочитали держать язык за зубами.
      К лету работами на «Варяге» заинтересовалась украинская контрразведка. В местное управление Службы Безопасности пришла соответствующая директива, в которой контрразведчикам Николаева предписывалось как можно скорее разобраться с ситуацией, складывающейся вокруг злополучного крейсера. Ответ был получен только через месяц, и это была явная отписка. Тогда из Киева делегировали полномочных представителей — шестерых, известных своей бескомпромиссностью и националистическими воззрениями. Эти вернулись через две недели — молчаливые и словно чем-то озабоченные. Выводы, сделанные ими в ходе командировки и изложенные в пухлом отчёте, можно было бы свести к сакраментальной фразе: «В Багдаде всё спокойно». Что именно предложила им «Адженсиа туристика» в обмен на фальсификацию результатов расследования, так и осталось загадкой. Известно только, что в течение года после этой поездки все шестеро уволились из органов. Трое затем ушли в коммерцию и возглавили некие канадско-украинские предприятия, один вдруг оказался по происхождению немцем и уехал на ПМЖ в Германию, оставшиеся двое сделали карьеру в «Уна-Унсо» и сели в Верховной Раде народно избранными депутатами.
      Высшее руководство УСБ в Киеве тоже почему-то утратило интерес к «Варягу» и ведущимся на нём работам, вроде бы полностью удовлетворившись предоставленным отчётом.

* * *

      В сентябре на главный трап «Варяга» ступил капитан. Был это вице-адмирал Тихоокеанского флота в отставке Георгий Семёнович Долгопрудный — заслуженный моряк, до 1996 года ходивший командиром тяжелого авианесущего крейсера «Новороссийск».
      В своё время он запомнился постоянным читателям газеты «Дальний Восток» под прозвищем «Плачущий адмирал». Дело было так. Когда в 1995 году зашла речь о продаже Южной Корее на металлолом двух тяжёлых авианосцев «Минск» и «Новороссийск», тихоокеанские военные моряки возмутились, в них взыграл патриотизм, и дело, вполне возможно, закончилось бы бунтом, но тут командующий флотом адмирал Игорь Хмельнов выступил с заявлением, в котором дал обещание вырученные от продажи авианосцев деньги направить в жилищный фонд и выдать каждому флотскому офицеру по новенькой квартире. И моряки, измученные «квартирной проблемой», поверили ему. Как оказалось, патриотизм отступает на второй план, когда речь заходит о личной выгоде. Всяческие волнения почти сразу сошли на нет.
      Не поверил и не сдался только вице-адмирал Долгопрудный. Когда делегация представителей покупателя явилась осмотреть крейсер, он встречал её на сходнях, одетый в белую парадную форму с полным комплектом орденов и медалей на груди и с кортиком над левым бедром. Впереди шёл мордоворот-охранник (из новых и наглых, называющих себя на иностранный манер: «секьюрити») и вид грозного вице-адмирала не произвёл на него ровно никакого впечатления.
      — Подвинься, дед, — грубовато потребовал охранник.
      «Дедом» моряки называют старшего механика корабля или судна, и ничего в этом прозвище нет оскорбительного или унижающего личное достоинство. Однако назвать так вице-адмирала и командира тяжёлого крейсера рискнёт не всякий. Кровь прихлынула к лицу Георгия Семёновича, и он вцепился в поручни, окончательно перегородив проход.
      — Ты, щенок, как ты разговариваешь с адмиралом?!
      Охранник остановился, окинул Долгопрудного презрительным взглядом с ног до головы и сказал:
      — Права качаем, дед? — он выпятил челюсть, видимо, полагая, что при этом у него становится особо зверский вид. — Сам уйдёшь с дороги или тебе помочь?
      — Молчать! — рявкнул на охранника Долгопрудный.
      — А в чём собственно дело, Георгий Семёнович? — очень спокойно поинтересовался хорошо одетый молодой человек, который возник из-за широкого плеча «секьюрити» и в котором вице-адмирал без труда опознал одного из местных вице-губернаторов. — Вы же ознакомлены с приказом главнокомандующего…
      — Иди ты на хуй, гнида! — Долгопрудный в критических ситуациях не выбирал выражений.
