Мисс Сильвер - Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать (сборник)

Патриция Вентворт

Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать

Сборник

Вмешательство мисс Сильвер

Глава 1

Мид Андервуд проснулась словно от толчка. Что-то разбудило ее – какой-то звук – но вот какой именно, она так и не поняла. Он вернул ее к реальности из сна, где она гуляла с Джайлзом Армитейджем, – Джайлзом, которого больше не было в живых. Но во сне он был не мертвым, а теплым и живым. Они шли рука об руку и были счастливы.

Она с отвращением и горечью прислушивалась к звуку, который ее разбудил. Всего лишь раз до этого они были так близки во сне. Иногда он звал ее, и от его голоса сжималось сердце, иногда нашептывал что-то, и она не могла разобрать слов, но в этом сне не было слов – только невыразимое ощущение счастья и умиротворения.

И она проснулась. Едва они вновь обрели друг друга, как она проснулась и снова потеряла его. Она села в постели и прислушалась. Вот уже третий раз за ночь она просыпалась от этого приснившегося звука. Но кругом стояла тишина. И ей никак не удавалось вспомнить, что это был за звук. Ветер? Но ночь выдалась такая тихая. Проезжающая машина, крик совы, летучая мышь, бьющаяся в стекло?… Там, снаружи, что-то двигалось, или этот шум доносился из квартиры наверху?… Мид одну за другой отвергала все догадки. Машина бы ее ни за что не разбудила. И не сова то была – совсем не тот звук, ничуть не похожий на крик совы, она точно это знала. И не летучая мышь. Да где это видано, чтобы летучая мышь колотилась в оконное стекло? Половицы в старом доме толстые, сколочены на совесть и не пропускают никаких звуков ни сверху, ни из тех квартир, что расположены рядом.

Она инстинктивно обернулась к окну. Луна взошла, но ее закрывали облака. Светящийся ореол, подобный занавесу, скрывал не только луну, но и ночное небо, и деревья, растущие перед окном, – два старых вяза, реликты, сохранившиеся еще с той поры, когда границей сада служила живая изгородь, а место, где теперь стоял дом, было открытым полем. Мид подошла к окну и выглянула наружу. Старомодное окно со скользящими двойными рамами, слишком тяжелыми, чтоб открыть их без помощи шкива, было закрыто. Верхняя половина заходила за нижнюю оконную панель. И потому Мид могла смотреть на улицу только через два слоя стекла, мало того – еще и через туманную пелену за окном.

Она ухватилась за шкив и приподняла обе панели. Теперь через окно в нижней его части видно было хорошо. Но туман никуда не делся, белесый от отсвета невидимой луны, и разглядеть через него что-либо было невозможно. Так что ничего она и на этот раз не увидела. Тихая туманная ночь, луну затянули облака, весь дом спит, только она, Мид Андервуд, бодрствует, безжалостно вырванная из счастливого сна в реальный мир, где утонувший Джайлз Армитейдж лежит где-то на дне морском.

Мысли ее были преисполнены печали и горечи. Она проснулась и разрушила сон, в котором была вместе с Джайлзом, потому что была трусихой, потому что до сих пор ее подводили нервы, – вот и сейчас она испугалась, проснулась, и разбудило ее эхо катастрофы, произошедшей три месяца назад где-то посреди Атлантики. Пора бы уже преодолеть этот страх, пора прийти в себя. Ей хотелось работать, трудиться до полного изнеможения, быть слишком занятой, чтобы услышать то, что она слышала сегодня ночью, увидеть то, что видела. Сломанные ребра зажили, рука – тоже. Но видно, сердцу, чтобы излечиться, нужно больше времени, нежели костям. Она была готова умереть вместе с Джайлзом, но он умер в одиночестве. В больничной палате она узнала, что жизнь покинула его, а она осталась жить и теперь была предоставлена самой себе.

Так она и стояла на коленях, собирая остатки храбрости, прежде чем впасть в агонию депрессии, отталкивая ее от себя дюйм за дюймом. «Я скоро начну работать, и мне сразу станет лучше. Меня обязательно примут на хорошую работу. Сейчас я полдня занимаюсь этими посылками – все лучше, чем ничего. И все так добры ко мне, особенно тетя Мейбл, жаль, что сама она как-то не очень мне нравится. Но она очень, очень добра. Только было бы гораздо легче, если бы я могла уехать прямо сейчас и не видеть, как все эти люди меня жалеют».

Туман холодил ее лицо, грудь, обнаженные руки. Давил на глаза, точно марлевая повязка. В голове звучали жалобные причитания из баллады «Мэри Гамильтон»: «И на глаза повязку мне они надели вдруг, и не смогла я видеть вновь тебя, мой милый друг». Ужасно!.. Вот что чувствовала она той ночью, когда корабль пошел ко дну и вместе с ним – ее Джайлз. Дрожь пронзила Мид с головы до пят, но она постаралась отогнать эти мысли и вскочила на ноги. Тысячу раз твердила она себе: «Я не стану оглядываться назад, я ничего не помню, не хочу помнить». Если закрыть дверь в комнату, где находится прошлое, оно не будет тебя беспокоить. Оно ушло. Все кончено, все ушло в забвение. И никто не сможет заставить начать жизнь заново, кроме тебя самой, – и ты предаешь саму себя, когда потихоньку отодвигаешь засовы, отпираешь замки и позволяешь этому врагу, прошлому, вновь подобраться к тебе. Нет, у нее в крепости нет предателей. Надо только следить за тем, надежно ли заперта дверь, и ждать, пока врагу не надоест, пока он не уберется восвояси.

Мид залезла в постель, натянула одеяло. И на нее тут же навалилась тишина ночи. Странно думать о таком большом доме, о том, как много в нем людей, и при этом не слышно ни звука, ни единого вздоха или шелеста, ни единого намека на то, что дом этот все же обитаем.

А может, так оно и есть. Где мы находимся, когда спим? Ну, явно что не там, где неподвижно, безмолвно и бесчувственно покоятся наши тела. Где была она сама перед той прогулкой? Перед тем как они с Джайлзом…

Засов снова снят, дверь приоткрылась. Сама виновата. Не смей думать о себе! Ты не должна! Слышишь? Не должна, просто не имеешь права! Подумай хоть раз обо всех этих людях в доме, а не о себе или Джайлзе… Джайлз…

Дом… Люди…

Вандерлёр-Хаус – дом в четыре этажа и с подвалом, построенный на том месте, где некогда находились поле и проселочная дорога, в те времена, когда Лондон еще не поглотил Патни, а Патни был маленькой деревушкой. Большой квадратный дом, отрезанный от прежнего окружения, со временем превратился в многоквартирный. Некогда здесь жил и творил Вандерлёр – старый Джозеф Вандерлёр, которого прозвали английским Винтерхальтером [1]. Он, безусловно, превзошел этого прославленного придворного живописца, создал портреты принца Альберта, королевы Виктории и множества маленьких принцев и принцесс. Он писал портреты мистера Глэдстоуна и лорда Джона Рассела, он рисовал Диззи [2] и Пэм [3], он написал совершенно замечательные портреты герцога Веллингтона и епископа Кентерберийского. Он изображал всех самых красивых дам своего времени, и на его портретах они выглядели еще красивее, чем в жизни; писал и простушек, и те выглядели весьма интересными женщинами. Человек, наделенный удивительным тактом, гостеприимный хозяин, надежный друг, человек самых либеральных взглядов, он писал и писал, и был вознагражден славой, состоянием и женой с богатым приданым.

Дом Вандерлёра посещали даже особы королевской крови. В канделябрах пылали тысячи свечей. Бальная зала была украшена пятью тысячами роз. Теперь же вместо просторных, изящно обставленных комнат появились квартиры – по две на каждом этаже. А стало быть – всего восемь, в подвале же устроили котельную центрального отопления, помещения для багажа, выделили также комнату для смотрителя. Из просторной кухни уже не доносились аппетитные запахи готовящейся в огромных количествах еды, а уж сколько перемен блюд бывало на приемах, теперь и не сосчитать. Вместо этого в каждой квартире имелась своя кухонька – крохотная комнатушка, куда были втиснуты раковина, электроплита и несколько поставленных впритык шкафчиков. Место роскошной лестницы занял лифт, вокруг шахты лифта с этажа на этаж вилась узкая лестница с бетонными ступеньками, холодными, неприглядными, без ковров.

Все это было так знакомо Мид Андервуд. И она начала перебирать в уме квартиры и живущих в них людей. Все лучше, чем считать овечек в надежде наконец уснуть, да и само занятие это требовало сосредоточения. В овечках мало интересного, мысль на них как-то не задерживалась, могла с легкостью переметнуться к закрытой и запертой на засов двери. А вот люди – куда более занимательные существа. Мид принялась считать и перебирать в уме всех жильцов дома.

Начать она решила с самого низа. В подвале жил старик Белл – Джеймс Белл – он же старина Джимми Белл, портье и смотритель дома. Белл занимал теплую комнатушку, втиснутую между бойлером и одним из помещений, приспособленным под кладовую. Веселый, жизнерадостный старик этот Джимми Белл. Лицо напоминает сморщенное яблочко, глаза ярко-голубые. «Доброе утро, мисс, доброго вам утречка, миссис Андервуд. Да, денек сегодня выдался ясный. Так что дождь пойдет навряд ли. Очень даже может быть, что и вовсе не пойдет, и солнышко будет сиять весь день».

Квартира номер один – старая миссис Мередит, которая появлялась на улице, завернутая в шали, точно кокон, и сидела на пляжном шезлонге. Как это ужасно – быть всего лишь бесформенным свертком из шалей. Уж лучше быть несчастной, лучше быть вообще неживой, чем забыть, что это такое – жить по-настоящему. Лучше убиваться по погибшему возлюбленному, чем забыть, что такое любовь. Мид отринула эту мысль. Компаньонка миссис Мередит, мисс Крейн, подвижная, болтливая особа – большие круглые очки и пухлое бледное лицо. Служанка миссис Мередит, создание с кислым выражением лица, никогда ни с кем не разговаривает. Итак, их в этой квартире трое, и все они сейчас спят. Интересно, подумала Мид, может, миссис Мередит открыла во сне рот, и из него вывалился протез?…

Напротив – квартира номер два, там проживают миссис и мисс Лемминг. Мид жалела Агнесс Лемминг – эта жертва эгоистичной матери трудилась не покладая рук. Она не выглядела бы столь несчастной, если бы хоть чуточку думала о себе. Но не на ней, а именно на миссис Лемминг красовались обновки, голову украшал волнистый перманент. За лицом пожилая дама тоже ухаживала и до сих пор выглядела как ослепительная красотка, впрочем, вполне заслуженно – чудесные светлые волосы, красивые глаза, изумительный цвет лица. Бедняжка Агнесс, у нее такая очаровательная улыбка, но она редко улыбалась – весь день хлопотала по дому, следила за квартирой, а если и выходила, так только за покупками. «Хорошо бы ее призвали на какую-нибудь службу. Тогда бы у нее появился шанс снова стать свободным человеком, а не рабыней. Ей ведь лет тридцать пять, не больше».

Квартира номер три – здесь проживают Андервуды. В данный момент – сама Мид, тетя Мейбл и в крохотной комнатке для служанки – Айви Лорд. Дядя Годфри уехал на север. Мид любила дядю Годфри – командира авиационного отряда Андервуд, награжденного крестом «За летные боевые заслуги». Как это получилось, что он женился на тете Мейбл? Просто уму непостижимо. Они совершенно не подходили друг другу. Возможно, потому что он был застенчив и молчалив, и она избавляла его от необходимости говорить. И тем не менее они умудрились прожить вместе вот уже почти шестнадцать лет и просто души друг в друге не чаяли. Странно все же устроен этот мир.

А напротив – квартира под номером четыре, где проживает мисс Гарсайд – пожилая, немного надменная и очень достойная леди. Тут самое время процитировать тетю Мейбл: «Изображает из себя невесть что». И в самом деле, кто она такая? Ну, мисс Гарсайд – она и есть мисс Гарсайд. Из интеллигентной семьи. У нее, как однажды «заклеймила» миссис Андервуд, слишком утонченные вкусы и манеры. Фигура и идеалы равно несгибаемые. Глаза, которые смотрят как бы мимо соседей, вполне возможно, видят далекие звезды. Глядя на нее, Мид всегда казалось, что эта дама находится где-то в иных мирах. Не здесь. Интересно, где она сейчас?…

Куда как проще рассуждать о мистере и миссис Уиллард из квартиры под номером пять. Их легко представить спящими на безукоризненно заправленных постелях – ни единой складочки на простыне или подушке. Перед сном он, разумеется, снял очки, но в целом выглядит теперь так же, как и во время бодрствования, – подтянутым и аккуратным даже в пижаме, волосы лежат безукоризненно, противогаз всегда под рукой. Из всех людей, живущих в доме, его труднее всего представить видящим сны. Неужели состоящий на государственной службе мистер Уиллард никогда не сбегает от реальности? А может, просто не хочет, ни разу не испытывал ни малейшего желания?

Миссис Уиллард лежит точно в такой же кровати, что и муж, их разделяет только тумбочка. Днем обе кровати застланы розовыми шелковыми покрывалами с вышитым на них пугающим рисунком из громадных пурпурных и синих цветов. Даже опытному садовнику трудно представить, что такие могут вдруг расцвести на клумбе, разве что в кошмарном сне. Теперь же, ночью, покрывала сняты, аккуратно сложены и убраны. Мистер Уиллард не преминет позаботиться и об этом.

Миссис Уиллард довольно неряшлива. Ее густые, всегда растрепанные волосы как-то неожиданно перестали быть каштановыми, но и совсем седыми назвать их тоже нельзя. У нее лондонский акцент, и носит она совершенно чудовищные наряды, но при этом умудряется быть женщиной в целом славной. Она называет тебя «дорогушей», и ты почему-то миришься с этим. Интересно, где она путешествует и обитает в своих снах? Мид почему-то казалось, что это, должно быть, некое подобие детской с целой толпой шумных и веселых ребятишек – один еще совсем маленький в люльке, близнецы в одинаковых комбинезончиках, вот врываются перепачканные с головы до пят первоклассники, а вот девочка с длинной светлой косой… Но у миссис Уиллард нет детей и никогда не было. Бедная миссис Уиллард.

Напротив, в квартире номер шесть живет мистер Дрейк. А может, и нет. Он часто приходит домой очень поздно, позднее, чем сейчас. Мид не раз слышала, как он подходит к двери дома по гравиевой дорожке. Интересно, где он разгуливает в данный момент, может, все-таки во сне? И вообще на что они похожи, сны мистера Дрейка? Странноватая внешность у этого человека – черные, как у Мефистофеля, брови и очень густые, стального оттенка волосы. Что он делал и где бродил, когда его не было дома, – об этом, похоже, никто не знал. Он был всегда очень вежлив при встрече в лифте, но дальше дежурного обмена любезностями никогда не заходил. По мнению миссис Уиллард, этот господин был снедаем какой-то тайной печалью.

И вот самый верхний этаж. Квартира под номером семь заперта. Спунеры уехали. Мистер Спунер, оторванный от своего склада шерсти, полный и низенький, выглядел забавно в шортах и рубашке цвета хаки, но был, как всегда, весел, оживлен и, как всегда, без умолку говорил о своей «маленькой женщине». Миссис Спунер, вечно в каких-то девичьих нарядах, всегда молодящаяся, прихорашивающаяся, озабоченная, пытающаяся острить, работала в ВТС [4]. О, до чего же она старалась произвести впечатление остроумной женщины, просто из кожи вон лезла! Иногда у нее получалось. Наверняка сны возвращают ее в мир, из которого ее вырвали, – маленький уютный мирок девичьих предсвадебных сплетен, новое платьице, новая шляпка, поход с Чарли в кино, а после – неспешный и приятный ужин дома вдвоем. Мирок тривиальный, но это все, что у нее было, что она знала и любила и могла обрести теперь только во сне.

И наконец, последняя квартира, номер восемь. Мисс Карола Роланд – актриса, и имя тоже сценическое. Интересно, подумала Мид, с чего она начинала? Ну, ясно, что не Карола и не Роланд – в том нет никаких сомнений. Но как бы там ни звали это хорошенькое и дерзкое дитя и какого бы там цвета ни были тогда у нее волосы, теперь, в возрасте двадцати с небольшим, она была все такой же дерзкой, такой же хорошенькой, с ослепительно белокурыми волосами, обесцвеченными перекисью водорода.

Мид начало клонить в сон. Карола Роланд – все же ужасно хорошенькая… интересно, почему поселилась здесь… тут скучно… на ее месте она ни за что бы не осталась… что привело ее сюда… какие ей снятся сны… наверняка только бриллианты и шампанское. Пузырьки поднимаются в бокале, наполненном золотистой жидкостью… пузырьки поднимаются со дна моря… качка становится все сильнее… Мид снова вернулась в свой сон.

В соседней комнате мертвым сном спала миссис Андервуд, волосы накручены на бигуди, лицо густо намазано кремом, плечи и шею подпирают три большие подушки, окно, как и в комнате Мид, открыто, нижняя панель поднята. Подсвеченный луной туман липнет к двойным оконным рамам. Туман нависает над ними плотным занавесом. Что-то движется в этом тумане, скользит по стеклянным панелям, тянется к подоконнику. Слышится слабый скрип, словно кто-то проводит рукой по оконной раме. Затем – другой звук, еще более слабый, который может различить лишь самый тонкий слух человека не спящего. Но никто не проснулся, никто ничего не слышал. Нечто легкое, как опавший лист, скользнуло на пол, прямо под окном, и осталось лежать там. И еще промелькнула чья-то тень, миновала открытое окно в спальне Мид. И ухватиться здесь не за что. Ничего, кроме гладкого холодного стекла наверху и открытого пространства снизу.

Двигаясь неспешно, но неумолимо, тень проскользнула мимо. Миновала окно и исчезла, не издав при этом ни звука.

Мид спала, но Джайлза в ее сне больше не было. Сплошная тьма. Она одиноко бродила в темноте, искала его отчаянно и безрезультатно.

Глава 2

Мисс Сильвер решила немного передохнуть, опустила руки на вязанье – шерстяной носок для военного летчика – и оглядела свое жилище. Во взгляде читались удовлетворение и искренняя благодарность. Столько бедных людей потеряли свои дома во время бомбежек, вообще все потеряли, а ее скромная квартирка в Монтегю-Мэншнс целехонька – даже все стекла в окнах на месте и без единой трещинки.

«Провидение Господне» – так называла она это, оглядывая голубые бархатные шторы, немного выцветшие за три года, но безупречно чистые, брюссельский ковер с ярким рисунком, обои в мелкий цветочек, тоже немного выцветшие, но сразу и не заметишь, разве что когда снимешь одну из картин. Она разглядывала все эти предметы и восхищалась ими. Переводила взгляд с гравюры Лэндсира «Монарх Глена» в рамочке из желтого клена на репродукции «Пузырьки», «Душа пробуждается» в точно таких же рамочках, а затем – на «Черного Брунсвикера». И сердце ее переполняла благодарность. Уютная, со вкусом обставленная комната в уютной и элегантной квартире. За те годы, что она проработала гувернанткой за мизерное жалованье, на которое только и могла рассчитывать гувернантка, она не чаяла и не надеялась, что когда-нибудь будет жить в такой замечательной квартире. Останься она гувернанткой, сейчас у нее не было бы ни бархатных штор, ни брюссельского ковра, ни этих гравюр, ни кресел-качалок с сиденьями, обитыми гобеленовой тканью в сине-зеленых тонах, с красиво изогнутыми ножками из орехового дерева, ни викторианских бюстов, ни ломберных столов, обитых мягкой тканью. Благодаря случаю, удачному повороту судьбы, она перестала быть гувернанткой и стала частным сыщиком, причем настолько успешным, что работа на этом новом поприще смогла обеспечить ее и бархатом, и гобеленовыми тканями, и ореховым деревом, и брюссельским ковром. Будучи глубоко и искренне верующей, мисс Сильвер не уставала возносить благодарность тому, кого называла Провидением, – за то, что позволило сохранить все ее имущество за два года войны.

Она уже собралась снова взяться за вязание – мисс Сильвер вязала носок для своего младшего племянника Альфреда, который недавно начал служить в ВВС, – как вдруг отворилась дверь, и ее бесценная пожилая Эмма объявила: «Миссис Андервуд». В ту же минуту в комнату вошла одна из тех полных женщин, что одеваются совершенно безвкусно и не к лицу. Черный костюм миссис Андервуд сидел на ней из рук вон плохо, не скрывая, а, напротив, только подчеркивая полноту. И с пудрой на лице тоже перебор, с губной помадой та же история, и было бы гораздо лучше, если бы она раз и навсегда отказалась от теней для глаз. А волнистые волосы под шляпкой – из тех, что считались ультрамодными, были уложены слишком, даже как-то неестественно тщательно – сразу видно, что она только что от парикмахера. Юбка явно коротковата, чулки слишком тонкие и прозрачные для столь полных ног, ну а туфли… Если даже они ей и не жали, причиняя боль при каждом шаге, они явно не стоили того, чтобы в них выряжаться. С широкой улыбкой миссис Андервуд протянула руку мисс Сильвер.

– О, мисс Сильвер! Уверена, вы понятия не имеете, кто я такая, но несколько недель назад мы виделись с вами у миссис Моурей… миссис Чарлз Моурей… Милая Маргарет, такая очаровательная дама… Я случайно проходила мимо и вдруг подумала: непременно надо зайти повидать вас! Только не говорите, что не помните о нашей встрече. Для меня она была просто незабываемой!

Мисс Сильвер улыбнулась и пожала протянутую руку. Она прекрасно помнила миссис Андервуд, прекрасно помнила брошенную Чарлзом Моуреем фразу: «Бедный старина Годфри Андервуд потерпел полное фиаско. Скучнее и глупее его нет на всем белом свете. А уж супружница его так и повисла на шее у Маргарет. Это напоминает «Поэму о старом моряке» и альбатросе. Убейте, не понимаю, что случилось с Маргарет. Неужели она не может вывести эту женщину из дома и толкнуть под трамвай? Нет, вместо этого она приглашает ее на чай. Если эта особа задержится здесь еще немного, клянусь, я разобью этот чертов молочник из сервиза!»

– Как поживаете, миссис Андервуд? – бодро сказала мисс Сильвер. – Конечно, я прекрасно вас помню.

Дама уселась. На груди у нее красовалась двойная нитка жемчуга. Жемчужины поднимались и опускались в такт довольно учащенному дыханию. Скорее всего их владелица поднялась на лифте, однако, глядя на колыхание жемчужин, можно было подумать, что она взбежала на нужный этаж по лестнице, прыгая через три ступеньки.

Отвергнув это абсурдное предположение, мисс Сильвер задалась вопросом: почему же так нервничает миссис Андервуд и не является ли причиной ее визита чисто профессиональный вопрос? А потому, прервав довольно пространные и неопределенные рассуждения гостьи на тему погоды, она заметила без всяких обиняков:

– Прошу прощения, миссис Андервуд, но, поверьте, всегда лучше прямо перейти к делу. У вас имеются какие-то особые причины повидаться со мной, или же прикажете расценивать это просто как дружеский визит?

Миссис Андервуд изменилась в лице. И это ей явно не шло. Под слоем пудры покрасневшая кожа приобрела довольно неприглядный розовато-лиловый оттенок. А потом она как-то странно и визгливо хихикнула.

– О, ну почему же! Любой друг моей дорогой Маргарет… и я просто проходила мимо. Это совпадение, не более того. Шла себе по улице, потом поднимаю глаза и вижу – да это же Монтегю-Мэншнс, прямо по пути. Ну и я почувствовала, что просто не могу пройти мимо.

Мисс Сильвер защелкала спицами. Создание носка для новобранца ВВС возобновилось. С грустью размышляла она о природе лживости – этот прискорбный порок, как ей казалось, можно попытаться исправить только в раннем детстве. А потом заметила с присущей ей прямотой:

– Но как вы узнали, что я живу именно здесь, миссис Андервуд?

Та снова покраснела – густо и некрасиво.

– Видите ли, Маргарет Моурей как-то упомянула об этом – так уж получилось, к слову пришлось. И я почувствовала, что просто не могу пройти мимо, не навестив вас. У вас совершенно очаровательная квартира! Жить в квартире гораздо удобнее, чем в отдельном доме, вы согласны? Ни лестниц, ничего такого. Неудивительно, что прислуга так неохотно идет работать в эти дома с подвалами. А если вы, к примеру, вдруг захотели уехать, положили себе ключ в карман, и все.

Мисс Сильвер промолчала. Спицы продолжали щелкать. Она надеялась, что гостья все же перейдет наконец к делу. Какой, однако же, у нее неприятный голос – высокий, визгливый, и к нему примешивается звук, который издает надтреснутый фарфор.

Миссис Андервуд меж тем не умолкала:

– Нет, разумеется, есть свои недостатки. Когда я жила за городом, то просто обожала свой сад. Очень любила сад, но мужу пришлось переехать поближе к месту работы, к министерству военно-воздушных сил, знаете ли. Ну а когда приказом его перевели на север, у меня осталась только квартира, и, если бы не война, я бы успела дюжину раз сдать ее, но, сами понимаете, кто же сейчас захочет снимать квартиру в Лондоне. Хотя она находится не в самом Лондоне, а в Патни. Такой чудесный старый дом, знаете ли, из тех, что прежде украшали пригороды. Он принадлежал Вандерлёру, художнику, сколотившему огромное состояние на написании портретов королевских особ, самой Виктории и всех этих детей, так что, понятное дело, заработал кучу денег, хотя обычно художники у нас просто нищенствуют, едва сводят концы с концами. Но, думаю, он нашел правильный подход. И должно быть, содержать такой дом было ужасно дорого. После смерти Вандерлёра он довольно долго пустовал, ну а потом его переделали в многоквартирный. Но сад теперь уже совсем не тот – сами понимаете, нанять хорошего садовника нынче почти невозможно. Ну и потом мне хотелось бы быть поближе к мужу. Чтобы подыскать что-нибудь пристойное, пришлось тут на днях съездить и посмотреть одно бунгало – всего три комнаты и кухня, а просят за него пять с половиной гиней в неделю, и…

– Цены просто непомерные, следовало бы как-то их контролировать, – только и успела вставить мисс Сильвер.

– Ну вот и я решила остаться на прежнем месте.

– Очень разумно с вашей стороны.

– Хотя, как я уже говорила, есть свои недостатки – жить в таком тесном соседстве с совершенно посторонними людьми. В доме восемь квартир, надеюсь, вы представляете, что это такое – подниматься в лифте вместе с людьми, которых даже толком не знаешь в лицо, можете себе представить?

Мисс Сильвер не представляла.

