Еловые дрова и мороженые маслята (Рассказы и повести)

      Сначала береза еще стояла крепко, уверенно, но силы понемногу уходили, и она начала сдавать, стариться, болеть и терять ветви. Когда старится человек, он начинает горбиться, а дерево, отживающее положенный срок, начинает ронять ветви.
      Стареть, сохнуть с вершины моя береза начала, видимо, давно - трудно было ей стоять одной против ветров и морозов. Да и никто из хозяев этого дома не знал, что дерево очень не любит, когда его лишний раз беспокоят. И около березы все время сваливали дрова, к стволу все время привязывали веревки, на которых сушили белье, а в довершение ко всему к березе длинными, толстыми гвоздями прибили тяжелую жердь, которая стала поддерживать покосившийся забор.
      О том, что эта береза тяжело больна, рассказал мне большой пестрый дятел. Он время от времени наведывался к березе и не спеша изо дня в день долбил ее сухую вершину.
      Когда меня не было дома и дятел прилетал без меня, о его визите я узнавал по кусочкам-щепочкам прелой древесины. Эти кусочки-щепочки оставались внизу под деревом, я видел их и точно определял, что и сегодня дятел выдолбил в сухом стволе еще одно неглубокое дупло-ямку, на дне которого снова разыскал личинку жука-усача.
      Таких выдолбленных ямок по сухой вершине было уже много. Я не знал точно, сколько их, - они все были высоко да и не интересовали меня до тех пор, пока рядом с березой не повесил я кормушку для птиц.
      Кормушки для птиц я устраивал каждый год еще в самом начале осени, чтобы синички, да и другие птицы, заранее узнали, где именно с осени до весны будут ждать их каждый день мои угощения.
      Но в этот раз получилось так, что устроить птичью столовую по осени мне не удалось. В доме, около которого росла старая береза, я поселился лишь под самую зиму, перед самым снегом, и только тут смог устроить кормушку.
      Каждый день я приносил на кормушку угощение, но долго не видел здесь никаких птиц. Правда, снегирей в гости к себе я не ждал - рябина в эту осень не уродилась, и снегири пораньше, еще до морозов, улетели в другие места. Но вот почему не пожалуют ко мне большие синицы, ведь они есть и в лесу, часто видел я их и здесь, возле других домов...
      Иногда я замечал, что угощения, выложенные мной на кормушке, вроде бы убывают. А может быть, я просто не вижу синиц потому, что поздно встаю? Теперь я стал наблюдать за птичьей столовой и рано утром, когда занимался рассвет. Но ни рано утром, ни в полдень возле кормушки я так никого и не встретил. И только однажды, почти в сумерках, заметил я через запотевшее окно темную быструю птичку - она легко и поспешно мелькнула около моей кормушки. Я подошел поближе к окну и увидел синичку, потом тут же вторую, третью, четвертую. Четыре быстрые, шустрые птички одна за другой подскочили к моей кормушке, ухватили кто семечко, кто кусочек сала и, взмыв кверху, где-то сразу исчезли.
      В этот вечер птички больше не появлялись. Не появились они и на следующее утро и только к самому вечеру снова наведались ко мне в гости, но, как и прошлый раз, вели себя очень озабоченно и были так же торопливы.
      Получалось так. Эти самые синички давно разведали все вокруг, давно узнали, где и чем можно поживиться, и теперь с утра пораньше отправлялись в свой поход. Моя же кормушка появилась поздно, а потому особым доверием у синичек пока не пользовалась. Вот почему не видел я около старой березы этих птичек ни утром, ни днем.
      Ну а как разыскали синички мою кормушку поздно вечером? Почему заглядывали сюда почти в темноте? И тут еще одна догадка пришла ко мне: а не ночуют ли эти самые синички где-то поблизости от моего дома? Тогда здесь, на пути к своему ночлегу, они и могут торопливо навестить птичью столовую, устроенную мной, и тут же забраться в укромное, теплое место. Но где же ночуют эти синички?
