Странствующий по Вуру

– Одно из них легко могло захватить меня, – медленно сказал я. Эта тварь сформировалась из обрывков растений, но выглядела достаточно прочной. И деятельность ее и других таких же… я глотнул раз, второй, по-прежнему подавляя тошноту.

– Оно сделало выбор. – Илло слегка повернула голову, так чтобы посмотреть прямо на меня. Лицо ее было в слезах. – В прошлом оно сделало выбор – может быть, такой выбор приходилось делать всегда. Они могут только приглашать, но такие, как мы, должны выбирать. – Девушка говорила с полной уверенностью. Но правда ли это, мы, возможно, никогда не узнаем.

– Это не может продолжаться. – Я заставил себя оторваться от воспоминаний. Меня наполнила решимость, отодвигая ужас, помогая осознать ясную цель.

Бластеры? Нет. Их уже пробовали и потерпели неудачу… Твари, которых мы искали и, может, будем искать снова, поистине тени. Материя их тел – когда им понадобятся тела – может быть призвана по их желанию. Но кто может сжечь тень? Вся Чащоба может быть выкорчевана и уничтожена каким-нибудь инопланетным оружием. Я не сомневался, что Патруль располагает могучим оружием, о котором я и не слыхал. Но ничто не подействует на тень.

– Смотри! – Илло крепче сжала мою руку, потащила к краю чаши.

Перемежающиеся цвета и оттенки бледнели. Оставалась только одна яркая полоска – синева сияния цепочки.

– Смотри… – Ей можно было и не звать меня.

Снова спирали и завитки, петли и двойные петли. И снова многое я не понял, о многом только догадывался.

Те, что ушли в свой драгоценный подземный город, заперли за собой ворота, а потом по собственной воле перешли в другое существование, оставили это послание. Предупреждение? Предложение? И то и другое, хотя я ни в чем не был уверен.

Сами они не могли это сделать, не уподобившись тем злым созданиям, с которыми они боролись. Теперь они давно мертвы и не могут быть опозорены, использованы… Но у Теней сохранилась память, вечная ненависть к тем, кто нанес им поражение, приговорил к долгому сну в ожидании нашего появления… Тени ответят на призыв, они ухватятся за такую возможность, захотят пожрать тех, кто давно уже не существует, но по-прежнему живет в их памяти.

Они соберутся у этой последней крепости, в которую не смогли ворваться, и их можно будет уничтожить. Так говорилось в послании, которое Илло поняла лучше меня – может быть, потому что дар сделал ее более чувствительной. А цепочка позволила – в меньшей степени – установить контакт со мной.

Девушка высвободилась и устремилась наружу, туда, откуда мы пришли. Я пошел за ней, но догнал, только когда она остановилась на двух широких ступенях, ведущих в помещение с колоннами.

– Смотри!

Гары подошли к нам, они опустили головы и водили ими из стороны в сторону, как поступают, когда готовятся отразить нападение. Илло указывала куда-то за ними.

В воздухе началось какое-то движение, видимое только потому, что частички сверкающей пыли, может быть, за долгие столетия отделившиеся от драгоценных зданий, вращались и мелькали. Здесь не было растений, не было листьев и ветвей, которые невидимки могли бы использовать, но они пытались сформировать тела из того, что есть под рукой.

Я не мог их пересчитать, потому что один вихрь не отделялся полностью от другого. Илло колебалась лишь мгновение, потом повернулась… я знал, что она задумала. Существует самая последняя защита, которой туземцы оградили место своего упокоения.

– Чаша!

Это оружие можно привести в действие, но я понял, что мы тоже можем под него попасть. Я не знал, что будет делать Илло. Но во мне проснулся инстинкт, который заставляет искать выхода из опасности.

– Витол! – Я схватил быка за рог. – Внутрь!

Он взревел, ударил копытами по камню, словно собираясь отстаивать свою территорию, но потом пошел, подталкивая перед собой подругу и Вобру. Мы буквально бежали между рядами колонн назад, к чаше.

В ней больше не было голубых линий. Но жидкость не опустилась вниз, где мы ее впервые увидели. Она приобрела красноватый оттенок, пронизывалась оранжевыми и желтыми искрами. Если бы огонь мог превратиться в воду, то именно это мы бы увидели.

Жидкость достигла края чаши, центр ее поднимался все выше, образуя большой пузырь. Оранжевые и желтые искорки исчезли, вещество стало гуще, вязче, приобрело темно-красный цвет. Мне пришло в голову сравнение с гигантской чашей крови…

– Посмотри на Витола! – Крик Илло отвлек меня от этого кровавого зрелища.