      Охранник не стал дожидаться дальнейшего развития конфликта. Он попёр вперёд, словно айсберг, и вице-адмирал сам не понял, как очутился на палубе. Сильно болели голова и левое плечо, которым Долгопрудный, падая, ударился.
      — Ну зачем же так, Витя? — мягко упрекнул охранника вице-губернатор. — Это же всё-таки вице-адмирал. Вам помочь, Георгий Семёнович? — участливо обратился он к лежащему на спине Долгопрудному.
      Впрочем, он и не собирался помогать вице-адмиралу. Когда Георгий Семёнович смог открыть глаза и приподняться, делегация уже удалялась к «острову», и только один из корейцев оглядывался, удивлённо таращась — он явно не понимал, что происходит. Из команды крейсера к Георгию Семёновичу никто не подошёл. Поддержки от этих «продажных шкур» ждать не приходилось.
      Помогая себе руками, вице-адмирал встал на ноги, присел на кнехт и заплакал. Именно в этой позиции его и застал репортёр «Дальнего Востока», приехавший вместе с делегацией и задержавшийся на причале, снимая панораму бухты и ржавеющие военные корабли. Дважды клацнул затвор фотоаппарата. Вид плачущего вице-адмирала показался репортёру «забавным» — такое не стыдно поставить и на первую полосу. Долгопрудный не стал заслоняться рукой или отнимать фотоаппарат у репортёра — это было бы ниже достоинства вице-адмирала.
      Через месяц командующий флотом утвердил рапорт Георгия Семёновича с просьбой о досрочной отставке. В свете произошедшего на сходнях инцидента и скандальной публикации «Плачущий адмирал» в одной из самых читаемых газет Владивостока подобное решение главкома не вызвало ни удивления, ни нареканий. А через год и сам командующий флотом Хмельнов был вынужден уйти в отставку в связи с расследованием его махинаций с недвижимостью. Квартир доверчивые моряки так и не получили, а деньги, перечисленные за «Минск» и «Новороссийск», затерялись где-то по полпути из одного коммерческого банка в другой.
      Георгий Семёнович по поводу своего ухода из флота сильно не переживал, и больше его никто плачущим не видел. Наоборот, все знакомые и друзья вице-адмирала отмечали, что он посвежел, помолодел и «выглядит на все сто». Близких родственников у него не было (сын, пошедший по стопам отца и сделавший неплохую карьеру, внезапно и страшно погиб в 85-ом, жена, узнав о его смерти, слегла и больше не вставала, истаяв за какой-то год), и о причинах столь разительной перемены никто ничего не мог сказать. Однако таковые причины всё же имелись: взамен «Новороссийска» Долгопрудному предложили другой корабль — и такой, о каком он даже во сне не мог мечтать. Поэтому, когда пришло ему время показаться на новом корабле, вице-адмирал Долгопрудный без малейшего сожаления оставил свою трёхкомнатную квартирку во Владивостоке, переписав её на своего старого флотского товарища, бедствующего в коммуналке на окраине, взял только самые необходимые вещи, включая семейный альбом, выходную форму, кольцо жены, ордена свои и сына. Вице-адмирал не собирался возвращаться. Он решил связать оставшиеся ему дни с крейсером «Варяг» и готов был при необходимости погибнуть вместе с ним.
      К его появлению старшие офицеры крейсера подготовили торжественную встречу. На полётной палубе были построены полторы тысячи человек команды. Над кораблём были подняты андреевский флаг и брейд-вымпел командира соединения. (На самом деле это было нарушением всех правил: «Варяг» ещё не вступил в строй и не мог считаться флагманом, да и сам общепринятый порядок подъёма военно-морских флагов выглядит несколько иначе — однако чего не сделаешь для нового начальника?). Ко всему этому были приготовлены торт-гигант и хороший коньяк. Однако все эти усилия оказались напрасны. Вице-адмирал воспринял построение как должное, выслушал рапорт, кратко поприветствовал моряков и, приказав немедленно доставить ему личные дела всех, кто уже был нанят для службы на крейсере, удалился в каюту капитана. Офицеры, настроившиеся на продолжительное и весёлое застолье, были немало разочарованы. Посовещавшись, они отправили к некомпанейскому вице-адмиралу посла — капитана первого ранга Мстислава Губанова, командира боевого информационного поста, временно исполняющего обязанности старшего офицера по воспитательной работе. Губанов взял бутылку «Хеннесси», затесавшуюся в ряду коньяков попроще и поотечественнее, упаковку ветчины, банку мидий и, мысленно перекрестившись, пошёл к командиру. Выяснилось, что адмирал уже очень неплохо устроился, развесил в каюте портреты жены и сына и теперь вытирал невидимую пыль с предметов обстановки (Губанов точно знал, что пыль «невидимая» — только вчера он лично посылал матросов вылизать каюту капитана до блеска, а потом приходил проверять с зажатым в кулаке белоснежным платочком).
