Ричард Длинные Руки (№2) - Ричард Длинные Руки – воин Господа

Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки – воин Господа

Часть I

Глава 1

Тяжесть вдавила в землю. Подались в стороны и затрещали ребра, лопнула грудь, а сердце расплющилось в кровавую лепешку. Я очнулся, весь дрожа от ужаса, а сердце, наверстывая, билось с удесятеренной скоростью и мощью. Пот прошиб с такой силой, что рубашка стала мокрой, будто пробежался под теплым дождем.

Ртом хватал воздух с хрипами, будто превратился в умирающего астматика. В животе холодно и тяжело, пальцы вцепились в шкуру… нет, уже в настоящее толстое одеяло. Череп трещит, во мне все еще смертельный ужас. Кто-то огромный и ужасный с подлинно космической мощью вошел в меня ночью, а теперь трепещущее сознание яростно выталкивает остатки жути, но тьма уходит медленно, по своей воле.

Сквозь сон я услышал сдавленный вскрик. И хотя волны ужаса бросают как щепку среди звезд, я собрался с силами, руки проломили хрустальный небосвод, я выпал в черноту ночи в своей комнатке. Сильно пахнет маслом и растопленным воском, в зарешеченное окно льется узкий лучик луны, по отскобленным доскам пола медленно передвигается светлый прямоугольник призрачного света.

В коридоре – голоса, дверь с треском распахнулась. В проеме возник силуэт человека с мечом в руке. За его спиной еще один, уже с факелом. Багровый огонь ударил по глазам как палкой. Я съежился и закрылся ладонью.

– Жив, – проревел густой голос, я узнал по реву Бернарда. – Лучше бы нашествие саранчи, чем этот мой оруженосец…

– Отдай мне, – предложил другой голос.

– В обмен на твоего коня?

– Да иди ты…

Человек с факелом толкнул Бернарда в спину. Они вошли, огляделись по-хозяйски, сдвигая, а то и переворачивая мебель. Бернард сунул меч в ножны. Я поднялся, сел на ложе. Сердце еще колотится, словно банка пепси катится с горы, подпрыгивая на камнях. Черный ужас уходит чересчур медленно, рубашку хоть выжми, а жаркие капли пота собрались на лбу крупные как виноградины.

Человек с факелом зажег светильник, факел воткнул в подставку на стене. Бернард всмотрелся в мое бледное лицо с вытаращенными глазами.

– Ну что скажешь? – спросил он грубо.

– А что случилось?

– А ты взгляни..

Оба скалили зубы. Я проследил за их взглядами. Тени от их крупных фигур раздвинулись, на полу видны тускло поблескивающие темные капли. Бернард приблизил к полу косматый, похожий на огненную горгону, факел. Капли оказались с выпуклыми спинками, похожие на божьих коровок, но я с холодком вдоль хребта признал кровь. При ярком свете выпуклые капли заблестели ярко-красным, пурпурным, даже багровым, как зарево заката. Цепочка торопливо бежала к двери, а те, что уже добежали, собрались в лужицу размером с ладонь. Полдюжины капель все еще медленно сползали по дверному косяку на пол. За ними оставались бледно-розовые следы.

– Это не моя кровь, – запротестовал я.

Бернард оскалил зубы в нерадостной усмешке.

– Понятно. К счастью, и не моя, хотя могла быть и моей. Не здесь, а там… где ты предложил мне попробовать метнуть свой могильный молот. Хорошо, что я не притронулся к тому, что держал мертвяк…

Мертвяк мой молот никогда не держал, но спорить я не стал, лишь ошалело смотрел по сторонам, старался унять бешено прыгающее сердце. Во сне, когда меня не душил кошмар, я заваривал кофе, нетерпеливо переминался перед шахтой лифта, бегом из подъезда и до близкого туннеля метро, эскалатор, платформа, третий вагон от хвоста… Второй воин молча скалил зубы. Он кивнул на молот, улыбка стала шире, словно играл на бритве. Я смотрел тупо, потом сообразил, что молот совсем не в той позиции, как я поставил. Я ставлю возле постели ручкой вверх, он тогда похож на любопытного суслика, а сейчас, как сытый удав, разлегся плашмя.