      Я знал, что большие синицы любят ночевать на чердаках под крышей дома. Вечером, когда совсем стемнело, я осторожно забрался на чердак и посветил вокруг фонариком. Никаких синичек у меня под крышей не оказалось. Но иногда эти птички могут ночевать и в сарае, среди дров. Я дождался нового вечера, снова проверил все с фонарем и снова синичек нигде не отыскал...
      Как-то я возвращался домой поздно вечером. Свет в окне моего дома, правда, еще не горел, но на дворе уже были сумерки, в которых не так хорошо сразу различишь даже знакомые предметы.
      Вот и крыльцо моего дома, вот и кормушка около старой березы, и сама береза, которая все еще казалась сильной и крепкой внизу.
      Я поднял голову и тут на фоне еще светлого неба заметил, как что-то мелькнуло как раз там, где дятел долбил свои ямки-дупла. Я присмотрелся. Что-то темное мелькнуло у самой вершины березы еще раз - и я не мог ошибиться: около сухой вершины дерева одна за другой промелькнули четыре ловкие птички и скрылись в тех самых ямках-дуплах, которые выдолбил дятел.
      Уж как именно устраивались мои синички на ночь в ямках-дуплах, которые будто специально для них приготовил дятел: каждая в своем дупле или все вместе в одном помещении, - этого я так и не узнал. Но то, что синички каждую ночь проводили именно здесь, что старая, уже отживающая свой век береза приняла, согрела, спрятала в суровые холода милых птичек, знаю совершенно точно, ибо теперь каждый день вижу напротив своего окна и эту добрую березу, и этих шустрых, проворных птичек-синичек, прилетающих сюда на ночлег.
      Ч Е Р Е П О К
      Повесть
      В то лето жил я на берегу большого и глубокого таежного озера и ловил рыбу. Жил я в рыбацкой избушке. У меня были рыбацкие сети и легкая долбленая лодочка-челнок.
      Каждое утро я уплывал в своем челноке на озеро. Когда рыба ловилась плохо, я оставлял лодку на берегу под высокой седой елкой и отправлялся путешествовать по тайге. И очень скоро я узнал вокруг все таежные тропки, все таежные поляны и старые вырубки.
      Но больше всего я любил навещать одну веселую, светлую поляну. На этой поляне росли белые ромашки и красный, очень душистый клевер. Среди клевера и ромашек я находил кустики лесной земляники и подолгу сидел в траве, собирая вкусные ягоды.
      Посреди поляны рядком стояли невысокие, но очень пушистые сосны. Под этими соснами жили рыжие и очень сердитые муравьи. Когда я подходил к муравейникам, муравьи тут же забирались ко мне в сапоги и больно кусались.
      Чуть в стороне от муравейников я всегда встречал веселые семейки грибов-маслят. Маслят было много. Они прятались под старыми сосновыми иглами и оттуда лукаво посматривали на меня своими желтыми головками-шляпками.
      А еще на поляне росли черемуха и рябина. Весной от цветов черемухи вся поляна делалась белой-белой. А осенью, когда поспевала рябина, вокруг загорались красные фонарики рябиновых ягод.
      Осенью к рябинам прилетали большие стаи беспокойных дроздов - и начинался шумный птичий праздник.
      Откуда взялось среди глухого елового леса это веселое, светлое место? Откуда взялось и само имя поляны - Черепово? Что-то таинственное и даже страшное было в этом слове...
      Но однажды ко мне в гости, в рыбацкую избушку на берегу озера, пришел старый рыбак. От него-то и узнал я, что очень давно на этой веселой лесной поляне стояла небольшая деревушка.
      Сначала в деревушке жили только охотники да рыбаки. Охотники промышляли зверя, а рыбаки ловили рыбу. Но скоро неподалеку отыскалась хорошая глина, из которой можно было делать и горшки, и плошки, и другую глиняную посуду. Так в деревушке появились и гончары. Свои изделия гончары возили по лесной дороге на базар.
