Луна прерий

Мэгги Осборн
Луна прерий

Глава 1

      Делла не узнала всадника, подъезжавшего в сумерках к ее дому, но поняла, кто он такой, потому что волосы у нее встали дыбом. Она ждала его или подобного ему уже десять лет. И вот он появился. Поднявшись со скамейки на веранде, она оправила передник и ждала.
      Мужчина скакал на коне как солдат – высокий, подтянутый, в полной боевой готовности. Его плечи были напряжены, волевой подбородок гордо вздернут. Для таких, как он, война еще не закончилась.
      Делла заметила, что еще издали он внимательно рассмотрел и ее, и все вокруг. Ее крошечный домик, убогие сараи. Она готова была поклясться, что тяжело добытый опыт подсказал ему все, что необходимо знать солдату. Сколько у нее коров и кур, сколько комнат в доме, где можно спрятать имущество. И конечно же, он понял, что она здесь одна и никакой угрозы не представляет. Как будто бы подтверждая ее предположения, он осадил коня перед самым крыльцом и опустил руки. Напряжение в его фигуре чуть-чуть спало.
      – Миссис Уорд?
      Низкий голос. Без акцента. Нейтральный. Ни теплый, ни холодный. Этот человек был чужаком, с винтовкой и револьверами у луки седла, приехавшим к одинокой женщине. Он даже не попытался успокоить ее хотя бы улыбкой, сообщив ей свое имя или цель приезда.
      – Я ждала вас, – ответила Делла. Она догадалась, зачем он здесь.
      Незваный гость спешился и приподнял шляпу. Он был высок, как и предполагала Делла. Волосы темные, под плащом – пояс с оружием. Однако Делла не чувствовала страха. Да и вряд ли что-нибудь могло ее испугать.
      – Я приехал насчет вашего мужа.
      – Да.
      Сразу после войны Делла, несомненно, расплакалась бы, сбежала по ступенькам и принялась умолять этого человека рассказать ей все, что он знает. Теперь же она так долго жила в постоянной скорби под гнетущим чувством вины и собственной беспомощности, что сама не знала, хочет ли слышать те слова, которые этот мужчина собирался сказать.
      – Кто вы?
      – Мое имя Камерон, – произнес он, остановившись у крыльца.
      Делла судорожно сглотнула. К таким красивым, представительным мужчинам женщин обычно влечет. Но Делла чувствовала, как где-то внутри нарастает страх. Такие люди весьма опасны, жестоки и беспощадны, что проявляется даже в том, как они двигаются и держат себя. Делла подумала, что даже мужчины тщательно взвешивают слова, прежде чем обратиться к мистеру Камерону, а женщин задевает суровое безразличие в его глазах.
      Делле стало стыдно за свои растрепанные волосы, старое, выгоревшее платье и грязный передник. Она кивнула и жестом указала Камерону на дом:
      – Хотите кофе?
      – Благодарю вас.
      Когда они вошли внутрь, Делла сразу прошла к плите. Камерон остановился и осмотрелся вокруг. Разглядывать особо было нечего. Небольшая комнатка служила и кухней, и гостиной, и прачечной, и комнатой для рукоделия в зависимости оттого, что было нужно в данный момент. Позади этой комнаты располагалась спальня, а на небольшом чердачке Делла устроила своего рода кладовку. Камерон снял шляпу и плащ, положил на пол возле своего стула, не спросив у нее, снять ли ему ремень с оружием, хотя любой на его месте поступил бы именно так.
      – У меня есть пирог с изюмом. Свежий, утром испекла, – предложила Делла, доставая чашки с полки над плитой.
      – Нет, спасибо.
      – Полагаю, вы поужинали в городе.
      Делла разочарованно поджала губы. К ней нечасто заезжали гости, и поэтому ей очень не хотелось, чтобы этот человек сразу же уехал. А еще ей хотелось насколько возможно оттянуть ту минуту, когда он расскажет ей о муже, поэтому Делла решила накормить Камерона и отвлечь его разговором. Как это глупо! Мистер Камерон производил впечатление человека, столь же часто ведущего светские беседы, как и она сама. Делла поставила перед ним на стол чашку с кофе и сама села напротив. Камерон рассматривал ее так, словно они уже были знакомы и он пытался найти изменения в ее внешности с того времени, как видел ее в последний раз.
