Мое сердце — твое, любимый!

— И мне тоже, — ответила Норин. Она разглядывала дядю и тетю и чувствовала, как они устали, как измучились, и не могла винить их за то, что они так сильно, так отчаянно любили свою дочь. — Я с удовольствием навещу вас, когда смогу.

— Мы можем поехать на Карибы, — предложила Мэри с нескрываемым радушием. — Тебе это пойдет на пользу. Ты ведь так уставала на работе…

— Да, — согласилась девушка, — но я люблю мою работу.

— Конечно, — подключился к разговору Хол, — но ты ведь не сможешь работать еще пару месяцев, да? Самое подходящее время для отпуска.

Норин колебалась, но не потому, что она не чувствовала благодарное за это предложение, а потому, что впервые осознала: рано или поздно ей придется расстаться с Районом.

— Подумай пока, — подбодрила ее Мэри, — тебе не требуется решать прямо сейчас.

— Обязательно, спасибо.

Уходя, они держались все так же неловко, но уже чувствовалось, что отношения между ними начали налаживаться.

Когда за ними закрылась дверь, в комнату зашел Рамон — посмотреть, в каком состоянии находится Норин.

— Тетя и дядя хотят отвезти меня отдохнуть на Карибы, — сказала она.

— Не сейчас, — сухо отрезал он. — И не раньше, чем через три месяца!

Он развернулся и вышел, а Норин осталась в полном недоумении. На что он разозлился? Не может же он возражать против ее сближения с родственниками.

Рамон не появлялся долго, почти до самой ночи. Норин терялась в догадках, что с ним такое творится, а когда он пришел, внимательно посмотрела ему в глаза и спросила:

— Ты ужинал?

— Не хотелось. — Он покачал головой. — А ты что-нибудь ела?

— Немного картошки и суп из брокколи. Очень вкусно.

— Думаю, я налью себе немного. Тебе что-нибудь принести?

— Нет, спасибо. Ты не видел Мушку?

— Она на кухне, уплетает за обе щеки. Пойду и я поем, вернусь через пару минут.

Уходя, Рамон наградил ее благодарным взглядом: еще никогда в жизни он не чувствовал такого спокойствия, как то, которое ему дарила Норин.

— Когда мне можно будет выйти погулять? — поинтересовалась однажды Норин у Рамона.

— Может, на следующей неделе. Солнечным днем. Потом обсудим.

— Мне нужно видеть окружающий мир.

— Обязательно увидишь, — пообещал он. — Но тебе нельзя простужаться, оденешься потеплее и… У тебя есть пальто?

— Только пиджак, — ответила она.

И вот на следующей неделе, когда солнце согрело землю своими теплыми лучами, Рамон принес ей длинное бархатное пальто темно-синего цвета. Она попробовала отказаться, но услышала в ответ, что оно с очень выгодной распродажи и, если хочет, она может потом вернуть деньги. Норин согласилась с таким условием.

Когда она была готова для прогулки, Рамон взял ее под руку, и они отправились на улицу. Управляющий дома и швейцар встретили их широкими улыбками. Рамон осторожно придержал входную дверь. Норин крепко вцепилась в его руку — худенькая, в длинном пальто и пушистой шапочке, которую он тоже купил ей для прогулок.

— Как же это прекрасно — оказаться на улице! — Норин прямо-таки вся сияла от удовольствия.

Ее счастливое лицо было неописуемо красивым, Рамон лишь взглянул на него и потерял дар речи.

— Что-то не так? — робко спросила Норин. В ответ он покачал головой:

— Нет. Ты прекрасно выглядишь. Она покраснела.

— Пальто и шапочка очень красивы.

— Красива женщина, на которой они надеты. И не только внешне. Знаешь, я подумал, как было бы замечательно, если бы наша дочь унаследовала твои серые глаза и твою очаровательную улыбку!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Норин почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног, а ее спутник заботливо поддержал ее.

— Еще слишком рано тебе выходить, — произнес он огорченно. — Я не должен был позволять тебе делать это.

