Лондонцы

— И не ты одна, моя дорогая. Жизнь переменилась для всех, — рассудительно заметила Керри, складывая треугольником подгузник и аккуратно пеленая Розу. — Дэнни отплывает во Францию как боец британского экспедиционного корпуса. Тед никак не может решить, податься ему в добровольцы сейчас или дождаться призыва мужчин его возраста — а сама понимаешь, такое очень скоро случится. Папа вступил в ополчение, хотя я ума не приложу, какой от него прок. Он никогда не держал в руках ничего похожего на винтовку. Если ему придется столкнуться лицом к лицу с немцем, он сможет лишь швырнуть в него апельсин или яблоко.

Кейт стало стыдно за свое поведение: выходит, не ее одну тревожит будущее! Да как она посмела не подумать об этом!

— Я не знала о Дэнни, — виновато сказала она. — Уже известно, куда их направят во Франции?

— Нет, — звенящим голосом ответила Керри, готовая расплакаться, но стоически держащая себя в руках.

— Прости меня, пожалуйста, — вздохнула Кейт. — Не сердись, умоляю! Я не должна была вот так врываться к тебе со своими заботами. Мне просто не приходило в голову, что сейчас не только нам приходится несладко. Я переволновалась из-за того, что папа утром ушел на Боу-стрит и до сих пор не вернулся…

— Он, возможно, уже дома, — рассудительно сказала Керри, беря Розу на руки. — Готова побиться об заклад, что на Боу-стрит вытянулась длиннющая очередь, до самого Букингемского дворца. — Она хихикнула и сразу стала прежней Керри. — Если вдуматься, то и королю Георгу следовало бы зарегистрироваться как иностранцу. Ведь его матушка — немка, точно? Да и королевский дом называется Виндзором со времен последней войны, а раньше он именовался Саксен-Кобург-Гота. Ха-ха-ха! — покатилась со смеху она. — В жилах Георга больше немецкой крови, чем у чванливого австрийского маляра Гитлера!

— А Керри, может быть, и права, — спустя час сказал Карл, когда дочь поставила перед ним тарелку с картофельным пюре и сосисками. — Дело может принять любопытный оборот!

— Вряд ли король Георг станет регистрироваться как иностранец, даже если окажется, что он стопроцентный немец, — не унималась Кейт. — Что случилось на Боу-стрит? Почему тебя так долго там продержали? Они говорят, что хотят тебя интернировать?

Карл невозмутимо полил сосиски соусом.

— На Боу-стрит образовалась огромная очередь… Что же касается интернирования… — Сердце Кейт готово было выпрыгнуть из груди. — Так вот, интернируют иностранцев, опасных для государства. Их будут держать в лагере до окончания войны. — Он выдержал многозначительную паузу. — Те же из иностранцев, которых признают неопасными, останутся дома, но должны будут регулярно отмечаться в участке.

Кейт замерла в ожидании.

Карл невозмутимо воткнул в сосиску вилку и мягко улыбнулся.

— Я попал во вторую категорию.

Кейт с облегчением вздохнула и рухнула на стул.

— Слава Богу, папа! А я-то подумала, что тебя арестовали и даже не разрешили попрощаться со мной и взять вещи.

Карл решил не рассказывать дочери о том, что его дело будут время от времени пересматривать и в любой момент его могут интернировать. Вместо этого он отложил вилку и буднично поинтересовался:

— А ты не хочешь сосисок с пюре? Любопытно, куда отправят Дэнни? Керри тебе этого не сказала?

Первые месяцы войны казались кошмаром. Керри так ничего и не узнала о Дэнни, зато Кейт была уверена, что Тоби еще в Англии. Он писал:

«Милая Кейт! Нас послали в какую-то чертову дыру. Здесь дьявольская стужа, можно замерзнуть, вдобавок дует ураганный ветер. Прошлой ночью ветром сорвало с креплений два самолета. Нам постоянно приходится скалывать лед и счищать грязь с машин. В общем, дела обстоят паршиво».

Для Кейт было важно одно: Тоби жив и здоров.

