Ленька Пантелеев

      - Бедный маленький калмычонок... В какое ужасное время он родился!..
      Он открывает глаза и вздрагивает. Он видит перед собой страшное, черное, выпачканное сажей лицо. Кто это? Или что это? Ему кажется, что он опять бредит. Но ведь это генеральша Силкова, старуха вдова, живущая во флигеле, в шестом номере. Он хорошо знает ее, он помнит эту маленькую чистенькую старушку, ее румяное личико, обрамленное траурной кружевной наколкой, ее строгую, чинную походку... Почему же она сейчас такая страшная? Что с ней случилось? Остановившимся взглядом он смотрит на старуху, а она наклоняется к нему, часто-часто мигает маленькими слезящимися глазками и шепчет:
      - Спи, спи, деточка... Храни тебя бог!..
      И страшная костлявая рука поднимается над Ленькой, и грязные, черные, как у трубочиста, пальцы несколько раз крестят его.
      Он вскрикивает и закрывает глаза. А через минуту слышит, как за ширмой мать громким шепотом уговаривает старуху:
      - Августа Марковна!.. Ну, зачем это вы? Что вы делаете? Ведь, в конце концов, это негигиенично... В конце концов, заболеть можно...
      - Нет, нет, не говорите, ма шер, - шепчет в ответ старуха. - Нет, нет, милая... Вы плохо знаете историю. Во времена Великой революции во Франции санкюлоты, голоштанники{64}, именно по рукам узнавали аристократов. Именно так. Именно, именно, вы забыли, голубчик, именно так.
      Голос у генеральши дрожит, свистит, делается сумасшедшим, когда она вдруг начинает говорить на разные голоса:
      - "Ваши ручки, барыня!" - "Вот мои руки". - "А почему ваши руки белые? Почему они такие белые? А?" И - на фонарь! Да, да, ма шер, на фонарь! Веревку на шею и - на фонарь, а ля лянтерн!.. На фонарь!..
      Генеральша Силкова уже не говорит, а шипит.
      - И к нам придут, ма шер. Вот увидите... И нас не минует чаша сия... Придут, придут...
      "Кто придет?" - думает Ленька. И вдруг догадывается: большевики! Старуха боится большевиков. Она нарочно не моет рук, чтобы не узнали, что она - аристократка, вдова царского генерала.
      Его опять начинает знобить. Делается страшно.
      "Хорошо, что я не аристократ", - думает он, засыпая. И почему-то вдруг вспоминает Волкова.
      "А Волков кто? Волков - аристократ? Да, уж кто-кто, а Волковы, конечно, самые настоящие аристократы..."
      ...Он спит долго и крепко. И опять просыпается от грохота. Кто-то властно стучит железом о железные ворота. На улице слышатся голоса. Из маминой спальни, куда на время переселились Вася и Ляля, доносится детский плач.
      - Стеша! Стеша! - приглушенно кричит Александра Сергеевна. - Что там случилось? Голубушка, подите узнайте...
      - Хорошо, Александра Сергеевна... сейчас... узнаю, - спокойно отвечает Стеша, и слышно, как в "темненькой" чиркают спичками... Шлепают босые Стешины ноги. Через минуту на кухне хлопает дверь.
      Ленька лежит, не двигается, слушает. На улице и во дворе тихо, но воспаленному воображению мальчика чудятся голоса, выстрелы, стоны...
      Опять хлопнула дверь.
      - Стеша, это вы?
      - Я, барыня.
      - Ну, что там такое?
      - Да ничего, барыня. Матросы и красногвардейцы ходят. С обыском пришли. Оружие ищут.
      - Куда же они пошли?
      - В шестой номер, к Силковой.
      - Боже мой! Несчастная! Что она переживает, - со вздохом говорит Александра Сергеевна, и Ленька чувствует, как у него от ужаса шевелятся на голове волосы, или, вернее, то, что осталось от них после стрижки под нулевую машинку.
