Тихая мелодия

      Майкл обернулся к ней, но его угрюмое, застывшее лицо не оставляло Дженни и малейшей надежды.
      – Особенно ты? Почему?
      Дженни с трудом разжала пальцы, вцепившиеся в перила. Струи воды стекали по ее лицу, и она беспомощно вытирала щеки мокрыми руками.
      – Я должна была верить тебе, – сказала она, убирая с лица мокрые пряди волос. – Должна была, потому что любила тебя.
      Майкл отрывисто рассмеялся и опять отвернулся.
      – Ах вот оно что.
      – Да, – воскликнула девушка, уязвленная его иронией, – вот оно что. – Она тряхнула его за плечо. – Смеешься? Не веришь? Забыл, что я говорила тебе вчера ночью?
      Майкл мотнул головой, и острые, как иглы, дождинки полетели с его волос, жаля щеки Дженни.
      – Я-то не забыл, а вот ты утром сбежала от меня, будто за тобой гнались все демоны ада. Как можешь ты говорить о любви, если бежишь от меня, как от демона?
      Дженни выдержала его гневный взгляд, боясь, что, сейчас расплачется. Станет ли он, хлебнувший в жизни столько горя, слушать ее беспомощные оправдания?
      – Да, – храбро заговорила она, хотя горло сжимала острая боль. – Я об этом и говорю. Я любила тебя, когда была еще так мала, что не понимала, что значит любить. Я любила тебя, когда ты был другом моего брата. Я любила тебя, когда думала, что он погиб по твоей вине. – Дженни втянула в себя влажный густой воздух. Майкл прищурился. Она закусила губу, надеясь, что боль прогонит глупые слезы, готовые хлынуть по мокрым щекам. – И когда ты бросишь меня, я все равно буду тебя любить.
      С губ Майкла слетел невнятный хриплый звук, похожий на нарастающий рев прибоя.
      – Дженни, я…
      – Ты ведь хочешь бросить меня, – сказала она, глядя ему в глаза. – Правда, хочешь? – Она заплакала, хотя и знала, что это только взбесит его. – Уедешь в свой Сиэтл и постараешься забыть, что был с нами знаком.
      – Надо бы, – сердито ответил он, кладя руку поверх ее руки и прижимая так крепко, что она почувствовала ток крови в его жилах. – Надо бы! Там я не испытываю никаких ощущений, там я в безопасности. Никто в Сиэтле не способен причинить мне такую боль, какую причинила ты.
      – Ох, Майкл…
      Дженни онемела от стыда. Конечно, он прав, совершенно прав. Разве может она просить его остаться, когда ее семья ничего, кроме горя, ему не принесла? Но как ей отпустить его, если она так любит его, любит каждую клеточку его прекрасного тела и каждое движение благородной души?
      – Я люблю тебя, – повторила Дженни, сознавая, что ничего не может с собой поделать, не может жить без Майкла. Всю оставшуюся жизнь она готова молить о прощении за свою несправедливость, лишь бы только он позволил. Она положила другую руку Майклу на грудь, под сердце, и ладонь ощутила биение невидимых мощных крыльев. – Прошу тебя, – шепнула она, – не бросай меня.
      – Надо бы, – невнятно повторил он. Потом тряхнул головой. – Но, ей Богу, не могу. – Биение под ее ладонью участилось, крылья рвались на волю. – Вчера ночью я заново научился жить, и, пусть это очень больно, я не могу опять стать неживым. Не хочу.
      – Вчера ночью?..
      Дженни прекрасно понимала, о чем он, но все-таки ей очень хотелось, чтобы он сказал это вслух. Ей хотелось услышать, что к жизни Майкла вернула ночь их любви. Пусть он скажет.
      – Да, вчера ночью.
      Майкл привлек ее к себе, обнял. Дженни послушно прильнула к его груди, прижалась всем телом, вздрогнув от пронзительного ощущения счастья и защищенности.
      – Вчера ночью, когда ты была моей.