      А потом случилась беда - деревушка сгорела. Люди ушли жить в другое место, и теперь только старый, давно заброшенный колодец да глиняные черепки на месте бывшей гончарной мастерской напоминали редким гостям поляны, что когда-то здесь стояли светлые, крепкие дома и жили в этих домах старательные, трудолюбивые люди.
      Вот по этим глиняным черепкам-осколкам, что то и дело попадались на глаза, охотники и рыбаки, промышлявшие в тайге, и назвали поляну Черепово. Точнее, сначала поляну называли Черепково, а потом название почему-то постепенно изменили, и вместо Черепково стало покороче и пострашней Черепово...
      Я слушал рассказ старого рыбака и вспоминал, что совсем недавно, собирая грибы-маслята, сам нашел глиняный черепок, что сам однажды набрел на глубокую яму, которая показалась мне заброшенным колодцем.
      Тайна открылась просто, и с тех пор я еще больше полюбил свою поляну. И мне очень хотелось поселиться здесь, построить себе избушку и долго жить около красивых, пушистых сосен, рядом с клевером и ромашками, рядом с трудолюбивыми муравьями и шумными дроздами-рябинниками. Но скоро узнал я, что эта поляна нравится не только мне одному...
      * * *
      Однажды, собирая на поляне землянику, увидел я след медведя. На следующий день медвежьи следы появились и под соснами, около муравейников. Один муравейник был разрыт. Муравьи беспокойно бегали взад и вперед по своему разрушенному дому и, казалось, еще не успели понять, что же произошло.
      Медведь возле муравейника был совсем недавно. Он заглянул и в малинник, оборвал ягоды с крайнего куста и не спеша побрел в чащу.
      Теперь, подходя к поляне, я останавливался и внимательно прислушивался: нет ли на поляне медведя? Но всякий раз медведь еще до меня успевал поворошить муравейники, покопаться в земле у дорожки и пособирать малину.
      Получалось, что мы оба, я и медведь, живем неподалеку друг от друга и что нам нравятся одни и те же места. Получалось, что мы с медведем настоящие соседи, но только пока не встретились и не познакомились друг с другом.
      А что, если предложить медведю познакомиться?..
      По следам я точно определил, что этот медведь был не слишком маленьким, чтобы сразу испугаться меня, и в то же время не очень большим, чтобы наотрез отказаться от знакомства с человеком. Скорей всего, это был медведь-подросток. Наверное, он еще любил шалить, наверное, его еще никто как следует не пугал, вот поэтому он и бродит по тайге так легко и смело, этот взрослый медвежонок.
      Таким добродушным и доверчивым я и представлял себе своего лесного соседа и даже придумал ему смешное имя - Черепок...
      А как еще было назвать этого и не медвежонка, и не медведя? Да к тому же мой таежный сосед очень любил веселую, светлую поляну, где теперь, после рассказа старого рыбака, я стал все чаще и чаще находить в траве глиняные черепки-осколочки.
      И вот для своего Черепка я приготовил первое угощение.
      У меня оставалось немного сгущенного молока. Я поставил банку с молоком на печку, молоко загустело, сварилось и превратилось в настоящие вкусные тянучки.
      Банку с тянучками я отнес на поляну, оставил на пеньке, который, как нарочно, оказался посреди поляны неподалеку от кустов черемухи, вернулся домой и стал ждать следующего утра...
      * * *
      Утром, как всегда, я проверил свои сети, отвез в избушку пойманную рыбу и тут же поплыл к старой седой елке, откуда и начиналась тропинка к поляне.
      В этот раз по тропинке я шел быстро и даже не стал прислушиваться возле поляны. Вот и сосны, и куст черемухи, вот и пенек, где вчера я оставил банку с тянучками... Около пенька трава была помята медвежьими лапами, а банка с тянучками исчезла.
      Теперь я оставил на пеньке вареную рыбу и сухари и прикрыл эти дары сверху тяжелыми сучьями, чтобы их не растащили вороны.
      На следующее утро я снова был на поляне. Угощение с пенька исчезло, а сучья, которыми я прикрывал рыбу и сухари, валялись далеко в стороне.
