Происшествие на ярмарке

      Виталий хотел было после этой выставки пойти на пристань, но тут заметил огромный плакат: "На днях состоится последняя новинка спортивного мира: футбол на велосипедах".
      Он забился в укромный угол и стал шарить по карманам, складывая всю мелочь в руку. Оказалось, он уже достаточно поистратился. А куда, собственно, ушли деньги? Ну, качели, ну, пряник, потом кружка кваса. Ах, да, купил матери платок - небольшой, но такой красивый, она ему будет очень рада. И все, кажется. Итак, решено: он обязательно посмотрит футбол на велосипедах - и домой...
      Виталий вновь вернулся к афише. Начало зрелища было указано - 4 часа дня, а вот в каком месте оно будет - неизвестно. В это время на него с маху налетел парень с огромным тюком на плечах. Круто развернувшись, он, чтобы не упасть, был вынужден опустить ношу на землю. Усевшись на тюк верхом, незнакомец вытер подолом рубахи вспотевшее лицо и снисходительно усмехнулся:
      - Так тебе кто-нибудь оглоблей в рот заедет. Чего зенки-то вылупил? Видишь, человек с грузом - уступи дорогу, гриб поганый. Как вот двину...
      - А не знаешь, где это будет? - спросил Виталий, ткнув пальцем в афишу.
      - Это будет вон там, - парень скрестил руки так, что левый указательный палец показал в одну сторону, а правый - в противоположную. И улыбнулся: - Интересуешься? Зря. Ничего интересного. Я был. Такое на любителя. Представляешь, выезжает на поле дюжина молодцов, разукрашенных как папуасы, в смысле одежды. И вот лупят по мячу кто во что горазд. А велосипеды у них получаются ненужным предметом. В общем - мура. У тебя закурить нету?
      Виталик отрицательно завертел головой. Парень дернул носом.
      - Тебе, вижу, делать нечего. Маешься, так сказать. Айда к нам. Нам во как, - он провел ладонью по горлу, - люди нужны. Сам-то откуда будешь? Местный?
      - Из деревни я. Тут неподалеку. Домой мне надо.
      - Ага, понятно, дети ждут, хозяйство тоже: скотину подоить, накормить, хлев почистить. Ясно.
      - Да нет. Я с матерью живу. У нас одна коза да кур шесть штук.
      - И все?
      - Все.
      - Не густо, прямо сказать. Тогда тем более айда к нам. Тебе ведь что нужно? Хозяйство поднимать. А это значит - для начала деньгу зашибить. Правильно? То есть найти подходящую работу. Вот я тебе и предлагаю...
      - А что делать-то?
      - Ну, прежде всего ты почувствуешь себя человеком. И откроются тебе все прелести жизни. То есть наряду с материальной выгодой ты обретешь духовную перспективу. Это тебе не велосипеды. У нас, брат, что ни день, то все новые и новые ощущения. Представляешь, через неделю-другую твоя душа не ржавая лужа, а родник свежей, прозрачной воды.
      - Ну и что?
      - Вот и идем со мной.
      - Куда?
      Парень поднял ноги и резко крутанулся на тюке. Остановившись, таинственно поманил Виталия пальцем.
      - В театр!
      - А что ж я там делать буду?
      - Декорации таскать.
      - Тю-у!..
      - А ты не тюкай, - он встал и сделал важный вид. - Не тюкай, если ничего в искусстве не понимаешь. Это, знаешь ли, не каждому дано. Я вот не скрываю: мечтаю певцом стать. И стану. Только, кажись, со слухом у меня чего-то не совсем. Зато голосище! Вот послушай.
      Широко разведя руки в стороны, он пропел: "Как во городе было, во Казани". Потом протянул Виталию руку:
      - Меня Павлом звать. А тебя?
      - Виталий.
      - Победитель, значит. Это уже знак. Только что-то ты грустный чересчур. Голодный, небось. У меня две воблы есть, а пиво... "Певец" не договорил: перед ним стоял невесть откуда появившийся милиционер. Он сдвинул на затылок фуражку и строго спросил:
      - Чего орешь, как оглашенный? Порядка не знаешь? А в тюке что? Откуда взял? Украл?