Бернард посуровел. Улыбка исчезла, а голос громыхнул, напоминая мне привычные раскаты на рассвете, когда я не сразу мог врубиться: то ли гроза приближается, то ли Бернард защищает от ехидного Асмера непорочность зачатия Девы Марии.

– Кто-то пытался выкрасть твой молот, – сообщил Бернард. – Странно, ведь о нем позабыли в суматохе, как приехали. Я тоже забыл, что он у тебя не совсем простой… Но кто-то узнал! И даже пытался… К счастью, не все про этот молот знал.

Воин добавил:

– Бернард, мы найдем быстро. Беольдр уже велел закрыть выходы. Проверим всех, у кого раздроблены пальцы.

Бернард взглянул на пятна крови, обронил со злым удовлетворением:

– Бери больше… Всю кисть раздробил, не иначе.

– Хорошо бы руку, – сказал его напарник мечтательно. – А лучше – ноги. Чтоб долго не искать.

Они посмотрели на мое бледное лицо, захохотали. Потом Бернард сказал серьезно:

– Ладно, Дик, вымой рыло, оденься в чистое и будь наготове. Нас обещали допустить к королю.

Он говорил значительно, я тоже ощутил важность события, поднялся, остатки сна слетели, как вспугнутые воробьи.

– Ого! На раздачу пряников?

Он посмотрел подозрительно, а это страшно и пугающе, когда огромный и без того угрюмый Бернард смотрит подозрительно.

– Это что?

– Ну, – сказал я торопливо, – раздача слонов… Наград, повышений, грамот… э-э… жалованья. Повышений в звании. Мы ж задание выполнили?

Он в раздражении пожал плечами – половина слов незнакома, потом внезапно широкое лицо, грубое и высеченное словно бы из камня, проявило признаки человечности.

– Молодец, Дик, – громыхнул он. – Уже начал говорить «мы». Кто ты, не знаю, но держался хорошо. Не оробей перед королем. Слона тебе не обещаю, но монаршее благоволение будет.

– Наверное, – добавил второй.

– Наверное будет, – согласился Бернард. – И еще…

Он прервал себя на полуслове, глаза прикипели к моей груди. Я ощутил, что амулет леди Мирагунды выскользнул из распахнутой на груди рубашки и нагло смотрит на бледную луну кроваво-красным глазом.

– Что это у тебя?

– Где? – спросил я.

– Не прикидывайся, – бросил он серьезно. – Такие камешки вороны в гнезда не таскают!

– Так и я вроде не совсем ворона, – ответил я. – Хотя, конечно, временами…

– Не прикидывайся, – повторил он. – Я бы на твоем месте от такого амулета подальше, подальше…

– А на своем? – спросил я и сделал движение взять амулет в ладонь.

Бернард отпрянул с неожиданной скоростью для его массивного тела. Лицо пожелтело.

– Не трогай, – сказал он быстро. – Лучше вообще не притрагивайся!

– Да что это?

– Это фамильный знак… Древних Королей! Говорят, они вообще не были людьми. По крайней мере, человеку лучше с этой штукой дел не иметь. А уж доброму христианину – тем более.

Я опустил руку, Бернард с облегчением выдохнул. Второй нетерпеливо постукивал себя по боку, железо отзывалось так, словно плотно сидело на дереве. Бернард кивнул, оба пошли к двери, уже забыли обо мне, слишком заняты проблемами выживания Зорра. Я перевел дух. Рассказывать о неожиданном баронстве, когда я получил этот амулет, не стоит. Не поверят – раз, второе – не с моим суконным рылом простолюдина щупать баронесс. Вздернут без лишних слов за оскорбление высшего сословия.