— Я в порядке, — ответила она, опершись на него. — Это не из-за прогулки. Мне показалось, ты сказал… — она замолчала, потом продолжила: — Неважно. Думаю, мне послышалось…

— Я сказал, что хотел бы, чтобы у нас родилась дочь, — повторил Рамон и пристально посмотрел в ее полные изумления глаза. — Я понимаю, что еще слишком рано обсуждать такие вещи. Но раз мы говорили о кольцах, дети — естественное продолжение…

— Кольца… Ты имеешь в виду свадебные кольца?.. — удивленно воскликнула Норин.

— А ты что подумала?

— Ну, там подарок… например, к Дню Святого Валентина, — едва нашлась она.

Он вздохнул.

— Похоже, я не могу ожидать, что ты мне сразу начнешь доверять и воспримешь разговоры о браке всерьез.

Девушка покачала головой. Ей казалось, что она теряет рассудок. Большие серые глаза не мигая смотрели на Рамона.

— Ты просто чувствуешь себя виноватым, — сказала она потом. — Жалеешь меня…

Он нежно улыбнулся.

— Этих двух чувств недостаточно, чтобы я сделал предложение, Норин. Мы подходим друг другу, неужели ты не заметила? — спросил он. — Ты счастлива со мной, разве нет?

— Да. — Отрицать очевидное было бы глупо! — Но еще слишком рано. Я хочу встать на ноги, полностью поправиться, прежде чем мы… — Она подняла взгляд. — Я могу иметь ребенка?

— Конечно, — Рамон нервно усмехнулся. — Господи, ты меня смутила. — Он перевел дыхание. — Извини, просто я сразу задумался о способах… в твоем состоянии. В любом случае пока это невозможно.

Она шагнула к нему.

— Я люблю детей.

— Знаю, я тоже.

— И думаю, лучше, когда они рождаются в браке. Но мои тетя с дядей…

— Будут в восторге, — перебил Рамон. — Они тоже обожают детей и всегда мечтали о внуках. — Он коснулся ее лица, ласково, нежно. — Пусть пройдет время. Я лишь прошу тебя подумать об этом.

— Обязательно, — пообещала она.

— А сейчас, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам, — нам не помешает еще немножко пройтись и перестать мешать движению.

Она тихо засмеялась и взяла его под руку.

— Хорошо.

Они не спеша дошли до угла, немного передохнули и продолжили путь. От ходьбы Норин раскраснелась и слегка запыхалась, что было вполне естественно. Инстинктивно он пощупал пульс на ее запястье — ровный, сильный, точно такой, какой и должен быть на этой стадии выздоровления. Рамон улыбнулся.

— Потом станет проще, — обнадежил он.

И оказался прав. Они гуляли каждый вечер, если у Рамона не было срочных вызовов. Текли дни, за днями недели, за неделями месяцы. Грудь у Норин перестала болеть, силы полностью вернулись, а с ними и бодрость духа. Но Рамон по-прежнему держал с ней дистанцию, и Норин уже начала задумываться, не сожалеет ли он о своей импульсивности, о том внезапном предложении, которое сделал во время первой прогулки, о желании жениться на ней. Один неудачный брак у него уже позади. Видимо, он не хочет рисковать еще раз.

Время шло, и Норин уже разрешили не только водить машину, но и приступить к работе. Однако Рамон пришел в бешенство, едва только она намекнула ему об этом.

— Не думай, что я не благодарна тебе за то, что ты сделал для меня, — пыталась успокоить его Норин, — но ты не можешь вечно быть моим опекуном. Я хочу работать сама. У меня есть квартира, которую сохранили за мной с момента операции…

— Тебе не нужно жить одной, — кричал он, — еще слишком рано!

— Я провела здесь три месяца! — возмутилась она. — Все говорят, что мне уже можно приступить к работе. Мое сердце работает как часы, я гуляю каждый день, ем за двоих… Почему ты все усложняешь?

Он взмахнул руками и воскликнул по-испански что-то про необходимость спорить со стенами.

— Я не стена! — возразила Норин резко.

— Ну, в таком случае ты не можешь забрать Мушку! А она будет скучать.