      - Я? Украл? - обиженно-гордо спросил Павел и презрительно сплюнул. Не по адресу обратились.
      - Показывай, что несешь! - приказал милиционер.
      - Что да что! - взорвался Павел. - Виташа, помоги откупорить. Пускай смотрит.
      Ребята развязали тюк. Показался фанерный короб, туго набитый разноцветными тряпками.
      - Так-так, - многозначительно произнес сотрудник милиции и двумя пальцами извлек из короба расписанный золотом халат с высоким воротником.
      - Чей? - строго спросил он, сдвинув брови.
      - Рамзеса.
      - Понятно. А это? - милиционер подхватил шелковую вышитую цветами женскую кофточку.
      - Маргариты.
      Милиционер понимающе кивнул.
      - Заворачивайте все это снова и пройдемте...
      - Куда это? С какой стати? - запротестовал Павел. - Послушайте...
      - Слушать будем в отделении. А ну быстро! - перебил его милиционер и сам стал собирать разбросанные веревки.
      Ромашин шел чуть сзади, держа наган наготове. Прибегнуть к оружию он решил после того, как задержанные парни попытались было улизнуть. Он все-таки поймал их. Вокруг собрались праздные гуляки. От стыда, невозможности объяснить что-либо Виталий готов был провалиться сквозь землю. Нелепейшее положение, в которое он попал, вначале даже немного рассмешило его, но потом, видя, что дело принимает серьезный оборот, он испугался. Ребята медленно и покорно поплелись в указанном направлении. По сторонам слышались реплики в их адрес.
      - Эй, жулики! Попались...
      - А за что их?
      - За дело. Видать, крупные мастера, не гляди что молодые.
      Ромашин старался держаться на расстоянии, время от времени покрикивая на зевак, чтобы не путались под ногами. На левом сапоге у него отскочила подметка, поэтому он шел, чуть припадая на бок. "Эти двое, видать, воришки неопытные, - размышлял он. - А впрочем, как знать. Ишь какие умники одурачить захотели. Рамзай Маргарита. Постой, постой... - От пришедшей мысли милиционер даже почесал в затылке дулом нагана. - Цыгане! Эти, наверное, сбывают им краденое. Проговорились, голубчики. Всех разыщем, и Рамзая с Маргаритой, и еще кого надо..."
      Ромашин был характера прямого, бескомпромиссного. В служебных вопросах он проявлял крайнюю щепетильность. Но, в отличие от тех, кто строго руководствовался инструкциями, приказами, наставлениями, он всегда действовал, как сам любил говорить, "по линии сердца". Это зачастую приносило ему массу неприятностей. Себекин долго присматривался к Ромашину, стараясь понять природу его внутренней неуспокоенности. Честность и совестливость - эти качества были мерилом и главной пружиной всех действий Ромашина. Они восполняли недостаток образования, профессиональных навыков, служили ему верным ориентиром в любых, даже самых непредвиденных ситуациях.
      С месяц тому назад домой к Ромашину прибежала заплаканная соседка.
      - Что делать? - нервно спросила она. - Посоветуйте. Кажется, попали мы с дочкой в неприятную историю, из которой не знаю как и выбраться...
      Ее дочь Галя, кроткая, юная, как-то незаметно выросла, превратилась в красавицу. При встречах он невольно любовался ею. Не знал только, что живший в дальнем конце их улицы Борька Сивун, специалист "по женским вопросам", устроил за девушкой настоящую охоту. Проходу ей не давал.
      Однажды Сивун проводил ее до калитки дома. Галя искоса поглядывала на провожатого, смущенно потупясь, слушала.
      - Мы с вами, Галя, находимся на переднем крае эпохи. - Борька попытался обнять ее за плечи, но она отстранилась. - Напрасно вы жеманитесь. Извините, я всегда говорю то, что думаю. Это мой принцип. Так вот, бурное наше время требует действий. И я действую. Оглянитесь вокруг. Нищета, разврат, пьянство сдавили горло нашей республике. Вы чувствуете, сколько драматизма в этих словах? Но не безысходности, нет. Выход есть. Он в наших с вами действиях и поступках. Но что может сделать маленький человек в масштабах общества? Я, знаете ли, работаю на мыловаренном заводе. Быть причастным к гигиене народа - это вселяет гордость. Но этого мало. Посмотрите сюда.
