Песни чёрного дрозда (№2) - Там, за рекой

4

Недоумение разрешилось утром.

Когда тебе за полёта лет, по горам не больно разбежишься. Александр Сергеевич к вечеру устал, спустился с лугов пониже, где пихтарник, и ночь провёл под лесной крышей у маленького костра.

Утром, ополоснув лицо холодной водой из родничка, он попил чаю, закусил хлебом-маслом и, дивясь только что взошедшему солнцу, ясности, зелени, искристым росам на лугу, ощущая силёнку и приподнятость духа, пошёл дальше, надеясь сегодня-то встретить Сашу и передать ему важное сообщение.

Охотники как раз вернулись от ловушки с пустыми руками и сидели около балагана, когда снизу, из березняка, показалась фигура человека.

Все встали, пошли навстречу.

— Это же форменное убивство — на такой косогор забираться, — сказал вместо приветствия Александр Сергеевич. — А вы, хлопцы, нет чтобы пособить старику, лошадку, само собой, подать на ту сторону, расселись и сидите, как петухи на насесте… Ну, здорово, что ли, охотнички! И ты, Саша, в их компанию затесался?

Он сунул всем по очереди руку, похлопал Сашу по спине и, нарочно охнув, сел на лавку. Перед ним тотчас появился горячий чай, мясо, хлеб.

— Да я ж сытый. Во-он за тем бугорчиком поспал и, само собой, позавтракал.

Но за чай все же взялся. Чай — он не вредный.

Выпил кружку, послушал рассказы ловцов, огляделся.

— А кобель твой где? — спросил у Саши с плохо скрытым беспокойством.

— Он у него пятнадцать суток схлопотал, — засмеялись хлопцы. — За самоволку, значит.

— Вы не знаете, что дома у нас?

Саша спросил на всякий случай. Где Сергеичу знать, он же на Эштене.

— Дома-то? Дак все в порядке. Когда я туда спустился, дай бог память? Третьего дня. Ну, само собой, Елене Кузьминичне визит нанёс, чаи погоняли, а потом дождался милиции и опять же наверх подался.

— Милиции? — повторил Саша.

Мог ли смотритель приюта оставаться безучастным после того, как словил Хобика? Рана у оленя свежая, пулевая. Стрелян близко, где-нибудь на Скалистом. Уж если сюда браконьер забрался, то, видно, отчаянная головушка. Такой и в балаганы явится. А там туристы вот-вот придут. Чёрный человек вокруг бродит. Сегодня ему олень попался, завтра — кто другой на мушке окажется.

Александр Сергеевич добрался до кордона, и менее чем через полчаса уголовному розыску стало ясно, что смотритель напал на след преступника, которого ищут вот уже несколько недель.

Александра Сергеевича попросили обождать в посёлке, пока приедет наряд милиции. Вот тогда он и зашёл к Молчановым на чаек, то есть до приезда Тани с приятелем и до бегства Архыза.

Вскоре понаехали из города вооружённые люди. Снова выспросили насчёт оленя и, как сказал Сергеич, «шибко посумневались, как это я голой рукой оленя добыл». Доказал он, в общем, — ведь зоолог тоже кое-что знал про меченого Хобика и подтвердил: да, бегает такой в горах, Молчанов даже кормил его с рук. И про пещеру рассказал, где находится; по-видимому, большая пещера со многими входами-выходами, раз олени пользуются ею.

— Ну и все. — Александр Сергеевич стал сворачивать самокрутку. — Только вот насчёт приказа я под конец оставил, потому как, скажи вам об этом сначала, вы заторопитесь и слушать старика всякая охота пропадёт.

Сергеич снял шапку, вынул из подкладки конверт и передал старшому. Тот прочёл про себя, отдал Саше. От Саши — к остальным двум.

— Понятно, — сказал старшой. — Значит, так: сейчас собираемся, на вечерней заре сходим к ловушке, если что будет — возьмём, закроем её от греха, а завтра чем свет в путь-дорогу.

— А если я вперёд пойду, с собакой? — спросил Саша.

— Не велено, — быстро сказал смотритель приюта. — Не велено тебя одного пущать — и точка.

