Осипов Георгий
Воля покойного
ГЕОРГИЙ ОСИПОВ
ВОЛЯ ПОКОЙНОГО
Виталику, который знает обо мне все.
Я работаю в "Стереорае". Это магазин, где продаются компакт-диски. Где он находится, я не хочу говорить, потому что не забочусь о его процветании. Название "Стереорай" придумал я сам и был премирован за это десятью долларами. Я купил на них кеды, чтобы бегать по утрам в Дубовой роще, и скоро этим кедам настанет пиздец, а десять долларов мне уже никто не даст, даже если я напишу поэму "Мисс Бабий Яр" или, учитывая рост популярности правых, брошюру под названием "Гитлер-воспитатель". Они просто меня не заметят, как не замечали долгие годы психоделического многообразия Запада хронические неудачники, полуслепые и полуглухие - на Западе они никто, а здесь господа первого сорта.
Национал-патриоты тоже иногда посещают "Стереорай", между молебнами и манифестами, хапают, в основном, "классичку в обработочке", предпочитая расплачиваться за музычку повышенной красивости зелеными бумажками с девизом "На бога уповаем". Что ж, кому тошно, а попу в мошна - гласит пословица. Появляется здесь время от времени и анемичный метис, подслеповатый, со слабыми льняными волосами; старухи с пионерскими галстуками на шеях и развратные олигофрены пионерского возраста, хотя и морщатся, но всасывают его беспомощное музицирование, как "музыку революции". Сердитый и напыщенный очкарик хотя и ходит, как и я, в засранных кедах, но набирает при этом западного выкидного ширпотреба долларов этак на шестьсот и убегает, шурша мокрым крысиным хвостом, "осваивать материал", в надежде превозмочь свое бесплодие, свою ущербность... Тратить такие суммы на отбросы того, чье "овер-продакшн" отталкивает ну самых темных, когда твои соотечественники издыхают, шарят по помойкам... Что с крысы возмешь? Крыса хочет быть любимой. Слабоумными, но - обожаемой.
Я работаю в "Стереорае", потому что "хорошие господа" первыми, как это всегда бывает, перешли на "компакты" незадолго до распада СССР. Империя распалась, как опостылевшая рок-группа, где все члены нарколыги, стареющие пидоры, высохшие пижоны, раскололась на черепки, как глиняная задница девушки с веслом. А потом уже, следуя примеру "хороших господ", - ибо элита попросту обязана давать трудящимся классам примеры хорошего вкуса, если это подлинная элита, а не мещане в дворянстве, - "перешла на компакты" и публика помизерабельней. В точности, как это было с видео перед смертью Брежнева. Тогда говорили примерно так: "А чем сейчас ворочает доктор Шульга?" "Он перешел на видео", - следовал ответ. Вот солидол - думали менее удачливые граждане о таком человеке.
Да, примерно так все и было. Так называемая "Гитлер-Велле", охватившая Западную Европу в семидесятые годы и закончившаяся скандалом с дневниками фюрера, оказавшимися подделкой, теперь докатилась и до наших холерных пляжей, и грозит накрыть собою предшествующую ей волну надоевшей теософии и прочей оккультной поебени. "Хорст Вессель" у нас поют сегодня, так же старательно выговаривая слова, как при Леньке пели "Отель Калифорнию", кстати, тексты обеих песен не содержат ничего особенного, равно как и уцененный роман "Отель Калифорния" - сочинение какой-то Медведевой. Саня Нападающий читал, но не затащился. Стоит дешево, дешевле разве только "Завещание" Имама Х. И еще дешевле отдельные тома В.Белова. Дюжины башлачевых, моррисонов, цоев и прочих гениальных синяков - чего они стоят?
