Звездолет «Иосиф Сталин»

«Даже мишень не поставили, – внутренне улыбнулся он, – штатские… Куда палят?»

Глядя, как бесцельно броневик ворочает башней, поливая горизонт свинцовыми струями, он выпустил улыбку наружу.

– Не удивил, Владимир Иванович… В белый свет, как в копеечку они у тебя садят? Это многие могут… – пошутил маршал, так и не оторвав бинокля от глаз. – Эдак у нас первогодки палят. Глаза зажмурят – и палят!

Ученый не ответил.

– Сейчас к нему с гранатой подползти и все. Конец вашему чуду, Владимир Иванович, – поддел ученого маршал. – Без поддержки пехоты ему на поле боя не выстоять. Так?

– Нет. Не так, уважаемый Михаил Николаевич… Не так!

– Смотрите, – прошептал кто-то за спиной.

Маршал оглянулся и натолкнулся на хитрый профессорский взгляд.

– Смотрите! Смотрите! – подтвердил с усмешкой профессор. В голосе его сквозило обещание неожиданностей и приятных сюрпризов. – И представьте, что вокруг него собралась вражеская пехота, чтоб гранату кинуть… Окружает его, окружает…

Застывший броневичок в один миг окутался дымом, словно враг-невидимка добрался-таки до него и сунул гранату в мотор.

Только не дым это был и не пар… Облако отсюда выглядело зеленоватым. Оно расплывалось в воздухе, словно капля краски в воде и, прижимаясь к земле, текло вширь, поднимаясь выше колес.

– Что это? – уже догадываясь об ответе, спросил Тухачевский. Навидался он таких облаков, когда Антоновщину выводил в тамбовских лесах.

– Мотоброневагон «Ураган». Помните, восемь месяцев назад я на совещании у товарища Ворошилова обещал? Так вот он!

Газ растекался. Он оказался тяжелее воздуха и ник к земле, оплетая щупальцами кусты и травы. Кольцо вокруг броневика стремительно расширялось и отсюда казалось, что оно движется вширь быстрее, чем мог бы бежать человек.

Взревев мотором, газовый монстр развернулся и, словно катер, выставляющий дымовую завесу, прокатился несколько десятков метров вдоль горизонта, поливая полигон свинцовыми струями.

– Экипаж в противогазах?

– В том-то и штука, что нет, – весело ответил профессор. Ветер рвал волосы из-под шляпы. – В том-то и штука…

– Как это «нет»? – ахнул военный. – Как это «нет»?

Он спрыгнул с бруствера вниз, встал перед улыбающимся профессором и, перекрывая грохот пулеметов скомандовал:

– Немедленно прекратить! Кто вам дал право так людьми рисковать?

Он хотел сказать что-то еще, но сдержался, сообразив, что что-то не так.

Ученый с усмешкой поднял руку, останавливая поток грозных слов, и закончил начатую фразу.

– То-то и оно, что нет там никакого экипажа, Михаил Николаевич!

Тухачевский замолчал. Потом бросил взгляд на стальные стержни, что торчали над траншей за спиной профессора, и слегка кивнул, запоздало подумав, что ждать чего-то другого от Отдела Волнового Управления не стоило. Конечно, нет экипажа… Владимир Иванович, поняв, что маршал догадался и сам соглашаясь, качнул головой.

– Так точно, товарищ маршал. Он на дистанционном радиоуправлении.

Тухачевский не успел ответить. Ассистент профессора, наблюдавший за испытаниями в стереотрубу, негромко сказал.

– Профессор! Ветер меняется.

Словно не доверяя коллеге, профессор лизнул палец и поднял его над головой. Пару секунд стоял, рассчитывая что-то в уме, потом отдал короткую команду.

– Приготовить противогазы…

По траншее прошелестело короткое движение. Каждый, кто тут был, знал, что такое боевой газ. В два длинных шага профессор дошел до блиндажа и крикнул в полураскрытую дверь.

– «Смерч» выводи, «Смерч»!

В глубине траншеи залязгало, словно кто-то там перекидывал вверх-вниз пакетные переключатели коммутатора. Несколько секунд спустя за бруствером взвыл на форсаже мотор, и десятком метров левее траншеи навстречу облаку покатилась низкая танкетка, вместо орудия украшенная каким-то огромным, ступенчатым жерлом. Она в несколько секунд достигла облака, точнее облако наплыло на стальной корпус и в ту же секунду из трубы извергся фонтан пламени.

