Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет

      — Подождите, милочка, — говорит Познер. — За что ж вы ненавидите Запад? Да бывали ли вы на Западе?
      — Не бывала. Но они бомбят Ирак и вообще лезут не в свои дела по всему миру.
      — Да знаете ли вы, милочка, что в Британии и Америке против войны в Ираке миллионные демонстрации были, каких ни разу в России не было против войны в Чечне? Знаете ли вы, что Джон Керри в Америке баллотировался на пост президента с требованием прекратить войну в Ираке, и его поддержала почти половина страны, тогда как Владимир Путин, наоборот, поддержал Джорджа Буша?
      Вот такие там веселые занятия. А я читаю короткую лекцию о технике репортажа. У меня в классе человек пятнадцать. Ни они, ни я не зарабатываем и никогда не будем зарабатывать 100 тысяч долларов в год. И половины-то не зарабатываем. И, кажется, вообще делаем не совсем то, что замышлял Ходорковский, организовывая «Открытую Россию». Перед началом лекции я спрашиваю: откуда они, как их зовут, зачем они работают журналистами, и существует ли правда.
      И вот девушка из маленького города. Она работает журналисткой, потому что ей нравится, что ее показывают по телевизору. А телеканал их принадлежит местному металлургическому комбинату. А правды не существует, правда — настолько субъективная вещь, что вот, например, говорит девушка, директору владеющего их телеканалом металлургического комбината нравится хоккей, поэтому в спортивных новостях их телеканал не рассказывает ни про какие виды спорта, кроме хоккея.
      — Даже футбола не существует у нас, — смеется девушка. — А вы спрашиваете, существует ли правда.
      А вот юноша из другого маленького города. Он работает журналистом, потому что очень любопытный. У их маленького телеканала заключен с местной властью «договор об информационном сопровождении», то есть мэрия города платит деньги городскому телеканалу, за то, чтоб телеканал освещал деятельность мэрии города, — какая же в этих условиях может быть правда?
      Передо мной в классе пятнадцать человек, и ни одного из них не удивляет, что профессия у них — лгать.
      — Хорошо, я буду рассказывать вам про журналистику, как если бы правда существовала. Хорошо?
      Я беру в руки фломастер, а они слушают меня. Они внимательны то ли потому, что мое имя у них на слуху, то ли потому, что интересно послушать сумасшедшего, который думает, будто правда существует и будто можно ее найти. Я говорю: — Вот случилось событие, и нам нужно рассказать про это событие историю. С чего мы начнем? Что надо сделать прежде всего?
      — Поехать и снять! — кричат они. — Взять интервью у очевидцев. А как мы будем эту новость подавать? Подавать-то мы как-то будем эту новость?
      Я говорю: — Прежде всего надо подумать. Что значит думать?
      Молчание. За семьдесят лет советской власти, за пятнадцать лет так называемой демократии люди в нашей стране не только разучились думать, но даже и не знают для этого слова простого словарного определения.
      Я говорю: — Думать — это значит задавать себе вопросы.
      Мои слушатели шокированы, они не ждали такой простой и очевидной формулировки. А я им рассказываю, что у репортера, как правило, не бывает особенно-то много времени, чтобы каждый раз подбирать себе новые вопросы для думанья. И поэтому вопросы, которые должен задать репортер, чтоб написать или снять репортаж, заранее определены. Их всего четырнадцать.
      Какие, спрашиваю?
      Каждый год, каждый новый курс все больше стандартных вопросов для репортажа мои впервые приехавшие на школу студенты формулируют сами. Два года назад не могли сформулировать ни одного. Сейчас уже заранее знают пять стандартных вопросов на букву W из западных учебников журналистики: 1. Who? — Кто?
      2. What? — Что?
      3. When? — Когда?
      4. Where? — Где?
      5. Why? — Почему?
      Остальные девять вопросов я все еще, как правило, подсказываю (формулировки вопросов принадлежат Александру Кабакову, которому, пользуясь случаем, выражаю глубочайшее уважение и благодарность):
      6. Каким образом?
      7. Зачем?
      8. Кому выгодно?
      9. Кому не выгодно?
      10. Чем выгодно?
      11. Чем невыгодно?
      12. Кто враги?
      13. Кто союзники?
      14. Что теперь будет? (Ну и что?)
      По классу легкий шепоток. Мои студенты явно взволнованы тем, как привычная ватная бессмысленность событий может быть превращена в увлекательное путешествие за истиной, похожее на американские горки.
