Орлы капитана Людова (№2) - Боцман с «Тумана»

Агеев стоял, чуть потупив круглое, обветренное лицо.

— Насчет его места, товарищ командир, я кое-что смекаю.

Медведев вскинул голову:

— Вы же сказали, что разведать ничего не смогли?

— Разведать не смог, а координаты его теперь назову точно. Мне этот летчик и девушка все разъяснили.

— Они же не могут ничего уточнить.

— А все-таки сообщили все, что нужно. Разрешите карту, товарищ командир.

Он отвел Медведева под скалу, развернул на камнях карту.

— Летчик, я слышал, сел в первый раз там, где туман рассеялся. Потому и самолета не повредил.

Говоря, он аккуратно обкладывал карту обломками камней, разгладил ее края.

Верно, — сказал Медведев.

А девушка, Маруся эта, говорила: по опознавательным знакам издали определила, что самолет английский, потому в него и забралась. Помните, товарищ командир?

Медведев кивнул.

— Туман весь вчерашний день на скалах жил, только к вечеру разошелся. Ветер дул из-за гор, что берег повсюду прикрывают. Только один раз туман уходить стал, это когда я в горах бродил утром. Тогда подул побережник с моря. И так с полчаса дул. А объект этот, девушка говорила, в береговой черте…

— Разве она говорила? — сомнительно взглянул Медведев.

Не раз говорила: чем там оставаться, лучше в море броситься. Значит, было там море.

Да, правильно. — Медведев провел ладонью по лбу. — Вы, старшина, все замечаете.

— Так вот, если даже ветер с моря здесь дует, туман еще долго в низинах живет, они там хребточками прикрыты. Только одно место в том районе есть повыше, ровное — туман оттуда сразу уходит. Стало быть, здесь он самолет и посадил.

Агеев уверенно обвел пальцем одно место на карте:

Сюда вот автострада ведет, дальше путь закрыт. Вот здесь возвышенность вроде площадки, где можно самолету сесть… А вам она про треугольные холмы говорила?

Говорила.

Эти холмы рядом с заброшенным никелевым рудником — вынутая порода… А рудник глубоко в сопку идет; там могли подземный завод раскинуть… И породу не нужно рвать: шахты глубокие. Сам в прежние времена видел.

Да вы разве там бывали, боцман?

Бывал в старые времена. Я мальчишкой на норвежском рыбачьем судне служил. Мы за гренландским тюленем ходили, треску ловили по всему побережью. Я тут каждый мысок, каждую приглубость знаю.

Медведев встал. Его глаза блестели.

— Так, думаете, можем радировать координаты?

— Думаю, не ошибетесь, товарищ командир. Медведев раскрыл планшет, стал быстро писать.

— Я вот что сообщу, старшина: «Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей…» Тут выпишу все наши записи на карте… Дальше: «Предполагаемые координаты объекта X…» Дам указанное вами место… «Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних…» Составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст.

Он склонился над бумагой и картой.

Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро…

Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорее отправить шифровку.

Чье-то деликатное покашливание заставило его оглянуться.

— Хелло!

Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень.

Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо; подстриженные усики отливали отблеском меди.

Хелло, камрид, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра.

Перспективы у нас одинаковые, мистер О'Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем.

Я в восторге от такого хозяина! — поклонился летчик. — Но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса.

Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц.

Но, черт возьми! — Летчик хлопнул по колену ладонью. — Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим.

Медведев холодно взглянул на него:

Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О'Грэди?

Представляю! — крикнул летчик. — У черта в зубах, в самой пасти врага! Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли…

Провожатого я не могу вам дать: вы сами видите, сколько у меня людей, А отпустить вас одного… это значило бы отправить вас на смерть.

Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль?

За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость.

Может быть, вернее, пленник? — Летчик резко поднялся.

Но почему же пленник, мистер О'Грэди?

Я чувствую себя пленником, — угрюмо сказал англичанин. — Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие…

За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание, если вы настаиваете на этом.

Нет, не настаиваю, — пожал плечами О'Грэди.

А другой пистолет, к сожалению, я выдать вам не могу. У каждого из нас имеется только личное оружие — расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием.

Спасибо, старший лейтенант! — Летчик вдруг весело расхохотался; усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. — Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин…»

Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.

