Всё созданное Землёй

      Со своей высоты я увидел еще кое-что. Сопротивляясь дороге, невдалеке лежали руины старого города, одного из тех, что исчезли после создания прямоугольной дорожной сети. Такие городишки просто стирали с лица земли, но некоторые еще оставались.
      Два года назад меня использовали на работах по расчистке руин. Там я обнаружил хранилище книг, и мне удалось пронести несколько штук в деревню. Теперь они лежали в тайнике под моей койкой.
      Я решил снова наведаться в развалины и поискать еще чего-нибудь. Я просто жаждал совершить это.
      Мы работали весь день, сделав один короткий перерыв, чтобы похлебать привезенную луковую похлебку. После окончания работы мне удалось ускользнуть. Из нашей деревни я был здесь один, и никто из охранников не отвечал за то, что произойдет со мной после того, как я получу свою рабочую карточку.
      Впереди лежали темные, многообещающие руины. Трактор наскочил на груду камней перед развалинами. Резко свернув, я вклинился между домами и остановился на останках того, что когда-то было магазином.
      Для меня был очень важен вопрос времени. Вечерняя проверка в лагере начиналась сразу после гудка сирены, и если к этому моменту я не вернусь, то, во-первых, останусь без ужина, а во-вторых, окажусь в карцере.
      Передо мной находились останки разбитой витрины. Дальше была темнота, в которой угадывались груды старых вещей. Дома только казались домами - целыми оставались лишь стены, а все, что находилось внутри, было давно разрушено. Чувство заброшенности усиливалось от вида буйно разросшихся сорняков. Но в этом хаосе я увидел тень более человечного образа жизни. Руины являли собой труп города, в котором когда-то ценилась личность.
      Я вылез из трактора и прошел между домами. Я узнал здание, в котором два года назад нашел книги. В книгах я встретил слова, смысла которых не знал: библиотека, музей, читальный зал.
      За прошедшее время фасад здания обрушился, и я забрался внутрь с другой стороны.
      Краем глаза я заметил какую-то тень, мелькнувшую в проеме. Тут же на меня набросились два человека. Грязный кулак с силой врезался в лицевое стекло моего шлема.
      Тут они разглядели на моей груди желтую звезду.
      - Это всего лишь ландсмен! - разочарованно воскликнул один из нападавших.
      Они позволили мне подняться, но держали все так же крепко.
      - Кто вы? - спросил я.
      - Вопросы здесь задаем мы. Шагай, ландер. Старший хочет поговорить с тобой.
      Второй достал нож. Оттянув край моего комбинезона, прорезал дыру дюйма в три. Я в ужасе схватился за края и зажал дыру, стараясь не выпустить чистый воздух. Подобную процедуру проделывают с теми, кто вызывает подозрение: ты слишком занят своим комбинезоном и больше ни о чем не будешь помышлять.
      Шок вызвал у меня галлюцинацию.
      Незнакомцы перевели меня в другое здание, которого я раньше не видел. Оно удивительно хорошо сохранилось. Внутри была обстановка прошлого века. Повсюду висели картины, написанные натуральными красками, в углу стоял большой темный музыкальный инструмент, в кадках росли настоящие деревья.
      За столом сидел очень толстый человек - такого можно встретить только в больнице. С помощью каких-то сложных инструментов он ел ярко окрашенную старинную пищу. Когда я вошел, он отодвинул еду в сторону.
      - Есть что-нибудь интересное? - спросил он.
      У меня в кармане лежал рисованный портрет. Это был портрет человека, которого я любил и который от меня зависел. Портрет являлся для меня драгоценным символом, но самого человека, изображенного там, я не помнил.
      Я судорожно сжал рисунок.
      - У меня ничего нет.
      Жирный усмехнулся.
      - Дурак, что-нибудь у тебя должно быть. Здесь двадцатый век, а не двадцать первый: каждый все еще владеет чем-нибудь.
      Охранники вырвали мою правую руку из кармана, прижали запястье к углу стола, и высокий с размаху рубанул ребром ладони. Боль ножницами резанула по руке, я закричал, выронил рисунок.