В январе он сообщил ей, что скоро будет переведен в 54-ю эскадрилью в Хорнчерч, графство Эссекс. Это была его хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что недавно у деда случился сердечный приступ. Хотя домашний врач и полагал, что здоровье старика вне опасности, Тоби не рискнул бы сейчас оповещать его об их намерении пожениться, как они собирались сделать.

Кейт восприняла эту новость со смешанным чувством. После разговора с отцом она настроилась на встречу с мистером Харви. Но теперь знакомство откладывалось из-за его плохого самочувствия, и для волнений больше не было оснований. В конце концов, рассуждала она, со свадьбой можно повременить, ведь отца не интернируют, а значит, у него не будет повода тревожиться о дочери, оставшейся в одиночестве в измученном войной Лондоне.

Кейт было жаль Тоби, переживающего за дедушку, и самого мистера Харви, здоровье которого наверняка подорвало беспокойство за внука. В целом же она отнеслись к этому известию спокойно. Ей хватало и своих ежедневных забот, так что бессонницей из-за сердечного приступа Харви-старшего она страдать не стала.

С тех пор как ее отца столь поспешно освободили от обязанностей капитана местной крикетной команды, Кейт перестала здороваться с членами правления клуба, в том числе и со старыми знакомыми — мистером Ниббсом и свекром Керри, Дэниелом Коллинзом.

Сообразив наконец, что это их не задевает — они просто не замечают ее, Кейт была потрясена. Холодное безразличие этих людей оскорбило ее, хотя она сама решила прекратить с ними дружеские отношения. Неужели соседи и ее считают немецкой шпионкой? В это трудно было поверить, и Кейт отбросила нелепое предположение. Пересмотреть свою точку зрения ее вскоре вынудила Керри.

Солнечным февральским утром Кейт увидела ее, необычно бледную, на своем крыльце. Пряди курчавых волос выбивались из-под шерстяного платка. Тепло укутанная Роза спала за домом в детской коляске. Голос Керри звенел.

— Нужно поговорить!

— Что-нибудь с Дэнни? Проходи в дом!

Керри развязала узелок на подбородке и стянула платок.

— Нет, речь не о нем, хотя я до сих пор не знаю, где его там, во Франции, черти носят. Я хотела поговорить с тобой о другом, только не знаю, с чего начать…

Подруги прошли на кухню. Видя, что Керри чем-то расстроена, Кейт предложила:

— Я поставлю чайник. А Роза не простудится? Еще холодно, хотя солнце и припекает.

Керри потупилась и устало села за стол. Помолчав, она тяжело вздохнула и, глядя куда-то в угол, нехотя сказала:

— Она тепло одета, а где стоит коляска, там не дует.

Наступила томительная пауза. Кейт налила воды в чайник и поставила его на плиту.

— Если с Дэнни ничего не случилось, то какая же у тебя новость? Не очень плохая, надеюсь?

Бледное как мел лицо Керри так напряглось, что она стала похожа на тридцатилетнюю женщину.

— Мама, папа, бабушка и Кристина вчера устроили семейный совет, — с трудом выдавила она. — Мне велено передать тебе, чтобы ты к нам больше не приходила.

— К вам в дом? — переспросила Кейт, не понимая. Как это не приходить к ним в дом? Кейт считала его почти своим, она то и дело забегала к Керри, с тех пор как научилась ходить. — Что стряслось? Заболела бабушка? Или…

Керри тряхнула головой, и длинная прядь густых черных волос упала ей на глаза. Она откинула ее красной от постоянной стирки пеленок рукой и с болью в кошачьих глазах вымолвила:

— Бабушка здорова, слава Богу. Все из-за этой проклятой войны… Сама знаешь, как поступают немцы сейчас с поляками, чехами и другими людьми.

Голос у нее окончательно сел.

Кейт застыла возле плиты в тягостном ожидании. Что еще наговорит ей лучшая подруга?

Из неплотно закрытого крана в раковину капала вода.