Все в моей жизни наебнулось. И я каждый день, кроме воскресения, являюсь сюда к десяти, встаю за прилавок и глазею на корешки "си-ди" и думаю, отчего, если диски сделались вчетверо меньше своего формата, не уменьшились также и их покупатели. Вот этот с огромной шишкой на роже, хоть бы вуаль надел, что ли - стоит и жмакает "компакт" группы, чье название мне и говорить не хочется, такое оно остохуелое. Под вытье ее косоглазого лидера прошли скучные семидесятые, нисколько не оживленные взаимным истреблением одних жестоких скотов другими в Афганистане, а клавишник с отвислым носом и плохими зубами похож на вдову Дмитриевича. И вот петрушка этот лапает, лапает и, скорее всего, сейчас заплатит за них долларов восемнадцать, но не мне. Мне из этой суммы дадут на проезд, на сигареты (правда, я не курю), предложат в субботу виски, но я бросил пить с тех пор, как получил по ебалу пьяный у фонтана на бульваре Шевченко, вымазал кровью макинтош полковника НКВД Войтовича, проданный мне его сыном Сережей... И вообще мне просто надоело зассыкаться с другими неудачниками, а потом бродить по улицам, кишащим хищной беспощадной сволочью, точно средневековые прокаженные. Надоело, как надоедает быть хиппи, панком, верующим, антисемитом, писать стихи, и человек перестает им быть, если он только какой-то мутацией что ли уже не связан с одним из этих видов. Азиатом, педерастом или негром труднее перестать быть - во мне все это присутствует понемногу: кровожадность и мстительность, нарциссизм и исступленная эротомания, охуенный голос и умение ритмично двигаться (я похож на Марвина Гэя - это обстоятельство дружно отметили в компании "перешедших на видео" аферистов году в 82-ом. Марвин Гэй мне нравится до сих пор, я иногда пою некоторые его вещи, когда никого со мною нет рядом. Со мною уже месяц, как никого нет рядом, пора уже запеть "Ай нидэд э шэлтэр ин сомванз армз"), и покамест Лу не бросила меня, мы слушали "Distant Lover" на ее мещанском, большом, как жопа, кассетнике и обалдевали друг от друга, и мне совсем не хотелось ничего другого и никого другого. Но Лу умотала от меня, и все в моей жизни наебнулось, как и у многих других в этой стране.
Мама, неужели ты не видишь, как он похож на Клинта Иствуда, - прыщавый утопленник сообщает восторженно громким шепотом своей мамаше с фисташковым цветом лица. Это тоже обо мне. Да, это точняк обо мне, больше не о ком, остальные приказчики сидят, точно обезьяны в клетке за позрачными прутьями и думают каждый свое. Иногда какой-нибудь шалун проводит по прутьям куском арматуры: Д-р-р-р-р! И павианов охватывает беспокойство, справиться с которым уж не в силах их истерзанные нервы, начинается жуткий переполох. Кто они, мои коллеги по обезьяннему вольеру? В основном это самцы и немолодые; многодетный фотограф, бывший цензор газеты "Правда" (так по крайне мере о нем говорят), бывший хиппи №1. Этот последний по имени Святослав до такой степени видоизменился, что того и гляди высунет раздвоенный язык да и юркнет между коробок! Давно пора его от нас удалить, в террариуме его место.
Время от времени "Стереорай" посещают и солидолы - культатташе германского консульства заходил, два часа полоскал мозги классикой, и бывший цензор, красный, как рак, от возбуждения, громко квакал о чем-то с ним по-немецки. Потом еще побывал здесь и венгерский дипломат, внучатый племянник Хаваши, главного раввина Будапешта в 30-е годы. Дипломат покупал Луи Прима. Это такой подозрительный креол - Луи Прима. Как и подобает лакею, я напел его превосходительству, мастурбируя невидимые прутья моей клетки: Бона сэра, синьорина, Бона сэра... И был поощрен улыбкою из фильмов Хичкока. Под буги и фокстроты Луи Примы немало мальчиков послевоенного поколения выпивали, мечтали, любили, наживали себе цирроз печени, хернию, язву, мозговой разжижь. Жаждали узнать, как пахнет там у Джейн Мэнсфилд, но кто-то таки да - сделался президентом могущественного банка или вот - дипломатом, но так и не узнал, как пахнет там у Джейн Мэнсфилд.