      "На фонарь! На фонарь!" - вспоминается ему шепелявый шепот генеральши. Он сбрасывает одеяло, садится, ищет в темноте свои стоптанные ночные туфли. Ему страшно, он весь трясется, но в то же время он не в силах превозмочь жадного любопытства и желания увидеть своими глазами последние минуты несчастной генеральши. Он не сомневается, что она уже висит на фонаре. Он ясно представляет ее - чинную и строгую, висящую со сложенными на груди руками и с молитвенным взором, устремленным в небеса.
      Накинув на плечи одеяло и шатаясь от слабости, он пробирается на цыпочках в прихожую, единственное окно которой выходит во двор. Перед самым окном растет тополь, под тополем стоит газовый фонарь.
      Зажмурившись, Ленька приближается к окну. Открыть глаза он боится. Целую минуту он стоит плотно прищурившись, потом набирается храбрости и разом открывает оба глаза.
      На фонаре никого еще нет. На улице идет дождь, фонарь ярко светится, и дождевые капли косо бегут по его трапециевидным стеклам.
      Где-то в глубине двора, во флигеле, глухо хлопнула дверь. Ленька прижимается к стеклу. Он видит, как через двор идут какие-то черные фигуры. В темноте что-то блестит. И опять ему кажется, что из темноты доносятся стоны, слезы, приглушенные крики...
      "Идут... вешать", - догадывается он и с такой силой прижимается лбом к холодному стеклу, что стекло под его тяжестью скрипит, дрожит и гнется.
      Но люди минуют фонарь, проходят дальше, и мгновенье спустя Ленька слышит, как внизу, на черной лестнице, противно визжит на блоке входная дверь.
      "К нам пошли!" - соображает он. И, угрем соскользнув с подоконника, теряя на ходу туфли, он бежит в детскую. Из маминой спальни доносится приглушенная песня. Укачивая Лялю, Александра Сергеевна вполголоса поет:
      Спи, младенец мои прекрасный,
      Баюшки-баю...
      Тихо светит...
      - Мама! - кричит Ленька. - Мама!.. Мамочка... Идут к нам... Обыск!..
      И не успевает он произнести это, как на кухне раздается порывистый звонок.
      С бьющимся сердцем Ленька вбегает в детскую. Одеяло сползает с его плеч. Он подтягивает его - и вдруг видит свои руки.
      Они белые, бледные, даже бледнее, чем обычно. Тонкие голубые жилки проступают на них, как реки на географической карте.
      Несколько секунд Ленька думает, смотрит на руки, потом кидается к печке, присаживается на корточки и, обжигаясь, открывает раскаленную медную дверцу.
      В глубине печки еще мелькают красные угольки. Зола еще не успела остыть. Не задумываясь, он пригоршнями берет эту теплую мягкую массу и по самые локти намазывает ею руки. Потом то же самое делает с лицом.
      А на кухне уже слышатся мужские голоса, стучат сапоги.
      - Кто проживает? - слышит Ленька резкий грубоватый голос.
      - Учительница, - отвечает Стеша.
      Приоткрыв на полвершка дверь, Ленька выглядывает на кухню.
      У входных дверей стоит высокий, статный, похожий на Петра Великого матрос. Черные усики лихо закручены кверху. Грудь перекрещена пулеметными лентами. В руке винтовка, на поясе деревянная кобура, на левом боку - тесак в кожаных ножнах.
      За спиной матроса толпятся еще несколько человек: два или три моряка, один штатский с красной повязкой на рукаве и женщина в высоких сапогах. Все они с винтовками.
      На кухне появляется Александра Сергеевна. Правой рукой она придерживает заснувшую у нее на плече Лялю, левой застегивает капот и поправляет прическу.
      - Здравствуйте, - говорит она. - В чем дело?