      И вновь они приникли друг к другу, совпали от плеч до колен, как две дождинки, слившиеся воедино в общем ручье, и целый миг им было достаточно простого прикосновения тел. Потом Майкл взял в ладони лицо Дженни, вглядываясь в каждую черточку пристально и любовно, будто хотел запомнить навсегда. На виске лихорадочно пульсировала жилка, темные глаза не отражали света. И наконец, с жадным стоном он склонился к ней.
      Разве бывает так, чтобы поцелуй в губы наполнил мерцающим теплом все тело, проник так глубоко, что впору растаять от его жара? У Дженни подгибались ноги, и она крепче обняла Майкла, чтобы не упасть, нетерпеливо прижалась к нему, желая еще больше ослабеть, совсем растаять, желая всего Майкла без остатка.
      Майкл впивался в полуоткрытые губы Дженни снова и снова, сводя ее с ума. Она отдалась сумасшедшему ритму его прикосновений и не хотела останавливаться. Почувствовав сквозь тонкую ткань платья жесткость мокрых от дождя джинсов Майкла, она вместе с приливом острого желания вспомнила, что под платьем у нее ничего нет.
      Майкл неохотно оторвался от ее губ.
      – Да, с тобой опасно иметь дело, – сказал он, пытаясь устоять на ногах, поцеловал Дженни в шею напоследок, ласково провел ладонью по округлости бедра и убрал руку. – Я сейчас забыл обо всем на свете.
      – Вот и хорошо, – дрожащим голосом откликнулась Дженни, – так и надо.
      Она знала, большего они сейчас не могут себе позволить: в доме их ждут три человека и сегодня необходимо принять еще много трудных решений.
      Она вздохнула, прижалась щекой к Майклу, прошлась рукой по его широкой груди, нежно сжала пальцами выступающий под мокрой рубашкой сосок.
      – Вчера ночью ты был живой, ты все чувствовал. А сегодня как?
      – Жив пока что, – весело ответил он, впервые за долгое время по-настоящему весело. – А ты не заметила? Пожалуй, с тобой рядом я всегда буду живым.
      – Да, – улыбнулась ему в рубашку Дженни. – Так, значит, тебе надо «жить со мной и меня женою сделать»!
      – Как это похоже на речи Брэда Макинтоша, даже странно.
      Дженни тихонько рассмеялась: значит, Майкл все-таки ревнует к Брэду, как приятно! Значит, ему есть дело до нее, хотя он и скуп на открытые заверения в любви… Ничего, ей достаточно будет и этого, ведь ее ждут сильные руки Майкла, и они будут обнимать ее каждую ночь.
      – Да, и я помню наизусть еще одну цитату. Тоже от Брэда, – поддразнила она его, но в глазах ее блестели слезы. Тучи мало-помалу начали рассеиваться, и солнце проглядывало сквозь серую пелену дождя. – Хочешь, расскажу? – Давай, – кивнул Майкл. – «Моя любовь без дна, – начала Дженни, надеясь, что голос не сорвется от подступающих слез, – а доброта – как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче».
      Майкл долго ничего не говорил в ответ. Капля дождя радужно поблескивала, готовая упасть с его ресниц, а голос после молчания зазвучал – хрипло.
      – Да, очень красиво. Но сейчас, милая Дженни, послушай меня: ты передашь уважаемому профессору, что замужней даме неуместно будет брать у него уроки английской литературы.
      Замужней? У Дженни сердце запрыгало от радости, слезы мгновенно высохли, и она улыбнулась Майклу.
      – Ее будет учить только муж.
      И опять она прижалась к нему, и по ее телу прошла волна незнакомого восхитительного тепла. Ее муж…
      – Да, – шепотом подтвердил Майкл, – только я, больше никто.
      Он склонил голову, взял в ладони ее лицо, согрел ее щеки своим дыханием.
      – Дженни, я тебя люблю. Я так люблю тебя, что мне не хватило бы шекспировского словаря, чтобы выразить это словами.
      – Тогда не надо слов, – ответила она, не скрывая переполнявшей ее радости. – Люби меня молча.
      Дженни еще говорила, а глаза Майкла уже застилало горячее золотое сияние. Он молча притянул Дженни к себе, обнял ее без единого слова и поцеловал – тоже молча. И их сердца пели свою песнь, и волшебная мелодия парила над стихающей бурей.