      – Мы с вами встречались раньше?
      А может, он просто грубый мужлан? Делла помнила, что друзья Кларенса отличались хорошим воспитанием. Но война все меняет. Теперь и сама Делла не блещет хорошими манерами.
      – Я был здесь несколько лет назад. Вы тогда работали в «Серебряной подвязке».
      Делла чуть было не выронила чашку.
      – Погодите…
      Да, что-то в его внешности показалось ей знакомым. Но почему, ради всего святого, она должна была запомнить именно этого человека из нескольких сотен ему подобных, посетивших «Подвязку»? Однако что-то в его лице… И тут она вспомнила.
      – Ночь тогда выдалась холодная. Вы стояли у печки. И сказали: «Не думал, что найду в салуне такую женщину, как вы».
      – А вы ответили: «Откуда вам знать, какая я».
      Как странно, что оба они запомнили такой коротенький разговор. Вдруг щеки Деллы залились румянцем, и она повернулась к расположенному над плитой окну. Ей не хотелось вспоминать о том времени, когда она работала в салуне, и сейчас было неприятно сидеть нос к носу с мужчиной, видевшим ее в дурацком костюме с коротенькой юбкой и с пером в волосах.
      Вспомнив его лицо таким, каким оно было тогда, Делла перевела взгляд на Камерона. Он немного пополнел, морщины на лбу и в уголках глаз стали глубже. Черты лица – более резкими. Огонь и ярость в глазах уступили место усталости. Он явно нуждался в отдыхе. Делла снова судорожно сглотнула. Влечение, смешанное с тревогой, сосредоточилось где-то в желудке.
      – Погодите минутку! – Она в гневе вцепилась в край стола. – Вы приезжали сюда несколько лет назад, чтобы найти меня, правда? – Камерон никак не отреагировал на ее слова. – Почему же ничего не рассказали о Кларенсе еще тогда?!
      – Мне следовало сделать это. – Подув на кофе, он поднес чашку к губам.
      Делла подошла к окну и выглянула наружу, стараясь унять бушевавший в груди ураган.
      Это был самый влажный июнь в северном Техасе за многие годы. Прерии и низкие холмы покрылись густой зеленью. В жаркий вечер, подобный этому, Делла, бросив вызов москитам, спустилась бы в заросли тополя, чтобы поболтать ногами в ручье. Или надела бы свою бесформенную мужскую шляпу и пропалывала бы огород до самой темноты. А может, осталась бы дома и наблюдала за тяжелыми облаками, закрывающими закатное небо.
      – Да, вам следовало сделать это, – наконец проговорила она. Гнев – пустая трата энергии. Он приехал к ней сейчас, и только это имеет значение. – Я знала, что должно быть еще что-то, помимо письма, которое получил отец Кларенса, – дрожащим голосом добавила Делла. – Что-то большее, чем простое официальное извещение. Должно было быть послание для меня…
      Тень от пристроенного к дому амбара вытянулась до самой дороги. Делла никогда не предполагала, что новости от Кларенса прибудут к ней вечером. Она всегда представляла себе, что вестник приедет утром. Представляла себе его одетым в форму. Какая глупость, особенно если учесть, что война закончилась давным-давно.
      Делла вернулась к столу.
      – Прошу меня простить.
      Бог свидетель – ей так хотелось обругать этого человека!
      – Я имела в виду, что лучше бы вы рассказали мне о Кларенсе еще тогда.
      Камерон не отрывал глаз от входной двери. Если бы его челюсти не напряглись, Делла подумала бы, что он вовсе не слушает ее. Тема закрыта. Сделав глубокий вдох, она отбросила раздражение и начала разговор, который прокручивала в своем воображении уже сотни тысяч раз.
      – Вы хорошо знали моего мужа, мистер Камерон?