      Тыча себя в грудь, увешанную всевозможными значками (в основном это были жетоны добровольных обществ, которые он приобретал везде, где только мог), Борька с упоением рассказывал о том, как он участвует в строительстве нового общества.
      - Замечательно! - восхищенно воскликнула Галина, Тут ее внимание привлекла металлическая бляшка с надписью "О-во "Долой преступность"". Даже такое общество есть? Вы знаете, Боря, мне порой бывает очень страшно. На той неделе наших соседей обворовали. Средь бела дня. Кошмар какой-то! Мы с мамой ночами не спим, вздрагиваем от каждого шороха. В сегодняшнем номере "Нижегородской коммуны" не читали объявления? - Она протянула вытащенную из сумочки газету. - Вот, пожалуйста...
      Кавалер развернул газетный лист и в правом верхнем углу прочитал: "Укравшего у меня бумажник с деньгами и документами в вагоне трамвая прошу деньги взять, а документы доставить по адресу: Кооперативная, 25, магазин "Труд инвалида", В. А. Ширтову".
      Сивун неопределенно хмыкнул: этот самый бумажник, уже наполовину опорожненный, лежал у него в кармане. Там и денег-то было с гулькин нос.
      - Стоит ли об этом думать, тем более такой прелестной девушке! наигранно веселым голосом проговорил он. - Вы посмотрите, что за вечер сегодня! Чудо! Жизнь - прекрасная штука. - Он вновь попытался обнять Галю.
      Он обещал, что они поженятся, поедут к Черному морю и наживут красивой, счастливой жизнью...
      Но вышло все мерзко. Сивун с Галей подали заявление в ЗАГС, а через три дня он забрал его назад.
      Узнав об этом, Ромашин побагровел от негодования. Соседка плакала, вытирая кончиками платка обильные слезы.
      - Ить у него на все свои отговорки, - жаловалась она. - Свободная любовь, говорит, время, дескать, нынче такое. Негодяй! Обесчестил девку...
      - Нет таких законов, за которыми подлецы могут прятать свои грязные делишки, - мрачно произнес сотрудник милиции. - Судить его будем! - сказал он убежденно. - По всей строгости и справедливости Уголовного кодекса республики. Не пройдет ему этот номер, мамаша.
      - Он вывернется, всех одурачит...
      Но вывернуться Сивуну не удалось. Дельный совет дал Гущин.
      - Во-первых, сам этот Сивун, - сказал он, - давно у нас на особом учете. Когда задержали группу спекулянтов коврами, ему чудом удалось уйти от суда. Тогда еще ему сказали: если не бросишь - все равно попадешь на скамью подсудимых. Ты бы попробовал поговорить с ним поласковей, предложил Гущин. - Глядишь - сболтнет лишнее, у него язык-то длинный. А я пока у юристов проконсультируюсь.
      Сивуна Ромашин нашел в саду, под раскидистой яблоней.
      - Никуда я не пойду, - нахально заявил тот на предложение потолковать в милиции. - А на твои бесправные действия жаловаться буду.
      - Давай беседовать здесь.
      - Я буду жаловаться.
      - Зачем так волноваться? Я по-соседски заглянул. Закурим?
      Красавчик недоверчиво глянул на милиционера, но все-таки полез в карман за папиросами. Вытаскивая пачку, он неожиданно выронил бумажник с вышитыми инициалами "В. А. Ш.".
      - Ого! - многозначительно отреагировал Ромашин. - А буковки-то чужие, да и остальное... Ну что ж, теперь, хочешь не хочешь, придется пройти со мной.
      Между тем Гущин, сам того не желая, вызвал острую дискуссию между начальником милиции Себекиным и следователем.
      - Позвольте, Григорий Петрович, - возбужденно говорил последний. Прежде всего мы должны ответить на вопрос: есть ли в действиях Сивуна состав преступления? Иными словами, кроется ли в его поступке социальная опасность, угрожающая правопорядку, установленному нашей рабоче-крестьянской властью? Если мы установим наличие таковой, значит, должны будем найти и соответствующую статью в Особенной части Уголовного кодекса.