      Жирный подобрал его и подошел к большому баку, стоявшему у окна. Я кинулся к нему. Из бака разило знакомым запахом. Как часто я мечтал проснуться утром и не чувствовать его! Это был хлорированный гидрокарбон, называемый обычно оксобензином. Мы травили им самых живучих насекомых, разбавляя одну его часть десятью тысячью частями воды.
      Жирный бросил рисунок в бак.
      Я видел, как, кружась и растворяясь, падает на дно лицо обожаемого мною человека. На своем пути к смерти оно казалось страдающим.
      Желая спасти его, я сунул руку в бак.
      Портрет был рядом, но рука начала растворяться. Заорав от боли и страха, я выхватил из бака то, что осталось. Рука растворилась почти до плеча.
      Дьявольская галлюцинация, вспыхнув яркой картинкой, наконец, отпустила меня, рыдающего, в реальный мир. Я лежал на ворохе грязной одежды в какой-то полуразрушенной комнате. Вокруг меня стояли люди. Так я оказался в компании Странников.
      ГЛАВА 4
      Итак, после двух месяцев работы над рукописью, я добрался, наконец-то, до Странников. Возможно, мне следовало с них начать, ведь они - одна из важнейших страниц моей жизни. Я пробыл с ними недолго, но меня потрясла их непохожесть на остальных: в них еще оставались честность и милосердие. В то же время они были самыми гонимыми из людей. Еще более важно, что на земле, полной мертвых окончаний, они представляли собой инициативу, устремленную в будущее.
      Нет, с них я начать не мог. Чтобы писать, необходимо обладать мужеством. Мужество необходимо, потому что писать - значит исповедываться, и самая откровенная моя исповедь появится в этой главе. Я любил Странников, но предал Джесса! Впрочем, осознание того, о чем надо писать, приходит ко мне как бы извне. В некотором смысле я лишь воскрешаю древнее искусство письма. Синтаксические правила и семантические конструкции помогают мне и позволяют излагать мысли, не адресуясь ни к кому! Может получиться так, что после этой войны остатки человечества вернутся в пещеры, снова втиснут на бумагу свою речь и снова научатся читать. (По крайней мере, в моем сердце живет надежда. )
      Но смогут ли они понять? Достаточно ли я вложил в написанное? Должен ли я оставить в стороне зимы в городах, весь идиотизм моего ареста, расчистку снега в деревне, чувство безысходности и понимание того, что жизнь может измениться только в худшую сторону? Должен ли я описывать свои галлюцинации, настолько живые для меня в то время и настолько невыносимые сейчас? Должен ли я исхитряться и, подражая некоторым книгам, писать примечания?
      Не существует способа решения всех этих проблем. Компромиссы рушатся подобно старым мостам. По одну сторону - вечная мысль, по другую беспокойное кровоточащее тело. Наверное, лучше всего придерживаться стиля триллеров, которые я нашел в куче старых книг, придерживаться тела. Мысль сама о себе позаботится, как это и должно быть - она не страдает, подобно телу, и может выжить. А если я не смогу ей больше сопротивляться, то возникну снова, стану своим собственным редактором и комментатором.
      А теперь попробуйте представить мои чувства: я лежу на ворохе одежды, а сверху на меня глядят оборванные люди. Они молчат, я тоже. Мой мозг ошеломлен ощущением потери руки. Наконец, подошел вожак Странников.
      Лица у Странников были тощие, иссеченные недоеданием и нуждой. На этих лицах читалась решимость вырвать у жизни ту малость, какую еще можно вырвать. Женщины, низведенные голодом и грубой одеждой почти до бесполости, выглядели ничуть не мягче мужчин. В комнате был полумрак, но я отчетливо видел эти лица.
      Лицо вожака было несколько иным. Его отличали истощенные линии аскетизма, пылающие скрытым пламенем страсти. Раньше я не улавливал разницы между выносливостью и стойкостью, но как только увидел этого человека, понял - вот пример духа, который превратил страдания в нечто прекрасное. И еще я понял, что могу ожидать милосердия.
