Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Год 1942

ModernLib.Net / История / Ортенберг Давид / Год 1942 - Чтение (стр. 19)
Автор: Ортенберг Давид
Жанр: История

 

 


      Савва Дангулов не упускает ни одной возможности организовать в газете выступление выдающихся летчиков, испытателей, авиаспециалистов. По его инициативе и его стараниями в газете была опубликована серия статей бригинженера П. Федрови "Бомбардировочная авиация Великобритании". Крупный авиационный специалист рассказал о своих наблюдениях во время поездки по Англии. А несколько дней назад Дангулов выехал на Калининский фронт к своему давнему другу, знаменитому летчику Михаилу Громову. О встрече с ним Савва Артемьевич рассказывал:
      - По бревенчатым дорогам мы пробрались в небольшую деревушку. Сухая и светлая изба. Посреди просторной комнаты - Громов, на этот раз не в кожаной куртке, как тогда на поле нашего аэродрома в Щелкове, а в строгой, тщательно выутюженной гимнастерке. В течение недели мы встречались с ним почти каждое утро, работали часа два...
      Конечно, бывало, день-два, а то и ночь - и материал в редакции. Но это не корреспонденция, статья должна суммировать накопленный опыт. Называется она "Массированный удар с воздуха". Тема разработана самым тщательным образом - от подготовки операции до выхода из боя. Мы хорошо знали, что если над статьей стоит имя Громова, то летчиков она заинтересует...
      * * *
      Несколько дней назад у меня состоялся разговор по прямому проводу с Петром Павленко. Он в Краснодаре, на узле связи Северо-Кавказского фронта, а я на узле связи Генштаба, на станции метро "Кировская". Весь минувший месяц после керченской катастрофы Петр Андреевич хворал, а вот теперь вызвал меня к аппарату Бодо. У меня сохранилась телеграфная лента наших переговоров, и ее, пожалуй, стоит здесь привести хотя бы в отрывках.
      "Павленко. Здравствуйте, товарищ дивизионный комиссар. Докладываю, что выздоровел и приступаю к исполнению своих обязанностей. Выезжаю в боевые части на Тамань. Какие будут задания?
      (Разговор, как видит читатель, вполне официальный. А ведь с Павленко мы были большими друзьями. Началась наша дружба еще на войне с белофиннами вместе работали в "Героическом походе". С тех пор были на "ты". Я его чаще всего называл Петром, он меня - тоже но имени. А сейчас что это он так разговаривает? Когда Петр Андреевич вернулся в Москву, я его спросил: "Что случилось?" А он не без юмора объяснил: "Рядом со мной были офицеры, полная комната. Что подумают о наших редакционных порядках? Вот где, мол, разгардияш! Забыли о воинском уставе". Да, у нас, в редакции, младший по званию не рапортовал старшему и не козырял, и, признаюсь, я этого и не требовал. По-моему, дисциплина и творческая обстановка в редакции не этим обеспечиваются.)
      Москва. Рад слышать. А все же, как здоровье?
      Павленко. Вполне здоров.
      Москва. Так-таки вполне?
      Павленко. Вполне - не вполне, но ехать надо.
      (Еще по финской войне я знал, что Петр Андреевич богатырским здоровьем не отличался, но всякие разговоры на эту тему сразу же отводил.)
      Москва. Задание одно: долечивайся, отдыхай. Ничего срочного на вашем фронте нет. И на Тамань не надо выезжать. В крайнем случае, если не терпится, выскочи в какую-нибудь станицу и напиши, как там заботятся о семьях фронтовиков и инвалидах войны. Тема очень важная..."
      И вот вчера получили очерк Павленко "Родной дом". Это рассказ о том, как в колхозе "Аврора" с большой добротой и огромным вниманием заботятся о семьях фронтовиков, инвалидах войны. Нетрудно понять, как важно об этом сегодня рассказать. Факты, примеры... Как всегда у Павленко, все точно и убедительно.