Несколько времени спустя старший лейтенант вошел в кубрик.

Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила: перед ней лежали полосы материи, лоскутья.

— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.

Потом взглянул на женщину:

— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?

Она продолжала стоять, смотря с каким-то испугом.

— Садитесь! — повторил Медведев.

Она села на самый кончик койки, поджав ноги.

Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.

Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени от вершины скалы пересекали площадку.

Медведев подошел к боцману. Отсюда видны были спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Недалеко от Фролова — летчик.

Медведев взглянул на Агеева:

Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?

Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.

Так вот что: вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Правда, сам я отдал приказ глаз с него не спускать и не отменяю приказа. Да ведь тонкое это дело… — Медведев испытующе глядел в строгое лицо боцмана: — Парень он как будто хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?

Агеев молчал.

— Вы что молчите, боцман?

Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал — копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.

Вы это к чему?

А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». А потом, бывало, добавит: «С медведем дружись, а за топор держись». Это у нас такая пословица есть.

Дельная пословица, старшина!

— И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль.

Какая мысль? — насторожился Медведев.

Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык.

Медведев беспокойно провел рукой по лицу:

— Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли… — Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите идти отдохнуть?

— Идите… Впрочем, подождите, боцман. Агеев остановился.

— Хоть и странные у вас мысли, а все-таки береженого и бог бережет. Так ведь, верно, папаша ваш говорил?

Агеев сдержанно улыбнулся. Медведев продолжал без улыбки:

Конечно, лучше бы совсем этих посторонних здесь не было. Но уж если они здесь, нужно и вправду к ним быть поближе. Только без навязчивости, боцман… Вы Фролову приказали, чтобы тоже наблюдал за О'Греди?

Так точно, сказал.

Тогда сейчас вам отдохнуть можно… Кстати, не знаете, что эта женщина кроила?

Новый костюм подгоняет. У меня лишняя матросская роба была — еще давно морем сюда целый морской чемодан прибило… Я ей и предложил. Тошно ей в этом халате…

Они вернулись в кубрик. Женщина снова предупредительно вскочила. Помедлив, скользнула к выходу с темным свертком под мышкой.

Хотел вас предупредить, — сказал Медведев, — к краю площадки подходить нельзя: могут увидеть снизу.

Хорошо, — слабым голосом сказала Маруся.

Огня зажигать нельзя. У вас есть спички?

У меня нет спичек. Я не буду зажигать огня.

Агеев словно не слышал разговора, прилег, свернувшись в углу под плащ-палаткой. Маруся помедлила, будто хотела сказать что-то… Вздохнула отрывисто, исчезла в дверях.

Агеев встал, неслышно вышел за ней. Кульбин быстро писал у аппарата.

— Товарищ командир, ответная радиограмма. Протянул смутно белевшую бумажку.

Это десант, товарищ командир? — спросил шепотом. — Может быть, на рассвете!

Да, это десант, Василий Степанович, милый! — Глаза Медведева смеялись, он как будто помолодел. Давно Кульбин не видел таким своего командира. — Завтра решится все. Может быть, последнюю ночь здесь проводим. Может быть, завтра…

Он не договорил. Радость светилась в его глазах, но взял себя в руки, подавил рвущийся наружу порыв. Суше, отрывистее стал голос.

— Теперь, в последнюю ночь, нужно нам чего-нибудь не прошляпить. Идите, смените Фролова, он уже давно вторую вахту стоит. На всякий случай установим постоянный пост здесь, у рации, и у спуска в ущелье… Наблюдайте за нашими гостями — оттуда, где вахту несем, вся площадка видна… Через четыре часа вас сменит боцман. Вы-то сами ужинали? — Так точно.

— Так вставайте на вахту.

Кульбин взял автомат, подхватил плащ-палатку. Медведев остался один.

Он прошелся по кубрику взад и вперед. Больно, беспокойно замирало сердце, хотелось что-то делать, не откладывая, сейчас же…

В кубрик вошел Агеев.

Товарищ командир, девушка за скалой, похоже, новый костюм примеряет. Англичанин с Фроловым.

Добро. Отдыхайте.

