Следователь В.К.Люсин (№2) - Третий глаз Шивы

Караси запекались дружно, и в предвкушении вожделенного мига дегустации Витек обстоятельно разливал «Экстру» в алюминиевые кружки, следил, чтоб вышло поровну, справедливо. Закончив работу, он облизнулся и потер руки. Стекольщик одобрительно покосился на свою кружку и стал крошить на березовой чурке молодой зеленый лучок.

Потом их сморил сон. Они блаженно растянулись на травке и безмятежно захрапели, накрывшись клеенкой, отстегнутой с мотоциклетной коляски.

Ветер между тем буйно задувал с разных сторон. Он кружил по часовой стрелке над суходолом, наливая внутренним светом матово-красные стеклянные угли.

Глава четвертая. ПЕРВЫЙ СЛЕД

В тропиках темнота наступает почти мгновенно с заходом солнца, и обезьяны горестными криками провожают закатившееся за горизонт светило, словно навсегда прощаются с ним. Но в Подмосковье, особенно во время летнего солнцестояния, свет меркнет медленно и лениво. Уже закрылись одуванчики на пустыре и смолкла кукушка в березовой роще, уже поплыл над дачными заборами горьковатый тревожный запах ночного табака и пятнистая сетка теней накрыла теплую, перемешанную с сосновыми иглами пыль, а золотой свет мерцает еще за околицей, грустно поблескивает через листву.

В такой вот час, когда в притихшем холодеющем воздухе далеко разносится каждый звук и смазываются, лиловея, четкие очертания теней, оперативная «Волга» въехала на Западную улицу и остановилась у зеленой калитки с прорезью для почтовой корреспонденции. Выложенная шиферной плиткой дорожка петляла между сосен.

Люсин — он сидел рядом с шофером — вылез из машины и предупредительно распахнул заднюю дверцу. Он помог Людмиле Викторовне выйти и, пропустив ее вперед, огляделся. Микроавтобус с синей мигалкой на крыше стоял на другой стороне дороги, в горбатом переулочке, где возле артезианской колонки буйно цвела пыльная акация.

Ковская, которая за время пути не проронила и двух слов, тяжело вздохнула и, прижав руку к сердцу, обернулась к Люсину:

— А вдруг он там?.. Дома…

Люсин тихо покачал головой. От эксперта-криминалиста Крелина он уже знал, как обстоят тут дела. Недаром же стоял у него в машине радиотелефон… Нет, Аркадий Викторович домой не вернулся.

Она потому и притихла, что надеялась на это. Ей так хотелось верить…

— Я почему-то боюсь. — Она закусила губу и умоляюще взглянула на Люсина.

— Не надо, Людмила Викторовна. — Люсин улыбнулся ей и толкнул калитку. — Идите к себе. Вам нужно отдохнуть.

— А вы?

— Я зайду минут через двадцать… Да, одна просьба: ничего не трогайте, пусть все остается на своих местах. Хорошо?

— Конечно, конечно… Разве я не понимаю? Я и пальцем ни к чему не притронусь. Как только прилетела сегодня утром на дачу, так…

— Вы очень правильно все сделали. И хорошо, что сразу же обратились к нам.

Люсин вспомнил сегодняшний разговор с генералом, и ему стало немного не по себе. Получалось, что Григорий Степанович как в воду глядел, хотя, кроме заявления Ковской, никаких сведений у него не было. Вот это и есть интуиция. Впрочем, интуиция ли? Может, все решил старый ковер? Это очень плохо, когда вместе с человеком пропадает только ковер. Или плед. Или одеяло. Связь тут, как правило, однозначная. Конечно, запеленать можно как мертвого, так и живого…

— Привет, Люсин. — Дверца автобуса распахнулась, и высунулся Крелин.

— Мы тебя ждем.

Люсин заглянул в машину. Кроме шофера Коли и Крелина, там сидел еще новый люсинский помощник, инспектор Глеб Логинов.

— Глеб, сходите за понятыми и приступим к осмотру! — сказал Люсин.

— Всего минут пять как управились. — Крелин аккуратно поставил свой чемоданчик. — Ты вовремя поспел.