Странно, после их ухода я чувствовал, что сердце уже не трясется, как атомное ядро. Сильные, грубые, но такие реальные, устойчивые, надежные, что я перевел дыхание, расслабил взведенные мышцы. Значит, у меня, кроме крестика на шее, подаренного священником, еще и амулет Древних Королей. То-то меня тимурленг из кургана признал своим. Хотя вряд ли он звался королем, но теперь королями зовем всех рексов, базилевсов, фараонов, раджей, шахов и всяких ханов… Нет, ханов и каганов – пока еще нет, но рексы и базилевсы – короли, точно…

Лунный свет заливает половину комнаты, но в другой половине сгустился мрак. И хотя я понимаю, что там всего лишь густая тень, по телу снова прокатился озноб. Почудилось, что из тьмы следят неотступно немигающие глаза. Даже слегка блеснуло…

– Да скроется солнце… – сказал я с натужной бодростью. – Нет, да скроется Тьма… да возгорится… нет, все-таки хреново учим классиков.

Из окна видно, как на востоке посветлело небо. Еще чуть – и порозовеют облака, заискрится темный край земли, высунется раскаленный краешек солнца. Словом, досыпать поздно, здесь встают рано. Только засну, поднимут пинками. Здесь люди простые, религиозные…

В другой комнате я умылся из бочки с водой, пальцем поскреб зубы и помассировал десны. Скоро, правда, отвыкну от этой привычки, занесенной крестоносцами из походов в арабские страны. До этого в Европе не было такого дурацкого обычая, как ежедневно умываться… Как-то не по-мужски мыться, какая-то гнилая привычка даже… Вон Екатерина Вторая, императрица, роскошная женщина, и то мыла только то, что можно увидеть из декольте. Уважаю.

Вытирая волосы, я вернулся в комнату. На лавке ждет чистая полотняная рубашка. Анна старается, тихая дворовая девка, робкая и застенчивая. Я ощутил приятный запах – явно стирали с травами. Или потом с травами отмачивали, забивая запах крови и пота. Я быстро набросил ее на свое крепкое, еще сохранившее солнечный загар тело, влез в брюки из тонкой кожи, выглянул в окно и только тогда надел кольчугу. Она легла на плечи мягко, без привычного легкого звона. От нее вкусно пахнет маслом. Так же быстро застегнул пояс, тоже смазанный для гибкости маслом. Даже рассохшиеся чехлы для ножей блестят и уже не скрипят зловеще и намекающе.

Я проверил, хорошо ли выдергиваются ножи, взял меч и тоже пристегнул к поясу. Несмотря на утро, во дворе все еще полыхают небольшие костры, вокруг сгрудились измученные оборванные люди. Греются, готовят еду, очень скудную, нищенскую. Ни ветра, ни движения воздуха, меня передернуло от вони, запаха нечистот. Облезлые голодные собаки бродят между кучками людей, льстиво заглядывают в глаза – то ли ищут хозяев, то ли просят хотя бы косточку или сухарик.

Люди вздрагивают, жмутся друг к другу. Многие, наверное, потеряли в бегстве родных и близких, а сейчас на их измученных лицах я видел только страх, отчаяние и покорность судьбе. Они сделали все, что могли: добежали до города. Теперь пришла очередь показать себя тем сильным и жестоким людям, что заставляли их ломать камень для городских стен и для крепости, рыть подземные ходы, глубокий ров, насыпать высокий вал, а сами носились по лесу за каким-нибудь несчастным оленем…

Здесь, во дворе, постоянно сообщают друг другу о движении ударного войска Тьмы, где людей нет вовсе, а только огры, тролли и всякая нечисть, которой раньше не зрел христианский люд. Но даже ударное войско продвигалось с немалыми усилиями, а иногда надолго останавливалось, и тогда надежда вспыхивала в сердцах, люди посматривали друг на друга с неуверенными улыбками: а чего мы это так переполошились?.. Но выяснялось, что огров задержало вовсе не войско людей, а река или разлившееся болото. И вот снова в ночи багровый отсвет пожаров, ветер доносит запах горящих посевов, амбаров с зерном, а на том месте, где города и деревни, вздымаются столбы чадного пламени…

Королевским глашатаям верят мало, больше слушают беженцев, странствующих мудрецов и пророков, которые в дни бедствий плодятся как саранча. С особой жадностью окружают торговцев, что ухитряются побывать в самых опасных местах и вернуться с прибылью.

