Лук - Лук и армия (сборник)

Лук и армия

(Эпоха позднего Брежнева)

Лук и вечная весна

Лук возлежал на топчане и читал «Мастера и Маргариту» в подлиннике.

«… А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт, с шампиньоновым пюре в чашечках?..» Однако будильник на тумбочке и желудок настойчиво подсказывали ему, что пора ужинать и Лук вынужден был прервать неспешное общение с прекрасным.

– Князь!.. Кня-а-азь!

Рядовой Князьков, кочегар, воин второго периода, то есть отслуживший первое полугодие, дослуживающий второе, сунул в каморку краснощекое лицо:

– Ну, чо орать-то? Здесь я.

– Скажи мне, честной отрок, что у нас сегодня на ужин?

Князь ухмыльнулся дурацкому вопросу, но он давно уже притерпелся к дедовским причудам: скоро сам станет дедушкой, главным кочегаром и тогда вволю почудит, порадуется жизни, и здесь, в кочегарке, и в казарме…

– Рыба с картошкой.

– Вот как? А что же пюре – ля натюрель или из кожезаменителя?

Князь, уже после того, как заступил на смену, сходил на ужин и все испытал на себе.

– Из порошка сделана. Такая параша. Но горячей есть можно.

– Рыба – жареная ли?

– Угу.

– Ты, вот что, сходи-ка на кухню… да принеси мне рыбки.

– А что это я должен ходить? Не май месяц, холодно.

– Как не пойти, если дедушка просит?

– Пусть вон Степа сходит, он сейчас сюда зайдет.

– Степа– «черпак», – кротко возразил Лук, – а ты еще нет.

– Я через четыре недели тоже уже черпаком стану…

Глаза Лука распахнулись чуть шире и Князь с талейрановской ловкостью перевел разговор в безопасное русло:

– Без картошки тебе?

– Да. Возникшую пустоту заполни той же рыбой. Ступай. – Лук устало откинулся на комковатую подушку, формой и цветом похожую на переваренный пельмень.

Куда катится мир? Все мельчает и деградирует: младшие дерзят старшим, котел в трещинах, книги без иллюстраций… Сердцу необходим дембель. Дембель. Сегодня 29 февраля, через 27 дней приказ…

– Шура, здорово!

– А-а, Ген! Садись. Ну?

Младший сержант Свирс, студент-неудачник, родом из Москвы, тоже дед и лучший друг гвардии рядового Лука, разгильдяй, за два года так и не заслуживший третью лычку поперек погона, должен был рассказать захватывающую историю о том, как позавчера он очень, очень близко познакомился с одной девушкой, участницей художественной самодеятельности, прямо на территории части, в полковом клубе.

– Да нет, потом расскажу, я же сюда на минуту, мне моих в кино вести нужно. Закурить есть?

– Вон там «Прима»… И мне… Брось ты, пусть Жирнов ведет.

– Не, не…

– Что значит – не? Князь вот-вот рыбу принесет. Дежурный по части сегодня Магро, он сюда не ходит…

– О, принес? А почему неполная миска, а, Князь? Ты же половину по дороге сожрал…

– Ничего я не жрал, я ее уже и так наелся. Сколько дали, столько принес.

Князь лгал. Невысокий ростом, он выглядел грубо и крепко, руки и ноги у него были толще «луковых» раза в полтора и поесть он был горазд. Одну рыбеху – а съел, не удержался. Теперь он в нетерпении топтался, надеясь, что Лук отпустит его в клуб, смотреть фильм.

– Врешь! Губы-то жирные! В кандалы, в Нерчинск упекарчу мерзавца, к декабристу Анненкову!.. Обобрать старого человека!.. Какое еще кино??? Гена, ты слышал борзоту?.. Дедушка у котла надрывается, а молодой боец… Хрен с тобой, сделай «мишку» и шагай. В пол четвертого чтоб был здесь, не проспи.

– Так я уже сделал «мишку».

– Ну-ка?.. – Лук подошел к котлу; горка угольного жара в печи была приготовлена вполне грамотно: ее под утро раскатать, сковырнуть шлак, насыпать свежего угольку – и полдела – пар для полкового завтрака, считай, сделано.

– Нормально. Ладно, двигай, а то здесь взрослые дяденьки будут говорить о взрослых тетеньках…

– Давай, Генка, пока горячая.

– Йес, только в казарму позвоню…

Свирс делился впечатлениями, Лук с недоверчивой завистью слушал…

– Прямо на столе? На святом зеленом сукне? Бедные, бедные бильярдисты. Врешь ведь?..

– Саня, я тебе говорю!.. Ну клянусь!..

– А я вот на ноябрьские был в увольнении, переоделся и сразу же в общагу…

– Да, ты рассказывал уже. Ну, ну?..

Время за жаркой беседой текло незаметно, пару раз заходили в котельную люди, по делу и без дела, наконец пришло время отбоя и Лук остался один. Лук любил одиночество: в условиях срочной службы, когда 24 часа в сутки вокруг тебя локти, затылки и погоны сослуживцев – безлюдье редкая роскошь. Он принял душ, пометал в дверь перочинным ножом, вновь улегся на свой топчан, помечтал… Без пяти полночь. Сейчас придет дембельская весна, припоздавшая было из-за високосного олимпийского года, но неизбежная и такая желанная.

