Десант из прошлого

Панаско Евгений
Десант из прошлого

      Евгений Панаско
      ДЕСАНТ ИЗ ПРОШЛОГО
      1
      Бреясь, я вглядывался в зеркало и думал, может ли отражающийся в нем субъект считать себя неудачником.
      В зеркале скоблил щеки бравый шатен тридцати лет от роду, ста девяноста двух сантиметров ростом и весом в восемьдесят семь килограммов. Заметим: это профессиональное - определять рост и вес с первого взгляда, хотя, разумеется, свои-то параметры я знал точно. Как и то, что субъект, отражающийся в зеркале, не пьет, не курит, не женат, но, в общем, нравится девушкам... Впрочем, к делу все это не относилось.
      А относилось, пожалуй, то, что инспектор Сбитнев, сосредоточенно выбривающий сейчас щеки, к завершению стажировки имел совсем неплохие показатели как в теории, так и на практике, и это было отмечено соответствующим продлением на три года зарубежной командировки. Этот субъект мог в любой момент недурно пробежать славную дистанцию - полторы мили, умел хорошо стрелять - не будем скромничать, одно время, еще до Интерпола, был даже призером регионального первенства; были у него не только эти, но и многие другие профессиональные козыри... Всего не перечислить. Пожалуй, этому субъекту с намыленной физиономией вроде бы и не на что жаловаться.
      Но как сказать, господа, как сказать! Вчера я впервые порадовался, что в нашей конторе информация распространяется только по вертикали и запрещено передавать по горизонтали любые сведения без прямой необходимости. Поэтому о конкретной сути дела, которым занимается тот или иной инспектор, знает только непосредственное начальство, а если занимается делом группа, то и в ней каждый получает ровно такую долю информации, какая необходима для выполнения своих функций.
      Будучи стажером, входил и я в ряд групп; мне приходилось наводить справки и стрелять (к счастью, пока - в воздух), защелкивать наручники и обеспечивать тылы, разнимать дерущихся и организовывать драки - и так далее, и так далее... И все эти драки и дежурства на подхвате суммировались, и за все - выставлялись оценки, и все это в конце концов определило главное: профессиональную пригодность. Два эти последних слова для добривающегося новоиспеченного инспектора продолжали звучать музыкой, потому что знал, знал отражающийся в зеркале субъект и другие слова, прямо противоположные по смыслу...
      Впрочем, это несущественно тоже.
      В данном случае гораздо существеннее то, что о большинстве дел, которые вели инспектора или спецгруппы, в состав которых меня включали стажером, я до сих пор имею довольно смутное представление. Жесткая система секретности ограждает незаконченные дела от ненужного любопытства. Достоянием всех становятся только полностью законченные, закрытые производством дела - да и то, разумеется, не все. Свои теоретические познания, а также свою интеллектуальную сметку стажер демонстрирует на сценариях, разыгрываемых компьютером по дальним аналогиям чьих-то реальных дел. (И с этим тоже, как будто, получалось неплохо у стажера Сбитнева).
      Так вот обстоят дела с осведомленностью рядового сотрудника Интерпола о конкретных задачах дружного интернационального коллектива, и нельзя сказать, чтобы степень этой осведомленности рядового сотрудника Сбитнева стопроцентно удовлетворяла. Но вот вчера вечером, принимая поздравления с получением первого самостоятельного дела, я от души радовался, что никому нельзя мне о нем рассказать и никто, соответственно, меня и не спрашивает о его сути. И сейчас, добривая подбородок в порядке подготовки к встрече с первым и пока единственным лицом, связанным с моим следственным дебютом, ощущал я недоумение и дискомфорт...
      - Принимай дело, - сказал вчера шеф в конце дня, вызвав меня к себе в кабинет. Он кивнул на приставной столик, где лежала желтая папка с номером и моей фамилией в верхнем правом углу под отчетливым словом "инспектор".
      - Есть принять дело! - браво выпалил я.
      - Садись, посмотри. Завтра приступишь. Открыто заявлением профессора филологии Леонарда... гм... Компотова. Соотечественник! - отметил он, хотя я бы ничего особенного в этом факте не усмотрел. Впрочем, когда-то, в пору шефовой молодости, участие советских специалистов в работе не только Интерпола, но и многих других международных организаций едва-едва переставало быть экзотикой. Вот иной раз и проскальзывала в речи моего начальника некая ностальгическая нотка, только чуткому уху понятная. Но я уже заметил: если человеку хотя бы за сорок, у него такая нотка нет-нет да и прорвется...
