Антиглянец

Половина группы поехала с Жаклин в музей L’Or.

– Кто хочет отель, можно отель. Кто хочет музей – за мной! В 5 часов все должны быть красивый! Очень красивый!

Более патриотично было ехать в музей, но я сломалась. До пяти оставалось два часа, и я выкинула белый флаг – отель. Вместе со мной в гостиницу поехали Настя, Яна и Маруся. Остальные решили биться за бюджеты Жаклин до последнего.

Настя. Она засела внутри, как заноза. В такси Настя болтала с Яной, а я молча смотрела в окно. Хорошо, что я не поддалась Мишке, вовремя притормозила. Настя была как красная тряпка, как сигнал стоп. Настя существовала, это невозможно отрицать! А значит, между мной и им… Не думать, не думать об этом!

Огромная кровать, душ, и вешалки в шкафу – с бархатными плечиками! Я рухнула на постель, даже не распаковывая чемодан. Хорошо было бы жить вот так в Париже, без всяких Жаклин, презентаций, шампанского, приходить и падать в такую кровать… Лежать здесь в одиночестве было тоскливо. Для такого номера нужны двое. И я тут же нырнула в глубину, на которую не позволяла себе опускаться все последние месяцы…

Мы бы позавтракали в кафе на бульваре Осман, потом он бы показал мне свой город, а я потащила бы его к памятным зарубкам, оставленным мной в Париже несколько лет назад – церковь Мадлен, сувенирная лавчонка на Риволи, в которой я купила браслет из старинных монеток, маленький пляж на Сене, в районе Нотр-Дама, где можно сидеть на матерчатых стульчиках и глядеть, как мимо проплывают туристы и машут нам, парижанам, рукой.

А потом мы бы пришли в этот номер, чтобы поваляться до ужина, и не вышли бы отсюда до утра. Только бы смотрели, как меняется контрастность за окном – сумерки постепенно загустевают в ночь, и потом снова на разбодяженном фоне утра проступает город…

Я вскочила. Через полчаса нужно быть внизу. Черт, черт! Ленкино платье выглядело ужасно – жеваное и мятое, промучившееся в чемодане целые сутки. Утюга не было.

Я набрала ресепшн.

– I need the iron, my room 234.

Портье любезно сообщил, что утюг в номере.

Я еще раз обежала комнату по кругу. Утюга не было. Конечно, лучше бы позвонить девчонкам, но я даже не знала их по фамилиям. Только Ведерникову. Но этот вариант исключен. Я набрала номер:

– Жаклин, это Алена из Gloss. Извините, что беспокою. Но у меня небольшая проблема.

– Что есть проблема?

– У меня в номере нет утюга. Можно взять ваш минут на десять?

– Твой номер есть утюг!

– Портье сказал то же самое. Но я не нашла, – я чувствовала себя бытовой идиоткой, неспособной решить простейший вопрос.

– И ты думаешь, компания L’Or сэкономить на твой утюг? У всех заказан утюг!

– Жаклин, клянусь, его нет!

– Я дать, я дать тебе утюг!

Она была в ярости.

Я поднялась на четвертый этаж. Жаклин стояла на пороге, замотанная в полотенце.

– Что ты хочешь?!

– Утюг! Жаклин, извините меня еще раз.

Она ушла в комнату и через минуту вернулась с прибором.

– Я сейчас верну.

– Оставь!

Двери лифта открылись, и я шагнула вперед – прямо на пожилую даму. Твидовый костюм, сумочка, бриллианты в ушах и туфельки на маленьком каблуке – воплощение потомственной буржуазности. Она в ужасе отшатнулась от утюга.

– Пардон, мадам, – кажется, я опять опозорилась.

Ровно в пять часов я стояла на ресепшн в черном атласном платье, подставив голую спину под кондиционеры. Редакторы красоты из «больших» журналов оделись ярко – Яна в красном платье, с зеленой меховой горжеткой вокруг шеи, Саша в зеленом бархатном пиджаке, украшенном красными вишенками, Оксана в парчовом золотом платье. Таня и Маруся тоже были в чем-то сверкающем. В черном – я одна. Ждали Настю и Жаклин.