Строители с каждым днем поднимали на длину меча городскую стену, внутри города укреплялись храмы, замки, каменные дома, народ перегораживал переулки телегами с булыжниками. Лорды уверяли, что еще недельку-другую, и в убежищах места хватит всем, а в подвалах уже достаточно съестного, чтобы прокормиться год безбедно, и еще на пару лет муки и зерна, родники же никому не перекрыть…

На строителей смотрели с надеждой, ибо среди них были присланные из Срединных Королевств умельцы, что, по слухам, вставляют в стены особые трубки, те при любом порыве ветра вызывают свист, от которого у огров корчи, а тролли так и вовсе кидаются на своих, убивают и калечат, а потом падают замертво. Еще передавали слухи, что от самого императора прибыли сто сильнейших магов, они поставят магическую стену, через которую никто не сможет пройти. Даже если сам Сатана явится, и того не пропустят…

Торговцы рассказали также, что на захваченных Тьмой землях, именно там, где прошли свирепые огры, остались нетронутые деревни, где крестьяне по-прежнему пашут землю и собирают урожай, пасут скот, ловят рыбу, и никто их не трогает, даже не гонит на работы в замок лорда.

С надеждой пересказывали слова старого ветерана, который прошел бок о бок с бесстрашным Кангаром все двадцать лет войны с горцами. Он говорил, что Кангар уже идет к ним со всем войском, но если для другого полководца на это потребуется два месяца, то Кангар с его стремительными бросками будет здесь через две недели. Он придет с огромным войском, он понимает размеры беды, а Кангар – это Кангар, вы же все знаете, он пока что не проиграл ни одного сражения…

Среди слухов, сообщений, рассказов и суждений все потеряло все очертания, ибо самый честный человек мог лгать вам в глаза, чтобы успокоить, поддержать, утешить, а к вечеру вы видели его на телеге, нагруженной всем скарбом, как он нахлестывает коней, спеша выбраться поскорее из обреченного города.

Я пробрался к кузнице, оттуда несет горячим воздухом, сквозь щели в крыше пробиваются сизые струйки дыма. В кузнице вообще как в аду, горячий дым застрял в горле, там сразу запершило, глаза начали слезиться. Сквозь дым видел две могучие фигуры молотобойцев, оба не обратили на меня внимания, а сам кузнец кивнул, сбросил рукавицы.

Я поспешно попятился на свежий воздух. Кузнец вывалился, как из мартеновской печи, крупный, красный, как вареный рак, с вытопленным жиром, весь жилистый, но все равно толстый, ширококостный.

Огромные руки похлопали по кожаному переднику, там дымилось, комочки застывшего металла усеивали этот коричневый панцирь как заклепки. Волосы на руках обгорели, кожа выглядит от многочисленных ожогов пятнистой.

Он оглядел меня с головы до ног оценивающе и придирчиво.

– Это тебя вчера приводил Асмер?.. Тебя, тебя. Людей такого роста не забывают. Твой панцирь я выбросил. Пойдет на перековку. Подковы, гвозди… Хорошо по тебе били, хорошо! Нет, для тебя ничего не подобрал, мои доспехи расхватывают заранее, но кое-что принесли соседи…

Он повернулся, что-то зычно прокричал в сторону кузни. Молотобоец, тоже красный, как вареная креветка, вынес в охапке и начал раскладывать на лавке перед кузней многочисленное железо.

Я смотрел с содроганием. Это уже не панцирь, к которому я притерпелся за последнюю неделю, а цельные доспехи. Панцирь закрывал только грудь и спину, еще живот, конечно, но и то я страдал от этой нелепой тяжести, а сейчас на лавке разложены помимо панциря еще и металлические полушария для плеч, наручные пластины, что закрывают от плеча и до локтя, а еще по две – от локтя и до кисти. Такие же точно для ног, но не трубы, как я наивно представлял по фильмам, а гораздо хуже: половинки труб. Одни парные половинки явно сцепляются защелками, другие попросту нужно связывать ремешками. Самые толстые ремни свисают, понятно, с панциря.

– Я в них упаду, – возразил я. – Да и как в таком драться?..

Кузнец широко ухмыльнулся.

– Верно, я тоже люблю в бой налегке!.. Куда проворнее. Увы, тебе нельзя.

– Почему?

– Наверное, ценят.

– Кого ценят, того не мучают, – заявил я.

Он покачал головой.