      Шеф углубился в ворох бумаг, разбросанных на его столище, а я подсел к приставному и с азартом взялся за папку. Что же мне приготовил профессор филологии?
      Прочитав, я поначалу даже не понял сути. Перечитал.
      В заявлении Л. Г. Компотова говорилось о том, что в университетской библиотеке, а также в личной коллекции профессора украдена некая книга. То же издание исчезло еще у нескольких коллекционеров.
      Профессор занудно перечислял все библиографические данные, все выходные сведения книги, подробно описывал формат, цвет обложки и даже гарнитуру шрифта; казалось, это протокол осмотра свеженайденного трупа.
      - Не понял? - шеф поднял голову.
      - Не понял, - признался я. И в самом деле - было ведь от чего прийти в недоумение. М-да... Книгу украли. Кого брать в наручники? С кем вести перестрелку?
      - Надо найти, кто это сделал, - обыденно пояснил шеф. - И зачем.
      Признаться, я был настолько шокирован, что даже вступил в легкие препирательства. Я заявил, что если есть какой-то состав преступления в воровстве книг, - а он, конечно же, есть, книги красть нехорошо, это всем известно, и я этого вовсе не отрицаю, - то пусть все-таки этим занимается... ну, хотя бы местная уголовная полиция. Если там, конечно, сочтут подобный факт достойным внимания. Или какая-нибудь общественная организация. Какое-нибудь, допустим, общество любителей книги - ему и карты в руки. Если, конечно, подобное общество существует...
      Шеф слушал с интересом, и я напомнил ему, что у Интерпола свои задачи, несколько более важные, чем расследование мелких краж, что я усвоил с первых дней работы в этой организации, причем не только теоретически, но и на практике... Шеф ободряюще кивал, и я прикусил язык не прежде, чем начал хвастать, как проходила практика. Ну и ну! Вчера лишь вышел приказ о моем производстве в инспекторы, а сегодня - уже препираюсь с шефом. Но ведь я получаю дело, которое, на мой взгляд, вообще не имеет отношения к нашему ведомству...
      Итак, я вовремя осекся и замолчал. Шеф - ожидая, видимо, продолжения - еще с минуту глядел на меня с интересом, но потом интерес этот на глазах увял, и он, позевывая, сказал, что я забываю о существовании в международном праве обширной статьи, посвященной охране памятников мысли. В тех случаях, инспектор Сбитнев, когда дело подпадает под эту статью, занимается им именно Интерпол. Так уж заведено, и довольно давно - со времен реконструкции этой организации после разоружения. Украден не один экземпляр, изъяты, как следует из заявления профессора Л. Г. Компотова, все известные экземпляры книги, имевшей незначительный тираж и одно издание. В случае, если не сохранена рукопись, а в данном случае похоже, что так, речь идет именно о попытке уничтожения памятника мысли, а вовсе не о краже не слишком дорогой вещи. Думать надо, инспектор Сбитнев... И вообще, - тут голос шефа внезапно окреп, в нем зазвенело железо, так уж у него было заведено - вздымать голос в самые неожиданные моменты, - и вообще, инспектор, - он прямо-таки подчеркивал это слово, - начинать первое дело с препирательств не принято. Посмотрим еще, как вы, товарищ дорогой, справитесь с этим делом. Перестрелку вам подавай, остатки мафии! А ума хватит ли, чтобы самостоятельно распутать простенькую историю? Идите и работайте! Деятель, понимаете!
      "Деятель" - это уже было ругательство.
      Ошарашенный, я вывалился из кабинета шефа с желтой папочкой в руках, криво улыбнулся в ответ на поздравления ребят, увидевших меня с делом, сел за свой стол и перечитал еще раз заявление профессора Леонарда Компотова.
      Дело выглядело уныло. Аналогий, естественно, я не видел. Задавать программу-поиск в компьютер было явно бессмысленно.
      Тупо выглядело дело, и я решил никак к нему не готовиться, разве что обновить свои познания в международном праве. А с утра вот побриться и к профессору явиться. В надежде, что он, быть может, передумал. Принесет извинения, скажет, что вся эта история выеденного яйца не стоит, что он заявление свое забирает; мы тут же с ним расшаркаемся и расстанемся навсегда...