Через минуту Жаклин вылетела из лифта и тут же поскользнулась на мраморном полу. Пытаясь удержаться, она взмахнула рукой, в которой держала меховую накидку, и задела пепельницу. Металлическая урна загрохотала по мрамору, разбрызгивая по глянцевой поверхности песок, перемешанный с окурками. Девочки ринулись на помощь. Яна поднимала Жаклин, Саша и Оксана отряхивали ее костюм – что-то невероятно элегантное в духе Шанель, черное с серым. Таня и Маруся водружали на место пепельницу и даже, кажется, поднимали окурки с пола. От скорости, с которой разворачивалась эта сцена, я явно тормозила – и стояла столбом, никак не участвуя в спасении патронессы. Нехорошо. Вдруг я увидела черную меховую накидку, которую до сих пор никто не подобрал. Я кинулась к норке, но столкнулась лбом с еще одним Бэтменом. Настя. Мы вместе поднесли накидку мадам Ано.

Та уже пришла в себя.

– Больше не будет этот отель! В отель должен быть ковер! Следующий раз Жаклин повезет в «Георг Пятый».

Она осмотрела нас, начиная с Насти.

– Ну, готовы? Жаклин оценить вас!

Ведерникова была, как всегда, ослепительна. Что-то серебряное с черным, каблуки, плечи, декольте. И большущие камни в ушах. Черт, а они ведь настоящие! Я вспомнила про ее коллекцию бриллиантов. Странно, но камни казались фальшивкой, дешевой бижутерией. Я привыкла к тому, что в настоящих украшениях бриллианты всегда маленькие – и воспринимала их размер как доказательство подлинности. Такие были у мамы, у бабушки, у всех наших знакомых. Трудно представить, что вот эти огромные сосульки настоящие. Как они могут быть такими большими? В моей голове этот размер не укладывался.

Или все дело в том, кто это носит? Вот у той тетки из лифта точно были бриллианты. Я почему-то это сразу поняла.

– Красавица! – Жаклин тронула Настину висюльку, которая тут же выдала порцию искр.

– Харроший, – Яну тоже оценили по достоинству.

Саша и Оксана получили призовые хлопки. Младшие Маруся с Таней – просто улыбку.

– Хароший, хароший!

Жаклин благосклонно посмотрела на меня. И потрепала по щеке, которую я насандалила блестящей герленовской пудрой, выданной мне Красновой.

Яна, до сих пор ни разу не взглянувшая в мою сторону, вдруг мило улыбнулась мне.

– Девочки, какие же мы все красивые! Жаклин, ты всегда выбираешь лучших! – сказала она.

– Готовы? За мной!

Мы стояли возле входа Petit Palais, он же Музей изящных искусств, и пили шампанское. Мы были самые яркие, и Жаклин нами гордилась. Англичане, немцы, американцы, поляки, итальянцы, собранные точно в такие же группки во главе с региональным предводителем, разглядывали друг друга. Они были в основном в черном, не такие роскошные, как мы. Мы – это я зря сказала. Я-то была в черном.

Разносили шампанское и устриц. Жаклин и девочки проглатывали их легко, я даже не пыталась. Мне они почему-то всегда были отвратительны. Скользкие, слизистые.

– Ты просто не умеешь их есть, – всегда говорил мне Саша. Но я, как ни пытался он меня приучить, отказывалась наотрез.

По периметру площадки, на которой толпились журналисты, были выставлены золотые флаконы с ароматом «Mys­tery» – вернее, их двухметровые муляжи. Холодный ветер, холодные улыбки, ледяное шампанское. Теплый прием.

Через час возле золотой декоративной арки, на которой сияли буквы слогана аромата «Mystery» «Work your magic!», появились три товарища. Группы стали подтягиваться ко входу в святилище. Наконец-то согреемся!

После американцев, англичан, немцев, итальянцев и китайцев наступила наша очередь. Мы восходили по ступенькам медленно и торжественно, как восходят к божеству. Или к причастию. Девочки притихли. Благоговейная тишина. Жаклин шла впереди, ведя за собой конфирманток.