      - Сомневаюсь.
      - Своим поступком сей гражданин дискредитировал наше семейное и брачное право в глазах широких крестьянских и рабочих масс. Вот почему его действия вызывают особое возмущение, и плохие мы будем работники, если не найдем статьи.
      - Это пока лозунги... - заметил Себекин.
      - Сивун явно обманул девушку, склонив ее зарегистрироваться в ЗАГСе. То есть он отнял у потерпевшей основание к сопротивлению.
      - К тому же вор он, - угрюмо произнес незаметно появившийся Ромашин. - Пригласить его сюда?
      Вскоре состоялся суд. Сивуну пришлось отвечать сразу за два совершенных преступления...
      Об этой истории Ромашин вспоминал часто, так свежа она была в памяти. И теперь, сопровождая двух мальчишек, размышлял о тех событиях.
      Комендатура ярмарочного уголовного розыска, куда Ромашин привел задержанных, занимала правую половину небольшого каменного особняка. От его замшелых выщербленных стен веяло сыростью, рядом шумели ветвями высоченные тополя, под ними тянулись к солнцу две молоденькие липки и куст сирени. От особняка до самой Волги раскинулся болотистый пустырь, поросший мелким ивовым кустарником.
      На дверях висело объявление: "К сведению потерпевших. В ярмарочном уголовном розыске имеется ряд вещей, как-то: носильное платье, белье, золотые и серебряные изделия и т. д., отобранные у разных лиц в связи с сомнением в принадлежности им этих вещей. Потерпевшие могут осматривать эти вещи ежедневно у дежурного".
      - Чего ты их привел! - спросил дежурный у Ромашина, кивнув на ребят.
      - Вот именно, что мы ему сделали? - встрепенулся Павел.
      - Сядь на лавку! - приказал сопровождающий. - Сейчас узнаешь, что. Цыган здесь?
      - Сидит в камере.
      - А ну-ка выводи его сюда, Степан! Очную ставку сейчас устроим.
      Дежурный пошел в глубь коридора, позванивая связкой ключей. Вскоре вернулся вместе со смуглым брюнетом. Виталик сразу же узнал его: это был тот самый жилец, у которого он в гостинице одалживал гитару. Цыган заулыбался.
      - И ты, голубок, попался? Что ж так неаккуратно?
      - А то и попался, что вы из одной шайки будете, - сказал Ромашин. Посмотри-ка на эти вещи. Узнаешь?
      - Нет, - цыган покрутил головой, - это барахло не наше, - и пренебрежительно бросил обратно вынутый из тюка расписанный золотом халат.
      - Ты не увиливай, а говори прямо. Рамзая знаешь?
      - Кто это?
      - А вы, товарищ милиционер, Верди знаете? - вставил Павел.
      - Тоже вор? - спросил Ромашин.
      - Нет, композитор, итальянец. Он оперу написал, называется "Аида". Может, слыхали?
      - Ну и что?
      - А то, что Рамзес - действующее лицо этой оперы. Вот темнота! Пашка хлопнул себя по коленкам. - Как вас таких здесь держат?
      - Но-но, ты не очень...
      - Да поймите, костюмы эти - для театра, чтобы на сцене разных фараонов, князей и их дамочек в натуральном виде представлять. На гастроли мы сюда приехали. Сам Семен Глебович Кустовский в главной роли. А я его помощник. Вы же нам спектакль срываете. Кустовский этого не простит. Для него угро - плюнуть и растереть.
      - Какого черта ты мне голову морочишь? Кустовский! Да мне хоть сам Христос!.. - Милиционер отошел к зарешеченному окну и закурил, не зная, что делать. - Эти штучки у тебя не пройдут. Много вас тут, таких гастролеров, понаехало. Разберемся. Всех троих под замок, - приказал он дежурному. - Пускай посидят, подумают... До чего наглый народ пошел! Я тебе поору на всю ярмарку, это тебе не старое время! И про Аиду с Верди забудешь.