      Но дело-то, дело номер один! Начать с пустышки - это, по-моему, много хуже, чем черная кошка или покойник встречь. Суеверие? Нет, настроение...
      Папку с делом я уложил в сейф.
      Л. Г. Компотов возглавлял кафедру научной фантастики в одной из многочисленных международных организаций, расцветших после разоружения Европейском университете гуманитарных исследований, однако бывал там, как выяснилось, не каждый день, так как научной работой в основном занимался дома. Домой к нему я и подъехал.
      Профессор занимал особняк, в котором, похоже, на большей части пространства размещалась библиотека.
      По пути от прихожей до рабочего кабинета, где трудился профессор, я увидел, что Л. Г. Компотов живет одновременно как бы в нескольких укладах. По разностилью внутренней обстановки могло показаться, что нахожусь я в недрах огромной коммунальной квартиры, а не в респектабельном профессорском жилище. Тут были ковры и хрустально сверкала люстра, там в беспорядке валялись на полу чемоданы, частью полураскрытые, из них выплескивались вещи, преимущественно женские, здесь поражало скопище электронной звуко- и видеовоспроизводящей аппаратуры, а вот внезапно с ревом вываливались два крупных, головастых паренька, продолжая драться, а вслед за ними из детской выкатывалось сонмище автоматических кукол и разнокалиберных игрушек - стреляющих, пищащих, кривляющихся...
      Но всюду - в коридорах и комнатах - громоздились от пола до верха, свисали с потолка сталактитами, хитро занимали углы и ниши книжные шкафы и полки, застекленные антресоли, наглухо закрытые тумбы.
      Впустила меня жена профессора. Я представился, и она проводила инспектора Сбитнева до дверей кабинета, в котором ему, Сбитневу, предстояло начать практически, беседой с заявителем, дело за номером один.
      Профессор сидел за огромным письменным столом, был чрезвычайно худ, имел голову грушей, расширением кверху, редковатые прямые черные волосы и аккуратную, естественного происхождения тонзуру.
      - Павуба обовас, - сказал мне профессор. - Бивуточку.
      Он похлопал рукой по бумагам, разложенным на столе, затем быстро и целеустремленно выдвинул один за другим двенадцать ящиков своего письменного стола, так же быстро их задвигая.
      - Бивуточку! - продолжил он на том же странном языке. - Часбу павадке.
      Он встал. 196-197 сантиметров, прикинул я, при весе 70-75 килограммов. Несколько секунд профессор бесцельно блуждал взором окрест, затем тем же жестом, каким охлопывал стол, постучал по карманам пиджака. В этот момент я решил, что он ищет очки. Но очки были на нем. Я хотел сказать об этом, но взор профессора внезапно прояснился. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул оттуда нечто розоватое, квакнул "павдон, павдон" и бросил это нечто себе в рот, после чего перешел на понятный мне язык.
      - Слушаю вас, - сказал он.
      - Инспектор Интерпола Сбитнев, - представился я служебным голосом, прибыл по вашему заявлению от второго августа.
      - А-а-а! - крикнул профессор и осклабился, обнаружив розовую вставную челюсть. - Очень и очень рад. Однако сожалею заранее, если ваши хлопоты окажутся бесполезными.
      Такое начало нельзя было посчитать оптимистическим, однако я выполнил все необходимые формальности: идентифицировал личность заявителя, предъявил свои документы и разъяснил полномочия, дал классификационную оценку заявлению профессора и заодно растолковал ему суть статьи соответствующего кодекса международного права об охране памятников мысли (накануне пришлось ликвидировать пробел в собственном образовании...), предупредил о том, что наш разговор фиксируется, и тут же напомнил об ответственности за дачу ложных показаний.
      Профессор на все это отреагировал не очень внимательно.
      - Вы любите научную фантастику? - внезапно спросил он.
      - Нет, - ответил я, и наступила томительная пауза. Профессор смотрел на меня, как на эксгибициониста. - Это имеет какое-то отношение к делу? осведомился я.
      - Косвенное, - сообщил профессор. - Книга, по поводу которой мною сделано заявление, относится к одному из тематических подвидов энэф.
      Путем некоторого умственного усилия я понял, что "энэф" есть аббревиатура того самого вида литературы, кафедру которой возглавлял Компотов.
      - И что... значительной ценности книга?
      - В каком смысле? - Профессор вновь посмотрел на меня как-то странно.
      - В художественном или... э-э-э... в смысле идей.