      — Ага, — сказал Долгопрудный, — это вы… э-э-э… товарищ Губанов, — (Мстислав очень удивился: он и вообразить не мог, что престарелый вице-адмирал запомнит его фамилию сразу по ходу церемонии представления офицерского состава крейсера новому командиру). — Рад вас видеть. Вы принесли личные дела команды?
      — Никак нет, товарищ вице-адмирал, — Губанов почувствовал смущение, но отступиться уже не мог. — Старшие офицеры хотели бы встретиться с вами…
      — По какому вопросу? — Георгий Семёнович отложил тряпицу, которой как раз протирал настенный барометр в корпусе из красного дерева.
      Губанов подошёл к столу и выставил бутылку «Хеннесси».
      — Это презент от команды. Лично вам, товарищ вице-адмирал. Здесь ещё деликатесы, — он зашуршал пакетом. — А через некоторое время мы ждём вас в кают-компании для старшего офицерского состава.
      Георгий Семёнович внимательно посмотрел на Мстислава.
      — Вам не кажется, товарищ капитан первого ранга, что вы нарушаете субординацию?
      Губанову очень не понравилось, что вице-адмирал назвал его не по фамилии, как перед этим, а гораздо более официально.
      — Я просил вас принести мне личные дела всех, кто устроился на крейсер с момента перехода его под юрисдикцию Макао, — напомнил Долгопрудный. — А что вы мне принесли? Как вы собираетесь служить под моим началом, если не в состоянии выполнить элементарный приказ?
      Губанов похолодел. Он уже привык к тёплому местечку на «Варяге», к денежному довольствию, о котором многие его сослуживцы по Черноморскому флоту не могли сегодня даже мечтать, а теперь, после слов вице-адмирала (и упрёка, прозвучавшего в этих словах — весьма справедливого, кстати), он понял, насколько неустойчиво то положение, которое он, капитан первого ранга и старший офицер по воспитательной работе, в этой жизни занимает и как легко будет рассерженному вице-адмиралу лишить его и тёплого места, и денежного довольствия. Губанов проклял тот момент, когда согласился пойти к Долгопрудному с «презентом от команды» и тех, кто его на это уговорил. В конце концов, почему именно он должен за всех отдуваться? Что он — крайний?!
      Но вице-адмирал вдруг сменил гнев на милость:
      — Впрочем, я понимаю, почему вы поступили так, как поступили. Скорее всего, я, находясь на вашем месте, сделал бы то же самое. Я, как и вы, уважаю военно-морское офицерское братство и все сопутствующие традиции. Но вы очень торопитесь, ребятушки. Нет ещё корабля, нет ещё братства. Более того, я пока не знаком ни с кем из вас, но постараюсь заполнить этот пробел в самом ближайшем будущем. Но сейчас извините — празднуйте без меня. Хотя я не советовал бы: плохая примета…
      — Так точно, товарищ вице-адмирал! — Губанов от греха подальше перешёл на суконный язык уставных взаимоотношений.
      Вице-адмирал кивнул, всё так же пристально глядя на Мстислава.
      — Если вы правильно меня поняли, а я очень на это надеюсь, то идите и выполняйте мой приказ.
      — Так точно, товарищ вице-адмирал!
      Губанов козырнул и строевым шагом отправился к двери, но на пороге спохватился и, приостановившись, спросил:
      — Разрешите обратиться, товарищ вице-адмирал?
      — Да, я слушаю вас, товарищ Губанов.