Вал огня упал на землю, танкетка круто и стремительно развернувшись, покатилась вдоль фронта зеленоватого тумана, обрабатывая его волнами огня. Не выдержав термической атаки, газовое облако втягивало ядовитые щупальца и таяло.

– А это что такое?

Смотреть в огонь сквозь оптику Тухачевский не мог и бинокль опустил.

– Телемотодрезина «Смерч». Дистанционно действующий подвижный огнемет для поддержки пехоты при штурме укрепленных районов, – отрапортовал профессор. – Особо эффективна при отражении газовых атак противника.

В голосе его слышалась гордость человека сделавшего то, что никто до него не делал.

Газ, укрощенный огнем, опустился на землю.

– Если б на Ипре у французов нашелся бы с десяток таких машин, то слова «иприт» в военном лексиконе возможно и не образовалось бы… Вот, пожалуй, и все… Мы закончили. Ничего другого не покажу. Давайте-ка в блиндаж, Михаил Николаевич.

Под ногами заскрипели деревянные ступени, они спустились под землю. Точнее под перекрытие из двух накатов бревен. Тут топилась печка, и следа не было холода и ветра. Над простым деревянным столом висела керосиновая лампа. Теплый, желтый свет на струганных досках, после холодной резкости утра создавал ощущение уюта. Гость зябко потер рука об руку.

– Что ж, Владимир Иванович. Удивил…

Он смахнул рукой со скамьи и уселся, снизу вверх глядя на профессора.

– Ну, что… Работу одобряю. Не зря народные денежки тратишь… Ты, помниться обещал еще и сухопутную торпеду. Успеешь к годовщине?

– Успеем, товарищ Тухачевский… Должны успеть. А Абрам Федорович?

– Что Абрам Федорович? – не понял Тухачевский.

– Он-то успел?

– Что успел?

– То, что обещал, – уклончиво ответил Бекаури.

– А что он обещал? – также шепотом поинтересовался Тухачевский, оглядываясь на дверь. Рука машинально сжала в кармане рукоять шашки, а точнее того, что в секретных документах проходило под названием «изделие 37 бис». – Он много чего обещал…

– Ну то, что обещал к годовщине…

Владимир Иванович наклонился к самому уху, чтоб ни один даже самый искусный шпион не смог услышать то, что ему знать не полагалось, и прошептал.

– Лучи Смерти…

Секунд десять Тухачевский оторопело рассматривал лицо ученого. Нужно было как-то реагировать на то, что вот так вот, в рядовом разговоре, кто-то сообщат тебе сведения, которые ты сам совершенно искренне считал, знают в стране не больше десятка человек и по своей сути считаются настолько секретными, что дальше некуда. С другой стороны и сам Владимир Иванович кладезь секретов. Одним больше – одним меньше…

– А откуда вы про них вообще знаете, Владимир Иванович? Вам что своих секретов не хватает, раз чужие собираете?

Владимир Иванович, явно смутившись, затряс перед собой указательным пальцем, словно злого духа отгонял.

– Нет, нет. Вы меня не так поняли. Я ведь не просто так… Я с целью развития социалистического соревнования…

Год 1927. Ноябрь

СССР. Москва

… Ноябрьскому Пленуму ЦК ВКП (б) предстояло решить много важных вопросов.

В первый день Сталин выступил там с речью об индустриализации и хлебной программе. Его противники, живущие за розовыми стеклами пенсне и не желающие понимать того, что происходит в мире, дали ему бой и сшибка получилась серьёзной. Бухарин, Томский и Рыков пытались переломить ситуацию, заученными в гимназии на уроках риторики движениями воздевали на трибуне руки, жалели крестьянство, пели осанну мелкобуржуазной стихии…

Он слушал их и презрительно улыбался. Дураки! Кто, интересно, их пожалеет и защитит, если придут интервенты? Крестьяне? Кулаки? Те их первыми на вилы…

Не понимают бывшие товарищи, что если ничего не делать, то так и будет. Так и будет! И спасение одно – стать сильнее. Надо не смотря на этот собачий лай ставить тяжелую промышленность, вооружаться готовиться к войне…

После заседания он пригласил к себе нескольких старых товарищей. Мысль, что уже несколько месяцев не давала ему покоя требовала проверки критикой.

В конце концов идея, захватившая его после разговора с Цандером могла бы стать идеальным решением… Если, конечно, товарищи поддержат и если найдутся средства на это… Мысль о деньгах отозвалась горьким сожалением.

