Ник Перумов - Земля без радости (Книга Эльтары и Аргниста)

      Как только Орда с приходом весны уползает на полуночь, в свои тайные укрывища, что неведомы даже чародеям, ей на смену приходят злобные силы Нежити, да и Нелюдь не отстает. В последнее время, сообразив, что лучшей защиты, чем Орда, не придумаешь, потянулись в северные леса бежавшие было из них служащие Злу чародеи. Их Орда почему-то не трогала. Так что и летом затишье бывает весьма кратким. Не успеешь тушу рогача зарыть – из оврага гоблин лезет, с ветки гурр из лука целится, а над амбаром призрак-кровопийца вечерами виться начинает.
      И все же дважды в год выпадает примерно по месяцу, когда людям действительно живется поспокойней. Это ростепель весной и златолист осенью. Весной, в ростепель, Орда уже начинает откочевывать на север, а Нежить с Нелюдью еще не продрали как следует глаза после зимней спячки (кстати, попадись Орде тот же орк или хед – разорвут в клочья); в златолист же наоборот – Орда еще не явилась в полной силе, а летние людские супротивники уже о зимовке думать начинают. В златолист играются свадьбы, хуторяне ездят друг к другу в гости – не поодиночке, конечно, а так, по трое-четверо. Весной же человек опытный и бывалый может забрести глубоко в лес даже будучи один.
      Подточенный талыми водами, снег рухнул в один день. Осев лишь на самую малость, еще вчера повсюду горделиво высились голубоватые сугробы, а теперь, куда ни глянь, шкуру привольно разлегшегося Зимнего Зверя испятнали черные прогалины, да и сама шкура истончилась едва ли не наполовину. Полуденные склоны взлобков, обращенные на юг речные берега и вовсе очистились, жадно впитав в себя прозрачную кровь снегов. Открылась земля, вся в буром плаще полусгнивших прошлогодних листьев. Лес еще не пробудился, не лопнула ни одна почка, не распустился ни один цветок, но ласковое солнце властно растолкало жирные лежебоки тучи и пригревало вовсю, а в глубине дремлющих стволов уже начинали всегдашний свой бег весенние соки.
      Поросший невысоким молодым сосняком холм, казалось, жмурился от удовольствия, точно сытый кот. Его склоны спускались к неширокой, только-только вскрывшейся речке (хуторские называли ее Рыбиной). Обегая взлобок, русло плавно изгибалось; вокруг забежавших по колено в поток молодых сосенок плескались мутные волны половодья.
      Чуть выше по склону, над рекой, на старой побелевшей коряге сидел немолодой уже человек в грубой серо-зеленой куртке плотного сукна. Прикрывая глаза ладонью, он смотрел вниз, на вспухшую от талых вод Рыбину, в правой руке сидевший держал кривую, видавшую виды можжевеловую трубочку Вокруг волнами расходился приятный запах крепкого, духовитого самосада.
      Человек отдыхал, явно никуда не торопясь. С одной стороны к коряге были прислонены мощный охотничий лук и добротный кожаный колчан, полный стрел, поперек колен лежало испытанное зверовое копье с потемневшей от крови перекладиной под рожном
      Охотник этот был уже далеко не молод, ему явно шел шестой десяток. Волосы пробило сединой, вокруг глаз стянулись глубокие морщины, выдубленная солнцем и ветром кожа покоричневела, лоб и чуть округлившиеся со временем щеки рассекало несколько застарелых шрамов, прямых и тонких, явно оставленных острой боевой сталью, а отнюдь не лесными сучьями. Бывшего воина в сидевшем выдавали и мышцы – мощные, четко обрисованные, а не заплывшие жирком, что частенько случалось у не знавших легионной муштры деревенских силачей. Во внимательных серых глазах охотника читались и хитрость, и ум, и отвага.
