Счастливая девочка

Нина Шнирман

Счастливая девочка

^{Повесть-воспоминание}

Эллочкины Замки

Она опять сегодня построила Замок. Я смотрела, как она его строит – кубики маленькие, а Замок получился большой и красивый! Стоит и не падает! Почему? Это я не понимаю.

Приходит тётя Витя и говорит: какой замечательный Замок, кто его построил? Мамочка говорит: Эллочка. Тётя Витя трясёт руками, как я, когда умываюсь, и говорит: не может такая маленькая девочка построить такой высокий и красивый Замок! А Мамочка смеётся: Она не маленькая, ей уже пять с половиной лет!

Они уходят, а я остаюсь, смотрю на Замок и думаю: Эллочке пять с половиной лет, а мне два с половиной – так Мамочка вчера сказала. Если взять один кубик и ещё один, получится два кубика. Я умею считать до двух – меня Эллочка научила. Значит, мне два с половиной года… и ещё два кубика… пойду к Бабусе.

Иду на кухню и прошу: – Бабуся, дай мне мельницу покрутить.

Бабуся даёт мне мельницу – мне нравится её крутить, кручу, кручу, она шумит, потом я дёргаю внизу, сразу щиплет в носу и горле, и я бегу обратно в комнату. Смотрю – Замок стоит. Я его обхожу, он большой, а потом не такой большой и совсем небольшой – и тут и там. И он не прямой: где большой – это у окна, а потом он идет к бабушкиной кровати – маленький и совсем маленький. А там – идёт к Анночкиной кровати. Анночка не умеет ходить, не умеет бегать и не умеет говорить – это неинтересно, потому что ей полгода.

Я смотрю на Замок – он стоит и не падает, а мне хочется увидеть, как он будет падать. Раз он сам не падает, думаю я, надо его немножко толкнуть. И я его толкаю, там, где он маленький, около бабушкиной кровати, – кубики бум-бум-бум. Там, где я ударила, Замок упал, но мало. И стоит! Прибегает Эллочка и начинает плакать. Мамочка говорит, что плакать стыдно, я никогда не плачу. Приходит Бабушка, смотрит на меня, качает головой:

– Деточка, деточка, зачем ты Эллочкины Замки портишь?

– Бабуся, – говорю, – я хочу посмотреть, как Замок упадёт. Весь!

Бабушка опять качает головой и ведёт нас в другую комнату обедать. У нас с Эллочкой тарелки с тремя поросятами – Бабуся нам читала. На моей тарелке поросёнок играет на рояле. Но таких роялей не бывает – он из чего-то красного и сломан куда-то туда. Наш рояль чёрный и никуда не сломан. Бабушка говорит, что на тарелке нарисовано «пианино». Я думаю, что это рояль для поросят.

Мне нравится «обедать» – это днём, и «завтракать» – это утром, и «ужинать» – после этого умываешься и спать ложишься. Я не люблю только красные такие, не помню, как зовут. Они круглые, как мячик, и внутри очень противные. Я сказала Бабусе, что они мне очень невкусные, и она мне больше их не даёт.

– А где Мама? – спрашиваю у Бабуси.

– Пошла к тёте Вите, – говорит Бабуся.

Я хочу, чтобы Мамочка всегда была дома.

Мы идём в нашу комнату. Эллочка начинает строить Замок, где я его толкнула. Бабуся смотрит, как Эллочка строит, а я сейчас пойду в другую комнату и буду лазить под диваном. Очень хорошо лазить под диваном – это даже лучше, чем под столом и под роялем.

Я залезаю под диван сбоку, потом вылезаю из-под дивана между ножками, потом опять залезаю под диван между другими ножками и вылезаю с другой стороны. Залезаю под большой стол, где мы едим, там много места и не так интересно, как под диваном. Но там мне нравятся ножки – я всегда их глажу. Иду на кухню. Бабуся спрашивает меня:

– Ты под диваном лазила?

Я киваю головой. Она всегда про меня всё знает! И Мамочка тоже! Иду в нашу комнату. Эллочка уже построила то, что упало, сидит на полу и смотрит на Замок. Хорошо бы сейчас куда-нибудь залезть! Раньше я залезала на подоконник и показала Мамочке, как я залезаю. Мамочка сказала, что я хорошо залезаю, но делать это нельзя, потому что я могу головой разбить стекло и упасть с не помню какого этажа прямо на землю. И сказала: «Обещай мне, Нинуша, что ты никогда больше не будешь залезать на подоконник, потому что это неправильно!»