«Деньги, деньги. Всегда деньги… – подумал Генеральный. – Революцию делали – без них никуда, а сделали – итого пуще нуждаемся…»

Они встретились, после того как рабочий день Пленума завершился.

Их было около полутора десятков, тех, кому он верил, кто мог повернуть это дело в ту или другую сторону и доверие которых было необходимо, чтоб двинуть дело дальше. Сталин прошелся перед окном, дожидаясь пока соратники рассядутся и сразу, без заходов начал, словно продолжал прерванный недавно разговор.

– Так вот товарищи! Я думаю, что никого из вас не надо убеждать, что друзей у СССР нет. Нет ни на Западе, ни на Востоке. Конечно, речь идет о правительствах, а не о народах. И мы волей-неволей должны рассчитывать только на свои силы. Сам факт существования государства рабочих и крестьян является для врагов поводом для нападения, а накатывающийся кризис без сомнения усугубит существующие противоречия, и они вполне могут обернуться еще одной мировой бойней. Только там будут драться не все против всех, а все против нас. Сама жизнь толкает нас к мысли готовиться к неизбежному! Наши теоретики…

Сталин выговорил это слово с презрением, словно выругался.

– Наши теоретики считают, что это не главное… Что же тогда главное, если не это? К счастью наши советские ученые не сидят, сложа руки, и у Красной Армии имеется кое-какое современное вооружение…

– Мало! – подал голос Тухачевский и тут же извинился. – Извините, товарищ Сталин. Есть, но мало…

Генеральный кивнул и продолжил.

– Раз уж товарищ Тухачевский высказался так резко, добавлю. Да. Мало. И к тому же оружие подобного типа есть и у наших врагов, что позволяет им надеяться на победу.

Сталин повернулся и пошел в обратную сторону.

– Тем не менее, сегодня у нас есть возможность обрести то, что чего пока нет у лакеев Мирового Империализма.

– Что это? О чем говоришь, Коба? – спросил Буденный.

Генеральный уселся.

– А вот сейчас нам товарищ Менжинский объяснит, что к чему.

Вячеслав Рудольфович вышел вперед и, привычно засунув большие пальцы под ремень, охватывавший гимнастерку, заговорил.

– Товарищи! В настоящее время советскими учёными считается возможным создание ракеты, способной не просто подняться над землей, но и самодостаточно существовать в заатмосферном пространстве довольно долгое время. Мы, как могли, проверили эту информацию. Западные ученые также подтверждают такую возможность…

Взмахнув рукой, словно рубанув шашкой, Семен Михайлович остановил товарища по партии.

– Погоди, погоди. Не части Вячеслав Рудольфович. Это-то нам зачем? Оружие – понятно. Броневики там, аэропланы. Шашки новые…. Ну а в небеса-то зачем? Бога за бороду ухватить хотим? Зачем все это? Пусть нам даже удастся забросить на 400 верст в небо кусок железа. На чем он там держаться будет, не знаю, ученым виднее. Ладно, пусть. Чем это может грозить нашим врагам? Оттуда до земли и из морской пушки недострелить!

Сталин улыбнулся.

– Ну не четыреста, а всего лишь на двести… А грозить будем шашками, Семен. Твоими знаменитыми кавалерийскими шашками… Только новой конструкции.

Товарищи засмеялись. Любовь Семена Михайловича к кавалерии была общеизвестна.

– Да я серьёзно, Коба, – обиделся Буденный.

– И я серьезно, Семен.

Глядя поверх голов, Сталин обратился сразу ко всем.

– Советские ученые уже изобрели такое оружие, которое может попросту предотвратить войну, доказав империалистам нашу силу! Это должно охладить горячие головы, как на Западе, так и на Востоке. Есть теперь у нас такая шашка, которой и сто верст не помеха!..

По комнате пролетел шум – скрипнули стулья, кто-то выдохнул. Генеральный знал, что тут сидели прагматики – люди двумя ногами стоящие на земле. Мысли их связывали с насущными задачами, стоящими перед страной – с коллективизацией, с индустриализацией, с борьбой с неграмотностью… Но эти же люди своими руками ломали, раздвигали рамки возможного выстраивая на земле то, чего тут еще никогда не было – первое государство Пролетарской диктатуры.

