Шелковая трилогия (№2) - Шелк и тайны

Джулиет обиженно попыталась вырваться, однако брат только крепче сжал ее руку.

— Окажи некоторое уважение главе семьи, лисичка! — шутливо приказал он. — Ведь вы уникально подходите друг другу. Так было, когда вы только поженились, а сейчас стало еще большей истиной. Не позволяйте такому драгоценному чувству исчезнуть. Черт побери, вы даже не пытаетесь спасти его!

Джулиет больше не могла сдерживаться и заплакала. Глубокие, болезненные рыдания сотрясали все ее тело. Брат обнял ее свободной рукой, горячо, подбадривающе. Несмотря на свою худобу, он был цепкий и сильный, как стальной канат.

Иан поддерживал Джулиет, пока рыдания ее не стихли. Потом пробормотал:

— Когда-то, в детстве, я думал, что ты самый храбрый человек на свете, и всегда изо всех сил старался не отставать от тебя. Воспользуйся же сейчас своей отвагой. Пусть страх не помешает тебе рассказать Россу правду. Возможно, он удивит тебя.

Джулиет издала некий звук, сродни смеху и икоте одновременно.

— Ты думал, что я храбрая? Когда я шла за тобой в твоих вылазках, я всегда ужасно боялась, но не осмеливалась признаться в этом: меня пугало, что ты будешь презирать меня и не разрешишь больше ходить с тобой.

— Правда? Тогда это просто чудо, что мы не погибли, пытаясь доказать друг другу, какие мы оба смелые. — Он смахнул слезинку с щеки Джулиет. — Иди и не трусь, Джулиет! Бояться — себе дороже, трусость наносит еще более тяжкие раны.

Она закрыла глаза и положила голову Иану на плечо, надеясь проникнуться его неистовой силой.

«Рассказать Россу, что случилось… Для этого потребуется едва ли не все мое мужество, хотя Бог знает: признание будет мучительно трудным.

И все же надо сказать. Из-за того что тема настолько болезненна, я никогда не могла собраться с духом, пока Иан не указал на мой эгоизм. Я не хочу, чтобы Росс ненавидел меня, и все же ненависть — это единственное чувство, которое заставит его прервать наш брак.

Он говорил, что я должна рассказать ему правду, и в действительности правда освободит его от меня. Мне, впрочем, это не поможет — я сижу в клетке, которую сковала собственноручно, однако ради Росса надо найти в себе силы и открыть ему, что тогда случилось на Мальте. Это не только позволит ему забыть меня, но и усмирит его

боль, и он больше не будет так тосковать о счастье, которое мы упустили.

Это странный дар любви, но в то же время самый огромный дар, который я сейчас в силах сделать. Мне предстоит сложнейший экзамен на мужество».

Открыв глаза, Джулиет прерывисто сказала:

— Ладно, Иан. Ты снова пристыдил меня за то, что я притворяюсь. Я сделаю то, что должна была сделать много лет назад.

— Вот и хорошо, девочка. Я всегда верил в тебя.

— Я снова обвела тебя вокруг пальца, — слабо улыбнувшись, произнесла она. И потом в порыве нежности воскликнула:

— Я так рада, что ты жив, Иан!

— Я тоже. — Он обнял ее за плечи. — За время этого драматического бегства из Бухары я так толком и не сказал тебе спасибо. Но поверь, я неимоверно благодарен за то, что вы с Россом сделали… И мать тоже. Мне повезло с родственниками.

Больше сказать было нечего, но их молчание согревала близость. А Джулиет так боялась! И несмотря на ужасную ночь, она была очень рада своему единению с братом.

Понимая, что ее решимости хватит ненадолго, Джулиет направилась в спальню. Надо было не только причесаться и брызнуть холодной воды на лицо, но и запастись носовыми платками. Для нее сейчас это отнюдь не маловажно. Потом она взяла масляную лампу и темными коридорами пошла в комнату Росса.