Огромный бык не остановился возле чаши, он продолжал идти вперед, гоня перед собой двух остальных гаров и испуская низкий рев. Я схватил Илло за руку и побежал за гарами, которые перешли на галоп. Когда нужно, они способны развивать большую скорость. Мне пришлось удлинить шаги в попытке догнать их. Ко мне вернулись навыки странствующего по Вуру. «Верь своим гарам!» – таково старинное утверждение обитателей равнин.

Мы миновали еще один ряд колонн и снова оказались на улице по другую сторону центрального святилища. Витол продолжал скакать галопом, мы с Илло бежали. Теперь гары молчали, словно берегли дыхание.

Мимо мелькали дома-драгоценности. Я не знал, куда бежит Витол. Но не зная этого, решил доверять его инстинкту, гораздо более острому, чем мой.

Мы подошли к другим воротам, к другой двери. Но у меня не было с собой цепочки. И тем не менее на губах у меня снова прозвучали слова, которые дали нам сюда доступ:

– Ибен Ихи!

Скрип был громче, половинки двери разошлись всего на дюйм и застыли. Витол словно обезумел. Опустил голову, бык отступил и бросился вперед. По всему городу мертвых эхом разнесся звук удара его рогов о дверь.

Должно быть, сила этого удара высвободила древний механизм. И как раз когда я подумал, что от удара дверь заело еще сильней, она распахнулась. Витол со скоростью, какой никак нельзя было ожидать при его массе, пронесся в открытую дверь, остальные гары последовали за ним. Илло бежала, вцепившись рукой в ремень на спине Вобру, я отставал от нее на несколько шагов.

На бегу я оглянулся: дверь снова закрылась. Мы находились на рампе, на крутом пандусе, ведущем вверх. Гары старались подниматься с прежней скоростью.

Да, их инстинкт острей, чем у меня, но и я почувствовал угрозу. Я понятия не имел, какую судьбу уготовили мертвые защитники крепости врагам, если те сумеют сюда добраться. Но что эта судьба будет страшной, я догадывался.

Мы поднимались и поднимались. Выход был не так легок, как спуск. Здесь гладкую металлическую поверхность сменил грубый камень, природный камень Вура. И это хорошо, потому что сомневаюсь, смогли бы мы подняться под таким большим углом по гладкой поверхности.

Когда ворота закрылись и сияние драгоценного города исчезло, впереди показался свет, но очень слабый. Всего лишь сероватые сумерки у верха рампы. Крутизна подъема заставила Витола уменьшить скорость; он фыркал и тяжело дышал, но не останавливался.

Перед нами возникла каменная стена, сквозь щели в которой пробивается дневной свет. Витол ударил по ней рогами, как раньше по двери. Разлетелись камни и земля, падали на нас. Витол сделал последний прыжок и исчез, остальные гары последовали за ним, потащив нас за собой.

Я ожидал снова увидеть Чащобу. Но мы оказались в очень узкой долине между двумя каменными хребтами. Витол не останавливался, хотя дышал тяжело и двигался теперь с большим напряжением. Он держался середины долины, хотя для этого приходилось преодолевать препятствия из упавших камней. Ни следа растительности – только серый камень с прожилками черного, такого же, как тот, из которого вырезана безглазая статуя.

Если тут когда-то была дорога, она давно скрылась под камнепадами. Окружение было таким диким, что я подумал, будто никто никогда не прокладывал здесь тропу.

Мы были уже в конце этого узкого разреза в камне, ущелье слегка расширилось и появилась скудная растительность, когда раздался взрыв – нас сбило с ног, за нами со склонов катились камни. Гары закричали – я никогда не слышал у них таких криков. Ужас их был очевиден. Они снова перешли на безумный бег, и их еще дважды сбивали с ног толчки. Мы с Илло остались лежать там, где застал нас первый удар. Мы вцепились пальцами в землю, это была единственная опора в шатающемся и рушашемся мире.

Я закрыл лицо руками, закашлялся, потому что поднявшаяся пыль затянула все вокруг, словно облаком. Я не видел даже своих рук у лица. Пыль ела глаза, они слезились.

Это последний ответ тех, из сверкающего города, и сработал он благодаря нам. Я был так уверен в этом, словно какой-то голос в пыли торжественно читал обвинительное заключение. Дверь, открытая из помещения с дьявольскими растениями, послужила приглашением Теням: они устремились к добыче, которой всегда жаждали. Возможно, та суть, что составляла эти Тени, утратила подлинный разум, но я был уверен, что древняя ненависть оставалась.

