Там, где бродили львы

В декрете под номером 4 об охране природы, изданном в 1975 году, сказано, что если некое животное создает угрозу жизни человека, его семье, работникам, стаду либо ферме домашней птицы, оно подлежит уничтожению. Скороспелый и чрезмерно обобщенный указ, естественно, не принимал во внимание береговых львов — этот уникальный продукт приспособления царя зверей к суровым условиям побережья Намиба. Для чиновников лев всегда и останется просто львом, живет ли он на берегу океана или в каком-либо другом районе Намибии. Два береговых льва, уникальные представители своего вида, годами приспосабливавшиеся к жизни в одном из наименее гостеприимных уголков планеты, ныне мертвы. Пройдут многие годы, прежде чем такой же эксперимент природы сможет повториться — если повторение подобного уникального события вообще возможно.

Первые два отпрыска береговых львов были недавно обездвижены в противоположных друг другу концах парка, перевезены и выпущены вместе. Пройдет время, и мы узнаем, остались ли они на бывшей территории своих родителей.

Печальная история береговых львов иллюстрирует непродуманность законов, издаваемых людьми в отношении дикой природы. Снова, как мы видели это повсюду в Южной Африке, вся сложность проблемы — в росте народонаселения и в широком распространении скотоводства. Нашествие скота все основательнее ставит под удар крупных хищников, оказавшихся по той или иной причине за пределами так называемых охранных земель. Остается лишь с тревогой размышлять, какие плоды могут принести нам будущие изменения в политической ситуации, особенно — в Южной Африке.

После двухдневного пребывания на берегу Скелетов мы на рассвете оставили волны Атлантического океана и, покинув страну высоких дюн и неприветливых скал, двинулись внутрь материка — сначала на восток, а затем на юг, в знаменитый своей суровой красотой амфитеатр песчаниковых возвышенностей, известных как Твайфелфонтейн.

Машину подбрасывало на неровной дороге, и постоянное раскачивание автомобиля, в котором дребезжала каждая деталь, не способствовало хорошему настроению. На полпути до Твайфелфонтейна, когда мы пересекали безводный скалистый хребет, безмолвным стражем стоявший на пути к океану, машина совсем закапризничала. Я остановился и при осмотре обнаружил, что карбюратор плохо закреплен и бензонасос протекает. На протяжении полутора часов мы прочищали воздушный насос и карбюратор, а затем заменили бензонасос. Потом пришлось остановиться в городке Хориксас, чтобы залить баки горючим, и из-за всех этих задержек мы прибыли в Твайфелфонтейн лишь в пять часов вечера, проехав за все это время не более 250 километров.

Твайфелфонтейн — это старый бушменский поселок, лежащий в восточной части обширного и почти не населенного района Намибии под названием Дамараленд. Место это широко известно благодаря замечательным изображениям, в давние времена высеченным на скалах бушменами. Среди этих произведений первобытного искусства особенно славится так называемая «плита льва», которую я мечтал увидеть много лет.

В тот же вечер мы разыскали гида, принадлежащего к группе из пяти человек, нанятых Управлением охраны природы в качестве надзирателей. В их задачу входила охрана наскальных изображений от вандализма, возможность которого в наши дни всегда реальна. Мы направились к отрогам хребта, порода которого отсвечивала оттенком старой бронзы, и вскоре вышли к двум непересыхающим водоемам, благодаря которым издревле только и была возможна жизнь в этих местах. Один из них напоминал глубокий колодец, а второй представлял собой небольшое озерцо, вода в которое сочилась из трещины в скале. Несмотря на свою малую величину, эти два родника являли собой жизненный центр обширного сектора пустыни, поддерживая существование слонов, носорогов и жирафов, удивительным образом приспособившихся к существованию в этой засушливой местности.

Затем гид повел нас к скальным стенкам, видневшимся на полпути к основному хребту. Мы вступили на выровненную ветрами платформу из красноватого песчаника, которую считают местом ритуальных церемоний древних бушменов. Здесь мы увидели небольшие пирамидки, сложенные из камней еще в те незапамятные времена. Вероятно, только те, кто создавал эти сооружения, смогли бы объяснить их мистический смысл. Неподалеку от этой первобытной театральной сцены нам показали и первое наскальное изображение. Это был пляшущий куду, окруженный всевозможными символическими знаками. Как и во всех произведениях искусства древних бушменов, изображения сохранили в себе частицу души художника. Выбитое на скале животное выглядело необыкновенно динамично.