      — Здорово! Круто! Но это же очень много работы!
      Но кто же пустит в эфир, например, ответ на вопрос «кому это выгодно»?
      — При этом, — говорю, — профессия репортера отличается от профессии писателя тем, что ответы на четырнадцать вопросов вы должны не выудить из своей головы (каковая, к слову сказать, чаще используется репортером, чтоб есть в нее, пить в нее и получать по ней удары дубинкой), но выспросить у участников событий. И история получится, только если в событии есть конфликт. А в каждом конфликте есть, как минимум, две стороны, или три. И опросить надо обе-три.
      Студенты смеются. Я продолжаю: — Давайте для упражнения разберем какое-нибудь недавнее событие. Например…
      — Например, Ходорковского посадили, — тянет руку девушка, которой нельзя рассказывать никаких спортивных новостей, кроме хоккейных.
      О'кей! Мы со студентами думаем вместе.
      1. Кого посадили?
      Михаила Ходорковского. Никаких оценок. Просто разные версии включая гипотетические, о том, кто он такой. Гражданин России. Муж, отец, сын. Богач. Возможно, талантливый менеджер. Или, возможно, вор, убийца. Общественный деятель. Возможно, заговорщик.
      2. Что с ним случилось?
      Его настигло возмездие. Или у него отбирают компанию. Или ему мешают узурпировать власть. Или мешают пошатнуть власть узурпатора.
      Думайте, молодые люди, думайте!
      3. Когда?
      Двадцать пятого октября 2003 года. Или посадка эта началась весной 2003-го и продолжается до сих пор, и будет продолжаться, пока Ходорковский не будет освобожден или убит.
      4. Где?
      В аэропорту Новосибирска. Или в прокуратуре в Москве. Или в Басманном суде. Или в Кремле.
      5. Почему?
      Потому что нарушал закон. Или потому что стал слишком большим. Или потому что финансировал оппозицию. Или потому что поссорился с президентом.
      Или потому что попытался бороться с коррупцией.
      6. Каким образом?
      В соответствии с законом, говорит прокуратура и суд.
      В нарушение закона, говорят адвокаты.
      7. Зачем?
      Чтоб не убежал, говорит прокуратура и суд. Чтоб оказывать давление, говорят адвокаты.
      8-9. Кому и чем это выгодно?
      Кремлю, потому что богатые предприниматели напугались и построились. Игорю Сечину, потому что обломки ЮКОСа достались компании «Роснефть», а компанией «Роснефть» руководит Игорь Сечин. Роману Абрамовичу, потому что Роман Абрамович получил во время сделки ЮКОС-«Сибнефть» 3 миллиарда долларов и пока не вернул.
      10-11. Кому и чем не выгодно?
      Роману Абрамовичу, потому что, если бы сделка ЮКОС-«Сибнефть» состоялась, Абрамович стал бы совладельцем одной из четырех крупнейших нефтяных компаний в мире. Предпринимателям, поскольку ухудшился в России инвестиционный климат. Правозащитникам, потому что закрылась куча правозащитных проектов. Школе «Интерньюс», потому что ее не финансирует больше «Открытая Россия». Оппозиции, потому что посажен один из главных ее спонсоров.
      — А народу-то разве не выгодно? — спрашивает студентка.
      — При чем тут народ? — удивляюсь я. — Вы всерьез думаете, будто государство отобрало ЮКОС у Ходорковского и отдало нам с вами? Или взяло себе?
      12. Кто враги?
      Как минимум половина администрации президента, может быть, включая самого президента. Все государственные телеканалы.
      13. Кто союзники?
      Вот это странная история. Адвокаты Ходорковского рассказывают, что поддержать их клиента звонили, например, лидер блока «Родина» Дмитрий Рогозин и лидер Национал-большевистской партии Эдуард Лимонов. А Явлинский не звонил. А Немцов позвонил спустя полтора года. Еще лидер коммунистов Зюганов как бы слегка поддерживает теперь Ходорковского, с тех пор как тот опубликовал статью «Левый поворот».
      14. Что теперь будет?
      Не знаю. Государство говорит, что Ходорковский отсидит минимум восемь лет, и будут еще предъявлены новые обвинения, и это никак не скажется на жизни страны. Ходорковский говорит, что года через три (то есть в районе следующих президентских выборов) Верховный суд реабилитирует его. Адвокаты говорят, что Ходорковского могут убить в тюрьме, как только общественное мнение забудет о нем.