— Пройдемся по участку? — предложил Люсин. — Там все и расскажешь… А чемоданчик захвати, пригодится еще.

— Зачем? Когда станем осматривать дом, Глеб принесет и пригласит Людмилу Викторовну. Верно, Глеб?

Логинов кивнул.

— Ладно, пусть так, — согласился Люсин.

Крелин вылез из микроавтобуса, и они пошли к даче.

Участок у Ковских был большой, с полгектара, наверное, но изрядно запущенный, поросший дикой травой. Ни клумб, ни куртин, ни грядок с клубникой. Только овсюг да пырей, чистотел да крапива. Возле дома высилось несколько старых сосен, в дальнем конце белели березовые стволы. Малина и крыжовниковые кусты вдоль забора перемежались самовольно вселившимися кленками. Только у гаража, выложенного под грот гранитными валунами, растительную стихию нарушило вмешательство человека. На искусственном пригорке, декорированном замшелым пнем, красовалась тройка голубых елей.

— Своеобразно, — оценил Люсин и, поманив за собой Крелина, пошел в обход дома.

— Домик тоже ничего себе, — заметил Крелин. — С башенкой. И крыша черепичная.

— На фламандскую мызу похож, — сказал Люсин, невольно любуясь каменной, грубо оштукатуренной стеной, по которой причудливо вились лозы дикого винограда. Под стать были и замшелая на северном скате остроконечная крыша, и флюгер на башенке, и абсолютно не похожие друг на друга окна.

Они-то и заинтересовали Люсина в первую очередь. Он еще раз обошел вокруг дачи и, кинув беглый взгляд на широкую каминную трубу, остановился у закругленного сверху трехстворчатого окна.

— Здесь? — усмехнулся Люсин.

— Здесь, — кивнул Крелин. — Судя по всему, выставили стекло, а потом опять вмазали. Замазка совсем свежая.

— Отпечатки есть?

— Ни одного, — махнул рукой Крелин. — Надо будет еще изнутри взглянуть.

— Ага, посмотрим. А работка как? Мастерская?

— О да! Профессионал!

— Профессиональная преступность у нас ликвидирована.

— Как социальное явление, — уточнил Крелин.

— Угу! — Люсин легонько поковырял замазку ногтем. — Я так и подумал, что здесь… Через камин-то оно хлопотнее. Не так разве?

— Два других окна высоко — нужна лестница, — поддержал его Крелин. — Остальные слишком узки — неудобно опять же. Я тоже остановился на этом. К тому же оно затенено кустами и выходит на тихую улицу.

— Приятно следовать чужой логике. — Люсин присел под окном и набрал в пригоршню немного земли. — Это вдохновляет. Внушает успокоительную мысль, что ты не глупее других. Иначе и рехнуться недолго.

— Еще бы! — откликнулся Крелин. — Похищение из запертой комнаты!

— Землю ты разровнял?

— Нет, — отрицательно покачал головой Крелин. — Он. Но след все же остался. Правый каблук. Очень характерный скос с внутренней стороны. Землю мы тоже, конечно, взяли. Он хоть и профессионал, но, видать по всему, дурак. К чему эти дешевые штучки?

— Слепок хорошо получился?

— Отменно. На диметилсилоксане выявилась даже крохотная вмятинка, оставленная на каблуке каким-то острым предметом. Похоже на осколок стекла.

— Не удивительно, раз тут стекольные работы велись. Старик, между прочим, тоже уважает профессионала. Воспоминания молодости… А кровь ты где обнаружил? Там? — Люсин махнул рукой в сторону забора.

— Да. В кустах. Скорее всего, он на гвоздь напоролся или шипами исцарапался. Во всяком случае, не стеклом порезался, потому что я здесь все люминолом опрыскал — никаких следов.

— Жаль. Если поцарапался, то крови кот наплакал. На анализ не хватит.

— Ну, группу-то мы как-нибудь установим.

— Пошли к забору. — Люсин зализал ужаленную крапивой ладонь. — Почему ты думаешь, что их было именно двое?

— Я так не думаю.

— Но позволь, ты же сам только что сказал мне об этом по телефону! — удивился Люсин.

— Ничего подобного я тебе не говорил. Я, Владимир Константинович, точность люблю.