      Аргнист, супруг Дееры, владетель хутора, мог позволить себе немного безмятежного отдыха. Сюда, на Светлую Горку, под самый бок к Старой Сосне, Нечисть забредать не дерзала. От Орды, конечно, тут было все равно не спастись, но Древнее Зло здесь пасовало В этом месте чувствовалось некое старинное волшебство, глубокое, сильное, спокойное и в то же время чистое, словно подземный родник. Хуторские бабы болтали, будто подле Старой Сосны справляли свои празднества эльфы в те давно минувшие времена, пока Перворожденных еше довольно часто можно было встретить среди Смертных. Аргнист не слишком верил этим байкам, но было известно твердо – ни гоблины, ни гурры, ни даже отважные тролли не осмеливались совать сюда нос, не говоря уж о хедах, гарридах или мелочи вроде призраков. Приречный холм все они обходили стороной.
      Иных спокойных местечек, подобных этому, в окрестностях хутора не было. И потому даже малышей, едва научившихся ходить и самостоятельно выбираться за ограду, заставляли наизусть учить дорогу к Светлой Горке. Старая Сосна хорошо стерегла свои владения.
      Аргнист курил, выпуская изо рта аккуратные голубые колечки ароматного дыма. На глухариный ток он сходил удачно – отвел душу. Заплечный мешок оттягивала тяжесть трех крупных краснобровых птиц. Собственно, Аргнисту давно пора было домой: он отсутствовал весь вечер, всю ночь и все утро, и не следовало лишний раз мучить неизвестностью близких.
      Аргнист сидел и курил. Казалось, человек беспечно отдыхает, на самом деле он был готов к любым неожиданностям.
      Вот и еще одну зиму прожили... Нечего Хедина с Ракотом гневить, не из худших зима выдалась. Всего пятеро взрослых погибли; правда, по весне на детишек мор какой-то напал, пока Саата снадобья не подобрала, семеро умерли. Скот почти не пал, отел был хорош, золотоволосую Шоору сговорились продать на дальний богатый хутор за хорошие деньги
      И все же неспокойно у тебя на душе, Аргнист! На излете зимы Орда напирала так, что бывали моменты, думал – все, каюк. Четверо за неделю легли. Если следующая осень так же начнется...
      А Нивен выдержал. Выдержал, хотя и потерял три десятка своих. Но удивительное дело – его Орда почти и не атаковала, словно потеряла интерес к почти беззащитному хутору
      Аргнист сидел и курил. Посидеть так в настоящей лесной тишине – счастье подлинное. Дурак был раньше, не понимал... Все выслужиться хотел. Что ж, можно сказать, и выслужился...
      Аргнист появился на свет пятьдесят два года назад, на благодатном южном побережье. Деревня приписана была к большому храму Хедина; когда не по годам крепкому парнишке стукнуло четырнадцать, он поступил в храмовую стражу – хотелось выучиться и стать воином. Но в храме так и не прижился. Спины гнуть не умел, службы пропускал – мял на деревне девок да в кабаке играл в расшибалочку. Правда, учился при-лежно и вскоре мечом и копьем владел всем на удивление, поэтому только и продержался так долго. А потом повезло – проезжал тем краем молодой король Галена
      Светлопенного, его величество Грампедиус, завернул во храм переночевать и помолиться заодно и случайно увидел, как Аргнист тупым деревянным мечом от трех двадцатилетних громил отмахивается, и недолго думая – настоятеля к себе: мол, подарите, святой отец, сего отрока! Святой отец, само собой, рад-радешенек королю услужить и от смутьяна по-хорошему избавиться. Так попал Аргнист в королевское войско.
      Что тут говорить, по первому времени лиха пришлось хлебнуть. Половину зубов потерял, честь свою защищая. Отстали...
      И двух лет не прошло, как очередной поход на баронов Фейна случился. Аргнист к тому времени в седле сидел как влитой, на турнирах призы брал, аристократочки засматривались...
      Ямерт тебя спали! Уж сколько раз себе клялся – вспоминать не буду! Куда там... Никуда это лицо из памяти не изгнать. Шестнадцать лет ей было...