– Значит «шашка» у нас уже есть. Мы её над Землей подвесим и…

Буденный посмотрел на Сталина, предлагая тому продолжить. Тут могли быть варианты.

– И тогда мы сможем спокойно строить социализм в отдельно взятой стране… Если захотим.

Недосказанное поняли все. Ворошилов покряхтел, сильно потер затылок.

– Нда-а-а-а-а. А мы все «кавалерия, кавалерия»…

Сталин хмыкнул, словно соглашался со старым товарищем, но все-таки возразил.

– А ты её, Клим, тоже со счетов не сбрасывай… Новые Советские республики они ведь не только на Луне, а и на земле образовываться будут.

Бравый кавалерист поскреб подбородок, ничего не сказал. Молчание висело несколько секунд.

– Первыми в мире над Землей подняться…. – Протянул Молотов. – Это ж, сколько денег потребуется?

– Кто не желает кормить свою армию, будет кормить чужую, – напомнил Тухачевский.

– Коллективизация, индустриализация, борьба с неграмотностью… – продолжил Вячеслав Михайлович, словно и не слышал ничего. – Где деньги возьмем, Коба? Как я понимаю это все по-настоящему… Тут копеечной свечкой не обойдемся?

Сталин сидевший боком дернул щекой, из трубки полетели сухие искры. Утрируя грузинский акцент и так заметный в его речи, он ответил:

– Вай! Всэм дэньги нужны! Всэ приходят ко мнэ и говорят «Вот, Коба, хорошее дэло есть. Большая польза от него будэт Мировой Рэволюции! Дай нам нэмножко дэнег, пожалуйста…»

И тут же нормальным голосом, показывая, что шутки кончились, добавил.

– Кто бы пришел и сказал «На. На деньги Коба. Бери! Для хорошего дела ничего не жалко!..»

Возразить никто не решился. Прав был Генеральный. Страна из разрухи поднималась. Не то что рубль – каждая копейка на счету была. Сколько новостроек заложено! Сколько заводов и фабрик!

– Сам знаю, что деньги нужны, – тоном ниже сказал Сталин. – Вот и думайте, где их взять… Ведь если все получится – будем старый мир в кулаке держать. Для такого дела ничего не жалко.

Он повернулся к Молотову.

– Скажи Вячеслав, когда мы в подполье были откуда у нас деньги появлялись?

– Много откуда, – отозвался Вячеслав Михайлович, отлично знавший, откуда у подпольщиков могут появляться деньги. Банков было много, богатеев, что по глупости своей себе спокойное будущее себе купить хотели, казначейства… – Только как было, сейчас не получится. Мы теперь сами государство. Самих себя не экспроприируешь. А Запад нам не даст ни копейки без политических уступок… Налоги если только новые…

Голос прозвучал неожиданно.

– На тебе, Коба, деньги… Бери.

Тот, кто произнес эти слова, слава Богу, не стал копировать грузинского акцента. Сталин медленно повернул голову, отыскивая говорившего. Луначарский смотрел на него спокойно, без тени усмешки в глазах. Вряд ли это было шуткой. В такой момент шутить мог только дурак, а сюда дураку не забраться. Не так уж, конечно он близок был, чтоб так вот запросто Кобой назвать, но тут, наверное, что-то стояло за его словами…

– Есть у нас деньги, Иосиф Виссарионович. Точнее будут.

Сталину странно было смотреть на человека придумавшего что-то, чего ему самому не пришло в голову. И ведь наверняка какое-то очевидное решение нашел, раз так быстро сообразил.

– Продадим на Запад часть царских да церковных сокровищ. Для новой, пролетарской культуры этот золотой хлам не нужен. Придет время, все одно придется его плавить и на унитазы переливать, а капиталисты сейчас за золото, из которого они сделаны, дадут нам все, что нужно.

Нарком культуры усмехнулся.

– Мы на их деньги построим, что нужно, а потом с помощью того, что выстроим, вернем себе все, что раньше отдали… Только нужно будет сообщить через газеты, что у нас неурожай или наводнение где-нибудь. Тогда дадут. Еще и позлорадствуют, но нам не впервой.

…Двумя часами спустя товарищ Менжинский, нарком, руководитель одной из самых эффективных спецслужб мира, сидя у телефона, переводил формулировки пленума на сухой язык приказов.