– Кого ценят, на того и груз побольше… Видел, какие доспехи на Ланселоте? А как в них дерется? Двигается как молния! Мог бы поучиться, раз уж выпала честь ехать с таким великим рыцарем.

Я пробормотал:

– Какой Ланселот?.. У нас Ланселота не было… Правда, Ланзерот…

Кузнец издевательски ржанул.

– Во какой тупой!.. Надо же. Люди, плюйте на него!.. Миссия ж была тайная. Это теперь о ней песни складывают, с какими хитростями ехали, как телегу с камнями везли, а мощи налегке вперед отправили! Если бы враги знали, что с вами сам великий Ланселот, о котором слава по всем королевствам, поняли бы, что дело очень непростое… За вами бы вся армия гонялась! Так что тебе повезло, тебе выпала неслыханная честь подержаться за стремя самого Ланселота, а ты… эх, лопух!.. Ладно, с доспехами понятно. Лопай чем кормят, надевай что дают. Что не так, на тебе подгоним. А что с оружием? Я наслышан про твой летающий молот…

– Если бы летающий, – возразил я. – А то швырять приходится изо всей силы!.. У меня уже суставы в плече, как у ревматика.

– Но возвращается прямо в руку?.. Не забудь зайти с ним в церковь. Святые отцы должны прочесть над ним молитвы… А что кроме молота? Все-таки молот, понимаешь, вспомогательное. Им дерутся только простолюдины, а у рыцарей это так, на всякий случай…

– Гм… да… мля, – промямлил я, не понимая, острит так или не знает, что мне до рыцарства, как ему до баронства, – у меня еще и меч…

Я скосил глаз, рукоять меча словно бы даже всползла по спине, только бы я ее заметил. Кузнец отступил на шаг, когда я потащил из ножен эту сверкающую льдом полосу удивительной стали. Впервые на его суровом обожженном лице проступило нечто вроде уважения.

– Парень, – сказал он наконец, – тебе несказанно повезло.

Меч блистал грозно, легкий и настолько тонкий, что сердце вздрагивало в страхе: как бы не переломился, как тонкая льдинка, под собственным весом.

Я повертел его перед собой, впечатление легкости обманчиво, меч достаточно тяжел, чтобы рубить, как боевым топором, а лезвие настолько острое, что перышко распадается на две половинки.

Кузнец правильно понял страдальческое выражение на моей морде.

– Не выщербится, – заверил он. – И не согнется. Гномы эти мечи делают тысячи лет. Эти штуки даже не ржавеют. Эх, повезло тебе, парень!

Я с сомнением оглядел железо на лавке.

– Да?

– Повезло, повезло, – повторил кузнец. – Доспехи, которые делаю для благородных, конечно, получше твоих, но их можно заказать оружейникам и здесь. Если золота хватит, конечно. Это дорогая штука! Хорошие доспехи делают не один месяц. А вот такой меч только у гномов… Давай помогу надеть! Тебе, я слышал, дарована честь присутствовать на аудиенции Его Величества?

– Я тоже слышал, – ответил я. – А доспехи – это вроде обязательного черного костюма и галстука? Теперь понятно, откуда это пошло.

Без посторонней помощи я никогда бы в жизни не влез в это железо. Просто не сумел бы. Нелепое, тяжелое, из низкосортной стали… да какой там стали, это сыродутное железо, ненамного прочнее медных или бронзовых лат, а непрочность компенсируется толщиной, что, в свою очередь, сказывается на весе. Кузнец прилаживал то одну железку, то другую, стягивал ремнями, укрепил хоккейные щитки на голени, а потом еще и со стороны лытки защелкнул, и вот мои ноги полностью в железе, только для ступней, к счастью, нашлось свободное место.

Когда я ощутил, что намертво закован в эту башню из железа, кузнец отступил от меня, сказал бодро:

– Готово!

Я сделал нетвердый шаг, повернулся, но примерочные зеркала в таких оружейных не предусмотрены стандартами средневековых оружейных. Вес ощутимо давит на плечи, сковывает движения. Кузнец опоясал меня широким ремнем, где слева подвесил молот, а через плечо перекинул новенькую перевязь. Я скосил глаза – рукоять длинного меча с готовностью высунулась из-за левого плеча.