Хотя - не знаю, мне тоже нравится Прима и вся хорошая музыка тех лет. Когда-то я придумал афоризм: Элвис-то хорош, вот только слушают его почти что одни кретины. И это неаппетитная, но правда. В Штатах он нравится одним бабам, в Европе - одним инвалидам, а здесь? В какой стране я, в рот меня поцеловать, обитаю?
Все в моей жизни наебнулось окончательно не тогда, когда, как все еще любят вспоминать отдельные умственные лежебоки, "развалили Союз"; мне-то неизбежность этой постыдной кончины была ясна еще в то время, когда агитфильмы про службу в десантных войсках стали сопровождать музыкой "Пинк Флойд" - музыкой презирающих нас врагов, а было такое еще при Брежневе, нет - это случилось, когда Лу собрала всю косметику и пропала на много-много дней. Потом она вернулась и уверяла меня, что была в горах. Но с гор не спускаются с такими ухоженными ножками... Если ей, моей любимой Лу, вдруг вздумалось привести их в порядок, значит кто-то их целует, значит кто-то от нее без ума!
Кислые слюни заполняют мой рот, и я чувствую, как начинает вибрировать веко моего левого глаза. Со стороны я должен походить на чудовище в заключительной сцене "Франкенштейна", когда крестьяне подожгли мельницу, куда я от них забрался. Во взгляде моих глаз перемешались нечеловеческая злоба, страх и... недоумение. Откуда им стало известно, что я боюсь высоты и огня, откуда?
О, как я был прав, когда ничего не желал делать, никому не желал нравиться и половину года проводил на пляже, а в пору рабского труда и бессмысленного мельтешения людишек спал, как благополучный вампир в своей крипте. Но вот однажды, укладываясь во гроб, я обнаружил, что кто-то успел нагадить в заполнявшую его содовую землю. Зловоние показалось мне столь отвратительным, что я ушел прочь из своего замка "на черной горе", как из навечно оскверненного места. И с того момента я существую в области оскверненных сумерек, где на всем живом и мертвом лежит какая-то мертвенно-прохладная, повергающая в оцепенение тень... В данную минуту все пляжи, губы, соски, лепестки и водопады того, теперь иного для меня мира, заслоняет ядовитый, прямо-таки нарывно-малиновый пиджак бесшумно подошедшего к прилавку азиата, обладателя поросшей курчавым черным волосом головы с бараньими глазами и тяжеленной желто-говенного цвета цепи, спускающейся до самого его овечьего брюха. Блеск богомерзкого металла так гадок, что, кажется, это сочится обратно наружу впитанный им свет безблагодатного, фальшивого светила сего мира.
Я видел закат этого солнца мертвых по телевизору. Солнце садилось над Невой, телевизор показывал скверно, и краски были какие-то предсмертные, изображение казалось израненным. На двухпалубный прогулочный пароходик, почему-то мне хочется назвать его "Вапоретто", поднимались по трапу питерские геи. На борту убогого суденышка предполагалось совершить прогулку по Неве и отметить отмену статьи, преследующей за однополую любовь. Повторяю, изображение было какое-то исковерканное, и мне казалось, что эти самого обыкновенного вида люди поднимаются по лестнице в душегубку, что их умертвят на борту этого коварно безобидного "Вапоретто", а потом кремируют в топках и развеют пепел над этой вечно холодной, непонятной и ненавистной мне рекой. А косоротый и косноязычный комментатор "шестисот секунд" деланно брезгливой скороговоркой предлагал всем "голубым" покончить с собой. Позднее косоротый обосрется во время "октябрьских событий" и пропадет, как и множество его предшественников.
Но это израненное, инфицированное солнце, ощупывающее своими лучами изделия из золота, солнце ползучих гадов и точка!!!