Агеев лег, натянул на себя плащ-палатку. Медведев шагал по кубрику. Взглянул на Агеева, отвернувшего к стене бронзовое лицо. Агеев дышал глубоко и ровно.

— Молодец боцман! — не мог удержать восклицания Медведев.

Боцман шевельнулся, открыл глаза, будто и не спал, вопросительно глядел на Медведева.

— Ничего, старшина, спите… Боцман снова закрыл глаза.

В кубрик вошли Фролов и О'Грэди. Сигнальщик, как всегда порывистый, быстрый, внес с собой наружную свежесть, запах океана и ветра.

— Отбарабанили вахточку… Разрешите присесть, товарищ командир? — Смутно различимый в полумраке, сел на койку, вынул из-за уха сигарету. — Теперь и закурить не мешает. Меня мистер О'Грэди угостил, еще на вахте. Так я ему говорю: «На вахте курить нельзя, а после вахты — за милую душу…» Закурим, мистер?

Он взял сигарету в зубы, потянулся за спичками. О'Грэди наклонился, внезапно отобрал сигарету.

Да что вы! — подскочил Фролов. Летчик сунул сигарету в карман. — У нас так с людьми не обращаются, мистер!

Каушен! Нот лайт! [10] — сказал летчик раздельно.

Улыбаясь, поднял толстый палец.

Медведев с упреком взглянул на Фролова.

— Капитан О'Грэди совершенно прав. Уже вечер, не должно быть никаких вспышек. Всегда у вас какие-то недоразумения со спичками, Фролов!

— Да ведь мог по-другому предупредить. Не рвать прямо изо рта. Он не у себя дома, ему здесь холуев нет…

— Ладно, я ему скажу… — Медведев не мог сдержать улыбки: так откровенно проявлялась обида Фролова. — Поужинайте и ложитесь спать. Завернитесь потеплей: вам придется снаружи, под скалой, лечь пока. Здесь нам нужно женщину уложить, англичанина… И видите, боцман отдыхает.

Но англичанин не захотел спать в кубрике. Объяснил, что одет достаточно тепло, может лечь снаружи, не хочет стеснять хозяев помещения. Уговоры не помогли… Медведев дал ему свою плащ-палатку.

О'Грэди вышел.

Медведев минуту спустя выглянул наружу. Летчик устраивался под скалой, в стороне от входа. Завертываясь в плащ-палатку, дружески кивнул Медведеву. Затих на камнях…

— Боцман! — тихо позвал Медведев. Агеев приподнялся.

— Вам свежим воздухом не хочется подышать? Гость наш снаружи лег. Составьте-ка ему компанию.

Агеев вышел, захватив ватник.

Так быстро сгустилась осенняя ночь, что трудно уже было рассмотреть Марусю, в новом матросском костюме похожую на стройного юнгу.

— Ложитесь на койку, — мягко сказал Медведев. — Там одеяло, укройтесь.

Она молча скользнула к койке, завернулась в одеяло.

Медведев сидел около передатчика. Почти полная тьма была в помещении, лишь тусклым прямоугольником виднелся наружный выход, чуть вырисовывалось окошечко наверху. Снаружи свистел ветер.

Женщина спала неспокойно, приподнималась, простонала несколько раз.

То и дело Медведев взглядывал на светящийся циферблат ручных часов…

Как медленно тянется время… Мысли о Насте, об Алеше, воспоминания, мечты о будущем, как искры, кружились в мозгу…

В полночь он разбудил Агеева, лежащего рядом с летчиком, у скалы. Боцман встал беззвучно, ушел сменить Кульбина. Кульбин вошел в кубрик, притопывая ногами.

Холодно, Василий Степанович?

Так-то не холодно, только ветром продувает насквозь.

Хорошо. Значит, завтра тумана не будет… Вахта спокойно прошла?

Вахта нормальная, товарищ командир.

Ложитесь, согревайтесь. Когда нужно будет, я вас разбужу.

Кульбин лег рядом с Фроловым, сдерживая судорожную зевоту. Снова Медведев сидел у рации, смотрел в темноту широко открытыми глазами… То и дело выглядывал наружу, видел смутные очертания по-прежнему спящего О'Грэди.

Уже перед рассветом разбудил Кульбина. Сперва хотел поднять Фролова, но сигнальщик спал как убитый. Кульбин проснулся без труда.