      Он шагнул вперед и липкой лентой заклеил порез на моем комбинезоне.
      - Ты болен, друг, - сказал он. - Ты что-то бормотал. Подними стекло и позволь нам взглянуть на тебя. Ты ландсмен?
      - Я должен вернуться назад, я еще успею. Иначе меня ждет карцер или Газовый Дом.
      - Тебе лучше остаться с нами, - ответил он.
      - Мы не можем отпустить его, Джесс. Он видел нас. Теперь он тоже Странник.
      Джесс! Это был Джесс! В деревнях, когда говорили о Странниках, постоянно произносили это имя. Для ландсменов оно означало надежду, для охранников - смерть. Его жизнь являлась легендой, за его голову была назначена большая награда.
      Джесс сказал:
      - Мы тоже когда-то были ландсменами, но мы убежали. Мы обрели свободу и сейчас не признаем ничьих приказов, кроме своих собственных. Ты останешься с нами?
      - Куда убежали? - вздохнул я. - Бежать некуда.
      - Об этом мы расскажем позже. Сначала скажи ты. Ты с нами?
      Я опустил глаза. Заданный мне вопрос был не из тех, на который можно ответить свободно. Ответ мог быть только положительным, вернуться в деревню мне бы не позволили.
      - Я остаюсь.
      - Нам пригодится его трактор, - заметил кто-то.
      - Нет, - возразил Джесс. - Его выследят по колее. Люди больше всего любят охотиться, в остальном они почти бесполезны. Как тебя зовут, друг?
      - Ноул Ноланд.
      - А меня просто Джесс. Мы, Странники, образуем братство. Как бы мало мы ни имели, мы поделимся с тобой.
      - Мне знакомо твое имя. Я слышал его в деревне.
      - Хорошо, Ноул. А теперь иди и заведи свой трактор. Направь его в сторону фермы, потом прыгай и возвращайся к нам.
      Я опустил лицевое стекло, ощущая недоверие Странников. Молча повернулся, прошел через своеобразный тамбур из мокрых одеял. На развалины уже опускался вечерний смог. Двое часовых, удобно устроившись на камнях, спокойно наблюдали за мной. Я забрался в кабину трактора, завел мотор, медленно выехал из-под навеса и развернулся в направлении фермы.
      О жизни Странников я знал лишь то, что она была невообразимо трудной. Если я прямо сейчас вернусь в деревню, то смогу отделаться одной неделей в Газовом Доме. Газовый Дом - это фабрика, через которую проходит весь урожай перед отправкой в город. Продукты там очищаются от ядов, а сами яды выпускаются в воздух. Работа не была там особенно тяжелой, но каждая неделя в ядовитой атмосфере стоила года жизни.
      Газуя двигателем, я обернулся и увидел полдюжины голов и столько же винтовок. Я находился в пределах досягаемости, и меня запросто могли пристрелить. Не раздумывая, я закрепил педаль газа и выпрыгнул из кабины. Трактор, набирая скорость, удалялся по капустному полю.
      - Ты все же не так хитер, как мне показалось, - сказал я Джессу, когда вернулся в развалины. - След трактора отлично виден.
      - Мы скоро уйдем отсюда. Как только стемнеет. А пока поешь с нами. Теперь ты Странник.
      Суп оказался овощной водой, а мясо было говядиной. Видимо, они украли корову из стада за несколько миль отсюда. Весь скот выращивался на стилбестроле, так что мясо было просто кашицей, в которой напрочь отсутствовали жизненно важные микроэлементы. Сам стилбестрол являлся канцерогеном, но планета не имела выбора - уже давно исчезла пища, которую предки называли чистой.
      Еда была плохой, но компанию я обрел хорошую.
      Теперь изгнанники держались со мной легко и непринужденно, как со своим. В отличие от меня, все они, включая Джесса, были неграмотны.