Мы с интересом разглядывали одну фреску за другой и тщательно фотографировали их. Наконец мы подошли к входу в пещеру, где в свое время обитало местное племя бушменов. Она была просторной и хорошо проветриваемой и предоставляла своим обитателям надежную защиту от дождя и ветра. Немногочисленные естественные отверстия в стенах были заложены каменными плитами, чтобы воспрепятствовать сквознякам. Здесь, как и при виде изображений, создавалось ощущение незримого присутствия самих хозяев пещеры. Словно вы видели перед собой весь клан, удобно расположившийся здесь после трудного дня. Кто-то машинально чертит пальцем по скале, точно так же, как это делает современный человек, когда, задумавшись, рисует на листе бумаги случайные узоры.

Солнце уже склонялось к горизонту, опустившись между двух почти одинаковых вершин далекого хребта, и в его пламенеющих лучах мы увидели наконец знаменитую львиную плиту. Мое сердце дрогнуло от восторга: фреска запечатлела две главные и наиболее совершенные составные части первобытной природы Южной Африки: коренных обитателей этой земли, бушменов, и их конкурента и кормильца — льва. Ведь, как я уже упоминал, бушмены нередко грабили львов, забирая у них часть добычи — практика, сохраняющаяся еще и сегодня в некоторых удаленных районах Африки. Бушмены не отбирали у львов все до крошки, но в благодарность за подарок оставляли им изрядную часть мяса.

Плита льва была обращена прямо к заходящему солнцу. Изображение льва окружали со всех сторон рисунки, запечатлевшие других обитателей пустыни. Здесь были и орикс, и носорог, и жираф. Но над всем доминировал лев. Художник точно схватил эту тяжелую, круглую голову и пышную гриву матерого самца. Но, интересно, на месте ступней были выбиты — очевидно, с символическим значением — точные изображения отпечатков лап зверя. Длинный хвост был подчеркнуто стилизован, что также, вероятно, имело свой тайный смысл для мастера. Хвост у основания слегка изгибался, а его конец поднимался вертикально вверх — точно как у зверя в момент охоты на дичь. И что особенно замечательно, самый кончик хвоста увенчивало глубоко выбитое изображение львиного следа.

Мне страшно не хотелось уходить от этих фресок. Они, бесспорно, олицетворяли собой саму суть и глубинное значение нетронутой природы. Все здесь казалось воплощением первобытной мудрости: бушмен и лев успешно шли вместе своим трудным путем, пока сюда не вторглись белые люди, оставляющие после себя пустоту и разграбленную природу.

Впечатляющими были и другие изображения, разбросанные там и тут по всей поверхности скалы. На одной из плит, обращенных внутрь пещеры, главное место занимал рисунок слона-самца, а многочисленные изображения носорогов занимали, как правило, грани скалы, укрытые от нескромного взгляда. Упомяну еще об одной сцене охоты, которая выглядела почти как карикатура, так что я не смог сдержать смех: безоружный человек пытается руками удержать страуса. Когда я рассматривал эту фреску, освещение приобрело еще более золотистый оттенок, и мне померещилось, что я услышал сдержанный смешок из глубины скал.

Многие животные были, подобно льву, изображены с отпечатками их следов вместо ступней. Тут были и крупные раздвоенные копыта канны, след которой напоминает коровий; и полулунные следы жирафа, и более изящные, чем у канны, отпечатки ног орикса, и совсем миниатюрные — спрингбока. И, наконец, прямо поверх сцен первобытного буша был выгравирован след самого бушмена, а во многих других местах я увидел контуры человеческой руки.

Более поздним временам принадлежали изображения тех животных, что составляли богатство поработителей бушменов — коров белого человека, увенчанных длинными изгибающимися рогами. Но один из самых замечательных рисунков запечатлел фигурку тюленя, изогнутую в виде восьмерки. Теперь стало ясно, что бушмены племени сан предпринимали рискованные походы через бескрайние просторы пустыни, преодолевая расстояние порядка ста пятидесяти километров до побережья Атлантики и, возвратившись домой, запечатляли на камне то, что им довелось увидеть во время странствий.