— Посидите, Василий Степанович, у рации. Я сейчас сюда боцмана пришлю.

Он вышел наружу. Ветер шуршал по камням, снизу доносился глухой гул океана.

Площадка наклонно шла вниз, ко входу в ущелье.

— Приставить ногу, — послышался из темноты голос Агеева. И мгновение спустя: — Подходите, товарищ командир.

Медведев не различал боцмана, как ни всматривался в темноту.

Вы разве видите меня, старшина? В такой тьме?

Нет такой тьмы, товарищ командир, в которой ничего бы не было видно. К тому же у вас небо за спиной, ваш силуэт ясно вижу.

Никаких происшествий на вахте?

Все нормально. Один раз будто кто подошел со стороны кубрика, я окликнул — молчок. Может быть, ветер… Он по камням так и скачет.

Спать очень хотите, старшина?

Да не особо… Как-то тревожно на душе, товарищ командир.

— Тогда пусть Кульбин еще поспит. Посидите у рации. Ему завтра работы много, пусть отдохнет хорошенько.

— Есть, — ответил, уходя, боцман.

Старший лейтенант прислонился к шершавому, влажному граниту, поправил на шее ремень автомата. Зубчатый гребень обрыва стал вырисовываться яснее; небо из темно-синего становилось серым. Четче выделялись длинные полосы черных облаков…

Ветер шуршал по камням. Утих было совсем. Потом стал дуть сильнее, пронизывая до костей.

Уже было совсем светло, небо наливалось розовым и зеленым, когда из-за скалы показался Фролов, застегивая на ходу ватник, поправляя подшлемник. Вытянулся, не доходя двух шагов:

— Разрешите принять вахту, товарищ командир?

— Как выспались?

— Сон и выпивка, товарищ командир, такое дело: их всегда не хватает. Но парочку снов просмотреть успел.

— Умойтесь, закусите и сменяйте меня.

Фролов встал у ручейка на колени, умылся, утерся полотенцем, вынутым из кармана.

— Кушать не хочется, товарищ командир, а вот мне бы перекурить перед вахтой. Сон отбить окончательно.

— Как летчик?

Проснулся только что, глаза протирает и уже свой портсигар в пальцах крутит. Поздоровался, как виноватый…

Ладно, идите курите. И Кульбину скажите, чтобы у боцмана вахту в кубрике принял.

— Мы в один момент. — Фролов исчез за скалой. Теперь, когда рассветная роса блестела на скалах, и клочья синеватого тумана нерешительно качались в каменных складках, и все ярче разгорался горизонт, Медведеву нестерпимо захотелось спать. Под веками был словно насыпан песок, автомат казался необычно тяжелым.

С трудом дождался Фролова, передал ему вахту, пошел к кубрику.

Летчик, розоволицый, как видно отлично выспавшийся, дружески кивнул ему, докуривая сигарету.

Женщина сидела на камне, в стороне. Она казалась тоньше, стройнее в своем наспех сметанном матросском платье. Ее волосы были распущены. Откинула их назад, неподвижно смотрела вдаль…

Медведев еле добрался до койки. Показалось, заснул, стал падать в глубокий блаженный мрак, еще не успев опустить голову на подушку…

Он проснулся от чьих-то настойчивых прикосновений. Над ним стоял Агеев.

Пора вставать, старшина?

Вставать-то не пора: вы только минут десять как глаза завели… Выйдемте, товарищ командир.

С удивлением Медведев увидел: боцман держит в руках серовато-белый сверток.

Вышли наружу. Агеев отвел Медведева почти к самому гребню. Развернул рваный халат.

Этот халат, товарищ командир, что наша гостья носила, был в расселину, за обрывом, одним концом засунут. По ветру, как флаг, развевался. Мне на него наш мистер указал.

О'Грэди?

Так точно… Я, перед тем как ложиться, в обход по камням пошел. Боцманская привычка — палубу осматривать, все ли в порядке. Вдруг он меня догоняет, указывает на скалу. А оттуда будто чайка крылом машет. Глянул я через борт — этот халат болтается. Хорошо еще, недавно светать стало, может быть, нас запеленговать не успели.

Кто же это сделал? — У Медведева перехватило дыхание.