      Трава, смятая большими лапами, уже успела подняться, но была суха медведь походя стряхнул с листьев и стеблей утреннюю росу, и теперь широкая сухая полоса по росистой поляне выдавала след Черепка. След тянулся от пенька к лесу.
      Я радовался: второй день подряд Черепок наведывался к пеньку и, видимо, с удовольствием принимал мои подношения.
      Теперь каждый день в одно и то же время я оставлял медведю на поляне завтрак. И скоро медведь запомнил не только пенек, где ждало его угощение, но и час завтрака.
      С тех пор Черепок стал появляться около поляны незадолго до моего прихода. Я выкладывал на пенек рыбу, сухари, кусочки сахара и частенько слышал, как медведь, ворча и пофыркивая, бродит по кустам у края поляны.
      Я оставлял медведю завтрак, покидал поляну, прятался в кустах и издали наблюдал, как Черепок выбирается из чащи и поводит носом.
      Да, это был небольшой медведь, ему еще не хватало настоящей медвежьей солидности, и он нетерпеливо косолапил к пеньку, не оглядываясь, не озираясь по сторонам.
      Из своего укрытия я не мог видеть, как Черепок завтракает, - его скрывали от меня сосны и кусты черемухи. Но вот завтрак оканчивался, и медведь снова появлялся на поляне.
      Конечно, моих скромных подношений медведю не хватало для настоящего завтрака, и он отправлялся дальше разыскивать осиные гнезда, ворошить муравейники, собирать малину или выкапывать сочные корни растений.
      Черепок уходил. Я покидал свое укрытие, тихо спускался к лодке, брал весло, не спеша плыл домой. И мне очень хотелось прийти однажды на поляну пораньше, сесть возле пенька, дождаться, когда медведь покажется, подойдет к своему лесному столу, увидит, что там ничего нет, и сам попросит у меня угощение...
      И такой день наступил.
      * * *
      На поляну я пришел рано. Солнце только-только стало показываться за ветвями берез. Над клевером и ромашками еще плыли, чуть покачиваясь, тонкие пленочки утреннего тумана. Еще не проснулись и не выбрались из муравейника муравьи.
      Я не стал подходить к самому пеньку, остановился около черемухи, присел на камень и стал ждать.
      Ждал я недолго. В лесу раздался чуть слышный, глухой звук-щелчок: чик-чик... Потом еще раз, но на этот раз ближе и громче в кустах снова что-то чикнуло и смолкло.
      Это шел медведь.
      Большой и тяжелый зверь шагает по лесу всегда очень тихо. И только изредка его осторожные шаги может выдать сухой сучок, подвернувшийся под лапу. Под лапой медведя сучок потрескивает, и только так, по глухому щелчку - чик-чик, - можно узнать, что где-то совсем рядом бродит хозяин тайги.
      Чик-чик - раздалось совсем близко, и на поляне появился Черепок.
      Не оглядываясь и не прислушиваясь, Черепок смело направился к пеньку.
      Чем меньше оставалось ему до пенька, тем шаги его становились нетерпеливее и тем чаще потягивал он носом воздух, стараясь заранее угадать, какое лакомство ждет его сегодня.
      Но пенек был пуст. Медведь остановился и так растерянно, посмотрел вокруг, будто его очень сильно обидели.
      Мне стало жаль медведя. Я хотел шагнуть вперед и протянуть ему угощение, но Черепок тут же заметил меня.
      Нет, он не испугался и не рассердился. Он просто уставился на меня своими небольшими темными глазами, недовольно повел носом, затем повернулся и медленно пошел прочь.
      Я очень боялся, что Черепок уйдет совсем, - обидится и никогда больше не вернется к этому пеньку. Но медведь все-таки не ушел, он остановился на краю поляны и громко заворчал.
      Я тут же подошел к пеньку, положил на него рыбу, сухари, сахар и быстро вернулся к кусту черемухи. И Черепок снова направился к своему таежному столу. Он удивленно посмотрел на меня, обошел пенек вокруг и только тогда принялся за завтрак.