      – Я был рядом, когда он умирал.
      – И Кларенс передал вам послание для меня?
      Порывшись в кармане куртки, Камерон вытащил аккуратно завернутый в промасленную ткань пакет. Делла вдруг подумала, что он носит его с собой уже почти десять лет. С одной стороны, это трогательно. С другой – данное обстоятельство ставило ее в тупик, расстраивало, и Делла почувствовала новый приступ ярости. Он не имел права поступать подобным образом. Со смешанным чувством негодования и ужаса Делла смотрела, как он разворачивает ткань и вытаскивает из нее сложенный в несколько раз лист бумаги.
      Во рту у нее пересохло, Делла нервно сжала ладони.
      – Это письмо? От Кларенса?
      Она задает идиотские вопросы. Конечно же, это письмо от Кларенса.
      – Миссис Уорд, я выйду на несколько минут.
      – Что? – Моргая, она подняла голову, вдруг осознав, что сидит не двигаясь. – Нет, в этом нет необходимости.
      Мистер Камерон, конечно же, прочел письмо. Ведь оно было без конверта, запечатанного сургучом.
      – Если вас расстраивает вон то пятно, то это кровь. Но она моя, а не вашего мужа.
      Она посмотрела на пятно, закрывающее большую часть послания. Делла откинулась на стуле. Она представляла себе, что послание будет устным. Ей и в голову не могло прийти, что Кларенс найдет время написать ответ на ее последнее, ужасное письмо.
      – Вы пьете, мистер Камерон?
      – Иногда.
      – Сейчас как раз самое время.
      Делла пила виски, лишь когда работала в салуне. Леди обычно пьют херес или пунш.
      – Это не очень хорошее виски, – сказала она, доставая бутылку. – Оно дешевое. Но действует как настоящее.
      Она налила темный напиток в два стакана и передала один Камерону.
      – Последнее, что я написала ему, было: «Я тебя ненавижу».
      Виски обожгло горло, словно струйка жидкого огня.
      За десять лет не прошло и дня, чтобы она не молила Бога повернуть время вспять и дать ей возможность написать мужу другое письмо. Или по крайней мере позволить ей стереть ту последнюю, жестокую строчку. Но прошлое не вернешь. Кларенс умер, уверенный, что она его ненавидит. Знай он, что она его любит, всеми силами постарался бы выжить.
      Мистер Камерон не отпрянул от нее в отвращении. И не задал вопроса, который она ожидала. И Делла сделала это за него:
      – Кем же надо быть, чтобы послать мужу-солдату письмо, заканчивающееся словами «я тебя ненавижу»?
      Делла, обхватив стакан с виски обеими руками, снова подошла к окну и повернулась спиной к сидящему за столом мужчине, на какое-то время забыв о его существовании.
      – Мне было семнадцать. Я носила под сердцем ребенка. И получила известие о смерти моей матери. Рабы сбежали от нас, и мы с миссис Уорд остались одни на хозяйстве. Это, наверное, было забавно. Потому что ни она, ни я толком не знали, что именно нужно делать. Прошел слух, что к нам идут янки и все сжигают на своем пути. Но мы не могли уехать, потому что мистер Уорд был болен, а миссис Уорд была близка к помешательству.
      Десять лет промелькнули как один день, и Делла опять вернулась в то время. Испуганная, беспомощная, она снова прислушивалась к грохочущим вдалеке артиллерийским залпам. Снова вдыхала запах нечистот, исходящий из комнаты, в которой лежал тяжело больной мистер Уорд, снова видела миссис Уорд, заламывающую руки и рыдающую. Некому было помочь Делле в родах, а времени оставалось все меньше и меньше. Некому было пожаловаться, не у кого спросить совета.
      – Я просто хотела, чтобы мой муж вернулся домой. Кларенс все исправил бы. Вернул бы все на свои места.
      – Мне нужно было, чтобы он вернулся к нам. Все знали, что эта проклятая война проиграна. Кларенсу не было смысла сражаться, рисковать своей жизнью. Не было смысла! Он нужен был дома.