      Не могу сказать, что я полностью стал одним из них. Я пробыл с ними слишком мало, но жизненный опыт и навыки выживания, которые я приобрел, мне пригодились. И ощущение свободы, поначалу меня даже испугавшее, вскоре вошло в мою кровь навсегда.
      Как только еда была доедена, Странники собрали свои вещи и, вытянувшись в цепочку, ушли в темноту. Я тоже поднялся, но Джесс меня остановил.
      - Хочу спросить тебя, Ноул, - произнес он. - Самая большая опасность для нас не враги, а болезни. К нам приходят разные люди, многие больны, но некоторых мы вынуждены заворачивать. Пищевые отравления нас не пугают, но с туберкулезом и другими инфекциями нам не совладать. Когда ты был без сознания, ты что-то кричал. Расскажи мне о своей болезни, Ноул.
      Я опустил голову, пытаясь подобрать слова. Я стыдился своей болезни.
      - Если у тебя что-то с головой, это не страшно. У многих из нас головы не в порядке.
      Тихим голосом я начал говорить:
      - Это отравление. Я отравился еще ребенком в сиротском приюте. Доктор сказал, что у меня поражена часть мозга и сетчатка глаза. Он назвал это мерцающей скотомой, кажется, говорил что-то еще, но я не запомнил. Из-за этой болезни я и попал в ландсмены. У меня была галлюцинация прямо на улице, я вышел на проезжую часть, а автобус был вынужден выехать на тротуар. Меня арестовали и направили в деревню.
      Джесс мягко произнес:
      - Ты должен стать одним из нас. В этом твоя надежда выжить. Если не предашь, если станешь Странником душой и сердцем, то сможешь взять себе женщину, а мы будем заботиться о тебе. Истинный Странник никогда не предаст и не оставит в беде друга.
      - Я не смогу предать тебя! - вскричал я. - Я не того сорта!
      С бесконечным спокойствием Джесс посмотрел на меня. Его взгляд, казалось, был способен проникнуть в самые сокровенные мысли.
      - Если пробудешь с нами достаточно долго, то возвысишься до понимания себя самого. Именно это превращает отчаянную жизнь Странников в лучшую жизнь. И когда этот день наступит, ты поймешь, в чем коренится истинное предательство.
      Я вспомнил эти слова слишком поздно, но в тот момент они для меня мало что означали. И еще скажу одно: в этой оборванной компании сохранилось нечто такое, что было присуще прежнему, более человечному образу жизни. Но и оно находилось под угрозой новых жестоких правил выживания. Если бы не Джесс, остальные Странники были бы немногим лучше волков.
      Мы шли всю ночь.
      В темноте я случайно натолкнулся на Странника по имени Гарри. Его спокойствие и молчаливость меня приободрили, и далее мы двигались рядом.
      Во мне нарастала тревога. Я страстно желал вернуться в тот мир, который знал, - к Хаммеру, к привычной рутине. Я не хотел быть Странником, не хотел вечно топать по вонючей земле. Но как мне сбежать?
      Странники являли собой свободное сообщество в огромной тюрьме - в Англии. Они постоянно пополнялись новыми беглецами из деревень. Надежды на возвращение ни у кого не было. Странники были обречены странствовать всю жизнь, пока их не выследят роботы, собаки или люди.
      Но зато мы были свободны. Мы шагали до самого утра, а потом устроили привал в старом заброшенном гараже рядом с главной дорогой. Ночной переход меня едва не угробил, поскольку я не мог шагать наравне с остальными. Я понял, почему Странники считались легендой. Они приходили и уходили, бродяжничали и бездельничали, появлялись и исчезали - в общем, делали, что хотели.
      - Куда мы идем? - спросил я Гарри.
      Он назвал какое-то место, но в подробности не вдавался, словно не доверяя. Потом сообщил, что мы сопровождаем двух человек, которые пришли с севера и хотели бы добраться до юга Англии. Они направлялись к морю, надеясь перебраться в Африку.
      - Мы дойдем до побережья? - спросил я.