Больше не заводили о том разговора. Любому человеку встреча с беглым преступником удовольствия не принесёт, а уж Молчанову такая встреча просто ни к чему.

Саша спросил:

— Где та пещера, в которой Хобик?

— Да рядом же… Никто не знал. Если взять левей от тропы на юг, там стенка, ну, она, само собой, дальше поспокойней делается, версты не будет, тут и смотри плоский камень, а над ним кусты.

— Хобик ночевал в пещере?

— Убей меня, Александр, но они пришли с другого конца! Я бы след увидел. А то — чисто. И вдруг из темноты прямо на меня. Видать, скрывались от охотника, залезли в лаз. А вышли с другого конца. Ты уж займись, походи в том лабиринте.

Он посмотрел на часы и стал собираться.

— Кто знает, цела ли тропа на Прохладный? — спросил всех сразу, упреждая лишние расспросы.

Выяснилось, что осенью ещё была, даже мостики сохранились, но посоветовали осторожней с мостиками, давно их никто не поправлял.

— Вы там долго пробудете? — Саше очень не хотелось расставаться с Сергеичем.

— Как начальство моё прикажет. Если нового человека пришлют, само собой, сразу вернусь на Эштенский приют. Ты заглядывай, Саша. И того… веселей смотри.

Сергеич засунул топор за пояс, набросил рюкзак, всем руку подал, Архызу ласковое слово сказал и пошёл от балагана на пригорок, потом вниз, к урочищу Джемарука, и скрылся там в зазеленевшем березняке.

У ловцов начались сборы.

Шесть клеток с турами разделили попарно, примерили к вьюкам. Уложили вещички. Вышло не только на всех лошадей, но и каждому добрый тючок.

На вечерней заре туры не показывались. Хлопцы не грустили, напротив, облегчённо вздохнули. Ладно, и шести довольно.

Ловцы поднялись ещё по серому рассвету, чуть только звезды на востоке затухать начали. Привели коней, стали ладить вьюки. Наскоро поели, закрыли балаган и потянулись по тропе. Архыз шёл на поводке. Ни побегать, ни поискать своих.

И никто из лесников даже думать не мог, что все они под контролем, что один человек внимательно следит за группой ловцов.

Он устроился ещё с вечера на скалистой высотке километрах в двух от балагана и все видел: как ушёл Александр Сергеевич, как ходили к ловушке и как, наконец, покинули обжитое место. Довольная улыбка появилась на исхудавшем лице Козинского.

Когда лесники и лошади скрылись за травяными холмами Абаго, он направился к балагану, полежал немного на покинутых нарах, приготовил дров, а потом налегке пошёл к ловушке. Настроил её и вернулся.

Теперь сюда люди не скоро заявятся. Стрелять он не будет. Ловушка доставит ему пищу. Все отлично.

Глава десятая

ДОЛИНА РЕЧНОГО КРЕСТА

1

Из куцего подростка к началу лета Лобик превратился в порядочного медведя. Но выглядел несколько худоватым. Это и понятно: какая такая пища зимой и весной. Ни ягод, ни орехов, так, корешки, личинки, трава да изредка мелкая пожива вроде браконьерского рюкзака или хлебных сухарей. Бока у него запали. Охотиться за более слабыми животными он не умел и не мог. В этом было повинно его воспитание.

Примерно к тому же времени окончательно определились границы его владений. Лобик не раз обходил склоны гор между двумя речками и нигде не встретил следов другого медведя. А чтобы ни у кого не оставалось сомнения, чьи здесь угодья, он много раз, испытывая при этом скорее потребность почесать живот, чем сделать отметину, все же вытягивался во весь рост около какого-нибудь заметного граба или бука, даже на цыпочки становился, и, пока чесал брюхо, цепкими когтями своими делал глубокие царапины на коре — по четыре, пять шрамов с каждой стороны дерева. Они приходились на уровне среднего человеческого роста. Отходя в сторону, Лобик не без уважения к себе оглядывал эти царапины.

Так он предупреждал пришельцев, что здесь не бесхозные леса, а его, Лобика, охотничьи угодья.