Те скелеты, что мы нашли за городскими воротами, – были ли они последними жертвами, прежде чем каким-то образом, воспользовавшись своими познаниями, туземцы смогли изгнать пришельцев? У меня появилась догадка, и я опять ощутил тошноту. Добровольцы? Люди, пошедшие на смерть, чтобы насытить врага, задержать нападающих, которые расслабятся после сытной еды и с ними легче будет справиться? Этого мы никогда не узнаем – да я и не хотел знать.

Но город, его жители, нашедшие последнее убежище, они сделали свой выбор. Они не могли напасть на врага, возможно, их было совсем немного. Может быть, они никогда не жили и не хотели жить на поверхности Вура. Но они постарались устроить так, что если враги прорвуться, они прихватят их с собой. Я… именно я пробил брешь в их защите… с помощью цепочки открыл ворота.

Может быть, возвращение цепочки в чашу не только вызвало передачу послания, но и привело в действие защиту. Так что когда тени ворвались вслед за нами, их встретило…

Что их встретило? То, что под землей произошел мощный взрыв, настолько очевидно, что тут даже гадать не о чем. Но достаточно ли взрыва, чтобы покончить с невидимками, не имеющими плоти? Может быть, мы не уничтожили зло, а только высвободили его, выпустили в мир?

Я заставлял себя смотреть в лицо такой возможности, и тошнота становилась все сильней. Слабая надежда только на одно – обитатели города знали природу своего врага. И свою последнюю защиту сделали такой, какую этот враг не выдержит. Но надежда слишком слабая, чтобы чувствовать уверенность.

Оглушенный пылью, я слышал крики гаров. Мне казалось, в этих криках звучит не страх, а гнев … и, может, уверенность. Земля наконец перестала трястись. По-прежнему слышался гул падающих камней, удары огромных скал друг о друга, но доносились они из ущелья, которое мы оставили за собой. Пыль начала оседать.

Я сел, попытался вытереть глаза так, чтобы в них больше не попало пыли. Все мое тело было покрыто пылью. Я закашлялся, сплюнул, подавился и снова закашлялся. На расстоянии руки от меня фигура, совершенно покрытая пылью, делала то же самое.

Я осторожно огляделся, не вставая: у меня было ощущение, что стоять я не смогу. Клубы пыли улеглись настолько, что я смог увидеть: в скальной стене больше нет расселины. Щель, через которую мы вышли, теперь забита камнями так плотно, как пробка закрывает бутылку с водой…

Бутылка с водой!

Словно удар, обрушилась на меня жажда. Я медленно и осторожно встал на колени, потом поднялся, покачиваясь, прикрывая глаза от все еще висящей в воздухе пыли, и увидел широкое открытое пространство, поросшее травой. Ни одного дерева или куста, ни намека на лианы или шипы. Я облизал губы и тут же пожалел об этом, потому что пыль с них усилила жажду.

Илло – другая пыльная фигура – тоже встала, слегка пошатываясь. Перед нами находилась открытая местность, и я своими слезящимися глазами увидел в зелени – здесь трава как будто не увяла к концу лета – сероватую полоску. Жара, которая сопровождала нас с самого вступления в Чащобу и к которой мы привыкли, как привыкает человек к летнему солнцу, исчезла; подул холодный ветер.

Теперь я мог видеть яснее: лента – это вода, а пятна, которые к ней движутся, должно быть, гары. Больше ничего не движется, и нет даже высокой растительности. Степь, оголенная перед наступлением зимы, – такой я знал ее всю жизнь.

– Пошли! – Я сделал один шаг, за ним другой и обнаружил, что земля подо мной больше не качается. Я могу идти. Нужно только преодолеть расстояние, отделяющее от этой серой ленты, и можно будет напиться.

Поддерживая Илло за плечи, я двинулся в путь. Несколько первых шагов мы еще пошатывались, но потом вернулись силы. Мы шли за гарами, не оглядываясь.

Теперь все мое внимание было направлено только на воду, и по дороге мы не обменялись ни словом. И только когда протиснулись между кустами на самой кромке и окунули лица и руки, напились, передохнули, снова напились, – только тогда Илло заговорила:

– Должно быть, исчезло – все. – Я заметил, что она не оглядывается в сторону долины, которая перестала быть последним входом в подземный мир. – Это был их последний план – если те проберутся в город, уничтожить их всех!