Я обещала и теперь залезать на подоконник не могу. Но ведь мне надо куда-нибудь залезать?! Можно залезть на шкаф, он стоит около Бабушкиной кровати! Снимаю тапочки, залезаю на Бабушкину кровать – она высокая, потом встаю на подушки, потом на спинку кровати. Но я не могу дотянуться дотуда!

– Слезай, немедленно слезай, – кричит Эллочка, – ты глупая! Упадёшь и разобьёшься навсегда!

Я почти не качаюсь на спинке кровати и одной рукой держусь за шкаф. Спрашиваю, что такое «навсегда»? Эллочка сердится:

– Сначала слезь, тогда скажу!

Туда мне не достать – значит, не залезу! А как залезть? На кровать поставить стул… но мне его не поднять, он тяжелый… надо Бабусю попросить! Слезаю со спинки и сажусь на кровать. Спрашиваю, что такое «навсегда»?

– «Навсегда», – говорит Эллочка, – это значит всё! И уже никогда!

Я не понимаю, что такое «никогда». Входит Мамочка, говорит:

– Ёлочка, хочешь на рояле поиграем? Хочет, хочет! Они выходят, и Мамочка машет мне рукой, а я машу ей. Слезаю с кровати и подхожу к Замку там, где Анночкина кровать. Может, если здесь толкнуть, то он упадёт – весь сразу?! Сильно толкаю Замок – кубики бум-бум-бум! Упал опять кусочек, но Замок стоит. Что же делать? Как… как мне сделать, чтобы он упал сразу! Весь! Я хожу около него… Стою там, где он самый большой, и придумала! Надо его толкнуть здесь, в самый низ, и тогда он упадёт сразу! Весь упадёт! Надо только очень сильно его толкнуть, ударить… сначала размахнуться – и ударить около пола. Я делаю одну ногу назад, сейчас ударю хорошо-хорошо! И ударяю! А меня кто-то вдруг хватает, подбрасывает наверх – и я ударяю по воздуху! Меня поворачивают, и я сижу у Мамочки на руках.

– Ма-моч-ка! – кричу я. – Почему ты меня подняла… так быстро!

– Потому что ты хотела разрушить Эллочкин Замок! Зачем? – спрашивает Мамочка.

– Я не хотела его разрушить! – кричу я. – Я хотела сделать, чтобы он упал сразу! Весь!

– Тише, Нинуша, тише! – Мамочка садится со мной на Бабушкину кровать. – Объясни мне, чтобы я поняла, только, пожалуйста, говори, а не кричи.

– Я толкала его тогда, и ещё тогда, и сегодня, но он не падал весь сразу! А я хочу, чтобы он упал весь! Сразу! – говорю я Мамочке, но очень хочется кричать.

– Я тебя понимаю, – говорит Мамочка, – но скажи, кто построил этот Замок?

– Эллочка.

– И чья это вещь – Замок? Чей он?

– Не знаю, – говорю. Мне нравится сидеть у Мамочки на руках! Я сижу и думаю: Тигрёнок Эллочкин, Барбос мой, пушка моя, танк Эллочкин. А чей Замок – я не понимаю.

– Замок Эллочкин, потому что его построила она, – говорит Мамочка. – Если ты построишь Замок, то он будет твой, и ты сможешь его разрушить – посмотреть, как он будет падать весь. Сразу! Ты меня понимаешь, Нинуша?

– Но я не умею строить Замок, – говорю я.

– Но ты поняла, чей это Замок? Его построила Эллочка! Чей он, скажи мне?!

– Он Эллочкин, – говорю я.

– Значит, это чужая вещь, а чужие вещи портить нельзя – это неправильно. Значит, ты больше не будешь разрушать Эллочкины Замки?

– Не буду, – говорю я, потому что я знаю, что нельзя делать неправильно.

– Умница, – смеётся Мамочка, обнимает меня и гладит по голове. Мне хорошо, когда Мамочка обнимает меня и гладит по голове. Я сижу у неё на руках и думаю: как жалко, что Замок Эллочкин!