Один из трех был тот самый Поль, которой сегодня грузил нас в офисе. Двое других – высокие, худые. Николя Орсе, седой господин лет шестидесяти, безупречный, как целлулоидный пупс. Франсуа Орсе, помладше, не старше сорока, темноволосый, красивый, с брезгливой гримаской, портившей его качественный профиль. Огромный концерн FLG, продававший вина и коньяки, одежду и парфюмы, мебель и керамические плитки, был семейным бизнесом Орсе. Империя роскоши, 3500 бутиков по всему миру, миллиардный оборот, первое место на рынке товаров luxury.

Возле входа в святилище стояла огромная ваза с шоколадными конфетами.

Жаклин пожала руку троице. Церемониал начался.

Первой сделала книксен Яна. Дедушка Николя улыбался широко. Его сын Франсуа – едва-едва. Пока империя ему не принадлежала, приходилось доказывать свой статус, демонстрируя высокомерие.

Яна сказала несколько слов, целлулоидный дед кивнул в сторону шоколадок, и она отошла к вазе.

Второй подошла Настя. Франсуа чуть оживился. Ну да, он же тоже холостяк, как следовало из пресс-релиза. Настя идет за шоколадкой.

Книксен, улыбка, кивок головы, конфетка. На каждую не больше пяти секунд.

Я оглянулась – сзади уже поджимали индусы.

– Иди, ешь шоколадку.

И Жаклин сдвинула меня в сторону, к вазе, где толпились наши красавицы.

– А как же?

Я даже не поняла сначала. Возле императоров Орсе уже вертелась француженка, представляя индийских журналистов. Наше время истекло. А как же я? А я никак! Я не удостоилась причастия. Хотя и постилась – только шампанское и сигареты целый день, и гладила как дура это платье! Я не стала брать шоколадку из вазы. Хотя она была забавная – в форме флакона «Mystery».

– За мной! Проходить вперед!

И мы прошли сквозь арку. Девочки, которые тут же оценили конъюнктуру, смотрели сквозь меня.

– Франсуа – фантастический красавец!

– Мне Беата рассказывала из итальянского «Вога», что у него был роман с Николь.

– И что?

– Папа не любит Голливуд. Он дикий мракобес. Если бы француженка была, может, и согласился бы.

Я увидела тысячи людей. Нет, это зеркала давали такой эффект. В зале, куда мы вошли, все было зеркальное. Столы, стены, тарелки, вазы, пол. В центре каждого стола вращался зеркальный шар, на котором крепился муляж духов. Закружилась голова – от голода и от шампанского. Вокруг шара была накрыта ягодная полянка, где росли клубника, черешня, ежевика, малина.

Официанты разносили шампанское – опять! – и маленькие плевочки какой-то птичьей еды. Яна потянулась за клубникой. Жаклин сурово посмотрела на нее. За соседними столами тоже никто не ел. Все чего-то ждали.

Яна вытянула-таки клубничину из кучки. Настя ухватилась за другую ягодку. Жаклин не могла уже сдерживать напор голодных, и мы запустили руки в ягодный развал.

– Только кто был в музей L’Or может есть! – пыталась остановить нас Жаклин.

Но было поздно. Через восемь минут за русским столом не осталось даже веточки от черешенки.

Официант крутился рядом с нами, выдавая Жаклин бокал за бокалом.

– Всем пить!

Загрохотала музыка. Зеркальная стена напротив треснула и начала разъезжаться по линии разлома. На нас хлынул мощный поток света, и из него стал вырастать огромный зеркальный шар, на котором стояла девушка. Примерно так же происходило и в рекламном ролике, только не хватало компьютерной графики, чтобы превратить ее фигуру во флакон. Девушкой на шаре была Жизель Бундхен, лицо нового аромата L’Or. Явившийся из того же светового потока Николя Орсе помог Жизель слезть с шара.

Он что-то говорил по-французски и по-английски, потом передал микрофон Бундхен. Но мы ничего не слышали. Мы готовили Яну. Оксана поправляла ей прическу, Маруся доставала ее помаду, Таня держала зеркало. Яна репетировала с Жаклин слова. Каждому столу полагался один вопрос. По одному от каждой из сорока стран, где продается продукция концерна и знают слово «глянец».

Яна была нашим полпредом, полномоченным представителем русского гламура.