– Да. Да. Конечно… Есть решение пленума Политбюро… Ну, разумеется секретное… Ты же представляешь о чем идет речь. Нет. Нет. Решение принято и наше дело выполнять его. Формулировка? Что значит «формулировка»? А, ты в этом смысле… Ну хорошо. Записывай… Работать придется в следующих направлениях. Первое – исследовать все потенциальные объекты по списку два на предмет наличия условий и использования в Проекте. Группы посылай небольшие по три-пять человек. Второе – обеспечить работу исследовательских республиканских лабораторий по списку три. Третье. Силами отдела идеологической работы ЦК создать условия для пропаганды в массах идей освоения космического пространства. Четвертое…

Год 1927. Ноябрь

САСШ. Нью-Йорк

… Уважаемый мистер Вандербильт!

Дополнительно хочу сообщить, что массированная космическая пропаганда, о которой я уже сообщал ранее, не уменьшается, а напротив, обретает новые аспекты. В Москве мной отмечены случаи оформления витрин центральных магазинов с использованием космической тематики. Также отмечу выход нового, массового издания книги Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». На экраны вновь выпущен фантастический фильм «Аэлита», а студия Межрабпромфильм объявила о начале съемок сразу двух научно-художественных фильмов «Полет к Луне» и «Космический рейс».

И самое главное! Вы были правы, мистер Вандербильт!

Действительно большевики активно ведут разработки в области лучевого оружия. Говоря по совести, мне становится не по себе, от того насколько они продвинулись в этой сфере. Мне удалось кое-что приобрести для Вас. Высылаю свою добычу по посольскому каналу.

Кроме того хочу обратить ваше внимание на отсутствие должного финансирования…

С уважением Ваш А. Гаммер.

Год 1928. Январь

СССР. Москва

… Хорошо в конце недели пройтись по вечерней Москве. Впереди выходной, люди кругом веселые. Где-то кино закончилось, идет молодежь, смеётся. Совсем рядом – каток. Там веселый визг, девушки стайками на коньках лед режут так, что хруст стоит. Цветные фонарики вдоль улицы. Воздух чистый, морозный, как живая вода из старинных сказок.

Народная власть вокруг! Власть Советская!

Таким вечером хорошо со своей девушкой пройтись. Из кино или так. Вместе со всеми.

Без девушки тоже неплохо. Вон впереди три пивных ларька. С ними рядом больше взрослых – рабочие отдыхают, да вон несколько внесезонных интеллигентских шляп. Не отстаёт прослойка от гегемона.

Федосей непроизвольно глотнул.

Взять кружку-другую «Венского», сдуть пену и не торопясь, прислушиваясь к разговорам вокруг, выхлебать их. Или присоединиться к какому-нибудь кружку спорщиков и поговорить о международном положении, о борьбе индийских и китайских товарищей с их кровавыми кликами… Душевно!

Только сегодня ни девушки, ни пиво Федосею не светили. Не один он прогулкой наслаждался – с начальником.

А с другой стороны и это не повод для грусти, кстати, не каждый день так вот выпадает с начальником пройтись.

Ради такого случая девушек можно и на завтра отложить. Тем более, действительно выходной надвигается.

Сперва Федосей шел на пол шага позади, но начальник движением головы поставил его рядом.

– Федосей Петрович, ты ведь до нас, вроде, в авиации служил?

Морозный парок окутал голову Болеслава Витольдовича.

– Служил…

Федосееву подноготную его начальник знал не хуже собственной. Ошибиться не мог. Ну, а если что и подзабудет и это не беда. На каждого из них своё дело есть. Серая такая папочка с завязками. Федосей её и сам недавно видел.

– Курить не начал?

Этого, понятно в досье нет, но они так на виду.

– Никак нет.

– Тогда слушай задачу. Завтра поедешь в Тверь. В распоряжение товарища Демьянова. Задачу тебе поставят на месте. Понятно?

Малюков молча кивнул, прощаясь с выходным, а заодно с девушками и с пивом.

– Смотри там. Покажи московскую школу…

Пользуясь временной расслабленностью начальника, Федосей спросил:

– А причем тут самолеты?

– Какие-то непонятности там у них в авиотряде. Больше не скажу – сам не знаю. Больше тебе Тверские товарищи скажут.

Год 1928. Январь

САСШ. Вашингтон

Президент принимал их не в Овальном кабинете, а в одной из гостиных Белого Дома. По принятому протоколу это означало неофициальность мероприятия. Вроде как встречу старых приятелей для разговора о чём-то не особенно серьёзном. Лучших условий мистер Вандербильт добиться для себя не смог. Мистер Куллидж сразу взял быка за рога.