      Ладно, это пропустим. В первом походе Аргнист отличился: когда под Аксорой бароны его величество Грампедиуса к бастионам прижали и потрепали изрядно, десяток Аргниста оказался против острия их, баронов то есть, главного удара. Десятника, дядьку Мнема, арбалетной стрелой свалило, остальных баронская конница на копья вздела. Аргнист один уцелел. И не просто уцелел – еще и вогнал стрелу на всю длину в смотровую щель шлема сиятельного Джемберга, предводителя мятежных баронов; тот настолько глуп оказался, что попер сразу за первой линией собственных копейщиков. Ну и получил свое. Доспехов не сменил из гордости... Аргнист его свалил на открытом месте, так что крылья войска все видели, и баронские полки отступили. Каждый ведь после Джемберга главным хотел оказаться...
      Так в восемнадцать лет стал безродный парень десятником избранного королевского воинства. А еще через пять и до сотника дослужился. Это когда пираты из Южного Хьёрварда нагрянули.
      Тяжелая была война, ничего не скажешь. Половина баронов тут же к южанам переметнулась, треть выждать решила, а оставшиеся хоть помощь и обещали, да так снарядить и не успели. Гален пришлось оставить.
      И если бы пираты просто пограбить хотели, то, наверное, этим бы все и кончилось. Но они, дураки, решили здесь всерьез обосноваться, и тут уже пошла война по всем правилам Два года тянулась. Наконец выпихнули южан в море, несмотря на всю дурость короля, его величества Грампедиуса, значит. Глупость его исправляя, половина сотни, в которой десяток Аргниста был, полегла под Галеном, но вторая половина таки исправила...
      Глуп король был настолько, что тех, кто о нем правду знал и его огрехи исправлял, не лишал головы немедленно, как любой нормальный владыка поступил бы, а награждал и возвеличивал. Аргнист, после того как сотника в том деле убили, остатками пяти десятков командовал – ну и получай после настоящую сотню под начало
      И пяти месяцев после победы король на троне не усидел Брат его двоюродный, Игнарон, который, собственно, войну и выиграл (полководец был первостатейный!), братца легкомысленного на длительное покаяние в далекий монастырь отправил, а сам его корону себе взял...
      Начались непрерывные походы, ибо Игнарон иных занятий, окромя войны, на дух не переносил. Баронов вскоре усмирили, соседние королевства себя вассалами Галена признали... И тут беда стряслась – воевать не с кем стало. За Погибельный Лес не переберешься, за Тайные Горы не заглянешь. Вот тогда-то король себе на погибель об Орде и вспомнил.
      Тиранила она северные земли уже давно. Но землепашцы держались крепко и не только Орду сдерживали, но и ухитрялись свои товары на юг слать Сами, правда, отчего-то не уходили. Владения Орды начинались от самого Рыцарского Рубежа, что в те годы проходил от водопадов Эгера через леса до форта Гэсар на самой границе гномских владений – рубеже их королевства
      Ар-ан-Ашпаранг. И хотя твари лютовали на своих землях уже почти три сотни лет, люди продолжали жить и там.
      Племя крепких, кряжистых и отважных, кто знал, с какого конца надлежит браться за меч. Под топорами поселенцев валились вековые сосны, среди озер и болот расчищались поля, на реках воздвигались мельничные плотины; по травянистым прогалинам по-прежнему позвякивали боталами коровы. Посреди круга очищенных огнем полей ставился собственно хутор; дома строились глухими стенами наружу, окна выходили в прямоугольный внутренний двор. Единственные ворота рубились из самых толстых дубовых бревен; не жалея денег, у гномов покупали засовы и петли. На отшибе ставилась одна только кузница – из опасения пожара.
      Хуторяне жили сами по себе, не нуждаясь ни в королях, ни в правителях. Ревнители Истинной Веры сильно подозревали северян в безбожии и ересях, но поселенцы казались куда лучшим щитом для прибрежных городов, чем все рыцарские ордена и королевские армии, а потому властители юга не взимали налоги со свободных хуторов – да и каким калачом туда сборщика податей заманишь?!