Свет забил в глаза. Наша очередь! На Яну наставили телекамеры. Я выпрямила спину и смело посмотрела в морду объектива. Честь страны – это не шутка.

– Россия, Яна Слопова. Мисс Бундхен, считаете ли вы слоган нового аромата «Колдуй реально!» отражением новой роли красоты в современном мире, где магия женственности становится одной из составляющих профессионального и личного успеха?

Хорош тот вопрос, в котором уже содержится ответ.

– Ес, идеология аромата «Mystery» обращена к новому образу современной женщины, которая привыкла побеждать. «Mystery» – это воплощение ее красоты, магия молодости и успеха. Поэтому «Mystery» выбирают уверенные в себе женщины, которые реализуют свои мечты не только на подиуме, но и в жизни. Они хозяйки новой женственности, провозглашенной L’Or.

Жизель без запинки цитировала пресс-релиз. А еще говорят, Бундхен – плохая актриса. А вы попробуйте дословно повторить эти гладкие обтекаемые формулировки. Рекламный боекомплект про новую женственность и эликсир красоты годился для любых духов. Да и для помад и теней – вполне подошел бы. Я восхищалась – в этом флаконе идеального тела с бразильской попкой живет настоящий профессионал!

Яну поздравляли.

– Харроший, харроший!

– Ты гениально сказала!

– У Янки идеальное произношение!

– Жаклин, а когда мое интервью? – спросила Настя.

– Сейчас Жаклин отвести тебя! И где есть твой оператор?

– Ждет давно, – Ведерникова махнула рукой в сторону сцены, возле которой стояли люди с телекамерами.

Жизель и Николя Орсе исчезли в облаке света.

– Настья, пора! – Жаклин подхватила Настю под ручку, они понеслись к сцене, туда, где в огромной зеркальной стене угадывались очертания маленькой двери. Через нее, как я успела заметить, просачивались в Зазеркалье небольшие группки с телекамерами.

Разговор за столом тут же вырвался из жестких рамок beauty-официоза.

Оксана рассказывала Марусе о своем детстве:

– В 14 лет он меня трахнул.

– А ты что?

– Залетела сразу.

– И что?

– Что, что, аборт сделала! Знаешь, кто он был?

– Ну?

– Вор в законе. Реальный бандит. Убийца. Я потом от него два года скрывалась. К бабушке в Минск уехала.

– Офигеть!

– Но красивый!

Минут через двадцать Настя и Жаклин вернулись.

– Фантастическое интервью, лучшее в моей карьере! – объявила Ведерникова, усаживаясь за стол.

– Вы знаете, что сказала Жизель Настья? Что она красивей, чем модель! Мы должны пить за Настья! – кричала Жаклин.

Снова несли шампанское, и мы пили за Настю, за Яну, за Жаклин, за Дом L’Or, за новый аромат. Еды все не было, и мы давно были пьяны.

Николя Орсе вышел из Зазеркалья и занял место за своим столом. Жаклин скомандовала:

– За мной!

Мы застучали каблуками по зеркальным плитам. Жаклин подвела нас к Николя. Франсуа сидел рядом.

– Мы показать русский делегация! Какая прекрасная шоу!

Мы стояли перед отцом и сыном в третьей позиции. Как девочки на выбор. Николя оглядывал нас с ног до головы. Франсуа пил шампанское и смотрел в одну точку. На Настю. Я поняла, на что это похоже. Однажды я заехала в переулок возле Шаболовки и уперлась в шеренгу девиц. Они стояли в свете фар – с голыми ногами, замерзшие и скукожившиеся под взглядами мужиков, осматривавших их из машин. Бандерша, наклонившись к окну, тыкала в девиц пальцем – какую?

Жаклин наклонилась к Николя и о чем-то говорила с ним, показывая на нас.

Черт, это панель! Зеркальная панель. И уйти нельзя. Потому что рекламный бюджет. Ха, и здесь бюджет! Только деньги другие. Сумасшедшие.

– Самый красивый редактор русские, – Жаклин была пьяна и счастлива.

Мы вернулись за стол. Праздник продолжался. Принесли спаржу в лужице коричневого соуса, в центре звездочка из фрукта, название которого я все время забываю. Люди начали рассасываться. Мы сидели.