      Сейчас Делле казалось невероятным, что когда-то она была такой юной, такой беспомощной. Весь мир словно перевернулся с ног на голову. Беременная, она находилась вдали от родного дома. Жила среди людей, которые так и не смогли ее простить за то, что она родилась северянкой. Каждую минуту своей тогдашней жизни она прожила в страхе, что Кларенса янки возьмут в плен, или ранят, или привезут домой разрезанного на куски.
      – Я просто хотела, чтобы он вернулся домой, – прошептала она. – И однажды, когда я злилась на Кларенса за то, что свой долг по отношению к Конфедерации он поставил выше долга по отношению ко мне… – Она лихорадочно вцепилась в стакан с виски. – Я потом молила Бога о том, чтобы Кларенс не получил то письмо. Но он, конечно же, его получил.
      Через несколько недель после его смерти Делла встретилась с полковником Джорджем. Желая утешить ее, старик заверил Деллу, что сам лично отдал ее письмо в руки Кларенса.
      Когда Делла отвернулась от окна, в комнате было уже темно. Женщина удивилась, увидев, что Камерон все еще сидит за столом. Он откинулся на стуле и, держа в руке стакан с виски, смотрел на нее.
      – Я отдала бы всю свою оставшуюся жизнь за то, чтобы никогда не написать того последнего письма, – с горечью в голосе проговорила Делла.
      Огрызком свечи она зажгла стоящую на столе лампу, опустилась на стул и посмотрела на Камерона.
      – Вы были там, – наконец проговорила она, осторожно касаясь кончиками пальцев ткани, в которую было завернуто письмо Кларенса. – Чтобы вы сказали своей жене, напиши она, что ненавидит вас?
      – У меня никогда не было жены.
      – Но ведь у вас есть воображение? – Жгучая ярость клокотала у нее в груди. – Представьте, что вы находитесь на войне, которая уже проиграна. В вас стреляют, забрасывают снарядами, но вы даже не можете объяснить, какой во всем этом смысл. Знаете лишь, что это ваш чертов долг и вы не вправе им пренебречь. Разве не так все происходило на самом деле?
      Камерон спокойно смотрел ей в глаза.
      – И вот приходит письмо от вашей жены, где она жалеет сама себя, где пытается устыдить вас, заставить дезертировать с поля боя. И письмо это заканчивается словами «я тебя ненавижу». Она знает, что вы можете погибнуть, понимает, что это, возможно, последние слова, которые вы от нее услышите. Но она все равно их пишет. Неужели вы так мало выпили, что не можете себе представить, что бы вы чувствовали и как отреагировали?
      Не отрывая от нее глаз, Камерон встал и надел шляпу. Перекинув через руку плащ, он сказал:
      – Ответы, которые вы ищете, находятся там. – Он кивнул в сторону пакета. – А может, и нет. Мне нужно напоить коня. Я еще зайду к вам перед отъездом.
      Дверь за ним с тихим стуком захлопнулась.
      Делла уронила голову на руки. Он приехал бог весть откуда, чтобы отдать ей это письмо, которое он вполне мог бы послать по почте. Может, он и опоздал на десять лет, но все же сам привез послание, выразив ей, таким образом, свое уважение. Более того, Камерон был другом ее мужа, и он находился рядом с Кларенсом, когда тот умирал. И несмотря на все это, Делле хотелось визжать, хотелось вцепиться ему в лицо и разодрать его до крови, и все потому, что он был здесь. Делла поднялась и вынесла на крыльцо фонарь.
      – Мистер Камерон?
      Он стоял позади коня, свет фонаря на него не падал.
      – Извините меня. Я была не очень вежлива с вами. Но я благодарна вам за то, что привезли письмо Кларенса. – Она прикусила губу, вдруг подумав о гостеприимстве и о манерах. Кларенс наверняка хотел бы, чтобы она приняла его друга. – Можете поставить свою лошадь в загон.
      В ночном воздухе пахло дождем. Тучи закрыли звезды.
      – Заночуете в амбаре, если не хотите промокнуть.
      Тут она подумала, что крыша амбара протекает, как решето.