Жемчужины то опадали, то поднимались. Миссис Андервуд продолжала тарахтеть:

– С одной стороны, вроде бы знакомые, с другой – нет. А те, с которыми вроде бы можно держаться на дружеской ноге, далеко не всегда отвечают тем же. Взять, к примеру, мисс Гарсайд – просто ума не приложу, что она о себе возомнила, ходит с таким видом, словно не принадлежит к этому миру. А если встретишься с ней в лифте, так она смотрит на вас так, как будто вы находитесь на другой стороне улицы, а она видит вас в первый раз и не отличит от Адама, если вам доведется столкнуться с ней снова. Самое откровенное хамство – вот как я это называю. Хотя есть люди, о которых вы вовсе ничего не знаете, – но лично я, надо сказать, ничего не имею против них, однако трижды следует подумать перед тем, как что-то сказать. А Мид – она очень привлекательная девушка и доводится племянницей мужу, а не мне, хотя лично я не чувствую никакой разницы и очень рада, что она живет с нами, раз ей того хочется. Но знаете ли, жить в одной квартире с молодой девушкой, тут следует соблюдать осторожность, и это совсем не то, что жить одним.

Только тут для мисс Сильвер забрезжил свет в конце туннеля.

– Кто-то обидел вашу племянницу?

– Она не моя племянница, а мужа, я ведь уже говорила, разве нет? Но я не чувствую никакой разницы, это я тоже уже говорила. О нет, никто ее не обижал, и я уверена, в нашем доме квартиры сдают только очень приличным людям. И я не хочу создавать у вас ложное впечатление в этом плане.

Мисс Сильвер оставалось только гадать, какое же впечатление хотела создать эта говорливая особа. Когда она рассказывала о покойном Вандерлёре и его доме, дыхание ее нормализовалось. Теперь же она снова задышала учащенно. Что-то у нее на уме, это определенно. И что бы это ни было, именно оно заставило миссис Андервуд сначала выпытать у Маргарет Моурей адрес мисс Сильвер, а затем проделать весь этот путь из Патни до Монтегю-Мэншнс. Впрочем, изначальный импульс мог и угаснуть. Уже не впервые посетитель, который мог бы стать клиентом, как эта миссис Андервуд, заявлялся домой к мисс Сильвер, а потом нервно ретировался, так и не рассказав о причине своих страхов, так и не попросив о помощи.

Мысль о том, что эта полная, пусть и безвкусно, но модно одетая дама могла стать жертвой какого-то тайного и страшного заговора, не вызвала улыбки на губах мисс Сильвер. Она знала, что такое страх, привыкла распознавать его с первого взгляда. Миссис Андервуд явно чего-то боялась. А потому мисс Сильвер заметила:

– Очень важно создать верное впечатление о каждом. Ведь вещи и люди не всегда таковы, какими кажутся на первый взгляд, я права?

Миссис Андервуд стыдливо опустила глаза. Казалось, она задернула шторы, впрочем, недостаточно быстро. Буквально за секунду до этого в глазах, этих окнах души, светился страх – неприкрытый животный страх существа, угодившего в ловушку.

Мисс Сильвер покосилась на свое вязанье и спросила:

– Чего именно вы боитесь, миссис Андервуд?

Полные руки в перчатках нервно затеребили бисерную сумочку. Оттуда появился носовой платок. Им гостья промокнула вспотевшее лицо. Голос, до этого такой высокий и резкий, упал до жаркого шепота.

– Тут так душно… так тесно…

На верхней губе блестели капельки пота. Платок ее тоже промок и оказался испачкан помадой. Карикатура на трагедию всегда выглядит пугающе. Эта дама, такая полная, такая самоуверенная, такая вульгарная, выглядела насмерть перепуганной. Мисс Сильвер предпочитала иметь дело с клиентами, вызывающими у нее симпатию, но чувство долга, присущее ей, было непоколебимо. И она произнесла мягко, однако достаточно твердо:

– Вы чем-то напуганы. И пришли сюда рассказать мне об этом. Не правда ли? Так почему бы не рассказать?

Глава 3

Миссис Андервуд чуть слышно ахнула.

– Не знаю, поверьте мне. Вообще-то ничего особенного не произошло. И день сегодня выдался очень теплый, не правда ли?

– А мне кажется, вас что-то очень тревожит, – заметила мисс Сильвер. – И я думаю, вам лучше рассказать об этом. Поделим ваши неприятности пополам, и тогда у вас их останется вдвое меньше.

Мейбл Андервуд глубоко вздохнула. А потом вдруг неожиданно просто сказала:

– Вы мне не поверите.

Мисс Сильвер улыбнулась. И заметила:

– Я готова поверить во что угодно, миссис Андервуд.

Но момент простоты и искренности был упущен. И жемчужины на груди продолжали учащенно подниматься и опадать.

– Сама не понимаю, почему я это сказала. Девушки бродят во сне, такое иногда случается, тут уж ничего не поделаешь.

– Так ваша племянница бродит во сне?

– О нет, только не Мид. Но даже если бы такое случилось, лично меня это нисколько бы не удивило. После того, что ей довелось пережить.

Мисс Сильвер снова принялась вязать. Спицы пощелкивали, и было в этом звуке нечто ободряющее.

– Вот как?

– О да! Ее торпедировали, вернее, не ее, конечно, а корабль. В прошлом году она сопровождала детей своего брата в Америку, сам он, увы, погиб во Франции. А мать у них американка, ну она и отправилась туда навестить своих родственников. Бедняжка была просто потрясена гибелью мужа, хотела как-то отвлечься, вот Мид и повезла детей к ней. Ну и, конечно, не смогла сразу вернуться домой, до самого июня. А на обратном пути в корабль попала торпеда, разнесла все в клочья, бедняжка уцелела, но потеряла жениха – она тогда не особо распространялась на эту тему, но знаю одно: они познакомились в Штатах. Он находился там с секретной миссией – закупка танков, что-то в этом роде. Но наверное, я не должна говорить, хотя не думаю, что теперь это имеет такое уж значение, поскольку он утонул. И разумеется, это было страшным ударом для Мид.

Наконец-то миссис Андервуд стала называть вещи своими именами и подошла к сути дела. Мисс Сильвер вспомнила слова Чарлза Моурея: «Фонтанирующий противогаз», вспомнила и возражение Маргарет: «Но, Чарлз, дорогой, противогазы не фонтанируют!» Она деликатно кашлянула и заметила:

– Вполне естественно. Но вы только что говорили, что ваша племянница не бродит во сне.

Миссис Андервуд приложила палец к губам.

– Ну, не знаю… Не думаю, чтобы это проделывала Мид. Возможно, Айви.

– Айви?

– Наша служанка, Айви Лорд. Ни за что не стала бы держать ее в доме, но сейчас так сложно найти прислугу, так что приходится мириться с чем угодно.

Спицы продолжали щелкать. Мисс Сильвер спросила:

– С чего вы взяли, что эта девушка бродит во сне?

Миссис Андервуд выпалила залпом:

– Я нашла у себя в комнате на полу письмо!

– Вот как? – произнесла мисс Сильвер, и пухлые бледные щеки ее гостьи снова обрели сиреневатый оттенок.

– А как иначе оно могло туда попасть? Я пыталась придумать объяснение, но ничего другого просто в голову не приходит. Когда я ложилась спать, его там не было, это точно. А раз не было, значит, кто-то его принес, и мне хотелось бы знать, кто именно. Квартиру запирают на ночь на все замки, в доме были только я, Мид и Айви, но первое, что я увидела, проснувшись утром, так это листок бумаги, лежавший прямо под окном.

– Листок бумаги или письмо?

Мисс Андервуд промокнула платочком лоб.

– Это был клочок, оторванный от моего собственного письма. И лежал он в спальне, прямо под окном. Словно кто-то заходил ночью в комнату и подбросил его, потому как точно помню: когда я ложилась спать, его там не было, готова поклясться! – Рука с зажатым в ней платочком дрожала. Миссис Андервуд уронила ее на колени, не выпуская платок из крепко сжатых пальцев.

Мисс Сильвер подалась вперед, к ней.

– Но почему это так вас пугает? В этом письме… было что-то такое?…

Рука перестала теребить платок, сжалась в кулак, и миссис Андервуд торопливо, еле слышно пробормотала:

– О нет, конечно, нет… Это было обычное деловое письмо… совсем не такое уж и важное. Но я не представляю, как оно туда попало, и это меня пугает. Довольно глупо, понимаю, но этот густой туман по ночам и война, они, знаете ли, ужасно действуют на нервы, вам не кажется?

Мисс Сильвер кашлянула.

– Нет, слава Богу, с нервами у меня все в порядке. Так это было письмо, которое вы получили или, напротив, написали и собирались отправить?

Миссис Андервуд достала пудреницу и занялась своим лицом.

– А, это… Да, я его написала, ничего важного, просто из него был вырван клочок.

– Так вы написали, но не отправили?

Дрожащими пальцами она захлопнула пудреницу.

– Я… э-э, видите ли…

– Или все же отправили? Вот что, миссис Андервуд, для вас же лучше сказать мне всю правду. Письмо было отправлено, именно поэтому вы так встревожились, увидев вырванный из него клочок на полу.

Миссис Андервуд открыла рот, потом закрыла. Ну в точности вытащенная из воды рыба, подумала мисс Сильвер. Не слишком лестное сравнение. И она произнесла доброжелательно, но твердо:

– Если кто-то вас шантажирует…

Миссис Андервуд вскинула обе руки, точно защищаясь от невидимого противника, и воскликнула:

– Откуда вы знаете?

Мисс Сильвер добродушно улыбнулась:

– Это мое ремесло – сразу распознавать что-то подобное. Вас напугало это письмо. Вполне естественно предположить, что вас шантажируют.

Слова были подобраны точно, все упростилось, сразу встало на свои места. Миссис Андервуд испытала облегчение. Худшее, ну или почти худшее было позади. Ей и в голову не приходило, что она сможет рассказать такое кому-либо, даже когда выпытывала адрес у Маргарет, даже когда поднималась в лифте, а потом позвонила в дверь. Но как только эта такая немодная, простецкого вида женщина вдруг догадалась, она почувствовала облегчение и поняла: ей можно рассказать все. Нет, не обязательно все. Что-то дрогнуло в ее душе, и она сказала себе: «О нет… никогда!» Впрочем, сейчас они могут обсудить все это как бы со стороны, и совсем не обязательно углубляться в подробности. И тут, словно прочитав ее мысли, мисс Сильвер заметила:

– Вам совсем не обязательно рассказывать мне все. Если не хотите, не надо.

Миссис Андервуд откинулась на спинку кресла и сказала просто:

– Ну, если вам так уж нужно знать… да, я отправила его. Поэтому так испугалась, увидев…

– Вы отправили по почте письмо, фрагмент которого увидели затем на полу в своей спальне?

– Ну да… да. Это меня очень расстроило.

– Бог ты мой! – воскликнула мисс Сильвер. – Вы написали письмо, отправили его по почте, а потом нашли обрывок этого письма под окном.

– Именно.

– Скажите, а вы сами отправляли это письмо или поручили служанке?

– О нет. Я отправила сама, собственными руками.

– А у вас не было копии этого письма или черновика?

Миссис Андервуд покачала головой.

– Оно было одно, написанное собственноручно.

Мисс Сильвер продолжала вязать. И после паузы сказала:

– Скорее всего ваше письмо было ответом на письмо человека, который, возможно, вас шантажирует. Вам известно, кто этот человек?

Ее собеседница снова покачала головой с волнистыми кудряшками, выкрашенными в светло-каштановый цвет. И снова покраснела.

– Понятия не имею. Просто ума не приложу. Адрес был, и я даже съездила посмотреть – ужасно далеко, на другом конце города, но я все равно поехала. Ну и когда добралась, увидела, что по этому адресу находится табачная лавка. Мне сказали, что люди часто приходят сюда за письмами, и я так поняла, что у этих людей разбомбили дома. Но я не очень-то поверила, ни единому слову, а больше мне ничего не сказали. Ну и я отправила это письмо, опустила в ящик в самом конце улицы и вернулась домой.

– Так вы отправляли письмо с другого конца города?

Миссис Андервуд кивнула:

– Да, именно так. Поэтому и испугалась, не смогла понять, как и почему оно вернулось в Вандерлёр-Хаус и как эта особа, Айви Лорд, сумела подсунуть обрывок мне в спальню? А ведь это она сделала, больше просто некому. Неужели вы не понимаете? У нее оказался обрывок моего письма, во сне она ночами бродит по дому. А это означает, что человек, которому я написала, живет в одной из квартир Вандерлёр-Хауса. Ну, скажите, разве это не ужасно, и что прикажете мне теперь делать? Как подумаю, возникает такое ощущение, будто вот-вот начнется сердечный приступ. А если это не она, если она не бродит во сне, так получается еще того хуже, верно? Потому что это означает, что она в сговоре с этим мошенником, кем бы он там ни был. И вообще в самом этом поступке просматривается безумие! Ну, скажите, какой смысл подбрасывать мне обрывок письма? Она, должно быть, совсем свихнулась или вляпалась в какую-то мерзкую историю, и выгоды я в том не вижу ни для кого. Стараюсь держаться от нее подальше. Две ночи подряд и глаз не сомкнула, ну а потом вспомнила, что говорила о вас Маргарет, раздобыла ваш адрес и вот пришла. Все это чистая правда.

Да, это была чистая правда, и сейчас с мисс Сильвер говорила совсем другая женщина – простая, родившаяся и выросшая в деревне, сохранившая присущую сельским жителям смекалку и даже проницательность. Так что Чарлз Моурей, говоря о том, что скучнее и глупее этой особы на свете нет, попал пальцем в небо.

Мисс Сильвер одобрительно закивала.

– Неплохо сказано, миссис Андервуд. А знаете что? Вам надо обратиться в полицию.

Ее гостья снова затрясла кудряшками.

– Не могу.

Мисс Сильвер вздохнула.

– Все так говорят, и потому шантаж продолжается. Вы уже что-нибудь заплатили?

Миссис Андервуд глубоко вздохнула.

– Пятьдесят фунтов… И, Господи, что я скажу Годфри, просто ума не приложу!

– Деньги были в письме, которое вы отправили?

– О нет, они были в первом, отправленном полгода назад, сразу после того, как Годфри уехал на север. А на этот раз я написала, что ничего не заплачу. Просто не могу… мне нечего им дать, мисс Сильвер. Это и было написано на том обрывке бумаги. «Мне нечего вам дать».

Мисс Сильвер продолжала стучать спицами.

– Наверняка этот человек угрожает рассказать что-то вашему мужу. Может, лучше скажете ему сами?

Миссис Андервуд испустила еще один тяжкий вздох. А потом сказала:

– Не могу. – Этим и ограничилась.

Мисс Сильвер укоризненно покачала головой.

– Было бы куда лучше, если бы вы это сделали. Но не стану на вас давить. Скажите, а с чего вы взяли, что эта девушка, Айви Лорд, ходит во сне? Она что, уже не раз была в этом замечена?

Миссис Андервуд так и ахнула.

– Неужели я вам не говорила? Вот что значит, когда вся на нервах… мне казалось, я об этом упоминала. Ну, во-первых, Айви сама призналась мне, что бродит во сне. Она догадалась об этом, увидев как-то раз, что башмаки, которые сама же начистила накануне вечером, утром оказались сплошь заляпаны грязью. И что ее тетушка якобы советовала Айви наняться на работу именно в квартиру, а не в дом, потому как не пристало добропорядочной девушке шляться по ночам неизвестно где и неизвестно зачем в одной ночной рубашке и башмаках. Мне казалось, я вам говорила.

Мисс Сильвер отрицательно покачала головой:

– Нет, этого вы не говорили. Так чего же именно вы от меня хотите, миссис Андервуд? Чтоб я приехала в Патни взглянуть на вашу служанку?

Но Мейбл Андервуд уже поднималась из кресла. Носовой платок и пудреница отправились в блестящую черную сумочку. Деревенский говор и деревенские манеры вновь сменились напускным претенциозным аристократизмом. Она произнесла с жеманным акцентом:

– О нет, у меня и в мыслях не было беспокоить вас. Вы были так добры и любезны, но ни о какой профессиональной помощи и речи быть не может. Всего лишь дружеский визит, видите ли, и, разумеется, я могу рассчитывать на полную конфиденциальность, не так ли?

Мисс Сильвер мрачно пожала протянутую ей руку. А потом заговорила, и в голосе ее звучал упрек:

– Можете на меня положиться. Всего вам доброго, миссис Андервуд.

Глава 4

Мид упаковывала посылки вот уже три часа. Ужасно утомительное занятие. Она вышла на улицу, дошла до угла. Одна надежда, что не придется долго ждать автобуса – не ее обычного маршрута, поскольку ей надо было доехать до универмага «Харродз» по поручению тетушки Мейбл. Поручение это сыграло роль «последней капли», но возразить она не осмелилась, потому что знала, какая последует отповедь. «Если ты не в силах упаковать несколько посылок и потратить пять минут на покупки, чтобы избавить меня от поездки через весь Лондон, с чего это тогда вообразила, что можешь вступить в ВТС?»

Автобуса пришлось ждать почти десять минут.

Было половина пятого, когда она вышла из «Харродз» через одну из боковых дверей и… лицом к лицу столкнулась с Джайлзом Армитейджем. Джайлз смотрел сверху вниз на девушку в сером фланелевом костюме и маленькой черной шляпке – миниатюрное создание с пышным облаком волос и чудесными выразительными глазами. Волосы были темные, глаза – удивительно чистого и глубокого серого оттенка. Вот она подняла их, взглянула на него, и они так и вспыхнули, так и засияли, как звезды. А бледные щеки на худеньком личике озарились румянцем. И вот она уже вцепилась ему в руку и еле слышным голоском пролепетала:

– Джайлз…

И тут словно все померкло. Краски, свет, даже придыхание, с которым она произнесла его имя, все исчезло, перестало существовать. Колени у нее подогнулись, и, если бы он не проявил проворства, не подхватил ее вовремя, она бы рухнула на тротуар. Она была такая маленькая, легонькая, держать ее не составляло труда. Все равно что держать котенка.

Она узнала его – это несомненно. Он взмахом руки остановил такси, которое как раз отъезжало от обочины, и усадил Мид на заднее сиденье.

– Через парк, только поезжайте медленно. Я скажу, где остановиться.

Он уселся сам и захлопнул дверцу. Девушка полулежала, откинувшись на спинку сиденья. Глаза были открыты. И вот она протянула к нему руки, и он, даже не успев сообразить, как это получилось, обнял ее. Она, похоже, ожидала именно этого, да и он, сколь ни странно, тоже. Она так крепко вцепилась ему в руку, словно не хотела никогда больше отпускать. И все это казалось таким естественным. А он испытал сильнейшее желание заботиться о ней, вернуть румянец на эти бледные щеки, сделать так, чтобы у нее снова загорелись глаза. И при этом Джайлз был совершенно уверен, что никогда прежде не встречал этой девушки. Она же повторяла его имя снова и снова: «Джайлз, Джайлз, Джайлз…» Ни одна девушка на свете не станет с такой страстью и нежностью называть имя мужчины, ну разве только в том случае, если она влюблена в него до беспамятства. До чего же это скверно – потерять память! Что может он сказать девушке, которая помнит то, что ты забыл?

Внезапно она отпрянула и произнесла уже совсем другим голосом:

– В чем дело, Джайлз, что случилось? Почему ты молчишь? Ты меня просто пугаешь!

Майор Армитейдж был человеком действия. Эта проблема требовала решения. И он безотлагательно начал ее решать. Ярко-синие глаза на мужественном загорелом лице улыбнулись ей. И он сказал:

– Прошу вас, не надо! Обещайте, что не упадете больше в обморок, договорились? На самом деле это я напуган. Будьте добры, помогите мне, пожалуйста. Дело в том, что наш корабль торпедировали, и я потерял память. Вот уж не предполагал, что когда-нибудь буду чувствовать себя полным идиотом.

Мид отодвинулась, забилась в угол сиденья. Джайлз ее просто не помнит!.. Сердце так и замерло, она похолодела. А потом пробормотала тихо:

– В обморок я не упаду. Обещаю.

Но ей было страшно больно. Джайлз воскрес из мертвых, но стал чужим человеком. Смотрит на нее, как смотрел, когда они встретились в первый раз, у Кити Ван Ло. И тут вдруг ощущение пронизывающего холода исчезло, сердце вновь жарко забилось – тогда он влюбился в нее с первого взгляда, а раз так, то ведь это может повториться вновь. Что с того, что он ее забыл? Он – Джайлз, она – Мид, и он жив, жив, это самое главное! «Господи, благодарю Тебя за то, что оставил Джайлза в живых!»

Тут он увидел, как порозовели ее щеки и засияли глаза. Странное ощущение – точно ему удалось сделать нечто удивительное. И он тихо спросил:

– Вы кто?

– Мид Андервуд.

– Мид Андервуд… – повторил он. – Красивое имя. Могу я называть вас просто Мид?

Быстрый и неуловимый проблеск в памяти – точно свет отразился от блестящего птичьего крыла и тотчас погас. Он не успел уловить. А она ответила просто:

– Да.

– Я давно вас знаю?

– Не очень. Мы познакомились в Нью-Йорке первого мая у Кити Ван Ло. Вы ее помните?

Он отрицательно покачал головой.

Она разглядывала его ярко-синие глаза, коротко остриженные светлые волосы над загорелым до красноты лбом и вдруг подумала: «Он… жив. Разве все остальное имеет хоть какое-то значение?» И почему-то обрадовалась, услышав, что он не помнит Кити Ван Ло.

– Не помню ничего, за исключением работы, из-за которой тогда поехал туда. Не помню, куда ходил, где и с кем проводил время после Рождества тридцать девятого. Все остальное словно тонет в тумане, особенно воспоминания личного толка. Почему?… – Тут голос у него изменился. – Я даже не помню, что мой брат Джек погиб. Он был со мной в Дюнкерке, и я знаю, что он убит, но не могу, просто не в силах вспомнить обстоятельства его гибели. Ровным счетом ничего. И теперь получаю все сведения от приятеля, который тогда был со мной. Помню, что находился во Франции, помню, как выбирался из Дюнкерка, какой работой занимался в военном министерстве, но ничего из личной жизни. Могу рассказать все о своей работе в Штатах, ну, о технической, так сказать, составляющей. Вам это наверняка покажется смешным, но я помню парня из своего первого полка, он был отличным игроком в бридж. Напивался каждый вечер в стельку, но на игру это ничуть не влияло. Он садился за стол настолько пьяным, что не понимал ни слова из того, что ему говорят, зато помнил каждую выпавшую карту и ни разу не ошибался. Вот такая странная теперь у меня память. Так, значит, мы познакомились у Кити Ван Ло. Ну а куда пошли потом?

Он видел, как блеснули глаза Мид. У него уже голова шла кругом от всей этой истории, от странной смеси знакомого и незнакомого. Она ответила:

– О, мы ходили в разные места.

– Хорошие места?

– Да, очень хорошие.

– И много их было?

– Много.

– А когда вы вернулись из Штатов?

Она не сводила с него глаз. А потом ответила тихо:

– В июне.

Он покраснел.

– Надо же, и я тоже, по крайней мере мне так говорят. То есть я тоже возвращался домой, и тут в корабль угодила торпеда. – Он усмехнулся. – Пару дней спустя меня подобрало какое-то грузовое судно. Я так вцепился в спущенный веревочный трап, что меня не сразу смогли оторвать, ну так они говорили. И ничего не помнил о себе, ничегошеньки. При взрыве меня оглушило, чем-то ударило по голове. И очнулся я потом только в Нью-Йорке, в больничной палате, и никто не знал, кто я такой. Вот такие дела… Так вы говорите, в июне. Не думаю, что мы вместе пустились через Атлантику, это вряд ли… или я не прав? Ах, вот как? Значит, все-таки вместе? Что ж, надеюсь, мне удалось спасти вам жизнь.

Мид кивнула. И на какое-то время лишилась дара речи. Вся эта ужасная картина живо предстала перед глазами – тьма, страшный грохот, треск ломающихся переборок… затем чудовищной силы поток воды, которая нахлынула, затянула их… Вот Джайлз приподнимает ее, помогает забраться в спасательную шлюпку. Она сказала:

– Вы посадили меня в одну из шлюпок.

– Вы были в порядке или ранены?

– Сломала руку и несколько ребер. Но теперь все зажило. Все хорошо.

– Уверены?

– Совершенно уверена.

Они не сводили глаз друг с друга. И молчали. Наконец молчание стало невыносимым, и он спросил:

– Насколько хорошо мы знали друг друга, Мид?

Она закрыла глаза. Длинные черные ресницы легли на щеки, как тени. Три месяца она не слышала, как он называет ее по имени. И во снах, где они снова были вместе, он никогда не спрашивал ее об этом. А теперь говорит с ней как совершенно незнакомый человек. До чего же это больно! Тут он вдруг заметил встревоженно:

– Вы так бледны. Могу я отвезти вас? Только скажите куда. Вы же обещали не падать в обморок, верно?

Ресницы дрогнули, и она посмотрела ему прямо в глаза. С тревогой и надеждой, от чего он вдруг очень смутился. А потом прошептала:

– Не упаду. Постараюсь. Думаю, мне лучше поехать домой.

Глава 5

Они распрощались на ступеньках перед входом в дом Вандерлёра, такси осталось ждать по другую сторону дороги, напротив массивного викторианского особняка. Еще не стемнело, но день выдался какой-то серый, безрадостный – ни капли живого яркого цвета, ни лучика солнца. А значит, сегодня ночью снова будет туман. И настроение у Мид было под стать погоде – сумеречное, серое и безрадостное, к тому же она еле держалась на ногах от усталости. Внезапное чудесное воскрешение Джайлза, затем шок, который она испытала, поняв, что он забыл о ее существовании, – все это, безусловно, сказалось, вымотало силы, душевные и физические. Они встретились и вот теперь прощаются и, возможно, никогда не увидятся снова. Эта мысль пронзала болью все ее существо. Сейчас он уедет, вернется к своей работе и не вспомнит о сегодняшней встрече, а если и вспомнит, то как о курьезном случае, досадном недоразумении, и сочтет, что лучше им больше не видеться. И ей придется с этим смириться, поскольку вероятность такого поворота событий весьма велика. Он столкнулся на улице с глупой, склонной к обморокам девицей, совершенно незнакомой – вот что он теперь будет помнить. Мужчины терпеть не могут девушек, которые плачут и падают в обморок. Он был добр к ней. Джайлз вообще добрый. Она была свидетелем тому, с какой добротой он относился к бродячим собакам и назойливым пожилым дамам. Но, избавившись от девушки, доставившей столько малоприятных хлопот, он вряд ли будет искать продолжения знакомства, к чему ему лишние проблемы. А потому она собиралась навсегда распрощаться с Джайлзом. Только не сметь плакать, не сметь падать в обморок! Она должна расстаться с ним достойно и красиво.

Она протянула руку, он пожал ее, а потом взял ее за другую руку, зажав обе в ладонях. У Джайлза всегда были такие сильные теплые руки!.. А затем он заговорил серьезным тоном, немного запинаясь, – так говорят люди, за словами которых стоят сильные чувства.

– Это неправильно… мы не должны расставаться навсегда. Вам больно, я вижу и меньше всего на свете… хочу обидеть вас. Пожалуйста, не обижайтесь, позвольте мне сейчас уехать и хоть немного прийти в себя. Нас обоих… просто сразило это происшествие. Дадите мне номер вашего телефона?

Это было так похоже на прежнего Джайлза, что она едва удержалась от смеха.

– Вы просили телефон у меня в Нью-Йорке, в день нашей первой встречи.

– Наверняка просил. И вы дали?