Дверь была не заперта, и Джулиет, повесив лампу на крючок, приблизилась к его кровати и посмотрела на мужа. Он спал, но даже во сне тревога не отпускала его.

Когда она коснулась его плеча, глаза Росса мгновенно раскрылись, он замер. Они долго смотрели друг на друга, и наконец Росс выговорил:

— Я искренне надеюсь, что это не случайная попытка совратить меня или склонить к временному согласию.

«Росс не намерен облегчить мне жизнь», — подумала Джулиет.

— Ничего подобного. Я пришла сюда потому… Ты действительно прав: я должна сказать тебе правду, какой бы мучительной она ни была. — Голос ее дрогнул. — Но только потом не говори, что я тебя не предупреждала.

— А что тогда будет? — Он рывком сел на постели. Скомканная простыня обвивала его обнаженный торс. Медово-желтый свет лампы обрисовывал все настолько отчетливо, что у Джулиет замирало дыхание. Она не могла отвести глаз от его широких плеч, крепких мускулов, золотистых волос, выбившихся из-под узкой повязки на голове. Однако красота его не казалась сверхъестественной из-за страшных лилово-черных синяков, которые он получил при падении.

Пересилив себя, Джулиет сказала:

— Все зависит от тебя. — Она принялась раздраженно расхаживать по комнате, держась в тени. — Лучше я расскажу как можно быстрее, пока мужество не оставило меня.

— Давай, смелее! — Росс почти прошептал, словно боялся, что, заговори он громко, Джулиет сразу же убежит.

Нервно сжимая кулаки, Джулиет заговорила:

— В Англии я жить смогу — это правда. Иногда я боюсь, что ты полностью завладеешь мною, что я как личность исчезну бесследно — и не потому, что ты что-то предпримешь, но из-за моей собственной слабости. Когда я росла, мне постоянно приходилось сражаться с моим отцом за свою независимость, за право оставаться самой собой. Мне это удалось, но я была совершенно не подготовлена к браку. Я так сильно любила тебя, что если бы ты попросил мою душу, я отдала бы ее тебе, не раздумывая. Впрочем, думаю, со временем я бы окрепла настолько, что смогла бы быть твоей женой, оставаясь при этом самой собой.

Потом случилось нечто такое, отчего страх мой стал всепоглощающим, и я почувствовала, что мне надо убежать. Я обнаружила… — Она остановилась и с трудом перевела дыхание. Ей казалось невозможным произнести это вслух. — Я обнаружила, что я… беременна.

Она рискнула посмотреть на Росса и заметила, что он с окаменевшим лицом уставился на нее так, словно перед ним незнакомка. Слова вырвались из нее бурным потоком:

— На самом деле я не ощущала себя достаточно взрослой, чтобы быть женой, но вышла за тебя замуж потому, что слишком сильно тебя любила. А эта новость просто повергла меня в ужас. Много позже я поняла, что отчасти просто боялась стать похожей на свою мать. Мне кажется, она когда-то была сильна духом, но дети и вечная зависимость от отца совершенно раздавили ее. Всю свою жизнь она пыталась умиротворить задиру с тяжелым характером, каким был мой отец. И я поклялась, что никогда не стану такой, как она.

— Ты думала, что я такой же задира, как твой отец? — с опасной сдержанностью в голосе спросил Росс.

Она резко махнула рукой, отметая это предположение.

— Нет, конечно же, нет, но ты бы пошел в другом направлении: стал бы слишком задумчивым, слишком опекал бы меня. Если бы ты узнал, что я беременна, ты завернул бы меня в вату. Разве ты взял бы меня в полное опасностей путешествие по Среднему Востоку, куда мы собирались отправиться?

— Не знаю. Разумеется, меня стало бы тревожить твое состояние. — Ладонь его, лежавшая на колене, сжалась. — Ты права. Я не захотел бы, чтобы ты рисковала понапрасну.

Она почувствовала смутное удовлетворение, когда он подтвердил ее подозрения. И тут же торопливо добавила:

— Но это только часть проблемы, в основном же меня мучили слепые, беспричинные страхи.