Маленькая палочка

Я лежу на Мамочкиной кровати, потому что пришло воспаление лёгких. Оно приходит, когда холодно, и тогда днём я лежу на Мамочкиной и Папиной кровати. Здесь очень хорошо: рояль, а рядом стоит, не знаю как зовут, шкаф без дверей, а на нём сидят две девочки, они ненастоящие. И ещё стоит картинка – на ней девочка, тоже ненастоящая, на одной ноге, Мамочка часто берёт эту картинку и смотрит на неё.

Когда приходит воспаление, Мамочка кладёт мне под руку маленькую палочку, сидит со мной, рассказывает мне и смеётся. Я тоже смеюсь. Потом она ставит мне банки: огонь в банку – и мне на спину, огонь в банку – и мне на спину, а Бабуся держит мне бугорки. Мне не хотелось Мамочке говорить, что мне не нравится огонь, и я попросила Бабусю подержать мне бугорки. Бабуся сказала: конечно, деточка, я подержу.

Она села на кровать около головы и положила мне одну руку на голову, а другую на бугорок. И теперь, когда Мамочка мне ставит банки, Бабуся мне держит бугорки, а я смотрю на огонь и думаю, что, когда банки снимут, мне дадут вкусное молоко.

Я лежу с палочкой под рукой, а Мамочка вдруг встаёт и говорит: Нинуша, я сейчас приду, лежи спокойно.

Она уходит, и я её не вижу. Я лежу и думаю, что у меня под рукой палочка, а я её никогда не смотрела, какая она. И я вынимаю её из-под руки – она мне нравится! Я вожу по ней пальцем и думаю, сожмётся она или нет, сжимаю её – она не сжимается. Опять её глажу – её хорошо гладить, сжимаю двумя пальцами – она не сжимается. Тогда я беру её в рот, где она толще, и немножко сжимаю зубами – она тоже не сжимается. Тогда я сжимаю её посильнее – крак! – и она ломается. Я вынимаю палочку изо рта, но во рту что-то осталось, я выплёвываю это на одеяло. Смотрю на палочку – она стала другая, и мне не нравится.

Прибегает Мамочка, смотрит на палочку, хватает её у меня и кричит: плюнь, плюнь, быстро выплюни! Прибегает Бабуся: деточка, милая, что же ты… деточка! Приходит Папа, смотрит на меня, берёт у Мамочки палочку, а Мамочка кричит: плюнь… сейчас же выплюни!

Я не понимаю, что плевать, у меня там ничего нет, я уже выплюнула! Мамочка никогда не кричала, я не понимаю, зачем она кричит? Вдруг она хватает меня, поднимает над одеялом, и – вниз головой меня! – и кричит: плюй, сейчас же плюй!

Мне это не нравится. Мамочка сажает меня на место, и вдруг Папа говорит:

– Мартышка, открой-ка рот! – Я открываю. Папа сует свой палец мне в рот, что-то там делает, вынимает палец и говорит: – Всё в порядке, там ничего нет! – И говорит Бабусе: – Мякиш… молоко.

Мякиш я не знаю, а молоко я люблю. Папа меня спрашивает:

– Ты выплюнула то, что откусила?

– Выплюнула, – говорю.

Мамочка быстро водит по одеялу рукой, берёт то, что я выплюнула, отдаёт Бабусе. Бабуся уходит за буфет:

– Деточка, милая, слава Богу!

Мамочка берёт меня на руки и качает.

А Папа вдруг мне улыбается.

Он мне никогда не улыбается, а всегда говорит, когда я его вижу: ты, Мартышка, очень плохо себя ведёшь!

А я не знаю, что это такое «очень плохо себя ведёшь!».

Чёрт и сосновые шишки

У нас на кухне живёт Наташа, её зовут Домработница. Она мне не нравится. У неё совсем не такое лицо, как у Мамочки и у Бабуси, и она не разрешает мне бегать по двору, когда гуляет со мной и Анночкой.

Мы тогда пошли во двор, Анночка лежала в коляске, а я стала бегать – мне очень хорошо бегать. А Наташа вдруг хватает меня за руку и говорит: – Ты… – я не поняла какая, – девчонка, и я тебя нашлёпаю, если будешь бегать!

Я спросила, что такое «нашлёпаю»? Она сказала: – По попе тебя буду бить!

Мне стало жарко, и я сказала:

– А я побью тебя палкой.

Она стала кричать, и мы пошли домой.

Дома я стала искать палку. Пришла Мамочка и спросила: – Нинуша, что ты делаешь?

Я сказала:

– Палку ищу, мне надо побить Наташу.