— Глупости, — возразила девушка. Она знала, что время, которое они провели вместе, не давало Рамону возможности реально оценить свои чувства к ней. Им необходимо побыть подальше друг от друга.

— Ты не будешь счастлива одна, — продолжал он злиться. — Ты что, решила, что наша близость мешает мне реально оценить свои чувства?

Девушка кивнула. Он глубоко вздохнул.

— Понятно.

— Я безгранично благодарна за то, что ты так чудесно обо мне заботился, — повторила она, — но мы же оба знаем, что ты относился бы так к кому угодно. Ты не смог бы иначе.

— Ты мне льстишь. И себя недооцениваешь, — добавил он. — Может, я сам вынудил тебя не ждать от жизни многого. Я сделал тебя ожесточенной.

Он выглядел таким расстроенным, что Норин почувствовала себя виноватой.

— Я больше не ожесточенная, — произнесла она шепотом. — Тетя Мэри и дядя Хол были так добры ко мне. Мне нравится проводить с ними время.

— Только не позволяй им увезти тебя из страны, — потребовал он, — еще слишком рано.

— Как же с тобой будет трудно, когда дети решат покинуть дом, — заметила она сухо.

— Да откуда у меня возьмутся дети? Ты оставляешь меня!

Сердце ее выпрыгивало из груди, но она держалась непреклонно.

— Всему свое время, — произнесла Норин спокойно, — все будет хорошо.

— Хорошо! — в его голосе звучала издевка. — С кем я смогу поговорить? Кто успокоит и поддержит меня в трудную минуту?

Ей нелегко было спорить с ним, но решение принято.

— Только протяни руку к телефону, — пообещала она. — Можешь звонить, когда захочешь. — И добавила, отведя взгляд: — Ты ведь мой друг, а друзья всегда разговаривают.

Минута прошла в тишине. Его пальцы ласково коснулись ее лица, и, казалось, он не дышал, когда наклонился поцеловать ее.

— Хочешь быть моим другом? Тогда пристрели меня, — прошептал Рамон. — Это будет милосерднее.

— Не говори глупостей. Я никогда не причиню тебе боль.

— А как ты называешь свой уход из моей жизни? — возмутился он.

— Самосохранением, — раздался еле слышный шепот.

В ту же секунду он обнял ее и притянул к себе — близко-близко, насколько это было возможно в ее состоянии. Рамон никогда не забывал об ее едва зажившем шраме. И она поддалась его чарам, хотя точно знала, что должна уехать из этой квартиры.

Его губы коснулись ее в легком поцелуе, постепенно превратившемся в более настойчивый. А через мгновение его язык сквозь все преграды прорвался в глубину ее рта, и Рамон поднял Норин на руки.

Девушка была не в силах сопротивляться — обхватила его за шею и подарила ему ответный поцелуй, разожженный его страстью.

Почувствовав, как дрожь пронзила его тело, она замерла и набрала в легкие воздуха. Рамон тяжело дышал, и темные бездонные глаза, что так пристально смотрели на нее всего в нескольких дюймах, казались жадными и голодными.

— Если бы я не был столь добропорядочен, — произнес он хрипло, — я бы отнес тебя в постель и любил тебя, пока ты не стала бы умолять о том, чтобы остаться со мной. Но ты ведь все еще девственница, так?

— Да, — ответила она еле слышно.

— И все это из-за меня, да? — прошептал он. Норин закусила губу.

— Ну и самомнение.

— Я горю желанием быть любимым, быть желанным, быть нужным… Ты показала мне рай, а потом изгнала в ад, и все ради работы!

— Да нет, совсем нет, — быстро возразила она, касаясь его губ, его щек, его носа. — Не ради работы. Я люблю тебя!

Какие сладкие слова! Он и не надеялся услышать их после вс.ех обид и страданий, что причинил ей.

Норин оторвала свои губы от его.

— Ты должен отпустить меня, — прошептала она жалобно.

— Почему?

Она с ума сходила по этому глубокому нежному голосу, звучавшему совсем рядом с ее ухом!

— Чтобы ты мог понять, что чувствуешь. Пауза, тишина, молчание. Он смотрел в ее огромные грустные глаза.