      Помолчав, Делла тихо добавила:
      – А утром накормлю вас завтраком.
      Камерон не произносил ни слова.
      – Я хотела бы вас о многом спросить. И была бы признательна, если бы вы остались до утра. Сейчас я не могу этого сделать, слишком устала.
      – Буду вам благодарен за возможность воспользоваться вашим амбаром, – донесся наконец из темноты его голос.
      Скрип кожи дал ей понять, что Камерон сел в седло. Несколько долгих минут ничего не происходило, и Делла подумала о том, что она стоит, освещенная фонарем, и он видит ее, в то время как сам прячется под покровом тьмы.
      – Принести вам мыло? – спросила она.
      – У меня есть, спасибо. Спокойной ночи, миссис Уорд.
      – У боковой двери висит еще одна лампа, – добавила Делла, когда услышала, что его лошадь движется к углу дома.
      Камерон не ответил.
      Друзья Кларенса были людьми воспитанными, настоящими аристократами. И мистер Камерон не являлся исключением.
      Скорее всего мистер Камерон хорошо образован, вероятно, учился в университете в северных штатах или даже в Европе. Любил поговорить на философские темы, обсудить риторические вопросы. Он вырос в привилегированной среде, и, пока не началась война, матери достигших брачного возраста девиц, несомненно, рассматривали его как блестящую партию для своих дочерей.
      Война изменила мистера Камерона.
      Делла попыталась представить себе, каким стал бы Кларенс, если бы не погиб.
      Быть может, замкнулся бы в себе и отдалился от нее? Нахмурившись, она повернулась в сторону амбара. А могло ли случиться так, что Кларенс вернулся бы домой совершенно другим? Представить такое было так же сложно, как вообразить Камерона улыбающимся, беззаботным, любящим танцевать, гонять на лошадях и петь при лунном свете.
      Делла задула фонарь и прислушалась, чтобы уловить звуки, доносящиеся из амбара. Кто он? Почему у него с собой целый арсенал огнестрельного оружия? Что произошло с ним во время войны? Где он был все эти годы после ее окончания? У Деллы в голове роилось множество вопросов, но она знала, что не станет их задавать. Даже не была уверена, что сможет задать ему вопросы, касающиеся ее непосредственно.
      Делла закрыла глаза и кончиками пальцев потерла лоб.
      Затем посмотрела на юг, где блестели не закрытые тучами звезды. К горлу подступил комок.
      Может, Кларенс понял, что она написала то проклятое письмо от отчаяния и одиночества? Может, простил ее?
      Может, в его письме она найдет слова понимания и прощения?
      Надежда – это ужасная вещь. Она дразнит, обольщает, ловит в капкан.
      Сделав глубокий вдох, Делла собрала все свое мужество и выпрямилась. Медленно войдя в дом, она взяла окровавленный лист бумаги и развернула.
 
       Делла!
      Не «дорогая», не «милая Делли», не «моя родная». Просто «Делла».
       Ты хочешь, чтобы я превратился в труса, предал свое дело и своих товарищей? Но так может поступить лишь человек, не имеющий чести, забывший о чувстве долга.
       Я знаю, что нужен тебе и родителям. Как же ты можешь предположить, что меня не волнует по, что творится у меня дома? Я думаю о тебе постоянно. Волнуюсь о погибающих на полях посевах, о том, что наш дом могут ограбить или даже сжечь. Беспокоюсь о том, что мои отец может умереть или стать недееспособным. И о том, что мама может навредить своему здоровью, стараясь взять на себя слишком много забот. Беспокоюсь о том, что на твои плечи свалилось столько ответственности, и о том, сможешь ли ты принять то решение, которое должна принять. Я беспокоюсь о твоем здоровье и благополучии. Всем своим сердцем я желаю быть с тобой рядом, когда придет время родов.
       Но, Делла, я не могу. Пойми меня. Если бы даже я мог вернуться домой, я снова подвел бы тебя, как уже было не раз.