— Извини. — Люсин задумчиво поскреб затылок. — Комары, одначе, начинают наглеть.

— Их время настает, — флегматично заметил Крелин.

— Да, — продолжал Люсин. — Ты действительно не говорил, что их было двое. Они тащили вдвоем — это да, а так их могло быть сколько угодно…

— Другой коленкор.

— Другой. — Люсин сосредоточенно уставился в траву. — Будь он один, ему пришлось бы либо тащить по земле, либо взять на плечо. В первом случае волокна ковровой основы оказались бы в самом низу, во втором — на уровне плеча…

— Но мы нашли их примерно в полуметре от земли. Следовательно, труп несли двое, на руках и чуть пригнувшись.

— Так уж сразу и труп!.. С трупом ты, Яша, погоди. К тому же их могло быть и трое. Один впереди, два сзади или наоборот. Разве не так?

— Возможно, — подумав, согласился Крелин. — Но суть от этого не меняется.

— Не меняется, — вздохнул Люсин. — Где же они перелезли через забор?

— Тут, — уверенно сказал Крелин и дунул на тонкую паутинку — идеальный подвесной мост, протянутый между двумя соседними перекладинами.

— Почему?

— Мотоциклет стоял именно здесь. Об этом свидетельствуют следы масла… Накапало.

— А куда они поехали? К станции?

— Туда. Только след скоро теряется. Вон за тем мостиком. — Крелин кивнул на белеющий в конце кривой улочки березовый настил.

— И порошок здесь рассыпан?

— Больше всего именно на этом месте.

— А что за порошок, не знаешь?

— Пока нет. Я было подумал, что это нюхательный табак, но уж зело вонюч. Явно какая-то химия.

— Тут вообще сплошная химия, Яша. — Люсин сначала стал на колени, потом пригнулся до самой земли. — Хозяин-то тоже химик… А порошочек, ты прав, благоухает. Тошнотворный запашок! Интересно, как он его сыпанул: сюда или отсюда?

— Какая разница?

— Разницы, может, и никакой, а все равно интересно. Больше ничего не нашел?

— Окурок только.

— Тут же?

— Там, за забором. «Беломорканал» с характерным прикусом. Сравнительно свежий.

— Случайный может оказаться.

— Все возможно.

— Хорошо, Яша. Спасибо тебе. Как говорится, на пять с плюсом.

— И тебе спасибо. Пойдем в дом?

— Пора, брат. К тому же смеркается… А знаешь что? Пошли-ка ты этого парня, Глеба, погулять. Пусть по соседям пройдется, с участковым поговорит. Может, кто чего и заметил.

— Не исключено. — Крелин сдул приставшую к пальцам землю. — Так ты иди пока, а я распоряжусь. И чемоданчик возьму.

Люсин пригнулся и боком пролез через кусты. Следом за ним зашуршал листвой Крелин. Утопая по пояс в травах, они дошли до выложенной шиферной плиткой тропки, где и расстались. Люсин обогнул дом — вход находился по другую сторону от трехстворчатого окна, — а эксперт-криминалист прямиком направился к калитке.

На Западной улице уже зажглись фонари. В ранних сумерках они казались мертвенно-зеленоватыми. Было слышно, как бились о стекла колпаков тяжелые майские жуки. Совсем близко на полную мощность ревел транзистор.

Со стороны станции полыхнула дальняя зарница. По верхушкам деревьев прошелестел короткий порыв ветра. Ближайшая к дому сосна скрипнула, где-то вверху от нее с треском отлетел кусочек коры.

Когда Люсин, вытерев ноги о резиновый коврик, постучался в дверь, ветер вновь налетел и с еще большей силой. По крыше застучали шишки.

«Видимо, будет гроза, — подумал Люсин. — Хорошо бы чайку попить из самовара с крыжовенным вареньем… Сосновые шишки жар долго хранят».

Людмила Викторовна вышла к нему с тихим отчаянием в глазах.

— Что же делать, Владимир Константинович? Что делать? — шепотом спросила она, прижимая к плоской груди невесомые, со вздутыми венами руки.

— Ведь время идет!