      Завтракал медведь удивительно аккуратно. Правой лапой он чуть поворошил мои дары, а потом по частям стал отправлять их в рот. Если рыба или кусок сухаря падали с лапы на землю, Черепок наклонялся, старательно разгребал траву и языком подхватывал из травы упавший кусочек.
      И рыба, и сухари, и сахар быстро исчезли с пенька. Черепок осмотрел все вокруг, еще раз старательно поворошил траву, видимо, что-то нашел на земле, облизнулся, приподнялся на задних лапах и уставился на меня...
      Он вытянул нос в мою сторону, склонил набок голову, опустил к животу передние лапы и всем своим видом будто говорил мне: "Ну посмотри на меня, пожалуйста. Ну неужели тебе жалко для своего друга еще немного сухарей или, на худой случай, две-три рыбешки?"
      Рыбы у меня больше не было, но в рюкзаке оставалось немного сухарей, которые я припас себе на дорогу. Но что не сделаешь ради настоящей дружбы! И я протянул Черепку все свои сухари.
      Лакомство из рук медведь, конечно, не взял. Он отошел в сторону, терпеливо дождался, когда я положу на пенек угощение, когда отойду от пенька, и только потом вернулся, быстро умял сухари, снова поднялся на задних лапах и снова состроил просящую рожицу.
      Голова Черепка наклонялась то влево, то вправо, нос то опускался, то поднимался; медведь то поглядывал на меня исподлобья, то смотрел прямо, просяще и трогательно.
      Как ответить моему новому другу, как объяснить ему, что у меня больше ничего нет?.. Наших слов медведь не понимает. И тогда я заговорил с Черепком тоже жестами.
      В ответ ему я тоже покачивал головой, разводил руками, будто вместе с ним сожалел, что у меня больше ничего не осталось. Поймет ли меня медведь?
      И Черепок как будто все понял. Он перестал выпрашивать, опустил нос и, медленно передвигая ноги, поплелся восвояси.
      * * *
      Прошел день. Утром в положенное время я снова пришел на поляну. Но там уже бродил медведь.
      Я хотел было подойти к пеньку, но Черепок издали заметил меня и быстро направился в мою сторону.
      Я остановился. Медведь подошел совсем близко, уселся на задние лапы и, как вчера, принялся выпрашивать у меня угощение. Я хотел подойти к пеньку и оставить там завтрак. Я сделал было шаг вперед, но Черепок тут же загородил мне дорогу. Он опустился на все четыре лапы, сердито посмотрел на меня и громко заворчал.
      Я попытался объяснить медведю жестами, что сейчас вон там, у пенька, я отдам ему все, что принес... Сейчас, сейчас, только пропусти меня вперед. Но Черепок то ли не понял, то ли не хотел меня понимать. Он еще громче заворчал и начал топтаться на месте, будто объяснял мне, что дорога вперед закрыта.
      Медведь сердился уже по-настоящему, и мне пришлось отступить. Я хотел уйти совсем и про себя ругал несговорчивого Черепка: "Пусть тебе будет хуже - не получишь сегодня ничего, вот и все".
      Но так просто отпускать меня медведь не желал. Он забежал вперед, остановился на тропе, загородил мне дорогу к лодке и снова очень сердито заворчал.
      Ну что ты хочешь, неразумный зверь? Ты не пустил меня на поляну, теперь не пускаешь обратно. Ну, хорошо, возьми сухари и рыбу и оставь меня в покое.
      Я развязал рюкзак, достал сверток - и медведь тут же перестал рычать. Он с любопытством повел носом, отошел в сторону и боком-боком засеменил к пеньку...
      Потом он так же, как вчера, мирно и терпеливо ждал, когда я разверну сверток, оставлю ему завтрак и отойду в сторону. Потом так же аккуратно принялся за еду, но я все еще сердился на него и, не прощаясь, быстро пошел обратно к лодке.
      Лодка была уже недалеко, когда сзади я услышал сопение медведя. Я обернулся. На тропе стоял Черепок. Стоял на задних лапах, добродушно поводил носом и смешно покачивал головой.