Мамочка села на наш стул, взяла меня за руку и говорит: – Нинуша, расскажи мне, что было во дворе.

Я рассказала. Мамочка говорит:

– Я не позволю тебя бить, и бегать ты можешь столько, сколько хочешь! Но палкой бить никого нельзя – это неправильно. А Наташе я скажу, чтобы она не мешала тебе бегать.

Мы стоим во дворе – я, Наташа и коляска, а в ней Анночка лежит. Наташа держит меня за руку, говорит, что я какая-то девчонка и что я должна сидеть рядом с ней. Побить палкой её нельзя – это неправильно, бегать мне Мамочка разрешила. Я вырываю руку, отбегаю от неё, показываю ей язык и начинаю бегать. Я бегаю, бегаю, потом стою и смотрю, как большие мальчики играют в мячик: они его бросают высоко-высоко, а потом, когда он вниз падает, хватают. Потом опять бегаю – мне хорошо бегать! Потом стою и смотрю на наш дом – он очень высокий. Меня за руку берут, я оборачиваюсь – это Наташа с коляской. Она улыбается, я тоже ей улыбаюсь. Она говорит:

– Пойдём, Ниночка, я тебе что-то интересное покажу. Мы идём по двору, она улыбается, держит меня за руку, потом наклоняется ко мне, не улыбается и говорит другим голосом:

– А ну-ка, оглянись, там чёрт из-под земли вылезает. Я не хочу оборачиваться, но оборачиваюсь, хочу закричать – не могу, хочу дышать – не могу! Из дырки в земле вылезает что-то страшное, чёрное, у него кривой рот и красные глаза! Жарко, очень жарко! Я вижу небо, кто-то кричит и… темно.

Нинуша! Нинуша! – Я открываю глаза, вижу Мамочкино лицо. Надо выпить воды, говорит она, я лежу у Мамочки на руках, и около моего рта стакан с водой. Я хочу выпить, но почему-то знаю, что выпить не смогу. Я мотаю головой – Мамочка кладёт меня на кровать, я поворачиваюсь к стенке и закрываю глаза. Нинуша! – Я открываю глаза: сижу у Мамочки на руках, она улыбается, рядом стоит мужчина, я его не знаю. Здравствуй! – говорит мне мужчина громко и весело. З…з…з…з… – я хочу сказать «здравствуйте», но не могу! Я кладу голову на Мамочку и закрываю глаза.

Меня кто-то дёргает за плечо, я слышу незнакомый голос: Да кто же это у нас такая соня! Меня кладут на спину – я вижу Мамочку и какую-то женщину, она смотрит на меня и спрашивает: Тебя зовут Соня? Я мотаю головой, ведь меня зовут Нина. А как тебя зовут? – спрашивает женщина. Я хочу сказать Нина, но ничего не могу сказать и закрываю глаза.

Открываю глаза, вижу стенку, слышу чей-то голос:…кто же её так напугал?! – Домработница, она сказала, что сейчас чёрт из-под земли вылезет… Загораживала до времени, а из люка полез весь чёрный грязный слесарь, и у него парез лицевого нерва…

Я закрываю глаза.

Я смотрю на стенку и слышу – кто-то плачет… Знакомый голос говорит: не плачь, я знаю, как её вылечить… – Все врачи говорят, что это вылечить нельзя… – Никому не верь! Верь только мне – она очень быстро поправится!

Я стою на траве. Близко от меня – высокие палки, они стоят так и так, а потом стоит дом. Он такой же, как трава. А в доме Бабуся. Я её не вижу, но я знаю, что она там. Мне не жарко.

Я стою на траве. На траве стоят высокие и толстые – это деревья, сказала мне Бабуся. Мне хорошо на них смотреть. Я стою на траве и смотрю на цветы. Бабуся сказала: это цветы, они сейчас «жёлтые», а потом станут «белые». Бабуся из дома мне говорит: деточка, иди кушать! Я иду.

Я стою около дерева и смотрю на «шишки» – так их Бабуся назвала, когда пошла в дом. Я иду около дерева, беру одну шишку, мне она нравится – она круглая и колючая. Иду по траве к высоким палкам и думаю: а в доме Бабуся, она позовет меня кушать, и я возьму с собой шишку.