— Ждать, Людмила Викторовна, ждать. — Люсин осмотрелся и нашел дверь, ведущую в комнату, где должно было находиться окно. — Здесь кабинет Аркадия Викторовича? — Он потянул на себя синюю стеклянную ручку.

— Здесь, здесь, — заторопилась Ковская. — Я как примчалась сегодня утром из Москвы, так сразу сюда и кинулась. «Аркаша! Аркаша!» — кричу, а он не отвечает. Подергала дверь — заперто. Хотела на помощь звать, тут крючок и отскочил. А там — никого…

— Понимаю, — сказал Люсин, входя.

Остановившись на пороге, он медленно обвел взглядом комнату. Трехстворчатое окно находилось слева. На подоконнике стояли два цветка в фарфоровых вазах с синим восточным узором. На некоторых листочках виднелись белые наклеечки, от которых была протянута закрученная пружиной медная проволока. Третье растение странного золотистого оттенка, тоже опутанное проволокой, было сломано и валялось на полу среди комьев земли и осколков фарфора. Землю явно кто-то растер ногой. Скорее всего, для того, чтобы скрыть следы. Но сделано это было второпях. И Люсин уловил контуры отпечатков. Остатки земли виднелись и на подоконнике. Проследив взглядом за проволокой, Люсин обратил внимание на серый застекленный железный ящик с бумажной лентой и печатающим устройством. Это был электронный потенциометр ЭПП-09. Точно такие же Люсин видел в лабораториях научно-технического отдела. Он знал, что прибор позволяет снимать показания сразу нескольких датчиков, печатая их номера на разграфленную ленту.

У противоположной от двери стены, под круглым окошком, стоял необъятных размеров письменный стол. Он был завален книгами, папками, клочками миллиметровки и кальки. Рядом с массивным письменным прибором из бронзы и толстого стекла стоял бинокулярный микроскоп, окруженный всевозможными бюксами. Люсин не знал, на чем остановить взгляд. На столе валялись баночки с реактивами и препаратами, стержни от шариковых ручек, стертые ластики, огрызки карандашей, золотистые, синие и розовые кристаллы, тюбики с клеем, окаменелости, образцы пород и минералов, очки, хирургический скальпель, логарифмическая линейка, циркуль… В розетку через тройник были подключены осветитель микроскопа, вычислительная машинка и настольная лампа. Под столом громоздились рулоны чертежей и стояла на чугунной опоре химического штатива пишущая машинка в голубом футляре. По всему полу в изобилии валялись скрепки. На продавленной качалке кое-где были сложены листы гербария, прижатые бронзовым пресс-папье в виде сфинкса. Тут же лежали синяя пачечка дешевых сигарет «Дымок», позеленевший пятак, стеатитовая печатка, обгрызенная коробка спичек и пластмассовая мухобойка со следами точных попаданий.

Справа от стола угрюмо чернело холодное жерло камина. На каменной стойке пылились бронзовые часы с черным зодиакальным циферблатом, хрустальная вазочка с сухими бессмертниками и фото, запечатлевшее молодую улыбающуюся пару. Люсин решил, что на фотографии засняты Аркадий Викторович и его покойная жена.

Еще в кабинете стояла вытертая бархатная кушетка, на которой лежали вышитые болгарским крестом подушечки. Над кушеткой висела картина в тонкой золотой раме. Она изображала странный зеленый ландшафт, неправдоподобные розовые облака и стоящего на цветке человека с равнодушной, бесстрастной улыбкой. Люсин заинтересовался картиной и подошел поближе. Улыбающийся человек (лицо золотое, одежды красные, волосы как синяя башенка) левую руку вверх поднимал, а правой в землю указывал. В поднятой к луне и солнцу руке была у него цветущая ветка, а в опущенной долу — чудный, алые лучи испускающий самоцвет. Ничего подобного Люсин в жизни не видывал, но что-то шепнуло ему: Будда. И он даже не усомнился, что перед ним именно Гаэтама Будда. А там и память заработала — прочитанное припомнилось, и догадался Люсин, что стоит Будда на священном лотосе.

Людмила Викторовна, затаившаяся у Люсина за спиной, нашла нужным пояснить:

— Это тибетская танка семнадцатого века. Какой-то лама писал ее в горном монастыре всю жизнь. Аркаша говорит, что она вдохновляет его на поиски.