      Конечно, он снова выпрашивал у меня лакомство. Но у меня больше ничего не было. Я развел руками, сочувственно покачал головой и назвал его вслух глупым мишкой.
      Черепок впервые услышал мой голос и совсем не испугался. Я помахал ему на прощание рукой, и мы добро расстались до следующего утра, как будто сегодня не было между нами никакой ссоры.
      * * *
      С тех пор Черепок каждый день провожал меня до самой лодки. По тропе он шагал всегда сзади и строго следил, чтобы мы не шли слишком близко. Когда я вдруг останавливался и оборачивался к нему, Черепок тут же замирал на месте. Если я делал шаг в его сторону, он отступал тоже на один шаг.
      Наши расставания у лодки первое время проходили немного грустно. Черепок строил печальные рожицы, и мне казалось, что ему очень не хочется со мной расставаться. Потом мой друг придумал при расставании сердито ворчать. Когда мне казалось, что медведь начинает ворчать слишком недовольно, я поворачивал лодку обратно и строго объяснял ему, как надо себя вести.
      Чуть позже Черепок научился и встречать меня на берегу. И теперь, причаливая лодку, я всегда видел довольную морду своего друга.
      Да, мой четвероногий друг умел по-настоящему улыбаться, но улыбался он только носом и глазами. Он морщил нос, чуть прищуривал глаза и казался тогда очень веселым.
      Однажды я задержался и приплыл позже. Медведь нетерпеливо расхаживал по берегу, ломал кусты, выворачивал с корнями сухие елки, глухо рычал и немного успокоился только тогда, когда увидел мою лодку.
      Я затащил лодку на берег, взял из лодки рюкзак, шагнул к Черепку, но он не сдвинулся с места.
      Я постарался жестами и словами объяснить Медведю, что очень недоволен его упрямством. Но Черепок несговорчиво помотал головой, фыркнул и отшвырнул далеко в сторону подвернувшуюся ему под лапу сухую валежину.
      Медведь был рассержен и не желал мириться. Я оттолкнул лодку от берега, кинул в нос лодки рюкзак, взял весло и поплыл обратно.
      И Черепок тут же стих. Но я уплывал: я решил, наконец, наказать своего друга за упрямство и озорство. Я уплывал все дальше и дальше. И тут сзади, на берегу, раздался настоящий плач...
      В прошлом году на берегу точно такого же таежного озера убили медведицу и медвежонка. Другому медвежонку удалось убежать. И на следующий день я слышал, как плакал оставшийся в живых медвежонок-сирота.
      В лесу, в диком безлюдном лесу, услышал я плач человека... Я тут же пошел на помощь и увидел следы маленького медвежонка. Медвежонок не вышел ко мне, не показался. Он ходил по кустам можжевельника, по зарослям елочек, ходил там, где только вчера бродила его мать, и плакал.
      Сначала медвежонок просто голосил, повторяя подряд один и тот же тоскливый крик. Потом крик остановился и сразу перешел в долгий и безнадежный призыв - лесной сирота звал свою погибшую мать...
      И сейчас, на своем озере, я не только услышал, но и увидел, как убивается в горе медведь.
      Что-то причитая, Черепок опустил голову к самой земле и прикрыл ее лапой. Он был уже совсем взрослым медведем, в его голосе нет-нет да и проскальзывали басовые ноты, но он все-таки плакал, как плакал маленький медвежонок-сирота.
      Я быстро повернул к берегу лодку, быстро заработал веслом. Медведь видел, что я плыву обратно, но остановить свое горе долго не мог.
      Потом Черепок, посапывая и пошмыгивая носом, понуро поплелся впереди меня к поляне. Я шел следом, и мне было очень стыдно и неловко.
      Я окликнул своего реву. Он, насупившись, подошел ко мне, сел и, глядя куда-то в сторону, послушно ждал, когда я развяжу рюкзак и положу прямо на тропу все, что принес ему сегодня.
      С тех пор пенек на поляне редко дожидался нас. Мы встречались на берегу. Медведь завтракал, я разговаривал с ним. Потом мы расходились: он в лес, а я на озеро.