      Гарри покачал головой. Затем, подумав, описал мне море, которого я никогда не видел. Бескрайнее море вдоль бесконечного берега, закованного в пластик, металл и бетон, - все древние пляжи были съедены фабриками искусственной пищи.
      Гарри уютно устроился спать. Я же, хотя и страшно устал, заснул намного позже, когда в наше убежище сквозь щели проник дневной свет.
      За последующие дни я многое узнал о скитальческой жизни Странников. Я ими восхищался, но не мог причислить себя к ним. Меня удерживал какой-то страх.
      Джесс, хотя и был здесь главным, никогда не демонстрировал свою власть. Он жил своей отчаянной жизнью и наравне со всеми помогал остальным. Некоторые Странники рассказывали, что свободу сохранить очень просто до тех пор, пока держишься вдали от деревень и дорог, которые охраняются роботами.
      - Роботы глупы, - говорила одна из женщин. - Фермеры совершают ошибку, полагаясь на роботов.
      - Что такое свобода? - вопрошал один из Странников и сам же отвечал: Свобода умереть вдали от доктора и голодать зимой в лохмотьях! Пару лет назад я чуть не умер. Это чудо, что я выжил! Я тебе говорю, Странником неплохо быть летом, когда видишь солнце. А потом приходят морозы... Зима безжалостна. Даже в самые жаркие летние дни я помню о холодном времени.
      - Когда приходит весна, о холодах забываешь, - тихо произнес Джесс. Мы, словно птицы, которые всегда возвращаются, не думая об опасностях. Мы настоящие люди, Странники!
      Меня притягивала одна женщина по имени Нэн. Она была моложе мужчин, с которыми спала, чистоплотнее остальных, и у нее были удивительные голубые глаза. Чтобы получше рассмотреть ее, я примостился рядом на земле. Мои глаза наслаждались прелестной плавностью ее ног, линией живота, груди. Она случайно бросила на меня взгляд и все поняла. Нэн и Джесс будили во мне желание стать Странником, но я по-прежнему мечтал о бегстве.
      Я решил поговорить с Нэн. Ночью в тоннеле старого рудника мы встретились с другой группой Странников и передали им тех парней, которые шли к побережью. Здесь Странники чувствовали себя в безопасности и веселились вовсю. Я отвел Нэн в темную маленькую боковую галерею. Здесь сильно пахло землей, намного сильнее, чем на поверхности.
      Я положил руки на бедра, которыми так восхищался, я чувствовал зрелое женское тело, я целовал ее. Она ответила на мой поцелуй, потом отодвинулась.
      - Ноул, ты не можешь! Ты еще не Странник.
      Мы заспорили. Наконец, Нэн объяснила, что существует ритуал посвящения в Странники. Кандидата мужчину стерилизовали, и лишь после этого он становился полноправным членом общества. Только после этого он мог иметь женщину. Дети в жизни Странников были бы невероятно тяжелой обузой. Беременность означала бы смертный приговор для женщины-Странника.
      Это был самый печальный пример того, что в жизни ничего не дается даром.
      Шок от этого открытия поверг меня в галлюцинацию. Когда я очнулся, передо мной на коленях стояли Джесс и Гарри. Рот у меня был замотан какой-то тряпкой - видимо, я кричал.
      Я съел суп, после чего мы двинулись обратно. Стояла осень, ночи были холодными, и я понял, что никогда не смогу стать Странником.
      Когда наступил день, мы сделали привал в том самом полуразрушенном гараже. На следующем ночном переходе я узнал местность, по которой мы шли. Мы проходили мимо моей деревни! Всего лишь в миле отсюда, уютно устроившись в бараке номер пять, храпел Хаммер.
      Предположим, я попробую убежать... Но как это сделать? Если Странники почувствуют неладное, то могут запросто меня убить. И вдруг я понял, что надо делать.
      Коротко вскрикнув, я рухнул лицом вниз.
      - Вставай, косолапый, - сказал Гарри.