Правда, медвежьи отметины мало кому попадались на глаза, но однажды их увидел зоолог Котенко и сделал приятную для себя запись; до сих пор в этих местах медведь не встречался. С новосельем вас, Топтыгин!

Когда у Скалистого люди прочёсывали леса в надежде отыскать Козинского, Лобик забеспокоился. Он ощущал не страх, а неудобство, какое бывает, если попадёшь после привычного одиночества в большое общежитие. Раздосадованный вторжением, Лобик долго колесил с увала на увал и в конце концов снова заявился на то памятное место, где попробовал вкусное мясо и ужасную жидкость.

Тут были новости: разбитая банка и отчётливый запах Архыза.

Лобик изучил осколки, покатал уцелевшие банки, но так и не догадался их открыть. Пробовал лапой, пробовал на зуб. Твёрдо и скользко. Неудачно. Можно бы и бросить бесполезное занятие, но уходить ему тоже не хотелось. Он провёл среди банок ночь и ещё почти день — тот самый день, когда с пастбища Абаго пошёл вниз караван лошадей с турами.

Стояли последние дни июня, золотое время самых долгих дней и очень коротких ночей. На лугах трава вымахала выше колен, и от ярких цветов рябило в глазах.

Когда вьючные лошади лесников миновали луга и начали спуск через лес на границе заповедника, Саша сжалился над Архызом и спустил его. Здесь уже не запретная зона.

Овчар ещё некоторое время шёл сзади, как бы привыкнув к неволе, но, когда Саша сказал: «Порезвись», ожил, обогнал караван и умчался в лес.

Бестолковая беготня ему быстро надоела; он вспомнил, что где-то поблизости недавно отыскал лакомую банку. Архыз постоял, ориентируясь, потом сделал круг и вскоре почуял не запах банок, а запах Лобика. Тогда он пошёл прямо на этот запах.

Лобик мирно дремал, когда овчар подкрался против ветра и прыгнул через него. Как ни внезапна была дружеская атака, Лобик все же успел огрызнуться и клацнуть зубами вслед Архызу. Он вскочил, и минуту или две они гонялись друг за другом, одинаково обрадованные встречей. Затем Архыз остановился перед банкой, Лобик заворчал: моё… Архыз покатил банку, подталкивая её носом. Лобик с интересом следил, что будет дальше. Не желая оставаться в роли наблюдателя, он тоже поддал лапой другую банку, она покатилась немного, и тут у Архыза произошло то самое, что и в первый раз. Банка разбилась. Запах мяса просто свёл медведя с ума. Он бросился к лакомой поживе, но Архыз заворчал куда более грозно, чем когда-то у детского корыта, и Лобик благоразумно отступил.

Наконец и ему повезло. Обеими лапами он поднял другую банку, встал на дыбы и выпустил её. Раздался глухой стук, запахло мясом. Лобик повёл жёлтыми глазами на Архыза, но тот лишь коротко оглянулся и от своей банки не отошёл. Теперь, значит, кто скорей…

На мшистых камнях лежали ещё две банки. Лобик подошёл к ним уже со знанием дела. Поднял, даже подшвырнул, зазвенели осколки. Подбежал Архыз. Почти сытый медведь спокойно уступил ему место, а сам повторил операцию с последней банкой и принялся за неё.

Покончив с едой, подобревшие, ленивые, они легли так близко, что могли достать друг друга носами, подремали самую малость, потом овчар поднялся и пошёл. Лобик за ним. Когда Архыз побежал, вспомнив, как далеко ушли теперь лошади, медведь не отстал.

Ловцы туров сделали привал, чтобы дать коням передышку. Сняли клетки, нарвали турам травы. Кони с отпущенными подпругами разошлись по поляне.

Архыз выскочил из кустов, отряхнулся и лёг рядом с Сашей. Лошади только глаза скосили на овчара. Уже привыкли. Но в следующее мгновение они захрапели и шарахнулись в сторону. И туры перестали жевать, беспокойно забили копытцами по тесным клеткам.

Старшой снял винтовку.