Лук откашлялся: пора было завершать ритуал, затеянный им девять месяцев тому назад, когда он только-только стал «черпаком», солдатом третьего периода службы. В тот далекий майский день вздумалось ему обозначить рубежи бесконечного времени армейской службы песней композитора Тухманова «Вечная весна», которую он слышал в исполнении певца Ободзинского. Задумано – сделано: в ночь на первое июня, ровно в полночь, в трусах и сапогах он вышел покурить в туалет и когда часы стали бить время, он громко и старательно пропел одну строчку из песни – «Три-и ме-еся-аца-а ле-ето-о…». В ночь на первое сентября, на полковых учениях в Агалатово, стоя дневальным возле палатки, он получил наряд вне очереди и строгое матерное взыскание от майора Ковешникова, ни с того ни с сего проорав в на весь лагерь: «Три-и ме-еся-аца-а о-о-сень…». В ночь на первое декабря, получив уже вожделенную должность старшего оператора котельной, сиречь – главного кочегара, он, не стесняясь присутствия своих младших товарищей по кочегарке, Степы и Князя, с торжеством пропел, глядя на гудящие котлы, третью строчку припева: «Три-и ме-еся-аца-а зи-има-а-а…». И теперь долгожданный миг настал!

Лук вышел из кочегарки в межзвеждное пространство. Морозная ночь лениво царапала ему голый живот, покусывала уши, но понимала, что не испугается ее воин, к услугам которого, только сделай три шага, – уют родной котельной и угольный жар от двух работающих котлов…

Лук задрал к небу лицо, поднатужился и со всей мощью и страстью будущего дембеля пропел: «И ве-е-ечна-я-ааа Ве-снааа!».

Слова, минуя ноты, белыми клубами взлетели в антрацитное, с блестками, небо и растворились в нем; ритуал был исполнен.

Лук зачерпнул снегу, потер им грудь. Хорошо. Лук глядел вперед и в никуда, Лук улыбался.

Теперь он знал: все будет. Он вырвется на волю, в Питер, он восстановится в университет, опять на третий курс. Он раз и навсегда женится на той, которая вопреки всем расчетам и здравому смыслу дождалась его. Он поедет в Париж и будет потерянно бродить в волшебном парке Монсо, он будет счастлив.

Здравствуй, Весна!

Лук и варианты

«Если командир узла неожиданно вошел в каптерку и четверо находящихся там воинов срочной службы вздрогнули… – взор Пашки Стародуба торжественен и строг, но Лук по опыту знает, что Пашка не выдержит и задолго до конца анекдота сам начнет улыбаться и подхохатывать: один только этот анекдот он уже слышал из Пашкиных уст трижды… – то это значит, что они картежники.»

Пашка и Лук – можно сказать, друзья, несмотря на то, Пашка служит на год дольше: он дед и кочегар, вдобавок, а Лук – хотя уже воин второго периода службы – все еще первогодок, «молодой». Их объединяет любовь к чтению, высокоумственным рассуждениям ни о чем и прерванное гадским военкоматом веселое студенческое прошлое.

Голова Пашки со времен института туго забита химическими формулами и доморощенными приемами карате. Луку химия до лампочки, а в Пашкино карате он не очень-то верит. Но что такое карты – знает не понаслышке: покер и «ленинградка», разновидность преферанса, немало поспособст-вовали нежданному расставанию с вузовскими стенами. Да, пулю писать приятнее, чем курсовую… Однако Лук убежден, что не карты и не академическая задолженность по матстатистике (единственная!) явилась причиной его схимы и не аморалка, которую предметно доказать так и не удалось, и не пьянки с сопутствующими драками (общага – это общага, декан и его поддеканники тоже были студентами, у них тоже есть память и сердце, и печень).

Нет и еще раз нет… Где-то там, в бдительных универовских дебрях, созрело мнение, что Лук балуется антисоветчиной, книжечками… Да не только сам травится ими, но и разговорчики соответствующие ведет… То есть – он заводила, паршивая овца в здоровом стаде. А иначе чем объяснить тот факт, что все в их большой и пестрой компании удержались на плаву, лишь один Лук… А ведь ему прозрачно намекали – делом доказать высокое комсомольское самосознание. Ну, раз нет – иди-тко в народ, да послужи, языкастый.

«Если командир узла неожиданно вошел в каптерку и трое находящихся там воинов срочной службы вздрогнули… – то это марксистский кружок» – перебивает Лук.

Но Пашка не готов просечь чужой юмор, он весь во власти своего рассказа. Горка свежего шлака на полу трещит и ядовито дымится, Пашка рукавом утирает круглый, обритый к дембельскому приказу, череп и садится рядом с Луком – перекурить, пока шлак чуть остынет. Однако и Лукова реплика не во вред: тем самым легче его будет опровергнуть, да и краски получатся посвежее…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.