– Да.

– Тогда сделаем это еще раз. Итак, какой у вас номер?

Она продиктовала, глядя, как он записывает, – в точности как в тот, первый, раз. Вот только записная книжка у него была новенькая. А та, наверное, затонула где-то в Атлантике, и номер ее нью-йоркского телефона размыла вода, полностью стерла со страницы, как сама она стерлась из памяти Джайлза.

Он сунул записную книжку обратно в карман и снова взял девушку за руки.

– Мне пора… но я вам позвоню. Вы не против?

Нет, конечно, она не против.

Он подержал ее руки еще секунду, затем направился к ожидавшему такси, и гравий хрустел у него под ногами.

Мид провожала его глазами. Если он обещал позвонить, значит, расстались они не навсегда. И на сердце у нее слегка потеплело при этой мысли. Она поднялась в лифте, вышла на первой площадке. Андервуды, квартира номер три. Надо бы рассказать обо всем тете Мейбл, и чем скорее, тем лучше. И в то же время она всем сердцем противилась этому. Ей не хотелось рассказывать о Джайлзе ни единому человеку на свете. Когда ты, разбитый болезнью, лежишь в больнице и приходит какой-нибудь добрый дядюшка и держит тебя за руку, так и подмывает выложить ему все. Но с другой стороны, тетя просто должна знать о Джайлзе. Имеет на это полное право. Дядя Годфри всегда был очень добр к Мид, но он непременно проболтается тете Мейбл, а тетушка Мейбл оповестит об этом весь мир. И тогда все узнают, что Джайлз жив, но забыл ее и, разумеется, они больше не помолвлены. Придется сказать, преодолеть себя.

И она преодолела. Это было нелегко. Мейбл Андервуд не сделала ровным счетом ничего, чтобы облегчить эту задачу. Она изо всех сил старалась быть доброй, но добавила последнюю каплю:

– Так он тебя совсем не помнит?

– Он вообще ничего не помнит.

– Как странно! Ты что же, хочешь сказать, он даже имени своего не помнит?

– Имя помнит.

– А кто он такой, и какая работа была у него в Америке?

– И это помнит.

Голос у миссис Андервуд стал скрипучим и резким.

– А тебя, получается, не помнит? Но, дорогая, это просто смешно! Он хочет отделаться от тебя, разорвать помолвку! Дядя Годфри должен непременно с ним поговорить! Ты только не волнуйся, у молодых мужчин бывают такие закидоны, но твой дядя все исправит, поставит на свои места. Не думай, что за тебя некому заступиться. И не волнуйся, все образуется, все будет хорошо.

Слышать это было совершенно невыносимо, но она выслушала. Отсутствие сочувствия и доброты перенести гораздо легче. Тетя Мейбл так старалась быть доброй, но подтекст был совершенно очевиден: она считала, что Джайлз Армитейдж – вполне подходящая пара для столь никчемной девицы, как Мид. А потому твердо вознамерилась вернуть невесте жениха.

Но всему рано или поздно наступает конец. И Мид сочла, что сейчас ей лучше всего прилечь и хоть немного прийти в себя.

– Айви принесет тебе ужин прямо в постель. А я поднимусь к Уиллардам, сыграю партию в бридж.

Мид испытала облегчение, хотя и была уверена: ровно через пять минут Уилларды узнают все о Джайлзе, а также о взглядах Мейбл Андервуд на то, какие меры воздействия следует применять к столь непостоянным молодым людям. Но что толку думать об этом. Тетушку Мейбл все равно не переделать, и чему быть, того не миновать.

Лежа в постели, Мид решила: пусть все идет своим чередом. Нет смысла размышлять об этом, надеяться, строить планы, нет смысла горевать.

Вошла Айви с подносом – рыбные котлетки и чашка «Овалтина» [5]. Мид села в постели и подумала: «Да и она тоже выглядит не лучшим образом. У этой девушки совершенно несчастный вид». И она, сама того от себя не ожидая, выпалила:

– Ты выглядишь усталой, Айви. Уж не заболела ли?

– Голова немного побаливает. А так ничего страшного, причин извещать родных нет.

Типично лондонская девушка, маленькая, худенькая, с бледным узким личиком и прямыми каштановыми волосами.

– А где твои родные?

Айви дернула плечиком.

– Считайте, что и вовсе нет, о ком бы стоило говорить. Бабушка эвакуировалась, поселилась на квартире у одной симпатичной леди. Они законсервировали четыре дюжины банок с помидорами из собственного огорода, ну и разные другие овощи поспевают каждый день. Вполне можно продержаться какое-то время, верно?

– И что же, больше у тебя никого нет?

Айви кивнула:

– Только бабушка и тетя Фло. Вот и вся моя родня. А тетя Фло работает в ВТС, и им выдали такие хорошенькие форменные шапочки, красные с зеленым, – просто прелесть! Она хотела, чтобы и я пошла туда работать, но меня не приняли по состоянию здоровья. А все из-за несчастного случая еще в детстве, в холле.

– В каком еще холле?

– В мюзик-холле, мисс. Варьете. Я выступала там с сестрой Глэд. Мы назывались гуттаперчевыми девочками, были акробатками. А потом произошел несчастный случай на проволоке, она была натянута очень высоко. Глэд разбилась насмерть, а мне сказали, что я для представлений больше не гожусь, так что пришлось пойти в прислуги, и, видно, так до конца жизни и ходить мне в прислугах. Врачи не выдали мне разрешения на работу.

– Мне очень жаль, – мягким тихим голосом заметила Мид. А потом добавила: – Иди-ка ложись в постель, Айви, отдохни хорошенько. Миссис Андервуд ты сегодня больше не понадобишься.

Айви снова дернула плечиком.

– Ложиться в постель… от этого, похоже, толку мне никакого. Мне снится, как мы с Глэд снова и снова ходим по той проволоке. Поэтому я и стала бродить по ночам, еще когда жила в Суссексе, а бабуля сказала, что порядочной девушке ночами бродить не пристало и что лучше мне устроиться на работу в квартиру, откуда не очень-то и выйдешь ночью.

Мид зябко поежилась, сама не понимая, что это на нее вдруг нашло. Да уж, из дома Вандерлёра не так-то просто выбраться после того, как Белл запирает все двери на ночь. Просто жуть берет, стоит только подумать, как бродишь в полутьме вниз и вверх по узкой, огибающей лифт лестнице. И она торопливо спросила:

– А теперь ты больше не ходишь во сне?

Айви отвела взгляд.

– Сама не знаю, – неуверенно ответила она. – Хотите еще одну рыбную котлетку? Сама готовила, меня бабуля научила. И выходят просто чудо до чего вкусные, с томатным соусом, и еще в них надо добавить немножко креветочной пасты. В ней самый смак, верно?

Она унесла поднос, в комнате вновь воцарилась тишина, Мид взяла книгу и попыталась читать, но о чем эта книга, что говорят строчки мелко набранного текста, понять она затруднялась. На тумбочке рядом с постелью стояла лампа с абажуром. Мягкий золотистый свет падал на плечо Мид, на розовые простыни миссис Андервуд, на уголок розовой наволочки с оборками. Вообще-то то была спальня Годфри Андервуда, поэтому на тумбочке рядом с лампой стоял телефон. Дядя Годфри и розовая наволочка с оборками – нет и не было, пожалуй, на свете ничего более несовместимого. Но он, похоже, этого не замечал вовсе. На покрывале цвели пышные розовые и пурпурные пионы, на шторах – тоже. На умывальнике стоял фарфоровый кувшин все того же розового цвета, на полу красовался ковер в розовых тонах. Было время, когда Мид казалось, что она просто не в силах более этого выносить, но затем привыкла, как и ко всему остальному в этом доме.

Внезапно ее размышления прервал пронзительный телефонный звонок. Она подспудно все время прислушивалась, надеялась, ждала этого звонка. И теперь, когда он прозвучал, сердце ее бешено забилось и руки задрожали. Откуда-то издалека донесся голос Джайлза:

– Алло! Это вы?

– Да.

– Что-то голос совсем не похож.

Она затаила дыхание.

– А откуда вы знаете, как звучит мой голос?

Она почти физически ощутила, как Джайлз нахмурился. Откуда ему знать? Но ответ должен быть положительным.

Ответа не последовало, вместо этого он сказал:

– Вы меня слышите, Мид? Пожалуйста, не вешайте трубку… Мне так много надо вам сказать. Вот я и подумал, что лучше по телефону… Ведь нам с вами надо кое-что прояснить, верно? Вы не станете вешать трубку? Обещаете?

– Не стану.

– Где вы сейчас? Вы одна… можете говорить?

– Да. Тетя вышла к соседям. Я в постели.

– В постели? Что случилось?

– Ничего. Просто устала.

– Но не настолько устали, чтобы не могли говорить?

– Нет, не настолько.

– Ну, хорошо, тогда вперед. Я тут долго думал и… хотелось бы знать, на какой стадии оборвались наши отношения. Вы должны мне помочь, понимаете? Ну, допустим, я бы ослеп после катастрофы, вы бы тогда стали моими глазами, читали бы мне письма или книжки вслух, правильно? То, что я забыл, подобно письмам, которые не может прочесть слепой. И если я попрошу вас прочесть их, вы ведь мне не откажете, нет?

– Чего именно вы от меня хотите?

– Хочу знать, какие между нами были отношения. Мы были друзьями, верно?

– Да.

– А может, больше, чем просто друзьями? Вот что хотелось бы знать. Я был влюблен в вас?

– Во всяком случае, вы так говорили.

– А это значит, что если бы не был влюблен, то и не сказал бы. Что… я не расслышал?…

Она промолчала. Сердце продолжало бешено биться, дыхание участилось, но подходящих слов она найти не могла.

– Мид… Неужели вы не понимаете, что должны мне помочь? Я должен знать. Мы были помолвлены?

И этот вопрос тоже остался без ответа.

Голос его зазвучал настойчиво:

– Но я должен это знать, разве вы не понимаете? Так мы были помолвлены или нет? Объявили о своей помолвке?

Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Как это похоже на ее Джайлза, знакомо просто до слез – эта настойчивость в голосе и то, как он произносит ее имя, и то, что он всегда был нетерпелив, не мог ждать, когда ему чего-то очень хотелось. Эхо из прошлого: «Мид, я должен знать!» – все те же настойчивые нотки. Только тогда он спрашивал: «Я тебе не безразличен?» А теперь: «Ты была мне не безразлична?» И она поспешила ответить:

– Нет, не объявили.

На том конце линии повисло молчание – такое продолжительное, что сердце у нее сжалось от страха. А вдруг он повесил трубку и ушел? Вполне вероятно. Именно это он наверняка и сделал, бросил трубку и навсегда ушел из ее жизни. Но она тут же воспротивилась этой мысли всем своим существом. Нет, на Джайлза это не слишком похоже. Он всегда говорил то, что думал, не увиливал от ответов. Он бы мог сказать ей прямо и без обиняков: «Простите. Я этого не помню. Все стерлось из памяти». Он бы не стал ускользать, подобно вору в ночи.

И тут в трубке вновь прозвучал его голос, громкий и четкий:

– Ну вот именно это я и хотел знать. Стало быть, хотя бы с этим разобрались. Просто не хотелось портить наш завтрашний ленч. Вы ведь не откажетесь отобедать со мной, нет?

Мид ответила слабым голосом:

– Но от двух до пяти я упаковываю посылки…

– Посылки?

– Да, одежду и разные другие вещи… для тех, у кого разбомбили дома.

– Вы же сможете отпроситься, взять выходной, если очень постараетесь?

– У нас на это косо смотрят.

– На вашем месте я бы из-за этого не беспокоился. Не каждый день, знаете ли, человек восстает из мертвых.

Он услышал, как Мид затаила дыхание.

– А вот это удар ниже пояса.

– Я всегда так делаю. Так вы придете?

– Конечно, приду. Где?

– Заеду за вами без четверти час. А теперь спите спокойно, и пусть вам снятся самые сладкие сны. Доброй ночи.

Она заснула, и на этот раз ей ничего не снилось. Впервые за все время с той июньской ночи Мид спала крепким сном без всяких сновидений. Все треволнения покинули ее, она полностью расслабилась. Горькие воспоминания, которые она была не в силах контролировать, нервное напряжение, тревожные ожидания – все это куда-то ушло. И она спала, ни разу не вздрогнув, даже не шевельнувшись до тех пор, когда в комнату вошла Айви и раздвинула шторы на окнах.

Глава 6

Когда человек хорошо выспался, завтрак кажется ему вкуснее и лучше, чем есть на самом деле. Миссис Андервуд в пижаме и розовом шелковом халате разразилась целой речью о вчерашнем бридже, весьма эмоциональной.

– Четвертым игроком они пригласили эту мисс Роланд с верхнего этажа, Каролу Роланд. Надо сказать, играет она вполне прилично, и лично я считаю, ее настоящее имя Кэрри Снукс или нечто в этом роде. И не так уж она и молода, как кажется, если присмотреться хорошенько, особенно с близкого расстояния. Разумеется, миссис Уиллард не воспринимает молодых особ всерьез. А что касается мистера Уилларда, то он, может, и чудаковат, и зануда, но попадаются мужья и похуже, и он вовсе не принадлежит к тому разряду мужчин, что падки на крашеных блондинок, хотя, конечно, до конца быть уверенной ни в ком нельзя. Взять хотя бы Уилли Тидмарша – он доводится Годфри кузеном, и лично я не думаю, чтобы жена его особенно доставала. Насколько мне известно, они были практически образцовой парой. Так вот он принадлежал к тому типу услужливых маленьких мужчин, что бросаются открывать перед тобой дверь, меряют температуру воды в ванне, готовы в любой момент заменить прокладку в кране на кухне – все это страшно действует на нервы. Все же Белла, видимо, точила и пилила его, но он привык к этому за двадцать пять лет совместной жизни. И кто бы мог подумать? Он ушел от нее к барменше из паба, и вроде бы потом они открыли закусочную где-то в западной части города. – Миссис Андервуд умолкла перевести дух и подлить себе еще кофе.

– А о чем любит говорить эта Карола Роланд? – спросила Мид. – Она очень хорошенькая.

Рука, державшая кофейник, дрогнула. Несколько капель кофе пролились на блюдце. Миссис Андервуд раздосадованно фыркнула.

– Хорошенькая! Да она так раскрашена, что и не поймешь, как выглядит без макияжа! Представляешь, что на ней было вчера? Черные шелковые брюки, зеленый с золотом топ и серьги с изумрудами длиной добрых полярда! Если она так вырядилась ради Альфреда Уилларда, то напрасно старалась, скажу я тебе. А если ради миссис Уиллард и меня, то нам с ней тем более безразлично! – И она резко поставила чашку на стол.

– Что случилось? – спросила Мид.

Поток слов внезапно иссяк. На лице миссис Андервуд возникло странное виноватое выражение. А затем она, слегка запинаясь, повторила свои последние слова:

– Нам с ней… тем более… безразлично. Так о чем я только что говорила? – Она растерянно заморгала. А затем, не успела Мид ответить, вдруг взяла себя в руки и продолжила: – Ах, ну да, конечно. Сама не понимаю, что это на меня нашло… затмение какое-то. Просто хотела сказать, что мы с миссис Уиллард прекрасно провели время – нельзя торчать дома и ничего не делать во время затемнения, поэтому бридж – самое милое дело. И я рада, что меня пригласили четвертой. Очень жаль, что ты не играешь, но тут уж ничего не поделаешь. Правда, для молодой девушки это не слишком подходящее занятие, и твоему дяде наверняка не понравилось бы, узнай он, что ты оказалась в одной компании с этой Каролой Роланд, совсем не понравилось бы. Ты можешь, конечно, поздороваться с ней, пожелать доброго утра, даже проехаться вместе в лифте, но не более того. Не хочу, чтоб Годфри сделал мне выговор за то, что позволила тебе общаться с ней.

Она добавила еще несколько фраз в том же духе, и лишь после этого Мид удалось сообщить ей, что она идет сегодня с Джайлзом на ленч. Девушка залилась краской, что вызвало окончательно смутивший ее прилив доброжелательности.

– Ну вот, что я тебе говорила! Все будет хорошо, сама увидишь! А что касается посылок… Я сама поеду и займусь ими, и пусть только попробует эта мисс Мидлтон мне хоть слово сказать! Одна пара рук ничем не отличается от другой, и ей совершенно не обязательно совать свой длинный нос в мою работу. Такое впечатление, что она держит под этим самым носом бутылочку с уксусом и изо всех сил старается не чихнуть. Общаться с ней часто и подолгу нет ни малейшего желания, но ради тебя я готова пожертвовать одним или даже двумя днями. И не забудь надеть что-нибудь симпатичное, потому что меня уже просто тошнит от этих твоих серых нарядов, они больше не нужны, раз он вернулся.

Дрожащие губы Мид сложились в улыбку. Теперь нет необходимости носить траур по Джайлзу. Потому что ее Джайлз жив! Она спустилась в кладовую, где в чемоданах хранились упакованные ею разноцветные платья и блузки. В одном чемодане лежали вещи на весну – костюм, юбка, джемпер из серо-зеленой шерсти и зеленое пальто. Для джемпера, пожалуй, слишком тепло – вместо него вполне подойдет клетчатая блузочка. Шляпку можно надеть все ту же серую, но украсить ее зеленым перышком, оторванным в минуту печали.

Мид шла через холл с ворохом нарядов и вдруг столкнулась с мисс Крейн, которая всегда куда-то спешила, но была готова отложить самые срочные дела ради того, чтобы почесать языком. Что и понятно – наверное, ужасно скучно быть компаньонкой престарелой миссис Мередит. Отвязаться от мисс Крейн было практически невозможно.

Через стекла больших круглых очков на Мид смотрели близорукие глаза.

– Я так спешу! А вы, я смотрю, тоже заняты. Упаковываете или, наоборот, распаковываете? О, зеленое, какой приятный оттенок!.. Всегда мне нравился. Кажется, раньше я вас в этом не видела. Надеюсь, это означает, что вы перестали носить траур. Как печально, Боже, как все это печально! Видимо, я затронула слишком болезненную для вас тему. Умоляю, простите! Так неосмотрительно с моей стороны, но я не нарочно. О нет-нет, честное слово! Всегда приятно видеть, как молодые люди развлекаются, радуются жизни, а лично у меня развлечений почти никаких. Миссис Мередит – несчастная страдалица, ей требуется очень много внимания. Очень много. Иногда мне бывает так трудно сохранить бодрость духа. А ей это просто необходимо. Она сразу замечает, когда я не в настроении, и страшно обижается. Я всегда говорю об этом Пейкер. Она далеко не всегда пребывает в хорошем расположении духа. Наша миссис Мередит склонна к перепадам настроения. На нее влияет буквально все. Поэтому я изо всех сил стараюсь быть веселой.

У мисс Крейн была манера говорить, склонившись к собеседнику, и сейчас ее крупное бледное лицо находилось всего в нескольких дюймах от лица Мид, отчего та чувствовала себя неловко. Тихий, хрипловатый голос мисс Крейн звучал как-то бездыханно, а короткие фразы следовали одна за другой практически безостановочно. На мисс Крейн красовались старомодная шляпка из черного фетра и знавший лучшие времена плащ-дождевик – неизменный ее наряд. В руке она держала корзину для покупок и, указав на нее, сообщила доверительным шепотом:

– Рыба, мисс Андервуд. Миссис Мередит, знаете ли, очень любит свежую рыбку, обжаренную в сухарях. Стоит замешкаться – и ее всю раскупят. Ну а что касается мясного рациона, то она его совершенно не одобряет, бедняжка. Так что не сочтите за грубость, но…

– О, что вы, нет, конечно, нет, – поспешила вставить Мид. И с облегчением повернулась к лифту. Он как раз спускался на первый этаж, раскачиваясь и слегка поскрипывая. Вот он остановился. Двери раздвинулись, и из кабины вышла Карола Роланд. Она выглядела так, словно собралась на модное дефиле – туфли на высоченных каблуках – сверкающие, совсем новенькие, прозрачные шелковые чулки, шикарный черный костюм с очень короткой юбкой, на голове крохотная стильная черная шляпка, надетая немного набекрень, на плечи наброшен наверняка безумно дорогой пышный палантин из отливающей серебром лисы-чернобурки. А в петличке жакета гардения – белоснежный цветок, символизирующий, несомненно, безупречный образ жизни. Губы сверкают алой помадой, кожа тщательно припудрена, огромные голубые глаза сияют, золотистые волосы тщательно уложены парикмахером. Карола одарила Мид ослепительной улыбкой и произнесла голосом обитательницы района Мейфэр:

– О, мисс Андервуд, ну разве не чудесные новости о Джайлзе? Вчера вечером миссис Андервуд только об этом и говорила! Но она сказала… будто бы он потерял память. Это правда?…

Ворох одежды вдруг показался Мид невероятно тяжелым. Она не могла скрыть удивления, оно читалось и в глазах, и в голосе:

– А вы что же, знакомы с ним?

Мисс Роланд улыбнулась, обнажив сверкающие жемчужные зубки. И ответила сладким голоском:

– О да. Однако скажите мне, это правда, что он потерял память? Боже, как ужасно! Так он действительно ее потерял?

– Да.

– Полностью? То есть совсем ничего не помнит?

– Помнит то, что касается работы. А вот людей – нет.

Алые губы вновь раздвинулись в улыбке.

– Я бы сказала… странно. Что ж, если увидите его, спросите, помнит ли он меня. Договорились?

И с улыбкой на устах Карола Роланд прошла мимо нее, на секунду ее силуэт высветился на фоне распахнутой двери, а затем исчез – девушка торопливо сбежала вниз по ступенькам.

Мид вошла в кабину лифта.

Глава 7

В половине восьмого миссис Андервуд спустилась в лифте. Вышла на улицу, дошла до угла, села в автобус, проехала одну остановку за пенни, затем выскользнула из автобуса, зашла в будку телефона-автомата и плотно притворила за собой дверь.

Звонок застал мисс Сильвер в самый разгар расчетов – в этот момент она как раз прикидывала, хватит ли ей купонов на приобретение шерсти, чтобы связать племяннице Этель новенький голубой свитер, и останется ли еще немного на пару носков для малыша Лиззи Джернингем. Она нехотя обернулась к телефону, сняла трубку и услышала собственное имя, произнесенное высоким взволнованным голосом:

– Мисс Сильвер?

– Да, у телефона мисс Сильвер. Доброе утро, миссис Андервуд.

Собеседница так и ахнула.

– Вы сразу узнали меня по голосу? Удивительно!

Мисс Сильвер кашлянула.

– Это моя профессия запоминать голоса. Что у вас стряслось?

Голос дрогнул.

– Видите ли, не то чтобы стряслось… Я звоню из автомата. Наверное, не стоило вас беспокоить.

Не станет женщина просто так выходить из квартиры, где под рукой телефон, чтобы позвонить с улицы из автомата. На то должны быть веские причины, и главная: она не хочет, чтобы кто-то из домашних подслушал ее разговор. Мисс Сильвер сухо бросила в трубку:

– Никакого беспокойства. Может, все-таки скажете, что побудило вас мне позвонить?

Пауза, а затем:

– Я боюсь.

– Чего именно? Пожалуйста, расскажите. Случилось что-то… еще?

– Да, в каком-то смысле…

– Что же?

– Вчера вечером я поднялась к соседям наверх, они живут прямо надо мной, сыграть партию в бридж. Я часто к ним заглядываю. Иногда приходит сестра хозяйки четвертым игроком, она живет неподалеку, и мистер Уиллард провожает ее потом до дома. Еще Спунеры из верхней квартиры иногда приходят, но сейчас их нет: его призвали в армию, а она работает в ВТС. Так что раз или два приходилось приглашать мистера Дрейка из квартиры напротив, но он держится очень надменно, и ничего хорошего из этого не получалось, так что вчера им пришлось пригласить девицу из квартиры на самом верхнем этаже. Ее имя Карола Роланд, вряд ли настоящее, лично я сильно в том сомневаюсь, но, во всяком случае, она себя так называет. И, мисс Сильвер, я была просто шокирована, да!

– Вот как? – ободряюще вставила мисс Сильвер.

– Да, именно так, – эхом откликнулась миссис Андервуд. – Но знаете, заговорила с вами, и мне сразу полегчало. А потом пришла Мид – это моя племянница. И молодой человек, о котором я вам говорила, ну, тот самый, кто был с ней помолвлен, так вот он, оказывается, вовсе не утонул, но, по его словам, будто бы потерял память. Весьма легко и удобно ссылаться на потерю памяти, но вскоре ему придется иметь дело с дядей Мид. Так что, думаю, вы представляете, о чем я только не передумала после разговора с племянницей. Ее пришлось уложить в постель, она выглядела просто ужасно, того гляди потеряет сознание. А потом я собралась наверх к соседям, Уиллардам. Поднялась, и мы очень мило поужинали втроем – мисс Роланд пришла позже. А как раз вчера у миссис Уиллард был день рождения, и сестра прислала ей из деревни подарок – целую корзину яиц – ее замужняя сестра, не та, что приходит играть в бридж. Миссис Уиллард приготовила омлет с томатным пюре, и еще мы ели очень вкусный суп, а на десерт подали желе из грейпфрутов. Словом, она закатила настоящий пир, я так ей и сказала и еще сказала мистеру Уилларду, что ему невероятно повезло с женой, которая умеет так хорошо готовить. Ну а потом пришла мисс Роланд, мы выпили кофе и сели играть в бридж. Я рассказываю вам все это, чтобы вы поняли: в тот момент я ни о чем плохом не думала. Просто прекрасно проводила время, и все. И карта ко мне шла хорошая, давно так не везло, и всех страшно заинтересовало такое вот внезапное появление Джайлза Армитейджа и потеря им памяти, если, конечно, он не соврал. А мистер Уиллард рассказал нам об одном своем знакомом, который украл пятьсот фунтов и сбежал в Австралию, но его выследили, схватили, а когда схватили, он не помнил, кто он такой, есть ли у него жена, вообще ничего не помнил и к тому времени успел сойтись с какой-то симпатичной вдовушкой. И мисс Роланд очень смеялась, а потом заметила, как это иногда бывает удобно потерять память. Ну а потом открыла сумочку достать сигареты, и как раз в этот момент я испытала настоящее потрясение.

– Почему? Что случилось?

Миссис Андервуд ответила не сразу, затем медленно заговорила, точно каждое слово требовало особых усилий:

– Там было письмо… на самом дне сумочки… И кажется… это было мое письмо… Ну, то самое… с оторванным уголком.

– Это весьма серьезное обвинение, миссис Андервуд, – заметила мисс Сильвер.

– Бумага та же… такая серо-голубоватая. И уголок оторван.

– А почерк вы рассмотрели?

– Нет. Оно было сложено в несколько раз… И потом видела я его всего секунду. Она достала сигарету, убрала портсигар обратно и закрыла сумочку.

Мисс Сильвер призадумалась. А затем произнесла четко и твердо:

– Вот что, миссис Андервуд, вы должны решить, поручаете ли мне вести это дело профессионально или нет.

Мейбл Андервуд растерянно залепетала:

– Но я не знаю… честное слово. И потом, что именно вы сможете сделать?