— Никак, медведь близко, — сказал он и встал, но Саша уже догадался, кого мог привести за собой Архыз.

— Положи ружьё, — тихо произнёс он. — Если и медведь, то мой.

— Какой ещё твой?

— Потом, потом, ребята. Я сейчас…

Он взял Архыза за ошейник и вошёл в кусты. Ну конечно! Отступая задом, перед ним возник Лобик. Он с интересом следил за Сашей. Ушки его торчали упруго и стойко, вырез отчётливо просвечивал.

Саша прошёл в пяти шагах от него, словно и не заметил. А потом сел, не отпуская Архыза. И тогда Лобик, успокоенный позой Саши, отсутствием ружья, видом своего друга-овчара, сделал шаг, другой, подошёл совсем близко. Чёрные ноздри его тревожно трепетали. Но стоило Саше протянуть руку, как он отскочил.

— Держи! — К морде Лобика полетела конфета.

Он нашёл её в траве и стал жевать вместе с бумажкой. Облизнувшись, потянулся ещё. Саша держал вторую «Коровку» в протянутой ладони до тех пор, пока Лобик не осмелился взять её прямо с руки. Медведь скусил половину, зачавкал, довольный, а когда брал вторую половинку, почувствовал на своей шее ладонь человека. Но не отпрянул, а лёг на живот, мордой к Саше, и стал слушать, что он такое говорит.

Вот так их и увидел старший лесник, выглянув из-за кустов: овчара, медведя, Сашу с рукой на медвежьей шее. Рот у лесника раскрылся от удивления.

Наверное, он все-таки неудачно шевельнулся в кустах; Лобик живо скосил в сторону жёлтые глаза, поднялся, боком ушёл в сторону.

— Иди и ты. Погуляйте. — Саша похлопал Архыза по спине.

— Колдун ты, что ли? — спросил лесник у Саши, оглядывая его с каким-то смешанным чувством удивления и почтительности.

— Просто к дикарям надо подходить без камня за пазухой, — смеясь сказал Саша. — Они понимают не хуже нас. И помнят добро. Никакого колдовства.

Он мог бы рассказать своим спутникам немало интересного на этот счёт, даже поучительного, о чем сам узнавал от зоолога Котенко. Разве вся прошлая история человечества не свидетельствует о дружбе людей с животными?

Собака, вероятно, первое дикое животное, приручённое, а потом изменённое человеком. О собаке Брем пишет, что ей «недостаёт только дара слова, чтобы быть человеком. Ни об одном животном не существует столько рассказов, доказывающих её понятливость, память, рассудительность, дар воображения и даже чисто нравственные качества, каковы верность, нежность, благодарность, бдительность, любовь к своему господину, терпеливое отношение к его детям и яростная ненависть к его врагам».

Когда человек был слаб, а окружающий мир враждебен ему, собака со своим острым чутьём, ловкостью и силой сохранила тысячи жизней, спасла от голода целые племена и проявила бесконечную жертвенность, охраняя людей от хищников.

Да только ли собака!

Приручив лошадь, люди сумели быстрей расселиться по всему лику Земли и познать материки в десятки раз скорее, чем если бы пользовались только своими слабыми ногами; приручив верблюда, они проникли в пустыни и отыскали благодатные оазисы среди песков; осел и лама помогли человеку узнать, что такое горы, а покорив перевалы, проникнуть в ещё не изведанные края. До сих пор северные олени обеспечивают жизнь племён и народов у Полярного круга, а приручённый слон выполняет самую тяжёлую работу на юге азиатского материка.

Оседлая жизнь человечества — этот непременный фундамент всякой развивающейся культуры — стала возможной лишь после приручения коз, буйвола, потомков дикого кабана и опять же лошадей, позволивших перейти к обширному земледелию.

Взаимная выгода, а нередко и жестокая властность человека способствовали приручению животных. Никого не удивляла эта многовековая дружба разумных существ с их менее развитыми собратьями. И только когда человек, осилив многие явления природы и одолев таинственные законы бытия, шагнул далеко вперёд по пути цивилизации, вдруг расширилась пропасть между людьми и дикими животными. Весь мир животных в представлении наиболее воинственной части человечества сделался либо объектом отвлечённого изучения, либо предметом совершенно уж нелепой в наш век страсти — охоты.