Яна кричала:

– Мясо, принесите мне мясо!

Принесли лапшу, маленький холмик на огромной тарелке.

– Это «доширак»! Унесите «доширак» и дайте нам мясо!! – кричали мы все. По-моему, официант понял слово «доширак». И принес еще две бутылки дорогущего шампанского Diamonds, которым торговал концерн.

Жаклин ничего не ела. Только пила шампанское. Как воду. В левой руке она держала бокал, правой наливала из бутылки. Скорость оседания пены отставала от темпа Жаклин, и жидкость переливалась – на стол, на платье, на мех.

Наконец принесли мясо. Уже ничего не хотелось.

– Oui, мьясо! – Жаклин съела сначала свое, потом чужое – девочки сгружали ей вырезку со своих тарелок. – Я привезу вас Парис через месяц! Кто поедет со мной? Жить будем один номер.

– Я!

– И я!

– Жаклин, я обожаю Париж. Жаклин, слышишь, Париж – это Жаклин! – кричала Таня.

– Всем налить! – приказала Жаклин. Бутылки не хватило. – Еще champagne!

Несли шампанское и десерт. Шоколадный шарик, покрытый серебряной глазурью, под карамельной сеткой. Духи в карамели, аромат в шоколаде.

– Можно мне чай? – спросила я Жаклин.

– Сначала надо есть десерт! Пей champagne вместо чай.

К столу подошли Николя и Франсуа.

– Vive la Russie!

Франсуа встал позади Насти и положил руку ей на плечо. Она не растерялась.

– Жаклин, нужен фотоаппарат!

Жаклин сунула сумку в руки Марусе.

– Достать! Настья, где твой оператор? Он снимать нас! Почему ты не усадить его здесь?!

– Потому что он всего лишь оператор, Жаклин, – смиренно объяснила Ведерникова.

Маруся наконец нашла камеру и прицелилась.

Фото Насти, Франсуа и Николя. Жаклин поднялась, опираясь на бутылку. Жаклин, Настя, Николя, Франсуа. Девочки вскочили с мест и обступили владельцев империи роскоши.

– Сними нас всех вместе! – попросила меня Маруся, которая рисковала остаться за кадром. Я кивнула.

– Встаньте ближе!

Я выстроила композицию: Настя на стуле, на ее плече – пьяная рожа Жаклин с размазавшейся помадой, Николя и Франсуа за спинкой стула, Яна, Оксана и Саша жмутся к лацканам пиджаков старшего и младшего Орсе, Маруся и Таня встали на цыпочки, пристраивая свои головы между благородными сединами отца и черными кудрями сына.

Три кадра. Настя без бокала. Настя с бокалом. Третий смазан – Франсуа нагнул голову и что-то шепчет на ухо Насте.

– Merci bien!

Франсуа обменивался визитками с Ведерниковой, Жаклин что-то жарко обсуждала с Николя. Наконец они ушли.

Почти все сорок столов опустели. Остался один русский – в полном составе.

– Мы гулять дальше!

Я чувствовала, что леденею. От холодного шампанского начинало болеть горло, кондиционер шпарил вовсю, по залу гуляли сквозняки. Ленкино платье, которое было мне все-таки маловато, впивалось в спину. Уже час ночи.

– Может, уже можно уйти? – спросила я Оксану.

– В принципе, можно. Но я посмотрю на тебя, если ты сделаешь это первой.

Я вздохнула – значит, нельзя.

Девочки рассматривали фото, передавая камеру по кругу.

– Франсуа такая лапочка!

– Ви влюбиться Франсуа? Он занят! У него очень знаменитый модель.

– А он Насте визитку дал, – сказала Яна.

– Настя может пробовать! Может, Франсуа ему изменить.

– Ей или ему? – я вдруг сообразила кое-что.

– У него подружка быть! И есть друг! – Жаклин залилась счастливым смехом и снова налила себе шампанского. – Кто со мной пить?

Девочки подставили бокалы. Я отказалась.

– А ты почему не пить с Жаклин?

– Я уже не могу, спасибо.

Жаклин обняла Яну. Они поцеловались.

– В Париж надо пить! Ты, Борисоф, спрашивать про секс. А ты любить групповой секс?