      — Так он виноват или нет? — не выдерживают студенты.
      — Это не ко мне вопрос, дети. Это к Глебу Павловскому. Или к Михаилу Леонтьеву. Или к Андрею Караулову. Или к Петру Толстому. Это они знают единственно верные ответы. А мы думаем, спрашиваем, сомневаемся, пытаемся узнать правду. Пытаемся приучить читателя или зрителя своего думать, спрашивать, сомневаться. Он, правда, не приучается, собака.
      Вы знаете, что, как правило, делают мои лучшие студенты, когда, окончив школу журналистики, возвращаются в свои маленькие города на свои маленькие телеканалы, принадлежащие металлургическим королям, мэрам, губернаторам и прочей элите, зарабатывающей больше 100 тысяч долларов в год? Они увольняются.
      Отравленные нашей учебой, они не могут работать, когда из четырнадцати вопросов отвечать разрешают только на три, а из двух сторон конфликта опрашивать разрешают только одну.
      Более того, я полагаю, что многие другие программы «Открытой России», долженствовавшие первоначально сформировать элиту, привели вместо этого участников своих к нежеланию быть этой самой элитой.
      Например, есть у «Открытой России» проект «Новая цивилизация». Это летние лагеря для детей. Дети живут в палатках, в спартанских, в общем, условиях и играют, будто там у них в лагере — государство. Дети изначально делятся на бизнесменов, безработных и госслужащих, а потом принимаются собирать налоги, нанимать друг друга на работу, выстраивать бизнес, требовать пособий и пенсий, проводить выборы, баллотироваться на должности. И к концу лагерной смены дети начинают понимать, как работает государство, и приезжая домой с горящими глазами рассказывают об этом родителям.
      В таком летнем лагере побывала дочь Ходорковского Настя. И в единственном своем интервью, данном газете «Московские новости», Настя рассказывает, что хочет учиться в обычной школе и хочет, чтоб в школе никто из ее товарищей не замечал, что она дочь миллиардера. И Ирина Ясина рассказывает тоже, как отправила дочку в летний лагерь «Новой цивилизации», и как, вернувшись из лагеря, девочка попросила маму перевести ее из элитной московской школы в обычную школу, потому что в элитной школе, дескать, учат ерунде и к ерунде ученики стремятся.
      А еще есть у «Открытой России» «Школы публичной политики» во множестве регионов. Там занимаются молодые люди, желающие стать политиками, но не желающие, очевидно, стать элитой, потому что, разобравшись в политике, не могут же они не понимать, что элита у нас куется в рядах движения «Наши», а вовсе не в школах опального Ходорковского.
      А еще есть проект «Помоги советом». Это как в книжке «Тимур и его команда». Это когда во множестве регионов сидят у телефона волонтеры и принимают звонки от людей, которым нужна помощь. Звонит, например, тяжело больная женщина, которой привезли из-за границы дорогое лекарство, но у лекарства сложная схема приема, а инструкция на иностранном языке, а языков женщина не знает. И тогда волонтеры проекта «Помоги советом» знакомят больную женщину со студенткой местного филфака, и та в два счета переводит инструкцию по применению лекарства на русский язык. Зачем она это делает? Как это поможет ей стать элитой и заработать 100 тысяч долларов в год?
      Еще есть у «Открытой России» проект «Общественный вердикт». Его Ходорковский придумал, когда арестовали Пичугина и Лебедева. Смысл проекта в том, чтоб помогать людям в судах: предоставлять адвоката, отстаивать права. С проектом «Общественный вердикт» вышла смешная история. По менеджерской своей привычке, чтобы найти руководителя этому проекту, Ходорковский нанял хэдхантерскую контору. Хэдхантеры приходили к правозащитникам, начиная с известных, вроде Людмилы Алексеевой и говорили: «Одна крупная компания хочет создать правозащитную организацию. Мы не можем назвать вам компанию, но вы пока напишите нам автобиографию, заполните нам анкету, пройдите с нами собеседование».
      И что же правозащитники? Стремились ли они работать на крупную компанию, желающую создать правозащитную организацию? Ничуть не бывало. Они отказывались. Они звонили друг другу и спрашивали: «К вам тоже приходило КГБ?» Когда это случилось, Михаил Ходорковский, всегда охотно принимавший работать в ЮКОС бывших офицеров КГБ и считавший их хорошими организаторами, узнал вдруг, что есть люди, для которых работать в КГБ стыдно. Да КГБ у нас — разве же не элита? Разве не почетно у нас работать на КГБ? Нет! Не хотят! Боятся! Брезгуют!