      - Может, у меня талант прорезается, - высоким голосом затянул Павел. - Я, может, артистом стану. Впрочем, разве такой чурбан что-нибудь поймет? А еще форму надел. Пойдем, Виташек, чего с ним попусту говорить. - И он решительно направился к выходу.
      - Стой! Назад! - громко крикнул Ромашин. - За оскорбление вдвойне получишь.
      Григорий Петрович Себекин был у себя на втором этаже. Он догадался, что пришел Ромашин с задержанными: его зычный голос раздавался по всему помещению. Себекин недовольно поморщился, продолжая внимательно слушать своего московского гостя - Гряднова, инспектора по особо важным делам Главного управления.
      - Так вот, речь идет, как вы понимаете, о крупном преступнике, говорил тот, - на счету которого десятки дерзких ограблений. Он переезжает из города в город под разными фамилиями. На места мы разослали ориентировки, где указываются основные способы, которыми пользуется этот тип. В основном он похищает музейные ценности, золото и платину. По нашим предположениям, это некто Ядров. Осужденный в 1923 году в Тамбове за служебные преступления, он освободился под поручительство и совершил две крупные кражи: сначала из Тамбовского губкожтреста, а затем из местного государственного музея, где захватил более 700 штук золотых и серебряных монет и медалей. Еще одну крупную кражу совершил в Саратове. Здесь он одного серебра "взял" более пуда, - продолжал Гряднов, закуривая папиросу. - Мы имеем основания предполагать, что разгром, учиненный в Государственном Эрмитаже 22 сентября 1925 года, также дело рук Ядрова.
      Себекин сосредоточенно тер щетину подбородка, понимающе кивал. О знаменитом нападении на Эрмитаж он знал не только из специальных сообщений. Об этом много писалось в газетах.
      - Обломки похищенных вееров, кажется, были найдены около полотна Октябрьской железной дороги? - спросил Григорий Петрович.
      - Да. Кроме вееров он вынес серебряный ларец, украшенный золотом и драгоценными камнями. А когда поехал в Москву сбывать драгоценности, то обломки вееров выкинул из окна поезда. Часть похищенного мы изъяли из ювелирных магазинов Ленинграда.
      - Но почему вы думаете, что он действовал в одиночку?
      - Косвенные данные свидетельствуют о том, что все эти грабежи дело рук одного лица, максимум двух. Мы все время идем по следу, но увы... Вы, наверное, слышали об ограблении музея Горного института? Преступники поднялись сначала на чердак, там пытались взломать стену. Затем по веревке, укрепленной на крыше, спустились до окна третьего этажа...
      Резкий телефонный звонок прервал их беседу.
      - Слушаю вас, - снял трубку Себекин. - Да, Сергей Михайлович. - Он узнал Малышева. - Что случилось? Сейчас никак не могу, занят. Товарищ из Москвы. Серьезное дело? Хорошо, освобожусь и буду у вас.
      - Так вот, - продолжал Гряднов. - На третьем этаже они выставили форточку и проникли внутрь. Взломав запоры на дверях, через колонный зал попали к витринам с драгоценными минералами. Натворили они там... Разбросали уникальные экспонаты, разбили художественные изделия из ценных камней. Были похищены три самородка золота, платины, выломан из раковин ценный жемчуг. Украдено в целом на сумму около четырехсот тысяч рублей.
      - Понятно, - сказал Себекин. - Может, чаю желаете, Василий Петрович?
      - Чай будем пить после, - ответил Гряднов и выразительно объявил: По нашим предположениям, Ядров должен быть здесь, на ярмарке.
      Себекин задумался:
      - Но пока он о себе не давал знать.
      - Обязательно даст. Подготовьте мне, пожалуйста, оперативные материалы, я хотел бы с ними познакомиться.