— Кристина познакомилась со многими беженцами, — теребя платок в руках, продолжала Керри, так и не сняв застегнутое на все пуговицы темно-коричневое пальто. — Они рассказывают невероятные истории! Одна полька, подружка Кристины, поведала моим родителям, что в ее деревне гестаповцы согнали всех учителей в школу, подожгли ее и наблюдали, как дом горит вместе с людьми, а сами пили и хохотали, пока на месте пожара не остались угли. Маму стошнило, а папа сказал, что немцы — ненормальные извращенцы и он больше не станет с ними разговаривать до конца своих дней,

— И с моим отцом в том числе? — с трудом произнесла Кейт, проглотив подступивший ком.

— Да, — кивнула Кейт. — Разве твой отец не говорил тебе, что вчера они встретились на улице и мой папа высказал ему все, что думает?

— Нет, — покачала головой Кейт, чувствуя желание наклониться к раковине и сделать то, что сделала Мириам, услышав страшный рассказ беженки из Польши. Чайник на плите начал выпускать пар, но она этого не заметила. Она гадала, что еще скрывает от нее отец и кто следующий из соседей последует примеру Дженнингсов.

— А что думаешь обо всем ты, Керри? — взяв себя в руки, спросила Кейт. — Ты согласна с родителями, бабушкой и Кристиной? Мой папа, по-твоему, тоже ненормальный садист, способный жечь людей заживо?

Керри вздрогнула, словно бы Кейт ударила ее по лицу, и, вскочив со стула, срывающимся голосом воскликнула:

— Нет! Разумеется, нет! Мои родители и бабушка тоже так не думают. Но они не знают, как реагировать на происходящее. Неужели ты не понимаешь, что трудно дружить с немцами после всего, что очевидцы наговорили об их зверствах? С этим нельзя смириться, и ты, Кейт, не должна винить за это моих родных.

Чайник уже плевался струями пара, целые облака устремлялись к потолку кухни. Кейт повернулась спиной к Керри и, надев рукавицу, сшитую ею еще в начальной школе на уроках кройки и шитья, сняла, чайник с конфорки.

Керри тоже выпустила пар, и голос ее теперь звучал глухо и тихо.

— Твой отец двадцать лет живет с нами бок о бок, и, разумеется, никто не считает его нацистом или шпионом. Однако он немец! И люди не знают, как теперь им себя с ним вести.

— Я тоже наполовину немка, — заметила Кейт, заваривая чай. — И твоя семья наверняка не сможет с этим примириться.

— Оставь чайник в покое, Кейт, — едва слышно сказала Керри. — Пожалуй, я пойду…

Кейт кивнула: ей самой уже расхотелось пить чай — она с удовольствием выпила бы сейчас виски.

Керри вышла из дома, и Кейт увидела из окна, как она покатила коляску обратно, в дальний конец площади. Немного постояв в задумчивости, Кейт надела пальто ярко-вишневого цвета, обмотала горло шарфом, нахлобучила берет и выскочила из дома.

Ей пронзительно недоставало всего того, из чего складывался окружающий ее мир: дружелюбия соседей, которое она считала чем-то естественным, возможности погулять с Бонзо, обмена приветствиями при встречах с Ниббсом или Коллинзом. Все это теперь стремительно исчезало, уходило в небытие.

Оказавшись на вересковой пустоши, Кейт побрела через нее по диагонали, без какой-либо определенной цели, просто чтобы не оставаться на месте. Вот уже полгода Великобритания воевала с Германией, тысячи людей исчезли без вести, многие — навсегда, и рассудок подсказывал Кейт, что их с отцом личные проблемы ничтожны в сравнении со страданиями миллионов солдат и прочих граждан Европы. Но от этого шок и боль не ослабевали.

Во всем виновата Кристина! Если бы она не поселилась в доме Дженнингсов, все осталось бы как прежде.

Кейт пошла прямо по мерзлой траве. Наверняка и отца не исключили бы из крикетной команды, если бы Кристина не повлияла на членов правления. Они действовали заодно, как дикари, движимые врожденным чувством родства, перед лицом угрозы со стороны другого племени.