«Вдохновляет так вдохновляет, — подумал Люсин. — Нас это не касается. Пойдем дальше».

Он переключил внимание с картины на большой аквариум, установленный на подставке из сварных уголков. Вода из него испарилась на добрую треть, а на стекле нарос коричневый налет, мешавший видеть рыбок.

Редко воду менял Аркадий Викторович… Совсем как Юра Березовский.

Люсин машинально воткнул в розетку вилку рефлектора, и аквариум осветился. В зеленой опалесцирующей воде плавали усатые гурами и разноцветные петушки. На дне, вздымая облачка мути, рылись в отбросах стеклянистые креветки. Их в аквариуме было куда больше, чем рыб.

«Век живи — век учись, — подумал Люсин. — Оказывается, и креветки бывают пресноводные, не только бычки. Жаль, мелкие. Это тебе не дальневосточный чилим, не тропические лангустины. Вот то креветки!..»

Он выключил рефлектор и повернулся к окну, по обеим сторонам которого стояли стулья. Пыль на них казалась нетронутой. Зато с подоконника явно были сметены следы грязи.

— Вы здесь ничего не вытирали? — спросил Люсин на всякий случай, повернувшись к Людмиле Викторовне.

— Боже упаси!

Люсин взял увеличительное стекло и, встав на стул, осмотрел каждый сантиметр замазки. Папиллярных узоров на ней не было.

Справа от окна, ближе к столу, стоял еще один венский стул, а на нем

— банка с хитрой откидной крышкой. Люсин осторожно тронул пальцем дюралевый рычажок, и крышка стала стоймя. Едко, до боли в глазах, пахнуло формалином. Пять мертвых креветок валялись на дне. Черные бисеринки их глаз побелели.

— Вы уверены, что пропал только ковер? — спросил Люсин.

— Уверена. Что же еще, когда все на месте?

— Мало ли… А в столе? Бумаги, записи…

— Это может быть. Я о ценных вещах говорю.

— Иногда бумаги ученого стоят подороже банкнот и акций.

— Вы думаете, тут поработал шпион? — прошептала она. — Диверсант?

— Я ничего не думаю, — буркнул Люсин. — Ничего пока не известно. Ваш брат курил? — В глаза ему бросилась синяя пачка.

— Никогда в жизни.

— Вот как? — Люсин мгновенно натянул на правую руку резиновую перчатку и взял сигареты. — Трезвого образа жизни был человек!

— Ну, этого бы я не сказала, — задумчиво произнесла Ковская. — Он иногда выпивал. Представьте себе, даже чистый спирт. Изредка, правда. Вот ужас!

— Это не ужас, — рассеянно покачал головой Люсин, осматривая пачку. — Откуда у него сигареты?

— Ах, эти… — Она улыбнулась. — Он из них настойку делал.

— Что?! Какую такую настойку? — Люсин был озадачен.

В пачке, надорванной сбоку, не хватало одной сигареты, и казалось невероятным, что именно она пошла на приготовление загадочной настойки, даже если смириться с мыслью, что кому-то вообще могла прийти в голову столь экстравагантная затея.

— На воде. От тли… Цветы, которые нужны Аркаше для опытов, облепила тля…

— Понятно! — Люсин отвернулся, скрывая улыбку. — Ваш брат уничтожал табачной настойкой тлю. Так-так… И сколько же сигарет шло на приготовление такой отравы?

— Не знаю, право… Видимо, вся пачка? Я так думаю…

— Но не одна сигарета?

— Нет, конечно же, не одна.

— Кто же тогда взял отсюда сигарету?

— Н-не знаю!

— Аркадий Викторович точно не курил? Ни при каких обстоятельствах?

— Совершенно точно. Можете быть в этом уверены.

— Но кто-то взял сигарету… Весь вопрос в том, выкурил он ее или нет. И где именно выкурил, — пробормотал Люсин и, став на четвереньки, заглянул под кушетку.

Окурка не было видно, но зато он нашел обгорелую спичку.

Отряхнув колени, прошел к качалке и, взяв коробку спичек, спросил:

— Это ваши?