      Орда всегда жадно стремилась прорваться на юг, где вдоволь добычи, где так много мягких, восхитительных на вкус человеческих тел, раз за разом, зиму за зимой атакуя Рыцарский Рубеж. Правда, наиболее проницательные люди Галена – а ими, как правило, почему-то неизменно оказывались лорд-казначей и Хранитель Королевской Печати – сильно подозревали, что командоры Ордена Звезды несколько преувеличивают свои заслуги в сдерживании Орды. Подозрения эти превращались в уверенный стиль коронных докладов, когда с Рыцарского Рубежа приходило очередное требование помочь деньгами, провиантом или оружием...
      Короче говоря, король Игнарон решил Орду извести. Кликнул клич, собрал войско. Двинулись Рыцарей Звезды, всегда похвалявшихся, как они ловко ордынских тварей бьют, тоже с собой прихватили – как наставников.
      Да только недалеко ушли. Вся армия в лесах полегла, и король там тоже остался. Рыцари Звезды, как более опытные, в большинстве своем сбежать успели...
      Лиха натерпелся Аргнист – не передать. Однако же не согнулся. И настал его черед вбивать свои столбы, землю под хутор занимая.
      Аргнист поставил их на старом, очень сильно расплывшемся холме: лоза показала здесь неглубокий водоносный слой. В полутора милях на закат лежало обширное, богатое рыбой озеро; леса чередовались с изобилующими ягодой моховыми болотами. Словом, все бы хорошо, кабы не Орда. Нечисть-то ладно. С нею управиться можно. И не обязательно мечом. Порой удавалось и миром дело решить. Ловкий Нивен, эво, ухитрялся даже троллей нанимать стада стеречь, а гоблинов и гурров остронюхих наряжал грибы отыскивать и коренья.
      Вообще говоря, Нечисть сильнее всего ненавидела даже не земледельцев. Главные ее враги гнездились на юге. Рыцари Ордена Звезды – вот с кем никаких разговоров никогда ни гоблины, ни хеды не разводили. Гордые уж больно эти рыцари – мы-де весь юг защищаем! Так, если ты такой хороший, защищай себе и молчи – люди сами тебе в пояс поклонятся и хлебом-солью встретят. А коли будешь об этом на каждом углу кричать...
      Рубеж Рыцарский возник во времена и вовсе незапамятные. Еще до появления Орды рыцари издавна держали оборону против ночных тварей на мощной засечной черте, протянувшейся от водопадов Эгера на западе до форта Гэсар на востоке. Еще дальше на полудень, вдоль Погибельного Леса и Покинутого Берега, тянулись давно обжитые и обустроенные орденские земли. Жизнь там, конечно, и тиха, и бестревожна – только уж больно тиха и уж больно бестревожна. У рыцарей испокон веку свято чтился их кодекс, "Словом Звезды" именуемый. По Аргнисту, выходило, что ежели этому кодексу во всем следовать, то и жить невозможно станет. Хмельного не пей, женщин не касайся, окромя одной лишь жены своей, и то лишь чтобы дитя зачать, богам всевозможным молись, посты соблюдай, ближнему, значит, все отдавай, богатства да славы не ищи, нищим покровительствуй... Слова-то все, конечно, хорошие, тот, кто их сочинил, наверняка святым человеком сам был, коли не лукавил. Но исполнять их – жизнь ведь остановится!
      И сами рыцари, а особенно их высшая каста, полные братья, кодекс свой блюли лишь на словах И девок трахали, и питием злоупотребляли, и чревоугодничали... Правда, Рубеж их до сих пор надежен был – ни тварь Орды, ни кто-то из Нечисти на ту сторону Рубежа пока перемахнуть не сумели.
      Зато уж на подданных своих рыцари отыгрывались с лихвой. Попробовал бы там кто девку в пивной прижать... Мигом в кандалы – и в каменоломни... И молись, и посты соблюдай, и перед рыцарем шапку за десять шагов снимай, а за пять – на колени опускайся, и пятину орденскую плати, и всю торговлю веди только с Орденом... Отцы-экономы хорошие капиталы себе к старости составляли. И глядь – решение братьев: такого-то и такого-то за долгую беспорочную службу... отпустить по старости и болести для жительства на юг...
      Видел Аргнист, какие особняки себе эти отставники строили.