— Что я чувствую? — переспросил он. Норин кивнула, и Рамон тихо вздохнул.

— Разве ты не знаешь? — удивился он. — А Изадора знала. И всегда упрекала меня за это. Я ведь тебе говорил.

— Ты говорил, она считала, будто тебя тянет ко мне, — согласилась девушка, — физически.

Он мягко рассмеялся.

— Физически? — Его взгляд скользнул по ее лицу. — Есть такая песня, Норин, — произнес затем Рамон нежно. — Она даже получила «Грэмми». Я не умею петь, но в ней говорится, что мужчина, если он действительно любит, видит в глазах любимой женщины своих нерожденных детей.

— Да, — пролепетала она в ответ, дрожа всем телом не столько от этих слов, сколько от того, как он их произнес.

— К стыду своему, я видел своих сыновей в твоих глазах с того самого дня, как встретил тебя на кухне в доме Кенсингтонов, — он перешел на шепот, заставивший ее покраснеть, — а я был женат. Какая же это пытка, так грешить и не уметь покаяться. — Он закрыл глаза. — Я расплачивался за этот грех и заставил расплачиваться тебя. Да и сейчас на нас висит это проклятие.

Норин смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ты хотел жениться на мне, потому что любишь? — спросила она хрипло чуть позже.

— Да, — ответил он, и его прямой взгляд подтверждал эти слова. — Я всегда будут любить тебя. Буду любить всем сердцем, всей душой, буду любить всю свою жизнь.

И она почувствовала, как слезы подступили к глазам, как они покатились по щекам. Одна, другая, третья, жгучий и бесшумный поток…

— Не надо, — шептал он, вытирая ее слезы поцелуями. — Ну что ты… Не плачь. Хочешь уйти, так я не буду тебя останавливать. Но мы хотя бы должны видеться… — Рамон вздохнул. — Я же люблю тебя и отдаю отчет в каждом сказанном слове. Я хочу провести вместе с тобой всю оставшуюся жизнь. Я хочу, чтобы у нас были дети.

— Я тоже хочу детей, — призналась Норин.

— Думаю, нам стоит сыграть свадьбу как можно скорее.

— Правда? Рамон кивнул.

— У тебя есть такая странная склонность — убегать, — пояснил он, улыбаясь. — Может, став моей женой, ты согласишься остаться дома.

Ее пальцы теребили густые волосы у него на висках.

— Я могла бы немного подрабатывать. Рамон пристально прсмотрел на нее.

— Пока не появятся дети?

— Да, и потом, когда пойдут в школу. Я люблю свою работу. .

— Ну, конечно, только все это не так уж просто, тебе придется меня задобрить.

— Так? — прошептала она, наградив его поцелуем.

Он с готовностью отозвался на него и оторвался от нее лишь тогда, когда их тела будто пронзило молнией.

— Дорогая, такие поцелуи очень опасны, — проворчал Рамон. — Нас обвенчают в церкви. На тебе будут белое платье и фата. А потом наступит наша ночь.

Румянец покрыл щеки девушки.

— Многие считают, что она уже была, я слышала от Брэда.

Рамон вопросительно поднял брови:

— Он снова заходил?

— На несколько минут. — Она улыбнулась. — И прежде чем ты сделаешь необоснованные выводы, запомни, он по уши влюблен в одну женщину из больницы, не в меня. — Норин говорила быстро, без пауз, не давая Рамону даже вставить слово. — Мы просто друзья. Так всегда и было.

— Отныне вам лучше быть друзьями на расстоянии.

— Да ты ревнуешь!

— Очень, — он снова ее поцеловал и поставил на ноги. — Знаешь, что-то я устал. Но обещаю после свадьбы перенести тебя через порог.

— Ловлю на слове, — и она улыбнулась ему широко, открыто. Радость переполняла Норин до краев.