Она пересекла одну из дорожек, и под ногами жалобно заскрипел гравий. Отец прожил в Англии двадцать лет и считал ее своим домом, однако стоило начаться войне с Германией, как для соседей он стал чужаком, изгоем.

Она вновь ступила на прихваченную морозцем, жесткую траву и посмотрела на шпиль церкви Всех Святых, до которой оставалось всего пятьдесят ярдов. Да, отец стал здесь лишним. Неужели и ей предстоит такое? Неужели и она будет чувствовать себя чужой в окружении людей, которых знает с детства?

Кейт остановилась, засунула руки в карманы пальто и подставила лицо холодному ветру. Взгляд ее, устремленный на шпиль, сверкающий в лучах февральского солнца, стал бесстрастным и решительным. Что ж, если судьба уготовила ей такое испытание, она выдержит его с достоинством, так же как ее отец; она ничем его не опозорит. Она не станет ни перед кем заискивать и унижаться, даже перед Тоби.

Глава 8

Когда Кейт вернулась на площадь Магнолий, уже сгущались сумерки. Переходя дорогу, она заметила две маленькие фигуры, бредущие со стороны парка, и остановилась как вкопанная.

В руке у мальчика был старенький чемодан, обвязанный веревкой, его гетры сползли до щиколоток и сморщились. За его руку держалась девочка лет трех-четырех в кое-как застегнутом пальто. На шее у нее болтался противогаз. Неровная челка закрывала ей глаза, и было странно, что она видит, куда идет.

— Пошли, довольно хныкать! Мы почти дома! — усталым голосом сказал мальчик. Кейт вздрогнула, узнав его, и сорвалась с места.

— Билли! Что случилось? Как вы здесь очутились? Вас ведь отвезли в Корнуолл!

Мальчик споткнулся, ноги девочки разъехались, и она села на дорогу. Подбежав к ней, Кейт подняла ее с мостовой и не без усилия взяла на руки. Измученная и бледная, Берил расплакалась, уткнувшись лицом ей в плечо.

— Кто вас сюда привез? Где ваши сопровождающие?

Билли вытер нос рукавом.

— С нами никого нет, мы убежали. В деревне было ужасно. Нас заставляли спать с вонючими животными в хлеву и скверно кормили. Берил все время плакала и дрожала от страха…

— Боже правый! — Кейт достаточно было взглянуть в его запавшие глаза, чтобы понять, что мальчик не врет, а говорит ужасную правду. Билли продолжал рассказывать о своих мытарствах, словно пытаясь оправдаться за их с сестрой побег:

— Женщина, к которой нас поселили, была нам вовсе не рада. Она все время твердила, что ее вынудили нас принять. Она не впускала нас в дом, потому что мы там все пачкали, а, если Берил начинала хныкать от голода, она ее колотила.

— Она била Берил? — ахнула Кейт. — Хозяйка, к которой вас отправили, избивала девочку за то, что она плачет от голода?

— Она не давала нам зажечь в сарае лампу, — добавил Билли. — А когда Берил со страху описалась, она ее снова поколотила. — Он громко шмыгнул носом.

Кейт охватила неописуемая ярость. Она крепче прижала к себе девочку, а свободной рукой решительно схватила Билли. В этот момент она готова были убить их мучительницу.

— Пошли! Нужно поскорее добраться до вашего дома! Там вы поедите и согреетесь.

Сумерки на площади быстро сгущались. Билли с трудом тащил чемодан, то и дело стукавший его по ногам. Берил намертво обхватила замерзшими ручонками шею Кейт. Они прошли мимо окон дома мисс Годфри, затянутых шторами, миновали дом Кейт, потом жилище мистера Ниббса, затем калитку мисс Хеллиуэлл, увитую ветками шиповника.

Когда же они наконец завернули в палисадник Мейвис и Билли взглянул на затянутые наглухо занавесками окна родного дома, из его глотки вырвался звук, напоминающий рыдания. Кейт не пришлось стучаться в дверь: мальчишка отпустил ее руку и, повернув ручку, едва не ввалился в прихожую, крича:

— Мама! Мама! Мы с Берил здесь и больше никогда отсюда не уйдем!