      - Дрянь редкостная, - со вкусом сказал Компотов. - Да. Это, знаете ли, в фантастике не редкость. Впрочем, как и в литературе вообще... На этот счет еще в прошлом веке высказался как-то Теодор Старджон.
      Тут профессор поведал историю с высказыванием Т. Старджона на одном из симпозиумов по научной фантастике. Затем коротко обрисовал обстановку с развитием энэф в англоязычном мире в сопоставлении с фантастикой социалистических стран и прежде всего советской в середине прошлого столетия. ("Заметьте, инспектор, именно этот период в развитии данного вида литературы особенно интересен...").
      Далее профессор провел решительную грань между направлениями энэф, относящимися, с одной стороны, к струе массовой культуры, и с другой стороны - к потоку профессионально несостоятельных творений, как называемой халтуре. Здесь имелась тонкая, но существенная разница, что необходимо было учесть.
      Я прикинул, поможет ли это расследованию, и попросил Л. Г. Компотова возвратиться поближе к основному предмету разговора.
      Профессор трудно сходил с наезженной колеи.
      - Дрянь редкостная, - повторил он уже данную оценку похищенной книге, как бы удивляясь самому факту существования столь слабого литературного произведения. - Уж на что есть образцы... особенно в те еще годы... Концов Владимир или там Дубитский... Маняшин... Бумерангов... Клопаков... А Чугунец?! Или взять произведения "стихийной семерки" времен печального двадцатилетия... Но эта книга, доложу вам, не слабее. Да. Жуткая книга. Хотя, конечно, в другом роде.
      Памятник мысли, вспомнил я напутствие шефа.
      - Если хотите, я вам покажу кое-что, - сказал профессор и встал. Он явно собирался продемонстрировать мне что-то из своих неисчислимых шкафов. Дубитского, наверное, или Концова.
      Я содрогнулся. - Прощу прощения... Давайте о деле.
      - Странно, - сказал профессор, впиваясь в меня долгим взглядом. Научно-фантастическая литература этого периода дала и свои классические образцы... Они входят в программы школьных факультативов... Однако вы, я вижу, не любите фантастики. Странно. А я вот любил этот вид литературы с детства. И даже, как видите, сделал его предметом своих профессиональных устремлений. Видите ли, я считаю, что современному человеку...
      Он явно собрался прочитать мне вступительную лекцию к своему курсу на литературоведческом отделении.
      - Я не любил фантастику, - перебил я Компотова, - потому что с детства любил детективы. И вот вы стали профессором кафедры энэф, а я, как видите, сыщиком...
      Я думал, что шутка отвлечет его с опасной тропы популяризации энэф. Однако с юмором у профессора было туго.
      - Вот как, - произнес он. - Очень интересно.
      Похоже, я дал ему пищу для размышлений.
      - Так вот, давайте о деле, - внезапно и круто переменил он тему, как будто именно я все время старался от этого дела уклониться. Теперь он смотрел на меня, как на студента-задолжника.
      - Как я понял, вам незнакомо имя Гонсалеса и книгу его вы не читали.
      - Да, незнакомо. Нет, не читал, - ответил я по возможности спокойно.
      - Вы нич-чего не потеряли! - торжественно заявил профессор.
      Это я уже понял.
      - Так в чем же дело? - спросил я.
      - Вы совершенно правы, - проницательно ответил Компотов. - Эту книгу, пожалуй, и следовало бы изъять. Но, - тут он воткнул палец в пространство передо мной, - кто это сделал? И главное: зачем?
      - Ну, кто-нибудь из тех читателей, кто был возмущен ее содержанием...
      Он махнул длинной рукой, по-прежнему не воспринимая юмора. - Бросьте. Это несерьезно. Тогда были бы изъяты тысячи... десятки тысяч плохих, бесполезных книг. Вы думаете, мало их издается?
      Я так не думал.
      - Здесь загадка, - сообщил профессор. Стекла его очков блеснули.
      - У вас имеются какие-либо предположения? - спросил я.
      - У меня есть два предположения. Одно из них по вашему ведомству, хотя представляется мне менее вероятным. Второе предположение, на мой взгляд, гораздо более правдоподобно, однако, - тут он широко улыбнулся, вновь обнаружив вставную челюсть, - не имеется ведомства, по которому можно было бы это предположение исследовать. Вернее, таковое ведомство для нас столь же недосягаемо, как сам Господь Бог!