Думаю, не англичанин. Зачем бы ему самому себя выдавать?

А где эта женщина?

— Сидит у кубрика как ни в чем не бывало. Медведев взглянул. Женщина задумчиво сидела на камне. Летчика не было видно. Но вот он шагнул из кубрика, неторопливо пошел за скалу, туда, где стоял на вахте Фролов.

— Маруся! — позвал боцман.

Женщина вскочила с камня. Пошла к ним суетливым, неуверенным шагом.

— Может быть, и его позвать, товарищ командир?

— Не спеши, боцман, сперва поговорим с ней. Летчик скрылся за скалой. Маруся подошла. Остановилась, глядя робко и вопросительно.

Глава двенадцатая

КОГДА ЗАМОЛЧАЛ ПЕРЕДАТЧИК

Маруся молчала, глядя на халат в руках боцмана. Он, казалось, привлекал ее взгляд как магнит. Только мельком посмотрела в лица Агеева, Медведева и снова неотрывно глядела на светлые лохмотья.

Где вы оставили вчера ваш халат? — тихо спросил Медведев.

Не помню точно, — отрывисто сказала Маруся. — Я отнесла его подальше, спрятала между камнями. Не могла я больше смотреть на него… Я поступила неправильно? — Она вскинула и тотчас опустила глаза.

Ваш халат был повешен за скалами, как флаг! — Голос Медведева звенел сталью. — Зачем вы сделали это?

Теперь женщина смотрела на него в упор. Ее черты были неподвижны. Только глаза, широкие и светлые, жили на мертвенно-бледном лице.

Кто вы такая? — продолжал Медведев. Ярость охватила его. Бессонная ночь, затаенное горе, страх за исход дела усиливали эту ярость. — Кто вы такая? Вы действительно русская?

Я русская, — пролепетала Маруся. Она стиснула ладони; маленькие смуглые пальцы с обломанными ногтями побелели. — Я не понимаю… Я его свернула в комочек, в плотный комочек, засунула глубоко в трещину… — Ее губы запрыгали, но глаза оставались сухими.

Зачем вы хотели выдать нас немцам? — спросил Медведев.

Выдать вас немцам?.. — повторила она, будто не веря собственным ушам. — Выдать вас немцам? Это я-то могу выдать вас немцам? Это я-то? Я?

Ее дыхание пресеклось. Она молчала, подняв руку, глядя на Медведева с невыразимым упреком.

Ее измученное, страшно худое, когда-то бывшее молодым и красивым лицо все трепетало от горя и обиды. В этом лице не было больше робости, приниженности, как вчера.

Она не могла говорить: слезы хлынули из ее глаз, покатились по впалым, сморщенным щекам…

Агеев внезапно повернулся, пошел, почти побежал к кубрику.

Маруся закрыла пальцами лицо, упала на камни.

— Что они сделали с нами!.. — повторяла она среди рыданий.

Холодный пот тек по лицу Медведева.

— Товарищ командир! — раздался голос Агеева. Нечто настолько необычное, зловещее было в этом голосе, что оглянулась даже Маруся. Медведев бросился в кубрик.

Кульбин сидел у стола в странной неестественной позе, опустив голову, одной рукой охватив передатчик. По стриженой голове текла струйка крови. Агеев поддерживал радиста, низко склонившись.

— Что? — крикнул Медведев, подбегая..

— Похоже, помер!.. — со стоном ответил Агеев. Выпрямился. Его жесткая ладонь была испачкана кровью. — Скорей идем!

Он бросился из кубрика. Медведев бежал за ним.

— Там Фролов… Не пропустит…

Агеев молчал. Одним рывком расстегнул кобуру. Они обогнули скалу, заслоняющую спуск к ущелью.

— Тоже убит? — задохнулся Медведев.

Фролов сидел, скорчившись, у самой расселины. Он уронил голову на колени, крепко сжав в руках автомат. Агеев добежал первый, тряхнул его за плечо, сигнальщик стал клониться набок, не выпуская автомата. Агеев приподнял его, расстегнул ватник.

— Ран, похоже, нет…

Фролов тяжело дышал, его невидящие глаза были полураскрыты.

Агеев бережно опустил Фролова на камни.