Мы идём с Бабусей по траве. Бабуся даёт мне «корзинку» и говорит:

– Деточка, если хочешь, собери нам для самовара шишек, вот таких, сосновых, как ты вчера принесла. А если не хочется собирать, погуляй вокруг деревьев, а я пойду, обед подогрею и тебя позову. Но собирай только сосновые, а еловые не бери. – Бабуся наклоняется, берёт с земли такую длинную, показывает – мне она нравится, – говорит: – Вот такие шишки не бери, это еловые! А бери только сосновые. И уходит. Я иду около дерева и собираю в корзинку шишки, сосновые, и в корзинке уже нет места. Бабуся зовёт меня обедать. Я иду в дом, ставлю корзинку на стул и спрашиваю у Бабуси:

– А почему сосновые?! Бабуся смотрит на меня, и у неё лицо вдруг не такое, как у Бабуси. Я ещё спрашиваю:

– Ну, Бабуся, почему сосновые?!

– А потому, деточка, – медленно говорит Бабуся, – что сосновые лучше горят! Я у Мамочки на руках – мы в нашей комнате. Мамочка обнимает меня, целует, смеётся! Я тоже смеюсь. Мамочка говорит:

– Нинуша, как ты хорошо… рассказываешь! В комнату входит женщина, я её не знаю. Мамочка говорит: – Нина, познакомьтесь и будьте друзьями, это моя средняя дочь, её тоже зовут Нина. Нинуша, Нина – наша новая Помощница.

Помощница мне улыбается, и я ей улыбаюсь и думаю: почему она Нина, ведь Нина – это я! Говорю:

– Мы сосновые шишки привезли!

Мамочка смеётся и говорит:

– Как ты чудесно разговариваешь!

Я глажу Мамочку по волосам – они такие мягкие!

Торт из мороженого

Еду по двору на автомобиле. На педали нажимаю быстро-быстро – и машина едет быстро, нажимаю на гудок – он гудит, колесо поворачиваю – машина поворачивает, и опять еду быстро. Приезжаю к Бабусе, она сидит с Анночкой на скамейке, вылезаю из автомобиля, сейчас буду бегать. Я не просто бегаю, а бегаю и подпрыгиваю! И я бегу и подпрыгиваю – это так хорошо, что хочется смеяться и смеяться! Останавливаюсь и смотрю, как девочки прыгают через верёвку. Две девочки крутят верёвку, а другие прыгают: один раз прыгнут, убегают и с другой стороны становятся. Я не понимаю, почему они прыгают только один раз? По двору идёт женщина, я её знаю, она приносит Мороженый торт. Ой, как вкусно! Я стою и думаю: сегодня принесли Мороженый торт – значит, мы сегодня будем его есть! Мне уже давали, потому что я большая – мне три года! Мамочка научила меня: надо медленно есть, и сначала не есть, а толкать его в стаканчике.

Это будет очень хорошо! Мы сядем за стол, я рядом с Мамочкой, Эллочка – с Папой, а напротив Бабуся, с ней Анночка на высоком стуле, ей торт не дают, потому что она ещё маленькая. С другой стороны сядет Помощница Нина. А на столе стоят стаканчики красивые и тоненькие, в них ложечки – красивые и тоненькие, а рядом со стаканчиком – салфетка в такой круглой! Папа принесёт Мороженый торт – он очень красивый и очень вкусный! Папа его разрежет на кусочки и всем положит в стаканчики. Мамочка посмотрит на меня и улыбнется, а я ей буду головой кивать – я помню, что надо есть медленно.

Меня трогают за плечо, я оборачиваюсь. Папа стоит. Он смотрит на меня и улыбается. – Знаешь, Мартышка, – говорит Папа, смотрит на меня и немножко не на меня, – ты всю неделю очень плохо себя вела. – Ну вот, опять Папа про это, я не понимаю, что такое «плохо себя вела». – Да, – говорит Папа, – и из-за того, что ты плохо себя вела, торт из мороженого превратился вот в это. – Он вынимает из-за спины руку, а в ней что-то маленькое и непонятное.

Я не знаю, что сказать, и не знаю, что думать. Как… почему… неужели не будет Мороженого торта? Нет! Нет! И что это такое непонятное и противное? Я очень сержусь и говорю Папе:

– Нет! Не может быть!

Папа улыбается – мне это очень не нравится – и говорит:

– Почему не может быть? Взял и превратился! Возьми в руки, посмотри, потрогай – был торт, а теперь вот это.