Я повернулся на спину и лежал, глядя в серое небо. Должно быть, скоро сумерки, но низкий покров облаков не давал возможности определить точно. Надо собрать гаров, разбить лагерь. Да… снова темная мысль в сознании, но на этот раз она не исчезла, осталась.

– Как уничтожить то, что всего лишь – тень? – выпалил я.

– Они знали. – Теперь Илло чуть повернула голову назад – неохотно, как будто ей приходится заставлять себя. – Их знания привели к появлению зла; но, думаю, у них оставалось еще последнее, самое разрушительное средство. Пока они жили, они не могли им воспользоваться. Думаю, им было бы очень трудно уничтожить свой город, – он был частью их самих.

– Ты говоришь так, словно знаешь – но как ты можешь знать? – настаивал я.

Она приглаживала влажные волосы, которые несколько мгновений назад упали в воду и теперь облепили лицо – лицо это казалось худым, взрослым и уставшим. Таким я раньше его не видел.

– Я знаю… – Она немного помолчала в поисках слов; видно, нужно было выбрать особые слова… – Знаю здесь. – Пальцы обеих рук она прижала ко лбу над глазами, принялась растирать лоб, словно отгоняя боль – воспоминание о боли. – Это всегда было во мне – вначале призыв, потом это. Я всегда знала, что это правда. И когда призыв прекратился и я поверила, что Ката мертва, во мне осталась потребность – другой призыв, более глубокий, но я знала, что, если понадобится, он заставит меня ползти на коленях, когда я не смогу больше идти. И вот он – исчез!

– Тебя звали – Тени? – Я вспомнил этот призыв, но теперь он не казался мне таких страшным и неодолимым. Словно время воздвигло преграду между ним и моим нормальным миром.

Илло нахмурилась продолжая растирать лоб.

– Может, да, а может, еще что-то. Возможно, пришло время выполнения определенного условия. Никакой другой причины того, что мы, чужаки, наткнулись на эту цепочку, нет.

Я сел, поднял колени и обхватил их руками. Врожденное стремление к самостоятельности не позволяло согласиться с ее рассуждениями. Это просто ее дар, говорил я себе. Тем не менее в нас обоих есть нечто необычное. Мы единственные на всем Вуре, насколько мне известно, выжили после встречи с Тенью. Потом эта необычная буря – я таких на равнинах не встречал, – в которой погиб отец и перед смертью возложил на меня свой долг.

Люди, поклоняющиеся силам, большим, чем они сами, могут поверить, что у их судеб, их действий и поступков есть причины, которых они сами не понимают. Словно мы инструменты, выправленные и наточенные для выполнения определенного задания. Это задание возложено на нас, мы не сами к нему пришли.

Я посмотрел в вечернее небо, на котором появились первые звезды. Мы оба родились на Вуре, хоть в нас кровь людей с иных планет. Когда-то существа… люди, такие же, как мы, уже приземлялись здесь и были захвачены злом. Это зло оказалось способно извлечь из нас самих нечто существенное. Неужели у тех далеких пришельцев было с нами общее наследие?

Но на этот раз люди стали жертвами – за исключением Илло и меня. Если Тени могли подчинять людей, заставлять служить себе, то не может ли другая могучая сила, которая искала оружия против них, использовать нас с той же целью?

– Что нам теперь делать? – спросил я у себя и у неба, но ответила Илло:

– Ничего. Время все залечит. Мы никому не расскажем об этом. Оно ушло, все ушло – тот сад, в котором кормилось и размножалось зло – я думаю, ему нужны были эти растения, чтобы выжить, – и этот драгоценный город. Никто не ступит в него ногой, никто не будет искать то, что не предназначено для нас. Я целительница, я буду излечивать… Со временем память об этом ослабеет, превратится в легенду…

Я сел, вложил в рот пальцы и свистнул – позвал Витола.

– Не думаю, чтобы мы смогли легко забыть. Но ты права, мы должны молчать. Когда пройдут годы и все увидят, что больше опасности нет, на севере появятся новые владения. Может быть, завянет Чащоба. Наверно, она питалась тем, что было под ней. Их мир закрылся навсегда… – Я по-прежнему слегка чувствовал то, что испытал в городе, и наделся, что никогда не забуду это ощущение мира и покоя. – Ты права, это наша тайна, мы остались прежними, и никто не заметит разницы. – Я встал и широко раскинул руки, как будто с плеч моих спала тяжесть, спина распрямилась. – В конце концов какой образ жизни может быть лучше? Я странствующий по Вуру! – Я выкрикнул это в небо в порыве радости и возвращенной молодости.

К нам двоим под вечерним небом подошли Витол и другие два гара.