      Гряднову отвели отдельную комнату, из которой он не выходил в течение трех часов. Папка с грифом "секретно" оказалась объемистой: за короткий срок агентами уголовного розыска было задержано около 400 преступников самых разных специальностей. Инспектор полистал дело об ограблении Бразильского пассажа. Вор проник туда с помощью подкопа и украл очень дорогие пуховые платки. Он был задержан. Вещи он спрятал в разрушенных постройках, часть продал. Нет, на Ядрова это не похоже... Вот сообщение о том, что при облаве в притонах Гордеевки задержанный Тимофей Камышев схватил со стола нож и хотел ударить агента. Во время рукопашной подоспевшие на помощь сотрудники ярмарочного уголовного розыска обезоружили преступника. В квартире были арестованы Василий Стерлядкин, Яков Колышев и укрыватель Голов. При обыске взято 24 пары валяной обуви, украденной на Сибирских пристанях... Не то, все не то.
      Из отдельной пачки бумаг, сколотой большой канцелярской скрепкой, Гряднов узнал историю поимки преступной группы, которую возглавлял неуловимый рецидивист Макаров по кличке Петька Нос. За его шайкой числилось немало крупных "дел".
      Гряднов устало откинулся на спинку стула. В открытое окно доносились гудки пароходов. Он прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. Зацепиться было не за что. Но чутье подсказывало, что тот, за кем он охотился уже почти два года, должен быть здесь и рано или поздно обязательно объявиться. Инспектор решил провести совещание, проинструктировать каждого агента и, отобрав двоих-троих наиболее смышленых, действовать согласно плану, разработанному еще в Москве.
      - Чего притихли? - бодро спросил цыган. - Выше голову, молодцы. Вот какую нам шикарную кибитку отвели. Теперь отсюда не скоро выберемся. А мне-то, кажись, вообще тут дадут постоянную прописку...
      - А за что вас? - поинтересовался Виталий.
      - Так тебе все сразу и расскажи! А может, ты специально ко мне подосланный. Скажите лучше, вас по какой необходимости в эту помойку сунули? Что творят! Скоро грудных детей за решетку сажать будут.
      Его голос, глухой и дребезжащий, заполнил всю камеру. Маленькое перечеркнутое металлическими прутьями окно пропускало мало света. Грязные с водяными потеками стены были сплошь исписаны. Чьи-то инициалы, целые фразы... Справа у двери было выдавлено: "Мама, я тебя помню", а чуть ниже - "Филька - предатель". Под окном расписался какой-то Хлынов.
      - Мы с ним артисты! - сказал Павел с достоинством. - А за что нас сюда притащили, наверное, ни один прокурор не объяснит.
      - Вещи-то, небось, ворованные?
      - Нет. Все из-за моей глотки. А его, - показал он на нового приятеля, - вообще ни за что "замели". Мы с ним полчаса назад познакомились.
      - Вот как? Ежели у вас все в порядке, отпустят. А мне - крышка.
      - Может, обойдется.
      - Много ты понимаешь. Эх, кабы выйти отсюда, хоть на часок! - Цыган подошел к окну и, протянув руку, дернул за металлический прут. - Черта с два! А надо бы, ох как надо!.. - Он заерзал на дощатых нарах, толкнул Виталия грязным хромовым сапогом в бок. - Перейди, паря, на другую лавку, я спать буду. - Потом вытянул ноги, положил под голову руки и закрыл глаза.
      Ребята притулились напротив.
      - Ты не горюй, - тихо сказал Пашка соседу. - Не век же нас здесь держать будут. Разберутся или Кустовский выручит. Он уже меня в Казани вот таким же манером вызволял. Он человек, Семен Глебович. А какой тенор заслушаешься! Мне далеко до него.
      Павел встал, прислонился к двери, прислушался. Раздалась гулкая торопливая чечетка по лестнице, кто-то быстро сбегал вниз, кинул на бегу: "Я ненадолго к Малышеву", - и снова тихо.
      - Представляю, что сейчас в театре творится. Костюмерша тетя Клава такой балаган устроила!.. - Он снова подсел к Виталию и грустно, низко опустив голову, сказал: - Выгонят меня, наверное. Ну и ладно, пойду опять кочегаром на пароход. Как-никак специальность имею. Две навигации ходил. И если бы не подвернулся в начале прошлого лета этот Кустовский, до сих пор сидел бы у котла... А знаешь, здорово, - оживился он. - Меня капитан уже обещал старшим сделать. Горя бы не знал, песни распевал. А что хорошего декорации да костюмы таскать...