– Да, мистер Вандербильт, ваша озабоченность понятна, и все же я думаю, что вы все же несколько преувеличиваете их возможности… Кто же сегодня боится большевиков? Они бедны и смешны…

Госсекретарь, уже знавший откуда тут дует ветер, быстро вставил:

– Вы слышали, что их покойный вождь предложил сделать с золотом?

– Он, кажется, хотел сделать из него… Э-э-э-э…

Мистер Вандербильт знал, что после своей окончательной победы большевики хотели отлить из благородного металла унитазы для общественных уборных, но оставаясь в рамках приличной беседы, не решался говорить об этом.

– Вот именно. Именно! – помог ему чиновник. – Меркурий! Меркурий, а не Марс! Надо торговать с ними, а не дразнить их… Их новая экономическая политика отчетливо показывает, куда они движутся. Дайте им время и коммунисты превратятся в обычных социал-демократов. Нам нужно не конфликтовать с ними, а покупать там концессии, экспортировать наши вещи и наш образ жизни. Нужно немного времени, чтоб их идеология, соприкоснувшись с реальной жизнью, приспособилась к ней. Поверьте, совсем скоро там все будет как и у всех. Ну, вспомните хотя бы Великую Французскую Революцию. Сколько было шуму, сколько голов полетело! И что?

Мистер Вандербильт отчетливо понимал, что от него ждут согласия, может быть даже извинений, что он так долго надоедал занятым и важным людям. Но они не на того напали!

– Боюсь, что вы ошибаетесь, – сказал миллионер. – И совершено напрасно недооцениваете их научного потенциала и ненависти к окружающему миру…

Госсекретарь выразительно пожал плечами.

– На счет сегодняшней ненависти я не спорю, – примирительно сказал Президент Куллидж. – В этом смысле от них можно ждать всего.

Он качнул бокалом с виски и кубики льда звякнули, коснувшись стекла.

– Есть в них какая-то сумасшедшинка… Я не удивлюсь, если они в рамках реализации своего утопического пятилетнего плана в припадке классовой ненависти они запланируют предпринять что-нибудь удивительное…

Он совершенно простецки щелкнул пальцами.

– Что-то воде поворота Гольфштрема, чтоб заморозить Западную Европу. С них станется. Но пусть об этом беспокоятся европейцы… Да и как большевики смогут это сделать?

– Их научный потенциал…

Госсекретарь не выдержал и снова вмешался.

– Помилуйте, мистер Вандербильт! Какой потенциал?

В его голосе помимо воли появились нотки взрослого, разговаривающего с упрямым ребенком.

– После того как самые умные, спасаясь от ужасов Гражданской войны, рассеялись по всему миру, превратившись в таксистов и швейцаров…

Теперь нотки взрослого прорезались в голосе миллионера.

– Вы в плену стереотипов, мистер Госсекретарь… Вы забываете, что с тех пор прошло больше 10 лет. И большевики, одержимые жаждой мировой власти не жалеют денег на науку и промышленность… У меня там есть свои информаторы и они говорят, что люди, думающие как и вы – неправы. Пока еще, слава Богу, не непоправимо неправы. У большевиков есть и ненависть к нам, и светлые головы, которые могут эту ненависть отлить во что-то вещественное.

– Да что они могут?

Он помимо воли вложил в ответ толику язвительности.

– Гольфштермом, как это не покажется вам странным, они пока не интересуются. По моим сведениям они ищут на нас управу в космосе.

Президент с Госсекретарем переглянулись.

– Как вы сказали, – наклонился к нему Госсекретарь.

– Они собираются подвесить над планетой нечто грандиозное и смертельно опасное… Вам должно быть понятно, что это означает господство в воздухе над территорией противника.

В памяти Куллиджа промелькнул полугодовой давности разговор с Британским Премьером. Тот тоже что-то говорил о космосе, но разведка не подтвердила ничего.

С минуту все молчали. Ответил ему Президент.

– Поверьте моему опыту, мистер Вандербильт, есть вещи возможные «в принципе», но невозможные именно сейчас и именно в этом месте. Если б вы сказали о гигантских дирижаблях, я мог бы в это поверить. Я знаю, что у нас ведутся работы в этом направлении. Или об огромных самолетах, воздушных авианосцах… Но то, что вы говорите пока не под силу ни им, ни нам. Нам! Величайшей и богатейшей нации мира. Чего уж говорить о нищей России?