       Ты сейчас сердишься. Наш брак оказался совсем не таким, каким представлялся тебе в мечтах. Но, Делла, выходя за меня, ты знала, что я служу Конфедерации. Знала, что мы ведем войну. И ты согласилась во время беременности жить с моими родителями. Мне очень больно, что твоя любовь превратилась в ненависть. Мое сердце болит от…
 
      На этом письмо обрывалось, последние слова были размыты кровью.
      Несколько минут Делла сидела не шевелясь. Потом допила виски. Ее надежды превратились в прах.
      Кларенс погиб, веря в то, что Делла ненавидит его и раскаивается в том, что вышла за него. Он умер, считая, что предал ее и своих родителей. И все это по ее вине. Она не заслуживала прощения.
      Вытерев глаза тыльной стороной ладони, она принялась заворачивать письмо Кларенса обратно в ткань, но вдруг остановилась, заметив, что в нее завернуто что-то еще. Это было ее последнее письмо. И дубликат их с Кларенсом свадебной фотографии.
      Ей не нужно было читать то письмо. Потому что каждое слово, полное ненависти, было выжжено у нее в сердце. Отшвырнув его, Делла вытерла вспотевшие ладони о рукава, после чего придвинулась поближе к лампе и потянулась к фотографии.
      Кларенс на ней торжественно стоял, высокий, широкоплечий, красивый, в военном мундире. Одной рукой, затянутой в перчатку, он прижимал шляпу к груди. Другая лежала на плече Деллы. Ее свадебное платье элегантными складками ниспадало до самого пола и казалось сплошным водопадом лент и кружев. Сама она была без перчаток. Почему? Не могла вспомнить.
      Скудный свет лампы и коричневатый фон фотографии делали ее такой молодой, невинной и такой юной. Сколько ей было в день свадьбы? Всего шестнадцать. Она улыбалась, уверенная, что счастье будет длиться вечно, что их любовь выдержит любые испытания. Она совсем не знала жизни.
      Но Кларенс смотрел в объектив камеры с мрачной серьезностью. Делла вспомнила, как ругала его за то, что вид у него не счастливый, а скорее траурный. Теперь она поняла – он уже тогда знал, что впереди его ждут трудности и лишения. Что их брак не будет романтичным и сказочным, как рисовало Делле воображение.
      Какой же она была глупой тогда!
      Делла представляла себе, как будет встречать мужа, приехавшего домой на побывку, осыпать его поцелуями, как проведет в гостиную, наполненную разодетыми дамами и лихими офицерами в безукоризненных мундирах. А еще Делла представляла, как в дорожной коляске поедет в полк к Кларенсу на краткое, полное романтики свидание. Она представляла себе, как в кругу других храбрых юных жен готовит бинты для раненых, внося таким образом свою лепту в ход войны.
      Через неделю после того, как была сделана эта фотография, Кларенс вернулся в полк. За весь следующий год Делла видела его всего три раза. Не было ни романтических свиданий, ни веселых приемов. Одна задругой ее прекрасные фантазии умирали, задавленные свалившимися на плечи заботами и постоянным страхом за себя и близких.
      Делла несколько долгих ми нут разглядывал а вы цветшую фотографию. Боже, что это? Слезы?! Она много лет не позволяла себе плакать. Но сейчас, уронив голову на стол, зарыдала.

Глава 2

      Делла, всхлипывая, проснулась. У нее болела грудь, лицо было мокро от слез. Обычно воспоминания о ночных кошмарах не покидали ее в течение всего дня, наполняя сердце горечью и болью. Ей хотелось лежать вот так, свернувшись калачиком в постели. Но нужно было кормить скотину, полоть огород, гладить белье. Иногда Делла готова была проклясть свое монотонное существование, но бывали дни, когда она благословляла его, потому что только оно и заставляло ее подниматься с кровати.
      Она перекинула длинную косу через плечо, спустила ноги на пол. И только тут осознала, что снаружи доносится стук молотка – уютный, домашний, прекрасный звук, который она не слышала вот уже много лет. Тут Делла вспомнила о мистере Камероне.