      Июль
      4 июля
      После долгих месяцев поистине эпической обороны советским войскам пришлось оставить Севастополь. "250 дней героической обороны Севастополя" так названо специальное сообщение Совинформбюро, опубликованное в сегодняшнем номере газеты. Здесь же мы напечатали статью члена Военного совета дивизионного комиссара И. Чухнова "Героический Севастополь" и передовую "Бессмертная слава Севастополя".
      Да, мы вынуждены были оставить город, но железная стойкость, беспримерное мужество и самоотверженность защитников Севастополя стали вдохновляющим примером для всех советских воинов.
      Вот как заканчивалось сообщение Совинформбюро:
      "Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове, дивизионном комиссаре Кулакове, дивизионном комиссаре Чухнове, генерал-майоре Рыжи, генерал-майоре Моргунове, генерал-майоре авиации Ермаченкове, генерал-майоре Острякове, генерал-майоре Новикове, генерал-майоре Коломийце, генерал-майоре Крылове, полковнике Капитохине - войдет в историю Отечественной войны против немецко-фашистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц".
      Такого в сообщениях Совинформбюро, когда при оставлении наших городов упоминались имена военачальников и политических работников, еще не было. Обычно имена военачальников (и только военачальников) появлялись при освобождении городов. Боков мне рассказал, что, когда Сталину принесли проект сообщения, он сказал, чтобы вписали именно эти строки. Думаю, это было сделано для того, чтобы сильнее подчеркнуть величие и доблесть защитников Севастополя.
      И еще одну фразу вставил Сталин в этот документ: защитники Севастополя проявили "ярость в борьбе с врагом". Слово "ярость" должно было, видимо, передать накал многомесячного сражения советских воинов за город на берегу Черного моря.
      Закончилась героическая эпопея севастопольской обороны, но это не значит, что тема Севастополя ушла из газеты. Вскоре появился второй очерк Евгения Петрова "Прорыв блокады", найденный под обломками самолета, на котором погиб писатель. Это было волнующее повествование о том, как лидер "Ташкент" прорвался сквозь немецкую блокаду в Севастополь. Из авторского замысла явствовало, что дальше должен следовать рассказ о возвращении лидера из Севастополя, эту половину очерка Петров собирался дописать в Москве.
      "Прорыв блокады" - такой же правдивый и честный очерк, как и первый. Мы его тоже напечатали без изменений. После фразы "Корабль вышел из Севастополя около двух часов" поставили многоточие. Фамилию автора дали в траурной рамке, а под заголовком - врезку, в которой и рассказали историю очерка и гибели его автора.
      А о том, как прорывался лидер из Севастополя, рассказал его командир В. П. Ярошенко.
      "Ташкент" был загружен сверх всяких норм. Он принял на свой борт около двух с половиной тысяч раненых, женщин и детей. В пути корабль непрерывно атаковали немецкие пикировщики, они сбросили на лидер 350 авиационных бомб. На корабле было много убитых и раненых. Перегруженный корабль был тяжело поврежден и к концу боя уже с трудом держался на плаву, но все-таки, продолжая бой, шел к Новороссийску. В этом бою зенитчики уничтожили и повредили немало самолетов врага.
      Много добрых слов сказал капитан лидера о мужестве Петрова:
      - Во время боя его видели там, где было наиболее тяжело. Писатель добровольно принял на себя обязанности санитара. А когда из Новороссийска навстречу "Ташкенту" подошли миноносцы, катера и буксиры и все пассажиры были переведены туда, Петров отказался уйти с поврежденного корабля, он до конца разделил с нами невзгоды. До самого Новороссийска он не покидал корабль, принимая участие во всех работах.
      Уже в Новороссийске, перед отъездом в штаб фронта, вспоминает Ярошенко, Петров высказал ему восхищение героическим поведением экипажа "Ташкента":
      - Я обязательно должен написать о людях "Ташкента". Они достойны того, чтобы о них знали все.