      Я застонал. Гарри наклонился. Сзади подошли и остановились еще двое. Я стонал все громче и отчаянней, волосы у меня зашевелились от страха. Вокруг начали собираться Странники.
      - Переверните его, дураки! - сказала какая-то женщина.
      Кто-то грубо развернул меня на спину. Я застонал еще громче, постепенно переходя к завываниям, которые оказались гораздо проще в исполнении.
      - У него приступ. Лучше его оставить здесь, - произнес кто-то.
      Эти слова были встречены одобрительным ворчанием.
      - Он не Странник, а к утру будет мертв, - произнес другой голос. Давайте оставим его. Пусть ферма получит хоть немного настоящего удобрения.
      Раздался голос Джесса:
      - Мы заберем его с собой. Неважно, что он пробыл с нами недолго. Мы же не крысы, чтобы бросить его в этой канаве.
      - Не говори ерунду, Джесс, - резко возразил Хаагман. - Ты прекрасно знаешь, что мы крысы. А он не Странник. Пойдем отсюда.
      Из темноты послышался голос Нэн:
      - Он страдает, Хаагман.
      - Ха! А кто не страдает?
      - Мы не должны бросать его, - сказал Гарри.
      И тут решительно вмешался Джесс.
      - Хаагман и Гарри, возьмите его и несите дальше. Только осторожно.
      Решение было принято, споры прекратились. Я почувствовал, как меня подхватывают сильные руки... И вдруг все залил яркий свет!
      Я мгновенно понял, что мы обнаружены. Быть может, мои крики выдали наше местонахождение. Кровь застыла в моих жилах. Я не знал, радоваться мне или печалиться, но тут произошло событие, окончательно сломавшее меня. Суровые и отчаянные люди, называвшие себя Странниками, рухнули на землю, завывая от ужаса. Я настолько испугался, что, забывшись, сел и открыл глаза. У меня тоже вырвался крик.
      Мы были окружены.
      Шестеро дьяволов, покрытых металлом, сияли в свете прожекторов. На их головах виднелись рога, глаза мерцали туманной краснотой, напоминавшей адское пламя.
      Я узнал их. Это был ночной патруль из нашей деревни. Странникам просто не повезло. Это были роботы новой модели, полученные за месяц до моего ухода. Странники никогда их раньше не видели, и появление роботов потрясло их. Позади цепочки дьяволов маячили две человеческие фигуры - командир стражи и его заместитель. Они шагнули вперед.
      - Вы все арестованы. Одно движение, и мы стреляем!
      Один из Странников, обезумев от страха, вскочил и бросился бежать. Тут же на нем сошлись два огненных луча. Бедняга рухнул на землю, и мы услышали треск пылающего костра.
      Прикрываемые роботами, охранники обыскали нас и отобрали все оружие. Над нами кружил прожектор, заливая все вокруг ослепительным сиянием. Свет был настолько силен, что мир вне его круга стерся в ничто.
      И нас повели.
      Но не в деревню, как я ожидал. Мы шли четыре часа без перерыва. Впрочем, один перерыв был. Двое Странников попробовали бежать, рванувшись одновременно в разные стороны, но роботы тут же поджарили их.
      Наконец, мы подошли к длинному зданию, которого я раньше никогда не видел. Вид здания заставил стучать мое сердце сильнее. Каждая линия незнакомой постройки буквально кричала, что дом этот создан для скверных целей.
      ГЛАВА 5
      Ужас, охвативший меня, вызвал очередную галлюцинацию, которую я не запомнил. Подчас, вспоминая некоторые свои галлюцинации, я как бы заново их переживал, страдая и мучаясь. Но если я ничего не мог вспомнить, мне казалось, будто они, затаившись, лежат в моей памяти. Холодные и страшные... Лежат, ждут своего часа...
      Очнувшись, я вернулся в реальность. Нас было двадцать три человека, мы стояли в длинном бараке. Мы были освещены яркими прожекторами, установленными в дальнем конце барака. Стена позади нас была выщерблена отметинами пуль.