Она вновь принялась расхаживать по комнате, подбирая слова, которые могли бы объяснить необъяснимое.

— У меня было ощущение… рока, некая убежденность, что если я останусь с тобой, то это разрушит, уничтожит нас обоих: я превращусь в женщину, которую сама же буду презирать, а ты не сможешь любить и останешься со мной только из чувства долга. И в то же время я не могла говорить о своих опасениях, ибо считается, что беременность — повод для радости, а я не сомневалась, что меня не поймут. Я-то ощущала что-то страшно несправедливое!

Мне показалось, что я в ловушке, в какой-то невероятной ситуации. Ты меня оставил на несколько дней, чтобы навестить своего больного крестного отца, и я осознала, что намеренно рискую, когда езжу верхом, в тайной надежде на несчастный случай: пусть поможет разрешить мою проблему. Тогда-то я и решила уйти, причем уйти раньше, чем случится что-то страшное, и раньше, чем ты заметишь мое положение. Повинуясь инстинкту, я села на пароход до Мальты. Я была там когда-то со своими родными, и у меня сохранились чудесные воспоминания об этом острове.

У Джулиет страшно разболелась голова, и она поднесла ладонь к виску. Видимо, тупая боль предвещала переход к самой тяжкой части ее повествования.

— К тому времени как я добралась до Мальты, стало ясно, что я совершила ужасную ошибку, но я также была уверена в том, что сожгла за собой мосты и обратного пути мне нет. В своей безумной логике я понимала, что ты можешь захотеть этого ребенка, хотя бы ради продолжения династии или по крайней мере из-за того, что почувствуешь за него ответственность, и что ты наверняка не простишь жену, которая подвергла тебя такому публичному унижению…

Она ненадолго закрыла глаза, вспоминая минувшее.

— Если бы я знала, что ты приедешь за мной, если бы ты приехал на несколько часов раньше, все могло бы быть по-другому! — в отчаянии воскликнула она. — Но все эти «если» не стоят пепла, в который они превратились, сгорев в адском пламени.

Она прерывисто вздохнула.

— Я до сих пор не понимаю, почему я это сделала. Конечно, не может быть и речи о том, что я намеренно решила предать тебя. Но в свои восемнадцать я была глупа, отчаянно одинока и уверена в том, что моя репутация уже подмочена. Граф д'Оксер вел себя премило, он говорил мне комплименты и немного напоминал тебя. — Она с трудом перевела дыхание. — Я подумала, что всего лишь на одну ночь он убережет меня от одиночества, и когда он попросил разрешения прийти ко мне, я… ему позволила.

Надтреснутым, как разбитое стекло, голосом Росс сказал:

— Ради Бога, Джулиет, больше ни слова об этом!

— Пожалуйста, раздели со мной эту муку! — взмолилась она. — Тебе надо знать, чтобы понять, что случилось позже. — На лице ее отразилась глубокая печаль. — Трудно поверить в то, как я была наивна. Девушек предупреждают, чтобы они никогда не оставались с мужчинами наедине, потому что прикосновение мужчины заставляет нас вести себя беспомощно, глупо. Я верила этому в большей или меньшей степени, ибо когда ты прикасался ко мне, я полностью теряла рассудок и контроль над собой. О, я считала, что, оказавшись в постели с другим, со мной будет твориться то же самое.

Джулиет нервно прошлась по комнате и оказалась у стены. Остановившись, она невидящим взглядом уставилась на грубую штукатурку.

— Я так ошиблась! — сокрушенно произнесла она. — И поняла, что совершила еще одну страшную ошибку, но… почувствовала, что не могу отступить, поскольку уже дала согласие. Я испытывала отвращение к каждому мигу нашего общения, не потому, что он что-то делал, а просто из-за того, что он был… не ты. Я чувствовала себя шлюхой, я презирала его, но еще больше — себя. Мне было слишком стыдно признаться, что я чувствовала, поэтому я сделала вид, что ничего особенного не происходит. Впрочем, я заставила его уйти сразу же.