– Не знаю, – сказал я зло, – смогу ли в этом драться.

Кузнец снова отступил, обошел со всех сторон, подергал, постучал по железу.

– Слушай, парень, – сказал он наконец, – я знаю слишком мало рыцарей, на которых доспехи сидели бы так… хорошо.

– Я не рыцарь.

– Тем более, – сказал он значительно.

– Я мог бы одеться и проще.

– Тебе оказана великая честь, – сказал он строго. – Ты предстанешь перед королем!.. А если твои сюзерены велели тебе дать доспехи, то благодари, дурень, а не вороти нос.

– Ладно, – ответил я смиренно. – Доспехи так доспехи.

Крыша королевского дворца блестит под утренним солнцем, но стены и двор еще в густой тени – остатке ночи. Но даже крыша в ржавых пятнах, что вовсе не ржавчина, а следы огня из пастей летающих тварей. Кое-где сорвана черепица, а зубчатый парапет проломлен в трех местах. Стены и вовсе в следах от ударов раскаленных камней из катапульт, от огромных стрел. Между камней видны пятна несмываемой сажи, что въелась уже и в сами камни.

Перед закрытыми воротами, как водится везде, десяток просителей. На меня оглянулись, но никто, понятно, не посторонится. Я уже изготовился остановиться у двери и ждать, ибо для человека моего мира ждать – дело привычное. Ждем на остановках общественного транспорта, ждем у светофоров, ждем открытия магазинов, ждем, ждем… Это здесь не надо мучиться выбором: ждать автобуса или топать пешком…

Грохот копыт заставил быстро обернуться. В мою сторону несся рыцарь в полных доспехах. Копье держал острием вверх, но опустить и нацелить мне под ребра – дело секунды. Громадный конь высекает искры из-под всех четырех, из ноздрей вырывается пар, похожий на дым.

В трех шагах от меня рыцарь бросил поводья, копье со звоном полетело на землю. Рыцарь соскочил довольно проворно, подбежал и пал на одно колено.

– Мой господин, наконец-то вы прибыли!

Я с недоумением смотрел в розовощекое юношеское лицо, на длинные белокурые локоны, что так красиво падают на плечи…

– А-а-а, – вырвалось у меня, – так вы этот… как его…

– Конт Сигизмунд, – напомнил он трепещущим от счастья голосом.

– Ага, – сказал я, – это вы тогда…

– Да, – воскликнул он счастливо, – это меня вы удостоили поединком! Я был выбит вами из седла одним ударом. Я все выполнил, здесь, в Зорре, уже вторую неделю, а вчера услыхал, что вернулись герои с мощами святого Тертуллиана. Увидев вас, я понял, какую важную миссию вы выполняли, и понял еще, каким дерзким и самонадеянным щенком я был!

С той стороны площади показались блестящие фигуры. Ланзерота я узнал сразу… то есть теперь уже Ланселота… неужели в самом деле того самого легендарного, самого лучшего рыцаря христианского мира? А вот Бернард, Рудольф и Асмер в таких новеньких доспехах, что если бы не шлемы в руках, то сразу и не признаешь. Рудольфа я отличил только по коренастой фигуре, что поперек себя шире, да огненно-красной скирде на плечах, где в самой середке поблескивают глаза и торчит кончик носа. Рот тонет в окладистой бороде веником, уши затерялись в красных космах, а сверху вообще такое, что я буду смотреть с великим интересом, как он все это сумеет запихнуть под шлем. Да еще с забралом.

– Да бросьте, – сказал я торопливо. – Каждый выполняет свои обязанности… И это… встаньте же, конт.

Он поднялся, но все равно смотрел на меня снизу вверх сияющими глазами, только что не визжал и не падал на землю кверху лапами.

– Господин, – сказал он преданно, – располагайте мною!.. Я – ваш вассал, я пойду за вами всюду…

Бернард прогрохотал подкованными сапогами прямо ко мне, это ж у него я на подхвате оруженосцем, потому и торчу здесь, не рыцарям же ждать меня, простолюдина. На ходу метнул удивленный взгляд на молодого рыцаря, явно видел, как тот поднимается с колен.