      А один из руководителей «Открытой России» (бывший офицер ГРУ), курирующий проект «Новая цивилизация» депутат Анатолий Ермолин, разве не вышел демонстративно из партии «Единая Россия», когда отменили выборы губернаторов. Куда? Это же элита! Нет!
      Вышел! Гордый!
      А сам Михаил Ходорковский разве не пишет из тюрьмы в письме своем «Собственность и свобода»: «Они (элита. — В. П.) хотят засадить меня поглубже, лет на пять или больше, потому что боятся, что я буду им мстить. Эти простодушные люди (элита. — В. П.) пытаются судить обо всех по себе. Успокойтесь: графом Монте-Кристо (впрочем, как и управдомом) я становиться не собираюсь. Дышать весенним воздухом, играть с детьми, которые будут учиться в обычной московской школе, читать умные книги — все это куда важнее, правильнее и приятнее, чем делить собственность и сводить счеты с собственным прошлым».
      Так он пишет. Может быть, я наивен, но мне, человеку, ни к какой элите не относящемуся, приятно думать, будто после дефолта и Дарта, затеявшись из прагматических и чисто экономических соображений со своей «Открытой Россией», Ходорковский в четыре года дошел до простой мысли: в свободной, открытой, демократической или, как выражается Ходорковский, нормальной стране — нет человеку никакой нужды быть частью элиты. Это даже постыдно немного быть частью элиты в свободной и открытой стране. Во всяком случае, не очень приятно.
      Другое дело, что элита — как мафия. Войти в ее ряды трудно, но можно. Выйти из ее рядов — нельзя. Ты перстень целовал.

ГЛАВА 8: СЧИТАЕТСЯ ПОБЕГ

      Этот способ говорить, который я называю публичной лекцией, сам Ходорковский называл всегда презентацией. Презентация от лекции отличается тем, что сопровождается слайдами, а слайды должны быть наглядны и содержать конкретные и не подлежащие сомнению цифры, диаграммы, графики…
      Люди, работавшие с Ходорковским и решавшие с ним производственные вопросы, говорят, что в простой беседе Ходорковский имел обыкновение пропускать логические звенья своих рассуждений, так что трудно бывало его понять. Так, пропуская логические звенья, говорят два типа людей — гении и обманщики.
      В начале двухтысячных годов Ходорковский то ли перестал быть гением, то ли перестал быть обманщиком, и всякое почти публичное его выступление стало презентацией, а череда заранее подготовленных слайдов помогала Ходорковскому заставить слушателя следить за мыслью.
      Он нарочно научился говорить в жанре презентации, как учат в западных бизнес-школах. Он сменил язык, как меняет язык человек, приезжающий жить в другую страну. Может быть, он и впрямь рассчитывал, что от этой смены языка изменится вокруг него страна? Может быть, он действительно думал, что новый его язык вот-вот станет в России государственным? Не знаю, но точно так же в дни Оранжевой революции в Киеве водители на улицах вдруг стали предельно вежливы, принялись уступать друг другу дорогу и пропускать пешеходов на «зебре» — надеялись, что сегодня прекратят хамить, а завтра станут цивилизованной и европейской страной.
      В девяностые годы, когда компания ЮКОС была закрытой, и прибыль ее складывалась из предприимчивости, как мы помним, и доступа к правительственным тайнам, чем туманнее выражался руководитель компании, тем для компании было лучше. Они говорили и продолжают говорить на птичьем языке, эти люди из властной элиты. Поди-ка ты догадайся, если не входишь в элиту, что передел собственности следует называть «приватизацией», войну следует называть «контртеррористической операцией», а диктатуру следует называть «суверенной демократией». Ни за что не догадаешься. А если не догадался, то, стало быть, ты и не элита.
      В двухтысячные годы, после того как свободное владение птичьим языком постсоветской элиты не спасло его от дефолта, Ходорковский решил сделать свою компанию открытой и деньги на развитие компании решил получать на фондовом рынке за счет того, что люди покупают акции компании. И ему потребовалось стать внятным на западный манер. Ему потребовалось научиться говорить так, чтобы инвестор, вкладывающий в компанию ЮКОС деньги, понимал, как именно компания ЮКОС собирается эти деньги приумножить.