Я замерла. Жаклин смотрела на меня, а я на ее руку, которая поглаживала красное Янино платье. Там, в районе груди. Яна сидела, закрыв глаза. Маруся и Таня оторвались от фотоаппарата. Саша хихикнула. Оксана разглядывала пустой бокал. Настя вертела в руках визитку.

И что я сейчас должна сказать?

– Ты просто так спрашиваешь или что-то конкретное?

Черт, что я несу! Ступор, в котором я находилась уже сутки, парализованная наставлениями Полозовой и Красновой – «подружись с Жаклин, это наш бюджет», – заставлял меня делать то, чего я никогда бы не сделала. Но я уже не понимала, кто такая эта «я» теперь. Мне надо было пить шампанское, которое я никогда не любила – потому что так надо журналу. Но желудок-то мой. Я сидела в ледяном зале, думая о бюджете, но моя собственная кожа покрывалась пупырышками. Журнал не представили Николя Орсе, и это не относилось ко мне – исключительно к Gloss, который не был первым в списке симпатий парижского офиса L’Or – но унижение прожевала лично я. Я работала на журнал не только головой, но кишками и печенью. Последний вопрос был сокрушительным. Неужели есть еще органы, которые должны поработать на успех глянца?

– Алена у нас еще новичок. Правда, Жаклин? – Саша погладила Жаклин по щеке.

– Добро пожаловать в индустрию! – шепнула мне Оксана и встала из-за стола.

Девочки задвигали стульями.

– Кто хочет в отель, может ехать отель!

Еще минут пятнадцать мы жались возле своих стульчиков, изображая светскую беседу, а реально дожидаясь, пока Жаклин опустошит последнюю бутылку.

В автобус сели в гробовой тишине. Жаклин впереди с Яной. Я забилась на заднее сиденье. Настя уехала на такси – к друзьям в Пасси.

Меня качало. Кресло, кровать, абажур над столом – все кружилось, и я с трудом фиксировала их взглядом на положенных местах. Упасть не раздеваясь? Нет, добраться до душа, смыть липкое ощущение сегодняшнего вечера. Я пахла духами, шоколадом, шампанским, сигаретами – и от этой концентрированной гламурной смеси меня подташнивало. Пусть завтра не будет прически, наплевать – мне нужна чистая, проточная вода, льющаяся прямо в темя.

Я прошлепала в комнату. Открыла окно – и вдохнула. Люблю ночной воздух европейских городов – все равно, где это, и все равно, какой это город. Тишина, шорох шин – кто-то проехал по соседней улице, горшки с цветами, балкон напротив, стук ставень, запираемых на ночь. Благополучная, уютная тишина, в которой так хорошо засыпать. Звонок! Я вздрогнула. Кто это – три часа ночи?

– Борисоф?

Это была Жаклин. Меня опять затошнило. Как же все-таки я напилась.

– Ты забыть мой утюг. Принести сейчас!

Что еще она собиралась гладить? Янину грудь или платье?

– Жаклин, может быть, завтра?

– Иди сейчас! Яна, Борисоф идет! – крикнула она куда-то в сторону.

Хорошо, что я пьяная. Во всяком случае, не обязана себя контролировать.

Я посмотрела на себя в зеркало. Сейчас ты получишь, сука! Если попробуешь! Я надела под халат джинсы. Для страховки.

Дверь открыла Оксана. Слава богу, не Жаклин. С бутылкой шампанского.

– Хочешь?

– Нет, – я протянула ей утюг.

– Заходи, сама Жаклин отдашь.

– Какая разница, возьми ты.

– Заходи!

– Оксан, я не понимаю, зачем.

– Давай, давай, иди!

Если что, я буду орать. Жаклин танцевала посреди номера с бокалом в руке, закрыв глаза. Музыки не было, телевизор работал бесшумно. Яна и Маруся лежали на кровати в туфлях и вышелушивали арахис из соленых скорлупок.

– Жаклин, вот утюг. Спасибо.

– Иди сюда, Борисоф!

И она пошла ко мне, раскинув руки и выплескивая шампанское на ковер и на свою норку, которая валялась под ногами. Я пятилась назад. Она уже вцепилась в воротник моего халата.

В номер позвонили.