      Но успел Петров написать лишь о капитане. Есть в его очерке такие строки:
      "Командир "Ташкента" капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ярошенко, человек среднего роста, широкоплечий, смуглый, с угольного цвета усами... знал, что, каким курсом он ни пойдет из Севастополя, он все равно будет обнаружен. Встречи избежать нельзя, и немцы сделают все, чтобы уничтожить нас на обратном пути...
      Василий Николаевич Ярошенко отлично знал, что такое гибель корабля в море. В свое время он командовал небольшим кораблем, который затонул от прямого попадания неприятельской бомбы. Тогда Ярошенко отстаивал свой корабль до конца, но не смог отстоять. Он к тому же был серьезно ранен. Корабль шел ко дну. Ярошенко спас команду, а пассажиров тогда не было. Он последним остался на мостике и прыгнул в море только тогда, когда мостик стал погружаться. Он зажал тогда в одной руке партийный билет, а в другой револьвер, так как решил застрелиться, если выбьется из сил и станет тонуть. Тогда его спасли. Но что делать теперь? Теперь у него пассажиры - женщины, дети, раненые. Теперь надо будет спасать корабль или идти вместе с ним на дно".
      Этими строками и обрывался очерк "Прорыв блокады".
      Ожидали мы и статью командующего Приморской армии генерала И. Е. Петрова. Ее должен был прислать или передать по военному проводу наш севастопольский корреспондент Лев Иш. Последняя его корреспонденция "Огромные потери немцев под Севастополем" была опубликована три дня назад. Думали, что он в пути, вместе с командованием армии перебирается на Большую землю. Но, увы, это было не так.
      Известно, что и после эвакуации основной части наших войск из Севастополя там на отдельных участках бои продолжались до 9 июля. Часть бойцов ушла в горы к партизанам, часть была захвачена в плен. Другие погибли. Погиб и наш отважный корреспондент Лев Иш. Узнал о его судьбе позже, когда встретился с генералом И. Е. Петровым. Вспомнили спецкора. Иван Ефимович первым заговорил о нем:
      - Хорошо Лев Иш писал о героях Приморской армии и сам стоил любого из них. Честная солдатская душа, благороднейший человек! Вы знаете, он ведь мог улететь из Севастополя последним самолетом. Мы позаботились об этом. Но Иш уступил свое место девушке-снайперу...
      Поскольку веду речь о Севастополе, не могу не вспомнить песню Александра Жарова "Заветный камень", опубликованную в "Красной звезде" спустя много месяцев после ухода наших войск из Севастополя. Историю этой публикации стоит рассказать, потому что песня быстро стала популярной, поют ее и сейчас. Александр Жаров в своем письме ко мне уже после войны объяснил:
      "В начале 1943 года я приехал с Северного флота в Москву, где в это время оказался и Мокроусов. Мы все бросили ради работы над песней, задуманной в 1942 году в Севастополе. Работали не долго. Недели две. Сделали экземпляр для опубликования.
      Пошли к редакцию главной флотской газеты "Красный флот". Редактор собрал всех сотрудников. В его кабинете слушали песню в исполнении самого Мокроусова. Спел он ее негромко, но с большим чувством. Два раза спел. Задумались флотские журналисты. Понравилась песня. Но...
      - Не рано ли выступать с ней? С одной стороны, песня драматична, а с другой, очень категорична в предсказании нашей победы в Севастополе. Не рано ли?
      - Давайте подумаем. Посоветуемся в Главном политическом управлении флота. Оставьте стихи, - предложили краснофлотцы.
      Но мы не оставили. Мокроусов сказал, что ему надо немного подправить ноты. И прямо из редакции "Красного флота" поехали в редакцию "Красной звезды" и здесь были приняты главным редактором.
      - С чем пришли, моряки? - спросил он нас.
      - С песней. С боевой песней, но...
      - Что "но"?
      - Дело в том, что это морская песня.
      - Сие не важно. Главное, чтобы песня хороша была.
      В библиотечной комнате редакции "Красной звезды" в том же исполнении прозвучал наш "Заветный камень". Прозвучал дважды.