– Ого, – громыхнул он густым мощным голосом, что сразу напомнил мне далекие раскаты грома, – Дик, да ты смотришься неплохо.

Ланзерот… гм… Ланселот скользнул по мне безразличным взглядом. Его золотые кудри красиво падают на металлические плечи, крупные холодные глаза смотрят без выражения, а массивная нижняя челюсть снова вызвала у меня желание садануть по ней бронированным кулаком. Нет, уже ногой. Жаль, восточными единоборствами я не занимался, а связывать великого и непобедимого Ланселота и укладывать мне под ноги вряд ли станут.

Конт Сигизмунд посмотрел на всех исподлобья – что-то они недостаточно почтительно обращаются с его господином и сюзереном, но смолчал, раз уж я молчу.

– Дик, – сказал и Рудольф, – ты просто вылитый рыцарь!

Сказал и осекся, Ланселот нахмурился, его красивое надменное лицо стало злым, а плотно сжатые губы вовсе слились в тонкую линию, как защелки стального капкана.

– Где священник? – спросил он, ни к кому не обращаясь. – Он что же, полагает, что…

– Простите, ваша милость, – прервал Рудольф, – вон бежит, запыхался!

Сигизмунд отошел к своему коню. Я показал ему мимикой, что не до него, у меня и здесь особое задание, не надо меня рассекречивать. Его брови полезли вверх, челюсть отвисла. Потом спохватился, влез на коня, уже с седла отвесил мне низкий поклон и повернул коня обратно.

Асмер смолчал, хотя все заметил, только подмигнул мне украдкой. Он тоже в полных доспехах, но и в железе ухитряется выглядеть компьютерным спецэффектом, что может менять облик, двигаться с любой скоростью, перетекать из одного состояния в другое. Только у него из-за плеча выглядывает рог лука, а меч на поясе выглядит намного короче, чем у других.

Священник в самом деле запыхался, на бледных худых щеках выступили красные пятна. Лысина покрылась мелкими капельками пота, неопрятные седые волосы по бокам торчат, как перья большой осетровой рыбы. Узкое, как лезвие топора, лицо все такое же злое, а когда его острые глаза зацепились за меня, он вообще показался мне жутким, как буревестник революции.

– Меня задержало Его Преосвященство, – сказал он быстро. Метнул на меня неприязненный взгляд. – Его интересовало кое-что о нашем… походе.

Ланселот кивнул, Бернард не двинул даже бровью, Асмер сказал живо:

– Не думал, что Его Преосвященство чем-то еще интересуется в этой жизни… Пойдемте?

Ланселот стукнул в ворота. Из сторожевой башенки высунулись головы в шлемах. С их высоты даже рыцари и не рыцари вовсе, а так, удобные мишени для арбалетов. Никто ничего не спросил, створки ворот пошли в стороны. Мы вошли в зал, просторный, но обставленный со спартанской простотой. В этом зале, явно предбаннике, сидели и прохаживались группками рыцари и знатные люди в ожидании приема.

Ланселот двинулся вперед прямо через центр, ни на кого не глядя, взгляд высокомерно поверх голов, что с его ростом нетрудно, за ним огромный и нечеловечески могучий Бернард, теперь я уже знаю, он тащит свой род от горных великанов, Рудольф – только я знаю его тайну, Асмер, в чьем роду есть и кровь эльфов, а мы с отцом Совнаролом, антагонисты, вынужденно топаем в арьергарде бок о бок.

Перед нами расступались не только знатные граждане. Рыцари тоже почтительно кланялись, провожали взглядами. Я слышал, как назывались имя и титулы Ланселота, перечислялись победы Бернарда, даже на меня пало жадное и отчаянное внимание. Отметили мой рост, могучую фигуру, слышно было, как говорят о странном мече, о молоте на поясе, даже о сапогах, хотя сапоги уж точно самые обыкновенные.