Эпоха панибратства и терпимости на самом деле кончилась давно позавчера, когда после трех рюмок каждый признавал за своим ближним право на оргазм, и все давали друг другу куда угодно, куда попросят, только бы кончать, кончать среди куриных пупков, увядших букетов, сдвинутых набекрень париков на потных лысых головах, скользких, ленински-сексуальных, радиоглушение - вот подо что никто уже не ебет. И эти просроченные японские календари с гладкими загорелыми телками, неизменно застывшим взором наблюдавшими твои ноги, охватившие любовника, скрещенные на пояснице александрийская эпоха осталась позади - позавчера. Вчерашний день - когда упрямство и недоверие окончательно извратили наши желания - всем захотелось оказаться вдруг не выебанными, а объебанными, то есть маяться в бесконечной аноргазменной полудреме, помутненными глазами дебила провожая скользящих мимо насекомых-кочевников, новых оккупантов, на этот раз всамделишных, не целлулоидных "фрицев" в кино. И, наконец, сегодняшний день - это время гниения заживо, когда отмирание старого (старое - это мы, все мы) делается повседневной реальностью, и мы уже ничего не боимся, не все умираем, но все изменяемся и никого не отпугиваем своим видом, скорее приглашаем на пир пир победителей-стервятников. Любителей падали в желудке и на палке. Ибо мы - полудохлые сперматозоиды - томимся здесь еще с прежней ебли, и сейчас нас будут кушать сперматозоиды-киллеры нового нашествия. Мы начинаем вонять...
Скажите, пожалуйста, есть у вас Жанна Бичевская? - кажется, в этом месте поток моих мыслей прервал вопрос, заданный женским голосом. Ее черный жакет был надет поверх черной же футболки. Она была высокого роста, русые волосы зачесаны назад. Я существовал для нее, как фен для сушки рук в туалете. Она была моих лет, у нее были деньги и желание их истратить. Моих средств хватило бы на пакет томатного сока, четыре сосиски, два банана, батон, кофе и зубочистку (бесплатно, я ею уже месяц мою и уши, наматывая волокна хлопка) и бесплатный проезд в лифте с надписью Judenkaput. Напротив, - сказал ей я.
Што - "напротив"? - переспросила она сквозь китайские очки.
Напротив есть, - пояснил я и пригласил ее жестом к противоположному прилавку. Таким жестом певица Бичевская показывала на Ельцина, когда пела на демократических баррикадах в 91-ом году: "С нашим атаманом (жест) не приходится тужить". И точно так же - оттопырив большой палец, парни на рисунках Финского Тома дают понять, что хотят, чтобы их полюбили.
Она отошла туда, куда ей показали. Теперь я видел ее в полный рост, мокасин на ее левой ноге треснул по шву в том месте, где выпирала "косточка". Не все умрем, но все (жест большим пальцем) изменимся. Итак, мы начинаем вонять. Мы воняем поголовно, но к счастью, возможно кого-то это и утешит, мы воняем по-разному. Некоторые воняют сильнее других. Некоторые мертвее всех мертвых. Вот для примера Немец. Или Кефир, то есть Тапир...
Не успел я отделаться от фанатки советской разновидности Джоан Баэз, как от стены с плакатом Махмуда Эсамбаева отделилась еще одна девушка в тяжелых ботинках укладчика асфальта. Это было светловолосое, большеглазое существо невыразительного вида, немного похожее на мальчика, на рыжую Риту Павоне. Наверняка младший сотрудник какой-нибудь фирмы, чьи препараты сделают вас стройным и сильным, что-то сектантское есть в этих акакий-акакиевичах. И в самом деле - в ее детских глазах светилась беззаветная преданность боссу, корпорации, новому мировому порядку, всему, что легко заменили бы комсомольские иконы, родись она хотя бы в один год со мною. Девушка кормовой породы людей. Но я представил вдруг ее, ласкающей своей лапкой член у шефа в офисе - что-то в этом было неотразимое. В ее невинности бесполой. Беленькую дамскую сумочку девушка сжимала двумя руками, точно это была не сумочка, а аптечка.
Это у вас - начала она с усмешкой, слегка наклонив набок головку, - там кто... Элвис Пресли?
Где? - спросил я неожиданно громко, как будто на мне были надеты наушники.
Там, в коробке, - она показала пальцем с коротким ноготком поверх моей головы на изображение Элвиса, развратно грызущего микрофон, и вытянула при этом шею, повязанную старомодной косынкой; на шее у нее я отметил две почти симметричные шишечки, похожие на электроды у Франкенштейна.