      А Нечисть рыцари не щадили. Ежели кого в плен брали, приговор один: на решетке железной растянуть да над медленным огнем поджарить. И, наверное, поэтому Нечисть почти всегда предпочитала смерть в бою...
      Солнце тем временем поднималось все выше и выше. Аргнист хлопнул по коленям, собираясь подняться. Дома уже заждались, да и Деера его долгой отлучкой недовольна будет.
      "Видано ли?! – ворчала порой супруга Аргниста. – Сам хозяин с луком по токовищу скачет, ровно мальчишка-переросток! Других нет птицу подстрелить, что ли?"
      Другие, конечно, были. Трое сыновей, семь десятков работников, прибившихся к Аргнисту за двадцать пять лет его жизни в лесах. И трое внуков – дети Алорта, старшего; но они еще совсем малы. Арфолу три, Феете только-только стукнуло два, а Арготору и месяца еще не будет. При мысли о ребятишках Аргнист невольно ухмыльнулся. Такие славные карапузы! И скоро внуков станет еще больше. Год, как сыграли свадьбу его второго сына, Арталега, с Саатой, девушкой из клана Каргара, владельца соседнего хутора, а сноха уже давно непраздна ходит и вот-вот родит... Хорошая девушка, почтительная. Правда, характер у его средненького не мед... Но жена да убоится мужа!
      Настало время трогаться. И хотя так не хотелось уходить с теплой коряги, на которой столь приятно посидеть, греясь на солнышке, – особенно после пяти месяцев лютой зимы, с такими холодами, что трещали деревья и падали на лету птицы, – Аргнисту приходилось поторапливаться.
      Он уже двинулся вверх по склону, туда, где начиналась тропа к хутору, когда за спиной внезапно раздался глухой, отвратительный и неестественный скрип.
      Бывалый ратник гаденского короля развернулся с завидной для своих лет быстротой; знать, не напрасно весь день с собой тяжеленное копье таскал. На глухарином току оно без надобности. Не иначе Орда рядом.
      На противоположном берегу Рыбины затрещали кусты. Кто-то или что-то напролом неслось сквозь заросли сплетшегося ивняка; раздались неразборчивые проклятия.
      – Родгар, опять вода! – с отчаянием возопил бегущий, со всего разгона бросаясь в реку. Взметнулся фонтан брызг, словно от пущенного из катапульты ядра. Фыркая и отплевываясь, странный пришелец быстро поплыл вперед размашистыми саженками.
      И тут отвратительный скрип повторился, вновь – мерзостный, гнусный, словно друг о друга терлись полуистлевшие, крошащиеся кости. Ивы внезапно затряслись, точно охваченные ужасом живые существа. На открывшийся низкий и топкий берег неспешно выкатился темно-лиловый шар – высотой в рост человека, весь шишковатый и бугристый. Выпуклости на его неровной поверхности отливали металлом; остановившись возле самой кромки воды, шар вновь издал уже знакомый Аргнисту скрип и... распался на части.
      Стеноломы, обычные стеноломы... но чтобы они так катались?! Больше всего эти твари, каждая размером с крупного пса, напоминали самых обыкновенных майских жуков, если не считать выдававшихся далеко вперед острых и крепких челюстей.
      Жуки дружно бросились в реку и – удивительное дело! – легко заскользили по поверхности, живо напоминая неких чудовищных водомерок. Словно хорошо обученные воины, они быстро окружали незадачливого пловца; тот обернулся, всхрапнул, точно напуганная лошадь, и еще быстрее заработал руками.
      Аргнист поспешно бросил копье. Руки сами вскинули лук, глаз привычно взял прицел; свистнула выпущенная в упор стрела, битый в глаз жук перевернулся на спину и камнем пошел на дно, бессмысленно и бесполезно дрыгая всеми ногами сразу.
      Второй выстрел оказался не так удачен – острие скользнуло по твердому панцирю, зато третья стрела угодила еще одному жуку прямо в глаз, составленный как будто из множества мелких стекляшек, словно фонарь над трактиром. Из раны брызнула темно-бурая жидкость, тотчас растворившаяся в речных струях, и тварь отправилась прямиком в глубины омута.