– Я могу расспросить разных людей. Возможно, смогу выяснить, кто вас шантажирует. А уж это определенно положит конец дальнейшим действиям шантажиста.

Миссис Андервуд глубоко вздохнула и спросила:

– Это будет дорого стоить?

Мисс Сильвер назвала весьма скромную сумму.

– Этих денег достаточно для проведения предварительного расследования. Ну а потом, если захотите, чтобы я продолжила, назову вам сумму, которую сочту адекватной и справедливой. Так что обдумайте все хорошенько и дайте мне знать. Если хотите, чтобы я занялась этим делом, затягивать не стоит. Чем раньше мы начнем, тем лучше.

Миссис Андервуд колебалась. Она не могла позволить себе таких расходов, но и позволить шантажировать себя тоже не могла. Теперь она уже не была уверена в том, что стоило звонить и затевать весь этот разговор. Когда много говоришь о вещах, они от тебя ускользают. Письмо вполне могло порваться, и лежа на дне сумочки. Она могла и ошибаться. Возможно, там и вовсе не было никакого письма.

И она сказала:

– О, ну я, право, не знаю… – А затем выпалила поспешно: – Да, я все обдумаю и дам вам знать.

Глава 8

Джайлз обещал заехать за Мид без пятнадцати час. Но появился он в половине первого и увидел, что она готова к свиданию. Возможно, он и потерял память, но ведь она-то своей не теряла, и прибыл он слишком рано – за пятнадцать минут до назначенного времени. Мид была растрогана – в этом смысле он ничуть не изменился.

Она распахнула дверь еще до того, как перестал звонить звонок. И вот Джайлз перед ней, на пороге, – веселый, полный неиссякаемой энергии.

– Ты уже готова? Отлично! Тогда едем! Я подумал, лучше всего поехать за город. Я на машине и разжился бензином. Прекрасный, кстати, способ выяснить, кто тебе настоящий друг.

В этот момент в прихожей возникла миссис Андервуд. И не представить ей Джайлза было просто невозможно. Как-то избежать этого или отложить – об этом не могло быть и речи. Оказалось, что Мейбл Андервуд тоже подготовилась к этой встрече, хотела произвести впечатление и произвела. Волосы завиты, на лице макияж, фигура затянута корсетом, черный костюм, экстравагантная шляпка, на ногах узкие модные туфли жмут просто немилосердно. Она уже пожалела, что надела их. И манеры просто наилучшие, она протяжно произнесла немного в нос: «Майор Армитейдж. – А затем: – Слышала о вас столько хорошего от моей маленькой племянницы». Не преминула она упомянуть и о дяде Годфри: «Он, знаете ли, невероятно ей предан, относится как к родной дочери».

Мид почувствовала, что краснеет, и сердце у нее тревожно сжалось.

Но вот наконец они вышли. И Джайлз сказал:

– Давай не будет дожидаться лифта. Всего один этаж.

Как только они оказались на лестнице, он взял ее под руку, посмотрел сверху вниз – глаза его смеялись – и заметил:

– Я вроде бы не встречался с этой дамой прежде? Не думаю, чтобы человек смог вынести нечто подобное дважды. Она всегда так величественна и церемонна? Если да, то жаль – это страшно напрягает. Впрочем, дорогая, она ведь не собирается жить с нами, верно?

Мид весело рассмеялась. Успел ли он заметить, что назвал ее «дорогая»? Осознал ли полностью, что именно сейчас сказал? Или же просто оговорился? Или привык болтать, не отдавая себе отчета в сказанном? Впрочем, не важно. Ничто на свете не имеет значения, когда на тебя смотрят вот так. И у нее тоже развязался язык. Она прошептала:

– Тс! Открою тебе один секрет. Моя тетя – дочь фермера, а когда бывает сама собой, она такая добрая и милая. Она не знает, что я знаю, просто дядя Годфри мне как-то проболтался.

– Хотелось бы хоть одним глазком взглянуть, как она доит корову, – заметил Джайлз.

– Нет, она правда простая славная женщина. И когда дядя выйдет в отставку, они уедут в деревню и будут там гораздо счастливее. И мне не следовало смеяться над ней, это гадко, несправедливо. Она пытается казаться важной дамой, потому что считает – это хорошо для карьеры дяди Годфри. И была всегда чрезвычайно добра ко мне… ты не представляешь…

Тут он обнял ее за талию, перепрыгнул через последние три ступеньки, и они оказались в холле.

– Забудь об угрызениях совести, – дразнящим тоном произнес Джайлз. – Мы же едем веселиться, отдыхать, разве нет? Вперед!

На ступеньках при входе они столкнулись с Агнесс Лемминг. Она несла тяжелую сумку с покупками и выглядела такой измученной – впрочем, Агнесс всегда выглядела измученной. Пышные каштановые волосы втиснуты под черный берет, их почти не видно. Лицо бесцветное, под глазами темные круги. Одета в темно-пурпурный жакет и такого же цвета юбку – этот наряд был ей совершенно не к лицу. Походка тяжелая, шаркающая – едва волочит ноги. Не в характере Мид было пройти мимо и не поздороваться. И она сказала:

– Доброе утро. – А потом добавила: – Знакомьтесь, это майор Армитейдж.

Агнесс Лемминг улыбнулась. Улыбка у нее была очень приятная. А большие карие глаза так и светились добротой.

– Да, знаю. Очень рада. – Улыбка почти тотчас же увяла. И она торопливо добавила: – Боюсь, не могу задержаться и поболтать с вами. Мама будет беспокоиться, куда это я запропастилась. Но пришлось так долго стоять во всех этих очередях, народу в магазинах битком.

Отъехав от тротуара, Джайлз спросил:

– Кто она такая? Я должен ее знать или нет?

Мид покачала головой:

– Нет. Это Агнесс Лемминг. Живет в одной из квартир на первом этаже.

– Ее кто-то бьет? Точно говорю, бьет!

– Мать. Честно говоря, я считаю миссис Лемминг одной из самых эгоистичных особ в мире. Она превратила Агнесс в рабыню и помыкает ею с утра до вечера. Не представляю, как бедная девушка может все это переносить.

– Да она готова взорваться в любой момент, видно невооруженным глазом. Давай не будем о ней говорить. Давай говорить о нас. Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. Хорошо выспалась?

Мид кивнула.

– И тебе не снилось, как мы с тобой тайно убегаем или нечто в этом роде?

– Вообще ничего не снилось.

Он искоса взглянул на нее и спросил:

– Слишком много видишь снов?

Она снова кивнула.

Он снял левую руку с руля, прикоснулся к ее руке.

– Теперь с этим покончено. Будем радоваться жизни. И ты расскажешь мне все, что говорила в Нью-Йорке, и я как-то постараюсь исправить ситуацию, если в том есть нужда.

Всего она ему, конечно, не рассказала, но наговорила достаточно. В основном то были воспоминания о приятном времяпрепровождении – о том, где они обедали, где танцевали, на какие спектакли ходили.

И вот во время ленча в одном из придорожных ресторанчиков она вдруг спросила его:

– А ты знаешь девушку по имени Карола Роланд?

Стоило ей назвать это имя, как она почувствовала: что-то произошло. Точно она сломала что-то, точно бросила камень в пруд и увидела, как отражавшаяся в нем картина – небо, деревья – вдруг исказилась, разбилась вдребезги. Но это было всего лишь ощущение. А в реальности она увидела, как насторожился Джайлз. В его ярко-голубых глазах блеснула и тут же пропала настороженная искорка, говорившая о том, что он встревожен этой новостью. Он ответил медленно:

– Знаешь, имя вроде бы знакомое… Но не припоминаю. Кто она такая?

– Вселилась в одну из квартир на самом верхнем этаже примерно месяц назад. Она актриса.

– Молодая?

– Ну, лет двадцать пять – двадцать шесть, может, немного старше, точно не знаю. Она очень хорошенькая.

– Опиши.

– Золотистые волосы, синие глаза, прекрасная фигура.

Он расхохотался.

– Джентльмены предпочитают блондинок! Из этого разряда? Нет, дорогая, она не в моем вкусе.

– Но она просто очень-очень хорошенькая! – в порыве благородства воскликнула Мид. – И… и ты не должен называть меня «дорогая».

– Я и не заметил… А почему, собственно, не должен? Вполне обычное обращение.

– Просто ты не вкладываешь в это слово истинного смысла. Вот почему, – ответила Мид.

Он усмехнулся:

– Перерыв на десерт! Вон идет официант. И сладости выглядят так соблазнительно. На твоем месте я бы заказал сыр… Мы оба будем сыр. Это серьезная еда и гораздо больше соответствует этической проблеме, нежели какое-то там желе, пригодное разве что в качестве геля для волос, или твердые, как камни, булочки. Вроде бы самый настоящий, честный, неподдельный чеддер, но совершенно незабываемая вещь. Какой-нибудь поэт, лауреат разных премий мог бы сочинить оду в его честь:

Взять ростбиф английский или же сыр —

Вкуснее еды не придумал мир.

А теперь, когда мы снова вдвоем, почему я не могу называть тебя «дорогая»?

Она подняла на него глаза – в них сверкнула еле заметная искорка – и снова опустила.

– Я уже сказала почему.

– Разве?

– Потому что ты не вкладываешь в это слово его настоящий смысл.

Он принялся намазывать бисквит маслом.

– Послушай, ты что, пытаешься читать мои мысли? Если да, советую отложить это занятие. Попробуй что-нибудь попроще. Ну, к примеру, это масло или маргарин? На вид масло, на вкус больше смахивает на маргарин.

– Может, и то и другое. Масло пополам с маргарином.

– Может, и так. – Он наклонился к ней через стол. Глаза его смеялись. – Ну вот, ты сама это сказала. И то и другое пополам. Возможно, так оно и есть, дорогая!

– О!.. – чуть слышно выдохнула Мид.

Сердце громко билось. Она должна научиться играть в его игру, играть столь же легко и естественно, как это делает он. Вот только слишком уж она к нему неравнодушна. Как легко и приятно было бы вернуться назад, в те первые несколько волшебных дней их знакомства, когда они еще только играли в любовь. Джайлзу это удалось. И вдруг она почувствовала, что тоже сможет. Сможет вынести насмешку в его глазах и ответить тем же.

А он сказал:

– Синица в руках лучше, чем журавль в небе, верно? Поэтому закажем еще и пирожные. А пока их принесут, перейдем к самому интересному моменту – так мы помолвлены или нет? Потому что если да, я имею полное право называть тебя «дорогая», да и ты могла бы обращаться ко мне поласковее, не просто «Джайлз». А если нет, почему бы не исправить ситуацию? Кто-нибудь из нас расторгал помолвку? Может, ты? Нет, ты этого не делала, иначе бы не флиртовала со мной, не ходила по ресторанам. И не носила бы траур, считая, что я утонул, верно? Тогда, может, это я расторгнул помолвку? Ну, отвечай!

Она была не в силах смотреть в эти искрящиеся глаза. Ей хотелось смеяться и плакать. Хотелось выплакаться в его объятиях. И она ответила тихим дрожащим голосом:

– Разве наша помолвка… не расторглась сама по себе… когда ты все забыл?

– Конечно, нет! Ведь человек не в силах отменить естественный ход событий, просто забыв о них. Допустим, мы бы поженились, и тут вдруг – бац! – я теряю память и решаю, что мы не женаты. Ну, куда это годится? Ладно… рад, что ты хоть в этом со мной согласна. Мы помолвлены, и точка! И если хочешь, чтобы я перестал называть тебя «дорогая», придется тебе самой разорвать помолвку.

– Или тебе.

– Но с какой стати, дорогая? Мне страшно нравится, что мы помолвлены. Нет уж, если так хочется, разрывай сама. Я кольца тебе не дарил, нет?

– Нет.

– Жадность или нехватка времени? Кстати, когда именно произошла помолвка?

– В день отплытия.

– Как скучно и не артистично! Ни для чего не было времени. Ну, слава Богу, что хоть жадность тут ни при чем. Страшно жаль, что у тебя нет кольца, потому что ты могла бы сорвать его, бросить на стол и крикнуть: «Между нами все кончено!»

И тут они снова рассмеялись.

– Но я же могу и просто сказать: «Между нами все кончено».

– Нет, пока не надо, потерпи хотя бы до кофе. Испортишь все удовольствие. Послушай, у меня идея просто отличная! Вернемся в город, я куплю тебе кольцо, и тогда ты сможешь красиво и эффектно разорвать помолвку. Ну как, согласна?

– Полное безумие, – пробормотала Мид.

– Dulce est desipere in loco [6]. Что в вольном переводе означает: делу время, потехе час. Пошли, черт с ним, с кофе. Он наверняка здесь паршивый. Ну, какое кольцо будем покупать – с изумрудом, сапфиром, бриллиантом, рубином? Что ты предпочитаешь?

Мид расхохоталась уже во весь голос.

– Ну и дурачок же ты, Джайлз!

Глава 9

В тот день произошло несколько событий. Само по себе каждое из них, казалось бы, не имело особого значения, однако складывались они в довольно удручающую картину. Так сплетаются в гобелене разноцветные нити – светлые для выражения радостного настроения, темные – для печали, красные означают кровь, черные – тень, павшую на Вандерлёр-Хаус и его обитателей. Взятая в отдельности каждая из этих нитей не имела ни значения, ни смысла. Но вместе они образовывали цельную картину.

Миссис Андервуд упаковывала посылки под бдительным присмотром мисс Мидлтон, но мысли ее неуклонно возвращались к Кароле Роланд, и, вспоминая об инциденте с письмом, она всякий раз вздрагивала.

– О нет, миссис Андервуд, боюсь, так никуда не годится. Этот узелок непременно развяжется.

«Просто невыносимая женщина. Одна надежда, что Мид мне благодарна – пусть девочка с пользой проведет время с Джайлзом Армитейджем – такой симпатичный молодой человек – и вообще они отличная пара. Если, конечно, все пойдет хорошо… Это проклятое письмо… Не представляю, как найти деньги, чтобы Годфри ничего не узнал. У меня даже ни одной драгоценности нет дороже двух пенсов… Мисс Сильвер… просто не могу позволить себе ее услуги. И потом, что она может сделать? Я должна сама что-то предпринять. Но что, если они не станут ждать, что, если расскажут Годфри?… Нет, они не посмеют, и я должна что-то сделать. Если в сумочке у Каролы Роланд было мое письмо?… Может, и нет, мало ли какие бумаги носит с собой эта…»

– Нет, правда, миссис Андервуд, это никуда не годится…

Машина съехала с дороги, Джайлз и Мид вышли и направились к лужайке, где с запозданием расцвел утесник.

– Мид… дорогая!

– Не надо, Джайлз!

– Почему нет? Я же люблю тебя! Или ты забыла?

– Это ты все забыл…

Крепкие руки обняли ее, губы прижались к губам.

– Нет, правда… это ничего не значит. Это только моя дурацкая голова дала сбой. Мид, неужели не чувствуешь, не понимаешь, что ты в моем сердце?…

Мисс Гарсайд, седовласая и сдержанная, подхватила кольцо, которое толкнул в ее сторону по прилавку полный еврей в очках. Он оттолкнул его так, точно то была какая-то мерзость. В жесте так и сквозило презрение.

– Но оно было застраховано на сто фунтов, – сказала она.

Еврей пожал плечами:

– Это меня не касается. Камень – страз.

– Вы уверены? – На секунду сдержанность покинула ее, на лице читались недоверие и страх.

Еврей снова пожал плечами:

– Да отнесите куда хотите, там вам скажут то же самое.

В квартире номер шесть на кушетке, зарывшись лицом в подушку с оборками, проливала горькие слезы миссис Уиллард. Кушетка была частью мебельного гарнитура, который они с Альфредом купили на накопленные к свадьбе деньги. Гарнитур сохранился – обивку поменяли как раз перед войной, – но Альфред… В руке она сжимала мокрую от слез записку, которую нашла в кармане пальто, – собиралась отнести его в химчистку. Ничего такого ужасного в записке не было, но для бедной миссис Уиллард, не имевшей опыта в подобных делах, этого было более чем достаточно. Альфред бывал нервным, Альфред бывал сердитым, он мог ругать ее за непунктуальность, за неряшливость, за легкомысленное транжирство, он забывал похвалить приготовленные ею блюда. Но изменять ей, волочиться за этой крашеной блондинкой с верхнего этажа, нет, этого она от него никак не ожидала!..

Однако верила, что такое возможно. Миссис Уиллард оторвала распухшее лицо от подушки, расправила отсыревшую от слез записку и еще раз перечитала ее вслух:

– «Хорошо, Уилли, дорогой, ленч в час, как обычно. Карола».

Особенно уязвлено было сердце бедняжки миссис Уиллард этим «обычно». И потом, как смеет эта особа называть его Уилли? Сопливая девчонка, вдвое его моложе!..

Карола Роланд нежно улыбалась низенькому мужчине с жидкими седеющими волосами, очень опрятно одетому, глаза за стеклами старомодного пенсне смотрят на нее, как смотрит рыбка через стекло аквариума. Мистер Уиллард просто ужаснулся бы, если бы кто-то посмел назвать его пучеглазым. Мисс Роланд не привыкла, чтобы на нее так глазели сквозь толстые стекла, однако это ничуть ее не оскорбляло. Напротив, она сочла это комплиментом. И позволила мистеру Уилларду заплатить за ленч и купить ей дорогущую коробку шоколадных конфет. Оказывается, в Лондоне военного времени вполне можно жить, и очень даже сносно. Если, конечно, знать, куда и с кем пойти. Мисс Роланд знала…

День выдался чудесный, старую миссис Мередит вывезли погулять в инвалидном кресле-каталке. Пейкер толкала каталку, мисс Крейн сонно семенила с правой стороны. Целое мероприятие – спустить кресло с лестницы, для этого из подвала вызывали Белла, и они втроем осторожно спускали кресло вниз, ступенька за ступенькой, а старая миссис Мередит, закутанная в шали, лишь мрачно кивала и не произносила ни слова.

Они отправились по магазинам. Мисс Крейн уверяла Агнесс Лемминг, что миссис Мередит это страшно нравится. Она снова начинает чувствовать вкус к жизни…

Агнесс спустилась на улицу уже второй раз за день поменять библиотечную книгу для матери. Миссис Лемминг не понравилась первая, где приводились рекомендации, как можно купить больше продуктов, если выходить в магазины и лавки пораньше.

– Но может, мама, ты сама поменяешь книжку, когда пойдешь играть в бридж. Это тебе по пути.

Лишь невыносимая усталость могла подвигнуть Агнесс на подобное предложение. Она знала, что толку не будет – никогда не было, – но иногда, когда доходишь до ручки, попытаться все же стоит. Миссис Лемминг возмущенно приподняла тонкую бровь, изогнув ее дугой.

– По пути? Но, Агнесс, дорогая, с каких это пор библиотека оказалась по пути к Кларксам? Ты что, и впрямь такая дурочка или притворяешься? Смотри, аккуратнее, иначе люди подумают, что ты совсем не в себе.

Возвращаясь из города, Агнесс почувствовала, что она действительно немного не в себе. Ноги передвигались лишь потому, что она заставляла их передвигаться, а голова была странно легкой и пустой, точно воздушный шарик, казалось, вот-вот улетит и оставит тело. И все вокруг тоже словно уплывало куда-то. Только ее усталые больные ноги продолжали передвигаться по твердому покрытию, дорога поднималась в гору. И тут вдруг чья-то рука подхватила ее под локоть, и голос прошептал прямо в ухо:

– Мисс Лемминг… вы больны.

Она очнулась и увидела, что к ней обращается мистер Дрейк из квартиры напротив Уиллардов. В голосе его звучала озабоченность.

– Вы больны.

– Нет-нет, просто устала.

– Все равно. Я на машине. Позвольте вас подвезти.

Она выдавила милую застенчивую улыбку – больше ничего не удалось. А затем, очнувшись, увидела, что лежит на кушетке у себя в гостиной и мистер Дрейк кипятит воду в чайнике на газовой горелке. Это было так странно, что она заморгала, пытаясь заставить исчезнуть это видение – мистера Дрейка с чайником. Но ничего не получилось. Он обернулся, увидел, что глаза у нее открыты, кивнул и одобрительно заметил:

– Вот и умница, девочка, вот и молодец! А теперь выпьем чашку горячего сладкого чая.

И она поняла, что больше всего на свете ей этого и хотелось. До чего же хорош был чай! Она допила до дна, и мистер Дрейк подлил в чашку еще. Мало того, достал пакет с булочками, чашку для себя и уселся.

– Любите булочки? Лично я – очень люблю. Почти как довоенные, с изюмом и лимонными корочками. Нес их домой устроить пиршество в одиночестве, но в компании гораздо веселее.

Мисс Лемминг съела две булочки и выпила еще две чашки чая. Не слишком полноценный ленч, но она сказала, что не голодна и больше не хочет. Допивая последнюю чашку, она вдруг услышала, как мистер Дрейк произнес с упреком:

– Белл говорит, вы отсутствовали все утро. Что заставило вас выходить в город снова? Вам не мешало бы отдохнуть.

Она так привыкла быть во всем виноватой, что произнесла извиняющимся тоном:

– Нужно было поменять книгу.

– А почему нельзя было сделать это с утра?

– Я поменяла. Но маме не понравилась та, что я принесла.

Треугольные брови мистера Дрейка резко поползли вверх, почти коснувшись ежика густых с проседью темных волос. Выглядел он в этот момент устрашающе, был похож на Мефистофеля. И заметил с резкостью, обычно присущей людям застенчивым, которые вдруг сорвались и готовы перейти все границы:

– Ваша мать – чертовски эгоистичная старуха.

Мисс Лемминг не сводила с него испуганных глаз. Сердце болезненно билось. Чашка задрожала в руке. За всю жизнь ей никто еще не говорил таких ужасных вещей. И потом он выругался, по-настоящему. Надо найти слова, чтоб урезонить его. Она пыталась, но не нашла. Что-то внутри ее подсказало: «А ведь это правда».

Он взял у нее чашку и поставил на стол.

– Это ведь правда, вы согласны? Кому лучше знать, как не вам? Она вас убивает. А когда я вижу, как кого-то убивают, просто не могу смотреть и молчать. Почему вы миритесь с этим? Почему бы не пойти и не поискать себе работу? Вариантов масса.

Мисс Лемминг перестала дрожать и ответила со всей искренностью и простотой:

– Я пыталась месяца два назад. Только никому не говорите, ладно? Потому что все говорят, что я слабая, а если мама узнает, она ужасно обидится. Она… она не понимает, что я уже не такая сильная, как была… Так что ничего не получится, мистер Дрейк… уйти от нее я никак не могу.

Треугольные брови заняли свое обычное место. Мистер Дрейк заметно расслабился.

– Да, это не всегда легко, – согласился он. – Но выход непременно найдется. Взять хотя бы мой случай. Я был… покинул этот мир на много лет, а когда вернулся, увидел, что у меня нет ни денег, ни работы, ни друзей. И тогда мне тоже казалось, что выхода никакого. Я пережил… ну, скажем, довольно трудные времена. Но потом мне достался один бизнес – так уж вышло. Не думаю, что вы одобрили бы этот бизнес, но он помог мне выкарабкаться. Должен сказать, я ни разу не пожалел, что занялся им, хотя, конечно, временами и мечтал о чем-то… более близком по духу. И когда это случалось, я напоминал себе, что именно это занятие обеспечивает мне вполне сносное, даже комфортное существование, что я смог приобрести машину, пусть и маленькую, и полностью распоряжаться своим свободным временем. Если не можете получить то, о чем мечтаете, здравый смысл подсказывает: надо прежде всего просто захотеть, очень сильно захотеть.

Щеки у Агнесс Лемминг немного порозовели. С головы исчез безобразный черный берет – то ли сам свалился, то ли его снял мистер Дрейк. И на плечи упала копна роскошных каштановых волос, которые под ним прятались. Прежде они вились, но даже теперь сохранили волнистость, роскошный оттенок и густоту. Мистер Дрейк окинул их оценивающим взглядом. И отметил, что они не просто хороши, но и прекрасно гармонируют с большими карими глазами. Глаза просияли, она вдруг спросила:

– А вы о чем тогда мечтали, мистер Дрейк?

– Я хотел заполучить луну, – ответил он. – Все мы хотим этого, когда молоды, и, если не можем получить, обычно говорим, что их не существует, и кормимся разной дрянью, которую и свинья есть не станет, а потом получаем несварение желудка.

У Агнесс Лемминг был такой нежный тихий голос. И она спросила этим тишайшим и нежнейшим голоском:

– И кто же она была, ваша луна?

Он смотрел мимо нее, в окно, за которым открывался невзрачный вид на усыпанную гравием дорогу и разросшийся кустарник, но явно видел что-то другое. И сказал после паузы:

– О, женщина… всего лишь женщина. Чаще всего так и бывает.

– И что же дальше?

– Я женился на ней. Фатальная ошибка. Луны, знаете ли, должны оставаться на небесах. Вблизи они теряют свой блеск и превращаются в мертвые миры. Впрочем, довольно метафор. Она передумала и удрала с каким-то мужчиной. Я потратил на развод почти все, до последнего пенни. Вот вам ирония судьбы!.. Впрочем, довольно обо мне. Расскажите свою историю.

– Но у меня нет никакой истории. – В мягком голосе слышались трагические нотки.

– Нет… Стало быть, она высосала из вас все, не так ли? И после этого вы хотите остаться и позволить ей убить вас окончательно?

– Но что я могу поделать? – грустно ответила Агнесс Лемминг.

Мистер Дрейк отвернулся от окна и взглянул на нее внимательно, с каким-то странным выражением.

– Ну, выйти за меня замуж, например.

Глава 10

Тем вечером четверо обитателей дома были заняты писанием писем. Письма тоже составляли часть общей картины.

Карола Роланд писала человеку, к которому обращалась «Тутс, дорогой!» Сумбурное, типично девичье письмецо:

Так ужасно скучаю по тебе, Тутс! Жду не дождусь, когда мы будем вместе, но, конечно, понимаю, следует соблюдать осторожность до тех пор, пока не получишь развод. Живу здесь просто как монахиня – тут тебе совершенно не о чем беспокоиться, – но приходится терпеть, и потом я всегда думаю только о тебе, о том, как мы поженимся и как прекрасно будем проводить время…

И так далее в том же духе.

Письмо отправлено не было, потому что мисс Роланд вдруг потеряла к нему всякий интерес. Ее посетила блестящая идея. А когда тебе скучно просто до слез, блестящие идеи обычно приветствуются. Мисс Роланд было скучно до такой степени, что сгодилось бы любое развлечение. Она дошла даже до того, что ухватилась за предложение Альфреда Уилларда. Письмо Тутсу сочинялось просто от скуки. Ничего, не помрет, потерпит, подождет этого письма. Она была убеждена: мужчин надо заставлять ждать – чем дольше ждут, тем сильнее любят. И Тутса надо довести до кондиции, тогда он примчится к ней с обручальным кольцом и немалым своим состоянием, как только все утрясется с разводом. Возможно, и с ним тоже будет скука – даже наверняка, – но денежки у него водятся, а это самое главное!

Она сунула письмо в книжку для записей в нарядной обложке, достала из сумочки связку ключей и спустилась вниз, в кладовую. По грандиозности с «блестящей идеей» был сравним разве что фейерверк из танцующих разноцветных искр.