— Оки пешком добрались от дома, в котором их поселили, до Труро, потом на попутном грузовике доехали до Саутгемптона, — спустя час сказала мисс Годфри.

Они с Кейт пили чай на кухоньке Ломэксов, стены дома которых то и дело сотрясались от криков и воплей. Мейвис то бурно выражала восторг по поводу возвращения детишек, то визжата и плакала от ужаса, потрясенная их печальной сагой. Она проклинала домохозяйку, издевавшуюся над се чадами, и грозилась отправить эту мерзавку до срока в могилу. На шум сбежались все соседи.

— Я решила, что здесь немцы, — говорила мисс Хеллиуэлл, держась за трепещущее сердце. — Уходя, я велела Эстер притвориться мертвой. Надеюсь, даже немцы не станут насиловать мертвую женщину…

Альберт Дженнингс от удивления раскрыл рот. Он даже позабыл о намерении выкрасть у Теда мотоцикл с коляской, дабы добраться на нем до Корнуолла и свершить страшную месть за внуков, настолько потрясло его опасение престарелых сестер оказаться обесчещенными гуннами.

— Не берусь сказать наверняка, мисс Хеллиуэлл, — наконец чистосердечно сказал он, — но, по-моему, сразу после высадки у немцев хватит и других забот. Но даже если они и начнут с того, чего вы так опасаетесь, вряд ли вы с Эстер станете их первыми жертвами.

— Так что же произошло потом, когда дети попали в Саутгемптон? — спросила Кейт, чувствуя, что разговор принимает двусмысленный характер, и желая перевести его в более спокойное русло. Когда Билли красочно рассказывал о перипетиях, она укладывала Берил спать и осталась в неведении о деталях побега длиной в двести пятьдесят миль.

— Поймать попутную машину им не удалось, и ночь они провели на улице. Утром их заметил морской офицер, ехавший в отпуск из Саутгемптона в Ричмонд. Он сжалился над детьми и подвез их на своей машине.

— Убью мерзавку, если доберусь до нее! — простонала Мириам, войдя в кухню в поисках бодрящей чашки чая. — Будь Тед дома, ей настал бы конец. Он уже мчался бы к Корнуоллу, а найдя негодницу, отделал бы ее так, что она не смогла бы открыть дверь своего проклятого хлева, не то что морозить там зимой детей!

— А что с ними произошло в Ричмонде? — спросил Ниббс. С началом боевых действий он добровольно вступил в отряд гражданской обороны, где ему выдали стальной шлем, сейчас надежно закрепленный ремешком под его подбородком. Он придавал Ниббсу вид человека, облеченного властью.

— Они без билетов добрались на метро до набережной Виктории, на выходе сумели проскользнуть под барьером, а затем попытались сесть на электричку, чтобы зайцами доехать до Блэкхита. Но кондуктор вышвырнул их из поезда, прежде чем он тронулся с вокзала Чаринг-Кросс, — с негодованием сказала мисс Годфри, возмущенная жестокостью кондуктора. — Так что остаток пути они прошли пешком.

— Они шли от Чаринг-Кросс? — изумленно спросила Кейт. Мисс Годфри хмуро кивнула.

— Я немедленно напишу письмо председателю эвакуационного комитета Труро и сообщу ему о безобразных условиях, в которых жили Билли и Берил. К этой женщине нельзя поселять детей, ее место — за решеткой.

— За решеткой! — взвизгнула Мейвис, влетевшая в переполненную людьми кухню, чтобы взять платок и пальто. — Нет, тюрьмой ей не отделаться! — Она сорвала пальто с крючка на кухонной двери. — Папа берет у Теда мотоцикл с коляской, и мы с ним сейчас же едем к этой негодяйке! Прямо ночью! — Она продела руки в рукава. — Какое право она имеет так обращаться с моими детьми?! Да как она посмела заставить маленького ребенка спать в вонючем хлеву?!

Трясущимися от негодования руками она схватила с кухонного стола платок и накинула его на вытравленные перекисью волосы, уложенные как у королевы Виктории.