Джулиет повернулась и посмотрела на Росса. Серые глаза ее потемнели и неистово метались, как вьющийся на ветру дым.

— Тогда я в первый и единственный раз нарушила наши брачные обеты, Росс. Я ненавидела себя за этот поступок настолько сильно, что никогда с тех пор не позволила ни одному мужчине дотронуться до меня. Слухи, которые достигали Англии, — всего лишь сплетни. Полагаю, они порождены тем, что я была молода, дика, небрежна, но клянусь тебе, с той ночи у меня не было ни одного мужчины.

Росс больше не мог неподвижно лежать, он встал с постели и рывком надел на себя чапан, словно одежда могла защитить его от темных чувств, которые клубились в этой комнате. Он не приближался к Джулиет: не осмеливался это сделать. Вся ирония заключалась в том, что появись Росс в отеле «Бланка» часом раньше, жена встретила бы его с распростертыми объятиями!

Всего лишь дверь отделяла их друг от друга, но из-за того, что было слишком поздно, их обоих поразметало, и они оказались неспособны утешить друг друга. И без того уже переживаний хватало, но Росс овладел собой и приготовился к худшему.

— А что случилось потом? — натянутым голосом спросил он.

Джулиет резко повернулась.

— Я чувствовала себя грязной, развращенной… словно меня изнасиловали, но некоторым образом мое состояние было еще хуже, ибо я несла ответственность за все это. Никто не заставлял меня так поступать — это была моя ошибка, от начала и до конца. Больше всего на свете я хотела умереть. — Голос ее упал и перешел в хриплый шепот. — На следующий день, на рассвете, я поскакала в пригороды Валетты в уединенную бухту, разделась до рубашки и… вошла в воду.

Росс с всевозрастающим ужасом смотрел на нее, представляя себе, как Джулиет, отчаявшаяся девчушка, остро переживала случившееся. Никогда, даже в самые мучительные минуты, Росс не думал о том, чтобы расстаться с жизнью, и он лишь смутно представлял, что же это было за горе, которое подвигло Джулиет на желание покончить с собой. Но напомнив себе, что ей это не удалось, он спросил:

— Кто или что спасло тебя?

— Только то, что я слишком испугалась, — явно презирая себя, ответила она. — Я плыла, пока не выбилась из сил, потом расслабилась и помолилась, чтобы забыться и ничего не чувствовать. Но оказалось, что утонуть не так-то просто. Рот у меня заполнился водой, легкие загорелись, и я запаниковала; напугана была так, что у меня хватило сил доплыть до берега.

Я должна была умереть, потому что заплыла очень далеко, но тут налетел шквал, разразилась неистовая буря, и я подумала, что и впрямь пойду ко дну. Я помню все с ужасающими подробностями, до того самого момента, как потеряла сознание. Наверное, тогда я уже была недалеко от берега, потому что, как мне позже сказали, волны прибили меня к домику рыбака. Они с женой подобрали меня, обнаженную, истекавшую кровью.

Джулиет повернулась к Россу. Лицо ее застыло, превратилось в маску смерти.

— И там, в их домике, у меня произошел выкидыш. Я убила нашего ребенка, Росс! — Безмолвные слезы заструились у нее по щекам. — Ты хотел узнать все самое худшее, так вот оно! Я пыталась убить себя, а вместо этого убила нашего ребенка.

Она предупреждала его, но несмотря на это, дикая, невыносимая боль пронзила сердце Росса. Грудь его словно сдавило железным обручем, разрывая и душу, и сердце. С отсутствующим взглядом он повернулся к окну и рывком распахнул ставни, мучительно пытаясь вдохнуть глоток воздуха. Всматриваясь в безлюдную ночь, он настолько ушел в себя, что не мог сопоставить свою боль со страданиями Джулиет.

«Значит, однажды мы зачали ребенка. Теперь бы ему исполнилось почти двенадцать. Кто бы это был, сын или дочь? Рыжеволосый или светлый? А может, цвет волос был бы еще какой-нибудь?» — Росс пытался сосредоточиться на этой картине, но не мог: память неожиданно вернула его к полузабытым дням.