Всякое сближение человека с диким зверем постепенно становилось явлением редким, из ряда вон выходящим, и если проявлялось как-нибудь, то удивлённым разговорам и сложным догадкам не было конца.

Именно такое удивление проявил и лесник, подсмотрев необычную сцену: Сашу рядом со смирным медведем и ещё более ручным полуволком Архызом.

А Саша ещё сказал:

— Подожди, вот встретим как-нибудь третьего нашего воспитанника, оленёнка, и ты увидишь почти невозможное — как играют и дружат собака, олень и медведь и как все они видят в человеке своего друга…

— И защитника, — вставил Лысенко.

Саша Молчанов посмотрел на него с признательностью.

2

Погода опять внезапно и резко изменилась.

Как это часто случается, над горами столкнулись два атмосферных фронта — тёплый и влажный со стороны Чёрного моря и сухой холодный, пришедший с севера.

На этот раз циклон принёс особенно неприятные сюрпризы.

Саша Молчанов пробыл дома всего одни сутки, и вдруг приехал Котенко.

Большой, шумный и озабоченный, зоолог ввалился в дом. Елена Кузьминична захлопотала, но он тут же прервал её гостеприимные хлопоты.

— Мы сейчас уходим, дорогая Елена Кузьминична, — заявил он. — Серьёзное дело.

— Господи, да куда же вы так сразу? Вон и дождик вроде собирается.

— Потому и спешим, что дождик. Синоптики предсказали ливни. А это для зверя опасно. Есть в заповеднике такие места, в которых… — Он осёкся, чтобы не наговорить лишнее и не испугать Елену Кузьминичну.

— Только я уж вас прошу, Ростислав Андреевич, будьте осторожны. Саша иной раз голову теряет.

— Все будет отлично. Не беспокойтесь.

— Как с Архызом? — спросил Саша.

Котенко несколько секунд размышлял. Наверное, вспомнил Хобика и медведя, а может быть, и Козинского, которого так и не нашли до сих пор. Сказал решительно:

— Возьмём.

Прошли полчаса, которые понадобились для скорого обеда, и вот уже Архыз в кузове, жмётся к Саше, а «газик» мчит их к горам, укутанным в серые, безрадостные облака.

По дороге Котенко рассказал, что, по сведениям студентов, работающих за Скалистым, очень много оленей и зубров сбилось над долиной Речного Креста. В случае ненастья стада непременно пойдут в долину, которая после дождей частично затапливается разлившимися реками.

— Нам нужно помочь оленям и зубрам избежать ловушки. Однажды уже было… Мы потеряли более сотни животных, которые оказались на пятачке среди воды и погибли. Холод и снег наверху заставят их искать укрытие в лесах вдоль рек. Там есть прекрасные места. Но есть и очень опасные узкие распадки, ущелья. Мы отыщем животных и укажем им путь в безопасный лес.

— Так они и послушаются, — усмехнулся Саша.

— Наше дело — перекрыть тропы к опасным местам. Послушаются они или нет, увидим.

Когда приехали к началу тропы, Саша отстегнул поводок, но Архыз не проявил прыти, не обрадовался. Только отошёл, потоптался вяло и скучно. Верная примета плохой погоды на будущее.

Взвалив рюкзаки, зоолог и лесник пошли по сухой ещё тропе, рассчитывая подняться повыше и там отыскать одну из дорог, по которой проходят олени на высоты вокруг долины Речного Креста.

Пошёл редкий дождь. Пришлось натянуть капюшоны.

Архыз забежал вперёд, принюхался, посмотрел на хозяина.

— Видно, друзей почуял, — сказал Саша.

— На здоровье. Только бы не убежал далеко.

Архыз вынырнул из кустов раз, другой и надолго исчез в лесу.

Они шли час или полтора, забираясь все выше.

Сделалось совсем пасмурно. Дождь моросил, но редкие капли его крупнели. И вдруг пошёл снег. Тяжёлый, мокрый, очень неприятный снег.