      Он снова замолчал, и я подумал, что если он с такими же паузами читает свои лекции, то половина студентов у него наверняка спит.
      - Итак, какое предположение вы полагаете более правдоподобным? подтолкнул я его, потому что мои студенческие времена прошли и спать было уже некогда.
      - Вероятнее всего, - изрек профессор, - что еще денька два назад нас с вами не было.
      Он дал мне время подумать над смыслом его фразы, и я стал склоняться к тому, что с Л. Г. Компотовым не все в порядке.
      - Вы не читали Гонсалеса... - вновь констатировал Компотов.
      - Да. И ничего, как вы сказали, не потерял.
      - ...и дело, в общем, не в этом. Что до сюжета, то он таков...
      У меня сам собой открылся рот, чтобы крикнуть: "Не надо!" Однако ведь с чего-то надо было начинать свое первое дело, и я решил, что без сюжета здесь не обойтись.
      Где же искать зацепку? Начнем с сюжета...
      - ...Главный герой, некий Селас Гон - вы легко увидите здесь анаграмму имени самого автора, - осуществляет в Институте архитектуры времени эксперимент, известный в науке под названием "Критерий истины". Таким образом, сразу должно быть ясно, что книга Гонсалеса относится к так называемой темпоральной, а более точно - хроноархитектурной ветви научной фантастики.
      Паузы в речи профессора Компотова исчезли, теперь он говорил размеренно, словно набрав крейсерскую скорость, и остановить его, как я понял, уже было бы трудно.
      - По существу, в книге применено два фантастических допущения: первое - возможность накопления энергии, соответствующей уровню, необходимому для проведения эксперимента "Критерий истины", второе - обратный ход хроноархитектурных процессов в новосозданном вторичном мире, что дает возможность главному герою книги - программисту Селасу Гону - извлечь из прошлого ряд одиозных фигур - князей, баронов... одним словом, мелких деспотов. Из них Селас Гон сколачивает боевые отряды, своего рода десант из прошлого... Отсюда, кстати, и заглавие книги. Вся остальная часть произведения Гонсалеса может быть с жанровой точки зрения квалифицирована как роман-предупреждение и отнесена к социальной научной фантастике.
      Вооружив свою команду, Селас Гон захватывает арсенал международных сил ООН, где, оказывается, сохранена значительная часть ракетного оружия с ядерными боеголовками, наносит ряд устрашающих атомных ударов, полностью берет в свои руки власть над планетой и рассылает во все концы земли своих десантников в качестве удельных князей... Таким образом, ликвидируются все те великие социальные завоевания человечества, достигнутые до и после главного события нынешнего столетия - всеобщего разоружения. Волею диктатора Селаса Гона и его банды на Земле конструируется антигуманный общественный строй, некий технократический феодализм...
      Нет нужды останавливаться подробно на степени научной обоснованности обеих фантастических предпосылок в этой книге; возможность осуществления эксперимента "Критерий истины" ортодоксальной наукой исключается. Таким образом, и второе допущение предстает перед читателем как преднамеренный литературный прием. Ради чего? Увы, однозначного ответа на этот вопрос нет.
      Книга Гонсалеса "Десант из прошлого" настолько слаба в литературном отношении, что нет возможности говорить о ее художественных достоинствах. Повесть эта поражает композиционной невыстроенностью, структурными перекосами. Так, едва намечен сюжет, но в то же время приводятся мельчайшие детали в плане штурма мифических ядерных арсеналов армии ООН, подробно расписана топография местности, дается утомляющий перечень имен с разъяснением боевой задачи каждого десантника...
      В книге вообще масса подробных указаний. По сути дела перед нами не художественное произведение, настолько грубо, порой бессвязно, безграмотно с литературной точки зрения проведены сюжетные ходы. В книге практически нет ни образов, ни характеров. Даже главный герой - диктатор Селас Гон обрисован весьма схематично. Определяя жанр этой книги, я решился бы назвать ее научно-фантастической инструкцией...
      Тут что-то клацнуло, профессор поперхнулся на полуслове и лицо его перекосила мучительная гримаса. Стало ясно, что у него нелады со вставной челюстью. Потому, видимо, он и носил ее во внутреннем кармане пиджака.
      - Бивуточку, - произнес он знакомое слово, но пока он справлялся со своим протезом, я пришел к выводу, что дальнейшая речь профессора мало чем мне поможет в расследовании.