Они объявили дату свадьбы — в День Святого Валентина, обсудили все до мелочей, и страх и беспокойство Норин растворились в праздничной суете. Самой большой неожиданностью для нее явился восторг, который вызвало их сообщение у тети и дяди. Мэри сразу же взяла на себя подготовку к свадьбе и за неделю уладила все: и приглашения, и пирог, и сам прием. Норин восхищалась ее организаторскими способностями. Они сблизились с тетей как никогда — тем более, что Рамон на время помолвки отправил ее жить к Кенсингтонам. Он заявил, что настаивает на соблюдении обычаев и не допустит никаких слухов, могущих в дальнейшем омрачить их семейную жизнь.

Новые отношения действовали благотворно на них обоих. Норин расцвела и стала еще прекраснее. Над Рамоном подшучивали коллеги, но он держался стоически. Несколько раз он приглашал Норин на ужин и всегда был корректен и предельно вежлив. Однако в глазах его полыхал такой огонь, что у девушки замирало сердце.

Вечером накануне венчания, когда Норин уже открывала дверцу машины, чтобы выйти из нее, Рамон рукой преградил ей путь.

— Ты с каждым днем волнуешься все больше, — произнес он мягко и ласково сжал ее пальцы. — Объясни, почему.

— Я не так много знаю о мужчинах, — призналась девушка. — Все получится? То есть ты смотришь на меня так, будто можешь проглотить целиком, и я не уверена, что тебе не покажется мало.

Он добродушно усмехнулся.

— Тебя будет достаточно. Но признаюсь, у меня тоже есть опасения… за тебя.

— За меня? — . Она подняла взгляд.

— Твоя невинность пугает меня. Я боюсь причинить тебе боль.

Норин доверчиво прижалась к нему.

— Это меня совсем не беспокоит.

На прощанье она подарила ему полный нежности поцелуй и была удивлена, с какой холодностью он его принял.

— Тебе больше не нравится целовать меня? — спросила девушка.

Рамон лишь рассмеялся.

— Слишком нравится. Завтра вечером ты вполне можешь ожидать множество поцелуев и кое-что еще.

— Особенно привлекательной мне кажется часть под названием «кое-что еще». — В ее приглушенном шепоте слышалось волнение.

— И мне тоже, — Рамон даже прищелкнул языком. — А теперь — спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — Норин еще раз взглянула на него и вышла из машины.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Свадьба прошла великолепно. Норин и Рамон обменялись в церкви клятвой верности и, окруженные немногочисленными гостями, коллегами и друзьями из больницы, отправились в дом к Кенсингтонам.

Норин зашла в комнату, долгое время служившую ей спальней, привести себя в порядок и переодеться в костюм, в котором она отправится с Рамоном в Чарлстон в Южной Каролине, где они проведут короткий медовый месяц. Девушка смотрела на свое отражение в зеркале, ее огромные глаза сияли от счастья.

В этот момент она вспомнила об Изадоре. Ужасно, что жизнь кузины оборвалась так трагично. Норин считала, что всегда будет чувствовать некоторую вину перед ней. Тут дверь за ее спиной открылась, и на пороге показалась Мэри Кенсингтон. Она улыбнулась племяннице:

— Нужна помощь?

Норин покачала головой и обернулась к ней.

— Я думала об Изадоре, — ответила она с печалью в голосе.

Взгляд Мэри на мгновение погрустнел.

— Норин, никто из нас не в силах изменить прошлое, — произнесла она тихо. — Я старею и понимаю все лучше и лучше, что в жизни происходит именно то, чему суждено случиться. Все мы бросили Изадору. Мы с твоим дядей не должны были уезжать и оставлять ее на тебя. Да и Рамон тоже. Твоей же вины нет и в помине: заботясь о ней, ты сама могла умереть той ночью. Никто из нас даже не догадывался, как серьезно ты больна.

Надеюсь, ты понимаешь, что тебя никто не винит, по крайней мере, больше не винит. — Ее лицо было совершенно серьезным. — Мы с дядей очень сожалеем о том, что обошлись с тобой столь жестоко на похоронах Изадоры. Думаю, и Рамон чувствует то же самое.

— Вы не знали, — прозвучало в ответ.

— Но сейчас, я надеюсь, все изменится. Для тебя и для Рамона, — ' закончила Мэри.