Мне было стыдно и неловко, потому что эти люди на грани полного изнеможения, истощены, их дух пал, им нужна надежда, но хватит ли надежды и воодушевления, вызванного мощами святого Тертуллиана? Не хочу, чтобы на меня смотрели вот так… как смотрят! Я не герой, ибо герой – это прежде всего состояние духа, а не тело акселерата, каких пруд пруди. Там, у себя в Москве, я был самым обыкновенным, даже рост что ни есть средний, а здесь хоть команду баскетболистов организовывай…

Дверь в тронный зал широка, дубовые доски украшены орнаментом, но спартанская простота чувствуется и здесь, строители явно заботились о прочности больше, чем о красотах. С той стороны двери – голоса, что дивно. Я полагал, что там только небольшой зал с троном, а на троне – король. Ну, в лучшем случае справа – шут с бубенцами, слева – мудрец. Или наоборот: слева – шут, которого слушают в охотку все, справа – мудрец, которого не слушает никто.

Стражи скрестили перед нами копья. Один сказал торопливо:

– Его Величество принимает баронов.

Ланселот вскинул бровь. Нижняя челюсть поехала вперед, в глазах появился недобрый прищур.

– Ну и что? – спросил он холодно. – Мы не собираемся мешать их разговору.

Страж сказал еще просительнее:

– Сэр Ланселот, мы все преклоняемся перед вашими подвигами! Но Его Величество просили подождать. У них важный разговор…

Ланселот сказал брезгливым голосом:

– И достаточно неприятный, как догадываюсь. Но вряд ли бароны спрашивали позволения пройти через эту дверь.

Он выпрямился, холодный и надменный настолько, что я даже восхитился этой смеси наглости и высокомерия. Копье отлетело от небрежного взмаха рыцарской длани, страж едва не улетел вместе с ним. Ланселот пнул дверь ногой, створки распахнулись.

Глава 2

Яркий радостный свет ударил по глазам. Мы с Совнаролом вдвинулись вслед за Бернардом, Рудольфом и Асмером. Ланселот остановился на два шага впереди, правая рука все еще на рукояти меча, шлем картинно на согнутой левой, глаза бесстрастно охватывают всю картину. Створки за спиной поспешно захлопнулись.

Сотни больших свечей заливают зал ярким светом. На стенах в медных чашах расплескивают огонь светильники, мне даже показалось, что в зале натуральный электрический свет, настолько все ярко и светло. Из высоких витражных окон падает свет утреннего солнца. Преломляясь в цветных стеклах, багровый свет обрел радостные пурпурные и оранжевые оттенки, и весь зал показался мне залитым натуральным солнечным светом полдня.

Я засмотрелся на огромный массивный трон с очень высокой спинкой. Сам трон – на особом постаменте, застеленном красным сукном, высокая спинка кресла-трона защищает от ударов ножом в спину, а с боков своими телами закрывают, хотя и невольно, двое в креслах пониже, поскромнее и с простыми резными спинками. Справа – ослепительно красивая женщина, я видел ее в день прибытия во дворец… королева Шартреза, а по другую сторону – громадный воин с суровым лицом, правая сторона испещрена шрамами, брови – каменные уступы, глаза недоверчивые. Этого тоже видел, Беольдр, двоюродный брат короля, щит и меч, лучший полководец, храбрый и жестокий воин, который, как здесь водится, первым в бой, последним из боя…

Асмер зыркал по сторонам, он тоже, как и я, искал глазами принцессу, все-таки плоть и кровь короля Шарлегайла, она ближе королю, чем Беольдр и тем более новая королева, но все три кресла заняты, а четвертого нет.

В трех шагах перед королем стоят трое, и я сразу понял, что мы все, включая Ланселота и принцессу, всего лишь одна из новостей дня, но даже не новость недели. И что эти трое намного важнее, чем даже принцесса, собственная дочь.

Их важность ощутил даже я, от всех троих струится властность, сила, как сила характеров, так и мышц. Но только один из них гигант, то есть почти мне вровень, остальные двое ему разве что до плеча, но я всеми фибрами и нейронами чувствовал их свирепость и неукротимость в битвах, жестокость и целеустремленность, властность, нежелание отступать и умение добиваться цели. Да, это все еще тот мир, когда во главе те, кто мечом ли, коварством или как-то иначе, но сам завоевал себе баронство и сам правит им, не передоверяя управляющим, не погрязая в неге, роскоши, утехах.