Вскоре она поднялась к себе с пачкой писем и большой подписанной фотографией. Установив ее на самом видном месте, в левом углу каминной полки, она уселась читать письма…

Мистер Дрейк писал Агнесс Лемминг:

Моя дорогая!

Я должен это написать, поскольку хочу, чтобы у тебя было хоть какое-то чтиво под рукой, когда меня нет рядом и я не смогу сказать этого сам. Ты довольно долго прожила в тюрьме. Выйди же из нее и посмотри, как выглядит наш мир. Я могу показать тебе лишь малый его уголок, но этот уголок, мой и твой, будет не тюрьмой, а домом. Я знаю, на что похожа жизнь заключенного. Выходи, прежде чем заточение окончательно тебя разрушит. Разве твоей матери будет лучше, если она добьет тебя? Ты говоришь, что не можешь оставить ее одну, но ей нужно не твое общество, а твои услуги. Найми ей служанку, которая всегда сможет уйти, если цепь натянется слишком туго. Ты не дочь, ты ее рабыня. А рабство аморально и омерзительно. Это суровые слова, но они и есть правда, сама прекрасно понимаешь. Я уже давно хотел сказать их тебе. Помнишь тот день, когда я помог тебе донести корзину из города? Все тогда и началось. Эта корзина весила тонну – рука у тебя дрожала от напряжения. Я был готов расплакаться: в глазах твоих светилось терпение, и ты улыбнулась мне так кротко и нежно. Людям не следует терпеть и улыбаться под гнетом тирании. И после этого ты просто не выходила у меня из головы. И еще я понял, ты принадлежишь к самой раздражающей породе людей – ты из тех святых, которые навлекают на себя муки. С моей стороны было настоящим безумием просить твоей руки. Ведь ты непременно попытаешься разрушить мои моральные принципы, превратить меня в эгоистичное чудовище, но я предупрежден, а значит – вооружен. И наилучшим моим оружием является тот факт, что больше всего на свете мне хочется сделать тебя счастливой. Думаю, что справлюсь. И если это тебя не убедило, могу добавить, что сам я видел в жизни не так уж много счастья и что только ты сможешь дать мне все, чего не хватало прежде, и даже больше. Согласна ли ты сделать это?

Агнесс Лемминг писала мистеру Дрейку:

Мы не должны даже думать об этом, не должны! О, если бы мы могли остаться только друзьями… но это было бы нечестно по отношению к Вам. Не стоит больше даже думать об этом. Мне надо было сразу и со всей определенностью заявить Вам – нет, нет и нет, никогда. Не так уж Вы и несчастливы в этой…

И это письмо, как и послание мисс Роланд, тоже не было отправлено. Возможно, потому, что было сплошь залито слезами. С болью в сердце, изведя множество спичек, Агнесс пыталась сжечь этот листок.

Миссис Спунер писала Мид Андервуд:

Возможно, в самом нижнем ящике, но если ее там нет, не будете ли столь добры посмотреть и в других? Коротенькая такая шерстяная поддевка с каймой, обвязанной крючком. Неплохо было бы надеть ее под униформу, потому что вечерами бывает очень холодно. Ключи от квартиры у Белла.

Глава 11

Письмо миссис Спунер доставили на следующий день, к завтраку. Мид прочла его и со смехом спросила:

– Что это такое, поддевка?

Утро выдалось яркое, солнечное. Сердце ее смеялось и пело. На щеках горел румянец, голос звучал так радостно. В саду под окнами все цвело, и было невероятно красиво.

Миссис Андервуд взглянула на нее через стол и заметила:

– Господи Боже… надеюсь, он пишет тебе не о нижнем белье, нет?

– Да это не от Джайлза, от миссис Спунер. Просит, чтобы я достала из нижнего ящика ее комода какую-то поддевку, а я понятия не имею, как выглядит эта штука. И что именно надо искать.

– Это нечто вроде жакета с длинными рукавами и закрытым горлом. Ну, по крайней мере так она обычно выглядит. Для чего это она ей понадобилась?

В глазах у Мид танцевали веселые искорки.

– Надеть под униформу, потому что вечерами там бывает холодно.

Миссис Андервуд положила в чай таблетку сахарина и стала размешивать ложкой.

– Просто удивительно, что порой может сотворить мужчина с девушкой, – заметила она вроде бы совсем не к месту. – Если бы позавчера ты получила приглашение из Букингемского дворца, то не сияла бы как начищенный медный чайник! И вот теперь миссис Спунер пишет тебе и просит найти какую-то фуфайку – нет ничего скучнее на свете этого занятия и самого предмета – но, глядя на тебя, можно подумать, ты получила любовное послание. Нет, ей-богу, я сразу так и подумала. А все потому, что твой молодой человек вернулся. Надеюсь, теперь у вас все в порядке и ты в нем уверена?

Мид кивнула.

– А о покупке кольца он говорил? Лишь после этого я буду уверена в честности его намерений.

Мид рассмеялась и снова кивнула. Джайлз собирался подарить ей кольцо, чтобы она могла эффектно разорвать помолвку, – интересно, что бы сказала на это тетя Мейбл? С трудом подавив желание выяснить это, Мид заметила:

– Да, он хочет подарить мне кольцо. Но я не разрешила ему покупать, как-никак военное время. И тогда он решил, что подойдет одно из материнских. Его ценности хранятся в каком-то банке. Он хочет, чтобы я поехала вместе с ним и выбрала.

Миссис Андервуд одобрительно кивнула. Вот это действительно похоже на дело. Мужчина не станет дарить девушке драгоценности матери, если не намерен жениться на ней. А потом она вдруг спросила:

– Так, значит, он помнит о драгоценностях своей матери?…

– Он помнит все, что было до войны. А потом память начинает подводить, в особенности в том, что касается личных дел и отношений. И…

Она умолкла, так как миссис Андервуд затрясла головой.

– Ну во всяком случае, так он тебе говорит… И наверное, лучше не вдаваться в подробности, раз он ведет себя правильно, как и подобает джентльмену.

Мид спустилась в подвал за ключом от квартиры миссис Спунер. Белл был занят, а потому она крикнула ему, что хочет забрать ключ.

– Висят на крючке, на планке, прибитой к старому кухонному шкафу для посуды, все ключи в ряд. Там и найдете, мисс, если вам, конечно, не трудно. Не ошибетесь, висят все по порядку, от первой квартиры до восьмой, прямо на шкафу, сам я даже в темноте могу найти. Вам нужен номер семь.

Он стоял на коленях и драил старый каменный пол. Мид прошла мимо с ключом в руке, Белл поднял на нее глаза, кивнул и улыбнулся:

– Ну, доложу вам, это и работенка – оттирать старые полы. И вода быстро остывает, так что я бы вас ни за что не побеспокоил. Когда закончите там, мисс, повесьте обратно на место, хорошо?

Мид ответила, что непременно вернет ключ на место. Затем поднялась в лифте и вошла в квартиру миссис Спунер под номером семь, которая находилась на самом верхнем этаже.

Фуфайку она нашла сразу же. Чудовищное изделие из натуральной шерсти с рядом мелких жемчужных пуговок спереди, высоким горлом, обвязано по краям крючком. От него сильно пахло нафталином. Наверняка теплая вещь, но, Боже, до чего неприглядная, и шерсть кусачая. Она набросила фуфайку на руку и вышла на площадку перед лифтом. В этот момент распахнулась дверь квартиры напротив, в проеме возникла мисс Роланд.

– Мисс Андервуд, доброе утро. Заметила, как вы поднимались. Это ведь квартира Спунеров, верно? Они уехали незадолго до того, как я поселилась здесь. Приятно иметь весь этаж в полном своем распоряжении, верно? Заходите, посмотрите мою квартирку.

Мид колебалась.

– Я… э-э… должна отослать эту вещь. – И она кивком указала на фуфайку.

Карола Роланд взглянула и тут же брезгливо сморщила носик, точно увидела какого-нибудь паука.

– Гадость какая! – со всей искренностью выпалила она. – Ладно, повесьте вот тут, на ручку двери, и заходите посмотреть, как я живу.

Мид не хотелось показаться невежливой. В этот момент она любила весь мир и всех его обитателей. Ну и потом ей было немножко любопытно. Она проигнорировала предложение Каролы о фуфайке, прошла следом за ней через небольшую прихожую и оказалась в просторной, сильно осовремененной версии гостиной Вандерлёра. Потолок, стены и пол были выкрашены серой матовой краской. Все здесь было выдержано в серо-голубой гамме – светло-голубой ковер, шторы, расшитые серовато-голубым узором, бледно-голубая обивка на мягкой мебели. На каминной полке серебряная статуэтка – обнаженная танцовщица застыла на одной ноге, гладкая головка без лица, руки сложены вместе и вытянуты вперед. Первой мыслью Мид было: «Как странно!» Второй: «До чего же красиво!» В этой фигурке была запечатлена красота полета. Да, именно – красота полета. А потом она перестала ее видеть, потому что на другой стороне полки стояла прислоненная к стене большая фотография Джайлза без рамки.

Карола Роланд подошла и взяла ее.

– Удачный снимок, правда? – заметила она. – Думаю, у вас тоже есть такой. – И она поставила фотографию на место.

Да, удачный. И это был Джайлз. Внизу, в уголке, красовалась его подпись – «Джайлз».

Карола улыбалась:

– Ну? Так вы спрашивали, помнит ли он меня?

– Да, – ответила Мид.

– И что же?

– К сожалению, не помнит. Вообще ничего не помнит с начала войны.

– Надо же, как удобно! – воскликнула Карола Роланд. Ее блестящая идея сработала. Она рассчитывала просто позабавиться, но теперь, похоже – да, очень даже похоже, – на этой ситуации можно подзаработать. – Как, совсем ничего? Вы это серьезно? О, как бы мне хотелось тоже забыть его! А вам?

– Нет… совсем нет.

Карола Роланд расхохоталась.

– Хотите сохранить приятные воспоминания? Лично я – нет. Да, нам было хорошо вместе, но что толку вспоминать о прошлом? Мы с Джайлзом устали друг от друга.

Мид ухватилась за спинку одного из кресел с голубой гобеленовой обивкой. Запах нафталина от фуфайки миссис Спунер внезапно показался ей просто невыносимым. Вязаное одеяние упало на пол. Но затем она взяла себя в руки и спросила размеренным спокойным тоном:

– Джайлз и вы?…

Алые губы раздвинулись в ослепительной улыбке.

– Так он ничего обо мне не рассказывал? Ах, ну да, конечно, он же потерял память. Все забыл. Но мог бы хотя бы вскользь упомянуть обо мне до того, как потерял эту самую память. Так, значит, обо мне ни слова?

Мид покачала головой.

– А разве у него были причины помнить?

Карола достала сигарету из портсигара шагреневой кожи. Чиркнула спичкой, прикурила и только после этого ответила:

– Причины? Ну, это как посмотреть. Кое-кто может подумать, что он все же должен был упомянуть о миссис Армитейдж. Это перед тем, как делать предложение вам. Полагаю, он все-таки сделал вам предложение? Во всяком случае, ваша тетушка так считает.

Мид еще крепче ухватилась за спинку кресла. И сказала:

– Мы помолвлены.

Алые губы выпустили струйку дыма.

– Разве вы не слышали, что я сказала? Наверное, нет или же просто не поняли. Для вас это был шок, конечно, но ведь моей вины в том нет, правильно? Не могла же я держать язык за зубами и позволить Джайлзу напрочь забыть обо мне. К тому же я должна думать о содержании. С этим-то что прикажете делать? Он выплачивал мне четыреста фунтов в год. И я никак не могу обойтись без этих денег…

Мид ничего не чувствовала. Казалось, все это происходит не с ней, с кем-то другим. Это просто не может происходить с ней и… Джайлзом! Она посмотрела на фотографию на камине, затем перевела взгляд на Каролу. Есть на свете вещи, в которые просто невозможно поверить.

– Мисс Роланд… – тихо начала она, и ее встретил ясный взгляд синих глаз и взмах руки с сигаретой.

– Но я не Роланд. Я же уже говорила, вы меня не слушаете. Роланд – это сценическое имя. Довольно удачное, вам не кажется? А настоящая моя фамилия Армитейдж. Вот что я все это время пытаюсь вам сказать: я – миссис Армитейдж. – Карола развернулась к камину, снова взяла снимок, переставила его чуть ближе к центру. – Он не красавец, но все же есть в нем нечто привлекательное, верно? Ну, во всяком случае, так я думала до тех пор, пока не узнала, каким холодным, расчетливым, жадным выродком он оказался на самом деле.

Мид смотрела на нее широко раскрытыми пустыми глазами. Этого просто не может быть. Эти ужасные слова ровным счетом ничего не значат. И она в страхе прошептала:

– Этого быть не может…

Карола оставила снимок в покое и вернулась к ней. Она была явно рассержена, но в глазах искрился смех. Ей всегда хотелось отомстить Джайлзу, но о том, что может представиться такой случай, она и мечтать не могла. На маленьком дешевом столике с изогнутыми металлическими ножками и стеклянным верхом лежала пачка писем. Она взяла одно, то, что сверху, и заговорила снова, причем ее аристократический акцент куда-то испарился.

– Ах, выходит, я лгу, так, что ли? Ладно, мисс Мид Андервуд. Вот гляньте-ка на это, может, тогда пожалеете, что вообще посмели открыть рот. Думаю, вы сразу узнаете почерк Джайлза!

Перед глазами Мид был листок бумаги. Черные чернила, почерк, несомненно, Джайлза, четкий, вполне различимый. Все она видела как-то особенно ясно и четко – край бумаги, место сгиба, руку Каролы, длинные пальцы с алыми ногтями и кольцо с ярко сверкающим бриллиантом… Письмо Джайлза…

Ты ошибаешься, если думаешь, что аргумент такого рода может на меня повлиять. Ты взываешь к сантиментам, но я не сентиментален. Если уж быть до конца откровенным, это приводит меня в бешенство, так что советую тебе бросить это занятие. Обещаю выплачивать тебе ежегодное содержание в размере четырехсот фунтов при условии, что ты перестанешь называться моей фамилией, Армитейдж. Если узнаю, что ты нарушила это условие, я без всяких колебаний тут же прекращаю выплаты. Да, верно, ты имеешь законное право носить эту фамилию, но стоит мне узнать, что ты по-прежнему ею пользуешься, выплата содержания тут же прекратится. Да, фамилия, конечно, неплохая, но вряд ли стоит тех четырех сотен, которые я обязуюсь тебе платить. И это, дорогая Карола, мое последнее слово.

Мид подняла глаза на Каролу Роланд и увидела, что ее лицо искажает злоба. А потом, задыхаясь от волнения, пробормотала:

– Он вас не любит.

Блондинка покачала головой:

– Теперь нет. Но, согласитесь, как это похоже на Джайлза! Он то жар, то лед – влюбляется в вас в один прекрасный день, а на следующий забывает. Он ведь и с вами точно так же поступил, верно? Ну, так кто я теперь, по-вашему, – лживая тварь или миссис Армитейдж? И готовы ли вы извиниться? Письмо написано рукой Джайлза – это факт, не вызывающий сомнений.

Мид выпрямилась и застыла, точно вкопанная.

– Вы разведены?

Карола расхохоталась.

– О нет, ничего подобного, просто разбежались – и все, как я уже говорила. Возможно, придет день, он все вспомнит и расскажет вам обо мне. Так что держите ухо востро, птичка моя, и с вами может случиться что-нибудь эдакое!

Мид наклонилась и подобрала с пола вязаную фуфайку. Сжала ее в руке. Сказать ей было нечего. Двери в прихожую и на лестничную площадку были открыты. Возможно, она так бы и промолчала, если бы не взрыв смеха Каролы, раздавшийся ей вслед. Он словно ожег ее, и вся она так и вспыхнула гневом. Остановилась на пороге и произнесла звенящим от злости голосом:

– Неудивительно, что он вас возненавидел!

В этот момент миссис Смоллетт находилась всего в ярде или двух от двери – стояла на коленях и мыла лестницу. И для Мид это стало неприятным сюрпризом. Миссис Смоллетт как раз обрызгала бетонные ступеньки мыльной водой и теперь оттирала их шваброй. Неужели ей удалось подслушать весь этот ужасный разговор с Каролой Роланд? Шаркающая по бетону швабра производила много шума, но Мид была убеждена: шуметь уборщица начала только сейчас. Ведь обе двери были открыты, и она могла слышать все! Да, абсолютно все, вплоть до каждого слова!.. Однако ей ничего не оставалось, как пройти мимо со словами: «Доброе утро, миссис Смоллетт», – а затем быстро сбежать вниз по ступенькам.

Глава 12

Уже в подвале, куда она спустилась перекусить на скорую руку, миссис Смоллетт рассказала Беллу все. Она была крупной женщиной с круглыми и красными, как яблоки, щеками и маленькими черными глазками, которые видели и замечали все на свете. Потягивая чай из чашки, она заметила, что плинтус под кухонным шкафом для посуды весь в пыли и что исчез один из восьми ключей. Белл поспешил ее успокоить – сообщил, что ключ забрала мисс Андервуд.

– Вроде бы она обещала миссис Спунер отыскать и переслать одну ее вещицу.

Миссис Смоллетт достала из бумажного кулька кусок сахара и бросила его в чай. Война войной, но чай без сахара – это не для нее. Затем она тщательно размешала содержимое чашки и заметила:

– Но выходила она вовсе не оттуда, мистер Белл. Она побывала в квартире мисс Роланд, обе двери были нараспашку, причем одна – на лестничную площадку, и я невольно слышала каждое их слово. Ну, точно находилась в одной с ними комнате. И тут она вдруг говорит: «Мы с Джайлзом разбежались», – в смысле мисс Роланд говорит. А потом спрашивает: «Он что, вам обо мне ничего не говорил?»

Белл укоризненно покачал головой:

– Вам не следовало подслушивать, миссис Смоллетт, это нехорошо.

Миссис Смоллетт со стуком поставила чашку на блюдце.

– Ах, не следовало, вон оно что? Тогда, может, объясните, что мне было делать, а? Заткнуть уши ватой, а ваты при мне не было, или же убраться оттуда и плюнуть на уборку, так, что ли?

– Ну, могли хотя бы кашлянуть.

– Чтобы потом горло разболелось? Нет уж, спасибо! И вообще, если люди не хотят, чтобы другие слышали, о чем говорят в доме, они закрывают двери! А этот Джайлз, ну, майор Армитейдж, он же вроде бы жених мисс Андервуд, так? А теперь выясняется, что он путался с этой мисс Роланд!

– Не наше это дело, миссис Смоллетт. Мисс Андервуд очень милая молодая леди, и я просто уверен: эта пара будет счастлива.

Миссис Смоллетт насмешливо фыркнула:

– Вот это вряд ли, раз на него нацелились сразу две девицы, того гляди, глаза друг другу выцарапают! «Мы помолвлены», – говорит мисс Андервуд, а мисс Роланд ей в ответ: «Я миссис Армитейдж», – а потом дает ей прочитать какое-то письмо.

– О Бог ты мой, вы не должны говорить такие вещи! Слышите, не должны!

Миссис Смоллетт упрямо замотала головой:

– Но не я же все это говорила! Это они! «Я миссис Армитейдж», – говорит мисс Роланд, а мисс Андервуд ей в ответ: «Он вас не любит». Ну а потом я слышу – она выходит, ну и принялась драить ступеньки, чтобы не огорчать девушку, чтобы она не догадалась, что я все слышала. И тут она поворачивается к двери в квартиру и кричит мисс Роланд, что ненавидит ее, и после этого сбегает вниз, несется, как ветер. Нет, ей-богу, смех да и только, что эта мисс Роланд называет себя миссис Армитейдж. Ведь это было бы самое настоящее двоеженство! Или же ему без разницы, потому как он потерял память?… Вы как считаете, мистер Белл?

Белл отодвинул стул и поднялся.

– Считаю, что каждому следует заниматься своим делом и не совать нос в чужие.

На его грубоватом морщинистом лице читалась озабоченность. Болтушка и сплетница, вот кто она такая, эта миссис Смоллетт. Нет, он тоже совсем не прочь поболтать на разные невинные темы, но сплетничать и говорить гадости о людях не станет никогда, каковы бы они ни были, эти люди.

– Там на плите как раз согрелась водичка. Специально для вас. Давайте налью вам в ведро, – предложил он.

Ведро наполнилось, но миссис Смоллетт не спешила уходить.

– Интересно все же, почему это мисс Гарсайд перестала пускать меня к себе в квартиру прибраться? Ведь никого больше у нее просто нет. Ну разве что пускает кого вечерами, когда я уже ухожу?

Белл покачал головой. Он тоже был далеко не в восторге от мисс Гарсайд, но обсуждать ее поведение с кем бы то ни было ему не хотелось.

Миссис Смоллетт так и встрепенулась – если это слово уместно и применимо к такой крупной женщине.

– Но я имею право знать, разве нет? Прежде я приходила к ней по три раза в неделю, а потом вдруг все как отрезало. «В ваших услугах, миссис Смоллетт, больше не нуждаюсь, – говорит она мне, а потом: – Вот вам оплата за сегодня». И уходит к себе в комнату, захлопнув дверь прямо у меня перед носом. – Тут она ухватилась за ручку ведра, приподняла его, потом снова поставила на пол и выпрямилась. – И вот еще что, мистер Белл, может, вы знаете, собирается она забирать обратно свою мебель? Сказала мне, будто бы отдала ее в ремонт, но лично мне казалось, мебель вполне нормальная. Очень красивые вещицы, теперь такие разве что в антикварной лавке увидишь – шкафчик орехового дерева и письменный стол, и стулья со спинками в виде переплетенных таких лент. И зачем все это вдруг понадобилось ремонтировать, просто ума не приложу? Может, вы знаете? Интересно, собирается ли она вернуть эту мебель?

Белл огорчился еще больше. Не женщина, а какой-то клубок сплетен. Ему это не нравилось. И он ответил резко и сухо, в не присущей ему обычно манере:

– Мне, знаете ли, есть чем заняться, и нет времени замечать, что там сдают в ремонт люди. И вода у вас скоро совсем остынет, миссис Смоллетт…

Она кивнула:

– Вот и хорошо, только этого мне еще не хватало, обжечь руки. – Она подняла ведро. – Там, где стояла мебель, остаются некрасивые такие отметины, и сразу видно, как выцвели обои. А ведь обычно и не замечаешь, когда все на своих местах. Если хотите знать мое мнение, мистер Белл, она эти вещи распродала, вот что.

Глава 13

События того дня следовало бы собрать в единое целое, а затем систематизировать, рассортировать и еще раз рассортировать. Все, что каждый говорил или делал, все на первый взгляд самые пустяковые и ничего не значащие эпизоды надо было подвергнуть самому тщательному исследованию, прямо как под микроскопом. Случаются порой такие дни, но ты лишь позже узнаешь, что над незначительными, даже глупыми твоими поступками или же сказанными в сердцах словами будут позже ломать голову, подхватывать и передавать кому-то, подвергать суждению. Если бы знать вовремя, ты бы, конечно, вел себя совсем иначе. Но ты не знал – и никогда не узнаешь – до тех пор, пока уже не будет слишком поздно. Имей хоть один из обитателей дома Вандерлёра четкое представление о том, что делал и говорил в тот день, – это и могло бы составить разницу между безопасностью и несчастьем.

Мид вернулась в квартиру номер три, аккуратно упаковала фуфайку и адресовала посылку миссис Спунер в Суссекс. Миссис Андервуд осведомилась, отчего это у нее такое кислое выражение лица, и заметила, что подниматься по лестнице вовсе ни к чему, раз в доме есть лифт.

– Но я и поднялась на лифте, тетя Мейбл.

– Тогда почему так плохо выглядишь? Когда ты встречаешься со своим молодым человеком?

Бледное личико Мид на миг залилось краской. До чего же хрупкое она создание, подумала миссис Андервуд. Затем темная головка девушки низко склонилась над посылкой.

– Он сегодня весь день в министерстве обороны. Позвонит, как только узнает, когда освободится.

Миссис Андервуд одевалась для выхода на улицу. Она натянула перчатки и сказала:

– Давай заодно возьму твою посылку, пойду и сегодня же днем отправлю ее. Скажи Айви, пусть даст тебе овалтин, и постарайся отдохнуть. Возможно, он захочет пойти с тобой куда-нибудь вечером, а может – и нет. Я вернусь к половине восьмого.

День тянулся томительно долго. Мид прошла к себе в комнату и улеглась на кровать. Она не могла ни о чем думать, она ничего не чувствовала. Находилась в подвешенном состоянии и ждала Джайлза. Но эта неспособность думать и чувствовать была продиктована вовсе не усталостью, а крайним напряжением. Мысль не работала, потому что была словно натянута между двумя противоположными полюсами – невозможным и реальным. Нет, это невозможно, чтоб Джайлз был женат на Кароле Роланд. И все же получалось, Джайлз был женат на Кароле Роланд. Лишь одно из этих утверждений правда. Но как понять, как разобраться, ведь одно исключало другое. И между ними металась, а потом так и зависла ее мысль.

В квартире через площадку Элайза Гарсайд смотрела на голую стену. Полгода назад стена такой не была. Там стоял высокий элегантный шкафчик орехового дерева с застекленными дверцами, а по обе стороны от него – стулья с «ленточными» спинками. Выглядел этот уголок весьма эффектно. Теперь же стена была голой. Шкафчик, в котором стоял вустерский чайный сервиз, свадебный подарок ее бабушки, исчез. Исчезли и стулья, причем не только те два, а весь набор. Причем, как она с горечью осознавала, всего за десятую часть своей истинной стоимости – до того, как весь этот мир начал рушиться и распадаться.

Насчет обоев, которыми была оклеена стена, миссис Смоллетт не ошиблась – они действительно сильно выгорели и потускнели. Там, где их загораживал шкафчик, они сохранили свой первозданный цвет – голубой рисунок на серебристо-сером фоне. Спинки оставили более слабые отпечатки. По правую руку от мисс Гарсайд еще одно голубое пятно обозначало место, где некогда стояло бюро, а над каминной полкой несколько небольших голубых овалов и довольно большой прямоугольник возвещали об исчезновении шести миниатюр и зеркала. Оставшиеся предметы обстановки и декора были немногочисленны и никакой ценности не представляли – потертый ковер, изначальный цвет которого угадать было невозможно, так он посерел от старости; несколько стульев с сиденьями, обитыми тканью, полинявшей от частых стирок; книжный шкаф, стол и сама мисс Гарсайд.