Он даёт мне это противное в руки, я беру и смотрю, что это такое? Небольшой серый камень, такой ровный, а посередине маленькая картинка – что-то красное и зелёное. Я думаю про торт, на нём всегда красный и зелёный крем, он превратился в эту картинку? Нет! Не мог он превратиться! А Папа не мог его превратить? Я думаю: он не может его превратить в этот камень? А если может? Надо попробовать это противное – может, откусить кусочек? Я как-то лазила под столом в кухне и нашла там пряник. Попробовала его – какой он был противный, твёрдый, и такой был у него запах, что я его сразу выбросила совсем далеко в угол.

Неужели Папа мог превратить Мороженый торт в этот противный камень? Я не понимаю это и не очень верю, но потом думаю: он же сказал «превратился»! Надо откусить этот противный… наверное, он такой же, как тот пряник… но мне не хочется пробовать при Папе, потому что он смотрит на меня и улыбается. Я не верю, что сам торт превратился бы, только Папа его мог превратить. Не превратился бы сам торт – стоял бы на столе, и все! А теперь какой-то камень с картинкой! Но как Папа это сделал? Не мог он это сделать! Смотрю на Папу, он смотрит на меня и улыбается. Смотрю на камень и понимаю – он это сделал! Превратил! Превратил!!!

И думаю: какой неприятный человек.

Сонный Бегемот

Мы только что позавтракали – все, все за столом: Мамочка, Бабуся, Папа, Эллочка, я, Анночка и Помощница Нина. Я люблю, когда все за столом. Эллочка вдруг говорит:

– Папа, ты очень хочешь спать!

Папа говорит:

– Я не хочу спать, я выспался – сегодня воскресенье!

Мамочка говорит:

– Все бегемоты после завтрака очень хотят спать.

Папа удивляется и говорит:

– Я сразу не почувствовал, а теперь понимаю: я очень хочу спать, я очень Сонный Бегемот, я самый Сонный Бегемот на свете!

Анночка смеётся, хохочет и хлопает в ладоши. Бабуся говорит ей, что она хохотушка, и тоже смеётся, Мамочка говорит, что Бабуся тоже хохотушка, – и мы все смеёмся. А Папа встаёт из-за стола, зевает, идёт между роялем и буфетом к кровати и говорит:

– Я Сонный Бегемот, я очень Сонный Бегемот!

Я вскакиваю со стула и бегу за ним, Эллочка бежит за мной. Мы прибегаем, а Папа уже лежит на кровати, лежит на животе и громко-громко храпит, потому что он Сонный Бегемот! Я залезаю на кровать и сажусь ему на спину пониже, где банки не ставят, а Эллочка садится ему на ноги. А Папа храпит и храпит. И мы начинаем хлопать его и бить и кричим: «Просыпайся, Сонный Бегемот! Просыпайся! Немедленно просыпайся!»

Он не просыпается, но храпит ещё сильнее!

Анночка стоит около кровати, но залезть не может – ей только полтора года. Мамочка поднимает её и сажает на кровать. Анночка подползает к Папиной голове, садится на неё, гладит её и просит нас:

– Не мучайте Папочку, не бейте!

Мы кричим: «Это не Папочка, это Сонный Бегемот». И бьём его, бьём изо всех сил! А он храпит и ещё хрипит.

– Не мучайте Папочку, не мучайте Папочку, – кричит Анночка и начинает плакать, сидит у Папы на голове, гладит его и плачет.

Мамочка снимает Анночку с Папиной головы, берёт на руки и говорит:

– Сонный Бегемот, просыпайся!

Он не просыпается. Я уже не могу его так сильно бить, как била, а он всё не просыпается! Мамочка говорит таким голосом, как будто она немножко страшная:

– Про-сы-пайся, Сон-ный Бе-ге-мот!

И он просыпается, переворачивается на спину, мы с Эллочкой падаем на кровать к стенке – и все хохочем. У Анночки слёзы на щеках, и она тоже хохочет.

– Знаешь, Мышка, – говорит Папа, он почему-то Мамочку называет то Мышкой, то Вакой, а её зовут на самом деле Мамочка, – самое трудное в этой игре – это Анка на голове!

Я знаю, что такое «трудно», но почему Анночка на голове – это трудно?

Прилично – неприлично

– А сколько будет пятнадцать плюс два? – спрашивает меня Эллочка и делает тонкие глаза.