— Он отравлен, товарищ командир! Этот шпион обоих их одурманил. Сигаретами. Когда утром я к ним подошел, как раз втроем перекурку кончали… Товарищ командир, я его еще у потока настигну!

Распрямился, рванул из кобуры пистолет. Медведев сгибался над Фроловым.

Идите… Нет, подожди, брат! — Только в моменты большой задушевности, наивысшего напряжения Медведев переходил, сам того не замечая, на «ты» с подчиненными. — Как бы он и тебя не подстерег. Какое у него оружие?

Пистолет и две гранаты — он их у Кульбина забрал. Я его нагоню, кончу…

Смотри, как бы не подстерег… — снова повторил Медведев. Он растерялся, может быть, первый раз в жизни: слишком неожиданно свалилась беда.

Ему меня подстерегать не резон! — уже из ущелья крикнул боцман. — Он, поди, как заяц, по скалам скачет!..

Медведев поднял Фролова. Сигнальщик был страшно тяжел. «У мертвых и лишившихся сознания, — мельком подумал Медведев, — вес почему-то вырастает, всей своей тяжестью они тянутся к земле…» Пошатываясь, нес Фролова в кубрик.

Все произошло так мгновенно. Он остался на посту один — теперь, когда так нужна помощь каждого… Кульбин убит, Фролов отравлен, боцман тоже, возможно, пошел на смерть. А может быть, Василий Степанович еще жив?

Он опустил Фролова на койку.

Сигнальщик по-прежнему трудно дышал; всегда румяное, свежее лицо было сейчас тускло-синеватого цвета.

Маруся склонялась над Кульбиным у стола.

— Что с ним? Вправду мертв? — В голосе Медведева теплилась робкая надежда.

— Я ничего не могла сделать… — Маруся подняла залитое слезами лицо. — У него раздроблена голова…

Понимаете что-нибудь в медицине? Простите, я вас обидел, но это потом… Может быть, поможете Фролову?

Я… до плена… училась на санитарных курсах… Хотела в армию пойти. — Ее голос был тихим, как вздох. — Можно, посмотрю, что с ним?

Конечно, разумеется… Если бы вы могли помочь ему… Вот походная аптечка.

Медведев поднял Кульбина, вынес наружу.

Василий Степанович похолодел. Медведев отнес его в сторону, уложил на камнях, с головой укрыл плащпалаткой. Присел рядом, стараясь сосредоточиться.

Наступил солнечный, ветреный день. Дул норд-ост.

«Верно, море свежеет», — подумал Медведев, — глухой гул морского прибоя доносился снизу.

Что делать? Сегодня начнется десант, корректировка необходима… Закрыл глаза — и вдруг из мрака надвинулось лицо виновника катастрофы, веселое, хохочущее, с круглыми глазами в кровяных жилках и медной щетинкой над верхней губой. Доверился ему, как дурак!.. Вспоминал все происшедшее шаг за шагом…

Конечно, это переодетый гестаповец — не англичанин… Недаром боцман говорил: носит чужой костюм… Вот почему он отнял вчера сигарету у Фролова: хотел отравить его во время вахты, а потом побоялся выдать себя. А сегодня отравил разом двоих, отвлек от себя внимание развешенным халатом… Ровно на столько времени, чтобы успеть убить радиста, испортить рацию… А рация? Конечно, сломал ее.

Он бросился обратно в землянку.

Маруся склонялась над Фроловым, стараясь удобнее уложить на койке…

Медведев нагнулся над передатчиком, сдвинутым в сторону, забрызганным каплями крови.

Торчала порванная проволока, блестели осколки стекла. Но запасной комплект? Успел его поломать диверсант?

Нет, вот он стоит, тщательно упакованный. Запасливый Кульбин спрятал его в углу, за койкой. Медведев нетерпеливо развернул запасные части, стер с рации кровь, стал чинить передатчик.

Он оторвался от работы, только чтобы взглянуть на Фролова. Сигнальщик спал, его дыхание стало ровнее и тише. Маруся сидела на койке, глядя Фролову в лицо.

Он должен скоро очнуться… Я сделала все, что могла…

Спасибо, — мягко сказал Медведев.

Он мгновение подумал. Взял со стола свой заряженный автомат.