      Когда я почему-либо не плыл сразу домой и отправлялся сначала побродить по тайге, Черепок нередко сопровождал меня, плелся следом. Но мои походы ему почти всегда быстро надоедали, он отставал и занимался какими-то своими медвежьими делами.
      Когда я навещал медведя в неположенный для встречи срок, то усаживался на краю поляны и громко и протяжно звал:
      - Мишка-а-а, где ты-ы-ы?
      И если Черепок был неподалеку и не очень занят, то обязательно приходил ко мне, завтракал и провожал меня до лодки.
      Уплыв далеко от берега, я оборачивался и видел своего Черепка. Он все еще стоял на том самом месте, где мы расстались, и смотрел мне вслед, будто очень хотел запомнить всю мою дорогу, точно узнать, куда это я каждый раз скрываюсь, чтобы как-нибудь потом пожаловать ко мне в гости.
      * * *
      Несколько дней подряд лил густой дождь. От дождя набухла моя долбленая осиновая лодка и промокла крыша в моей рыбацкой избушке. Я сидел все эти дни дома, топил печку, чинил сети, порванные щуками, и на это время забыл о Черепке.
      Когда дождь окончился, у меня появились новые заботы. Надо было до нового дождя заготовить сухие дрова, и я пошел в лес, где приметил раньше сухие елки.
      С дровами я управился нескоро, а когда вернулся домой, то возле избушки увидел Черепка.
      Дверь в избушку я всегда плотно закрывал, когда уходил в лес или уплывал на озеро, а потому не боялся, что Черепок заберется в мой лесной домик и учинит там разгром. Я притаился за осиной и стал наблюдать, что же делает здесь мой гость...
      Ничего интересного возле избушки для медведя не было. И он просто сидел на лужайке под моим окном и чего-то ждал, опустив голову, - так обычно ждет хозяина у порога дома верный пес.
      Я вышел из-за осины на тропу и громко позвал Черепка. Он будто сразу проснулся, вздрогнул, приподнялся, фыркнул и, переваливаясь с лапы на лапу, поспешил ко мне.
      - Глупый, дурной ты мой Черепок! - Я ласково разговаривал с медведем, спускаясь к избушке. Как всегда, Черепок уступил мне дорогу и семенил сзади. - Сейчас я угощу тебя, обязательно угощу всем, что есть у меня дома...
      У дверей избушки Черепок остановился и отошел чуть в сторону. Все-таки он был очень деликатным медведем. Он терпеливо дождался, когда я выйду из избушки и вынесу ему лакомства.
      Он так же не спеша подошел к обеденному столу, который я устроил ему тут же около избушки на широкой доске, так же аккуратно все подобрал, облизнулся, попросил у меня еще, затем съел и пшенную кашу, и оладьи. Потом напился воды прямо у моей лодки, почмокал, последний раз облизнулся и направился в лес.
      Теперь уже я провожал своего друга. Я стоял внизу, у начала тропки, смотрел ему вслед и думал: "Оглянется или не оглянется он? Попрощается ли со мной, скажет ли мне на своем медвежьем языке до свидания?"
      И Черепок оглянулся и, как мне показалось, посмотрел на меня очень приветливо.
      * * *
      Вечером, засветив в избушке лампу, я долго рассуждал сам с собой:
      "Что привело ко мне Черепка? Неужели только рыба, каша, сухари, которые он привык получать, заставили медведя обойти по берегу большое озеро и отыскать мою избушку?
      А может быть, Черепок уже настолько привык ко мне, что не может не повидаться со мной? Ведь я тоже очень часто вспоминаю его, часто ищу своего друга, чтобы просто посмотреть на него.
      А что будет, когда я уйду из тайги, оставлю озеро и в моей избушке поселится другой рыбак? Будет ли этот рыбак так же дружить с Черепком? А если моего Черепка подведет доверчивость и он радушно встретит в лесу не рыбаков, а охотников?"