Она сидела неподвижно, глядя на голую стену. Всматривалась в будущее, которое не предвещало ничего хорошего. Ей стукнуло шестьдесят. Профессии у нее не было, денег – тоже. Скоро она не сможет платить за квартиру, а идти ей совершенно некуда. Единственными родственниками были древняя, как мир, тетушка, помещенная в дом престарелых, два молодых внучатых племянника, служивших где-то на Ближнем Востоке, и племянница, которая проживала в Гонконге. Всего полгода назад мисс Гарсайд была вполне обеспеченной женщиной. Она получала дивиденды с вложенных в одно промышленное предприятие акций, а потом все рухнуло, и она осталась ни с чем. Все ее яйца лежали в одной корзине. Теперь ни корзины, ни яиц. Денег не было вообще. Она вертела в пальцах кольцо с бриллиантом. Поворачивала его и так и эдак, пока глаз не различил блеснувшую в камне искорку. Она пристально рассматривала кольцо с чудесным бриллиантом-солитером в платине. Во всяком случае, именно так оно выглядело, и она всегда считала, что бриллиант настоящий. Но оказалось нет – подделка. То был подарок дяди Джеймса на свадьбу, и, надо же, камень – фальшивка. Свадьба не состоялась, потому что ее жених, Генри Арденн, погиб в сражении при Монсе [7]. Но дядя Джеймс тогда проявил благородство: «Оставь кольцо себе, дорогая, оставь! Не нужно возвращать его мне, упаси Боже!» Дядя Джеймс купался в деньгах, любил поиграть в благородство, изображал из себя щедрого родственника и, как выяснилось, все время ее обманывал. Всем было известно: характер у него подлый, но подобной подлости она от него никогда не ожидала. Да, жизнь порой преподносит самые неприятные сюрпризы.

Она снова повернула камень. Он сверкнул радужным блеском – прямо как настоящий. У этой мисс Роланд, что живет наверху, есть похожее кольцо. Она видела его на ней буквально вчера – блистало на длинном пальце с безупречным маникюром алого цвета, когда они спускались вместе в лифте. Может, и у нее бриллиант тоже поддельный. Девушкам типа Каролы Роланд часто дарят драгоценности, очень красивые и дорогие вещицы. Так что вполне может быть, что и настоящий. Она вспомнила, как ярко сверкал и переливался всеми цветами радуги этот камень, ярче, чем ее собственный, и она вначале даже стянула перчатку убедиться, что кольцо у нее на руке. А затем торопливо натянула ее вновь. Потому что кольца были так похожи, и это оскорбляло ее самолюбие.

Она продолжала размышлять о кольцах и о том, как они похожи.

Глава 14

Миссис Андервуд упаковывала посылки для пострадавших от бомбежки ровно до без четверти пять. Затем она обменялась колкостями с мисс Мидлтон и отправилась играть в бридж. Во время этого разговора она уведомила мисс Мидлтон, что больше не придет, и добавила:

– Здоровье у моей племянницы слабенькое, поэтому советую вам уже сейчас начать подыскивать ей замену. Бедняжка приходит домой совершенно измотанная, что лично меня ничуть не удивляет.

В пять тридцать Агнесс Лемминг встретилась в городе с мистером Дрейком, как они заранее и договаривались. Она со всей твердостью и определенностью – а это далось нелегко – собиралась заявить ему, что он должен перестать думать о ней, что они не должны больше встречаться. Но вскоре вдруг выяснилось, что сказать это как-то не получилось. Она передумала, но по какой причине – сама не понимала. Наверное, просто потому, что такой причины не существовало вовсе. Наверное, то было бы слишком тривиально и неадекватно. И к тому же совершенно не в характере Агнесс Лемминг. Вроде бы причин достаточно. К тому же есть еще такое понятие – последняя капля. Последней каплей стала в этом случае посылка Джулии Мейсон.

Джулия доводилась ей кузиной, была добродушна и чрезвычайно богата. Она принадлежала к тому разряду женщин, которые покупают одежду, а потом ее не носят, или же наденут раза три, а потом эти тряпки осточертевают им просто до слез. И вот она периодически отправляла Леммингам посылки. Одну доставили как раз сегодня дневной почтой, и предназначалась она не миссис Лемминг, а Агнесс. Открыв коробку, та обнаружила в ней совершенно восхитительный твидовый костюм необычайно приятных и мягких оттенков – нечто среднее между коричневым и песочным с небольшими искорками кораллового цвета. Имелось там же и пальто в тон с теплым меховым воротником, туфли, три пары чулок, фетровая шляпка, сумочка и перчатки тоже в тон костюму, а также джемпер и кардиган тускло-коралловых оттенков. В кардигане лежало письмо от Джулии.

Дорогая Агнесс!

Надеюсь, ты найдешь применение этим вещицам. Я, должно быть, совсем ума лишилась, когда покупала все это. Они для меня тесноваты, а цвет чертовски не к лицу. Мэрион отдала мне свои купоны, так что я могу купить себе что-то еще. Она только что уехала в Америку, и получается, они ей сейчас просто ни к чему…

Агнесс достала пальто и примерила, затем приподняла воротник джемпера, чтобы добиться нужного сочетания оттенков, надела шляпку. Эффект получился просто волшебный. Эта одежда была создана для нее, задумана и сшита именно для нее и необычайно ей шла. Обычно вещи Джулии были ей великоваты. А эти сидели просто великолепно. Таких прекрасных вещей у Агнесс Лемминг не было никогда, она и мечтать о них не смела. То были ее вещи.

Но тут вошла миссис Лемминг, схватила кардиган, приложила к груди и подошла к зеркалу. Потом обернулась к дочери, страшно довольная собой.

– Какой чудесный цвет! Я не всегда одобряю вкус Джулии, но это действительно мило, очень мило. А ну-ка, сними пальто, дай я примерю. О, лучше и быть не может! Туфли не моего размера, так что можешь их взять, ну и чулки тоже. Как это огорчительно, что у Джулии размер ноги больше, чем мой, – вообще ступни у нынешних женщин почему-то становятся все больше и больше, но все остальное подойдет как нельзя лучше. Ну, разве что юбку придется немного переделать. Прямо сейчас этим и займешься, и тогда в субботу я смогу поехать на ленч к Айрин в этом костюме – в самый раз для выезда за город.

Щеки у Агнесс порозовели.

– Джулия прислала эти вещи мне, мама. И я… мне бы хотелось оставить их себе.

Миссис Лемминг скинула длинное пальто и примеривала кардиган. Он был очень ладно скроен и шел ей. Впрочем, ей шло практически все. Ей было уже под шестьдесят, но она умудрилась сохранить элегантность и красоту. Седые волосы так красиво завиты. Черные брови над блестящими темными глазами изогнуты безупречно правильной и изящной дугой. Она сохранила стройную фигуру, но назвать ее худой было никак нельзя, да и цвет лица был просто замечательный. Она окинула свое отражение в зеркале довольным взглядом и заметила с улыбкой:

– Но, дорогая, Джулии совершенно все равно, кому достанется эта одежда. Она просто хотела от нее избавиться, потому как все эти вещи ей не к лицу.

– Нет, – сказала Агнесс, – она прислала их мне, мама. И я собираюсь оставить их себе.

Физиономия миссис Лемминг исказилась в злобной улыбке.

– Нет, моя дорогая, боюсь, что нет. Просто стыдно слушать все эти глупости. В твоем возрасте пора бы иметь хоть капельку здравого смысла и понимать: только людей насмешишь, если вырядишься в эти тряпки, которые тебе совершенно не идут.

Агнесс побледнела, но продолжала стоять на своем.

– Джулия прислала их мне. Вот письмо, сама почитай, что она пишет.

Миссис Лемминг уронила письмо на туалетный столик.

– Довольно этой ерунды! Мне нужна эта одежда, и я забираю ее себе. Можешь написать Джулии, что наряды тебе не подошли. И ладно, так уж и быть, можешь взять мою старую серую юбку. Кстати, эта юбка сидит на мне просто отлично, так что когда будешь переделывать твидовую, возьми за образец. И постарайся сделать сегодня же! Я иду к Ремингтонам, вернусь не раньше семи. И ради Бога, приберись тут, что за хаос! Все, я полетела!

Агнесс прибралась, но переделывать юбку не стала. Легла на кровать отдохнуть.

В четверть пятого она приготовила себе чашку чая, а затем медленно и тщательно начала одеваться, готовясь к свиданию с мистером Дрейком. У нее были очень красивые густые волосы, и уложить их стоило немалого труда. Затем она зашла в спальню к миссис Лемминг и воспользовалась ее пудрой. Даже решилась добавить капельку румян и была приятно удивлена эффектом. А потом стала надевать новую одежду. Сперва чулки и туфли – такие красивые туфли из мягкой кожи, такие замечательно тонкие прозрачные чулки. Затем настал черед юбки, которую она так и не удосужилась переделать, и мягкого свитера кораллового цвета. Нет, пожалуй, ей будет слишком жарко, если надеть поверх свитера еще и жакет от костюма. Лучше уж накинуть пальто. Ей очень нравилось это пальто, особенно меховой воротник. И она надела его, уложив жакет и коралловый кардиган в коробку от посылки Джулии. Ну а дальше – шляпа, перчатки, сумочка. Джулия всегда очень тщательно подбирала аксессуары – перчатки, туфли и сумочка прекрасно сочетались и дополняли друг друга. Потом Агнесс оглядела себя в высоком зеркале миссис Лемминг с головы до пят и подумала: «Вот она я, вот как я должна выглядеть. Я не рабыня». И отправилась на свидание с мистером Дрейком.

Он страшно нервничал, поджидая ее, но все страхи и опасения развеялись вмиг, стоило увидеть идущую к нему Агнесс. Он знал, как это непросто – избавиться от тирании, переломить себя. Он смотрел и изумлялся произошедшим с девушкой переменам.

– О, дорогая… ты пришла! Я весь день так боялся, что не придешь.

Она покачала головой.

– Я непременно бы пришла… что бы ни случилось. Но я хотела сказать вам… что больше не приду.

– Так… И что же нам теперь делать?

– Я хочу поговорить с вами.

Они нашли укромный уголок в почти пустом кафе. Сделав заказ, он заметил с улыбкой, преобразившей его лицо:

– Ну что ж, можно и начать. Чай нам подадут минут через десять. Я хотел поговорить, ты тоже хотела. Кто из нас начнет первым?

Агнесс храбро ответила:

– Я. – Если она не заговорит первой, вся ее решимость испарится. А если испарится, ей придется вернуться к прежнему рабскому положению, и стать свободной она уже никогда не сможет.

Он продолжал смотреть на нее, и глаза его улыбались.

– Что ж, прекрасно. Я внимательно слушаю, Агнесс.

Она нервно переплела пальцы рук. Ноги в новеньких мягких туфлях Джулии похолодели, а щеки пылали. В глазах мистера Дрейка она выглядела прекрасной, как мечта, и он подумал, что мечта непременно должна стать реальностью. А потом она заговорила тихо и торопливо:

– Вы действительно имели это в виду… ну, то, что сказали вчера?…

– Да, это так. Разве ты не получила моего письма?

– Получила… И мне оно понравилось… очень. И я подумала, что вы говорили всерьез. Я права? Вы хотите жениться на мне?

– Больше всего на свете, дорогая.

Официантка принесла чай на дешевом разноцветном подносе – булочки и пирожное военного времени. Агнесс вздохнула и стала ждать. И только когда девушка отошла, спросила шепотом:

– И скоро?

Мистер Дрейк кивнул. Его переполняли эмоции. Вся обстановка этого жалкого кафе с нерасторопной официанткой и несколькими посетителями, которые зашли сюда явно от нечего делать, мешала проявлению чувств. Больше всего на свете ему хотелось заключить любимую в объятия, выговориться, нести романтическую околесицу, но все, что он мог сделать, – это кивнуть, глядя на нее через плохо вытертый столик, и пробормотать:

– Как только ты скажешь.

Агнесс снова глубоко вздохнула.

– А как скоро это вообще возможно?

Сердце у мистера Дрейка билось так сильно, что он с трудом припомнил то немногое, что знал о правилах регистрации браков. И ответил, запинаясь:

– Думаю, дня через три.

– Я хочу обвенчаться в церкви… – Она постаралась взять себя в руки. – Тебе… может показаться это странным. Ты не поймешь, но попробую объяснить. Вот ты говорил, что я превратилась в рабыню, и действительно, это правда, так оно и есть, но мне казалось, я не смогу освободиться. И я хотела тебе об этом сказать, увидеть тебя всего лишь раз, сказать и распрощаться навсегда. А потом что-то произошло. И я не могу сказать тебе об этом, ты не поймешь. Такое тебе и в голову не может прийти… Я и сама вначале не понимала, а потом вдруг подумала: все, стоп, так больше не может продолжаться. Я этого не вынесу. И еще не знаю, сколько смогу продержаться вот так, с той же уверенностью… и, если мы поженимся, я уже не смогу туда вернуться, а если нет… Тогда я, наверное… – Тут она осеклась и умолкла. А потом выпалила: – Я так ужасно боюсь… этого, ты не представляешь!

– Боишься вернуться, ты хотела сказать?

Она покачала головой:

– О нет, конечно, я должна вернуться, скоро… прямо сейчас. То есть я не это имела в виду… не вернуться домой в физическом смысле. Я хотела бы вернуться с другим настроем, почувствовать, что стала более свободной, нашла выход…

Мистер Дрейк взял ее руки в свои, нежно сжал.

– Смотри мне прямо в глаза, Агнесс! И слушай меня! Ты больше никогда не вернешься туда… даже если будешь твердить, что хочешь вернуться. Даже если скажешь мне, что передумала! Ты туда больше не пойдешь! А теперь постараемся выяснить, как скоро мы сможем пожениться.

Глава 15

Джайлз так и не позвонил. Вместо этого просто пришел вскоре после шести и застал Мид в гостиной, где она сидела, забившись в одно из больших кресел. Айви затворила за ним дверь и ушла. Она считала Джайлза симпатичным парнем, была уверена, что мисс Мид очень с ним повезло, и совсем не понимала, почему та весь день куксится. Айви вернулась в кухню-закуток и запела пронзительным детским голоском:

Люблю твои губы, люблю глаза,

Смотри, зацелую, смотри, заколдую

И приворожу навсегда!

Мид поднялась ему навстречу – маленький бледный призрак девушки, которую он целовал только вчера. Он и теперь поцеловал ее и почувствовал, что она вся дрожит и холодна как лед.

– В чем дело, милая?

Но она молчала, и ее сотрясала дрожь.

Он опустился в кресло, обнял ее и стал тихонько покачивать.

– Ну, глупышка моя! Так что же все-таки случилось?

И тут он почувствовал, как ее хрупкое тело содрогнулось от рыданий. Плакала она беззвучно и по-прежнему не произносила ни слова.

– Мид, дорогая… да что же это с тобой? Может, перестанешь плакать и скажешь мне? Послушай, успокойся! Ты должна рассказать!

Да, она должна. И когда расскажет ему все, они уже больше никогда не будут сидеть вот так, вместе. Все будет кончено, забыто, похоронено раз и навсегда. Еще какую-то секунду, не больше, она будет чувствовать его тепло, силу, его любовь. А потом – все. И вот она оторвала голову от его плеча.

– Ты сказал, Джайлз… что не знаешь ее…

– Мало ли людей, которых я не знаю. Ты это о ком? И зачем обливаться слезами и дрожать, как желе?

– Карола Роланд… Ты говорил, что не знаешь ее.

– Имя какое-то странное, будто ненастоящее, Карола Роланд… Готов побиться об заклад, кем бы она там ни была на самом деле…

Мид выпрямилась, отодвинулась к подлокотнику и посмотрела Джайлзу прямо в глаза. Серые, широко раскрытые, потемневшие от гнева глаза, а сама она была бледна как полотно.

– Она сказала, что Роланд – не настоящая ее фамилия.

– Но, дорогая, это же с самого начала было ясно.

– Она говорит, ее фамилия Армитейдж.

– Что?!

– Она говорит, ты женат на ней.

Джайлз обнял Мид за плечи. Рука у него была тяжелая, сильная, и он так крепко сжал ее, что теперь наверняка останутся синяки.

– Ты что, с ума сошла?

Мид почувствовала себя немного лучше. Он был в ярости, он делал ей больно. Ей стало лучше. И она сказала громко и твердо:

– Нет. Так она говорит. И еще она показала мне письмо…

– От кого?

– От тебя. И почерк был твой. Там говорилось, что ты выплачиваешь ей по четыреста фунтов в год.

Хватка на плече не ослабла, но гнев перестал искажать его лицо. Глаза смотрели настороженно, жестко и вновь обрели синий оттенок.

– Четыреста фунтов в год? Нет, милая, кто-то точно сошел с ума. Надеюсь, что не ты и не я.

– Ну, так говорилось в письме. И еще там ты просил ее не пользоваться твоей фамилией, Армитейдж. И писал, что она имеет законное право на эту фамилию, но, если продолжит ее носить, никаких четырехсот фунтов ей больше не видать. Что дело того стоит. И что это твое последнее слово. И еще ты обращался к ней вот так: «Моя дорогая Карола».

– Это письмо – фальшивка.

Он так резко отпустил Мид, что у нее закружилась голова. Затем поднялся, помог встать и ей.

– Что ты задумал, Джайлз?

– Собираюсь навестить мисс Каролу Роланд.

Теперь уже она вцепилась в него обеими руками.

– Погоди, Джайлз! Так нельзя! Ты уверен… что тебе надо с ней поговорить?

– Конечно, уверен. Я же говорю тебе, это письмо – подделка, подброшенная улика. Она узнала, что я потерял память, вот и хочет воспользоваться.

Мид снова задрожала с головы до ног, и ему пришлось снова обнять ее за плечи.

– Но допустим, это правда, Джайлз. Что тогда? Я бы ни за что не поверила ее болтовне, но твое письмо… Не только почерк твой – читаешь и прямо слышишь твой голос. И еще там была фотография…

– Какая фотография?

– Большая. И на ней был ты. А внизу, в уголке, подписано: «Джайлз».

Он сердито фыркнул. Синие глаза воинственно блеснули.

– Ну хоть не свадебный групповой снимок, и на том спасибо! Мужчина вовсе не обязан жениться на каждой девушке, у которой есть его фотография. И это все?

– Разве этого мало? Но письмо было от тебя, это точно… Просто ты забыл, что написал его, и ее тоже забыл. Мог забыть и что женился на ней. Ты ведь и меня… забыл, Джайлз.

Эти слова ранили его в самое сердце.

– Я никогда не забывал тебя, Мид… а все остальное значения не имеет. Я ведь тебе уже говорил. Влюбился в тебя с первого взгляда на вечеринке у Китти Ван Ло и никогда не переставал любить. Ты не представляешь, чего мне стоило сдержаться тогда, в такси. Больше всего на свете хотелось поцеловать тебя. Да, я обнял тебя за плечи, но крепился изо всех сил, чтоб не поцеловать тебя. Разве одно это ни о чем не говорит? А теперь прекрати причитать и слушай меня. Как только ты заговорила об этой женщине по имени Карола, я сразу раскусил, что это за птица. Она охотница за чужими деньгами, а я таких женщин терпеть не могу. Она платиновая блондинка, а я терпеть не могу крашеных блондинок. Не стану притворяться, я далеко не святой, но и не дурак. Уверяю тебя, у меня и в мыслях быть не могло жениться на Кароле Роланд!

– Но это, наверное, было давно, и…

– Нет, из памяти изгладились события, произошедшие года полтора назад или около того. А все, что было до этого, я прекрасно помню. И не припоминаю, чтобы когда-нибудь западал на девушку по имени Карола, даже в юности не стал бы. А вот у тебя в голове все окончательно перепуталось. Мы ведь были помолвлены еще тогда, верно? Тогда я не терял память. Выходит, я, что же, хотел стать двоеженцем или же развестись?

– Нет, я спросила ее об этом. Она сказала, что вы не разведены, просто разошлись.

– Тогда получается, что я решил стать двоеженцем, раз захотел жениться на тебе. Очнись, дорогая! Я ведь ни разу даже ни намеком не дал тебе понять, что у меня есть какие-то постыдные тайны, так или нет?

– Н-нет… – Глаза ее широко раскрылись.

– Ну, что теперь не так?

– Я пытаюсь вспомнить… говорил ли ты тогда о том, что мы поженимся. Ты говорил, что любишь меня, спрашивал, люблю ли тебя я, но… Нет, конечно, мы были знакомы совсем недолго, всего три дня… О, Джайлз, кажется, с тех пор прошла целая вечность!..

Он притянул ее к себе, крепко поцеловал в губы и снова усадил в кресло.

– Я бы ни за что не стал говорить так с девушкой, подобной тебе, если бы не намеревался взяться за дело всерьез, – не в моем это стиле. А теперь ты будешь сидеть здесь тихо и спокойно и твердить, что все будет в порядке! Попробуй только еще раз заплакать – побью! А я пока что собираюсь поговорить по душам с мисс Каролой Роланд. Уверен, она сильно пожалеет о своей затее.

Мид выбежала следом за ним в прихожую.

– Джайлз! Будь осторожен, ладно? Пообещай, что не натворишь глупостей! Что не станешь…

Уже на пороге он обернулся.

– Она получит то, что заслуживает! Если это окажется правдой, шею сверну! – сказал он и хлопнул дверью.

Глава 16

Карола Роланд распахнула дверь в квартиру номер восемь. Увидела Джайлза, и глаза ее загорелись, а на губах заиграла улыбка. Вот так приятный сюрприз! Хоть какое-то развлечение. Ей было скучно, скучно, чудовищно скучно! А теперь можно и позабавиться. Она давно собиралась свести счеты с этим человеком, и вот он, Джайлз, прямо перед ней, готовый заплатить по всем счетам. И она произнесла в своей лучшей жеманной манере дамы из высшего общества:

– О, как мило с твоей стороны! Входи же, прошу!

Манеры Джайлза изысканностью не отличались. Он был страшно рассержен и не скрывал этого. Быстро прошел в гостиную, потом развернулся лицом к ней.

– Мисс Роланд?

Она удивленно раскрыла и без того большие голубые глаза.

– Вовсе нет.

– Насколько я понял, вы выдвигаете самые несуразные претензии.

Алые губы раздвинулись в улыбке.

– Ну почему же несуразные? Тебе, как и мне, прекрасно известно, что я не кто иная, как миссис Армитейдж.

Джайлз молча смотрел на нее. На Кароле было длинное белое платье с ниткой жемчуга на изумительно стройной белой шейке. Светлые волосы приподняты надо лбом высокой волной и красивым валиком спадают на шею. Фигура идеальная, чудесная кожа, а глаза… глаза вдруг напомнили ему детство и любимую куклу двоюродной сестры Барбары – большие, широко расставленные, такой же холодный взгляд, черные ресницы. Насколько он помнил, он никогда прежде не видел этой женщины. Незнакомка, чужачка в прямом и переносном смысле слова. Невозможно было поверить, что между ними существовали какие-то отношения.

А затем взгляд его упал на снимок на камине с подписью в уголке. На этом снимке он был в штатском, и сделан он был, очевидно, незадолго до войны. Джайлз вспомнил тот день, когда ходил фотографироваться, – холодный, ветреный, вспомнил, как, выйдя из фотоателье, встретил Барбару и пригласил ее на ленч. Она собиралась в Палестину к мужу и очень радовалась скорой встрече с ним. Он помнил все это, но даже под страхом смерти ему не удалось бы вспомнить хоть что-то о Кароле Роланд, которая имела наглость назваться Каролой Армитейдж.

Он подошел к камину, снял фотографию с полки, перевернул. Ничего, простой кусок картона. Он поставил снимок на место.

Обернулся – Карола смеялась.

– Джайлз, дорогой, просто не верится! Память у тебя просто никудышная! Не слишком тебя красит, верно?

Она заметила сверкнувший в его глазах гнев, и это развеселило ее еще больше.

– Претендуешь на роль моей жены?

– Джайлз… дорогой!

– Если да, приведи доказательства. Когда мы поженились, где… и кто был свидетелями?

Она изогнула тонкую бровь, широко раскрыла голубые глаза и стала еще больше похожа на куклу Барбары.

– Так, дай-ка подумать… это было в марте. Да, семнадцатого марта сорокового года… полтора года назад. А поженились мы в магистратуре. Только не спрашивай, в какой именно, потому что ты вез меня туда на такси, и адреса я просто не заметила… никто из нас не заметил. А свидетелями были клерк и еще какой-то мужчина, которого он привел с улицы. Понятия не имею, не знала и знать не желаю, как их звали.

– Где свидетельство о браке?

– Но, дорогой, не стану же я носить его с собой. Брак получился неудачным, оба мы с тобой сошлись во мнении, что нам надо расстаться. Ну и, разумеется, ты обещал выплачивать мне ежегодное содержание.

Джайлз раздраженно усмехнулся:

– Неужели? Значит, обещал? Ну, это уже что-то. Вроде бы ты показала мисс Андервуд письмо от меня. Можно взглянуть?

Она сощурилась, потом опустила глаза, тень от длинных черных ресниц легла на щеки.

– Прямо не знаю, что и делать, дорогой. Ты такой сильный… и ужасно сердишься. Если я покажу… обещай, что не отберешь у меня это письмо.

– Я пришел сюда не уничтожать улики, а узнать правду. Ты блефуешь, и я хочу в этом окончательно убедиться.

Карола расхохоталась.

– Ну хорошо, дорогой, раз ты так настаиваешь! Покажу тебе письмо, но только из своих рук, как показывала Мид Андервуд, сам увидишь. Только дай слово, поклянись честью, что не станешь трогать его, выхватывать из рук и прочее…

– Ничего не собираюсь трогать… просто хочу убедиться сам. Ты утверждаешь, что у тебя есть мое письмо. Так покажи его!

– Поклянись, что не тронешь… ты не поклялся.

Джайлз засунул руки глубоко в карманы.

– Не буду. Я ведь уже сказал, что не собираюсь его трогать. Если этого недостаточно – не надо, не показывай, я ухожу. Если есть что показать, валяй, выкладывай!

– Всегда был джентльменом… не так ли, дорогой? А знаешь, по значимости это письмо равносильно свидетельству о браке. И потом грубости, которые там написаны, произносятся только в семейном кругу.

В голове у Джайлза что-то щелкнуло. Словно отворилась и тотчас захлопнулась какая-то дверца. Вот только он не успел рассмотреть, что находится за этой дверцей.

А Карола уже шла к нему с письмом в руке.

– Ну, вот оно, можешь посмотреть. А потом, наверное, стоит извиниться передо мной, дорогуша. Руки из карманов не вынимай, тогда не будет искушения сотворить что-то с этим документом. Нет ничего лучше, чем суметь побороть искушение, верно? Вот, пожалуйста!

Она развернула перед ним листок бумаги и держала, как недавно держала перед Мид. И он увидел страницу, исписанную своим почерком, с таким характерным и заметным наклоном. Он сильно нажимал на перо и в некоторых местах даже порвал бумагу. Очевидно, был очень зол, когда выводил эти строчки. Глаза пробежали текст, он прочел то, что читала Мид. Внизу красовалась его подпись. А выше: «Обещаю выплачивать тебе ежегодное содержание в размере четырехсот фунтов при условии, что ты перестанешь называться моей фамилией, Армитейдж. Если узнаю, что ты нарушила это условие, без всяких колебаний тут же прекращаю выплаты. Да, верно, ты имеешь законное право носить эту фамилию. Фамилия, конечно, неплохая, но вряд ли стоит тех четырех сотен, которые я обязуюсь тебе платить. И это, дорогая Карола, мое последнее слово». В том, что именно он написал эти слова, не было никаких сомнений. Перед глазами стояли буквы, четко выведенные черными чернилами. Почерк определенно его. Он написал это письмо. И в то же время как-то совершенно не верилось, что он мог написать такое. Что мог предлагать Кароле Роланд четыреста фунтов в год за то, чтобы та отказалась от его фамилии.