      - Ну как, хороша песня? - спросил набежавших слушателей главный редактор.
      - Отличная! За душу берет... Но...
      - Никаких "но"! - сказал главный редактор. - Готовьте ее, дадим в номер.
      Так оно и было".
      Между прочим, в том же письме Жаров вспомнил и такой любопытный эпизод, связанный с этой песней:
      "Это было в начале мая 1944 года. В город входили моряки и солдаты. На площадях и улицах происходили митинги и просто дружеские встречи фронтовиков. Вернувшись с Херсонесского мыса в день, когда последняя группа оккупантов была опрокинута в морскую пучину, я услышал знакомый напев. Большая группа солдат и матросов под баян пела "Заветный камень". Нашлись друзья-приятели, пожелавшие представить меня, как автора песни. Пришлось мне взобраться на какой-то помост и сказать несколько слов. К моему удивлению, вместе с добрыми словами в мой адрес раздались и слова критики:
      - Товарищ майор! Неправильные у вас в песне некоторые слова. Мы поем "взойдет на утес черноморский матрос, кто Родине новую славу принес", а ведь матрос вместе с солдатом уже взошел на утес славы. Просим подправить стихи-то!
      И они были подправлены. Предсказание победы над врагом превратилось в свершение победы".
      Вспомнились мне и слова одного из первых исполнителей песни великого мастера эстрады Леонида Утесова. Он дал этой песне широкую дорогу, раскрыл ее душу.
      - Есть у нас царь-пушка, есть царь-колокол, есть и царь-песня. Это "Заветный камень". - заметил как-то Леониду Осипович.
      * * *
      А война продолжалась. Наряду с Курским в эти дни появились Белгородское и Волчанское направления, Воронеж и Старый Оскол. Наши корреспонденты шлют невеселые сообщения. В репортажах читаем: "Наши части заняли новые рубежи для обороны", "Неприятелю удалось вклиниться в расположение обороняющихся", "На правом фланге Курского направления немцы пытаются соединиться с войсками, наступающими на Белгородском направлении..." Сообщения, как видим, довольно глухие, осторожные, они не дают общей картины положения на этих фронтах. Ясно только одно, что речь идет не об отдельных ударах на разных участках фронта, а о большом наступлении немецко-фашистских войск. Чтобы осведомиться более подробно, я поехал в Генштаб и здесь узнал многое. Однако и в Генштабе -по-прежнему продолжали считать, что главная цель противника Москва.
      То, что мы не могли сказать в репортажах, было выражено, как и в дни оборонительных сражений сорок первого года, в передовой статье.
      "За последнее время на ряде участков фронта немцы предприняли наступательные операции... Эти бои снова показывают, с каким сильным и неумолимым в своих захватнических вожделениях врагом мы сражаемся. Они еще раз напоминают нам, что опасность, нависшая над нашей Родиной, еще не устранена, что угроза независимости, свободе, самому существованию народов Советского Союза еще остается в силе...
      Взоры всей нашей страны обращены теперь к районам западнее Воронежа и юго-западнее Старого Оскола, где происходят ожесточенные сражения. Озверевший враг рвется на восток, стремясь перерезать важнейшую железнодорожную магистраль, соединяющую центр нашей страны с югом, захватить новые советские города и села..."
      Я бы не сказал, что все было ясно в этой передовице. Но, во всяком случае, здесь больше сказано, чем в сводках Совинформбюро и репортажах наших спецкоров.
      8 июля
      Смотрю на висящую на стене карту советско-германского фронта. Второй год она перед моими глазами. Но нет, не примелькалась. В дни оборонительных сражений сорок первого года приходилось часто переставлять флажки на восток, а в дни нашего контрнаступления возвращал их на запад. В эту же весну они как бы застыли в неподвижности, а теперь вновь приходится переносить их на восток. Сначала - Купянск, а вчера в Генштабе узнал, что нашими войсками оставлен и Старый Оскол.