      — Может быть, мы оскорбляем вас этим подарком? — Мстислав указал глазами на стол, на котором стояла бутылка «Хеннесси» и пакет с деликатесами. — Может быть, это… убрать?
      Вице-адмирал тихо засмеялся:
      — Наоборот, — сказал он. — Отказавшись от подарка, я этим обижу вас…
      Рассказ Губанова о том, что произошло между ним и Георгием Семёновичем в персональной каюте последнего, вызвал настоящий фурор среди членов команды «Варяга». Мстиславу пришлось повторить эту историю не менее сотни раз, и каждый раз его слушали, раскрыв рты. Обсуждение продолжалось целую неделю. Мнения команды относительно личности новоиспечённого командира разделились. Одни говорили, что Долгопрудный — «старый козёл, который всех поставит раком», другие — что «знающий кэп, и „Варяг“ при нём поднимется». Когда у самого виновника переполоха спрашивали, что он думает по поводу командира, Губанов только тряс головой и говорил, что предпочёл бы никогда не попадаться тому на глаза.

* * *

      Между тем дела на крейсере шли своим чередом, оборудование обновлялось, системы тестировались, орудия приводились в состояние боевой готовности. Скучала только команда технического обслуживания авиационной группы: ни самолётов, ни пилотов на «Варяге» до сих пор не видели.
      Оставаясь для подавляющего большинства загадкой и ни с кем не сблизившись более, чем положено субординацией, Долгопрудный тем не менее быстро вписался в работы по достройке «Варяга», выполняя свои обязанности энергично и со знанием дела. Если нужно было кричать — он кричал. Если нужно было топать ногами — он топал ногами. Но если нужно было улыбаться — он прямо-таки излучал дружелюбие.
      Только один человек на всём «Варяге» мог рассказать, кто такой Георгий Семёнович Долгопрудный, но этот человек молчал, пряча улыбку в усы. Звали его Василий Рушников, и на «Варяге» он занимал должность командира расчёта одной из зенитных ракетных установок «Кинжал». Под его началом служили двенадцать человек, которых Рушников ласково называл: «Мои апостолы». Подчинённые его уважали, хотя он был младше любого из них по возрасту — ему совсем недавно исполнилось тридцать пять. А вице-адмирала Долгопрудного он знал, потому что начинал свою флотскую службу на Тихом океане, и лишь потом, в 92-ом году, запросился на родину, на Украину, где проживали его родители, в одночасье превратившиеся из обеспеченного семейства флотского офицера в тех, кого называют «живущими за гранью бедности». Его возвращение, его умелые умные руки позволили семье Рушниковых как-то сводить концы с концами в самые тяжёлые годы, но настоящее благосостояние пришло только теперь — когда Василий стал членом команды «Варяга».
      Однажды Долгопрудный посетил пост управления «Кинжала». Рушников построил личный состав и доложил вице-адмиралу о готовности расчёта выполнить любую боевую задачу. Георгий Семёнович, который уже ознакомился с персональным досье и послужным списком Василия, одобрительно кивнул. Потом повернулся к стоящим в одну шеренгу «апостолам» и спросил: «Ну как, ребятушки, покажете, на что способны?». Сформулированный в виде просьбы, приказ остаётся приказом, моряки быстро заняли свои места, и Рушников, удостоверившись в этом, запустил на компьютере управления тестовую программу.
      За две секунды программа сгенерировала четыре цели, по характеристикам соответствующие американским противокорабельным ракетам «Гарпун» RGM-84, на скорости в триста метров в секунду приближающиеся к кораблю. Кроме того, компьютер усложнил задачу, создав мощную завесу из помех, чем попытался сбить с толку собственную систему радиолокационного обнаружения. «Антенна! — прикрикнул Рушников, увидев, как цели на экране радиолокатора раздвоились. — Выделить ложные!». Оператор антенного поста быстро подкорректировал показания локатора с помощью телевизионно-оптической системы наведения, и целей снова осталось только четыре. Василий помедлил ещё несколько секунд, выжидая, когда условные ракеты войдут в зону поражения, которая для комплекта «Кинжал» составляет 12 километров, и отдал приказ: «Расчёту, цели номер один, два, три, четыре — уничтожить!». Если бы в подпалубных пусковых установках находились контейнеры с телеуправляемыми зенитными ракетами 9М330, а цели были бы настоящими, а не учебными, то в этот момент почти одновременно откинулись бы массивные крышки, и четыре дымные полосы расчертили бы воздух над морской гладью акватории. С интервалом в три секунды, определяемым скорострельностью, условные ракеты комплекса «Кинжал» ушли в сторону условных целей. Расчёт напряжённо следил за тем, как сближаются ракеты и цели, а комплекс автоматически отработал полный цикл и приготовился к новому залпу. Ещё через двенадцать секунд после этого все четыре условные цели были уничтожены.