– Я не знаю «пятнадцать», – говорю, – «два» я знаю, а «пятнадцать» не знаю!

– Тогда скажи мне, сколько будет пять плюс два, – говорит Эллочка. – У неё тонкие глаза, и ещё она голову куда-то загибает. Я быстро думаю: два – это один плюс один, а если к пяти прибавить один, получится шесть, а если к шести прибавить второй один, то получится семь.

– Семь, – говорю.

– Тогда почему ты не можешь сложить пятнадцать и два? – Эллочка опять делает кривую голову. – Непонятно!

Приходит Мамочка.

– Девочки, как дела?

– Она не может сложить пятнадцать и два, – смеётся Эллочка. – Это… неприлично!

Я очень сержусь, потому что я не знаю, что такое «пятнадцать», не знаю, что такое «неприлично», не знаю, что сказать, поэтому ничего не говорю. Мамочка говорит:

– Эллочка, а кроме «пятнадцать плюс два», как ты думаешь, что ещё «неприлично»?

– «Неприлично», – говорит Эллочка и опять делает тонкие глаза, – это, ну… есть сушки на улице!

– Так, – говорит Мамочка, – мы с тобой поговорим об этом потом, но сейчас скажи мне, пожалуйста, сколько Ниночке лет?

– Три с половиной года, – говорит Эллочка, у неё становятся обычные глаза и прямая голова.

– Нинуша, – и Мамочка мне улыбается, – ты хорошо считаешь до десяти, а после дачи я научу тебя считать до ста! Девочки, кто хотел научиться прыгать через верёвку?

– Я, я, я! – кричим мы с Эллочкой.

Мы с Мамочкой во дворе. Она даёт Эллочке одну верёвку, себе берёт другую и говорит:

– Прыгать через верёвку очень интересно и очень просто. Главное – прямая спина, и ноги – лёгкие и прыгучие, как мячик.

И она начинает прыгать. Ой! Все смотрят, как Мамочка прыгает – как будто её от земли кто-то отталкивает! Она прыгает на двух ногах, на одной ноге, то на одной, то на второй, назад верёвку крутит – и тоже прыгает!

– Теперь вы! – Мамочка накручивает мне на руки верёвку и показывает нам:

– Вот так она будет слишком короткая. – Потом откручивает её немножко обратно и говорит: – Вот такая верёвка, Нинуша, для твоего роста самая удобная. Начинай, прямая спина, смотришь вперёд, ноги сами отскакивают от земли, крути – прыгай!

Я прыгаю, прыгаю… Молодец! – кричит Мамочка, – прыгаю, прыгаю, зацепилась за верёвку. – Всё хорошо! – кричит Мамочка. – Прыгай! – Я прыгаю, прыгаю, мне очень хорошо прыгать! Эллочка тоже прыгает! Я прыгаю, прыгаю – прыгать почти так же хорошо, как бегать!

К нам подходит тётя Витя.

– Вавочка, – говорит, – можно тебя на минутку?

Мамочка говорит:

– Девочки, отдохните немножко, сейчас вы будете прыгать то на одной ноге, то на другой.

К Эллочке подходит Ляля – это её «подруга», так сказала Бабуся. Мамочка берёт меня за руку, мы подходим к тёте Вите. Тётя Витя говорит Мамочке тихо:

– Вавочка, ты же дама, у тебя трое детей! Даме с тремя детьми неприлично прыгать через верёвку! Во дворе!

Мамочка начинает хохотать, ведь она хохотушка, мы все хохотушки! Она смеётся и говорит тёте Вите:

– «Даме» должно быть неприлично, если её дети не умеют прыгать через верёвку. Вот это, Витенька, действительно неприлично для приличной «дамы»!

Я совсем не понимаю, совсем-совсем не понимаю: прилично – неприлично… И потом тётя Витя сказала, что Мамочка «дама» – это прилично или неприлично?! У меня всё запуталось и замоталось, как чулок утром – его сразу никогда не наденешь, надо сначала размотать. Дома всё спрошу у Мамочки. А сейчас буду прыгать то на одной ноге, то на другой!

Три поросёнка

– Пахнет свежей поросятинкой, – говорит Папа, поднимает голову куда-то и нюхает.