      Охваченная любопытством, она подошла к окну. Камерон сидел на коньке крыши амбара, с закатанными рукавами. Во рту он держал несколько гвоздей. Поля шляпы роняли тень на его лицо, защищая от утреннего солнца. Камерон был полностью поглощен своим занятием. Но почему он даже сейчас не снял ремень с оружием?
      Он носит его как воспоминание о войне? Или причина в чем-то другом? Не ее дело, конечно, но пока Делла одевалась, эти вопросы не давали ей покоя.
      Делла расчесала волосы, уложила в толстый узел на затылке, уделив этому немного больше времени, чем обычно, после чего принялась готовить завтрак. Обычно по утрам она ограничивалась чашкой кофе. Или же доедала остатки ужина. Но мистер Камерон заслуживал большего. Делла была твердо уверена, что он из той породы людей, которые придают завтраку особое значение. Странно, но от этой мысли на душе у нее стало веселее. Готовить на одного – весьма неблагодарное занятие. И Делла рьяно взялась за дело.
      Запах ветчины, залитой яйцами, заставил Камерона слезть с крыши. Делла слышала, как он умывался в большой бочке для сбора дождевой воды, стоявшей под окном кухни. Она налила кофе и поставила чашку на стол.
      – Доброе утро, – поздоровался Камерон, войдя в дом.
      Сияв шляпу, он огляделся, подыскивая место, куда бы ее положить, и Делла вспомнила, что накануне он положил плащ и шляпу прямо на пол. В тот момент она была слишком утомлена, чтобы думать о таких мелочах, и сейчас устыдилась своих скверных манер. Ведь она была вдовой не кого-нибудь, а Кларенса Уорда.
      – Вы можете повесить свою шляпу на гвоздь за дверью. Она увидела, что он внимательно рассматривает детскую панамку и фартук, висевшие там же, возле ее шали и старой рабочей шляпы. Делла снова повернулась к плите.
      «Не спрашивай, – мысленно умоляла она его, – не надо. Не сейчас».
      – Можете повесить и свои пистолеты.
      – Пусть остаются на месте, – ответил он спокойно. Но женщина поняла, что этот вопрос обсуждению не подлежит.
      Делла отодвинула куски ветчины и стала поджаривать хлеб. Обычно мужчины не садятся за стол с оружием на ремне. Это просто не принято. И Делла подумала, что, наверное, у мистера Камерона есть на это свои причины. А ей в общем-то нет до этого никакого дела. Она испытывала радость оттого, что завтракала не одна. К черту этикет и правила хорошего тона. Она давно забыла о них. Положив в тарелку побольше яичницы и хлеба, Делла поставила ее перед Камероном и села.
      – Вы не промокли ночью в амбаре?
      – Мне удалось отыскать сухое местечко.
      – Надеюсь, вы любите хорошо прожаренные яйца.
      – Да, мэм. Это чудесный завтрак, и я благодарен вам за него.
      – Это самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить, учитывая то, что вы сделали для меня. – Когда Камерон бросил на нее удивленный взгляд, Делла добавила: – Привезли письмо Кларенса, а потом еще починили крышу в амбаре.
      – Вы могли бы нанять для этой цели работника, – проговорил он через минуту.
      – У меня был один несколько лет назад. Но он умер, и я не стала искать замену.
      У нее был ежемесячный доход, но до того мизерный, что Делле приходилось экономить буквально на всем. А наемный работник слишком много ел.
      – Отчего он умер?
      Странно. Почему это его интересует?
      – Доктор Талли предположил, что у него были проблемы с сердцем. Фрэнк был человеком немолодым. Когда он не пришел утром завтракать, я отправилась его искать. Он лежал мертвым в своей постели.
      – Счастливчик, – заметил Камерон, отправляя в рот кусок яичницы.
      – Правда? Я не считаю, что смерть – такое уж великое счастье. Я имел в виду то, что он умер в своей постели.
      – А…
      Делла подумала о револьверах на его поясе. Камерон, видимо, не собирался умереть в собственной постели.