      Таковы они, эти стеноломы, – стрелой их взять можно, только если в глаз попадешь. Когда они частоколы ломают, глаза специальными пластинами панциря закрываются. Тогда их одной только смолой и остановишь.
      Для остальных тварей это стало чем-то вроде сигнала: не обращая более никакого внимания на свою прежнюю жертву, жуки дружно ринулись к Аргнисту. Благодаря этому пловец сумел благополучно выбраться на берег, но одна из бестий походя вцепилась-таки жвалами ему в ногу. Раздался жуткий рев, однако отнюдь не боли, а гневной и неподдельной досады:
      – Родгар, мои ботфорты!
      Мелькнула толстенная мускулистая рука, вся поросшая рыжими курчавыми волосами, кулак размером с добрый кухонный горшок врезался прямо в выпученную гляделку рвавшей сапог твари, отбросив стенолома чуть ли не на середину реки. Глаз превратился в источающее бурую слизь бесформенное месиво, жук как ни в чем не бывало заработал ногами, браво ринувшись обратно в бой.
      "Живуч, зараза!"
      Остальные стеноломы тем временем выбрались на берег. Стрелы Аргниста уложили еще троих, однако, когда твари подступили вплотную, старому сотнику пришлось отбросить лук и взяться за копье.
      – Спина к спине со мной вставай, сожрут иначе, олух! – крикнул Аргнист, обламывая жвалы самому шустрому жучаре. Такой выпад и теперь бы воину честь сделал на любом королевском смотру. Выдернув наконечник, сотник тупым концом древка саданул по передним лапам еще одного стенолома.
      Невольный товарищ Аргниста уже бежал вверх по склону. Мощное тело облепляла мокрая темно-бордовая куртка, слишком легкая для этого времени года. Низкорослый, с очень широкой грудью, он казался почти квадратным. Руки и плечи были перевиты чудовищными жгутами бугрящихся силой мускулов. Еще Аргнист успел заметить рыжую, слипшуюся от воды бороду да выпирающие, подобно яблокам, румяные щеки. Перед старым сотником, несомненно, оказался подгорный гном, невесть как очутившийся в лесах Хуторского Предела.
      – Эге-гей, вот я вас!... – во всю мощь легких заорал гном. – И-й-эх!
      Издав сей оглушительный боевой клич, он с неожиданной легкостью прыгнул. Подкованный добрым подземным железом сапог врезался в морду стенолома, обратив ее в источающее коричневую слизь месиво. Оба глаза лопнули, жвала были сломаны.
      – Ар-таррага! – дико зарычал гном, словно тридцать три подземных василиска сразу, норовя при этом пнуть еще одного жучару.
      – У меня секира за поясом! – не поворачиваясь, крикнул гному Аргнист.
      – Р-родгар! – Тот аж подпрыгнул. – Раньше не мог сказать, человече?!
      Гномы всегда славились сварливым характером.
      Хуторянин почувствовал, как сильные, цепкие пальцы выдернули оружие у него из-за пояса, и тотчас же горько пожалел, что вообще вспомнил об этом. Гном бросился вперед очертя голову.
      К тому моменту сотник прикончил еще двух тварей, их осталось не больше полудюжины, и они стали заметно осторожнее. Окружив со всех сторон человека и гнома, стеноломы хищно щелкали жвалами, делая вид, будто вот-вот бросятся, однако же медлили, выжидая удобного момента. Копье Аргниста научило их осторожности.
      – Ар-аш-таррага!
      Секира гнома с шипением рассекла воздух. Сила удара оказалась настолько велика, что панцирь подвернувшегося ему под руку жука лопнул, обильно измарав землю вокруг бурой дрянью; еще одного врага пронзило копье старого сотника, и тут четверо уцелевших стеноломов решили, что с них довольно. Дружно развернувшись, они бросились наутек к реке. Гном с ревом ринулся в погоню, и уже у самой воды ему удалось прикончить еще одного врага.
      – Ушли, гады! – Гном сплюнул, глядя на поспешно улепетывающих жуков.