— Наверное! Почем я знаю?

Но спичек в коробке не было. Вместо них там лежали ржавые бритвенные лезвия. Возможно, они нужны были Ковскому для его опытов с растениями…

Люсин прочитал английскую надпись на этикетке. Экспортные спички. Значит, довольно толстые… Правильно, так и написано: 50 штук. Эта же — он повертел в руках свою находку — тоненькая. Значит, не отсюда…

Он вынул из бокового кармана никелированный футлярчик и аккуратно уложил в него спичку. Бросилось в глаза зеленое пятнышко под обгорелым ее острием.

— Разрешите войти? — послышался сзади голос Крелина.

— Пожалуйста, — пригласил Люсин. — Ждем. Позвольте, Людмила Викторовна, представить вам моего коллегу Якова Александровича Крелина.

— Очень приятно! — Ковская поджала губы.

Крелин молча поклонился и, увидев отпечатки следов по рассыпанной земле на полу под окном, взялся за фотоаппарат. Ослепительно сверкнул блиц. Потом еще раз.

Люсин же в это время исследовал кушетку: искал следы пепла.

— Я вам не мешаю, товарищи? — поинтересовалась Ковская.

— Нисколько, Людмила Викторовна, — улыбнулся ей Люсин и тихо сказал Крелину: — Опрыскай здесь люминолом… Где лежал ковер, Людмила Викторовна? — спросил он.

— Вон там, — показала она на середину комнаты.

Крелин сделал еще несколько снимков интерьера и, отложив камеру, склонился над своим чемоданчиком. Достав оттуда флакончик с пульверизатором, он начал методично опрыскивать стены и пол. Особенно тщательно оросил он окно и то место, где, по словам Ковской, лежал ковер.

Но нигде не вспыхнуло синее люминесцентное пламя. Либо вся кровь осталась на ковре, либо в этой комнате вообще не было пролито крови.

— Ничего, — сказал Крелин. — Ты что-нибудь нашел?

— Табачный пепел, — задумчиво нахмурился Люсин. — Знаешь что, Яша? Пока Глеб бродит окрест, попробуй-ка поискать одну вещь.

— Что тебя интересует?

— Это. — Люсин показал глазами на пачку «Дымка». — Если предчувствие меня не обманывает, должен найтись окурок.

— Выйдем на минутку, — потянул его за рукав Крелин.

Они вышли на крыльцо. Было темно и ветрено.

— Стоит ли включать прожектор? — спросил Крелин. — Привлекать внимание? Тем более, что мы облазили каждую пядь… «Беломорку» ведь нашли…

— Где? — резко спросил Люсин. — Там, где предположительно стоял мотоцикл? А в саду, в траве?.. А там, на дороге? — Он махнул рукой в сторону Западной улицы, откуда до них долетали шаркающие по асфальту шаги и приглушенный смех.

— Прочесать траву мы сможем только утром, — твердо сказал Крелин. — Улица — другое дело. Хотя совершенно ясно, что они приехали и уехали оттуда. — Он кивнул на кусты у забора.

— Ничего мне не ясно, — вздохнул Люсин. — На Западной следов мотоцикла нет?

Крелин отрицательно мотнул головой.

— Все равно, Яша, надо поискать. Бог с ним, с садом. Ты совершенно прав. Подождем до утра. Тем более, ничего тут не изменится, не пропадет. Иное дело — улица. И так сколько времени упущено! А ведь «Дымок», почитай, каждый третий таксист курит…

— Ладно, Володя, — кротко согласился Крелин, — пойду поищу на улице. Пошукаю трошки, как говорит наш Шуляк.

— Пошукай! — потрепал его по плечу Люсин. — А я тут с хозяйкой переговорю. Пора узнать наконец, чем занимался ее Аркадий Викторович.

Он раскрыл дверь, но едва успел войти в коридор, как она с пушечным грохотом захлопнулась, чувствительно ударив его по спине.