Эти слова всколыхнули душу девушки, и она, поддавшись нахлынувшим на нее чувствам, подошла к тете и чмокнула ее в щеку.

— Спасибо. Мэри обняла ее.

— У меня теперь осталась только одна дочь — ты, — произнесла она. — Будешь навещать нас время от времени? Особенно когда родятся дети… — И глаза ее весело засияли.

Норин улыбнулась.

— Хотелось бы иметь несколько…

— Мы все будем этого очень ждать, — ответила Мэри и поторопила ее: — Иди скорее к своему супругу, он, кажется, уже теряет терпение!

Дорога в Чарлстон была долгой, но она подарила им возможность наконец-то побыть вдвоем. По пути Рамон часто останавливал машину, чтобы Норин могла немного походить и размяться и путешествие не становилось слишком утомительным.

Но вот, несколько часов спустя, они уже стояли на пороге шикарного отеля в Чарлстоне. Рамон оформил документы, дал на чай носильщику, доставившему в номер их вещи, дождался, пока за тем закроется дверь, подхватил Норин на руки и понес прямо к гигантских размеров кровати.

Еще секунду назад они были одеты, а теперь его глаза наслаждались божественным видом ее наготы, а губы и руки — шелковистостью ее кожи.

— Ты боишься меня, да? — прошептал он, касаясь ее губ своими.

Но она не боялась — она была готова подчиниться ему. Затаив дыхание и облизнув пересохшие губы, Норин вцепилась пальцами в его плечи. Она хотела, чтобы он дотрагивался до нее снова и снова, и устремилась ему навстречу.

А потом приняла его, дрожа всем телом, слыша каждый удар своего сердца и не сводя с него глаз, когда они оба отдались равномерному пьянящему ритму. Она вцепилась в него еще крепче, и острое, резкое, пронизывающее удовольствие уносило ее в неизведанные дали. Она всхлипнула и заметила, как изменилось выражение его лица, когда и он достиг пика огненного блаженства и растворился в нем. Они остановились на мгновение, показавшееся им вечностью, остановились, деля наслаждение друг с другом, не дыша, привыкая к чарующей близости.

— Невероятно, — пробормотал Рамон, не скрывая полыхавшей в нем страсти. — Тебе не было больно?

— О, нет…

— Ты можешь… еще?.. — прошептал он, полный нежности.

— Могу, — раздался еле слышный ответ. — Все отлично. — Ее щеки налились румянцем.

— Такого со мной никогда еще не было, — произнес он. — Никогда!

И вновь они устремились по радуге вверх, соскальзывая и погружаясь в божественный нектар несказанного блаженства. Она хваталась за его плечи и, когда дрожь пронзала ее тело, сжимала их еще сильнее, не веря, что этот восторг когда-нибудь покинет ее. Но вот наконец, обессиленная, она затихла. Рамон, глядя на нее, улыбался.

— Теперь мы поистине одно целое, — сказал он потом. — Муж и жена. Одна душа. Одно тело.

— Я так люблю тебя, — прошептала Норин еле слышно. — Ты мне веришь?

В ответ он осыпал ее лицо каскадом поцелуев.

— И я люблю тебя, дорогая. Только сейчас я понял, что значит найти свою половинку, создать семью. Это не просто физическое слияние, хотя и оно необычайно прекрасно. Это единение душ, единение сердец и мыслей. — Он жадно смотрел на нее. — Я не испытывал такого ни с кем другим. — Рамон сделал паузу и интонацией выделил самое важное: — Только с тобой одной. Но теперь, солнышко, тебе надо отдохнуть. Я не хочу утомить тебя, несмотря на бескрайнее блаженство, которое дарит мне твое тело.

— Я никогда и не мечтала о таком счастье! — Норин прижалась к нему и закрыла глаза.

— Я тоже. — Он обнял ее и нежно поцеловал в лоб. — Попробуй поспать. У нас впереди еще много времени для новых открытий и взаимного удовлетворения.

Она улыбнулась и пробормотала сквозь сон:

— Я люблю тебя.

А в это время за зашторенными окнами начал моросить дождь, однако удары капель по стеклам не могли заглушить слаженного биения их сердец.