      - Минуточку, - машинально повторил я, как бы сделав перевод со стоматологического диалекта на русский язык. - Имеет ли отношение сюжет книги Гонсалеса к мотивам ее похищения?
      Профессор посмотрел на меня с явным одобрением.
      - Безусловно! Исчезновение книги, как мне кажется, дает все основания полагать, что мы с вами не что иное, как частица новосозданного мира. Так что, дорогой следователь, вчера нас с вами еще не было... Эксперимент "Критерий истины" состоялся!
      Стекла очков Компотова загорелись сумасшедшим блеском.
      Пока профессор торжествовал, я что-то начал смутно припоминать. Вроде бы эксперимент, о котором шла речь, должен был как-то свидетельствовать о том, живем ли мы в подлинном, то есть в первичном мире, либо наш мир вторичен, является слепком с некоего недостижимого оригинала.
      - Однако я полагаю, что при таком объяснении происшедшего заявлять о расследовании некому, - выдержав паузу, объяснил профессор. - Исчезновение книги означает, что Селас Гон приступил к осуществлению своего плана...
      - Диктаторского переворота? - уточнил я.
      - Разумеется.
      - Именно в этом случае и следовало бы заявить в международную полицию, - сказал я скучным голосом. - Так что вы поступили совершенно правильно.
      - Чтобы предотвратить переворот? - насмешливо отозвался профессор. Вы думаете, это имеет теперь какое-то значение?
      - Почему же не имеет?
      - Да потому, что в таком случае вы, я, все, что нас окружает, вскричал Компотов, - все это - дубль! Повтор! Жалкая копия! Вы настоящий остались где-то там! Так же, как и настоящий я! И там, в настоящем мире, я не занимаюсь поисками пропавшей книги Гонсалеса, будьте спокойны, потому что там она и не пропадала!
      Было совершенно очевидно, что профессор спятил.
      - Мне кажется, - произнес я по мере возможности рассудительно, - нам должно быть все равно, в каком мире мы живем. Для нас-то он единственно подлинный.
      Мне показалось, что профессор чем-нибудь в меня кинет. Однако он неожиданно вновь перешел на лекторские интонации:
      - Именно эта проблема является главной для всей хроноархитектурной энэф. Ряд авторов исследует ее с точки зрения морально-этической. Однако по существу проблема эта философского и только философского плана... Философия первичного мира создавалась тысячелетиями. Философии мира вторичного по существу нет. Особенно нелепо выдавать за ее основы обветшавшие религиозные догмы. Модернизация теологии в конечном счете заводит в привычный тупик, и это понимают сами теологи. Можно ли говорить серьезно о замене таких понятий, как бог-созидатель - на созидающий мир, бог-сын - темпонавт? Не дает решения этой сложной проблемы и философия неопрагматизма, один из основных постулатов которой был только что высказан вами.
      Боже! - подумал я. Оказывается, я высказал постулат. Однако как остановить профессора?
      - Вот так, в общих чертах, - внезапно закончил он. - Заинтересуетесь - приходите в четверг на мою лекцию.
      - Спасибо. Непременно, если дела позволят. Кстати, о деле... Вы указали в своем заявлении совершенно иную версию.
      Он опять замолчал и уставился на меня.
      - Да, - подтвердил он через минуту. - Менее вероятно, но более правдоподобно, - тут он осклабился, - что автор этой книги похищен вместе со своим произведением.
      Все так же - с паузами, отвлекаясь на попутные темы, переходя временами на размеренный лекторский стиль. Компотов наконец рассказал, что книга Гонсалеса понадобилась ему для уточнения какой-то незначительной детали. В университетской библиотеке, знакомой ему как пять пальцев, этой книги на месте не оказалось, и профессор отправился домой. У Компотова он не преминул это отметить - одна из крупнейших в мире частных коллекций научно-фантастической литературы на пяти языках. Тридцать тысяч томов, и он наизусть знает, где какой стоит, хотя, разумеется, у него образцовый каталог. Библиотекой, заметьте, пользуются, это не сокровища скупого рыцаря, хотя читательский контингент, вы понимаете, ограниченный.