      Говорит она спокойно, как будто на кухню пришел почтальон или водопроводчик, но Ленька видит, что мать все-таки волнуется, руки ее слегка дрожат.
      Высокий матрос прикладывает руку к бескозырке.
      - Хозяйка квартиры вы будете?
      - Я.
      - Учительница?
      - Да. Учительница.
      - Проживаете одни?
      - Да. С тремя детьми и с прислугой.
      - Вдовая?
      - Да, я вдова.
      Великан смотрит на женщину с сочувствием. Во всяком случае, так кажется Леньке.
      - А чему же вы, простите за любопытство, учите? Предмет какой?
      - Я учительница музыки.
      - Ага. Понятно. На пианине или на гитаре?
      - Да... на рояле.
      - Понятно, - повторяет матрос и, повернувшись к своим спутникам, отдает команду:
      - Отставить! Вира...
      Потом еще раз подбрасывает руку к фуражке, на ленточке которой тускло поблескивают вытершиеся золотые буквы "Заря Свободы", и говорит, обращаясь к хозяевам:
      - Простите за беспокойство. Разбудили... Но ничего не поделаешь революцьонный долг!..
      Ленька как зачарованный смотрит на красавца матроса. Никакого страха он уже не испытывает. Наоборот, ему жаль, что сейчас этот богатырь уйдет, скроется, растворится, как сновидение...
      В дверях матрос еще раз оборачивается.
      - Оружия, конечно, не водится? - говорит он с деликатной усмешкой.
      - Нет, - с улыбкой же отвечает Александра Сергеевна. - Если не считать столовых ножей и вилок...
      - Благодарим. Вилок не требуется.
      И тут Ленька врывается на кухню.
      - Мама, - шепчет он, дергая за рукав мать. - Ты забыла. У нас же есть...
      Матрос, который не успел уйти, резко поворачивается.
      - Тьфу, - говорит он, вытаращив глаза. - А это что за шимпанзе такой?
      Товарищи его протискиваются в кухню и тоже с удивлением смотрят на странное черномазое существо, закутанное в зеленое стеганое одеяло.
      - Леша!.. Ты что с собой сделал? Что с твоим лицом? И руки! Вы посмотрите на его руки!..
      - Мама, у нас же есть, - бормочет Ленька, дергая мать за рукав капота. - Ты забыла. У нас же есть.
      - Что у нас есть?
      - Огужие...
      И, не слыша хохота, который стоит за его спиной, он бежит в коридор.
      Обитый латунью сундук чуть не под самый потолок загроможден вещами. Вскарабкавшись на него, Ленька торопливо сбрасывает на пол корзины, баулы, узлы, шляпные картонки... С такой же поспешностью он поднимает тяжелую крышку сундука. Ядовитый запах нафталина сильно ударяет в нос. Зажмурившись и чихая, Ленька лихорадочно роется в вещах, вытаскивает из сундука старинные шашки, подсумки, стремена, шпоры...
      Нагруженный этой казачьей амуницией, он возвращается на кухню. Зеленое одеяло волочится за ним, как шлейф дамского платья...
      Опять его встречает хохот.
      - Что это? - говорит великан матрос, с улыбкой разглядывая принесенные Ленькой вещи. - Откуда у вас взялось это барахло?
      - Это вещи моего покойного мужа, - говорит Александра Сергеевна. - В девятьсот четвертом году он воевал с японцами.
      - Понятно. Нет, мальчик, этого нам не надо. Это вы лучше в какой-нибудь музей отнесите. А впрочем... постой... Пожалуй, эта сабелька пригодится...
      И, повертев в руках кривую казацкую шашку, матрос лихо засовывает ее за пояс, на котором уже и без того навешано оружия на добрых полвзвода.
      ...Через десять минут Ленька сидит в постели. На табурете возле него стоит таз с теплой водой, и Александра Сергеевна, засучив рукава, моет мальчика ноздреватой греческой губкой. Стеша помогает ей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.