— Вставай, папа! С Берил и Билли останется мама. Поехали! — Не дожидаясь ответа, она выбежала в коридор.

— Не завидую я ей, — проронил Ниббс, скрючившись между раковиной и плитой.

Альберт, облаченный в мундир бойца гражданской обороны, решительно последовал за дочерью.

— Кому именно? — спросила мисс Хеллиуэлл, ошеломленная накалом страстей.

— Этой проклятой бабе из Корнуолла, — мрачно проронил Ниббс. — Лучше бы ей столкнуться с Гитлером и всей его армией, чем с Мейвис в ее нынешнем расположении духа.

Выйдя с мисс Годфри из дома Ломэксов, Кейт подумала, что зря переживала из-за отчужденности соседей. То, как они встали горой на защиту обиженных ребят, их общее, включая Кейт, негодование по поводу недостойного обращения с детьми в эвакуации убедило ее, что она, как и прежде, является частицей местного общества, крепко связанного множеством нитей.

Спустя два дня все оживленно обсуждали происшествие в Корнуолле, неизменно приходя к выводу, что горе-опекунша детей Ломэксов легко отделалась.

— Альберт рассказал Дэниелу, что Мейвис вцепилась ей в волосы и потащила к хлеву, — с удовольствием сообщила Хетти. — Она собиралась запереть ее там и выбросить ключи.

— И что же случилось потом? — сделала большие глаза мисс Хеллиуэлл, прикидывая, выдержит ли больное сердце ее сестры рассказ о новых приключениях злополучных Ломэксов.

— Какой-то болван сосед вызвал полицию, — поправив черную шляпку, разочарованно сказала Хетти. — Мейвис уже дома и клянется, что никогда в жизни больше никуда детей не отпустит. Но похоже, что Лондон еще не раз будут бомбить. Дэниел говорит, что Гитлер просто дал нам передышку: он надеется, что, когда оккупирует Францию, мы с перепугу пойдем ему на уступки. Не бывать этому никогда!

— Гитлеру не удастся занять всю Францию! — горячо поддержала ее мисс Хеллиуэлл. — Дэнни, Тед и Джек Робсон этого не допустят! Они не посрамят британский флаг!

— У Мейвис голова идет кругом из-за этого дурацкого нормирования продуктов, — пожаловалась Мириам мисс Годфри. — Кто мог ожидать, что Билли и Берил вернутся в Лондон? Мою дочь не назовешь прирожденной хозяйкой — она не успевает со всем управиться и не умеет экономить.

Мисс Годфри что-то сочувственно пробормотала и перевесила корзинку с покупками на другую руку. Нерадивость Мейвис не стала для нее новостью, об этом знала вся площадь.

— Хитрюга Ниббс и теперь не упустил шанса погреть руки, — с горечью продолжала Мириам. — Он уже не зеленщик, а бакалейщик! Этот пройдоха раньше других пронюхал о планах властей и скупил впрок чай и сахар. Сейчас у него неплохой запас дефицитных товаров, и к нему прикрепили всех жителей нашего квартала.

— По-моему, он поступил вполне разумно, — подняла брови мисс Годфри. — Нужно держать нос по ветру.

— Если бы он ограничился овощами и фруктами, я бы не возмущалась! — возразила Мириам. — Ну какой из него бакалейщик? Сколько я его помню, он всю жизнь был зеленщиком! Но мистеру Ниббсу всегда мало! Он не только втихомолку прибрал к рукам торговлю нормированными продуктами, но и заполучил дополнительных покупателей своих овощей и фруктов. Кому охота тащиться на базар, если все можно купить в лавке?

Мисс Годфри незаметно прикрыла корзинку так, чтобы не было видно лежащих в ней яблок, которые она приобрела вместе с чаем, сахаром и маргарином у Ниббса, и сказала:

— Уверена, что ваши постоянные клиенты к нему не переметнутся! — Она не покривила душой, поскольку всегда брала продукты только в лавке и никогда — на рынке.

Мириам ее заверения совершенно не убедили, и бывшая директриса решила перевести разговор в нейтральное русло.