Эту ночь мы провели, улегшись около нашего автомобиля, в виду холмов Твайфелфонтейн, где еще жил дух древних бушменов. На рассвете мы с сожалением оставили эти места, взяв курс на юг, по направлению к городу Виндхук. В этом приятном немецко-англо-датском городе мы провели больше времени, чем рассчитывали: надо было закупить запасные части к машине да и саму ее привести в порядок, поскольку она сильно пострадала за время путешествия. Следующая остановка ожидала нас на юге пустыни Калахари, в национальном парке Калахари-Хемсбок, расположенном на севере Капской провинции ЮАР, на расстоянии пятисот километров к югу.

Глава четвертая. КАЛАХАРИ — ЦАРСТВО ПУСТЫННЫХ ЛЬВОВ

Не есть ли лев зеркало человека? Что

общего у нас со львом? Пытаясь покорить

льва, мы стараемся превзойти то, что

является наилучшим для льва —

господствовать над своим миром. Теперь

мы должны понять, чему прошлое учит

будущее: если знаешь, как управлять

миром — знаешь, как управлять собой.

Рендел Итон

Съехав с шоссе, ведущего на юг, мы повернули на восток и через необъятные пространства фермерских земель направились в сторону национального парка Калахари-Хемсбок. Неприятно поражало обилие трупов, лежащих прямо на гравийном, полотне дороги. В большинстве своем это были большеухие лисицы. Трупы попадались с такой регулярностью, что сначала их можно было принять за спящих животных. Лишь подъезжая ближе, вы видели зловещие красные раны, раскроенные черепа и порванные животы, и тогда становилось понятно, как погибли эти несчастные. Ночью такое безобидное существо попадает в свет фар и, будучи ослеплено, не в состоянии выскочить из освещенного пространства. Тут-то его и настигает смертоносный удар бампера.

Среди жертв время от времени попадались сбитые автомобилем шакалы. При вице их изуродованных, разлагающихся тел я вспомнил рассказы о той вражде, что существует между скотоводами Намибии и быстроногим черноспинным шакалом. Некоторые фермеры настолько ненавидят этих животных, что ставят их буквально вне закона. Причина этой ненависти отчасти в том, что шакалы режут овец, нанося тем самым ощутимые финансовые потери хозяину. Но еще больше шакалов не любят за те отвратительные повадки, которые им приписывают в некоторых районах. Считают, что хищники проникают по ночам в краали и устраивают здесь настоящий разгром, раздирая зубами вымя живых коров. Наутро фермеру не остается ничего другого, как пристрелить изувеченную, испытывающую страшные муки скотину.

Эти повадки шакалов влекут за собой изощренные формы мести. Ни один фермер не упустит случая застрелить шакала, но в качестве расплаты за погибший скот эти люди придумывают способы сделать смерть хищника наиболее мучительной. Наряду с отстрелом и травлей ядом шакалов ловят по ночам петлями, и зверь остается в ловушке живым до утра. Некоторые фермеры так и оставляют свою жертву здесь, обрекая ее на медленную смерть от голода и жажды. Другие, прежде чем отпустить шакала, обматывают ему морду проволокой, чтобы он не мог охотиться и умер от истощения. Наиболее же изуверский способ мести состоит в том, что с живого шакала сдирают шкуру, чтобы посмотреть, как долго он протянет, превратившись в сплошную обнаженную рану.

Малоприятно слышать обо всем этом, и потому, вероятно, большинство и не подозревает, насколько извращено сознание некоторых двуногих. Разумеется, шакалы приносят немало неприятностей скотоводам. К сожалению, существуют иные способы избавиться от хищника, чем просто застрелить его. Но те кровожадные приемы, которыми пользуются некоторые отщепенцы, ни в какой мере не могут быть оправданы.

На следующий день мы въехали в национальный парк Калахари-Хемсбок с западной стороны, через ворота Мата-Мата, проведя предыдущую ночь на берегу реки Авоб, широкая долина которой, словно гигантский желоб, приводила вас прямо на территорию резервата.

«Сделаем пустыню цветущим садом…»— провозгласил в свое время Насер, собираясь воздвигнуть Асуанскую плотину на Ниле. Эти слова всплыли в памяти, когда мы увидели, как преобразили расстилавшуюся перед нами пустыню недавно прошедшие в ЮАР обильные дожди. Все вокруг зеленело и буйно цвело, так что трудно было узнать местность, где хорошие дожди не выпадали до этого несколько лет подряд.