Это Председатель Мао, - неудачно сострил я (ведь девушка явно не могла помнить, кто такой этот Мао) только потому, что вспомнил, как один знакомый художник нарисовал Элвиса в стиле плакатов культурной революции, в "сталинке", на трибуне...
Насколько я знаю, единственный случай в Элвисиане. Он мне его как бы подарил, но я из боязни, что картину изорвет ребенок моей хозяeки, не взял ее тотчас же... Потом художник свалит на Запад.
Да ладно вам... - хихикнула Рита, - Это Элвис Пресли. А у вас есть рок-опера "Кошки"?
Там есть, - ответил я.
Где там?
Напротив. За вашей спиной.
Она уже повернулась в нужном направлении, когда я добавил ей во след:
На расстоянии лягушачьего прыжка.
Да ладно вам! - она снова тряхнула головой и усмехнулась.
По-моему, такая усмешка по-английски называется "чакл" или "гигл" удачно передает фонетически. Нет, такое сложное предложение мне не закончить. Наверное, босс охуевает от этой ее манеры усмехаться, глядя в глаза, и девочка, судя по всему, об этом очень хорошо знает.
Итак, мы остановились на тех двоих, кого зовут Немец или Тапир. Возможно, кто-то и удивится, что это - клички или фамилии? Я предпочел бы не уточнять, поскольку оба мальчика на сегодняшний день живы, или, по крайней мере, делают вид, что живы, и Тапир, и Немец. Толя Немец и Лева Тапир.
Лева Тапир принадлежит к поколению послевоенных невежд, полуслепых, полуглухих идиотов, узнававших об окружающем мире из передач "Голоса Америки" и радио "Свобода", такой, в некотором роде, "радионяни" для детей изрядного возраста. Постоянное прослушивание джазовых программ Вилиса Коновера и молитвенное созерцание образов сильно загримированного Элвиса сделало из ребят вроде Тапира умственных лентяев, мечтателей-онанистов, уверенных в неуклонном изменении мира к лучшему путем внедрения новых технологий, улучшения качества звукозаписи и прочих младенческих наивностей. Вот была пленка "Тип-6" - толстая, а потом появился "Тип-10" - более тонкая, больше информации вмещает - рассуждал Вова, усматривая в этом неопровержимые признаки прогресса. Однако, в их музыкальных вкусах господствовал тупой культ "старого доброго рок-н-ролла" - музыки "белого отребья" Америки и предсказуемых остопиздевших соло на саксофоне и трубе бесчисленных потомков дяди Тома. Это вообще любопытное наблюдение - если нациям Западной Европы грозит вытеснение неграми физическое, то белым в бывшем Союзе угрожает вытеснение остатков разума (на физическое засилие негров не хватит по причине величины), подмена негроидным мышлением в головах - вытеснение психическое. Пионерами грядущей расы дегенератов у нас оказались носители инородного мышления, вроде Левы Тапира - джазмены и рок-н-ролльщики. Пока что негры у нас в подавляющем меньшинстве, как и крайне правые экстремисты, но и христиане были сперва ничтожной сектой, состоявшей из отбросов тогдашнего общества...
Потом у нас и без негров есть кому вытеснять, - подумал я, наблюдая, как к прилавку снова приближается уже знакомый мне курчавый азиатского вида друг в пылающе-малиновом пиджаке, чего он здесь крутится?