— Лично я не волнуюсь из-за бакалеи. А вот мясо — другое дело! Мне не хотелось бы зависеть от одного мясника, я привыкла покупать тот товар, который мне нравится, и заглядывать в разные магазинчики.

Мириам неопределенно хмыкнула, пожав плечами.

— А теперь еще и чулки! — бушевала Керри. — Ну как без них появиться в приличном месте? Шелковые чулки вообще исчезли с прилавков! Неслыханное безобразие!

Кейт молча слушала подругу, укачивая на руках Розу. Возразить ей было нечего. С тех пор как началась война, из продажи начали исчезать все новые и новые товары, что, конечно же, вселяло в лондонцев тревогу. Но если дефицит пищевых продуктов и бензина не слишком огорчал девушек, то отсутствие в магазинах шелковых чулок стало едва ли не катастрофой.

— Можно перейти на хлопчатобумажные, — не совсем уверенно сказала Кейт.

— Что? — Керри посмотрела на нее как на умалишенную. — И на кого мы станем похожи в нитяных чулках? На пятидесятилетних женщин? Пусть я замужем и у меня есть дочь, но, когда я выхожу в город, я хочу выглядеть как Бетти Грейбл, а не как моя мать, свекровь или мисс Хеллиуэлл.

Кейт невольно улыбнулась: с квадратным подбородком и густыми темными волосами Керри никак не походила на Бетти Грейбл. Она больше была похожа на Кэтрин Хепберн.

— На Бетти Грейбл пусть будет похожа Мейвис, — сказала Кейт, беря Розу поудобнее. — А не последовать ли нам совету, опубликованному в прошлом номере «Пикчер пост»? Начнем намазывать ноги тональным кремом и поверх него рисовать стрелку. Будет похоже на чулки.

Керри сделала большие глаза.

— Там действительно так написано?

— Да, — кивнула Кейт. — В заметке говорится, что существует специальная пудра для ног и особые карандаши. Но мы вполне сможем обойтись и обыкновенным тональным кремом, а стрелку проведем карандашом для бровей.

Керри потянулась за сумочкой.

112

— Гениальная идея! — Она попыталась откопать свою косметичку.

— Или бредовая, — усмехнулась Кейт, кладя девочку на кровать. — Нашла тональный крем и карандаш? Давай я нарисую тебе стрелки, а потом ты — мне. Думаешь, нам удастся ввести кого-нибудь в заблуждение?

— Вот будет потеха, если Мейвис проглотит наживку! — рассмеялась Керри, задирая подол юбки выше колен. — За пару шелковых чулок она душу дьяволу продаст!

В апреле ситуация на фронтах Европы ухудшилась, и Мейвис стало не до шелковых чулок. Гитлеровская армия вторглась в Данию и Норвегию. Дания пала быстро; Норвегия сражалась, вопреки приказу Квислинга, симпатизирующего нацистам и объявившего себя главой норвежского правительства, прекратить сопротивление. Англия и Франция поспешили на помощь отважным норвежским патриотам.

— Остается надеяться на поражение немцев, — сказал Кейт Чарли Робсон, когда они с Куини переходили площадь, направляясь на пустошь. — Если Гитлер оккупирует Норвегию, он получит возможность использовать ее военные базы и порты для нападения с моря на Англию.

Кейт оторопела: такой эрудиции от человека, способного выражаться членораздельно, лишь когда речь шла о собачьих бегах и лошадях, она не ожидала.

— Я за это ручаюсь, — добавил он, заметив ее замешательство. — Это мне сказала Гарриетта.

В ноябре ситуация в Норвегии ухудшилась настолько, что войска Великобритании и Франции были вынуждены отступить со своих позиций на этом фронте. Сопротивление норвежцев было сломлено, и Гитлер устремил свой алчный взор на страны Западной Европы.

Первой это сообщение по радио услышала Мейвис. Выступление Реджинальда Кинга и его оркестра внезапно прервалось, и голос диктора произнес:

— Мы вынуждены прервать эту музыкальную программу, чтобы…

Спустя несколько секунд Мейвис раскрыла окно и заорала так, что ее услышали все соседи, находившиеся как на улице, так и у себя дома:

— Этот паразит Гитлер только что вошел во Францию!