Я хватаю Анночку за руку, мы бежим в детскую, за нами бежит Эллочка, и мы быстро забираемся каждый на свою кровать – мы теперь Три поросёнка, и каждый сидит в своём доме. Входят Волк с Лисой. Лиса держит Волка за руку и так улыбается-улыбается, а Волк хмурится и всё время что-то нюхает. Лиса – это Мамочка, на ней мамочкины туфли, Мамочкино платье, это наша Мамочка, но она делает вид, что она Лиса, а Папа – Волк, поэтому лучше близко к краю кровати не подходить. Анночка сидит совсем у стены. Волк говорит:

– Лиса, тебе не кажется, что мы сегодня отведаем нежной жареной поросятинки!

– Конечно, отведаем, и очень скоро. – Лиса так улыбается, как будто она не наша Мамочка, а настоящая Лиса, а я не буду их бояться и кричу:

– Ничего вы не отведаете, ничего! Совсем ничего не отведаете!

Волк смотрит на Лису, Лиса смотрит на Волка.

– По-моему, кто-то что-то пропищал, – говорит Волк.

– Ах, – Лиса машет рукой, – это мышка пробежала!

Волк с Лисой останавливаются около Анночкиной кровати. Волк нюхает и говорит:

– Очень пахнет поросятинкой! И откуда здесь этот соломенный шалаш? Не было вчера здесь никакого шалаша!

– Дорогой Волк, – говорит Лиса, смеётся и кладёт голову на плечо Волку, – в лесу так много разных шалашей!

– Нет, я чую поросятину! – говорит Волк, хмурится ещё больше и говорит совсем не Папиным голосом: – Я сейчас как дуну! И вся солома улетит! И мы поймаем маленького очень вкусного поросёнка!

Анночка сидит у стенки, голову опустила, чтобы её никто не видел.

– Ой-ой, – кричит Лиса, – Волк, посмотри, – она поворачивает Волка лицом к окну и спиной к Анночкиной кровати, – посмотри, под кустом заяц сидит!

Волк наклоняется, смотрит под кустом, то есть под окном, на самом деле под кустом, и говорит сердито:

– Где он, я его не вижу!

А я кричу Анночке тихо:

– Беги скорей ко мне!

Она голову подняла, смотрит то на меня, то на Лису с Волком и ко мне не бежит. Лиса говорит:

– Ну как же ты не видишь, вот он, вот под кустом, вон ушки дрожат!

Я кричу ещё сильнее:

– Беги скорей ко мне! Беги!

Анночка вскакивает, слезает со своей кровати, бежит ко мне, залезает на мою кровать и садится к стенке. Лиса недовольна и говорит Волку:

– Ну вот, заяц убежал, вон его следы: раз, два, три, четыре, пять – и всё, нет зайца!

– Подумаешь, какой-то заяц! – говорит Волк. – Поросятина вкуснее зайчатины! Мы сейчас как ду-нем! – И он поворачивается к Анночкиной кровати и Лису поворачивает. – Ду-нем! И поросёнка схватим! – И Волк дует: «Фуу-у!» Лиса радуется.

– Как много соломы улетело, – говорит она Волку.

Волк ещё дует: «Фу-у-у!» – и руки потирает.

– Сейчас, сейчас мы его схватим! Он опять дует: «Фу-у-у!»

– А где же поросёнок? – кричит Волк. – Где маленький вкусный поросёнок? Я есть хочу-у-у! Где он?!

– Милый Волк, – говорит Лиса и гладит Волка по плечу, – куда мог деться этот маленький глупый поросёнок? Он здесь, в лесу, где-то рядом, давай поищем. – И Волк с Лисой идут к Бабусиной кровати, Лиса ищет под кроватью, а Волк нюхает воздух.

Я шепчу Анночке:

– Беги к Эллочке, пока они нас не видят!

Она быстро слезает с моей кровати, бежит, залезает на Эллочкину кровать и садится в угол. Волк с Лисой стоят ко мне спиной, но Эллочка пальцем мне так машет, чтобы я за ними следила. Я смотрю: Лиса встала на коленки – ищет под кроватью, Волк ищет сверху, сердится, говорит:

– Никого нет, никого нет!

Стоит ко мне спиной и совсем меня не видит – пора бежать. Я спрыгиваю с кровати – и вдруг меня кто-то хватает и высоко поднимает! Меня Волк схватил! У него большие чёрные глаза, он прижимает меня к себе крепко-крепко и кричит:

– А-а-а! Кто мне попался! Лиса, посмотри, кто мне попался в лапы!