Я ринулась к двери. Халат распахнулся на груди. Мы с Оксаной схватились за ручку одновременно. На пороге стоял парень с подносом – две бутылки Diamonds, клубника и шоколад. Тошнотворный гламурный набор. Мальчик смотрел на меня, на мой халат, который я пыталась запахнуть одной рукой. Я отпихнула его в сторону и понеслась по коридору. Черт, утюг!

Притормозила. Возвращаться было нельзя. Я заняла стратегическую позицию у лифта. Надеюсь, она не интересуется мальчиками. И точно – через пять минут парень появился. И воззрился на меня. Улыбался он нехорошо. Я сунула ему утюг.

– Take off этот чертов айрон и неси to room 431, please!

Меня все-таки стошнило. Я боролась до последнего – в таких интерьерах, среди бархатных пуфиков и хрустальных плафонов, гадить было стыдно. Человеческая слабость оскорбляла совершенство идеального дизайна. Но я ничего не могла с собой поделать – мерзкие французские какашки выливались из меня фонтаном, шедевры высокой кухни, обезображенные моей несовершенной натурой до состояния дерьма. Из позолоченной рамы, висевшей над раковиной, на меня смотрела испуганная маленькая девочка, опухшая от слез и алкоголя. Мне было жалко себя, испорченные новые джинсы и красивую еду, созданную трудом и любовью стольких людей. Жалко было впечатлений от студенческого Парижа, которые навсегда теперь забиты этим отвратительным привкусом рвоты. А еще было жаль, что некому меня пожалеть. И что я даже не смогу увидеть Сашу – я откажусь от этого интервью и навсегда поссорюсь с Полозовым.

На следующий день все было как обычно. Экскурсия в бутик L’Or на Вандомской площади, обед с Бриссаром. Снова несли шампанское и изысканные козявки, но ни супа, ни чая не дали. Я уже не пила – просто глотала с отвращением жидкость, которая стоила тысячу евро за бутылку. На Жаклин я старалась не смотреть. А она вела себя как всегда. И девочки тоже. Я даже подумала – а вдруг ничего не было? Просто я напилась до чертиков, до галлюцинаций. На два часа нас выпустили из плена – я забрела в Galeryes Lafayette, по соседству с гостиницей, но ничего не купила, без настроения шопинг не шел. В уличном кафе выпила, наконец, чаю. Первый раз за двое суток. Я сидела и дышала, чувствуя, как меня лечит воздух этого города. Если бы я прожила здесь еще день, то выздоровела бы окончательно. Вечером мы отравились еще раз – опять то же гламурное пойло и омары в устричном соусе.

– Выпьем за Жаклин-вояж! – провозгласила Яна.

Это была такая традиция. Все, что здесь происходило, называлось Жаклин-вояж. Путешествие luxury-уровня в стиле glam, о котором так мечтала моя Краснова. В финале каждой поездки журналисты чествовали хозяйку и виновницу торжества, полпреда гламура в России.

– Да здравствует Жаклин-вояж! – кричала Яна.

– Ура, Жаклин! – кричала Оксана.

– Je t’aime, Paris, – тихо сказала Настя.

В самолет мы сели пьяные. После двух дней, в котором не было ложки теплого мирного супа, в желудке поселился кто-то чужой, и я с трудом таскала тяжелое, как будто не свое, тело. Насти с нами не было. Она осталась во Франции, поехала куда-то на юг, в Канны или в Ниццу, где ее ждали друзья.

Жаклин опять потребовала бутылку.

– Это привилегия первого класса, – сказала стюардесса.

Какое счастье! Наконец я возвращалась в нормальную трезвую эконом-категорию. Изгнание из лакшери-рая было спасением. От проклятого напитка королей нас отделяла шторка, разделявшая общество по классовому принципу. Мне нравилось в моем – буду читать и спать.

Жаклин достала кредитку.

– Все в первый класс! L’Or платит!

– Сколько она может бухать? – сказала тихо Оксана. – Железная печень.

– За мной!

Боже, мы пересаживались. Шли по проходу гуськом, я замыкала процессию. Может быть, на меня не хватит места?

Место нашлось. Нам выдали по бокалу, а Жаклин принесли бутыль.