— Начинается, — буркнул Котенко. — Наверху снег, внизу дождь. Прелестная погодка. Слушай, а туристы не пошли ещё через перевал, ты не знаешь?

— Только собираются, — сказал Саша и вспомнил сдержанный рассказ матери о Тане. Да, Таня… Видно, скоро она пойдёт через перевал. Встретится ли?

— Все. Ночуем здесь.

Костёр загорелся под пихтой. Натянули полог. От плащей пошёл пар. Под пологом уютно и тепло.

На лес валился снег. Много снега. И это в июне!

Лес уснул, деревья стояли скучные, расслабленно опустив ветки. На них скапливалась тяжёлая белизна. Снег шуршал, сваливаясь. Все вокруг побелело, снег шёл тяжёлый, мокрый, он уже не успевал таять. Зима покрыла кусты, листву, траву на полянах. Это сочетание зеленого и белого в природе, июньский снегопад, заполнивший воздух и притащивший в лето запахи зимы, воспринимался поначалу просто как неуместная шутка циклона, но холод-то был всамделишный, изо рта шёл пар, и шутка получалась сердитой, даже опасной.

— Не было печали, — тихо пробормотал Котенко, и Саша увидел, как он поднёс фонарик к часам на руке.

— Сколько?

— Без пяти четыре. Ты чего не спишь?

— Выспался.

— Скоро светать начнёт. Сразу пойдём, как тропу увидим. Неизвестно, сколько он будет идти. Архыза так и нет?

— Найдётся. Наверное, со своими приятелями ночует.

Зоолог вылез из мешка, развёл туда-сюда руками, размялся. Костёр разгорелся, навес прогнулся от тяжести снега, отпотел. Котенко стряхнул снег, повесил котелок с чаем.

Они не стали бриться, наскоро поели и пошли краем леса, не выходя на луга, где снега было больше. Тропу определяли только по деревьям. Ноги скользили. Лес неузнаваемо изменился. Как в заколдованном царстве, где не осталось ничего живого.

Немного потеплело, подул ветерок и неожиданно пригнал в горы грозовую тучу. В чреве низких и чёрных облаков погрохотало нестрашно, и вдруг полил такой дождь, что пришлось срочно искать убежище.

— Ну вот, — пробурчал Котенко, — все эти ручейки покатятся вниз, сольются в новые ручьи, достигнут рек. А там… Надо идти, Саша. Иначе мы опоздаем, паводок в долинах начнётся завтра.

Дождь сделался ровным, тихим, но не переставал. Застегнув капюшоны, они пошли по расползающейся глине вниз — вверх, с увала на увал, молчаливые, занятые только одной мыслью: поточнее выйти к долине.

Дважды видели оленей. Мокрые, растерянные, какие-то вялые, они шли впереди людей и, только заметив их, обретали привычную скорость.

3

— Сергеев Гай, — сказал Котенко, указывая на пологую гору в живописном березняке среди лугов. — Пришли. Долина под нами.

В дождливом отдалении мелькнула полоска блестящей воды. Река. С обеих сторон в неё впадали ещё две реки, образуя ясно видимый сверху, блестящий, почти правильной формы крест.

Котенко сел на большой камень прямо под дождём, достал брезент и, показав Саше место рядом с собой, укрыл его и себя пологом. Вынул из планшетки карту, положил на колени.

— Давай разберёмся. Вот место слияния рек. Тут, справа от Креста, переправа. А вот самые опасные места. Их два, особо гиблых. К первому выходит и одно и второе ущелье. В прошлый раз, лет пять тому назад, здесь была катастрофа. Когда вода стала заливать треугольник между протоками, зубры не пошли на гору через лес, а бросились почему-то в ущелье. А оттуда навстречу им сель[2] . Ну и… Наша задача не допустить зверя ни в одно, ни в другое ущелье. Устья их почти рядом. И придётся тебе, как говорится, стоять там всерьёз и упрямо. Я боюсь, что сель и на этот раз возникнет. Такая вода! А вот другое место — остров, и на него идёт с Гая узкий перешеек. Сюда кидаются в первую очередь зубры с малолетками. Знают, что здесь пастбища в лесу, но не знают, что остров непременно будет затоплен. Он на стрежне реки, вот в чем беда.