Ничто не мешало Тапиру и его товарищам при советской власти чувствовать себя избранными, аристократами духа. Даже иллюзия преследований существовала, что весьма льстило их самолюбию. Можно было часами разглядывать обложки дисков, любуясь сохранностью уголков и торца, с упрямством идиота заставлять себя прослушивать, как бесцветный поборник трезвости Пат Бун в тысячный раз перепевает песню из голливудского боевика, и убеждать себя, что она тебе безумно нравится, что это и есть - счастье. И запретное, и безопасное одновременно. И вдруг обнаружилось, что все то, чему они поклонялись, не что иное, как презренный, ничего не стоящий ширпотреб, валяющийся в сохранности на помойках не знавшего особых потрясений Запада, и поэтому никому не нужный. А все их сусальные рассказы про "стиляг", диски на "костях" и Билла Хейли вызывают только холодное отвращение, какое чувствуешь к инвалиду, листающему порнографию, и никого не колышет их ненависть к пришедшим позднее Битлз и Стоунз, они-то ко времени начала битломании успели уже поспиваться, облысеть, впасть в депрессию, короче, тем или иным образом почувствовать свое бесповоротное ничтожество. Но все-таки, пока еще существовала упорядоченная советская система, они могли позволить себе повыебываться... Например, провести вечер, расставляя колонки, улучшая "разброс каналов", листая каталоги "Хай-Фай". И вот Мишка-сатана лишил их иллюзий. Можно все. Кто слушал Майлза Дэвиса, только чтобы не тянуло ебаться в очко, понял, что так и подохнет, проведя жизнь целкой поневоле. Продается "Майн Кампф" - никому на хуй не нужен... Советские музыкантишки корешатся с западными - и выясняется, что и те, и другие одинаково низкосрущие, убогие и несвободные... Армянин-сексолог рекламирует такой "майн-кампф", что вы сгниете, если прочитаете!
С ужасом думаю о судьбе, которая бы постигла их, если бы хрущевская оттепель не была прервана. В этом случае жесточайший personality crisis обрушился бы на их телячьи головы лет на 20 раньше, то есть где-то в начале семидесятых годов. Будучи в ту пору людьми гораздо более нежного, уязвимого возраста, они могли бы не перенести крушения иллюзий.
Парадоксальным образом система в лице реакции в очередной раз спасла или, по меньшей мере, отсрочила гибель своих наиболее бесполезных, если не вредных, противников. Им бы благодарить следовало и партию, и КГБ, за цензуру и железный занавес, а не призывать Запад отомстить за их же собственную ущербность.
Ведь капитулируй Советы где-то сразу после пражской весны, не было бы ни Солженицына, ни Б.Г., ни Бродского, ни даже Виктюка, то есть они, конечно, существовали бы, но не в таком полубожественном качестве, а как существуют их товарищи по оружию "в мире чистогана". Представляю какого-нибудь обожествленного барда поющим в переходе. "Благородная душа", восхищались бы им другие клошары-босяки, - "Никогда не мочится в сточные решетки, всегда отойдет в сторону, на край котлована, как Гамлет".
Азиат со своими громкими шмотками, золотыми цепочками, словно глисты, вылезшими из его волосатого дупла, с его, я уже начал ощущать, каким-то материнским парфюмом, ну да, от него пахло богатой усатой вдовой, начинал меня бесить. Непохожий ни на "женихов Элвиса", вроде Тапира, ни на хамоватых и чванных любителей шашлычного джаз-рока, он, тем не менее, ковырял пальцем в компактах, просунув язык за нижнюю губу...
Толя Немец с Левой Тапиром не знаком, но меж ними много общего, включая украинское происхождение. Так же, как Тапир не терпит Битлз и Стоунз, Немец тупо отвергает все, что существовало до эпохи биг-бита и, особенно, негров, которых предпочитает называть по-английски "блэки". Его жена, у которой не хватает мизинца на одной ноге, читала ему статейки из "Кобета и Жиче" вслух, новости вроде - "Джон Леннон начал лысеть", они вместе листали "Ньюсвик" и видели там рекламу "тампакс", как видят полную луну оборотни, обливаясь потом и ожидая, когда же... Впрочем, от тоски и скуки наша парочка готова была прекратиться в кого угодно, хотя бы и в ликантропов, только бы перестать быть самими выебанными собой; но глядя на рекламу "тампакс" не становятся вервольфами. Так прошло сколько-то лет, мадам Немец довольствовалась обыкновенной ватой, дешевой и надежной. А когда "тампакс" оказался доступен, как "Правда", мадам поняла, что он ей скоро не понадобится, что ей осталось недолго, и она бросила Немца с его живописью, дросселем для размагничивания пленки, пластмассой и подпиской "Нашего современника", в котором он пытался найти опору и утешение в полуосвещенных развалинах того, чему рано или поздно суждено было развалиться, как осыпается ледяная корка с морозильника, когда оттаивает холодильник. И сейчас Лиля наверняка где-то скребет ковер задранной вверх беспалой ножкой и приглядывает себе какого-нибудь дяденьку или юнца, какая разница. Истинно говорю вам, пока не вырежут всех до единого славян, ни покоя, ни порядка в Европе не будет!