«Разыгралась непогода, — подумал Люсин, — порывчик баллов на восемь. Нет, не найти Яшке окурка. Унесет все, к чертовой бабушке…»

Глава пятая. ПОЖАР НА БОЛОТЕ

Стекольщик продрал глаза на рассвете. Долго не мог сообразить, где находится и как сюда попал. Начисто память отшибло. Потом до него дошло. Бросив хмурый взгляд на свернувшегося калачиком Витька, он сладко потянулся и вылез из-под клеенки. Костер за ночь прогорел. Холодные черные угли покрылись голубоватым инеем пепла. Фрол нарвал пучок росистого клевера, попытался вытереть руки, жирные от сажи. Чувствовал себя он скверно. Сырое, холодное утро внушало отвращение, равно как остатки пира и черные букашки, нашедшие гибель в стеклянной банке, из которой он так лихо пил накануне. А тут еще туман ел глаза, першило в горле от гари.

«Ну и дымище они развели у себя на электростанции! — подумал Стекольщик. — Никакого порядка нет. Куда только охрана труда смотрит!.. А может, это и не электростанция вовсе, а торф горит? Он же загорается сам по себе, от внутреннего сугрева…»

Стекольщик огляделся, но сквозь продымленный туман видны были лишь вышки электропередачи, смутные очертания стволов на опушке и студеная рябь серого озера. Он сплюнул и поддал ногой пустую консервную банку. В камышах испуганно вспорхнул куличок.

Заворочался под клеенкой Витек. Ноги его и голова оказались снаружи, и это вновь напомнило Стекольщику вчерашнее. Он долго разглядывал свалявшиеся волосы дружка, в которых застряли сосновые иглы и волоконца пепла, щетину на глянцевитом лице и поношенные ботинки, залепленные подсохшей болотной грязью. Но думал не о Витьке, а все того видел, другого, кого оставили они в непроглядной холодной жиже. И до того ясно представил себе Фрол белые волосы и шлепанцы в пеструю клетку, что жутковато сделалось.

И зачем он только влип в такое скверное дело! Может, следовало оставить все как есть и уйти, не замарав рук? Вставить стекло, и лады. Никто бы ничего не заметил. Помер себе человек, и все тут. Так нет же, в панику ударился, запсиховал.

Витек хрипло посапывал во сне. Порой его, видно, одолевало удушье. Красное и без того лицо сильнее наливалось кровью, отчетливее выступали припухлости сомкнутых век, жирный лоск пористой, опаленной жаром и копотью кожи. Он ежился от хлада и сырости, норовил упрятать голые ноги. Одна штанина задралась, а в носок, который совсем съехал, впились репейные шарики.

Стекольщик помотал головой, стараясь поймать промелькнувшую, но тут же скрывшуюся в мутном забытьи мысль.

Ах да, он же с самого начала решил сменить вчера всю обувь! Кажется, они даже купили в сельпо туфли…

Он потоптался, припоминая, и пошел к мотоциклу.

В коляске действительно лежали две изрядно помятые коробки. Картон отсырел, и к нему прилепились истлевшие в огне хвоинки. Следы пепла были и на затуманенном вишневом лаке мотоциклета.

«Ишь ты, как полыхало! А ведь сгореть могли. Совершенно запросто… — Он скомкал крышку и вытащил серую, в дырочках туфлю с широким отстроченным рантом. — Не очень, конечно, но ничего, сойдет».

— Вставай, керя, — проворчал он, расталкивая Витька. — Разнежился!

— Чо? — Витек ошарашенно дернулся, сел и с трудом разлепил веки. — Ты чего, Фрол?

— Хватит те дрыхнуть! Давай вот переобуйся. — Он запустил в него коробкой.

Витек с ловкостью футбольного вратаря принял ее на грудь и без лишних слов начал снимать свои некогда коричневые штиблеты.

— Давай сюда колеса! — скомандовал Стекольщик, уныло любуясь обновой.

Встав во весь рост на пригорке, он зашвырнул один за другим старые ботинки в камыши. Инстинктивно метился в невидимого куличка, который все посвистывал себе и никого не трогал. Привыкшая к тишине птица вспорхнула и перелетела на более спокойное место.

Стекольщик прислушался. Только слабая зыбь била в корневища осоки да изредка всплескивала рыба, спасаясь от щуки.

— Чем это так пахнет? — спросил, принюхиваясь, Витек.