— Вы сюда пойдёте? — спросил Саша, догадавшись, что это место опаснее первого: человеку с острова податься некуда, перемычку вода разрушает.

— Угадал. Мой пост как старшего в звании. Да ты не беспокойся, я отлично знаю меру опасности и границы своих возможностей. Тебя же прошу не увлекаться. Услышишь грохот селя, немедленно наверх — вот на тот мыс с двумя соснами. Он недоступен.

Сзади что-то прошуршало, они вздрогнули и обернулись, сбросив брезент.

Вывалив язык, перед ними стоял Архыз.

— Так, — сказал Саша, — а где твои приятели?

Словно поняв вопрос, Архыз оглянулся назад.

— Понятно, — засмеялся зоолог. — В кустах. Привёл, но они не решаются при чужом выйти к тебе, Саша.

Он поднял к глазам бинокль, осмотрел склон горы, на которой сидели. В сером от дождя пространстве мелькали неясные тени. Шли звери. Все они спускались в долину с холодных, неуютных сейчас высот.

— Пора, Саша, — сказал Котенко. — Они идут, идут! Да, вот ещё, — добавил он, прежде чем они расстались. — Договоримся: сидим ночь и завтра день. К вечеру, ровно в семь, если все благополучно, даёшь выстрел. Я тоже. Если плохо — три выстрела. Тогда — на помощь. Сходимся у самого Креста, на взгорье.

Он вскинул руку и пошёл к своему посту.

Саша добрался до устья первого ущелья минут через сорок. Перешёл ручей, уже взмутившийся, полный, и под дикой грушей увидел сразу семь зубров. Невольно оглянулся, поискал глазами Архыза. Овчара опять не было. Зубры подпустили человека метров на двести, вдруг сорвались и беззвучно исчезли в лесу.

Саша устроился под кустом орешника между камней, накрылся пологом, угрелся и почти тотчас же уснул.

Проснулся он среди ночи.

В темноте он увидел блестящий, пенный ручей. О, как прибавилось воды! Уже не перейти. Шагнув в сторону, Саша попробовал разглядеть за камнями перемычки другой ручей. К изумлению его, ручей не вышел из берегов. Наоборот, сделался совсем тихоньким, незаметным.

Грозное предзнаменование! Это значит, что где-то выше случился оползень или завал. Он запрудил ущелье, и теперь за нестойкой плотиной из глины и камня копится несметное количество воды.

Саша повернул назад, к своему посту. Архыз лениво поднялся с дорожки, прогнул спину и зевнул. Похоже, он спал рядом, но Саша только сейчас разглядел его в темноте. Уверенный, что его друзья тоже где-то рядом, Саша всматривался в редкие кусты по сторонам. Оленёнка выдали его блестящие глаза. Он стоял и ждал человека. Саша подошёл. Хобик не отвернулся, не скакнул, а потянулся тёплой мордочкой к руке лесника.

— Здравствуй. — Саша погладил его, почесал за ушами. — Ну и растёшь ты, братец! Экий вымахал за месяц! И рога… А это что?

На ноге Хобика он увидел повязку. С интересом осмотрел её, тронул ногу. Оленёнок дёрнулся: больно. Именно об этой истории рассказывал Сергеич. Козинский, мерзавец… Опять его следы.

Медвежонка он так и не заметил.

В бинокль Саша увидел десятка три оленух с молодняком. Прошла стайка косуль, ноздри их беспокойно вздрагивали. В тёмном грушняке неясно чернели зубры.

Саша на скорую руку поел, покормил Архыза. Оленя рядом не оказалось: ушёл пастись. Поразмыслив, лесник стал собирать сушняк и таскать его к устью притихшего ручья. Только большой костёр способен перерезать доступ в это опасное место. Часов в десять он поджёг свой завал. Густой дым потянулся по ущелью. Теперь звери сюда не пойдут, побоятся.