      Так вот, у себя на полке профессор Гонсалеса не обнаружил, хотя книга им никому не выдавалась. Не поверив своим глазам. Компотов решил, что склероз таки настигает его, и обратился к каталогу. Каталог отверг предположение о склерозе, что безусловно принесло профессору облегчение, однако породило загадку. Под влиянием какого-то неясного импульса Компотов обзвонил ряд университетских библиотек и отовсюду получил сведения, что Гонсалес выдан или отсутствует по неизвестным причинам. Тогда возбужденный Компотов накрутил Швецию, депозитарий научной фантастики, и привел тамошнюю администрацию в состояние паники, так как Гонсалес исчез и у них. Еще некоторое время ушло на то, чтобы обзвонить десятка два известных библиоманов, специализирующихся на фантастике. Библиоманы пришли в недоумение, а профессор, похоже, в состояние полного торжества. Книга исчезла повсюду.
      Потеря, конечно, была невелика. Но что за этим стояло?
      - А что, - спросил я, - местонахождение автора никому не известно?
      - Да! - вскричал профессор. - Гонсалеса никто не знает! Книга издана за счет автора. Адрес неизвестен...
      - Может быть, его знает кто-либо из его коллег, писателей-фантастов?
      Компотов посмотрел на меня с состраданием.
      - Гонсалес не писатель. Мне казалось, что вы это поняли.
      2
      Остаток дня я потратил на обработку информации, основательно загрузив не только компьютер: требовалась и оперативная проверка. По всей Европе технические работники Интерпола и такие же, как сам я еще вчера, стажеры встречались с людьми, наводили справки, проверяли.
      К концу дня я уже не со слов Леонарда Гавриловича Компотова, но достоверно знал, что книга Гонсалеса исчезла повсюду. Откровенно говоря, никто по этому поводу особенно и не расстроился, за исключением шведского депозитария НФ и двух-трех коллекционеров-маньяков. Если профессору не пришло бы в голову проверить правильность какой-то своей выписки, мир оставался бы неопределенно долгое время в полном неведении, что стал беднее на один памятник мысли.
      И на одного человека. Гонсалеса найти не удавалось. Не удалось даже установить однозначно, кем он был. Имелся целый ряд предположений, причем во всех случаях имя, вынесенное на обложку книги, не было настоящим.
      Итак, к концу первого дня и оказался в тупике. Лобовая атака не удалась. Надо было что-то придумывать...
      Рабочая версия у меня отсутствовала. Начисто.
      До уровня выдающегося произведения книга Гонсалеса, как я понял, несколько не дотягивала; поэтому предположение шефа автоматически отпадало. Изучив по коротким аннотациям суть нескольких десятков дел, классифицированных преимущественно по статьям об умышленном нанесении ущерба или уничтожении предметов искусства, архитектуры и памятников мысли, я убедился, что современные вандалы избирают для своих противоестественных актов действительно выдающиеся творения. Вдребезги разносят кувалдами древние скульптуры. Обливают кислотами живописные полотна. Взрывают тысячелетние минареты. Сжигают инкунабулы. Громят музеи... А иногда - убивают знаменитых людей. Причины? Когда - геростратов комплекс. Когда - чистой воды хулиганство. А когда и целенаправленный идеологический акт.
      Спорадические проявления вандализма имели место с древних времен, однако в определенное опасное явление они стали превращаться только во второй половине двадцатого века. В заданном темпе компьютер выбрасывал на дисплей разнородные примеры. В Штатах убили Леннона... В Италии разбили молотком статую Микеланджело... В Летнем саду в Ленинграде свалили с постаментов скульптуры... В Эрмитаже облили серной кислотой знаменитую картину...
      Нет, в этот ряд не укладывалось похищение книги не просто заурядной, но, по словам специалиста, откровенно плохой.
      Быть может, какой-то секрет заключался в ее содержании? Какой же, если его не заметил профессор Л. Г. Компотов? Но ведь, логически рассуждая, книгу изымают для того, чтобы никто (или некто) не смог бы ее прочитать. Следовательно, необходимо ее прочитать, не довольствуясь пересказом профессора. А для этого - найти, кто это сделал и зачем. Замкнутый круг.
      Сделаем вывод номер один, подбодрил себя я. Если книга изъята в двух-трех десятках мест, где ей положено быть, это свидетельствует о том, что в ней бесспорно содержались сведения, разглашения которых кто-то не хотел. Этот кто-то мог быть одиночкой, но могла действовать целая группа.
      Какого рода могли быть эти сведения? Профессор Компотов весьма интересно определил жанр похищенной книги - научно-фантастическая инструкция. Быть может, в этой инструкции замешана не только фантастика?