      Карта, карта! Обыкновенная, напечатанная на плотной бумаге. Она совершенно необходима каждому командиру. А военному газетчику? Тоже, конечно: он должен ориентироваться в том, что происходит на всем театре военных действий. При этом карта с флажками может омрачить или утешить, поднять настроение или, наоборот, нагнать тоску. Одним словом, это почти что живое существо, с которым можно поговорить и поспорить... Признаться, со школьной поры люблю географические карты. Сам не знаю почему... А сегодня смотрю на нее с тревогой: Купянск и Старый Оскол остались за чертой фронта...
      Наши спецкоры сообщают: "Огромное танковое сражение в полном разгаре. Оно перемещается в пространстве, гаснет в одном месте, чтобы с новой силой вспыхнуть в другом. В его орбиту вовлечены большие технические средства и людские массы. Наиболее ожесточенные бои еще впереди".
      Наши войска, отступая, ведут тяжелые бои. Но остановить врага не удается. Никаких иллюзий не должно быть - Родина в опасности. И снова, как в дни Московской битвы, возвысил свой голос Илья Эренбург. Призывным набатом прозвучала его статья "Отобьем!" Вот строки из этой, написанной, можно сказать, кровью сердца статьи:
      "Нас постигла военная неудача: немецкие танки прорвались к степям Средней России. Над Родиной снова сгрудились грозовые тучи. Народ, переживший победы у Ростова, у Калинина, у Можайска, не хочет тешить себя иллюзиями...
      Настали снова грозные дни... Друзья бойцы, вы отбили немца в трудные дни декабря, когда он подошел к пригородам Москвы. Отбейте его теперь! Отгоните немцев от Дона! Битва только-только разгорается, и слышно в грозовой ночи:
      - Отобьем!"
      И вновь, как в трудные дни сорок первого года, тема стойкости, самоотверженности, готовности стоять насмерть в боях за Родину стала главной для газеты. И новый призыв писателя в статье "Сердце человека":
      "Гитлер торопится, он хочет в июле найти свою весну... Немецкие танки снова ринулись вперед. Их должно остановить наше мужество... Что для этого нужно? Большое сердце и священные слова солдатской присяги: "Умрем, но немца не пропустим!"
      * * *
      О тыле в трудную пору войны написаны очерки, поэмы, повести, романы, ибо за Волгой, на Урале, в просторах Сибири люди работали так, как, может быть, нигде и никогда. Вот почему в эти дни особенно важно было рассказать о том, как тыл заботится, чтобы фронтовики не знали нужды ни в чем, и особенно в оружии. Вот почему так сильно прозвучала статья "Вооружение для фронта", написанная народным комиссаром вооружений, тогда еще совсем молодым, тридцатичетырехлетним Дмитрием Федоровичем Устиновым, будущим маршалом и министром обороны СССР. Не могло не радовать его заявление, что наши заводы в эти дни резко увеличивают темпы работы и выпускают вооружение сверх плана. Нарком рассказывает, как самоотверженно работают известные конструкторы В. Г. Грабин, С. Г. Симонов, В. А. Дегтярев. Б. И. Шавырин и другие, их изобретательская мысль направлена на то, чтобы наше оружие превосходило немецкое, и это им удается!
      "Достигнутое не предел. - писал нарком. - Мы знаем, что враг еще силен. Впереди упорные, жестокие бои... Поэтому с еще большей энергией, не покладая рук, работают вооруженцы, увеличивая с каждым днем выпуск боевого оружия для фронта".
      Заявление руководителя отрасли первостепенной важности прибавляло фронтовикам уверенности, что так и будет!
      * * *
      На третьей полосе, в уголке, помещена заметка "Комсомольская забота о семьях фронтовиков". Заметка небольшая, а тема очень важная, постоянно тревожившая фронтовиков. Приведу только несколько цифр из этой заметки, подписанной секретарем Вологодского обкома ВЛКСМ А. Сысоевой: силами комсомольцев двадцати районов области подвезено к квартирам семей фронтовиков 23 000 кубометров дров, отремонтировано 450 квартир, для нуждающихся эвакуированных детей собрано 80 000 вещей... Надо ли объяснять, что значили для фронтовиков эти цифры - доказательство: об их семьях заботятся...