Национальный парк Калахари-Хемсбок занимает обширную территорию площадью девятьсот шестьдесят тысяч гектаров, клином выдающуюся между владениями Намибии и Ботсваны. Большая часть парка лежит между долинами древних рек Авоб и Нособ, русла которых большую часть времени остаются сухими, но таят в своих глубоких каньонах родники, служащие источником жизни для многих обитателей этих мест. Эта страна двух великих рек настолько удалена от центральных районов ЮАР, что правительство первоначально не имело возможности держать местность под контролем. Однако в 1897 году она была «присоединена»к существовавшей в то время Капской колонии. В 1904 году здесь было пролито много крови, когда власти германской Юго-Западной Африки послали сюда войска, чтобы засыпать естественные колодцы и изгнать местные племена готтентотов. Это закончилось тем, что у источника Гроотколк в ходе сражения немцы были разгромлены и весь конвой погиб.

В 1914 году, когда ЮАР вступила в войну с Германией, этот район стал важен в стратегическом отношении. По долинам рек выкопали множество колодцев, чтобы снабжать водой солдат и их лошадей. Появление водных источников сделало возможным проникновение людей в эти ранее почти недоступные места, и вскоре по тропам миновавшей войны сюда потянулись охотники. С этого момента началось уменьшение численности дичи, дотоле встречавшейся здесь в изобилии. И уже к 1920 году некоторые виды оказались на пороге вымирания. К счастью, как раз в это время район посетил Пит Гроблер, тогдашний министр земель ЮАР. Именно ему удалось провести через парламент декрет о национальных парках. Основание национального парка Крюгера также в значительной степени является заслугой Пита Гроблера.

Этот человек очень быстро оценил всю ценность тех мест, о которых идет речь. Особенно на него подействовал тот факт, что более всего страдали от охотников спрингбок и орикс — те самые животные, которые держат щит на гербе, украшающем форму армии ЮАР. Настойчивость Гроблера и его особое отношение к Калахари сделали, свое дело, и в 1931 году этот район был провозглашен национальным парком Калахари-Хемсбок.

Первым надзирателем парка стал Иоганнес Ле Рич, которому поручили управлять этой суровой местностью. Вместе со своим помощником Гергом Дженьюри он повел настоящую войну против браконьеров. К сожалению, на пути их неустанной деятельности встала страшная засуха, охватившая пустыню, но в 1924 году выпали очень сильные дожди, которые привели к разливу реки Нособ. К сожалению, эти два человека — первые защитники парка — не смогли насладиться благоприятными изменениями, что принесли с собой ливни. Живительная влага не только поддерживала жизнь, но и грозила смертью: в образовавшихся водоемах развились мириады комаров, и оба энтузиаста погибли от малярии.

После этого руководство парком взял на себя брат Ле Рича, Джоб. Хотя первоначально он думал, что это будет его временной работой, в действительности Джоб оставался главным надзирателем целых тридцать шесть лет. Одним из первых мероприятий, которые осуществил Джоб Ле Рич, было возвращение к жизни заброшенных колодцев в сухих руслах рек. Таким образом хозяин парка рассчитывал удержать дичь в пределах резервата и не дать ей выходить за его границы, где бродили охотники, всегда готовые действовать.

В 1938 году британское правительство протектората Бечуаналенд (нынешняя Ботсвана) выделило под национальный парк Хемсбок огромную территорию, примыкающую к территории, управлявшейся Ле Ричем. Это было очень мудрое решение, поскольку таким образом под охраной закона оказались уникальные места, пересекаемые животными многих видов во время сезонных миграций.

Как это ни парадоксально, вторая мировая война сыграла положительную роль в истории национального парка Калахари-Хемсбок. Из-за дефицита патронов браконьеры остались не у дел, и дичь размножилась в необыкновенных количествах. Со временем эти места восстановили свою первобытную красоту, и в наши дни стали одним из последних в Африке истинных убежищ дикой природы. Благодаря своей уникальности и хорошей охране национальный парк создает благоприятнейшие условия для проведения серьезных зоологических исследований.

В истории Калахари во все времена лев занимал особое почетное место. Многие первые исследователи Африки странствовавшие в этих местах, оказывались лицом к лицу с царем зверей, и описания этих драматических приключений воспринимаются сейчас как своего рода символ славной эры географических открытий.