      На рубеже девяностых и двухтысячных годов Ходорковский нанял пиар-компанию Burson & Marsteller, чтоб эта компания научила ЮКОС быть открытым и прозрачным, а его, Ходорковского, научила быть внятным. Потом расторг контракт с Burson & Marsteller, нанял новых штатных пиарщиков. И надо сказать, что то ли новые пиарщики, то ли ребята из Burson & Marsteller неплохо поработали. Внешне, во всяком случае, Ходорковский девяностых и Ходорковский двухтысячных — это два разных человека. Ходорковский девяностых полноват, одутловат лицом, все больше молчит, носит очки в тяжелой оправе, носит усы, и волосы у него не слишком-то аккуратно ложатся на ворот дурно сшитого пиджака. Это восточный или, если хотите, советский тип мужчины — солидный, закрытый и неряшливый.
      Ходорковский двухтысячных другой. В это самое время вся российская элита стремится стать частью элиты западной: катается на горных лыжах, покупает яхты, шьет костюмы на Севилл-роу, но и совершает комичные ошибки, самолетами, например, привозя с собой на курорт гулящих девок или за одну ночь выпивая в отеле весь запас «Шато-Петрюс». А Ходорковский органичней других. Он строен и подтянут, он коротко стрижен, он не носит усов, очки у него без оправы, он демократичен в одежде, кроме тех случаев, когда протокол требует пиджака и галстука, он открыт, он легко и охотно разговаривает на любые темы. У него симпатичная жена, наконец: не советская номенклатурная тумба, но и не девушка-аксессуар, на прокат позаимствованная в известном модельном агентстве. У него маленькие дети. Он приезжает с семьей в Париж и ведет детей в Лувр. Инна Ходорковская говорит, что ее мужу не очень интересно было в Лувре, но повел же все-таки туда детей.
      У него — главное! — прозрачная компания. По западным стандартам, прозрачная. Он как никто близок к тому, чтоб отлепиться от провинциальной российской элиты и прилепиться к элите мировой. В России он чувствует свое превосходство.
      Вот, например, как один из сотрудников ЮКОСа рассказывает про круглый стол в сибирском городе Т. с участием губернатора В. К. и депутатов областного законодательного собрания — местной элиты. Ходорковский атакует. У него презентация. Покажите, пожалуйста, слайд. На слайде наглядно изображается, сколько за отчетный год создала компания ЮКОС в Т-ской области высокооплачиваемых рабочих мест. Это официальная статистика. И приходится депутатам признать, что высокооплачиваемых рабочих мест в области стало больше. А вот налоги (покажите, пожалуйста, следующий слайд), которые заплатил ЮКОС в областной бюджет, больше всех, между прочим. Но надо же прибавить к налогам и тот мазут, который поставлял ЮКОС по себестоимости зимой, чтоб отапливать северные города.
      И надо же прибавить к налогам те 120 миллионов рублей, которые инвестировал ЮКОС в социальную сферу.
      Вот, пожалуйста, соответствующий график.
      Презентацию свою Ходорковский ведет к тому, чтоб Т-ские парламентарии перестали публично врать, будто области от ЮКОСа нет никакой пользы. А чиновники на птичьем своем языке областной элиты просят денег. Для этого они говорят, что деньги нужны им на социальные программы и отопление северных городов.
      — Вот мы же и строим вам школы, и отапливаем северные города, — говорит Ходорковский, подкрепляя свои слова слайдом и делая вид, будто не понимает птичьего языка.
      Он демонстративно как будто бы не хочет понимать, что деньгами из областного бюджета распоряжались бы чиновники, тогда как мазут, поставляемый ЮКОСом по себестоимости для отопления северных городов, идет ведь на отопление северных городов, черт бы его побрал совсем. Никак ведь нельзя перераспределить мазут из северных городов в карманы чиновников. Это ведь откровенное воровство получится. И не подготовились чиновники. Не владеют языком западной бюрократии. Нет у них своих ответных презентаций со слайдами, чтоб показать, почему жителям северных городов выгоднее иметь деньги в областном бюджете на покупку мазута, чем собственно сам этот мазут в котельных.
      А губернатор В. К. улыбается. Ему, похоже, начинает нравиться этот нефтяной магнат из американского фильма с рациональным своим ведением бизнеса.