      - Знаешь что, перестань, пожалуйста. Есть очень хочется, и на душе тошно, - перебил его Виталий. - Помолчим лучше...
      Как все-таки получилось, думал он, вместо того чтобы плыть сейчас домой, он вот здесь, с какими-то незнакомыми людьми. Это только представить - в тюрьму попал! Мать узнает - в обморок упадет. А как же Генка? Ему, небось, похуже. И как же он про дружка забыл? Нужно все рассказать. Вот вызовут на допрос, и он обязательно выведет "дядю" на чистую воду. Генку отпустят, и они вместе поедут в деревню...
      - Гей, мальцы, вы что, спать сюда пришли? А ну встряхнитесь! - Цыган сидел на нарах, по-турецки скрестив ноги, и сосредоточенно скреб пятерней волосатую грудь.
      Виталий с трудом разомкнул глаза. Он заснул на плече приятеля, который тоже задремал, прислонившись к стене. Виталий зябко поежился, шмыгнул носом и недовольно покосился на цыгана.
      - Просьба у меня к вам, - сказал тот, вставая с нар и подсаживаясь к ребятам. - Слушайте, друзья, есть у меня к вам дело. Не хотел я об этом говорить, да, видно, ничего не поделаешь - надо. Мне совсем конец пришел это я точно знаю. Под самую завязку срок присобачат. Опознал меня здесь, на ярмарке, колхозный председатель, у которого я в кузне около месяца работал. Все думал новую жизнь начать, осесть в одном месте. Да не выдержал, узнал, что по соседству остановился табор, в котором две мои сестры, попрощался с председателем, все как полагается, чин-чинарем - и был таков. Он тогда мне еще долго руку жал, уговаривал остаться. Я ведь и лошадь подковать, и борону починить, и другие кузнечные дела - все умею. И работу эту люблю. Но, наверное, вольную жизнь еще больше. Эх, мальцы, никто нашей жизни не понимает! - Цыган покрутил головой. - Для этого нужно иметь сердце, кровь цыганскую. Вдохнул я вольного ветра и как заново родился! А может, это мне сейчас так кажется, тогда я об этом не думал. А председатель... ему кузнец позарез нужен был. Жили мы с ним душа в душу. А вот на ярмарке не поладили. Узнал он меня - и скандал.
      - Чего ж так?
      - Двух колхозных кобылиц я с собой тогда прихватил. Дюже хорошие лошадки, жаль было расставаться. Теперь ничего нету. Лошадей продал, табор ушел на другое место... А я вот здесь с вами кукарекаю...
      Он рассмеялся и закачался на скамье.
      - И гитару, ту самую, что ты у меня брал, разбили. Отпелась голубушка. Слушай. - Он повернул лицо Виталия за подбородок к себе. - Дело у меня. Доверяю его вам, но чтобы не подвели, чтобы по совести, как среди людей, а не скотов... Подсвечники я у твоего знакомого купил, что в гостинице был, помнишь? Когда милиция этого длинного увела, он мне почти тут же гитару мою занес. И предложил купить золотые подсвечники. Деньги у меня были, я на ярмарке кобылиц продал. И закопал я эту покупку... вовек никто не догадается - где. Так вот, мальцы, это золото нужно вернуть моей сестре. Она вас отблагодарит. Мужик ее с двумя маленькими детишками бросил, тоже цыган, но он только так называется, а по нутру своему сволочь. Ушел в другой табор. Не успел я ему кровь пустить. Теперь поздно. А Розу жалко. Зима скоро. Так вот, золото я зарыл под вязом на берегу речки возле Котова, где лощина, Зеленая Щель называется. Это место в том районе известное. Поляна такая, а на ней мы костер жгли, вот как раз под ним и схоронены они. Пепел разгребете, и в тряпке, моем кушаке красном, они завернуты. Никто, ни один человек про то не знает... только я да теперь вы.
      - А где же мы твою сестру найдем? - спросил Павел, который широко раскрытыми глазами смотрел на рассказчика.
      - Это просто. За ярмарочным собором, где коновязь, там ее рабочее место. Розой ее зовут. Намекнете ей - мол, так и так, от брата твоего Николая Гуденко, сидели вместе... Очень прошу!..