      * * *
      Борис Галин прибыл в один из полков своего, пока еще тихого, участка Южного фронта. Здесь намечалась небольшая операция: полк должен был боем разведать силы противника и выбить его из деревни. Особое задание получила девятая рота. Сюда и отправился Галин, пробыл там от начала до конца операции и вскоре прислал очерк "Девятая рота".
      Писатель в бою - это очень сложная и важная проблема. Не участвуй Лев Толстой в обороне Севастополя, не было бы его знаменитых "Севастопольских рассказов". Не поехал бы больной Чехов на далекий Сахалин, не было бы его потрясающих сахалинских очерков. А как родились великолепные повести Горького, роман Фадеева "Разгром", пьеса Вишневского "Оптимистическая трагедия"? Чем ближе писатель к жизни, чем больше он увидел и пережил, тем сильнее и интереснее его повествование. Особенно это важно для очеркиста. Я не говорю ничего нового, но эту старую истину вспомнил в связи с очерком Галина.
      Никакие рассказы свидетелей, то есть материал, полученный из вторых или третьих рук, не позволили бы Галину так нарисовать картину жизни роты перед боем и в бою, так раскрыть характер и внутренний мир людей. Надо было все это пережить вместе с бойцами. Свидетельством этого может быть выдержка из очерка:
      "В девятой роте, которая должна была наступать со стороны школьного домика, до полудня знали о предстоящем бое только двое - командир роты и политрук. Догадывался старшина, получивший специальное распоряжение усилить боепитание. Догадывался и Лаптинов, хитроватый, веселый боец с выгоревшими на солнце белесыми бровями. Это был старый солдат, который сразу учуял, что "будет дело". Он это понял по оживленному виду командира роты и по ряду других признаков. Хитро поблескивая глазами, он подошел к политруку роты и, улыбаясь, говорил, что заскучал в обороне. Политрук, тоже улыбаясь, сказал уклончиво:
      - Будет приказ - тогда выступим.
      Окончательно решив, что сегодня ночью быть делу, и, не дожидаясь приказа сверху, он сам стал готовиться к бою. Проверил свою самозарядку, прочистил и смазал ее, аккуратно сложил в подсумок патроны, приладил к поясу гранаты, переоделся в чистое белье, что он всегда делал перед боем, если была возможность... Чернов смотрел на Лаптинова и поражался его спокойствию. Он спрашивал себя: как это можно сейчас, когда готовишься к самому главному, как это можно рыться в вещевом мешке, беспокоиться о пропавшей трубочке с медным патроном, играть на гитаре и петь, заразительно смеяться..."
      Сквозь весь очерк проходит очень важная мысль о гордости бойца за свой полк, за свою роту. Особенно сильно она прозвучала в таком эпизоде. Чернов был ранен. Возле - врач. "Чернов хотел приподняться и сказать, что он из девятой роты, но потерял сознание. Очнулся он, когда что-то мягкое и теплое коснулось его лица. Он открыл глаза и увидел траву, высокую и густую, сверкающую капельками росы и крови. Продолжая прерванную мысль, он сказал тихим голосом:
      - Я из девятой роты..."
      10 июля
      "Ни днем, ни ночью, - говорится в репортаже наших корреспондентов. - не утихает гул большого сражения западнее Воронежа... Ценою колоссальных потерь врагу удалось перебросить часть своих сил на восточный берег Дона". В другом сообщении: "После того, как неприятель ввел в бой свежие силы и предпринял наступление в двух направлениях, наши войска были поставлены под угрозу фланговых ударов (читай: окружения. - Д. О.), по приказу командования они отошли и оставили Россошь... Одновременно другая вражеская группа прорвалась в район Кантемировки". Появилось Лисичанское направление...