— И не только во Францию, но и в Бельгию и Голландию, — несколько позже сообщил Карл дочери. Вид у него был мрачный. — Что же будет дальше? Неужели еще хуже? Что нас ждет?

Он узнал это уже на следующее утро, когда было объявлено, что всех мужчин — немцев или же австрийцев в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет — в обязательном порядке интернируют, без каких-либо исключений.

— Тебя это не должно касаться! — в отчаянии кричала Кейт, пока Карл выдвигал один за другим ящики комода, доставая из них свое нижнее белье, пуловеры, ремни и подтяжки. — Мама была подданной Великобритании, она коренная лондонка! И ты прожил в Лондоне более половины жизни!

— Внизу меня ждет полицейский, — срывающимся голосом ответил отец, укладывая в чемодан кальсоны и носки. — Сейчас по всей Европе людям приходится разлучаться, Кейт. Мне еще повезло, что я не попаду в немецкий концентрационный лагерь, какой-нибудь Дахау или Бухенвальд, и не буду воевать в Бельгии, Голландии или Франции.

Устыдившись своей истерики, Кейт села на кровать. Ей было страшно подумать, как долго они не увидятся с отцом.

Поверх одежды Карл положил в чемодан книгу, которую дал ему почитать Тоби, — новый роман Джона Стейнбека «Гроздья гнева».

— Полагаю, нам разрешат переписываться. А может быть, тебе удастся посылать мне книги.

— Да, конечно, — сказала она, с трудом сдерживая слезы. — А куда вас отвезут? Нам разрешат свидания?

Карл закрыл чемодан.

— Не знаю, куда-нибудь подальше от Лондона.

При этих словах слезы покатились по щекам Кейт. Она сцепила пальцы и, почувствовав себя совсем маленькой, воскликнула:

— Я буду скучать, папа! Я люблю тебя!

Карл нежно взял ее за руки.

— И я люблю тебя, дорогая!

Они обнялись.

— Все обойдется, вот увидишь. Впереди нас ожидают трудные испытания. В ближайшее время война достигнет решающей точки, но победят союзники. Торжество зла не вечно. Гитлера остановят прежде, чем он попытается напасть на Англию. Еще несколько месяцев — и жизнь нормализуется.

Стараясь не смотреть ему в глаза, Кейт припала щекой к груди отца. Она знала, что он лжет, потому что хочет ее успокоить. На самом деле жизнь никогда не будет такой, как прежде, чьей бы победой ни закончились сражения на фронтах Европы.

— Мистер Фойт, вы готовы? — послышался снизу незнакомый голос. — Нам пора ехать.

— До свидания, дорогая! — Карл нежно поцеловал Кейт в лоб. — Храни тебя Господь.

Он неохотно отстранился и поднял чемодан с пола.

— Я спущусь вместе с тобой, — осевшим голосом сказала она.

Отец кивнул, не в силах произнести ни слова, и молча пошел к ожидавшему полицейскому. Входная дверь была открыта, Карл не стал ее запирать, догадавшись, что его ждет, как только услышал характерный настойчивый стук. Когда он и его сопровождающий вышли за порог, Кейт, последовавшая за ними, увидела возле дома мисс Годфри толпу.

Среди любопытных была и Кристина. Ее точеное лицо оставалось бесстрастным, но большие темные глаза выдавали злорадство, обуявшее еврейку-беженку при виде немца, которого полицейский уводил из его дома. Рядом с девушкой стояли смущенный Альберт и безучастная Мириам. В этот теплый день она была в цветастом хлопчатобумажном комбинезоне. Скрестив на пышной груди полные руки, она всем своим видом демонстрировала, что не сомневается в законности решения властей. Ведь вряд ли за Карлом Фойтом явился бы представитель закона, если бы у полиции не было доказательств, что он замаскированный нацист.

Ее враждебная поза вызвала у Кейт недоумение и обиду. Столько лет они были добрыми друзьями и соседями!

Вдруг из толпы кто-то крикнул: