Девушки против

Нина Малкин

Девушки против

Посвящается Джини и Рози,

которые знают, для чего нужны друзья.

Письмо главного редактора журнала «Оранж»

«Считаешь себя клевой девчонкой?

Так докажи!

Прими участие в конкурсе «Неугомонные читатели», получи шанс провести все лето в Нью-Йорке, работая над созданием своего любимого журнала. Я не оговорилась – именно работая над созданием! Ты будешь писать статьи, проводить фотосъемки, брать интервью у самых блестящих звезд, будешь стоять у истоков новейших тенденций моды и стиля. И все это прямо здесь, в журнале, который является самым популярным у девушек-подростков Америки.

Девушки, которые победят в конкурсе эссе, станут командой под названием «Неугомонные читатели». Из-под их пера выйдет первый в истории журнала номер, созданный нашими читателями. Я постоянно буду рядом, так что мы успеем подружиться и выпустить самый лучший из всех номеров «Оранж»! На странице 137 перечислены скучные правила и противные инструкции. Хорошенько их изучите и садитесь за эссе, от которых, я приду в полнейший восторг.

С любовью,

Иззи.

Изабель ЛаПойнте

Главный редактор»

Заявка на участие в конкурсе

Эссе

«Почему я должна принять участие в создании «Оранж»

Бэбилон Эдисон

Семейная легенда гласит, что я всегда глотала журналы. В буквальном смысле этого слова. В возрасте двух лет я отравилась, и мне стало плохо, очень плохо, ужасно плохо, по-настоящему плохо. Все были в панике, никто не мог понять, что случилось с ребенком, отчего его так сильно рвет. А потом в какой-то момент мама заметила отметины маленьких зубов на том, что осталось от ее «Нью-Йоркера». Н-да. Простите.

Сама я этого события не помню. Мое первое воспоминание о страсти к журналам относится к периоду увлечения «Садовой радостью». Не надо смеяться! Мне тогда было семь лет. В южном Бостоне, откуда я родом, тянутся ряды грязных кварталов и бесконечные серые заасфальтированные дороги. Здесь в помине нет розовых кустов и цветов вдоль обочин. Я пропадала на страницах, усыпанных лепестками, прогуливалась мимо клумб ярких цветов, лежала на зеленых лужайках, вдыхала ароматы; стрекозы и бабочки садились мне на плечо. В моих фантазиях, конечно. Но это было такое блаженство!

К средней школе я переросла цветочную стадию, но навязчивое увлечение журналами захватило меня без остатка. Каждый вторник, перед тем, как сдать в макулатуру хлам, накопившийся за неделю, наша консьержка отдавала мне пачку бумаги. Я хваталась за все: мода и красота, спорт и развлечения, кулинария, дизайн интерьеров, путешествия, литературные журналы, таблоиды, отраслевые журналы на темы, о которых я не имела ни малейшего понятия. У каждого журнала – свое направление, свой голос… все это завораживало.

На первом курсе высшей школы я сознательно отвергла и возненавидела рекламу в журналах. Что есть журнал – подставка для рекламных объявлений? И тогда я стала выпускать свой журнал, научно-фантастический, «Бэбил». «Бэбил» – это мое прозвище, и неплохой омоним слова «болтовня».[1] Конечно, это звучит несколько самокритично, но признаюсь, «Бэбил» был ограниченным. Созданный мною, созданный для меня, созданный, чтобы писать обо мне – слишком много меня, меня, меня… даже для меня самой! Я мечтала о журнале о девчонках, похожих и не похожих на меня, о реальных девчонках, которые живут в сегодняшнем мире и занимаются чем-нибудь интересным. Я искала журнал с идеальным для себя содержанием – прямолинейных, важных, проблемных статей, которые заставляют тебя думать и чувствовать. Еще я хотела качественной графики. Словом, мне нужно было произведение искусства, причем, такого формата, чтобы можно было положить его в рюкзак. И если уж обязательно вставлять в журнал рекламу, пусть это, по крайней мере, будет реклама того, что мне нужно, что я хотела бы купить.

А какие у нас есть журналы для девушек моего возраста? Большинство журналов выходит еще со времен молодости моей мамы. Пишут в них о девицах, зацикленных на похудании и парнях. Девицы эти в высшей степени гламурные, женственные… Розовые куклы Барби. В настоящей жизни редко таких встретишь.

И тут – оба-на! Свершилось! Появилось что-то получше розового. Оранжевый! «Оранж»! Наконец-то! Оранжевый – лучший цвет для девчонок, вроде меня, клевых, неугомонных девчонок.

Я купила журнал, прочитала, восхитилась, и с тех пор покупаю и храню каждый номер «Оранж». Я уверена, что мне на роду написано стать главным редактором журнала. Нельзя ведь отрицать, что съеденный «Нью-Йоркер» оказал влияние на мою судьбу. Поэтому я многое отдала бы за то, чтобы поучаствовать в процессе создания лучшего на свете журнала для девчонок. Моя любимая рубрика? Конечно, «Думай!». Рубрика, где описаны реальные истории из жизни. Они заставляют ум развиваться, сердце – воодушевляться, душу – разгораться. Я буду работать, как сумасшедшая, буду фонтанировать блестящими идеями, я буду делать все, только кофе не буду заваривать. Я – Бэбилон Эдисон, мне семнадцать лет, я родом из Бостона, штат Массачусетс, и поэтому должна участвовать в программе «Неугомонные читатели».

Увидимся летом! Ура!

Реальная история

«Я уехала от своего чудесного парня!»

Почему, ради чего девушка может бросить симпатичного, классного, любимого и нежно любящего ее парня? С ума она не сошла…

Лето только-только начиналось. Неважно, какое число показывал календарь, для нас лето начиналось только сегодня. В южном Бостоне лето официально начинается в день вечеринки у Куиннов. В каждом районе обязательно есть хоть один веселый дом, где всегда проходят вечеринки. У нас это дом Куиннов. Родителям-Куиннам все равно, что делают их дети, главное – что они делают это у себя дома. Поэтому, разумеется, их дом притягивает к себе всю округу как магнитом. Количество сегодняшних гостей, наверное, приближалось к миллиону. Конечно же, мы с Фионой тоже были в списке.

Мы шли в гости, а у Фионы было ужасное настроение. От нее так и веяло холодом. Впору одеться потеплее, но а) сейчас лето и б) сегодня праздник. Так что я ограничилась только самым необходимым – на мне были легкая футболка и хлопковая мини-юбка. Я прекрасно знала, отчего бесилась Фиона. Я собралась уехать в Нью-Йорк чуть ли не на целое лето. Она очень радовалась за меня, но сильно огорчалась из-за себя.

Вернее из-за нашей четверки, в которую входили сама Фиона, ее парень – Бен, я и мой любимый – Джордан. Мы были лучшими друзьями, крепкими парами, даже на свидания ходили вчетвером. Джордан недавно приобрел «фольксваген кабриолет» 1997 года в прекрасном состоянии. Теперь у нас была машина. Куда хочешь, туда и поезжай… Каникулы обещали быть морем блаженства и лени – никто не планировал никаких особенных дел.

А я взяла и все испортила. Собралась на все лето в Нью-Йорк, воплощать в жизнь свою внезапно сбывшуюся заветную мечту. Я до сих пор не могла в это поверить. Я, Бэбилон Эдисон – редактор рубрики «Думай!» в журнале «Оранж»! Сначала у меня буквально снесло башню от счастья. Но, в конце концов, я поняла, что своими разговорами на эту тему я расстраиваю Фиону. Поэтому по дороге к Куиннам я болтала о всякой ерунде.

До дома Куиннов оставался еще целый квартал, но мы уже услышали грохот музыки.

– Фиона! Бэбил! – громко окликнула нас Тери Куинн.

Тери бросилась обниматься и тяжело повисла на нас. Для сегодняшнего события я специально разрезала одну из своих футболок и сделала вырез глубоким. Надо же мне развивать в себе навыки дизайнера. В результате Тери превратила мою конструкцию из секси, «спадающей с плеча», в неприличную, «сваливающуюся с локтя».

Фиона высматривала наших мальчиков, а я приводила в порядок одежду. Я точно знала, что Джордана здесь быть никак не может. Он еще таскает ящики с продуктами в модном магазине в Бикон-Хилле. Здесь Джордан не появится до восьми. Иногда он приходит на свидание прямо с работы, но сегодня собирался заскочить домой, чтобы принять душ. Я так явственно представила себе Джордана, что ощутила его запах. Ах, как я буду скучать по своему парню!

Тут Фиона пихнула меня в бок, и я вернулась к реальности.

– Ах, Бэбил, я тебя просто ненавижу, – застонала она. – Поверить не могу, что ты уезжаешь. Ты с ума сошла, вот что.

Я очень люблю Фиону, но сомневаюсь, что смогу когда-нибудь объяснить ей свой поступок так, чтобы она поняла. Фиона тоже обожает «Оранж». Мы с ней вместе подписывались на него. Но для Фионы поехать работать в Нью-Йорк было так же дико, как, скажем, полететь на Марс изучать пещеры. Когда я решила подать заявление на участие в программе «Неугомонные читатели», то и Фионе предлагала попробовать. Фиона серьезно занимается спортом, и могла бы стать хорошим редактором спортивной рубрики «Вперед!». А она даже не почесалась заполнить заявление. Лично я считаю, что это общая беда жителей южного Бостона – мы гордимся, что родились здесь, но в то же время боимся, что никогда отсюда не вырвемся. В итоге никто и не пытается. А я вот попыталась.

Теперь Фиона расстраивается из-за моего решения, но она моя лучшая подруга и я ее люблю. И она тоже любит меня. Я это знаю.

– Ну да. А ты думаешь, мне легко? Знаешь, как я боюсь? – улыбнулась я. – Будем созваниваться каждый день… или общаться по аське… Ты даже не успеешь соскучиться.

Говорила я это, а сама думала – неужели это звучит убедительно? Я надеялась, что да. Мне самой было трудно представить себе лето без Фионы. Не успела она ответить мне, как появились наши мальчики.

Сначала поцелуй. Это наш ритуал. Мы не произнесли ни звука, Джордан просто взял мое лицо в свои руки. Потом мягко, но настойчиво прижался губами к моим губам и замер так на несколько прекрасных мгновений… Этот ритуал всегда говорил мне больше, чем просто слова. А сегодня вечером – намного больше, чем когда-либо. Потом Джордан немного отстранился, все еще не выпуская мое лицо из своих рук, и я потянулась, чтобы дотронуться рукой до его щеки. Это наш бзик, наша любовная игра, наше молчаливое церемониальное приветствие друг друга, уже… ого, почти восемь месяцев. Первая настоящая любовь, первый настоящий поцелуй, первый настоящий парень. И у Джордана так же.

Конечно, объявить Джордану, что я получила работу в журнале «Оранж» и что меня не будет дома целых два месяца, было нелегко. Шел пятый урок. Мой ланч, его французский. Джордан, по обыкновению, прогуливал, чтобы побыть со мной. Он оправдывал эти прогулы тем, что собирается стать полицейским. Поскольку он будет защищать мирных граждан в Бостоне, а не в Париже, то на кой ему сдался этот французский? А вот мне Джордан был нужен. И, несмотря на то, что прогуливание уроков противоречило моим убеждениям, я с гораздо большим удовольствием обнималась с ним на заднем дворе, чем отправляла его спрягать глаголы.

– Ну, а мне что теперь делать? – Джордан смотрел на меня. Я отводила глаза на что угодно – поглядела на цепь, огораживающую школьный двор, пересчитала машины на парковке, потом трещины на асфальте. Я готова была считать что угодно, лишь бы не встречаться взглядом с его голубыми глазами. – Бэбил, слушай, я же – а) ничего такого не сделал? И – б) прости меня, если что.

Я уже и сама не помнила, кто из нас от кого подхватил эту манеру перечислять пункты по буквам. То ли я от него, то ли он от меня. Да это и неважно – когда люди влюблены, у них появляется много одинаковых привычек.

– Что ты, Джордан, ты ничего плохого не сделал. Да и не мог сделать. – Я заставила себя посмотреть на него. – Ты сделал меня счастливой, – тихо и кротко проговорила я. Затишье перед бурей. – Ты представляешь, Джордан, этот журнал в Нью-Йорке, «Оранж», оплатит все расходы, а мои родители сейчас как раз на мели. И не расстраивайся, пожалуйста, Джордан, это только на одно лето, и ты знаешь, как я буду скучать по тебе. Но ты представляешь, сколько дверей это откроет, я должна это сделать…

– Погоди, погоди, что ты несешь?

Если бы он записал это на магнитофон, то мог бы проиграть потом в замедленном темпе и тогда без труда разобрал бы.

Я порылась в рюкзаке и вытащила яркий конверт. Из него выпало письмо, скорее напоминающее записку, неофициальное, простое, дружеское, и протянула ему.

«Привет, Бэбилон!

Похоже, этим летом нам с тобой предстоит совместная работа в нашем любимом журнале! Так что, если сможешь не потеряться в куче бумаг, приложенных к письму, заполнить их и выслать обратно до 1 июня, то скоро увидимся. Удачи!

С любовью,

Иззи.

Изабель ЛаПойнте

Главный редактор»

– Ух ты, – выдохнул Джордан, – ну надо же…

Пока он соображал, я боялась дышать. И вдруг он расплылся в широченной улыбке, от уха до уха. Он так обрадовался за меня.

– Да знаешь ли ты, какая ты умница? – тихо спросил он. – Нет, Бэбилон, ты об этом знаешь? – И тут он схватил меня, и обнял, и зашептал в самое ухо: – Знаешь или нет? Отвечай, знаешь?

Я уже сама не понимала, о чем именно спрашивал Джордан. Наконец, он меня выпустил и стал задавать практические вопросы, на которые я вполне могла ответить.

– Когда ты уезжаешь?

– Первого июля.

– Как ты туда доберешься?

– На самолете!

– Где ты будешь там жить?

– В общежитии Нью-Йоркского университета. Программа «Неугомонные читатели» каким-то образом связана с факультетом журналистики.

И тут последовал самый приятный, самый милый, самый чудесный вопрос, который только мог задать мне Джордан.

– А можно я как-нибудь приеду и навещу тебя? В выходные? Ты покажешь мне Нью-Йорк!

– Конечно! Это будет здорово! Конечно, конечно, конечно!

Я крепко обняла его и подумала, как мне повезло. Самый лучший в мире парень, самое лучшее в жизни лето, и, главное, я не сплю, все по-настоящему! Это правда, это реальность, это происходит со мной.

А сегодня мне надо было сосредоточиться на том, что я ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. В конце концов, это, вроде как, моя прощальная вечеринка. С приходом ребят Фиона заметно повеселела. Вечер был чудесный – на небе ни облачка, в вышине полумесяц. К тому же Куинны никогда не убирают рождественскую иллюминацию. Поэтому задний двор был освещен так, что все казались красивыми. Особенно Джордан. Его светлые волосы и веселая улыбка, легкий загар, накачанные плечи. Он у меня пловец. Грохотала музыка. Ребята расслаблялись. Свобода лета ощущалась в полную силу.

Я стремилась не пропустить ни одной минуты вечеринки. Болтала с девчонками. Позировала перед фотоаппаратом. Позже Джордан увлек меня в дальний угол двора, где рождественские огоньки горели очень тускло, а часть вообще погасла. Мы обнимались и целовались нашим особым поцелуем. Только душой я уже была не здесь, не на вечеринке у Куиннов в южном Бостоне, а где-то в неотвратимо надвигающемся скором будущем. Это ужасно, но… я целовалась со своим парнем и одновременно думала, что сказать при встрече Иззи ЛаПойнте.

Я чувствовала себя виноватой, как будто предавала Джордана. Однако с того момента у меня возникло только одно желание – поскорее улететь отсюда подальше.

Как разговаривать с незнакомыми

Правда, мама не разрешает, но иногда у тебя просто нет выбора.

Я и сообразить толком ничего не успела, а мы уже взлетели. Небольшой самолет был набит бизнесменами. И я среди них – в футболке, куртке и древних камуфляжных джинсах, волосы, заплетенные в дрэды, и шикарная россыпь прыщей на подбородке. Трудно поверить, но на самолете я летела впервые в жизни. Я не боялась, совсем нет. Только взлетать было страшно. Страх появился, когда я поняла, что крепко-крепко сжимаю обшитые тканью подлокотники, а мир в окошке ухнул вниз и стал уменьшаться в размерах. А когда объявили, что мы подлетаем к Нью-Йорку, оказалось, что и посадки я тоже боюсь.

Уф-ф. Приземлились.

Самолет подрулил к зданию аэропорта, мы вышли по длинному коридору, следуя по стрелочкам на полу, добрались до зала выдачи багажа. У ленты стояло немного людей. Я думаю, что постоянные пассажиры таких рейсов багажа не имеют, а возят с собой один портфель. Я стащила с ленты свой рюкзачище весом в полтонны. Он у меня шикарный: весь расписан слоганами и названиями музыкальных групп (сама расписывала белым штрихом). И еще у меня был огромный чемодан с жесткими стенками. У мамы взяла. Не сомневаюсь, что моя мама унаследовала его от бабушки. Забавно, но я даже не задумалась, что делать дальше. Я просто автоматически пошла к выходу. Несколько человек в мятых костюмах стояли у выхода и держали таблички с именами. Самый маленький и сутулый дяденька держал листок с моей фамилией – «Эдисон».

Неужели это за мной? Да, так и оказалось. Хоббитообразный человечек был моим водителем. Я передала ему свой объемистый чемодан. Человечек легко его подхватил (профи) и пошел вперед. Я за ним. Таким порядком мы прибыли к черному блестящему «линкольну». Шофер бросил мой чемодан в багажник и распахнул для меня дверь. За все это время он не произнес ни звука.

Мне это очень понравилось. Кому нужна пустая болтовня? Я лучше молча подумаю, впитаю свои первые впечатления от Нью-Йорка. Я запустила рюкзаком в салон и собралась залезть туда сама, как вдруг увидела, что там уже кто-то сидит. Девушка. К счастью, я в нее не попала, хотя рюкзак прошел совсем близко. Я испуганно ахнула, но девушка не вскрикнула, не отшатнулась, даже не моргнула. Она просто наклонила голову и внимательно оглядела меня.

Что ж, мне предстоит ехать в одной машине с принцессой. Судя по ее внешнему виду, она – из тех, кого возят на модных автомобилях. Хотя я представляю ее в позолоченных каретах или на парадных гондолах, увитых цветами. На плече у таких должна лежать муаровая лента, и они должны царственно махать рукой, приветствуя подданных.

На главной героине современной волшебной сказки было платье на бретельках, с кружевами по линии декольте и подолу. Сандалии словно сшиты из лепестков ромашки. Золотистые локоны лежат на белых плечах. Васильково-голубые глаза, коралловые губки и точеная фигурка, да, я понимаю, что произнесла сейчас набор клише из любой книги, но девица была именно такая. Сидела, чинно скрестив ножки, сложив ручки на коленках, и вся лучилась собственным светом в кожаном полумраке лимузина. А я – в своей ношеной-переношеной одежде. Да-а-а-а, беда…

– Добрый день, – произнесла принцесса.

Ее голос прозвучал как звон серебряной ложечки о хрустальный бокал. Потом девушка улыбнулась, и ее зубы блеснули. Нет, правда.

Я не могла произнести ни слова в ответ, потому что просто не ожидала встретиться с ней. Не то, чтобы я хотела ехать в одиночестве. Кстати, если бы я осталась дома, то ездила бы в «фольксвагене» Джордана, стиснутая со всех сторон примерно семью телами.

– Рада познакомиться с тобой, Бэбилон, – пролепетала принцесса. – Какое у тебя красивое имя.

– Спасибо.

Ах ты, боже мой, подумала я. Интересно, откуда она знает, кто я такая. А, наверное, хоббитообразный сказал ей, кого они ждут. Среди последних писем, полученных от «Оранж», был список имен других девчонок, выигравших конкурс, но которая из них принцесса, я не знала.

– А ты кто? – ляпнула я.

И тут же прикусила язык, да поздно. Не хотелось бы с самого начала говорить по-хамски. Но именно так и получилось.

– Ой, прости, пожалуйста, – переполошилась принцесса. – Ты, наверное, не ожидала, что поедешь не одна.

Ага. Принцесса еще и ясновидящая.

– Понимаешь, просто мой самолет прилетел за несколько минут до твоего, поэтому за нами прислали одну машину, – продолжала она. – Так экологичнее. Меня это совсем не беспокоит.

– Ой, да меня тоже! – забормотала я. – Я просто подумала, какие колоссальные затраты идут на топливо, когда увидела на парковке это стадо «линкольнов».

Принцесса засмеялась. Словно дрогнули сразу несколько серебряных колокольчиков.

– Стадо «линкольнов», – повторила она. – Как ты верно заметила! Ах, где же мои манеры? Я не представилась. Я Эммали… Эммали Робертс.

И тут она протянула мне руку. Боже, кто в наши дни пожимает при знакомстве руки? Очевидно, один человек на свете и остался, это как раз Эммали Робертс. Я осторожно взяла ее белую ладошку в свою, и мы улыбнулись друг другу.

А вот и Эмпайр Стейт Билдинг! Когда мы выехали из аэропорта и помчались по городу, сначала за окном не было ничего такого особенного и удивительного, но вдруг перед глазами выросло это огромное здание на Манхэттене. В сумерках оно все светилось разноцветными огнями. Эммали Робертс, сама изысканность, спокойно сидела на месте, но я при виде Эмпайр Стейт Билдинг не могла сдержать дикого восторга.

– О-о-о-о! Это Эмпайр Стейт Билдинг! – завопила я.

– Захватывающе, правда? – проговорила Эммали. – У нас в Хьюстоне ничего такого нет.

Ах, вот она откуда, из Хьюстона. Наверное, училась в элитной школе-интернате. Там ее избавляли от техасского выговора. Почти получилось.

Эммали сказала, что будет работать редактором рубрики «Смотри!», посвященной красоте и стилю. Тут же выяснилось, что свое оборчатое миленькое платье Эммали придумала и сшила сама. Она собственноручно соорудила его из занавесок, которые ее мама чуть не выбросила во время очередной перестановки в доме. После этого рассказа я стала смотреть на Эммали с большим уважением.

– Вообще-то, лично мне больше нравится Крайслер Билдинг, – закончила она.

– Да?

Я чуть не спросила, какое оно, но тут поняла сама. Тонкое, изящное строение справа, элегантное, женственное здание, в виде белых кубов.

– Что ж, понятно, – кивнула я. – Выглядит как нечто изысканное, то есть, вроде платья, которое можно сшить и носить. Тебе бы такое пошло.

Эммали осветила меня улыбкой.

– Бэбилон, ты, правда, так считаешь? Действительно? – с восторгом, спросила она. – Это, наверное, самый лучший комплимент в моей жизни.

– Эммали, я хочу, чтобы ты знала одну вещь. Дело в том, что… я никогда не вру.

– Это хорошо, – кивнула она и помедлила. – Видишь ли… Я бывала в Нью-Йорке, и мне здесь очень нравится… Но как бы мне здесь ни нравилось… – Она явно подыскивала слова, рассеянно рассматривая приближающиеся небоскребы Манхэттена. – Люди здесь… некоторые из них… – Она посмотрела мне в глаза. – Некоторые из них – такие гады.

Не думала, что она может так выражаться. От удивления у меня буквально отвисла челюсть. Но потом мне стало смешно, и я расхохоталась. Не над тем, что люди – гады, а оттого, что Эммали выразила очень важное, почти ничего не сказав. В этот момент что-то промелькнуло между нами, и я пришла к выводу, что несколько минут назад нашла хорошую подругу.

Лимузин нырнул в туннель, выехали мы из него уже на Манхэттене. Вот оно, то самое место, где крутится все на свете! Музыка, искусство, деньги и, конечно, слова во всех книгах и журналах. Я выдохнула, и воздух, который я вдохнула по эту сторону туннеля, был уже другой, не такой, каким я дышала раньше. За несколько минут в туннеле я сбросила бостонскую кожу, чтобы покрыться новой, кожей редактора журнала «Оранж». Уверенной в себе, контролирующей свои эмоции клевой девчонкой.

Я приехала.

Какой у тебя фактор приспосабливаемости?

Ты – новенькая. Все остальные – тоже. Возможна ли в принципе гармония среди пятерых очень разных людей?

– Йе-е-е-е-е! Бэбилон! Эммали!

Смерч в штанах напал на нас с Эммали в ту же секунду, как мы вошли в общежитие Нью-Йоркского университета на Юнион Сквер, и обнял нас обеих одновременно. Я понятия не имею, как эта девочка узнала нас, но держала она себя так, будто мы – ее давно потерянные и вдруг нашедшиеся кузины.

Одежда – из-под пятницы суббота, какая-то мини-юбка. Толстенькие ножки, огромные блестящие темные глаза и охапка пушистых волос.

– Я – Табби! – объявила она, растягивая гласные. – И я та-а-а-а-а-ак рада видеть вас, девчонки!

Наша утонченная мисс Техас чуть не потеряла равновесие от таких активных проявлений любви. Тут Табби выпустила нас.

– Матумба – наш цербер. Только не вздумайте назвать ее так в лицо. О-о-ох, она так посмотрела на меня, когда я назвала! Она сейчас ушла куда-то. Наверное, поговорить с руководством, – излагала Табби. – У них там накладка насчет нашего жилья. Не знаю, как вы, но я та-а-ак устала. Я вылетела из Нэшвилла в восемь утра, да еще три часа ожидания пересадки в Кливленде. Бред просто. – Табби возмущенно фыркнула, видимо, осуждая некомпетентность авиалиний. – Ой, а вы-то как? Хорошо долетели?

Не дожидаясь ответа, Табби упала на диван и сильно дернула за руки Эммали и меня. Мы плюхнулись по обе стороны от нее. Наконец, у меня появилась возможность осмотреть вестибюль общежития. На первый взгляд, здорово – просторное фойе с высокими окнами. Плиточный пол, полированные колонны, доски объявлений, обклеенные разноцветными листовками, удобные диваны и стулья вокруг столов.

Повсюду толкался народ. Кто-то куда-то бежал, кто-то сидел, группами и по отдельности, кто-то что-то обсуждал, кто-то просто болтался. Выглядели они старше меня. У каждого второго парня на лице росли всякие усы-бороды, девушки отличались нарочито тщательной небрежностью в одежде, которую можно достичь, только долго изучая страницы журнала «Вог», к примеру. Наверное, не из-за одежды они выглядели так по-взрослому. Скорее, их объединяла свободная манера держать себя. Видно было, что они после летних занятий ходят куда-нибудь на практику или на работу, а вечером шатаются по барам, и вся их жизнь – сплошное море удовольствий.

Эти ребята были студентами университета, но мне показалось, что они какие-то несерьезные, расслабленные. Впрочем, кто из них завтра начнет работать в главном журнале страны?

– Синковитц! – раздался окрик.

К нам приближалась чернокожая девчонка с гладкой короткой стрижкой и тревогой в глазах.

– А, вы уже здесь? – Она сверилась с бумагами. Наверное, это были наши досье. – Эдисон? – Она прищурилась на меня. – Робертс? – Испытующий взгляд на Эммали. Мы одновременно кивнули. Надо же, я и не знала, что тут порядочки, как в лагере для новобранцев. Ужас-то какой. – Я – Матумба Найт, – продолжала девушка. – Стажер в журнале «Оранж», так что видеть меня вы будете часто. Ну, дело в следующем. Из-за ошибки в программе вы не будете жить на Юнион Сквер. Вам нашли номер в здании на Гранд Стрит.

В этом месте, надо полагать, необходимо отдать салют?

– Так, быстренько взяли свои чемоданы. Поедем на метро, – распорядилась Матумба. Она явно наслаждалась своей руководящей ролью. Еще раз сверилась с бумагами, потом вытащила мобильник и начала звонить. Насколько я поняла, она давала наши новые координаты оставшимся двум редакторам «Оранж», которые все еще ехали из аэропорта. Вот тут я мысленно порадовалась, что уже добралась до места. У меня нет мобильного телефона – туго бы мне пришлось, если бы я опоздала!

Проорав в трубку инструкции, Матумба рванула вон из вестибюля. Мы встали с дивана и потянулись за ней. Ну, точно как утята. У Эммали и Табби оказались похожие чемоданы – тяжелые такие, основательные, на колесиках. А вот у меня была огромная дура с неуклюжей ручкой, много лет бывшая в употреблении и доставшаяся мне по наследству.

– Скорее, скорее, – торопила Матумба, подгоняя нас ко входу в метро. – Мы должны успеть на Гранд Стрит до того, как ваши коллеги редакторы доберутся туда.

Мне показалось, что в ее словах промелькнул сарказм. А, может, и не показалось. Или, может, она просто злая от природы? Некогда мне было об этом размышлять, потому что я осуществляла бег с техническими препятствиями. К примеру, чем не препятствие автоматы, выдающие билеты для проезда в нью-йоркском метро?

– Чего вы там застряли! Это не пульт управления космической ракетой, – бесилась Матумба.

У Табби от такого хамства вытянулось лицо. Я только сочувственно посмотрела на нее, но выступать не решилась. Как ни странно, возмутилась Эммали, которая стояла в очереди за мной.

– Извини, пожалуйста, Матумба, но почему, если у нас так мало времени, мы не взяли такси?

Следовало отдать должное Эммали. Эта, в общем-то, вежливая фраза, была произнесена с большим раздражением. Матумба, впрочем, не смутилась.

– Да потому что, Робертс, такси здесь существует для туристов и тех, у кого денег больше, чем ума, – рявкнула она. – Настоящие нью-йоркцы ездят на метро. Потому что они знают, что метро быстрее. Сама скоро поймешь.

Мы попали на пещероподобную станцию, прошли по каким-то переходам. Надписи на стенах отмечали всякие экзотические направления – к примеру, Кони Айленд или Пелхэм Бэй Парк. Затем мы очутились в самой гуще Чайнатауна. Тротуары были забиты пешеходами, словно в центре Пекина.

– Не задерживайтесь, идем, идем! – приказала Матумба.

А не задерживаться-то было трудновато. Ароматы чеснока и вяленого мяса доносились из ресторанов, которые не просто встречались на каждом углу, каждая дверь с улицы вела в какую-нибудь забегаловку. Тут я поняла, что еще немного, и я свалюсь в голодный обморок.

– Сюда, давайте, вот здесь, – объявила Матумба.

Секундочку.

Это что, общежитие Нью-Йоркского университета? Да это ночлежка какая-то. Я представила себе маму с папой: когда они приедут меня навестить, их обоих хватит удар. Я посмотрела на Эммали: если она и расстроилась из-за мрачного убожества, а другим словом это помещение назвать было трудно, то виду не показала. В отличие от Табби, которая своих чувств скрывать не умела.

– «Оранж» разместил нас тут? – не понижая голоса, спросила она, оглядывая темную прихожую с продавленными креслами, ковром, потерявшим даже воспоминание о расцветке, и немногочисленными студентами, лениво сидящими по углам с полупустыми чашками остывшего кофе. – Матумба, ты говорила, что все уладишь, но это… – Табби обвела рукой прихожую. Ее большие темные глаза метались из стороны в сторону, становясь все больше и удивленнее. – Это… это просто неприемлемо!

Табби совершенно не снижала громкости. Ее южный выговор звучал резко и замысловато. В голосе послышались истерические нотки. Наверное, она не знала, что в Нью-Йорке необходимо быть выдержанным, иначе получится негламурно. Я обменялась быстрым взглядом с Эммали. Она, кажется, думала о том же. Матумба уже открыла рот, чтобы поучить жизни напросившуюся на это Табби, но я решила вмешаться.