— Хочу вам дать поручение… Из автомата стрелять не умеете? — Она покачала головой. — Тут особой науки не нужно.

Подошел к койке, показал, как обращаться с автоматом.

— Вот, возьмите его, встаньте там, где нес вахту Фролов. Если кто покажется из ущелья, стреляйте прямо очередью, чтобы предупредить меня. На близком расстоянии, не промахнетесь.

Опять уловил в ее глазах то прежнее непонятное выражение. Но робости, неуверенности не было теперь в ее движениях.

Вы… больше не подозреваете меня? — тихо спросила Маруся.

Конечно нет… — Он досадливо нахмурился. — Это было хитро разработано тем фашистом. Ему нужно было отвлечь внимание от себя: он знал, что боцман все время следит за ним… Только как он отыскал в скалах этот халат?

Когда засовывала его среди камней, мне показалось, кто-то смотрит сзади. Оглянулась — никого. Я думала, может быть, вы…

Она замолчала. Медведев видел: у нее на губах дрожит какая-то невысказанная фраза. Она стояла у выхода, как бы ожидая, будто собираясь что-то произнести…

Молча она вышла из кубрика.

Он снова нагнулся над рацией. Заменял часть за частью, соединял порванные провода. А в глазах стояло лицо Маруси, лицо девушки-старухи. Все они прошли сквозь эту муку. Неужели и Настя?.. Он старался отвлечься, думать о другом и снова представлял себе лицо Насти, изуродованное месяцами страшного рабства.

Но образ Насти затерялся где-то в сознании… Сейчас он мог думать только о деле, только о том, что нужно противопоставить диверсии врага!

И в то же время все яростнее и торопливее восстанавливал рацию. Утратил представление о времени. Ужаснулся, взглянув на часы…

Почему не вернулся Агеев? Нет ли в видимости кораблей десанта?

Он вышел из кубрика.

Подполз к верхнему гребню скал, выглянул.

Как всегда, берег был дик и безлюден с виду, океан грозно гудел, рос прибой, увеличилась пенная линия вдоль береговых извилин. Четкой, будто приподнятой над морем чертой вырисовывался горизонт.

«Свежая погода идет!» — подумал привычными мыслями опытного морехода. Но небо еще было чисто, скалы теплы от прямых солнечных лучей.

Снова вернулся в кубрик, согнулся над аппаратом. Основные части уже заменены. Но аппарат молчит — он так же мертв, как его хозяин, лежащий снаружи.

Все пропало, пост не сможет давать корректировку. По собственному легкомыслию, из-за преступной доверчивости он, командир поста, сорвал всю операцию, обманул доверие флота… Правда, мог бы быть еще один выход…

Услышал глубокий вздох за спиной, шуршание сухой морской травы.

Фролов, поднявшись на койке, смотрел с недоумением, с испугом.

— Что это, товарищ командир? Неужто на вахте заснул? В голове жернова ворочаются…

Медведев коротко рассказал все.

— Вася!.. — только и мог вымолвить Фролов. — Вася погиб!.. Разрешите, взгляну на друга…

Он вышел шатающейся, неверной походкой. Медведев опять склонился над рацией…

Нет, он не может исправить аппарат…

Через несколько минут вернулся Фролов.

Вошел сгорбленный, сразу постаревший, глаза ушли глубоко под длинные ресницы.

— Лежит, будто спит…

Фролов всхлипнул, закусил пухлую губу. Крепился изо всех сил, но две прозрачные слезинки вдруг скатились из-под ресниц, оставляя полоски на смуглой пушистой коже.

Товарищ командир, это ведь он говорил: «Слезы матроса наравне с кровью ценятся…» Я бы за него, верьте слову, всю кровь отдал… Закадычный мой дружок… А боцман? Неужто и он… погиб?

Нет, я думаю, Агеев вернется. Он за диверсантом погнался… За летчиком этим… — глухо сказал Медведев.

Фролов горестно взглянул на него.

— Вот ведь какой хитрый волк] Утром подъехал ко мне, будто извинялся за вчерашнее: «Хэв эй сигаретт!» Ну почему же не взять? Закурили мы с Васей… — Внезапное недоумение скользнуло по его лицу. — Но ведь и он с нами курил, из одного портсигара!