Росс оказался единственным ребенком, которого матери удалось доносить до срока, и когда он подрос, она сообщила, что трижды после рождения Росса у нее были выкидыши. Из-за живого характера мать Росса называли «хохочущей герцогиней», а ее более спокойной сестре-близняшке, матери Сары, дали прозвище «улыбающаяся герцогиня». Однажды, когда Россу исполнилось четыре года, он нашел свою мать рыдающей в огромном зале их дома в Норфолке. Она билась в истерике, царапая свое прекрасное лицо острыми ногтями. Он в ужасе бросился за помощью.

Только спустя несколько часов отец Росса отыскал сына, забившегося в угол мансарды, настолько маленький, что туда не смог бы пролезть взрослый человек. Герцог принялся успокаивать малыша, усадив его на колени, потом печально улыбнулся и объяснил, что братику или сестричке Росса не суждено было родиться, и мать его оплакивала младенца, так и не появившегося на свет.

Прошло немало времени, прежде чем герцогиня окончательно оправилась. Больше она не беременела. Росс подозревал, что отец его просто-напросто решил уберечь мать от дальнейших страданий, от будущих эмоциональных и физических потрясений. Но Росс не забыл о тех переживаниях родителей, и вот теперь, двенадцать лет спустя, в этой далекой стране он оплакивал собственного ребенка.

И все же эта печаль потонула в других горестях, напоминая о себе какой-то тупой болью, не совсем реальной. Существовали, видимо, значительно более глубокие причины того ужасного решения, что Джулиет приняла тогда, на Мальте. И подобно калейдоскопу, который только что встряхнули, прошлое предстало перед Россом совершенно в ином свете.

Теперь, когда он все узнал, стало ясно, что она действительно не переставала его любить, ибо не осталось больше никаких сомнений: их разлука проистекала отнюдь не от недостатка любви, а от разрушающего душу чувства вины Джулиет. Повторись все вновь, он ощутил бы себя таким же виноватым и так же сильно убивался бы, едва осознав это. Росс почувствовал, что не вправе осуждать свою жену.

Ветерок ласкал его лицо прохладой, щеки Карлайла были влажны от слез. Он не плакал с той самой ночи на Мальте, когда горевал об утрате любимой жены, но тогда молодой человек оплакивал самого себя, а сейчас он жалел Джулиет. «У нас ведь все могло сложиться по-другому, — думал он. — Джулиет взяла всю ответственность на себя, никого не обвинила в случившемся. Именно так ведут себя достойные, имеющие понятие о чести люди. Но тогда она была всего лишь ребенком, перепуганным и измученным до крайности. Да, Джулиет слишком любила жизнь, чтобы снова попытаться покончить с собой, и в то же время, будучи уверенной в своем несмываемом позоре, бросила все и сбежала на край света. Тут уж она положила все свои силы и материальные возможности на то, чтобы помогать другим».

Росс дотронулся до раны. Там, под повязкой, мучительно пульсировала боль, стучала так, как бьют королевские барабаны в Бухаре. В душе же своей он ощущал пустоту, странную какую-то, сконфуженную пустоту.

Медленно-медленно Росс сообразил, что это пустота освобождения, а отнюдь не потери. В течение долгих лет их брак оставался болью, виной и яростью. Эта боль никак не проходила, а теперь вдруг стало ясно, что Джулиет убежала не по его вине, его вина словно растворилась. Исчезла и ярость. «И это намного, бесконечно важнее», — решил Росс.

На Мальте, когда он узнал, что жена изменила ему, предала их любовь и брачные обеты, ярость Росса была соизмерима с его муками. Со временем, правда, страдания поутихли, безумный гнев превратился в хроническую боль. Так все и тянулось на протяжении двенадцати лет, даже в мгновения наивысшей близости между ними в Бухаре.