      – Стеноломы, известное дело, – пожал плечами Аргнист. – Правда, не видал я раньше, чтобы они вот так клубком бы катались... Сам-то ты цел, почтенный?
      – Цел, цел, как же иначе, – заверил его гном, протягивая широченную ладонь. – Знакомы будем, что ли? Двалин я. Путешествую.
      – Аргнист, владетель хутора. – Сотник пожал руку Двалина. – Как это тебя угораздило? Кто ж по нашим лесам в одиночестве бродит, пусть даже и в эту пору?
      – Раз надо, то и зимой один потащишься, – буркнул гном, явно не желая затрагивать этой темы. – А как угораздило? Да Родгар его знает! Сидел под кустом – закусывал, значит, – как вдруг, откуда ни возьмись... Эдакий шар выкатывается – и ко мне! А секира в заплечнике! Ну, бывает ли такое?! – разгорячился гном – И доспех весь там остался, и шлем... Голые руки, даже дубины нет! Поверишь ли, почтенный, – бежать пришлось!
      Аргнист поднял брови. Бродить по лесу без кольчуги, спрятав топор в заплечный мешок, только распоследний дурак станет. Тьфу, пропасть! И зачем этого гнома сюда понесло? Сожрут его и не поморщатся, а ему, Аргнисту, лишний камень на душу. Хорошо хоть не драться голыми руками ума у этого Двалина хватило...
      Гномы, они вообще-то здравомыслием отличаются, то всем известно; правда, бывает, что среди Подгорного племени попадаются и самые что ни на есть отчаянные сорвиголовы. Если гном видит, что враг перед ним слишком силен, он не станет драться ради одной только драки, не погнушавшись даже позорного, на взгляд людей, бегства. Иное дело, если речь идет о золоте или, к примеру, задета честь, – гномы будут сражаться до последнего издыхания и либо оставят смертное поле победителями, либо останутся на этом поле сами.
      – Двух этих тварей я голыми руками покалечил, пока они меня к реке гнали, – продолжал тем временем гном. – Справа вся там осталась – даже засапожник... Возвращаться придется, дык, что ж тут придумаешь...
      Двалин отлично владел галенским языком, не слышалось даже и малейшего горлового акцента, каким обычно отличались его сородичи. Говорил он легко и охотно, опровергая расхожее мнение, будто горные гномы все поголовно молчуны и что каждое слово из них нужно тянуть кузнечными клещами.
      – Возвращаться? – удивился Аргнист. – Куда ж сейчас возвращаться? Вон уж скоро темнеть начнет. Пойдем со мной! На хуторе заночуешь – утро, оно ведь вечера мудренее.
      – Спасибо тебе, почтенный, – гном покачал головой. Лицо его приняло серьезное и даже чуть торжественное выражение. – Мне без справы моей никак... Ничего, в лесу переночую, дело-то, дык, оно привычное.
      – Ну ты положительно спятил! – Аргнист начинал злиться. – Сожрут тебя к утру, понял? Сожрут и потрохов не оставят. Орда, знаешь, она шутить не умеет.
      – Ну и пусть сожрут, а тебе-то что за печаль? – огрызнулся гном. – Иди давай своей дорогой, без тебя управлюсь.
      – Тьфу, отродясь таких глупых гномов не видывал! – Аргнист сплюнул в сердцах. – Помирать собрался, что ли? Так давай я тебе веревку одолжу и жиром натру. Все не так больно будет.
      Вот уж воистину верно присловье: "Как не сдвинешь гору, так не переупрямишь гнома". Но и не бросать же его здесь! Только погибнет зря. Вон мокрый весь до нитки, вода ручьями льет...
      – Ладно, коли ты и впрямь умирать собрался, я тебе не товарищ, – решительно сказал Аргнист. – Давай решай, гном. Мне, знаешь, тоже недосуг.
      – Что ж тут решать? – Двалин даже головы не повернул. – Ступай своей дорогой, почтенный. Спасибо тебе за помощь. За мной зачтется. Встретимся еще – рассчитаемся.
      Аргнист только за голову схватился. Нет, будь что будет, но безумца этого он не бросит.