Наверное, кавказская обезьяна еще и вооружена - вибратором или репликой парабеллума, выполненной из замороженного говна. Это чей-то телохранитель, дошло, наконец, до меня, и скорее всего поблизости шастает его патрон, и скоро он появится в "Стереорае". Понятно. Были маленькие сволочные людишки с маленьким барахлишком, их не надо было охранять, хотя они и бздели за свою шкуру и за свое имущество, потом появились большие богатые сволочи, но бздят они за свое имущество и жирную жопу в точности, как маленькие сволочные людишки.
Как же я ненавижу всякие безделушки, помойный антиквариат, модерн, сецессион, баухауз - такой же для своего времени ширпотреб, как сегодняшние кока-кола и похожая на бультерьера Мадонна. И почти все и повсюду об этом знают, в этом разбираются. Что за плебейские желания - собрать, сберечь, изучить! Но зато только мне и отдельным посвященным мною глубинным личностям ведомы строки Азизяна:
Я увидел - здесь хуйня
Ебанул ногой коня
Эти исполненные демонической решимости слова произносит В. И. Ленин, рассказывая о своей встрече с жандармами, крайне нежелательной для него в ночь накануне октябрьского восстания. В них - железная воля героя, искоренившего в себе все "человеческое, слишком человеческое" ради достижения великой цели. "Ебанул ногой коня!" Ненависть к детям и животным, этим двум фетишам обреченной буржуазии, в равной мере свойственна средневековой элите в лице тамплиеров и барона де Рэ, тайным сектам Галиции, рискуя жизнью сохранившим наводящие ужас на обывателя ритуалы местной аристократии. Но мне - одинокой подопытной обезьяне из "Стереорая" до них далеко. И все мое обостренное чувство собственного ничтожества навалилось, облепило меня, словно проклятая шкура кентавра, надетая Гераклом, лишь из-за того, что пульсирующая пизда Лу сейчас показана кому-то другому, сжимающему ее ножки в белых носочках и облизывающемуся... Кому? Кому? Gotta move... Рогоносец, пытающийся облепить размеры достоинства своего соперника, похож на слепого, пытающегося угадать величину наваленной им кучи. Гадящему слепому подобен обманутый мужчина.
В кратком ослеплении амока я резко погрузил пальцы в картонную коробку с дисками, такими привычными на ощупь, лапаными-перелапанными, забыв про азиата-телохранителя. Тот отшатнулся, принял боксерскую стойку и глухо спросил: "Ти что ищешь?" Он произнес эти слова в точности с таким же акцентом, как у Петра Лещенко в его песенке "Кавказ". Это на самом деле самая лучшая его песня, и поэтому она до сих пор как бы под запретом. Чтобы лица кавказской национальности не обижались...
Ти што там ищешь, э? - повторил халатник-бодигард после того как я, не ответив ему, только смерил его фигуру неприязненным взглядом и нахмурил свои и без того сросшиеся брови. А что если Лу выступает с таким вот - тупым, корыстолюбивым...
Далиду, - промолвил я, стараясь быть спокойным как Джеймс Браун на допросе в НКВД.
Далиду, - повторил я совсем уже четко и спокойно, делая вид, что не почувствовал, как мои пальцы защемило между "компашек", потому что азиат их внезапно сдвинул. Восточное коварство. Если я сейчас вскочу ему на загривок, он доставит меня прямо к шатру Хекматиара...
А что он поет - этот твой Далиду? - как ни в чем не бывало поинтересовался горец.