Наиболее знаменитый из африканских путешественников, Дэвид Ливингстон, также подвергся нападению льва во время своих странствий в западной части Калахари Этот случай он описал в своей замечательной книге «Путешествия и исследования миссионера в Южной Африке» Ливингстон хотел показать аборигенам, что не существует такой вещи, как черная магия, и что лев не может быть «заговорен». С этой целью ученый присоединился к группе африканцев, пожелавших защитить свои стада от нападений зверя. Ливингстон и его спутники выследили прайд и стали стрелять. Но пока Ливингстон перезаряжал свое ружье, один из львов бросился на него, схватив свою жертву за плечо. «Страшное рычание раздавалось прямо у моего уха, и лев тряс меня, как терьер трясет крысу», — писал позже Ливингстон. Впоследствии много было сказано о том состоянии, в котором находился исследователь, пока лев держал его. Он не чувствовал боли и был словно в полусне. По мнению Ливингстона, именно это должны испытывать животные, когда оказываются в зубах хищника.

Один из спутников Ливингстона собрался уже стрелять, но ружье дало осечку. В этот момент лев бросил свою жертву и атаковал другого охотника, схватив его за бедро. Когда вперед выскочил абориген, держа наготове копье, лев атаковал и его, но, к счастью для смельчака, зверь находился уже при последнем издыхании и свалился буквально к ногам туземца. Ливингстон вышел из этой схватки с девятью глубокими укусами в верхней части руки и с переломом кости.

Удивительно, но Ливингстон избежал общего заражения крови, которое часто случается после подобных травм и может оказаться фатальным. Он объяснял это тем, что носил одежду из ткани «шотландка», которая, как он свято верил, «очистила зубы льва от вируса прежде, чем они впились в тело». Два его спутника-африканца не были столь везучи, и один из них впоследствии показал Ливингстону, как его раны «открылись, словно свежие, точно в тот же самый месяц следующего года», когда на него напал лев.

Ливингстон обессмертил Калахари, как Африка прославила его самого. Впрочем, с Калахари связана и еще одна легендарная личность, известность которой имеет совершенно иные причины. Я имею в виду Джиларми А. Фарини, американца родом из Нью-Йорка, чье настоящее имя — Уильям Леонард Хант. Это бывалый авантюрист и организатор шоу, и его деятельность в этом амплуа не превзойдена никем до сих пор. Будучи ловким дельцом, Фарини устраивал всевозможные забавные зрелища для лондонской толпы, до которой люди викторианской эпохи были необычайно падки.

Связь Фарини с Калахари началась в тот момент, когда он послал в Южную Африку своего помощника, чтобы тот привез группу бушменов. Позже она была показана в Европе под вывеской «африканские пигмеи Фарини, или Карликовые люди подземелья из сердца Африки». Тогда же пронесся слух, что при поисках яда в жалких пожитках бушменов были обнаружены алмазы, и Фарини затеял экспедицию в Калахари для поисков этих сокровищ.

Хотя Фарини рассчитывал открыть затерянный в пустыне древний город, он не нашел ни его, ни алмазов. Но его страсть к шумным зрелищам была удовлетворена в том смысле, что он сам оказался участником приключений, позже описанных им в книге «Через пустыню Калахари». В ней описаны и встречи автора с пустынным львом. Одно из этих происшествий случилось в то время, когда Фарини ожидал прибытия фургона, в котором он собирался увезти убитого им жирафа. Туша этого животного заинтересовала трех львов, и они уже готовы были приступить к трапезе, когда подъехал фургон. Спасаясь от львов, Фарини еще раньше забрался на дерево и наблюдал за происходящим оттуда. Фарини и его прибывшие компаньоны открыли стрельбу. Началась страшная суматоха, в гуще которой сын Фарини Лулу пытался отогнать львов, замахиваясь на них фотокамерой, накрытой черной материей. В это время один из спутников Фарини закричал что-то на смеси английского и африкаанс. Фарини ответил: «Все убежали, остался только один», — и прицелился в единственного замешкавшегося льва. Он выстрелил, и одновременно раздался еще один выстрел. «Ружье выстрелило прямо надо мной, и я чуть не упал со своего насеста, — пишет Фарини. — Оказывается, прямо надо мной прятался бушмен, который теперь выстрелил из своей пищали, и звук был таким, словно выпалили из небольшой пушки». Фарини, умевший владеть ситуацией и быстро принимать решения, заорал: «Быстро бросай ружье и слезай — иначе ты пропал!»В ответ бушмен соскочил с дерева и помчался в кусты; лев, увидев человека, бросился вслед за ним. «Но внезапно лев остановился, — продолжает Фарини, — чтобы уже никогда не пускаться вскачь. Он замертво свалился на землю».