      Малышев встретил Себекина холодно.
      - Знакомьтесь, - кивнул он в сторону расположившегося на диванчике в дальнем углу кабинета сухопарого старика. - Семен Глебович Кустовский. Между прочим, с жалобой на вас...
      - На меня? - недоуменно спросил Григорий Петрович, пристально всматриваясь в посетителя.
      - Видите ли. - Тот встал и, засунув пальцы рук в карманы жилетки, принялся деловито прохаживаться по кабинету, словно был его хозяином. Вот уже сорок лет я являюсь антрепренером театральной труппы. И в течение всего этого времени каждый год мы всегда были желанными гостями ярмарки. И всегда имели колоссальный успех. Еще бы! Вы, конечно, слышали имена Садовского, Румянцевой, Житова? Это великолепнейшие артисты! Они умели держать публику в руках, как хороший жокей сноровистую лошадь. И направляли ее куда хотели. М-да... Но я, собственно, не о лошадях. Я совершенно не могу понять, куда, в какие сусеки захоронены лучшие человеческие качества, а именно: доброжелательность, взаиморасположение, наконец, уважительное отношение друг к другу. Куда все это подевалось? Почему грубость, озлобленность и неприкрытое хамство сегодня держат верх, попирая то, что все времена делало всех людьми? Почему, я вас спрашиваю?
      - Я что-то не пойму, - недоуменно заморгал Себекин.
      - Вот и я тоже никак не могу понять, с какой стати вверенные вам люди, уважаемый милицейский комендант, задерживают моего костюмера и запирают на замок? А этот дежурный ваш - вообще какой-то цербер. Немедлено верните мне театральные костюмы! Вы срываете спектакль! Хорошего мнения будет о вас собравшаяся публика, если я сообщу ей, что ввиду неожиданных обстоятельств спектакль переносится в милицейский участок. Вы этого хотите?
      - Успокойтесь, Семен Глебович, - примирительным тоном сказал Малышев и стал наливать воду из графина в стакан... - Успокойтесь, дорогой. Сейчас товарищ Себекин все уладит.
      - Конечно, конечно. - Григорий Петрович снял телефонную трубку. Дежурный. Кто задержал костюмера? Ромашин? Позови его. Нету? А в чем дело? Так... Гони их обоих в три шеи! Да... правильно. Ну, он у меня дождется! Доберусь я до этого Ромашина, ох, доберусь!..
      - Ну зачем же вы так? - опустив глаза, тихо сказал Кустовский. - Ведь мы только что говорили о доброжелательности. Вот что должно стать главным связующим звеном между людьми. Все надо делать спокойно, беречь друг друга...
      Кустовский сидел на диванчике, свободно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Эта артистическая поза и вся его манера говорить то спокойно, то с надрывом - вдруг взбесили начальника милиции.
      - Недоразумение получилось. - Он еле сдерживал нахлынувшую ярость. От лица службы прошу извинить. Только и вам я скажу, что все эти ваши штучки вроде доброжелательности и прочего - вздор, который вы пытаетесь возвести в принцип. А в чем суть этого принципа? Чтобы отгородиться от того, что вокруг творится. Вы розовые очки снимите да оглянитесь! Земля горит. Вы газеты читаете? С процессом Дружиловского знакомы?
      - Причем здесь все это? - Кустовский устало взялся за виски. - Не путайте, дорогой, пресное с кислым...
      - Нет уж, коли начали, то давайте до конца выскажемся. Вот я вас почти не знаю. Да и театром мне как-то все недосуг было заниматься. Других дел по горло. Хотя в молодости пылал...
      - Неужели? Никогда бы не подумал, - искренне удивился Кустовский. Так-так, продолжайте.
      - Я не об этом, - отмахнулся Себекин. - Мало ли кто о чем из нас в детстве мечтал... Время все расставило по местам. И поэтому мне непонятны такие, как вы. Между прочим, с Дружиловским мы вместе учились в школе прапорщиков. А пути наши разошлись. Его, как контрреволюционера, расстреляют. И правильно. А вы говорите - доброжелательность. Да что там...