      Мы стояли молча и неподвижно. Я не имею понятия, сколько так простоял. Двое надзирателей безостановочно ходили, видимо, кого-то ожидая. Я взглянул на бледное лицо Нэн, но она даже не повернулась.
      Наконец, кто-то приехал. Сначала мы услышали шум машины, а затем в барак вошел офицер в черной форме. Это был высокий человек, с тяжелыми очками на тяжелом лице. На нас он глядел без всяких эмоций. Судя по форме и по задержке, он прибыл из города.
      Надзиратели показали ему какие-то значки. Я их узнал. Это были значки, выдаваемые всем заключенным. Конечно же, там был и мой значок, снятый с меня, пока я был без сознания. Офицер умел читать - он сверялся с каким-то списком. Наконец, он подошел к нам. Его речь была краткой.
      - Вы все ландсмены. Вы сбежали. Наказание за побег вам известно смерть. Я имею полномочия привести приговор в исполнение. Вы будете расстреляны там, где стоите.
      Пока мы переваривали эту новость, один из надзирателей что-то шепнул офицеру. Тот кивнул. Странники безумными глазами смотрели на выход, но роботы не оставляли никаких надежд. Закаленные и мужественные люди ничем не выдавали своих чувств, своего страха. Только одна из женщин сплюнула на пол.
      Офицер снова вышел вперед.
      - Среди вас находится Джесс, за поимку которого назначена награда. Кто из вас Джесс? Шаг вперед.
      Никто не шелохнулся. Я начал медленно поворачивать голову, но меня кто-то толкнул в спину, и я замер. Тишина.
      - Выходи, трусливый пес!
      Никто не шевельнулся.
      - Очень хорошо! - рявкнул офицер. - Приговор остается в силе, но сначала мы вас отправим в Подгород на допрос. Может, кто-нибудь знает, что это такое?
      Я знал. Подгородом называли огромные пространства под платформами, на которых стояли города. Было известно, что там располагаются камеры допросов, о которых ходили жуткие легенды.
      - У вас единственный шанс. Джесс должен выйти.
      Угроза оказалась действенной. Кто-то вышел... Потом еще кто-то... Еще и еще! Все Странники шагнули вперед. Я тоже.
      Офицер побагровел, ткнув пальцем в ближайшего Странника, и спросил:
      - Твое имя!
      - Джесс.
      На самом деле его звали Берджессом.
      Офицер спросил второго, третьего, и все ответили:
      - Джесс.
      Странники защищали своего вожака единственным доступным им способом.
      - Очень хорошо, - ледяным тоном произнес офицер. - Я прикажу роботам стрелять по вашим ногам. Вы будете очень медленно умирать. Мы освободим одного человека. Того, кто выйдет и укажет на Джесса.
      О Боже! Сколько раз потом я задавал себе вопрос, почему вся жизнь человека должна оцениваться по одной такой минуте! Но я сам себе судья, и я сам выбрал этот критерий, и тоже спрашивал - почему?
      Я бросился к офицеру, крича, что могу показать, что я здесь случайно, что я... Впрочем, нет разницы, что я там кричал.
      Они были ловкими ребятами, эти Странники. Их обыскали, но двое сумели утаить ножи. И оба мгновенно метнули их в меня.
      Офицер не знал, что своим жестоким предложением навлечет на себя смерть. Выбегая вперед, я споткнулся и рухнул на пол, услыхав, как надо мной просвистели ножи. Оба воткнулись в грудь офицера.
      Он судорожно взмахнул руками, задел очки, отправив их в полет. Тяжелое лицо исказилось, офицер упал. Но еще до того, как он коснулся земли, один из надзирателей отдал приказ роботам, которые открыли огонь мгновенно. Нэн... Джесс...
      Когда все закончилось, меня вывели наружу, в темноту. Там стояла машина на воздушной подушке. Внутри сидел еще один офицер. Я помню его лицо. Кажется, он был напуган больше меня. На руки мне надели наручники, запихнули внутрь.