— Торф горит. Может, топят, а может, сам по себе. Болото ежели загорится, то всю зиму тлеть подо льдом может. Нипочем не затушишь!

— Ишь ты! — цыкнул зубом Витек. — Страсти!

— Вот те и страсти. Мы вчерась костер не погасили, а зря! Беда могла приключиться.

— А это не от нас? — нахмурился Витек.

— Не, — беспечно отмахнулся Стекольщик. — Нигде же ничего. И тихо.

Но Витек, более чуткий на ухо, уловил все же далекий клекот колокола, тарахтение моторов.

— Звонят вроде.

— А пускай себе, — безмятежно прищурился на встающее за лесом солнышко Стекольщик.

— Не пожар ли? Дымом-то пахнет!

— На электростанции топят, в Электрогорске. Огня-то нет?

— Огня нет, только как бы не того…

— Не нашего это ума дело, Витя. Мы тут ни при чем. Если бы от нас загорелось, мы бы первые к богу в рай попали. С мотоциклом!

— Давай закусим, что ли, Фрол?

— Похмеляться будешь? — спросил Стекольщик.

Он с отвращением думал о вчерашней гулянке и не собирался начинать все сначала. Но гарь и особенно беспрерывный колокольный набат, который он теперь тоже вроде бы различал, встревожили его. Мучимый сомнениями по поводу вчерашнего дела, он постарался скрыть от Витька страх перед новой угрозой. Проработав целый сезон на болоте, он не мог не знать, что торф всегда загорается в самом неожиданном месте. И часто никто не знает почему. Ведь сохнущий торф подвержен самовозгоранию. Таинственная деятельность взрывообразно размножающихся в нем микробов приводит к перегреву, который заканчивается пожаром. Конечно, далеко не всегда виноваты микробы. Порой он вспыхивает, подожженный молнией, в неистовую июльскую грозу, и горит, не подвластный обильным ливням, которые только распаляют сокровенный, подспудно тлеющий жар. Бывает, что фрезерную крошку поджигает случайная искра, выбитая тракторной гусеницей из гранитных валунов, которых на болотах, порожденных отступающим ледником, не счесть. Иногда такая искра выскакивает из выхлопной трубы двигателя. Но чаще всего причиной пожара становится плохо загашенная сигарета, небрежно брошенная на землю спичка.

Разнесенные ветром горячие угли костра почти одновременно воспламенили сохнущую крошку на втором поле Заозерья и поленницы брикетов на Новоозерном участке. Ночная гроза и беспрерывное полыхание молний помешали вовремя заметить очаги пожара, поэтому к тому времени, когда Стекольщик пробудился от сна, огненная стихия уже была неуправляема.

На Новоозерном очаг все же сумели локализовать. Все население участка, от начальника до сезонных работниц, вооружили лопатами и бросили на пожар. Потушить его было невозможно, только окопать глубокой траншеей и бросить все наличные бульдозеры на обваловку. Этого оказалось достаточно. Огонь не перекинулся ни на поселок, ни на торфяные поля. Почти не пострадало железнодорожное полотно и лес вдоль него. По крайней мере так казалось в суете и неразберихе аврала.

Караваны пылали, как танкеры, в огненном море, по которому все шире и шире разливается горящая нефть. Даже птицы и те не всегда успевали взлететь и комьями падали в густой одуряющий дым, сквозь который, крутясь, летели во все стороны искры. От этих-то искр и возникли вторичные очаги. Запылал сосновый сухостой на первом поле; что-то загорелось в ельнике у самой узкоколейки, взорвалась бочка с соляркой, небрежно брошенная там, где ей никак не полагалось лежать. Вслед за взрывом красные нестерпимые факелы рванулись по верхушкам деревьев вокруг Топического озера. К утру весь участок был полностью отрезан от Электрогорска, куда медленно и настойчиво гнал гигантскую огневую подкову ветер. Потому и не увидели Стекольщик с Витьком огня, что он уходил от них все дальше и дальше, оставляя за собой черный песок и неугасимые угли. Да и сплошной дым застилал все на многие километры. Можно было только гадать, уйдет ли пожар в глубины торфяной залежи или, подобно напалму, только испепелит ее поверхностный слой.