Но теперь он знал правду, и на смену гневу пришло сострадание к отчаявшейся, перепуганной насмерть девушке.

Он отвернулся от окна. Джулиет клубочком свернулась на диване и теперь подалась вперед, накрыв колени ярко-медными волосами. «Моя жена, чье тепло, отвага и донкихотская учтивость делают ее непохожей ни на одну женщину, которую я когда-либо знал… Если бы она имела менее чувствительную натуру или не была бы столь по-шотландски прямолинейной, наш брак стал бы прибежищем для нас обоих. И все же будь она какой-то другой, я, возможно, не любил бы ее так сильно…» — пронеслось у него в голове.

Он смотрел на Джулиет, и эмоциональный взрыв его понемногу утих, оставив после себя лишь печальную ясность: «Удивительно! Я-то думал, что Джулиет предпочла стать сумасбродным, буйным созданием, а она, напротив, вела более целомудренную жизнь, чем я, хотя Богу известно, что и я не слишком распутничал. Очевидно, сама природа предназначила нас для моногамии, страстной моногамии и любви друг к другу».

Моралисты обвинили бы Росса во всех смертных грехах, но ему вовсе не хотелось упиваться собственной виной. «Из ошибок прошлого надо просто извлечь урок, и только. Сейчас имеет значение одно лишь наше будущее, и я, я один, способен спасти нас от обломков прошлого. Джулиет слишком строга к себе и считает, что теперь недостойна счастья. Значит, мне предстоит найти способ сократить расстояние между нами».

Он глубоко вздохнул, пересек комнату и уселся с ней рядом.

— Теперь я все знаю, Джулиет. Ты права — правда причиняет боль, но кое в чем ты ошиблась. Я не возненавидел тебя, а по-прежнему люблю и все так же страстно желаю провести с тобой остаток жизни.

Она подняла на него заплаканные глаза, полные муки:

— Росс, я непростительно предала тебя. Как ты можешь желать продолжать жизнь со мной?

— Самым непростительным было то, что ты меня оставила, но это поправимо. — Он буквально расцепил ее холодные пальцы и взял ее руку в свою. — Ты не нуждаешься в моем прощении, Джулиет. Ты сама должна простить себя.

Губы ее скривились.

— Ты сравнил меня с леди Эстер Стэнхоуп, и это правда, ибо люди, которые больше всего заслуживают любви и верности, страдают от меня больше всех. Ты, мои родные, неродившийся ребенок…

Росс покачал головой.

— Я был не прав, ты не похожа на леди Эстер в самом главном. Ты столь же отважна, но не высокомерна и любишь людей. Ты слишком строга к себе, ибо ошибки твои — ошибки юности, замешательства и отнюдь не злонамеренны.

Но Джулиет, видимо, не была убеждена в этом, поэтому Росс будничным тоном продолжил:

— Моя мать всегда искренне старалась просветить меня насчет женщин, ибо считала, что мужчины и женщины должны стремиться к взаимопониманию. Как-то раз она мне сказала, что на ранних месяцах беременности женщина бывает подвержена непредсказуемым перепадам настроения: наверняка поэтому и имела место паника, когда ты почувствовала, что носишь в себе ребенка.

Он принялся растирать ладони Джулиет, пытаясь отогреть ее холодные пальцы.

— Вероятно, у тебя случился бы выкидыш, даже если бы ты осталась дома — так бывает. Вообще-то, если бы беременность протекала плохо, это сказалось бы на твоем самочувствии. Вот жена одного моего друга, например, тоже убежала, но поскольку была не такой ярой искательницей приключений, как ты, то добралась лишь до дома своей матери. Там и выкинула, правда, в более благоприятных для себя условиях. А позже родила двоих детей без всяких осложнений.

Пауза затянулась, наконец Джулиет устало заметила:

— Будь это справедливо по отношению ко мне, пожалуй, многое можно было бы объяснить, но все равно ничто не снимет с меня ответственности за мои проступки! Правда, я уже поплатилась за свой грех.