      А может быть, губернатору нравится, что и сам он за этим круглым столом становится как бы губернатором из американского фильма.
      — Ну хорошо, — не выдерживает один из депутатов, связанный в Т-ске с производством кабеля, не знаю, переводить ли вам его слова с птичьего языка на человеческий. — А почему же вы деньги не инвестируете в Т-скую экономику? Почему заказы не размещаете на местных предприятиях? Почему кабель, например, не покупаете Т-ский?
      — Покажите, пожалуйста, следующий слайд, — Ходорковский улыбается. — Мы протестировали продукцию всех предприятий, производящих кабель в Т-ской области и соседних областях.
      Черт побери! И тут он подготовился! Из следующего графика видно, что ни один производимый в Т-ской области кабель не дотягивает до стандартов ЮКОСа ни по одному из основных показателей. Недостаточно прочный, недостаточно гибкий на морозе и к тому же слишком дорогой, не потому ли, что в цену кабеля закладывается вознаграждение госчиновникам, которые станут лоббировать покупку этого кабеля крупными компаниями, работающими в регионе.
      — Продолжать? — спрашивает Ходорковский.
      Наверняка у Ходорковского припасен еще и слайд, наглядно показывающий, какую долю в цене продукции Т-ских предприятий составляет «откат», предназначаемый местным чиновникам, чтоб те продукцию эту продвигали. Поэтому на продолжении никто не настаивает. А Ходорковский говорит: — Вы посоветуйте вашим производителям подтянуть свой кабель по качеству, тогда мы с удовольствием будем его покупать. Нам же легче не возить через полстраны.
      Круглый стол в городе Т. заканчивается дружеским ужином с губернатором. И рассказ о триумфальных презентациях Ходорковского тоже на этом заканчивается, потому что дальше пойдет речь о презентациях, которые приведут Ходорковского в тюрьму.
      С 1999 года добыча нефти в России стала расти.
      Причем в компании ЮКОС, благодаря современным технологиям и американским инженерам, добыча росла вдвое быстрее, чем в среднем по отрасли. Теоретически добычу можно было бы увеличивать бог знает еще насколько, и бог знает сколько еще можно было бы заработать денег. Но это только теоретически.
      На самом деле нельзя же добыть нефти больше, чем ты можешь продать. А чтобы продать нефть, надо прокачать ее по нефтепроводам. А нефтепроводы не резиновые: 48 610 километров труб, 336 насосных станций, 849 резервуаров для хранения нефти — все, больше нет.
      Можно, конечно, возить еще нефть по железной дороге, но это очень небольшие объемы и это очень дорого.
      Девяносто три процента нефтепроводов в России принадлежат компании «Транснефть», а «Транснефть» принадлежит государству. Политически с 1991 года Россия является демократической страной, но экономически — нет. Экономика строится на нефти.
      С 1995 года государство не является в России нефтяным монополистом, но до сих пор продолжает оставаться монополистом в сфере транспортировки нефти.
      На самом деле, не только либералы в 1995 году назначили олигархов, но и до сих пор власть назначает в России нефтяных магнатов, а может из нефтяных магнатов уволить того, кто плохо себя ведет. Может дать квоты на транспортировку нефти, а может отнять квоты. И остается только догадываться, какое бескрайнее поле для коррупции открывается перед правительственными чиновниками, когда речь заходит о распределении квот на транспортировку нефти. И опять же существует птичий язык постановлений и циркуляров, распределяющих квоты.
      В 2000 году крупнейшие нефтяные компании ЛУКОЙЛ, ЮКОС, «Сибнефть» и ТНК забыли даже на время о конкурентной борьбе и обратились в правительство с просьбой прояснить принципы распределения квот на транспортировку нефти, сделать эти принципы простыми и прозрачными — чем больше добываешь, тем больше транспортируешь. Однако же правительство с такой простотой и прозрачностью не согласилось, и поручило распределять квоты специальной своей комиссии под руководством Виктора Христенко. Эта комиссия, распределяя квоты, руководствуется «благом народа», «государственным подходом», «заботой о росте экономики» — и мы не знаем, как эти термины переводятся с птичьего языка элиты на человеческий язык.
      В это же приблизительно время публичные презентации Ходорковского стали посвящаться Китаю. Все так же сменяли друг друга слайды.
      1. Экономика Китая растет. С 1990 по 1999 год потребление нефти в Китае увеличилось на 10 %, а добыча нефти — только на 2 %.