Он с трудом оторвал взгляд от строчек, перевел его выше. И увидел то же, что видела Мид: руку Каролы, сжимавшую листок бумаги, длинные пальцы с покрытыми алым лаком ногтями и кольцо с бриллиантом, одиноким и большим сверкающим камнем. Тут выражение его лица так резко изменилось, что Карола отступила, крепко сжимая письмо и пряча его в складках платья.

Джайлз вынул руки из карманов. И шагнул к ней.

– Откуда у тебя это кольцо?

Ну вот он, момент истины! Как все же занятно! Первоклассное развлечение от начала до конца. Теперь ей уже было не до скуки. Она широко улыбнулась, обнажив красивые белоснежные зубы, и вытянула вперед руку с кольцом.

– Вот это?

– Да. Откуда оно у тебя?

– Ах, дорогой! Это ты мне его подарил, откуда же еще! Надо же, забыть такое!

Кольцо его матери… на руке Каролы Роланд. Джайлз был потрясен, ведь до этого считал эту женщину незнакомкой. Именно это кольцо он собирался подарить Мид. Но оно уже подарено Кароле Роланд – совершенно чужой ему женщине! А кольца матери чужакам не дарят. Такое кольцо можно подарить только той, кто будет носить твое имя. И он произнес глухим от волнения голосом:

– Могу я взглянуть на него? Не бойся, сразу отдам. Просто хочу убедиться.

Она без всяких колебаний стянула с пальца кольцо, передала ему.

Став боком к своей собеседнице, он повернул кольцо в пальцах так, чтоб свет упал на внутреннюю его часть. Если это кольцо мамы, там должны быть ее инициалы и дата – день помолвки с отцом. Это ведь ее обручальное кольцо. Упавший луч высветил немного стершиеся буквы, «М.Б.», но дата стерлась совсем, прочесть было невозможно. «М.Б.» – это Мэри Баллантайн. А дата должна быть – «Июнь 1910». Теперь ему труднее всего в мире было отдать кольцо Мэри Баллантайн обратно, в пальцы с алыми коготками. Как он мог совершить такое – просто уму непостижимо! Слова в письме, кольцо матери – все сходилось и означало одно: эта женщина – его жена. Сердце и плоть отрицали ее. Душа противилась, упрямо не желая признавать эти свидетельства. Если они действительно женаты, пусть попробует доказать. Он так и сказал:

– Все это еще ничего не значит. Ты очень ловко воспользовалась тем, что я потерял память. Если брак действительно заключен, ты должна это доказать, сообщить моим юристам, где нас зарегистрировали. Я не верю, что мы были мужем и женой, не верю, что тебе удастся это доказать.

Глава 17

Едва Мид успела затворить за Джайлзом дверь, как Айви Лорд выглянула из кухни.

– Если не возражаете, мисс Мид, я хотела бы прогуляться до почты.

– Конечно, Айви.

– А вы сами будете выходить, мисс?

– Нет, не думаю. Сегодня вряд ли.

Айви замялась.

– Миссис Андервуд сказала, что вернется не раньше половины восьмого. Тогда, если вам не трудно, включите в семь газовую горелку, пусть вода нагреется хорошенько, ну а потом можно и убавить.

Мид улыбнулась. Почтовый ящик находился на углу – дойти до него и вернуться можно было минут за пять. Так что слово «почта», несомненно, означала какого-то молодого человека.

– Хорошо, так и сделаю, – сказала она.

И вернулась в гостиную ждать Джайлза. Она слышала, как Айви торопливо выбежала из своей комнаты. Затем отворилась и захлопнулась входная дверь. Она пыталась представить себе молодого человека Айви. Девушка такая забавная. И немного странная. Странность и обаяние перемешивались в ней слоями, как жир и мясо в беконе… Боже, о чем это она только думает! Но все лучше, чем думать о Джайлзе и Кароле Роланд. Мысли не спрашивают, когда им прийти, просто приходят порой – как незваные гости, которые стучат в дверь. А когда открываешь эту дверь, вместо друга на пороге можно увидеть врага. Некоторые барабанят и царапаются в окно, окликают тебя словами, которые ты не в состоянии понять… Есть и такие, что прокрадываются, как воры, с намерением что-то украсть, а другие врываются силой, целая армия, готовая убивать и грабить. Мид зябко передернулась. Все сегодня говорят, что погода хорошая, теплая, а у нее озноб.

Она посмотрела на часы. Когда же наконец придет Джайлз? Сейчас уже почти без четверти семь. Не забыть бы включить газовую горелку, нагреть воду, а то еще Айви попадет. Джайлз отсутствует вот уже больше пятнадцати минут…

Тут в дверь позвонили, и она сорвалась с места. Но то был не Джайлз. Это была Агнесс Лемминг. Она стояла на пороге, рядом у ног большая картонная коробка. Ей пришлось поставить ее на пол, чтобы позвонить, но вот она подняла ее и вошла в прихожую – голова высоко поднята, щеки пылают. На ней было старое темно-пурпурное пальто и юбка того же цвета, но выглядела она иначе, чем обычно, – моложе, бодрее, и еще в каждом ее движении читалась решимость.

– Вы одна? Могу я с вами поговорить? Нет, остаться не могу. Я всего на минутку.

По-прежнему прислушиваясь, не идет ли Джайлз, Мид обрадовалась приходу соседки. Ей не хотелось быть негостеприимной. И она сказала:

– Тети Мейбл нет, а Айви побежала на почту. Что это у вас? Проходите, прошу.

Она затворила дверь, но Агнесс не сдвинулась с места. И сказала тихо, но твердо:

– Мне нельзя задерживаться… Мама может вернуться в любую минуту. У меня к вам одна просьба. Не подержите у себя до завтра вот эту коробку? Будьте добры! Только никому ничего не говорите.

Просьба была странная, да и голос Агнесс Лемминг звучал совсем не так, как обычно. Но Мид ответила:

– Да, конечно. Можете оставить.

Агнесс немного расслабилась.

– Вам, наверное… это покажется странным. Но мне просто некого больше попросить, а вы… были всегда так добры ко мне… – Она умолкла, затем вдруг сказала то, что вовсе не собиралась говорить: – Понимаете, моя кузина Джулия Мейсон прислала мне очень красивую одежду. И я хочу надеть ее завтра днем. Видите ли… я выхожу замуж.

Мид едва не вскрикнула от удивления. А затем ее так и захлестнула волна радости и теплоты. Она обняла Агнесс за шею и крепко поцеловала.

– О, Агнесс, прекрасная новость! Я так рада! Очень, очень рада за вас!

– Но только никому ничего не говорите. Никто не знает, даже мама ничего не знает. Скажу ей после. Вообще ничего никому пока что не хочу говорить.

– Я не скажу… обещаю. Но кто он? Скажите, вы очень счастливы?

Агнесс смотрела на нее и улыбалась. Прежней милой своей улыбкой, но было в ней и нечто новое, незнакомое. А потом сказала веселым молодым голосом:

– Это мистер Дрейк, и да, я очень счастлива. Мы оба счастливы. Но мне… никак нельзя больше задерживаться. – С этими словами она чмокнула Мид в щеку и убежала.

Мид осталась в прихожей с коробкой. Вот уж действительно неожиданность – Агнесс Лемминг и мистер Дрейк! Но похоже, именно такой человек в силах немного обуздать миссис Лемминг. Именно он и нужен Агнесс – мужчина, готовый спасти ее от домашней тирании, способный захлопнуть дверь перед носом у миссис Лемминг. Сама бы Агнесс ни за что на такое не решилась, это не в ее характере. Мид убрала коробку к себе в гардероб и едва успела закрыть дверцу, как снова раздался звонок.

На этот раз то был Джайлз. Он вошел, и она тут же сказала:

– Айви вышла. Джайлз… ну что случилось? Тебя не было целую вечность! – И тут вдруг сердце у нее екнуло. На него было просто страшно смотреть – сердитые глаза, лицо точно окаменело. Он прошел мимо нее в гостиную.

– Я на секунду. Мне нельзя здесь оставаться. Который час? Без десяти семь – эти часы правильные? Твоя тетя скоро вернется. Не хочу ее видеть. Я сейчас просто не в состоянии общаться с кем бы то ни было. Я должен вернуться к себе и попробовать как-то связаться с Мейтлендом. Он мой стряпчий, и, если эта история с выплатой четырехсот фунтов годового содержания правда, возможно, он что-то об этом знает. Вроде бы он переехал за город, но я постараюсь его найти. Чем быстрее он подключится к этому делу, тем лучше. Пусть она не воображает, что может вертеть и крутить мной, как ей заблагорассудится!

Мид была потрясена до глубины души. Он говорил сам с собой, словно не замечая ее присутствия. Точно ее не было здесь вовсе. Прежде она никогда не видела его в таком состоянии – разгневанный, даже взбешенный мужчина, готовый в любой момент кинуться в драку, которому сейчас совершенно не до женщин. Да, она была потрясена, но одновременно немного приободрилась. Раз уж для нее у него не нашлось доброго слова, то для Каролы уж тем более не найдется. Он настроен на борьбу.

Уходя, он положил руку ей на плечо и, не глядя в глаза, бросил:

– Я тебе позвоню.

А потом вышел, решительно и громко захлопнув за собой дверь.

Глава 18

С этого момента последовательность событий имеет уже первостепенное значение.

Джайлз захлопнул дверь в квартиру миссис Андервуд ровно без пяти семь. Примерно в это же время миссис Уиллард предъявила мужу две написанные карандашом записки и разразилась целым потоком упреков и слез. Первая записка гласила:

Хорошо, Уилл, дорогой, встречаемся за ленчем в час, как обычно.

Карола.

Вторую она обнаружила лишь сегодня днем, после тщательного обыска вещей мистера Уилларда. Она была короткой, но привела миссис Уиллард в неистовство и позволила предъявить прямые обвинения.

Так и быть. Как насчет завтра вечером?

К.Р.

Самое ужасное в этой записке было то, что никакой даты там не значилось. Так что, возможно, «завтра вечером» уже прошло. С тем же успехом это мог быть сегодняшний или завтрашний вечер. Миссис Уиллард дошла, как говорится, до точки. На протяжении двадцати лет она была доброй, заботливой женой, но это уж слишком. Протягивая мужу записки, она походила на грозный боевой корабль, входящий во вражескую гавань.

Мистер Уиллард оказался в весьма непростой ситуации. На протяжении всей своей семейной жизни он поддерживал в доме строгую дисциплину, был настоящим хозяином. Слово его являлось законом, он всегда мог топнуть ногой и настоять на своем. Теперь же ему приходилось держать оборону. И слово его оказалось под вопросом, и топать ногой было как-то неуместно. Он откашлялся и сказал:

– Ну, знаешь ли, Амелия…

Миссис Уиллард разразилась слезами и топнула ногой.

– Нечего называть меня Амелией, Альфред, это просто невыносимо! Бегать за скверной девчонкой в твоем-то возрасте!

– Но послушай… это уж слишком…

– Да-да, именно в твоем возрасте, Альфред! Тебе уже пятьдесят, и ты выглядишь на все свои пятьдесят! Как думаешь, что надо от тебя молодой девице, кроме как провести время просто от скуки, заполучить твои денежки и разбить мне сердце…

Тут голос у миссис Уиллард сорвался. И она рухнула на диван – крупная неопрятная женщина с распухшим от слез лицом и растрепанными седыми волосами.

Мистер Уиллард снял очки и начал их протирать. Затем попробовал подпустить в голос строгости, но не вышло:

– Амелия, я настаиваю…

Миссис Уиллард тут же перебила его. Она больше не полагалась на подгибающиеся от слабости ноги и осталась лежать. Диван придавал ей уверенности.

– Разве я не была тебе хорошей женой? Разве я не делала для тебя все, что в моих силах?

– Тут никаких вопросов… – Он снова откашлялся. – А что касается этих записок…

– Да, Альфред, что насчет записок?

Личико мистера Уилларда с мелкими аккуратными чертами резко покраснело, что совсем ему не шло.

– Да ничего такого особенного в них нет, – ответил он. – И лично я удивлен твоим поведением, Амелия, крайне удивлен. И еще хотел бы заметить: просто не верится, что ты могла решиться на такое, шарить по моим карманам!

Вот так-то уже лучше. Знакомое дело – Амелию тотчас же поставили на место. Теперь ей предстояло занимать оборону.

Однако ее яростная отповедь удивила, даже немного ошеломила его.

– А если бы я оставила таблетки сахарина в кармане твоего синего пиджака, который ты велел отнести в химчистку, что бы ты тогда сказал, интересно знать? Потому как именно там я нашла первую записку. И из нее ясно видно, как эта девица расстраивала тебя, запутывала, заманивала в ловко расставленные сети, иначе бы ты ни за что не оставил записку в кармане… чтобы я потом ее нашла. И если ты покажешь мне женщину, которая не сумеет правильно прочесть такую записку, раз уж она попала ей в руки… то я скажу тебе прямо в лицо: это не настоящая женщина, и у нее нет никаких подлинных чувств к законному мужу!

Мистер Уиллард был вновь сбит с толку. И сказал:

– Ну, уж это ты хватила!.. – Он повторил эту фразу несколько раз с разной интонацией, где чувствовались и протест, и раздражение, а в это время миссис Уиллард пыталась сдержать новый поток слез, прижимая к глазам насквозь промокший платочек. – Ну, уж ты тоже скажешь, Амелия! Можно подумать, пригласить соседку на ленч – это преступление!

– Соседку!

– Но ведь она наша соседка, разве нет? И она хотела посоветоваться со мной по одному делу, если тебе уж так хочется знать.

– Делу! – с тем же недоверчивым фырканьем огрызнулась миссис Уиллард.

– А почему нет, Амелия? Если хочешь знать, это касалось ее подоходного налога.

– Подоходного налога?

– Да, представь себе. Подоходного налога.

– Не верю ни единому твоему слову! – твердо заявила миссис Уиллард. – Мне стыдно за тебя, Альфред! Стоишь здесь передо мной и выдаешь одну ложь за другой, и они так и сыплются, точно горошины из стручка. И воображаешь, что я тебе поверю, но этому не бывать никогда! А если она ходила с тобой на ленч лишь для того, чтоб поговорить о каких-то там подоходных налогах, может, скажешь, о чем это вы собрались говорить «завтра вечером»? И когда, каким именно вечером и где? Может, там же, где были в субботу, когда ты сказал мне, что спустишься вниз повидаться с мистером Корнером? Или же ты собираешься придумать отговорку на сегодняшний вечер и подняться к ней? Что скажешь?

Мистеру Уилларду нечего было сказать. Он никогда не подозревал, что Амелия наделена таким талантом – умением выставить его в самом неприглядном свете. Ну что такого он сделал? Поднялся наверх для дружеской беседы или поменять электрическую лампочку, добродушно подтрунивая над этим выдумщиком мистером Корнером. Да она даже не позволила поцеловать себя, назвала его «забавным маленьким человечком», а потом выпроводила, о чем он вспоминал с сожалением. А теперь его Амелия ведет себя так, будто он дал повод для развода. До чего же подозрительный склад ума у этой женщины! И полное отсутствие самоконтроля.

И он произнес голосом властным и строгим:

– Я больше не желаю выслушивать эти… эти обвинения. Они совершенно необоснованные, несправедливые, и я отказываюсь слушать их. Я удивлен твоим поведением, Амелия, и от души надеюсь, что и ты сама в самом скором времени будешь удивлена. Ты абсолютно утратила всякий контроль над собой, утратила чувство меры, и я намереваюсь оставить тебя одну в надежде, что ты сумеешь взять себя в руки. И еще вынужден заметить: я очень тобой недоволен, очень!

На этот раз сработало. Он снова обрел не только голос, но и главенствующее положение в семье. Слова так и лились потоком, так и припечатывали ее. Он развернулся к двери, преисполненный чувства собственного достоинства, и походил в этот момент на маленького задиристого петушка бентамской породы.

Миссис Уиллард не выдержала и жалобно прорыдала ему вслед:

– Куда ты? О, Альфред, только не к ней!

Мистер Уиллард вновь стал самим собой. Пусть Амелия поплачет – ей только на пользу. Вернувшись, он вновь увидит дома покорную и услужливую жену.

Он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Глава 19

Минут за десять до того как мистер Уиллард вышел из квартиры, то есть примерно в семь, в дом Вандерлёра вошла молодая женщина в пальто из искусственного каракуля и поднялась в лифте на пятый этаж. Она была похожа на Каролу Роланд, как негатив фотографии на оригинал. Черты те же, а вот цвет лица болезненно желтоватый, глаза серые, прямые волосы невыразительного мышиного оттенка. Одета она была аккуратно, но совсем не стильно – грязно-серого цвета пальто, коричневые туфли и чулки, на голове темно-коричневая шляпа с коричневой и зеленой ленточками.

Белл увидел ее еще в холле и пожелал доброго вечера в присущей ему приветливой манере. Уже не впервые эта леди заходила в дом Вандерлёра по окончании рабочего дня. Сестра мисс Роланд была замужем за мистером Джексоном, ювелиром. У него имелся свой магазин, небольшой, но старый, пользующийся хорошей репутацией. Белл знал об этой паре все. Некогда бизнес принадлежал отцу миссис Джексон, а стало быть – и отцу мисс Роланд. Элла вышла замуж за своего кузена, взяла его фамилию и работала вместе с ним в магазине, а вот Кэрри убежала из дома и пошла на сцену. Она понятия не имела, что Белл прекрасно знает, кто она такая, когда явилась сюда в первый раз с высветленными волосами, накрашенной физиономией и новым красивым именем. Он сразу узнал ее и подумал, что уж лучше бы она осталась с сестрой. Хотя, конечно, не его то было дело, какое она себе придумала имя или что делает со своим лицом и волосами. И пусть миссис Смоллетт хоть язык себе сломает, сплетничая на эту тему, – от него она никогда ничего не услышит об этих сестрах Джексон. Он умеет держать рот на замке. Да что там говорить, он сам лично сорок лет назад покупал своей Мэри обручальное кольцо в лавке Джексона. Мистера Джексона не было в живых вот уже десять лет, а его Мэри – тридцать пять. Белл был не из болтливых.

Элла Джексон пробыла у сестры минут двадцать, не больше. Затем они вместе спустились в лифте – Карола с непокрытой головой, в наброшенном поверх белого платья меховом палантине.

Когда лифт поехал вниз, мисс Гарсайд стояла у полуоткрытой двери в свою квартиру и провожала его взглядом. Она дошла до такого состояния, когда человек плохо отдает себе отчет в своих поступках. Тело страдало от голода, мысль, подобно загнанному животному, судорожно билась в клетке в поисках хоть какого-то выхода. Весь день она ничего не ела, ни крошки. Денег на еду не было. Она сама не понимала, зачем приоткрыла дверь, – возможно, собиралась пойти к Андервудам и попросить у них кусок хлеба и немного молока, сказать им, что дошла до крайности, что…

Но как только дверь приоткрылась, она поняла, что сделать это не в состоянии. Попросить у этой простоватой и напористой миссис Андервуд она просто не сможет. Надо как-то продержаться до завтра и вызвать человека из аукционного дома, может, удастся продать что-нибудь еще из мебели. Все хорошие вещи уже распроданы. За то, что осталось, дадут сущую мелочь. Этих денег не хватит, чтобы заплатить за квартиру, но можно будет купить еды и протянуть еще несколько дней.

Она стояла, держась за дверную ручку, и смотрела, как лифт спускается вниз. Свет падал на волосы Каролы, ее меховую накидку, белое платье. И мисс Гарсайд с горечью подумала: «Опять выходит сегодня. Весь вечер будет где-то пропадать. Наверняка встречается с мужчиной. Они пойдут в ресторан, и денег, потраченных на этот ужин, мне хватило бы на неделю».

Она провожала лифт глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду, затем вернулась в свою опустевшую холодную комнату. Каролы не будет дома весь вечер, ее квартира наверху будет пустовать, и там, в одной из комнат этой квартиры, лежит кольцо, так похожее на ее собственное… Тут же промелькнула другая мысль – Карола вполне могла надеть это кольцо, – мелькнула и тотчас исчезла. Ведь она носит его далеко не всегда. Ну взять, к примеру, вчерашний день – именно тогда мисс Гарсайд увидела кольцо на пальце мисс Каролы. Они и прежде встречались в лифте не меньше дюжины раз. И всякий раз на этих изнеженных белых ручках блистали кольца. Если девушка куда-то выходит, она натягивает перчатки, оказавшись на улице. А когда входит в дом, обычно снимает их в лифте. Длинные белые пальцы, алые ногти. Кольцо с изумрудом на одной руке, кольца с рубином и бриллиантом – на другой. Но не то кольцо с ослепительным солитером – точная копия ее кольца, – она ни разу не видела его на ней вплоть до вчерашнего дня. Так к чему Кароле надевать его сегодня?

И мисс Гарсайд решила, что сегодня Карола это кольцо не надела. Оно лежит там, в пустой квартире, небрежно брошенное на туалетный столик.

– Если бы у меня был ключ от ее квартиры, подменить кольцо не составило бы труда… – Это произнес внутренний голос мисс Гарсайд, произнес вполне отчетливо. Не желая умолкать, он говорил дальше: – Она ни за что не заметит разницы… никогда. Для меня это вопрос жизни и смерти, а для нее ровным счетом ничего не значит. Мое сверкает так же ярко. И будет выглядеть на ее руке ничуть не хуже, чем на моей. Ей абсолютно без разницы. Почему это я должна умирать с голоду, когда это не значит для нее ровным счетом ничего? Если бы был ключ, я могла бы подменить кольца…

Ключ есть у Белла. Каждое утро в подвал спускается миссис Смоллетт и снимает с крючка ключ от квартиры номер восемь. Потом поднимается на четвертый этаж. Входит в эту квартиру, готовит мисс Роланд утреннюю чашку чая и принимается за уборку. Любой человек, вступивший даже в кратковременный контакт с миссис Смоллетт, может узнать все о мисс Кароле Роланд и ее квартире.

– До чего ж нарядные у нее шторы, мисс Гарсайд! Стоят, небось, целое состояние. У меня в мебельном работает племянница, и, если я скажу, сколько стоит пошить такие шторы с оборками, вы просто в обморок упадете!

Можно повернуться к ней спиной, не обращать внимания, но рот этой миссис Смоллетт все равно не заткнуть.

Ключ от квартиры номер восемь висит там, на крючке, в подвальном помещении. Лишь часов через двенадцать, не раньше, миссис Смоллетт возьмет его и поднимется наверх, в ту квартиру.

А сейчас его может взять любой.

Нет-нет, не сейчас, там, в подвале, Белл. Но позже, где-то между половиной восьмого и половиной девятого, он «выйдет прошвырнуться» – выпить пинту пива и сыграть партию в дартс в пабе «Рука и перчатка». В половине девятого, и не важно, какая на улице погода, дождь или солнце, снег или туман, но Белл непременно отправится в паб. А потом вернется – где-то между половиной десятого и десятью. Так что в ее распоряжении будет целый час, и за это время вполне можно будет завладеть ключом, вместо того чтобы торчать тут, предаваясь бесплодным размышлениям.

Между половиной восьмого и половиной девятого…

Глава 20

В двадцать семь минут восьмого Мид Андервуд отворила дверь испуганной Айви.

– Ну где ты так долго, Айви! Тебе повезло, что миссис Андервуд еще не вернулась.

Айви удивленно уставилась на нее.

– Но, мисс Мид, она вошла прямо передо мной… сама видела, как она шла к лифту. О Господи, надо спешить! Вы не забыли включить газовую горелку в ванной, мисс?

И Айви засуетилась. Впрочем, она могла бы не спешить. Миссис Андервуд вошла в квартиру только без двадцати восемь. Прошла прямо к себе в комнату и захлопнула дверь. Айви осторожно подошла к Мид.

– Как-то все странно получилось, мисс Мид. Я видела, как она шла прямо передо мной от самого угла. Если бы на улице было потемнее, я бы как-нибудь попробовала проскочить мимо, но потом побоялась. Подумала, что, может, она пройдет прямо к себе в комнату, а я заскочу следом и успею снять пальто.

Мид подняла на нее глаза и укоризненно покачала головой.

– Придумаешь тоже, Айви!..

Служанка ответила ей задорной улыбкой уличной девчонки.

– Ладно-ладно, не буду! Просто мой парень опоздал, мы и общались-то всего минут пять. Он очень симпатичный, и девчонки бегают за ним просто толпами, ну вот мне и пришлось ждать. А уж когда я увидела прямо перед собой миссис Андервуд и еще мисс Роланд…

– Ты хочешь сказать, они шли вместе?

Айви хихикнула.

– Это вряд ли! Мисс Роланд была впереди, я видела, как мелькало ее белое платье. И она вошла в дом, прежде чем я подоспела, а миссис Андервуд стояла внизу, в холле, и ждала, когда спустится лифт. Мне пришлось подождать, понимаете? Так и болталась на крыльце, пока не увидела, что лифт пришел и миссис Андервуд поднялась. Интересно, к кому это она заходила?

– Может, сама ее спросишь, Айви?… – ответила Мид с улыбкой.

Как всегда пунктуальный, ровно в половине девятого Белл «пошел прошвырнуться», так он делал всегда с приятным осознанием того, что рабочий день позади и потрудился он на совесть. Поднявшись в холл по лестнице из подвала, он заметил, как хлопнула входная дверь. Кто-то только что вышел, а вот кто, он не видел, потому что человек уже оказался на улице. Однако, выйдя на крыльцо, Белл различил быстро удалявшуюся фигуру мужчины – тот торопливо шагал в сторону тех ворот, что справа. На выходе из дома было двое ворот, одни справа, другие слева, и вела к ним дорожка из гравия, окаймленная живой изгородью.

Итак, мужчина пошел вправо, а Белл двинулся к тем воротам, что слева, потому что оттуда было ближе к городу. И едва приблизился к ним, как услышал звук взревевшего мотора, а затем увидел и машину, проехавшую мимо него по дороге. В темноте он толком не разглядел вышедшего из дома мужчину, да и видел его лишь мельком, но скорее всего именно этот человек завел мотор, а потом отъехал от правых ворот дома, но опознать его позже Белл не смог бы.

Итак, Белл направился к пабу «Рука и перчатка», где встретил своего шурина мистера Уильяма Бейкера, и они славно сыграли в дартс. Мэри Белл звалась Мэри Бейкер – в ту пору, когда сам Белл купил ей обручальное кольцо в лавке мистера Джексона. Теперь Уильям Бейкер, как и он сам, был вдовцом, жил с дочерью Адой и ее мужем. Он был мясником и очень добрым парнем. В глубине сердца Белл жалел бедного Уильяма. «Совсем себе не принадлежит, разве только вечерами, когда идет в паб… а она бы его и туда не пустила. Ну разве только ради того, чтобы не кормить его ужином». Белл недолюбливал свою племянницу Аду, про себя называя ее гордячкой, жадиной и воображалой. «Чванливая бабенка, уж слишком много о себе мнит».

В перерывах между игрой и поглощением пива они обсуждали Аду и ее замашки. Только здесь мистер Бейкер мог отвести душу, как-то немного подбодриться и продолжить затем влачить унылое и рабское существование с дочерью, которая каждый день заставляла его надевать жесткие накрахмаленные белые воротнички.