      Словом, обстановка на юге страны все больше ухудшается. Естественным было редакторское желание выехать в район сражений и самому посмотреть, как там развиваются события, решить, что ныне самое главное, важное для газеты. Вызвал фоторепортера Виктора Темина, сказал, что ночью мы выезжаем на Воронежский фронт и что я жду его к четырем часам в полной экипировке и с большим запасом фотопленки.
      А пока надо вычитывать полосы завтрашней газеты и статьи для следующих номеров.
      Прежде всего занялся статьей Виктора Смирнова "Тактическое использование противотанковых ружей". Смирнов поднял вопрос о серьезных недостатках в оборудовании позиций для ПТР, которые корреспондент назвал резко "дзотоманией". Не буду все объяснять. Укажу лишь, что эта статья особо важное значение имела именно сейчас, когда танковые сражения развернулись на открытых степных просторах. Кстати, в тот же день, когда статья появилась в газете, мне позвонил К. Е. Ворошилов, занимавшийся вопросами подготовки резервов для фронта, и сказал:
      - Полезная статья. Дело простое, но важное. Дадим указание, чтобы и в учебных частях прислушались к советам газеты...
      Другая статья, авторами которой были два авиатора - подполковник В. Алтайский и инженер-майор Н. Ленский, - называлась "Оперативный маневр немецкой авиации". В ней было прямо сказано, что немцам удалось к летней операции восполнить потери, понесенные за год войны. Названа численность самолетного парка противника. Охарактеризованы типы машин и перемены в структуре воздушных сил неприятеля. Указано на все новое, что внесли в минувшем году немецкие конструкторы, вплоть до оборудования для посадки вслепую (новинка того времени). Раскрыты маршруты, по которым совершает маневр немецкая авиация для создания превосходства в воздухе на горячих участках фронта, и т. п. Где авторы раздобыли все эти сведения? Они объяснили: допросы пленных летчиков, трофейные документы, данные иностранной печати и еще один важный источник, который не принято в открытой печати называть. Я не стал уточнять, вычитал статью и подписал ее в печать.
      * * *
      Поздно вечером у меня в кабинете появился Илья Эренбург с новой статьей "Дон зовет". Началось обычное для меня испытание. Печатал он свои статьи на портативной пишущей машинке "Корона", приспособленной для передачи текста по телеграфу прописными буквами, строчного шрифта она не имела.
      Интервалы между строками были минимальными, поля узкие, бумага лощеная, привезенная им когда-то из Парижа. Все что было, видимо, рассчитано на то, что править его не будут. Эренбург очень ревниво относился к тому, что писал, к каждой фразе, к каждому слову. Он яростно отстаивал свой текст.
      Он не признавал редакционную "лестницу" правки рукописи, и мы договорились, что он будет приходить прямо ко мне. Вот и сейчас он, попыхивая своей трубкой, начиненной каким-то третьесортным табаком, усевшись в кресло, бдительно следил за каждым движением моей руки, готовый броситься в бой, затеять жаркую дискуссию по поводу любой поправки.
      "Дон зовет" - это как бы продолжение его статьи "Отобьем!".
      "Велика и прекрасна русская река Дон. Она начинается, как ручеек, среди ветров и полей. Она становится мощной рекой. Ее воды знают ретивость коня и тихую песню девушки, которая плетет венок. Кто скажет "Дон", вспомнит славу донского казачества - как ходили в поход, как рубали. Кто скажет "Дон", вспомнит Дмитрия Донского, Русь, пошедшую на захватчика, первую нашу славу: Куликово поле. Теперь грязные немецкие фельдфебели хотят купаться в водах Дона. Может быть, генерал фон Вейх мечтает стать Вейхом - Донским? Бойцы не стерпят такой обиды: наберутся духу и отгонят немцев...
      Нужно их побить как можно скорее: нельзя пропустить этих грабителей дальше... Мы хотим победы на живой земле, а не победы среди пустыни..."
      Казалось, я уже должен был привыкнуть к стилю Ильи Григорьевича: редактору как будто не тоже поддаваться эмоциям, он должен оставаться строгим и холодным критиком. Меня же каждый раз глубоко волновали статьи Эренбурга.