      – Тогда пошли вместе, – решительно бросил старый сотник. Ладно. Дома подождут. Пусть и время уже не полуденное, и вечер близится, и Орда где-то рядом бродит – ничего, пересилим. Деера, правда, плакать будет... – Но, может, сперва обсушишься?
      – Вместе? – обрадовался гном, словно и не было только что никакой размолвки. – Дык, здорово! Пошли! А на тот берег как? Вплавь?... А сушиться потом будем. Когда секиру найдем.
      – Ну зачем же? Обойдем. У меня тут недалеко под берегом плот спрятан.
      У Аргниста – хозяина рачительного – было в разных местах по реке припрятано десятка три плотиков, чтобы, ног не замочив, на другой берег перебираться.
      Пройдя немного на закат, человек и гном спустили на воду небольшой плот; оттолкнувшись шестами, поплыли. Физиономия гнома вытянулась от отвращения (его народ отличается стойкой нелюбовью к воде), Двалин шептал себе под нос какие-то ругательства.
      На другом берегу Аргнист и Двалин быстро отыскали следы гнома.
      – Голыми руками давил, – не без гордости сообщил Двалин.
      Они миновали место, где снег был основательно истоптан, а возле корней одной из сосен валялись жалкие останки неудачливого стенолома. Синеватые жесткие надкрылья, от которых отскакивали стрелы Аргниста с отлично закаленными наконечниками, были изломаны и искрошены.
      "Справу" гнома они обнаружили там, где Двалин ее и оставил, – на небольшой уютной полянке, со всех сторон окруженной густым молодым сосняком. Спутник Аргниста бросился к высеребренной секире, точно к давно утраченной возлюбленной, – гладил лезвие, что-то шептал, даже несколько раз поцеловал.
      – Р-родгар! Дык, теперь-то мы с вами совсем по-иному толковать станем!
      Вокруг мешков Двалина валялось двое убитых им жуков. Гном тотчас же загорелся поотрубать им жвалы, чтобы потом сделать себе из них ожерелье.
      – Медвежатники ж так делают, – объяснил он Аргнисту. – И охотники за драксами тоже...
      Драксами гномы Северного Хьёрварда прозывали не шибко крупных крылатых дракончиков размером со свинью, обитавших в Отпорном Хребте и горах Ар-ан-Ашпаранга. Огнем они плеваться не умели, зато клыками и когтями орудовали на загляденье. Чешуя их – из-за целебных свойств – ценилась втрое дороже золота; колдуны и знахари, не скупясь, платили за языки этих созданий. Промысел этот считался почти погибельным – коли дракса увидишь, монетку брось. Гербом – тебе жить, а портретом его величества если, то драксу – гласило поверье охотников и означало, что половина схваток заканчивалась гибелью человека. Мало кто выдерживал больше года: коли с драксами управишься, так тебя гномы местные достанут. Они чужаков не любят. Драксы, мол, наша дичь, и все тут.
      Согнувшись над одним из жуков, Двалин уже замахнулся секирой, когда Аргнист внезапно бросился гному на спину, сбив с ног и повалив в снег. Над их головами что-то негромко прошелестело.
      Двалин голову поднял – отплевывается; глаза бешеные, рот перекошен, сейчас в драку кинется, да только весь запал его даром в землю ушел. Всего в десяти шагах, на дальнем конце поляны, глянь-кось, такой же стеноломов шар, весь синевато-стальной, панцирями бугрящийся. А на сосне, как раз в том месте, где Два-лина голова торчала, по коре пятно гари расползается и кислым воняет. Кто-то из жучар ядом плюнулся, верно, хотя раньше они на такое способны не были...
      Если бы не войсковой опыт Аргниста, не жить гному. Чуть-чуть, едва заметно шелохнулись сосновые ветки на краю полянки, но старому сотнику хватило. Когда походами в Фейн ходили, тамошние бароны лесных стрелков вдоль всех троп расставляли. Так что увидел, как в зарослях что шевельнулось, – падай на землю сразу, потом разберемся. Промедлишь – стрела в горле обеспечена.