      Я не могу в точности вспомнить сумасшествие следующих недель. Я всегда думал о том времени, как о неделях, но это могли быть дни или месяцы. Меня привезли в Подгород. Иногда водили на допросы, остальное время я сидел в одиночестве. Там не было окон, но зато был унитаз и нары. Меня раздели донага, не дав взамен никакой одежды. Это было очень эффективное средство для укрощения духа человека. Но все же я был счастлив: меня не пытали.
      Меня не пытали, но я сам себя пытал, пытаясь понять, как стал предателем... Но я и так исписал уже кучу бумаги своими мыслями, пора вернуться к главному.
      Однажды пришел охранник, бросил мне штаны и сразу вытолкал, так что одеваться пришлось на ходу. Вместо камеры допросов, меня вывели наружу и передали другому охраннику. Тот усадил меня на небольшой мотороллер, и мы сразу тронулись в путь. Помню, смотрел наверх, на огромное темно-коричневое облако, нависшее над головой. Поначалу я не обратил внимания на эту штормовую тучу, мои мысли вертелись вокруг собственных невзгод, но потом до меня дошло, что я вижу город таким, каким его никогда не видят добропорядочные граждане. В моем униженном положении город меня раздавил.
      Меня привели к Фермеру.
      Это было самое страшное, что могло со мной случиться. Фермер был воплощением Дьявола, виновником всех наших бед... И вот я, трепещущий, нахожусь в пустой комнате Фермера.
      - Сядь на стул и перестань трястись, - сказал он.
      Каким я себе его представлял раньше? Я видел его огромным и клыкастым. Но это оказался невысокий человек, опрятно одетый и несколько напряженный. Борода и брови были темными, нос орлиный, рот твердый. В моем сознании облик смерти немедленно принял все эти черты.
      Фермер, осмотрев меня, нажал кнопку на столе. Распахнулась дверь, в комнату вошла женщина. Фермер попросил ее принести одеяло. Пока она не вернулась, он молча наблюдал за мной. Не в силах вынести его взгляд, я опустил голову. Когда появилось одеяло, Фермер приказал подать его мне.
      - Укройтесь, - сказал он.
      Я закутался, и он начал разговор. Сначала расспрашивал о Странниках, потом о жизни в деревне. Постепенно я стал говорить свободнее, рассказал, что умею читать, что нашел в руинах книги.
      - Я редко ходил туда, сэр. Поэтому, наверное, и не встречал Странников раньше.
      - Но вы, Ноул, все же отважились туда пойти?
      - Да, сэр.
      - Вы встречали книгу с названием "1984"?
      - Нет, сэр.
      - Это книга о молодом человеке, которого правительство считало врагом. Он тоже ходил на тайные встречи, встретил там женщину, которую полюбил. А вы встретили только книги. Вы всегда были одиноки?
      Я не понимал, о чем он спрашивает, и не мог ответить. Тогда Фермер резко изменил тон.
      - Вы всего лишь дурак, Ноланд. И вы бы никогда не смогли стать Странником. Кстати, у меня есть доклад доктора, в котором указано, что вы страдаете какой-то формой галлюцинации. Это так?
      Я не знал, что он хочет услышать, и ответил уклончиво.
      - Да или нет, дурак? Бывают у тебя галлюцинации или нет?
      - Да, сэр. Благодарю вас, сэр.
      - Я склоняюсь к тому, чтобы отпустить тебя, Ноланд. Если я этого не сделаю, ты проведешь остаток жизни под городом. Понимаешь?
      - Да, сэр.
      - Сомневаюсь. Впрочем, ладно. Я вступлюсь за тебя, поскольку в твоем деле записано, что ты предал Джипси Джесса. Ты ведь предал его, Ноланд?
      - Не совсем так, сэр. Я...
      - Молчать! Ты помог правительству и за это представлен к награде. Я собираюсь предложить тебе работу. У тебя есть семья?
      - Нет, сэр.
      - Родители?
      - Я вышел из сиротского приюта, сэр.
      - У тебя есть какие-нибудь соображения о работе, к которой ты пригоден?