– И если бы по воскресеньям можно было нацепить сразу два, она бы меня заставила, точно тебе говорю.

– Только палец им дай, всю руку отхватят, так уж они устроены, эти женщины, – заметил Белл.

Мистер Бейкер помрачнел.

– Да, ее мать была из той же породы. В общем-то хорошей и доброй женой была моя Энни. Правда, уж больно нос задирала перед соседями. Это Ада унаследовала от нее. Помню, как Энни подарила мне на день рождения пару синих ваз – скопила денег, экономила на всем. Они просто шикарно смотрелись на каминной полке, а на синем фоне были нарисованы золотые свечи и цветочки. И тут вдруг я возьми да ляпни, что предпочел бы набить живот хорошей жратвой, чем смотреть на эти синие вазы на полочке. Ну и завелась она тогда! Сказала, что это мне подарок, а я даже не поблагодарил ее, и мне должно быть стыдно, и все такое. – Мистер Бейкер отпил большой глоток пива. – Вот и Ада, – добавил он, – вся в нее пошла. Мы тогда переругались из-за дурацких ваз, и последнее слово осталось за ней.

– Женщины, они такие, всегда норовят вставить последнее слово, – заметил Белл и подмигнул.

Мистер Бейкер печально вздохнул.

– Ада очень на нее похожа, – пробормотал он.

Ровно в половине десятого Белл вышел из паба и зашагал к дому Вандерлёра. В десять он запер входную дверь, затем спустился в подвал, проверить, все ли там в порядке, перед тем как лечь спать. Все было в порядке, аккуратно и чисто прибрано. На доске, прибитой к старому кухонному шкафу, висели в ряд восемь ключей от квартир, каждый на отдельном медном крючочке. Все на месте. Мисс Андервуд вернула ключ от квартиры миссис Спунер. Должно быть, спускалась сюда, когда его не было. Все ключи здесь. Белл отправился в постель и спал до тех пор, пока в четверг утром, ровно в шесть тридцать, его не разбудил звонок будильника.

К тому времени все обитатели дома Вандерлёра, за исключением троих, уже улеглись в постель, и некоторые из них заснули. Среди тех, кто не улегся в постель, были мисс Карола Роланд, миссис Уиллард и мисс Гарсайд. Мистер Уиллард тоже не лег в постель – ну по крайней мере свою собственную, ту, что в квартире. Как выяснилось позже, его вообще не было в доме Вандерлёра – одна из причин, по которой миссис Уиллард провела всю ночь без сна, даже не ложилась.

Мид Андервуд легла в постель и уснула. Легла в постель, потому что ей хотелось побыть одной, а уснула потому, что слишком устала за этот день. Но сон был беспокойный, наполненный сновидениями, какими-то невнятными и неразличимыми, но омрачавшими ее мысли.

Разбудил ее резкий телефонный звонок. Она сняла трубку после второго же гудка. Голос Джайлза звучал встревоженно:

– Мид… Мид, это ты?

– Да, – ответила она, и тут розовые с эмалью часы на камине начали бить двенадцать.

– Что это? – спросил Джайлз.

Она ответила:

– Просто часы бьют.

И тогда он сказал:

– Плевать на часы, не обращай внимания, дорогая. Все в порядке. В подробностях рассказать сейчас не могу, но все в порядке, она нас больше никогда не побеспокоит. Просто это не телефонный разговор, но верь мне, проблема разрешена. Зайду утром.

И голос в трубке умолк. Часы закончили бить полночь. Мид довольно долго лежала без сна, потом задремала, и печальные мысли и невнятные сны уже не мучили ее.

Первое, что она услышала утром, – Карола Роланд была найдена мертвой в своей квартире.

Глава 21

Обнаружила ее миссис Смоллетт. В квартире номер восемь она всегда появлялась в восемь утра, пунктуально, минута в минуту. Позже она представила драматическую версию случившегося. Рассказала, как, сняв ключ с крючка, вдруг ощутила какую-то внутреннюю дрожь, и сердце тревожно екнуло.

– Ключ показался таким холодным… каким-то не таким, как всегда. Холодным и еще… страшно тяжелым, если вы понимаете, о чем это я. И на всем пути наверх, по этой лестнице – любой женщине, особенно пожилой, подниматься трудно, того гляди, сердце разорвется, но в лифт я бы не зашла ни за какие деньги, – так вот, на всем пути я думала: «Нет, тут что-то не так. Все это неспроста». И когда увидела, что дверь нараспашку, ну тут…

На самом деле миссис Смоллетт ничего такого не чувствовала, ну разве что по лестнице было подниматься трудно, впрочем, то было постоянным источником ее недовольства и жалоб. Она поднялась на площадку верхнего этажа, повернулась лицом к двери в квартиру номер восемь и увидела, что ключ ей не понадобится. Но даже и тогда ей в голову не пришло, что могло случиться что-то плохое. Она подумала, что мисс Роланд, должно быть, уже встала и открыла для нее дверь. Миссис Смоллетт сунула ключ в карман фартука и вошла. В прихожей было светло, но в этом тоже ничего необычного не было, поскольку прихожие в таких домах часто освещались через стеклянные фрамуги над дверьми. Если бы шторы в комнатах были задернуты, в прихожей было бы темно. Она прошла прямо на кухню. Раздвинула на окнах шторы затемнения, подняла жалюзи и поставила чайник на плиту. А потом отворила дверь в гостиную.

И в приглушенном свете люстры-шара с орнаментом, свисавшей с потолка, увидела Каролу Роланд – та лежала лицом вниз на бледно-голубом ковре. Все еще в своем красивом белом платье. Лица не было видно, но с первого взгляда стало ясно: живые люди так не лежат. В этом версия миссис Смоллетт вполне совпадала с фактами. Она ни на секунду не усомнилась, что мисс Роланд мертва. На ковре рядом с головой вырисовывалось ужасное темное пятно, блестящие платиновые волосы тоже были запачканы. Цвет пятна был красновато-коричневый.

Миссис Смоллетт, прижав руку к сердцу, попятилась к двери, затем выбежала на площадку и с несвойственной ей прытью понеслась по лестнице вниз, к Беллу.

Старина Джимми Белл умудрился сохранить полное присутствие духа. Велел миссис Смоллетт оставаться здесь, а сам вошел в лифт и поднялся на верхний этаж. Действительно, двери квартиры номер восемь были распахнуты настежь, не только входная, но и внутренние. Трогать их не было никакой необходимости, он и не стал. Да, произошло убийство, это несомненно. И жертвой стала малышка Кэрри Джексон, которую он помнил еще школьницей с косичками, – малышка Кэрри, дочь старого мистера Джексона, которой тот так гордился, – гордился до тех пор, пока та не разбила ему сердце. Избалованная была девчонка… иначе не скажешь. Мало ее драли в детстве, вот и избаловалась. И не то чтобы Белл одобрял телесные наказания, нет. Просто он знал: дети должны знать свое место. За некоторыми только глаз да глаз. А Кэрри вышла из-под контроля. Морщинистые его щеки утратили розоватый яблочный румянец – он стоял и смотрел на нее сверху вниз. Он участвовал в последней войне, и ему довелось повидать немало мертвецов, но потом как-то отвыкаешь от подобного зрелища, к тому же молоденькая девушка – это совсем другое. Это убийство, и девушку убили в одной из его квартир.

Белл подошел к телефону и позвонил в полицию. А потом, в ожидании, когда они приедут, вдруг заметил поднос с напитками и бокалами. Поднос стоял на низеньком стульчике между двумя креслами, придвинутыми к электрокамину. Камин был включен. Он потянулся было выключить, но вовремя спохватился. Ну, разумеется, здесь ничего нельзя трогать до тех пор, пока не прибудет полиция.

Поднос был красный, лакированный с золотым узором по краям, а бокалы очень изящные, из тонкого стекла с золотыми ободками. Посредине стояли: бутылка виски, сифон с содовой, хрустальный графин с остатками красного вина и тарелка со сладким печеньем. Оба бокала использовали: из одного пили виски, из второго, того, что поменьше, – вино. Белл отчетливо ощущал запах виски в комнате.

Поднос был первым, что он заметил. Но незадолго до приезда полиции Беллу бросилась в глаза еще одна вещь. Камин… вернее, каминная полка – было здесь нечто странное. Что же?… Трудно сказать, но явно что-то не так. Взять хотя бы фотографию – большой снимок майора Армитейджа и в углу его имя. Вот что странно. Нет, дело не в снимке, в чем-то другом. И тут вдруг до него дошло. Дело в безвкусной статуэтке девушки-танцовщицы, выплясывающей в чем мать родила, – если вдуматься, вещице совсем неприличной. Да, точно – статуэтка исчезла с каминной полки.

А потом он ее увидел – она валялась на кушетке. Подошел, присмотрелся, потому что странности на этом не заканчивались. Танцовщица лежала так, будто выпала из чьей-то руки. И вытянутый носок серебряной ступни был острым и ярким – острым, почти как кинжал, ярким, как сталь. Вся фигурка отливала серебром и блестела, была чистой и яркой, но в том месте, где она упала на кушетку, по голубовато-серой обивке расплывалось темное пятно – того же цвета, что и пятно на голубом ковре.

Топот ног, звук голосов на лестничной площадке – это прибыла полиция. Белл отвернулся от кушетки и двинулся им навстречу.

Глава 22

Старший инспектор Лэмб сидел за столом в гостиной Каролы Роланд. Это был самый крепкий и надежный из столов в квартире, но про себя инспектор окрестил его шаткой «дрыгалкой». Сам инспектор был мужчиной крепкого телосложения, с небольшими острыми глазками и тяжелой квадратной челюстью. Волосы на макушке начали редеть, зато не наблюдалось ни единого седого волоска – то были очень густые и жесткие черные волосы.

Рутинные мероприятия, связанные с раскрытием убийства, шли своим чередом. Фотограф делал снимки, криминалист снимал отпечатки. Тело увезли, голубовато-серый ковер скатали в рулон. Серебряную статуэтку танцовщицы тщательно упаковали и тоже увезли – для дальнейшего изучения.

Лэмб поднял глаза – в комнату вошел сержант Эббот. Он был полной противоположностью своему шефу – частная школа, затем полицейский колледж – светлые волосы гладко зализаны, сам высокий, фигура тонкая, узкий костистый нос, светлые глаза скорее голубого, нежели серого оттенка, и соломенного цвета ресницы.

– Хочу видеть женщину, которая нашла тело, – сказал Лэмб.

– Да, сэр. Тут пришла сестра мисс Роланд.

– Сестра? Кто такая?

– Миссис Джексон. Жена городского ювелира.

– Ладно. Но сперва я хотел бы поговорить с той, другой женщиной. Как ее там?

– Смоллетт.

– Да, точно, миссис Смоллетт. Давайте ее сюда!

Миссис Смоллетт вошла с важным видом. А почему бы и нет? Ведь это она нашла тело. И разве не ее будут вызывать на допросы – это уж точно, – а потом и в суд, если полиция поймает убийцу? Остается надеяться, что именно так они и поступят, иначе ни один из жильцов не будет чувствовать себя в безопасности в собственной постели.

Чтобы подчеркнуть значимость момента, оделась она как на выход, – черное шерстяное пальто с жиденьким меховым воротничком, черная фетровая шляпа с выцветшей лентой. Назвала свое полное имя – Элиза Смоллетт, семейное положение – скорбящая вдова, род занятий – помощь по хозяйству. Последний рассказ сопровождался массой деталей и подробностей, часть из них выслушивалась, другие – не до конца, и в результате выяснилось, что она моет в доме лестницы и оказывает услуги по хозяйству в нескольких квартирах.

– Миссис Спунер из номера семь, я регулярно у нее прибиралась, но теперь ее нет, служит в ВТС. Мистер Дрейк из пятой квартиры, ему оказывает услуги мистер Белл. Ну и миссис Уиллард из номера шесть, я хожу к ней дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, делаю уборку. Миссис Андервуд из третьей квартиры – у нее есть своя служанка, и к ней я не хожу, ну разве что если вдруг потребуется дополнительная помощь. Мисс Гарсайд из четвертой, прежде она пользовалась моими услугами все время, до тех пор пока не начала избавляться от мебели. Очень красивые были вещи, и она сказала, что отправила их в мастерскую подремонтировать, но ни один предмет обстановки так и не вернулся. Еще на нижнем этаже, в квартире номер один, живет престарелая миссис Мередит, я ей тоже помогаю, мою полы и все такое. И это при том, что она держит служанку и компаньонку, но полами занимаюсь только я. Что касается миссис Лемминг из второй квартиры, то к ней по большей части я захожу где-то раз в неделю, но не регулярно. А вот к бедняжке мисс Роланд заходила каждый день.

Фрэнк Эббот пристроился у стола и время от времени что-то записывал в блокнот, а в перерывах рассматривал потолок и гладко окрашенную стену, и то место, где полагалось бы быть карнизу, если бы мисс Роланд не придерживалась столь современных взглядов на интерьер.

Инспектор слушал достаточно терпеливо. Если хочешь узнать что-то о людях, слушай тех, кто регулярно бывает в их домах и квартирах и делает там свою работу. Да, высказывания зачастую носят тенденциозный характер, но информация, поступившая от самых заядлых сплетников, может пригодиться.

– А теперь, миссис Смоллетт, – вставил он, – расскажите-ка нам, как вы нашли тело.

И миссис Смоллетт начала свой рассказ, в котором важное место отводилось всем ее дурным предчувствиям, ужасному ощущению, которое она испытала, увидев, что дверь квартиры распахнута настежь. Не преминула она упомянуть и о том, как кровь у нее в жилах буквально остановилась, когда она увидела тело, а также о дурноте и головокружении, которые преследуют ее с тех самых пор.

– И если бы я тогда подумала, что из этого выйдет, ну, когда услышала собственными своими ушами… Теперь уж, конечно, ничего не исправить, но нечего было стараться заткнуть мне рот, как сделал мистер Белл.

– Так что же именно вы услышали, миссис Смоллетт?

Крупное лицо миссис Смоллетт раскраснелось. Чтобы побороть пресловутую дурноту, она перед тем, как пойти к инспектору, согласилась по настоянию мисс Крейн выпить стаканчик бренди.

– Мы всегда держим в доме бренди, на тот случай если вдруг миссис Мередит занеможет. И я просто уверена, миссис Смоллетт, глоточек вам сейчас не повредит.

Миссис Смоллетт глоточком не ограничилась. Лицо раскраснелось, ощущение трагедии усилилось, язык начал заплетаться. И она во всех красках принялась описывать, что именно услышала, когда в среду утром мыла лестничную площадку на верхнем этаже.

– Ну, сперва я спустилась наполнить ведро. Горячая вода до первого этажа плохо доходит, потому как мистер Белл стал последнее время экономить, не растапливает печь на полную катушку, вот мне и пришлось спуститься и подлить капельку из чайника. А когда вернулась, там в квартире такой шум стоял, и обе двери были нараспашку – не захочешь, а услышишь. Я, знаете ли, не из тех, кто подслушивает под дверью, но, как уже говорила мистеру Беллу, у меня не было при себе ваты заткнуть уши, а в нашей семье глухих отродясь не бывало.

Фрэнк Эббот смотрел в потолок. Такого типа женщины могут болтать часами.

– Кто там говорил? – спросил Лэмб.

Миссис Смоллетт понятливо закивала. Бренди взывал к искренности. Она являлась главным свидетелем – она на дружеской ноге с полицией – и старший инспектор ловит каждое ее слово.

– Да! – воскликнула она. – Действительно, кто?… Мисс Роланд и мисс Мид Андервуд – вот кто! Я еще тогда подумала: «Интересно, что это привело ее сюда?» А тут она и спрашивает: «Что было между вами и Джайлзом?» Джайлз – это майор Армитейдж, с которым мисс Андервуд была помолвлена еще в Америке, а потом все думали, что он утонул, вплоть до этого понедельника, когда он вдруг снова появился. А потом выяснилось, что он потерял память, ну это от удара по голове, когда в корабль попала торпеда.

Фрэнк Эббот снова застрочил в блокноте. Лэмб сказал:

– Стало быть, мисс Андервуд спрашивала мисс Роланд о том, какие у нее отношения с Джайлзом? А Джайлз – это майор Армитейдж, так?

Миссис Смоллетт снова энергично закивала.

– Все так, – сказала она. – А мисс Роланд и говорит: «Разве он не рассказывал вам обо мне? Может, все же он упомянул о том, что у него уже имеется жена».

– Что?!

– Ну да, так она и сказала. В том смысле, что миссис Армитейдж – это она. Что он уже женат. И тогда мисс Андервуд и говорит ей, что с ним помолвлена, а мисс Роланд, она вся так и вспыхнула, и говорит, что это не ее вина, что он потерял память и что ей надо думать о деньгах. Сказала, что майор Армитейдж выплачивает ей в год четыреста фунтов, а потом и говорит: «Я миссис Армитейдж, не забывайте». А мисс Андервуд в ответ и говорит: «Он вас не любит». И тогда мисс Роланд расхохоталась, а мисс Мид и говорит ей громко так и сердито: «Неудивительно, что он вас не любит!» Ну и с этими словами она вышла, промчалась мимо меня вниз по лестнице.

Глава 23

Дверь за миссис Смоллетт закрылась. Фрэнк Эббот обернулся к старшему инспектору, вопросительно приподняв бровь. Лэмб, хмурясь, смотрел на него.

– Выходит, нам надо потолковать с этим Армитейджем и мисс Андервуд.

– А как же сестра жертвы, сэр? Миссис Джексон?

– Подождет. Я должен повидать мисс Андервуд сейчас же, немедленно. И если этот Армитейдж действительно был здесь вчера, хочу знать, когда он пришел, когда ушел и видел ли кто мисс Роланд в живых после того, как он ушел. Пусть Кёртис обойдет и поговорит с жильцами. О результатах доложить мне немедленно, как только он закончит. Я хочу знать, кто видел ее последним и когда, а также кто и когда видел здесь Армитейджа. Так, дайте-ка подумать… У Андервудов имеется служанка, верно? Займись ею сам, она наверняка знает, где он был и когда. Ступай! И пришли мне мисс Андервуд, быстро!

Мид Андервуд вошла в серебристо-голубую гостиную и увидела крупного мужчину, сидевшего за столиком, никак не соответствующим его комплекции. Лэмб увидел невысокого роста девушку в сером платье, темные вьющиеся волосы спадают на шею, глаза темно-серые, под ними отчетливо вырисовываются синяки. Бледная, хрупкая, такая беззащитная на вид. Остается уповать на то, что не хлопнется в обморок, мрачно подумал он. Голос у него был приятный. Он пожелал мисс Андервуд доброго утра и предложил присесть, указав на паукообразное кресло с подлокотниками, ножками и спинкой из хромированных трубок и серебристым кожаным сиденьем. Стул напомнил Мид о визитах к дантисту. Трубки неприятно холодили спину. Ее зазнобило.

– Итак, мисс Андервуд, я попросил бы вас ответить на несколько вопросов. Вы знакомы с мисс Роланд?

– Нельзя сказать, что близко. Здоровались, когда встречались в лифте или на лестнице.

– Не более того?…

– Нет.

– Но вчера утром вы были у нее в квартире.

На бледных щеках проступил румянец. Она сказала:

– Да, я заходила в квартиру напротив, забрать одну вещь для миссис Спунер. Мисс Роланд увидела меня и пригласила зайти.

– И вы впервые побывали в ее квартире?

– Да.

– Говорили о чем-нибудь с мисс Роланд?

– Да.

– И беседа носила дружеский характер?

Девушка снова побледнела как полотно и ответила:

– Я едва ее знала. Друзьями мы не были.

Маленькие колючие глазки так и сверлили ее.

– Должен сказать, мисс Андервуд, ваш разговор с мисс Роланд случайно подслушали. И он носил далеко не дружеский характер. Или я ошибаюсь?

– Нет… – чуть слышно пролепетала она.

Лэмб откинулся на спинку стула и произнес почти ласково:

– А теперь я бы попросил вас оглядеться и сказать мне, все ли на месте в этой комнате, все ли вы узнаете. Вот, к примеру, эта фотография на камине – вы ее узнаете?

– Да.

– И вы узнали ее, когда вошли в эту квартиру вчера утром?

– Да.

– Тогда, может, скажете, кто на этом снимке?

– Джайлз Армитейдж… Майор Армитейдж.

– И вы с ним помолвлены?

– Да.

Каждое из этих коротких односложных слов было подобно капле крови, сочащейся из самого сердца, и вместе с этими каплями уходили силы и все ее мужество. Инспектор, голос которого звучал так ласково, неумолимо продолжал:

– Наверное, для вас было шоком увидеть фотографию жениха на каминной доске у мисс Роланд?

Мид выпрямилась на стуле. За себя она была уже не в силах бороться, но за Джайлза надо. И она ответила уже более громким и твердым голосом:

– Нет, ничего подобного. Дело в том, что я знаю майора Армитейджа совсем недолго. Мы познакомились в Америке. Ну и, разумеется, у него наверняка было полно друзей еще до нашего знакомства.

Стоило ли отвечать именно так? Она не знала. Возможно, да, а может – и нет.

Лэмб с мрачным видом спросил:

– Так это правда, что мисс Роланд называла себя миссис Армитейдж?

Мид промолчала. Ужасно слышать такое. Затем Лэмб повторил вопрос:

– Это правда?

И она заплетающимся языком выдавила:

– Она сказала… что ее фамилия… Армитейдж.

– И вы ей поверили?

– Не знаю… чему тут можно верить.

– Но ведь это вы тогда сказали: «Он вас не любит»?

Мид не смогла ответить на этот вопрос, утратила дар речи. Устремив жалобный взор на инспектора, она едва заметно кивнула в знак согласия. Потом увидела, как он нахмурился, и отвернулась. Откуда ей было знать, что старина Лэмб в глубине души всегда жалел молоденьких девушек, попавших в затруднительное положение. У него было три дочери, одна служила в ВТС, другая – в ЖВС [8] при ВВС, третья – в ЖВС при ВМФ [9], и все они успешно вили из отца веревки. Он с напускной строгостью произнес:

– Скажите, мисс Андервуд, вы видели майора Армитейджа после того, что здесь произошло?

Мид снова ответила кивком.

– Можете сказать, во сколько это было?

– Вскоре после шести. Он весь день пробыл в министерстве обороны.

– Вы сообщили ему о своем разговоре с мисс Роланд?

Нет, это просто ужас какой-то!.. Он намерен задавать вопрос за вопросом, до тех пор пока не узнает, что она говорила Джайлзу и что тот говорил ей. Если ответить «да», она подведет Джайлза; если сказать «нет», он ей просто не поверит. Да никто не поверил бы.

– Что он ответил, когда вы рассказали ему об этом, мисс Андервуд?

Ну, это уже проще. И она немного расслабилась.

– Он сказал, что все это вранье, подделка. Подброшенная улика.

– Он был рассержен?

– Любой на его месте разозлился бы.

– Это верно. И тогда он решил подняться к мисс Роланд и поговорить с ней? Он виделся с ней или нет?

Мид испуганно посмотрела на него. Что она могла ответить на это? Лучше уж промолчать.

А Лэмб меж тем продолжил:

– Так он поднялся к ней поговорить, да? Во сколько это было?

– В половине седьмого, – ответила Мид.

– А потом снова спустился к вам?

– Да, было без десяти семь.

– Так вы следили за временем? Волновались за него, да?… Наверное, так оно и было. И что же он сказал, когда вернулся?

Мид постаралась взять себя в руки.

– Сказал, что должен немедленно связаться со своим стряпчим. Он ведь потерял память… вам, наверное, говорили? Не помнил ничего, что произошло с ним за последние полтора года – все словно в тумане. Карола Роланд знала об этом, и мы оба были уверены – решила этим воспользоваться.

– Она не представила никаких документальных свидетельств? Ну же, мисс Андервуд, отвечайте. Думаю, что представила. Думаю, что она и вам показывала это письмо. И почти убежден, что она показала его майору Армитейджу.

Лэмб взял со стола листок бумаги, что лежал по правую руку от него, под ним оказалась страничка из письма, которую Карола Роланд, не выпуская из руки, дала прочесть Мид – длинные белые пальцы, алый маникюр на ногтях, кольцо с бриллиантом, большим, ярко сверкающим камнем. И почерк Джайлза, яростно летящие наискосок буквы. «Моя дорогая Карола… четыреста фунтов в год… законное право носить фамилию Армитейдж…»

Мид не сводила глаз с этой странички, слова плыли перед глазами, потом замутились и начали таять, исчезать…

За спиной у нее резко отворилась дверь, в комнату вошел Джайлз.

Глава 24

Следом за Джайлзом вошел сержант Эббот. В руках у него был листок бумаги. Он подошел к инспектору, положил листок на стол перед ним и отошел. Лэмб, хмурясь, смотрел на столь внезапно ворвавшегося в помещение мужчину, а затем произнес размеренным голосом человека, понимающего, что на долю секунды утратил инициативу, но ни на миг не сомневающегося в том, что способен ее вернуть:

– Майор Армитейдж?

Джайлз стоял, положив руку на плечо Мид, и договаривал слова утешения – что-то вроде «все в порядке, дорогая», но произносил эти слова так тихо, наклонившись к самому ее уху, что их практически никто не мог разобрать. Он тут же выпрямился, подошел к столу, и даже загар не мог скрыть, какое бледное и осунувшееся сейчас у него лицо.

– Прошу прощения, инспектор. Я только что узнал. Это просто ужасно…

– Да уж, – звучно и с особым нажимом произнес Лэмб. А затем: – Может, присядете? Очень хотелось бы поговорить с вами, майор Армитейдж.

Джайлз сел.

Фрэнк Эббот придвинул к столу стул и достал блокнот. Лэмб, опустив глаза, смотрел на лежавший перед ним листок бумаги. Шар запущен, покатился. Вот только когда теперь остановится?

После довольно продолжительной паузы Лэмб поднял глаза и заговорил:

– Должен начать вот с чего, майор Армитейдж. Разговор мисс Андервуд и мисс Роланд в этой комнате, что имел место вчера утром, случайно подслушали. Полагаю, мисс Андервуд рассказала вам об этом. Вообще-то она только что в этом призналась и сообщила также, что вы поднимались к мисс Роланд. Подтверждаете?

Примечания

1

Речь идет о Франце Ксавьер Винтерхальтере (1805–1873) – немецком живописце и литографе, создателе портретов царских особ Европы середины XIX в. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Имеется в виду Бенджамин Дизраэли (1804–1881) – британский государственный деятель и писатель.

3

Имеется в виду Памела Уиндем-Льюис, жена Дизраэли.

4

Вспомогательная территориальная служба, женская организация, существовавшая во время Второй мировой войны.

5

Смесь для приготовления питательного шоколадно-молочного напитка.

6

Приятно в подходящее время позабавиться (лат.).

7

Город в Бельгии, под которым в августе 1914 г. произошло одно из первых крупных сражений Первой мировой войны.

8

Женская вспомогательная служба, существовала с 1939 по 1948 г., объединяла всех женщин, проходивших службу в ВВС.

9

Женская вспомогательная служба при военно-морском флоте.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.