— Если восемнадцатилетний юнец заслуживает сурового наказания, то какие же муки его ждут в дальнейшем? — Росс погладил Джулиет по ладони. — Хорошо, когда ты все время прав, но на ошибках учатся. Ты уже сама достаточно сурово наказала себя. Неужели тебе еще мало страданий?

— Но ты ведь тоже страдал из-за меня, — печально ответила Джулиет. — Разве можно когда-нибудь искупить свою вину?

Он лукаво улыбнулся:

— Это очень просто — стань моей женой и не обрекай меня на одиночество.

Она переплела свои пальцы с пальцами Росса. И потом с легким отчаянием в голосе сказала:

— Не понимаю, как ты можешь до сих пор желать меня?

Росс не знал, что и делать, ибо он уже предельно ясно сказал ей, что любит и желает ее. Внезапно его осенило: он подумал о сказителях Востока. Они-то знали, чем усилить воздействие слов! «Пожалуй, стоит попробовать», — решил он.

— Давай я расскажу тебе сказку.

Джулиет озадаченно посмотрела на него, и он тихонько потянул ее за руку. Джулиет, посопротивлявшись, покорилась и уселась на подушку напротив. Росс начал издалека:

— Давным-давно в зеленой далекой стране жил-был юноша по имени Росс. Надежный, серьезный, умный и достойный, но, несмотря на это, он никого особенно не интересовал. — Карлайл на мгновение задумался. — Наверное, он казался скучным из-за всех своих добродетелей.

Джулиет открыла было рот, чтобы возразить, но он беззлобно прикрикнул:

— Тихо! Это моя сказка, и я буду рассказывать ее по-своему.

Затем весело продолжил:

— В голове парня рождались романтические грезы о посещении далеких стран, о путешествиях, но он был очень рассудительным, скорее наблюдателем, чем творцом, и, как я уже сказал, немного скучным. Поэтому он никогда не пытался воплотить свои мечты в жизнь.

Он не был ни принцем, ни даже лордом, хотя и обладал титулом графа. Но вот однажды Росс встретил принцессу по имени Джулиет. Она была не только самой прекрасной девушкой на свете, но и жила когда-то в дальних странах и пережила настоящие приключения, а не только грезила ими. Рядом с ней невозможное казалось юноше возможным, солнце светило ярче, он счастливо смеялся. Благодаря ей он перестал быть бесстрастным наблюдателем жизни, ибо она пробудила в нем такие черты натуры, о которых он даже не подозревал, пробудила не только тело, но и дух!

Росс взял ее руку и поцеловал ладонь, прижавшись губами к линии сердца.

— Он понял, чего ему не хватало до встречи с ней. Герой наш не был глупцом, он безумно влюбился в юную принцессу и убедил ее выйти за него замуж, прежде чем она смогла бы передумать. О, тогда он был уверен, что они будут жить долго и счастливо, как в сказках.

Однако любая история, заслуживающая рассказа, нуждается в конфликте, и конфликт этот начался с того самого момента, как дракон сомнений завладел принцессой. А может быть, она добровольно сбежала с ним — сия часть истории туманна и, в сущности, не так уж важна. Главное — то, что она убежала, унесла с собой солнечный свет, и с тех пор смех умолк.

Росс чувствовал, как Джулиет отстранилась. Стараясь удержать ее, он положил ей руки на плечи.

— Подожди, еще не все. В последующие двенадцать лет наш герой проявлял чудеса героизма. Он посещал экзотические страны, видел удивительные картины, встречался с необыкновенными людьми. Иногда, правда, наезжал домой, писал книги и читал лекции. И ему все говорили, какой он замечательный, отважный парень. Иногда — не очень часто — он встречал дам, которые ему нравились, однако он ни разу не встретил ту, которая заставила бы его забыть утраченную принцессу, или ту, которая затронула бы самые глубинные его чувства. Он вел вполне пристойную жизнь, достиг многого, о чем мечтал, и, пожалуй, стал гораздо интереснее, чем раньше. Однако он так и не добился самого сокровенного, самого тайного своего желания. А мечтал он разыскать давно пропавшую принцессу.