      В общем, статья вычитана, утрясены все поправки, текст отправлен в набор. А Илья Григорьевич все не уходит. Хитро поглядывая, словно собираясь меня в чем-то уличить, он вдруг спрашивает:
      - А вы, говорят, уезжаете под Воронеж?
      - Уезжаю. Через три-четыре часа, - ответил я и насторожился, догадываясь, что последует за этим вопросом.
      - И я поеду с вами, - решительно заявил писатель. - Я готов в дорогу. Эти последние слова он произнес, заранее отрезая мне возможность ответить: "Вы не успеете собраться".
      К подобным настойчивым просьбам я уже вроде привык, на фронт я старался Эренбурга не часто пускать, а тем более не хотелось это делать сейчас, когда его выступления нужны были в каждом номере газеты. С трудом отбился от него и, подписав в три часа ночи полосы, умчался на "эмке" с Теминым на юг.
      В Оперативном управлении Генштаба мне вычертили маршрут к Воронежу. Он пролегал через Брянский фронт. В одной из деревушек, помеченной на карте флажком, я разыскал командный пункт фронта и командующего К. К. Рокоссовского. В просторной пятистенной избе с высоким крыльцом, за простым столом я увидел Константина Константиновича. Стройный, удивительно красивый, он ничуть, как мне показалось, не изменился со времени нашей встречи под Москвой. Он вышел из-за стола, протянул мне руку, усадил на стул и лишь тогда сел сам. Рокоссовский всегда был сама учтивость, сама вежливость, само внимание к любому человеку.
      Знал я и других начальников - с другой повадкой. Они встречали человека, не поднимаясь со стула, не подавая руки, слушали, уткнувшись в бумаги, перебирая их, не глядя на посетителя. Знал я такого человека и в высокой должности, который на жалобу, что к нему трудно дозвониться, нимало не смущаясь, говорил: "Меня надо жалеть". И всегда, когда я сталкивался с такими, неизменно но контрасту вспоминал Рокоссовского.
      Константин Константинович прибыл сюда всего лишь несколько дней назад. Дел у него невпроворот, поэтому я не рискнул надолго его отвлекать от дел. Прежде всего спросил, как он себя чувствует после Сухиничей. Рокоссовский понял, что именно я имел в виду. В боях за этот город он был ранен осколком снаряда. Наши спецкоры говорили мне, что Рокоссовский чувствовал себя плохо: ничего не мог есть, любые движения причиняли ему сильную боль. И все-таки взяли верх его выдержка и самообладание: тот, кто не знал, не догадался бы о его ранении. А всякие разговоры об этом генерал решительно отводил. Вот и сейчас он сказал:
      - Да, бои были тяжелые...
      И все.
      Рассказал о делах фронта. Войска отходят. Утешением не может быть то, что они не бегут, отступают с боями.
      - Как же будет дальше?
      - Что можно ответить на такой вопрос? Единственное, что теперь стало ясно, - главное направление ударов врага: на Сталинград и Кавказ. На этом пути надо его и сдержать, остановить, но силенок у нас пока все-таки мало...
      Распрощавшись, я сразу уехал на Воронежский фронт. Создан он был несколько дней назад, в штабе еще организационная "суматоха". Шли ожесточенные бои за Воронеж, и мне посоветовали не терять времени и побывать в 60-й армии, отбивавшей атаки немецких войск на Воронеж.
      Командующего армией генерала М. А. Антонюка я нашел на его КН, в лесочке. Он сидел у небольшого, размеров чуть больше табуретки столика, рядом с ним - начальник штаба армии. Они что-то горячо обсуждали, рассматривая карту. Хотя им было не до "гостей", но встретили добродушно. Командарм усадил меня рядом и, показывая линию фронта, я бы сказал, довольно рыхлую, объяснил обстановку. В это время из соседней палатки прибежал оператор и взволнованным голосом доложил:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36