Фарини описывает и другой забавный эпизод, случившийся во время его охоты на львов у реки Нособ. Проводник сообщил ему, что видел льва, и Фарини залез на дерево, чтобы быть в безопасности и лучше видеть зверя. Ему показалось, что лев грызет шею орикса, а другая такая же антилопа странным образом находится между его задними ногами. Фарини сразу же выстрелил из обоих стволов своего ружья, но лев почему-то даже не пошевелился. Охотник подошел к зверю, и вот что он увидел: «Представьте себе мое удивление, когда я увидел, что один рог антилопы вонзился в плечо льва, а другой проткнул ему горло. Из бедра зверя торчал пробивший его рог другого орикса. Лев распял себя на рогах двух своих жертв и был мертв, как дверной гвоздь».

Можно допустить, что рассказанное здесь Фарини — не вымысел. Действительно, известны случаи, когда ориксы и черные антилопы убивали львов рогами. Совсем недавно, неподалеку от того места, где Фарини наблюдал описанную им сцену, объездчик наткнулся на умирающую львицу, которая едва передвигалась. Объездчик застрелил львицу и осмотрел ее. В ее позвоночнике застряли концы рогов орикса. Возможно, лев прыгнул на антилопу, и она ранила его, дернув головой и нанеся удар рогами назад.

В первые же минуты, оказавшись в неожиданно цветущем и зеленом парке Калахари-Хемсбок, мы были оповещены о присутствии знаменитых местных львов. На песчаной дороге я увидел свежий след крупной львицы, а поверх отпечатков ее лап — круглые следы двух ее детенышей, которым, судя по размерам отпечатков, не могло быть более четырех-пяти месяцев. Мы решили остановиться в лагере Нособ, находившемся примерно в ста шестидесяти километрах от Мата-Мата. Утром мы поехали вниз по сухому руслу реки Авоб, а затем поперек территории парка, через заросшие зеленью дюны, где повсюду ощущалось присутствие львов. Я увидел следы двух самок, через два километра — отпечатки лап одиночного самца, а прямо у берега реки Нособ — следы львицы, побывавшей здесь накануне.

Всего лишь в двадцати километрах от лагеря машина пересекла следы четырех львиц, двигавшихся по песчаной дороге. Когда же мы увидели грифов, собравшихся группами на разбросанных там и тут деревьях, стало ясно, что сейчас и львы предстанут перед нашими глазами. И действительно, неподалеку, в прохладной тени акации лежали львицы — матерые, мощные, хорошо упитанные звери. Несомненно, они отдыхали после успешной ночной охоты, когда им удалось добыть жертву немалых размеров — орикса или, возможно, молодого самца гну. Львицы время от времени широко зевали, а затем словно в бессилии валились навзничь, как это делают лишь наевшиеся досыта львы при полуденном зное.

Внезапно невесть откуда появившийся одинокий спрингбок оказался неподалеку от отдыхающих львов, привлеченный сюда куртинами зеленой густой травы. Увидя львов, он перестал пастись и остановился как вкопанный, беспокойно моргая и издавая тревожный свист.

Мы продолжали свой путь в сторону лагеря, но позже вернулись к месту отдыха львов. Спрингбок так и стоял, как прежде, на самом солнцепеке в сухом русле реки. Эта маленькая антилопа была не единственной, кого напугали львы. По другую сторону от них, примерно в ста пятидесяти метрах вверх по руслу, я увидел шестерых взрослых страусов — четырех самцов и двух самок. Они казались обеспокоенными и ерошили оперение в надежде подставить кожу хоть слабому дуновению ветерка, на что нелегко было рассчитывать в эту самую жаркую пору дня. Немало времени прошло, прежде чем птицы приняли решение убраться восвояси. Один из самцов взял на себя роль вожака, и процессия тронулась в путь. Страусы шли своей обычной походкой, неестественно высоко поднимая ноги при каждом шаге, но мимо львов они проследовали словно на цыпочках, тревожно поглядывая в их сторону и приоткрывая клювы. Миновав опасное место, птицы как по команде «вольно» вышли из строя и продолжали путь в направлении, известном лишь им одним.