      Вице-адмирал похлопал в ладоши, выказывая высокую оценку слаженной работе расчёта комплекса и высокому профессионализму его командира, потом отвёл Рушникова в сторонку.
      — Молодец, Василий, — похвалил он подчинённого. — Хорошо себя показал… — Долгопрудный сделал паузу и добавил заговорщическим голосом: — А ведь я тебя помню, Рушников, и «подвиги» твои помню.
      — Неужели, товарищ вице-адмирал?
      «Подвиги» за Рушниковым водились, но он предпочитал их не афишировать: не попали в личное дело, и славно.
      — Значит, так, — сказал Долгопрудный, — будь я на Тихом твоим начальником, ты бы в два счёта с флота вылетел — за любую из своих выходок. Не посмотрел бы ни на выслугу, ни на рабоче-крестьянское происхождение. Но здесь выбирать не приходится, а службу ты знаешь — так что служи, но если ещё хоть раз…
      Дополнительные разъяснения, что последует за ещё одним «разом», не потребовались. Рушников вытянулся по стойке «смирно» и гаркнул:
      — Подобное больше не повторится, товарищ вице-адмирал! Я давно взялся за ум и остепенился.
      — Верю, — сказал Георгий Семёнович и, кивнув, ушёл к себе.
      Василий проводил его долгим задумчивым взглядом.

* * *

      Работы на «Варяге» продолжались, и вскоре среди команды пошли разговоры о скором переходе в Макао. Это радовало. Многим уже наскучило стоять у Северной набережной Большого ковша Черноморского судостроительного завода — хотелось открытого моря и свежего ветра.
      И вот в один из пасмурных зимних дней, когда на море штормило, а с серого неба сыпал мокрый снег вперемешку с холодным дождём, на крейсере появился молодой широкоплечий человек в тесном длиннополом пальто и с чёрным «дипломатом» в руках. Молодой человек предъявил пропуск, подписанный начальником порта ЧСЗ, и, сопровождаемый вахтенным офицером, направился прямо в каюту капитана.
      Георгий Семёнович в это время беседовал с первым помощником — обсуждался вопрос готовности корабля к пробному выходу за акваторию. Шагнув в каюту и плотно прикрыв за собой дверь, молодой человек поздоровался и произнёс вполне обычную фразу: «Вам привет от Моисея Моисеевича», которая произвела на вице-адмирала удивительный эффект. Лицо Долгопрудного, обычно нахмуренное, в один момент разгладилось, глаза загорелись, на губах заиграла улыбка, и он даже вскричал нечто вроде: «Мой милый, как я рад!», после чего шагнул к молодому человеку с явным намерением его обнять. Молодой человек в узком пальто вежливо отстранился и глазами указал на первого помощника. Вице-адмирал понял намёк и немедленно приказал первому помощнику покинуть каюту, но не отлучаться далеко, поскольку скоро воспоследует ряд новых распоряжений, требующих быстрого и неукоснительного исполнения.
      Первый помощник отдал честь и вышел. Как и приказывал вице-адмирал, он не стал далеко уходить от каюты, прогуливаясь по центральному коридору, ведущему на мостик. И в результате стал невольным свидетелем окончания разговора между Долгопрудным и загадочным молодым человеком. О чём впоследствии рассказал на «посиделках» в офицерской кают-компании. Прошло чуть более четверти часа, как дверь, закрывшаяся за старшим помощником, резко распахнулась. Через комингс переступил вице-адмирал, и был он снова сердит, от его недавней приветливости не осталось следа.
      — То, что вы предлагаете, — это безумие! Слышите? Бе-зу-ми-е! — говорил Долгопрудный, поправляя на ходу свой парадный китель.