Но как изгнать их из леса, как показать им единственную дорогу на узкий гребень, откуда можно подняться на гору? И как оставить без надзора второе, уже гремящее ущелье? Костёр тут не поможет, площадь входа слишком велика. Привязать Архыза? Но он надеялся, что овчар будет с ним, когда придётся гнать животных из лесной ловушки, площадь которой не меньше десятка гектаров. Если бы нашёлся Лобик!

Все-таки Саша решился идти в лес один. Привязал Архыза к тонкой берёзе на высотке перед ущельем и, наказав сидеть смирно, пошёл, чтобы появлением своим спугнуть зверей, заставить их уже теперь выйти на дорогу отсюда.

Не один он пугал беспокойные стада и семейства. Река выполняла ту же роль ещё активнее. Она переполнилась, стала страшной, ревела басовито, несла в коричневых пенных водах куски дёрна, вырванные деревья, катила камни. Уже заплескивала метровой высоты берег на изгибе, сердито отрывала от него пласт за пластом, низкие протоки в лесу залило водой. Олени, косули, барсуки отступали, кучились в центре обречённого места, метались. Некоторые выскакивали к ближнему ущелью, но дым пугал и отгонял их. Бежали к другому ущелью, но там, отчётливо видный на камнях, топтался и нервно зевал черно-белый волк.

Смятение нарастало. Только зубры все ещё спокойно стояли в чернолесье, замкнув в кольцо с десяток зубрят.

Саша на виду у зверей быстро ходил от реки к ущельям, олени шарахались от него, и он первый раз в жизни радовался, что они бегут и подходят все ближе к спасительному выходу. Но когда река вдруг валом накатилась на лес и по ногам зубров ударила первая волна, сильная паника охватила зверей, ускорила перебежку. Они носились взад-вперёд, уже не обращая никакого внимания на человека с ружьём.

Ущелье ревело, поток катился оттуда навстречу реке и, сшибаясь, рождал новый вал, в котором вертелись деревья, корни, бились камни. Этот вал накатывался на лес. Вдруг завыл Архыз. Он тоже испугался близкой воды, ремённого поводка, обречённости. Олени шарахнулись к костру, сбились на открытом месте.

— Хо-бик! — закричал Саша, увидев оленёнка, охваченного паникой, как и все его сородичи. — Хо-бик!

Оленёнок, высоко подымая ноги и расплёскивая воду, бросился к леснику. Он искал у него спасения. Саша обхватил его за тонкую, вздрагивающую шею и пошёл в обнимку мимо оленей и косуль туда, где выход, каменный порог, на который звери не обращали внимания.

— Прыгай, прыгай же! — кричал он.

Тот артачился, противился насилию, не понимал, что хочет от него человек. Тогда Саша вскочил на камни сам. Хобик тотчас же догнал его и, раздувая ноздри, на виду у паникующего стада пошёл по узкому карнизу к горе. Сильный рогач, увидев оленя высоко над лесом, гигантским прыжком взлетел на спасительную дорогу, едва не сбил лесника, и пошёл, пошёл! За ним, толкаясь боками, бросились остальные. Саша едва успевал считать их: семь… двадцать… тридцать два… сорок четыре… Прошмыгнули, не удостоив его ни малейшим вниманием, десятка два косуль, убежали лисы с семейством. Тяжело подтягиваясь на камнях, полезли барсуки… Саша стоял на краю бровки и счастливо улыбался.

Теперь, когда дорога была освоена, он мог отпустить Архыза и уже вместе с ним спугнуть упрямо скрывающихся в лесу зубров. Вода там неотвратимо подымалась. Как раз в это время тяжкий грохот донёсся из ущелья, где дымили костры. Прорвалась и надвигалась сель. Решали секунды.

Переменив план и зная, что до Архыза вода не достанет, Саша в одиночку побежал, хлюпая сапогами, к густому грушняку, где скрывались зубры.

Они всё не решались выйти оттуда. Человек для зубров казался страшнее воды. Лесник, раздражённый их упорством, приготовил карабин. Выстрелы спугнут! Но грохот селя все-таки пересилил страх перед человеком.