Миллионер покачал головой. Президент уже не был президентом. Он превратился в «хромую утку». Последние месяцы своего президентства он не хотел неожиданностей для своей страны и для собственной репутации.

– Я был бы только рад, если б ваши слова оказались правдой. Но вы ошибаетесь. К сожалению.

Год 1928. Январь

СССР. Москва

… Задачу добраться до вершины Монблана перед спецгруппой ОГПУ никто не ставил. Все и так знали, что там находится.

Задача перед ними стояла совсем другая – осмотреться на местности. Товарищи из Французской секции Коминтерна уверили, что никакой конспирации не нужно, достаточно приличной одежды, чтоб не выделяться, и к удивлению руководителя группы товарища Бергера, французы оказались правы. Кругом было столько буржуев, что четверо прилично одетых чекистов затерялись в них совершено без проблем.

Со сдерживаемым пролетарским гневом посланцы Советской Страны поглядывали по сторонам, примечая переполненные людьми добротные рестораны, автомобили и фуникулеры. На двух товарищей, первый раз попавших за границу впечатление это произвело ошеломляющее. Они долго стояли около витрины шоколадной лавки, не решаясь войти вовнутрь, опасаясь не сдержаться.

– Вот живут, капиталисты проклятые, – наконец сумел отвернуться от витрины боец Евстухов. – Пролетарию хлебушка не досыта, а у него, у падлы, все стекло в шоколаде… Натуральный нэпман!

– Ничего. Поправим, – бодро отозвался товарищ Бергер. – Для того мы с вами, товарищи, сюда и прибыли. Придет время – восстановим пролетарскую справедливость!

Коротким движением он расправил усы.

– Задача наша простая – все ж не здешний Зимний брать. Нужно только осмотреться… Прикинуть что к чему… И пусть вам эта мишура глаза не застит.

Он повернул голову и все трое посмотрел вместе с ним на чистенькие улицы городка, на витрины магазинов, на упитанных людей, выходящих из вращающихся стеклянных дверей.

– А шоколад у них и, правда, хороший. Может быть даже и лучший на всем земном шаре. Только благородная горечь это все пот и слезы нашего брата – пролетария…

Он говорил, и глаза товарищей твердели в предчувствии классовых битв.

Год 1928. Февраль

СССР. Ленинград

…Набережная Мойки в феврале месяце не лучшее место для беседы – холодно, ветрено, дождливо, но если встретиться надо не привлекая чужого внимания, то трудно придумать что-нибудь лучше. Двое мужчин неторопливо шли вдоль ограждения, перебрасываясь короткими фразами и глядя на лед в проталинах.

Одеты по-простому, не нэпманы. Один в старомодном габардиновом пальто и дореволюционной еще шляпе с широкими полями – явный никчемный интеллигент «из бывших». Второй – в щегольской бекеше и простоватом черном полушубке и валенках с калошами. Это выглядел бы пролетарием если б не пенсне на носу.

Пряча лицо в воротник пальто, тот, что в бекеше сказал:

– У меня скверные новости…

– ОГПУ? – быстро спросил габардиновый интеллигент.

– Ну, не такие плохие, слава Богу… – блеснул стеклами пенсне его товарищ. – Мне кажется, пришло время посылать к нашему профессору Апполинария Петровича. Надо торопиться… По сведениям наших друзей из Соединенных Штатов, военные там начали работу в этом же направлении.

– Они так далеко продвинулись, что могут помешать нам?

– Похоже на то…

Переждав заряд снега, смешенного с дождем, «бывший» уточнил:

– Где? Детройт? Мичиган?

– Нет. Где-то во Флориде, в районе озера Окичоби.

Первый повернулся лицом к дому Пушкина, не позабыв кинуть взгляд вдоль набережной. Народ вокруг жил своей жизнью, решал свои проблемы, и никому дела не было до двух просто одетых мужчин.

– Будет обидно, если они опередят нас…

– Вы же знаете, князь, что дело не только в том, чтоб подняться над планетой. Есть вторая задача…

– Разумеется, – усмехнулась бекеша. – Разумеется, знаю. Потому я и настоял на нашей встрече.

Он остановился и облокотился на ограждение.

– Позавчера мне стало известно, что большевики сумели решить и её.

Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара и ухватил товарища за руку.

– Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее… – оглядываясь по сторонам, сказал князь. – Не ровен час меня за карманника примут…