– Я делать вам новый Жаклин-вояж. Возле Нового года!

– Ура! – пронеслось по рядам. Она качалась в проходе, чокалась со всеми, наконец все кончилось. Жаклин заснула. Конец-вояж.

Глава 4

GLOSS Ноябрь

...

Если вы однажды выбрали глянец своей жизненной стратегией, будьте всегда готовы… Например, к тому, что однажды вы встретите на далеком острове Маврикий супермодель и дочку премьер-министра страны «большой восьмерки» и будете с ней обсуждать, какой ужас эта диета, когда нельзя съесть даже кусочек шоколада Godiva. Будьте готовы, что в Нью-Йорке вы будете обедать с девушкой по имени Дилан, а потом поедете в гости к ее отцу, которого зовут Ральф, Ральф Лорен. Или что однажды вы подарите совершенно незнакомой женщине колье с розовыми бриллиантами. Просто потому, что она одна из читательниц журнала Gloss. Так случается, во всяком случае, со мной!

Помню, как однажды Миуччия Прада дала мне дельный совет. Нет, речь не про моду, так, кое-что из области девичьих тайн. Собственно, я сама об этом давно думала, но Миуччия подтвердила мои догадки. Не спрашивайте меня сейчас, о чем мы шептались тогда в миланском ресторане Bice. Только согласитесь: совет, данный человеком, который одевает самого дьявола, не стоит игнорировать.

Хорошо, давайте про моду. Например, вас приглашают в Париж и просят оценить новую палетку теней L’Or. Как ты думаешь – эти цвета понравятся в России? – спрашивает меня подруга, управляющая огромной luxury-корпорацией. Я понимаю, что от того, что я сейчас скажу, зависит то, как вы будете выглядеть следующей весной. Всегда нужно быть готовой к ответственным решениям.

Если ты выбираешь глянец, придется учитывать массу нюансов: подружиться со временем, наметить в списке любимых спа-процедур те, которые снижают эффект jet lag, отказаться от анонимности (теперь моя фамилия значится в гостевых книгах почти всех отелей, имеющих статус The Leading Hotels of the World), расширить свой гардероб до размеров любого из культовых бутиков Третьяковского проезда.

Да, кстати, надо уточнить, отправили ли свежий номер Gloss в офис Джона Галльяно, который уже назначил мне встречу. И еще – вспомнить, какое шампанское в это время суток предпочитает моя замечательная французская подруга. Как всегда, мы встречаемся с ней на бегу в модном парижском ресторане: мне через два часа лететь в Токио, ей – везти журналистов в Ниццу.

Быть частью мировой индустрии глянца – это непросто. Тренд складывается из нюансов. Если вы внимательны к мелочам, Gloss с вами навсегда.

Главный редактор

– Привет, я вернулась.

– А, Борисова. Нашлась-таки, королева гламура. Вспомнила про старика Полозова.

Старику Полозову было 39 лет. Мы как-то говорили с Мишкой про возраст, и он придумал определение. Возраст – это смена человеческого ландшафта. Сначала ты на полянке самый маленький, и это самой собой разумеется. В 20 лет нет никого младше тебя. Становишься старше, и они потихоньку начинают вылезать, как грибы после дождя – малыши, пришедшие в твой отдел, в твою газету, которых никто не воспринимает всерьез. Еще через несколько лет оказывается, что ты давно подстригаешь, пасешь и окучиваешь молодую поросль, но это не в напряг, наоборот – это первое измерение твоих собственных заслуг. Ты дрессируешь щенят, а над тобой сидят и мешают продвижению к цели более успешные старшие. Пока человеческие слои выложены по дате рождения, ты в порядке. То есть – ты молодой, пока очередь соблюдается.

Старость начинается в тот момент, когда сверху, над тобой, сделав логичный и даже вполне заслуженный скачок по карьерной лестнице, оказывается тот, кто родился лет на пять позже. И все, паспорт теперь улика. А жена получает основания пилить за то, что ты не стал тем, кого она планировала видеть рядом с собой лет через десять после свадьбы. Полозов шутил, но я знала, что он нервничает. Главный редактор «Бизнес-Daily» Володя Борейко был на три года младше Полозова, а начинал когда-то в его отделе.