Мы наблюдали за львами до тех пор, пока склоняющееся к закату солнце не коснулось края долины. В окружении нетронутой природы мы и сами стали как бы частью ее. Поодаль пара грифов опустилась на край своего неряшливо выстроенного гнезда. Самец начал спариваться с самкой, и когда он с пронзительным криком уселся ей на спину, обе птицы чуть не свалились вниз. Пара средиземноморских соколов спикировала и пронеслась сквозь стайку капских горлиц. Соколы опустились на клочок голой земли совсем неподалеку от львов и стали по очереди обходить друг друга по кругу, проделывая характерные па ритуального свадебного танца. Глядя на птиц, львы даже не пошевелились. Солнце зашло окончательно, и мы неохотно покинули это место, направив машину по песчаной дороге в сторону лагеря.

Ночью я слышал голос льва, доносившийся из речного русла. Я решил, что это наши львицы с наступлением темноты приветствуют начало своего львиного «дня».

На рассвете следующего утра мы взяли направление на северо-запад в надежде попасть в наиболее удаленный уголок ЮАР, справедливо заслуживший свое название — Конец Союза Провинций. Солнце, восходящее над долиной, пробивалось нежным желтым светом через клубы пыли, поднятые нашей машиной. Пыль медленно оседала, и сквозь ее пелену стоящие поодаль от дороги спрингбоки и ориксы казались позолоченными.

Мы остановили машину, чтобы внимательно осмотреть огромное глинистого цвета гнездо общественных ткачиков. Для постройки этого коммунального сооружения птицы выбирают обычно невероятно колючее дерево одного из видов акации, называемое здесь верблюжьей колючкой. Эти гнезда — одно из самых замечательных чудес африканской природы. Огромные, туго сплетенные из сухой травы, они являются плодом труда целого поколения этих птиц и, как всякое соломенное жилище, обеспечивают своим обитателям тепло зимой и прохладу летом. Поскольку ткачики не могут существовать без воды, они не приступают к гнездованию, пока не пролились обильные дожди. Это дает знак пробуждению всего живого в пустыне, и птицы суетливо приступают к постройке новых гнездовых камер, так что первоначальное гнездо еще больше вырастает в размерах. Бушмены Калахари издавна собирают белый помет, накапливающийся под такими гнездами, и используют его в качестве дрожжей для изготовления своеобразного местного пива.

Как я уже упоминал, общественные ткачики чаще всего делают гнезда на акации «верблюжья колючка», о которой местные жители говорят, что она предупреждает о грядущей засухе более обильным, чем обычно, плодоношением. О коварстве страшных колючек этого дерева свидетельствует история, изложенная в книге Роберта Моффата «Труды миссионера»: лев, преследовавший жирафа, в пылу погони угодил в заросли верблюжьей колючки и, проткнутый множеством игл, медленно умер в страшной агонии.

Внезапно голос льва, донесшийся с другой стороны долины, прервал наши безмятежные наблюдения. Из-за далекого изгиба русла показался молодой лев-самец, за которым следовала львица. Они шли прямо на юг, но, видимо, не чувствовали себя особенно уверенно, так как все время останавливались и тревожно поглядывали назад, прежде чем продолжить путь. И тут нам стало ясно, что беспокоит животных. В трехстах метрах позади в ту же сторону шли три молодых, но довольно крупных самца. Они часто останавливались и метили мочой кусты, уверенно извещая всех о своих правах собственности на эту местность.

Прикинув направление, в котором должна была двигаться передовая пара, мы решили дождаться львов у ближайшего источника воды. Я уже успел заметить, что львица часто мочилась и скребла в этом месте лапами — бесспорный знак того, что она находится в течке. Сигнализируя таким образом о своем состоянии, самка, сама того не желая, привлекла к себе внимание трех молодых, самцов. Парочка пересекла речное русло и подошла к источнику, оказавшись довольно близко от того места, где мы припарковали машину. Львы мимоходом утолили жажду и двинулись дальше. Самец, шедший впереди, продолжал оглядываться, опасаясь троих соперников, а самка замыкала шествие. Когда звери проходили мимо машины, стало ясно, что их состояние оставляет желать лучшего. Мех был лишен того блеска, который характерен для зверей в хорошей форме; шкура висела складками, и сквозь нее выпирали позвоночник и ребра.

Итак, эти звери были бродягами. Их внешний вид ясно показывал, насколько трудную жизнь ведут они и им подобные львы-странники, вынужденные перебиваться чем попало на границах территорий оседлых зверей.