      Ее ночной кошмар снова встал перед глазами, она снова видела похоронный катафалк сквозь густую черную вуаль. К удивлению Деллы, страшный образ быстро исчез, не смея противостоять сидевшему напротив нее живому человеку. Сегодня у нее был кто-то, о ком она могла думать помимо себя самой, помимо мучивших ее кошмаров. И Бог свидетель, это было так приятно!
      Приехав в городок Ту-Крикс в Техасе, она с самого начала повела себя неправильно. Послевоенные цены заставили ее искать работу, а единственной свободной вакансией для женщины было место в «Серебряной подвязке». Поначалу горожане сторонились ее, ведь Делла работала только за еду. Но со временем все как-то поутихло.
      И все же некоторые до сих пор считали, что в «Серебряной подвязке» она продавала не только спиртные напитки. Правда, теперь женщины, хоть и немногие, уже отвечали на ее приветствия, а мужчины даже снимали шляпы, но друзей у нее здесь не было. Никого, с кем можно было отвести душу. Никому не было до нее дела.
      Вдруг оба, Делла и Камерон, словно осененные одной и той же идеей, поднялись из-за стола и вышли на веранду, прихватив с собой чашки с кофе. Опустившись в плетеные кресла, они принялись молча наблюдать за дорогой. В воздухе пахло едой, но Делле все же удалось уловить и другой запах. Запах Камерона. Мыло для бритья, солнечный свет и еще почти неуловимый, чисто мужской аромат, который всегда заставлял ее думать о лошадях и оружии, сигарах и бренди.
      Она чувствовала исходящее от его тела тепло, и в животе у нее вдруг все сжалось. Она просто сидела на веранде и пила кофе с другим человеком – и вдруг остро почувствовала одиночество, которого старалась не замечать все эти долгие годы. Рядом с ней сидел Камерон, но Делла чувствовала себя одной на всем белом свете. Она так долго мечтала о том, чтобы кто-то был рядом.
      Она посмотрела на него, но тут же смущенно опустила голову. Интересно, Камерон понял, что это значит для нее то, что она сидит рядом с ним? Вдыхает его мужской запах. И может в любую минуту заговорить, зная, что ее будут слушать…
      – В письме вашего мужа нашлись ответы на ваши вопросы?
      – Нет.
      Он и так это знал. Делла сделала глубокий вдох и крепче обхватила чашку с кофе. Время дружественного молчания закончилось. И Делла вновь вернулась к вопросам, которые все эти годы не давали ей покоя.
      – Кларенс… он говорил обо мне перед смертью?
      – Нет, мэм. Ваш муж умер быстро.
      Значит, у нее было только это письмо. Делла внимательно следила за ястребом, кружившим над прерией.
      – Он погиб с честью?
      – Да.
      – Он страдал?
      – Я этого не видел.
      Делла была уверена, что буквально забросает вопросами того, кто к ней наконец приедет. Но вопросов она больше не задавала. Знала, что на главный из них Камерон не сможет ответить. Не сможет сказать, что Кларенс все же простил ее. И теперь до конца жизни боль и чувство вины не покинут ее.
      – Я всегда знала, что кто-нибудь приедет рассказать мне о Кларенсе, – тихо проговорила она. Ястреб камнем упал в траву, но тут же снова взмыл ввысь. Когти его были пусты. – Я молилась, чтобы всему этому пришел конец. Обещала Богу, что, если Кларенс простил меня, я никогда больше не совершу плохих поступков. Не пропущу ни одной воскресной проповеди. Не оглянусь на свое прошлое. Если Бог пришлет мне весточку о том, что Кларенс простил меня, я смогу перенести все трудности, какие выпадут на мою долю. – Она опустила взгляд на свои огрубевшие пальцы, лихорадочно сжимавшие чашку. – Только глупцы пытаются заключить сделку с Богом.
      – Ваш муж не закончил письмо.
      – Вы читали его.
      Кларенс был уставшим, нетерпеливым, рассерженным. Но, даже если бы мой муж написал, что простил меня, он все равно погиб бы на поле боя, считая себя нелюбимым. Кларенс Уорд заслужил лучшую долю.