      Наверное, я был очень виноват перед Черепком, научив его не бояться людей. Если бы он жил в заповеднике, где медведей охраняют...
      Как же быть? Может, мне взять да напугать медведя выстрелом из ружья - и тогда он узнает, что людей надо бояться?
      Нет, я не мог пугать своего друга из ружья, не мог сам оборвать нашу дружбу, а потому очень ждал, когда ко мне в гости придут рыбаки. Тогда я попрошу их взять мое ружье и несколько раз выстрелить кверху.
      * * *
      И скоро ко мне действительно пожаловали гости.
      Рыбаки пришли рано утром, и Черепок еще не показывался около избушки. Я все рассказал своим гостям о медведе и попросил их помочь мне.
      Мои гости, конечно, тут же согласились несколько раз выстрелить вверх из чужого ружья, когда появится медведь. Но тут же загадочно улыбнулись и предупредили меня, что медведь к избушке не подойдет, пока здесь будут чужие люди.
      Весь день я с беспокойством ждал Черепка. Рыбаки уплыли на озеро. Казалось, ничто не мешало медведю прийти ко мне в гости, но его не было.
      Не пришел он и на следующий день. Тогда я сам отправился на поляну и позвал Черепка...
      Черепок, правда, не очень скоро, но все-таки явился. И мне показалось, что он чем-то встревожен. Он не так спокойно, как раньше, вышел на поляну и все время озирался и прислушивался. Потом быстро подобрал с пенька завтрак и даже не проводил меня до лодки.
      А вечером, попивая крепкий чай, рыбаки открыли мне свою тайну...
      Еще по дороге ко мне перед самой поляной они чуть было не столкнулись нос к носу с медведем. Конечно, это был Черепок. Он увидел чужих людей, быстро развернулся и скрылся в лесу.
      Я очень радовался в этот вечер: нет, мой Черепок был не только добродушным и покладистым соседом - он был таким же осторожным и недоверчивым, каким положено быть настоящему таежному зверю.
      И все время, пока рыбаки гостили у меня, медведь ни разу не показался около избушки.
      Потом мы снова встречались с ним, снова подолгу разговаривали и так же мирно прощались до следующей встречи...
      * * *
      Но однажды я нигде не отыскал своего Черепка. Он не пришел, как обычно, ко мне в гости, не встретил меня в положенный час около старой седой елки, где я оставлял свою лодку, не дождался я его и на поляне. Завтрак, который я ему оставил, растащили птицы. Я обошел все вокруг, но нигде не встретил его свежих следов.
      Где он? Кто вмешался в нашу дружбу?
      Укладываться в берлогу медведям было еще рано - еще только-только началась осень, а медведи обычно ложатся в берлогу перед самой зимой.
      Потом я все-таки отыскал его следы, долго шел по этим следам и, наконец, понял, что нашу дружбу с Черепком остановила на время старая привычка медведей уходить осенью из леса на поля, где поспевает овес. Овес медведи очень любят.
      Оттуда, где поспевал овес, приходили ко мне неутешительные известия: там убили медведя... Неужели это Черепок? Неужели дружба с человеком все-таки подвела его?
      Нет, мой Черепок был живым и здоровым. Поздней осенью я снова пришел на свою любимую поляну и с радостью разыскал там следы своего старого друга. Черепок после долгого похода "на овсы" вернулся домой. Он обошел всю поляну, подошел к знакомому пеньку, побывал и у старой седой елки, где я всегда оставлял свою лодку.
      Заглянул Черепок и к моей избушке. Меня в это время не было в тайге, избушка стояла пустая, и о моем верном друге мне рассказали только следы под самыми окнами лесного домика...
      Потом Черепок снова заглянул к поляне, а оттуда ушел далеко-далеко, в глухой еловый лес, подыскивать место для своей берлоги.
      М И Р Н Ы Й Д О Г О В О Р
      Повесть
      Чугунок и волчата
      Целую неделю я жил в избушке на озере и ловил рыбу. Но вот подошли у меня к концу сухари и сахар, и других продуктов тоже почти не осталось, и я собрался домой.