"Крестного отца", - также равнодушно ответил я.
А, - сказал горец и в очередной раз отошел прочь. Видимо, он в самом деле дожидался своих хозяев, у которых, как и у всякого, кто может позволить себе содержать охрану, были шансы "с жизнию расстатuся".
В пустой и тихий, как всегда по вторникам, "Стереорай" влетела стайка мокроволосых сосунков. На улице снова начинался дождик. Как-то незаметно просто середина сентября превратилась в осень, и еще одно лето осталось позади. В лесу, где я бегаю по утрам, падают листья. На сосунках висело множество значков с серпом и молотом, с Лениным - такие мы с Тодыкой Игорем, будучи в возрасте этих юнцов, подкладывали на трамвайные рельсы, чтобы потом смотреть, на что похоже получилось расплющенное лицо вождя. Советская символика соседствовала на их худой одежонке, прикрывающей недоразвитые туловища, с булавками и вшивенькими нашивками с примелькавшимися именами профессиональных панков. В их компании отсутствовали плутовато-мученические лица восточного типа, это были незначительные, доверчивые, беспонтовые физиономии русских подростков... Что я там говорил про решение славянского вопроса?
Здесь все западное у них! - громко и задиристо произнес низкорослый вожак, мальчик с пегими крашеными волосами и усиками под Петровича и тут же справился у меня, словно он был командир революционного патруля:
А где у вас наши русские группы?
Там, - я указал рукою направо, в дальний угол нашего стеклянного зверинца, где, уткнувшись эспаньолкой в живот, дремал бывший цензор газеты "Криворожская правда" Коваленко. Вот так - родители воруют, а деточки тратят родительские тити-мити на бесстыжих крикливых тварей вроде Диаманды Галас. Но юнцам была нужна не Диаманда, они нашли то, что хотели и с такой удручающе фальшивой и глупой восторженностью, как дикари и слабоумные, вертели в руках коробочку с надписью "Егор и Опиздиневшие". Дьявольски смело. Его сатанинское величество заказывает Опиздиневших.
Один из таких "панков по жизни", причастных к оппозиционному истеблишменту, тоже появляется в "Стереорае" между манифестациями, где хитрые нарциссы, помешанные на революционном омоложении, задрачивают безмозглые массы; появляется в зловонных кедах, но со свитою, и оставляет в карманах хозяина долларов порой до пятисот. А ведь на эти деньги спокойно можно было вооружить сотню орлят, которые бы не пиздоболили, а творили бы возмездие богатым гадам! Я бы и сам давно эмигрировал в единственную достойную белого человека эмиграцию - в казармы. Как уходили в вермахт разочарованные консервативные революционеры - Юнгер, Готфрид Бенн, когда увидели, что плутократия в очередной раз обманула своих противников. Русские консерваторы то и дело пытаются "склеить" какую-нибудь звезду и перетащить в свой лагерь, чтобы оттуда призывать "встать с колен" остатки светлокожей черни, давно уже опустившейся с колен на четвереньки. Нагло льстя и оберегая взаимное невежество, им удается поддерживать полу-эрекцию убогого чучела "русского рока", навешивая на него то кольчугу, то фальшивые "георгии", а то и неправильно понятую свастику.
Термин "ритм-энд-блюз" был введен в обращение Джерри Векселером, и несколькими годами позднее Алан Фрид первым начал называть новую музыку словом рок-н-ролл. О каком еще "русском роке" вы там пиздите, скоты с человеческими лицами?
Малолетки, конечно, не стали покупать "Опиздиневших" и убрались так же поспешно и шумно, как и появились, чтобы через час показаться в другом месте, а с наступлением темноты они обернутся мерзкими тинэйдж-вервольфами и кого-нибудь зверски изобьют, мстя за свою ущербность. Носятся по своей резервации и воображают себя "ангелами ада", "оседлавшими бурю", "рожденными то-то и то-то"... Нет, это уже нисколько не смешно, ничего нет смешного в этом, но и не страшно уже.
Извращенная подвижность - это вообще характернейшая черта нашего времени.