      2. Китай добывает 160 миллионов тонн нефти в год, а потребляет 200 миллионов тонн. 40 миллионов тонн нефти Китай вынужден импортировать.
      3. К 2010 году Китай будет импортировать уже 90 миллионов тонн нефти в год.
      4. Поставщиками Китая являются страны Персидского залива. Нефть доставляется по морю крупнотоннажными танкерами.
      5. Если построить нефтепровод от Ангарска до китайского города Дацина, то можно продавать Китаю 20 или 30 миллионов тонн нефти в год. Это ж какие новые горизонты открываются!
      Ходорковский при этом официально даже и не претендовал на то, чтоб новый нефтепровод на Дацин принадлежал ЮКОСу, понимая, что монополию на транспортировку нефти государство не отдаст ни за что. Ходорковский публично недоумевал, когда компания «Транснефть» выступала против строительства нефтепровода на Дацин и настаивала, что транспортировка нефти должна оставаться в руках государства. Ходорковский делал вид, будто не понимает птичьего языка элиты, на котором протесты «Транснефти» значили: отдай вам кусок трубы, так придется отдавать и кусок власти.
      Это ж ваш будет нефтепровод — говорил Ходорковский. Лукавил, конечно. Потому что если бы нефтепровод на Дацин был тогда построен, и если бы заключено было тогда межгосударственное соглашение между Россией и Китаем о ежегодных поставках 20 миллионов тонн нефти, то волей-неволей пришлось бы государству заполнять новый нефтепровод нефтью ЮКОСа. То есть ЮКОС получал бы автоматически квоту, и нельзя было бы эту квоту у ЮКОСа отнять, не поимев с Китаем международного скандала. Фактически, если бы построен был тогда нефтепровод на Дацин, государство теряло бы контроль над ЮКОСом, теряло бы монополию на транспортировку нефти. А поскольку Ходорковский финансировал оппозицию, то оппозиция в России получала бы неконтролируемую государством экономическую базу. У нас не юридически только, но и экономически образовывалась бы многопартийная система, как в Британии и как в Америке.
      Может быть, эта история с нефтепроводом на Дацин — главная во всем деле Ходорковского. Может быть, через несколько лет, когда уже будут забыты и Ходорковский, и Путин, и Буш, про нефтепровод на Дацин напишут книги и снимут кино, как про последнюю серьезную интригу заканчивающегося нефтяного века. Но у меня нет достаточных материалов для этого.
      Я могу только расценить попытку Ходорковского построить нефтепровод на Дацин как попытку побега — из российской элиты в мировую. И побег провалился, то ли потому что российская элита не отпустила, то ли потому что мировая не приняла.
      Если бы нефтепровод был построен, ЮКОС вступал бы в большую геополитическую игру. Дело в том, что чем больше растет экономика Китая, тем больше ей нужно нефти. И пока Китай получает нефть из Персидского залива, цены на эту нефть и объемы поставляемой Китаю нефти так или иначе могут контролировать Соединенные Штаты Америки. Могут договориться с ОПЕК, могут искусственно взвинтить на нефть цены, устроив в Персидском заливе войну. Могут, в конце концов, просто перекрыть поставки нефти в Китай хоть бы даже и военными методами. Могут, таким образом, контролировать и притормаживать рост китайской экономики, и могут при желании вообще китайскую экономику задушить.
      Но если бы Китай получил альтернативный источник нефти, то для контроля над китайской экономикой пришлось бы Соединенным Штатам договариваться и с Россией. А в России — не только с президентом и правительством, но и с главой частной нефтяной компании ЮКОС.
      ЮКОС приобретал бы огромную власть, а объединившись с «Сибнефтью» и обменявшись акциями с кем-то из международных нефтяных мэйджоров, ЮКОС становился бы одной из транснациональных корпораций, про которые антиглобалисты кричат на своих митингах, будто это корпорации, а не правительства давно уже правят миром. ЮКОС-«Сибнефть»-«Шеврон-Тексако», например. Или ЮКОС-«Сибнефть»-«Дач»-«Шелл».
      Думал ли тогда Ходорковский об этом? Заходили ли так далеко его планы? Не знаю. Во всяком случае, теперь, когда телеведущий Леонтьев утверждает, будто Ходорковский намеревался протащить в Думу своих депутатов, сменить президентскую республику в России парламентской республикой и получить власть в стране, став премьер-министром, у меня — вопрос.