И тут он отправился на последний подвиг. И совершив его, он нашел Джулиет и узнал, что она не только самая прекрасная на земле женщина, но также и самая смелая. Время от времени он пытался отдалиться от нее и забыть милый образ. Но однажды сделав это, он понял, что любит ее так же сильно, как в свои двадцать один год.

Росс повернулся так, чтобы лучше видеть Джулиет. Она, похоже, расслабилась и, когда он притянул ее к себе, обняла его и уронила голову ему на плечо. Росс тихонько продолжил:

— Принцесса чувствовала, что предала его, но он решил доверить ей свою жизнь. Так он и сделал. Вместе они добились невозможного. Она даже спасла его, убив безобразное чудовище. Конечно, дамам такое не к лицу, но здесь оказалось весьма кстати.

Карлайл принялся гладить Джулиет по голове, пропуская шелковистые пряди между пальцев.

— К тому времени как подвиги закончились, наш герой полюбил свою принцессу еще сильнее. Он понимал, что если не убедит ее возвратиться домой, то никогда больше не увидит солнечного света, не услышит смеха, не испытает страсти.

И выходя из роли сказителя, Росс прошептал:

— Поверь, что я люблю тебя, Джулиет. И давай начнем все сначала.

Она поймала его руку и прижала ее к щеке, не поднимая на мужа глаз.

— Странно, — сказала она, запинаясь. — Больше всего на свете мне хотелось бы доставить тебе радость. Я часто фантазировала, как принесу свою жизнь тебе в жертву и перед смертью ты меня простишь. Впрочем, страдать ради тебя мне было бы нетрудно, куда тяжелее испытывать незаслуженное счастье.

— Если хочешь порадовать меня, то у тебя нет другого выбора, кроме как самой стать счастливой. Ибо когда несчастна ты, то несчастен и я. — Росс крепче сжал ее руку. — В разлуке мы всего лишь одинокие люди, но вместе можем стать единым целым. Хватит с нас боли, любимая. Пришло время радоваться.

Сердце Джулиет оборвалось. «Я не заслуживаю такой любви и преданности. И все же Росс прав — мы связаны друг с другом самой судьбой. — Прошлое не прервало эту связь, и Джулиет интуитивно поняла, что так оно и будет. — Росс прав и в том, что я прежде всего должна простить самое себя. Настало время простить себя ради нас обоих».

Она глубоко вздохнула, потом подняла голову и посмотрела в его темные глаза.

— Я часто спрашивала себя, почему не умерла там, на Мальте. Вероятно… вероятно, мне был послан шанс подстроиться под тебя. — Она с трудом сдержала слезы и трепетно улыбнулась мужу. — Если для полного счастья тебе нужно, чтобы я тоже была счастлива, то знай — я люблю тебя так сильно, что не в состоянии ни в чем тебе отказать.

Вряд ли стоило говорить еще что-либо. Росс потянулся к Джулиет, нашел у нее на шее обручальное кольцо на цепочке, резко дернул, отчего звенья цепочки вонзились ему в ладонь, и, сняв кольцо, бросил цепочку на диван.

Надев золотое кольцо на средний палец ее левой руки, он посмотрел прямо в глаза Джулиет и торжественно провозгласил:

— Я, Росс, беру тебя, Джулиет, в жены, отныне и навсегда. Чтобы лучшие и худшие дни мы переживали вместе, чтобы были вместе и в богатстве, и в бедности, в болезни и в здравии, в любви и заботе. Я оставлю всех других и буду только с тобой, пока не разлучит нас смерть. — Он продвинул кольцо подальше и закончил:

— Этим кольцом я обручаю тебя. — Подняв ее руку, он запечатлел нежный поцелуй на сжатых пальцах.

Джулиет пыталась подавить слезы, но они все текли и текли у нее по щекам. Она прижала левую руку к сердцу и фразу за фразой повторила брачный обет, а потом закончила: