НАТАЛЬЯ НИКОЛЬСКАЯ
НЕ НАШЕ ДЕЛО
ГЛАВА ПЕРВАЯ (ПОЛИНА)
Блин, как же меня достала Ольга в последнее время, это просто уму непостижимо! Как можно быть такой бестолковой? Это же надо додуматься – взять и растратить Кирилловы деньги непонятно на что!
Ольга там лепетала что-то в свое оправдание, но я не особо вдавалась в смысл. Мне было ясно только одно – у человека явно поехала крыша. Нет, видимо, правду говорят – горбатого могила исправит.
Ольга – это моя младшая сестра. На самом деле мы с ней близнецы, но так как я появилась на свет на одну минуту раньше, то имею все основания считать себя старшей. К тому же судьба распорядилась так, что мне и по характеру предстоит быть старшей.
То есть я человек очень разумный, твердо стоящий на ногах и имеющий трезвую голову. Я всегда знаю, чего я хочу, кроме того, мне хорошо знакомо слово «надо». Я уверена в себе и всегда достигаю намеченных цел 2е 0й. 2И 0 вообще человек самостоятельный.
А вот Ольга…
Ольгу я, конечно, очень люблю, может быть, больше всех людей на свете. Да и она меня. Но вот некоторые черты ее характера меня иногда просто бесят. В сущности, Ольга, несмотря на свой двадцатидевятилетний возраст, так и осталась ребенком. И боюсь, что останется им на всю жизнь.
Она совершенно беспомощна, неприспособлена к жизни и голову имеет, мягко говоря, не совсем трезвую. Часто в прямом смысле. Так что без старшей сестры она просто погибла бы. Это ясно всем, в том числе и самой Ольге, хотя она и не признается в этом.
Я удивляюсь, как она еще справляется со своими детьми, которых у нее двое, Артур и Лизонька. Правда, она частенько подкидывает их то мне, то бабушке, то Ираиде Сергеевне. Ираида Сергеевна – это наша мама, тоже, кстати, отдельная тема.
Но сейчас мне не хочется говорить об Ираиде Сергеевне, а то я еще сильнее начну злиться. Иногда мне кажется, что Ольга пошла характером именно в нее, и тогда моя злость на мать усиливается.
А вот я… Я вообще неизвестно в кого пошла характером. Явно не в Ираиду Сергеевну, но и не в отца, которого за последние двадцать пять лет видела от силы раза полтора.
Андрей Витальевич Снегирев бросил нас очень давно, перебравшись в Москву делать карьеру тележурналиста. Своим вниманием он нас не баловал, собственно, как и мы его. Я не держала зла на отца, каждый живет так, как он устроен, но и не старалась с ним сблизиться. Тем более, что в моем возрасте это уже и не нужно.
Так вот, в последнее время Ольгины глупости перешли все разумные границы, и она умудрилась вывести меня до такой степени, что я просто прекратила с ней всякое общение, не в силах больше этого выносить.
Вот и пусть посидит теперь одна, без денег, и подумает над своим поведением. А я из принципа не стану ей помогать и даже не поеду к ней. Все, хватит! Иначе она просто превратится в иждивенку.
Я загнала свой «Ниссан» в гараж и решительным шагом направилась в подъезд. Войдя в квартиру, я заметила какой-то подозрительный шорох сзади и инстинктивно обернулась. К двери метнулась какая-то тень. Будучи тренированным человеком, спортсменкой со стажем, я молниеносно подставила тени подножку, и она растянулась на полу, ударившись головой об угол.
«Тень» лежала и не подавала признаков жизни. Кулаки ее были судорожно сжаты. Я разжала правый и увидела там свой золотой перстень.
Тенью оказался совсем молодой парень, высокий и тощий. В этот летний день он был в рубашке с коротким рукавом, и я могла наблюдать его вены, сплошь покрытые синими точками.
Все понятно, ко мне забрался вор-наркоман. Пока он лежал, я вывернула его карманы и вынула из них деньги, которые этот отморозок стянул из моей шкатулки.
Убедившись, что больше ничего из моих вещей у него нет, я грубо пнула парня и сказала ему:
– Эй ты, а ну давай вставай! Разлегся! Тут тебе не пляж!
Парень не шевельнулся. Ага, в «лежачего не бьют» решил поиграть? Сейчас я тебе покажу, что тоже умею играть не по правилам. Разозлившись на него окончательно, я еще сильнее пнула его в бок. Он не отреагировал.
Мне показалось подозрительным, что парень не издал ни единого звука. Он даже не пикнул, хотя удар был достаточно силен.
Встревожившись, я перевернула его на спину. Тело парня было безжизненно-слабым и обмякшим. Пустые глаза бессмысленно смотрели в потолок. С ужасом я поняла, что парень мертв. Еще на что-то надеясь, я схватила его руку и пощупала пульс. Пульса не было.
Медленно повернувшись, я на ватных ногах пошла к телефону, а в голове у меня билась одна мысль: я убила человека…
В первую очередь позвонив своему бывшему мужу Жоре Овсянникову, который работал старшим следователем УВД, я тихо, но четко рассказала ему о случившемся. Жора, по-моему, решил, что я не в себе, но заявил, что выезжает немедленно.
– Спасибо, – ответила я телефонным гудкам и опустилась на диван.
Машинально достав из кармана олимпийки пачку сигарет, я выбила одну и прикурила. С жадностью затягиваясь, я тупо смотрела перед собой и ничего не соображала. В данный момент меня совсем не интересовало, что со мной будет дальше, просто пыталась привыкнуть к мысли – я убила человека.
Протяжной трелью залился звонок, я встала и прошаркала в коридор, не обращая внимания на то, что пепел падает на пол.
Увидев лежащее на полу тело, я невольно вздрогнула и остановилась. Потом осторожно обошла его и боком пробралась к двери. Открыв ее, я увидела встревоженное лицо майора Овсянникова.
– Поля, – тут же сказал он, хватая меня за руки. – Ты в порядке?
– В порядке, – тихо ответила я. – Только кое-кто уже не в порядке. Проходи, Жора.
Жора вошел в коридор и невольно отпрянул при виде тела. Видимо, он до последнего думал, что это какое-то недоразумение.
– Полина, как это случилось? – спросил он, поворачиваясь ко мне.
Я все честно рассказала.
– Так, так, не волнуйся, дорогая, – говорил Жора, гладя меня по руке. – Еще пока рано волноваться, все будет хорошо.
Жора изо всех сил старался меня успокоить, хотя по его выражению лица я видела, что он взволнован не меньше меня. Даже, пожалуй, больше, потому что я в этот момент ощущала лишь какую-то вялую тупость.
Жора вызвал «скорую» и опергруппу. Какие-то люди наполнили мою квартиру, они задавали мне вопросы, смысл которых с трудом доходил до меня, но я как-то умудрялась на них отвечать, потом вдруг осознала, что сижу с ногами на диване, с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой. Рядом сгорбившись сидел Овсянников.
– Полина, не волнуйся, – снова заговорил он, увидев, что я немного ожила. – Все будет в порядке, это была обычная самооборона. Тебе ничего не будет, я обещаю.
– Жора, я убила человека… – медленно произнесла я. – Ты понимаешь, что это такое?
Майору Овсянникову за свою жизнь приходилось несколько раз убивать людей, и он, без сомнения, знал, что это такое. Но со мной это случилось впервые, и ощущения я испытывала, мягко говоря, не из приятных.
– Поля, я все понимаю, но ты сейчас не должна забивать этим голову, поняла? Даже думать об этом не смей! Я поживу пока у тебя, помогу всем, чем смогу. Полина! Ну ты же у меня такая сильная, разумная, твердо стоящая на ногах!
Жора старался меня взбодрить, я понимала это и согласно кивала, стуча пальцем по сигарете, непрерывно стряхивая с нее пепел.
Вздохнув, Жора встал, выдернул у меня сигарету и пошел в кухню. Вскоре он вернулся с пепельницей и с веником и принялся сметать пепел.
Я сидела как мумия. Жора управился с работой очень скоро, потом подсел ко мне и обнял за плечи.
– Милая, я все понимаю, – заговорил он. – В первый раз это воспринимается ужасно. Но давай рассуждать здраво: если бы не ты, то он мог убить тебя! Ты понимаешь это? Конечно, первое время тебе будет тяжеловато, но это пройдет, поверь мне. И все будет по-прежнему.
Умом я понимала все это, но одному богу известно, как у меня было мерзко на душе!
– Ладно, Жора, – я решила прекратить изводить Овсянникова, который, по-моему, был готов взять на себя смерть этого парня, лишь бы не видеть меня такой загруженной. – Все нормально. Я быстро справлюсь, ты же знаешь.
– Ну вот и отлично, – слегка облегченно вздохнул Жора и засуетился. – Давай-ка мы с тобой займемся домашними делами, а? Как в старые добрые времена?
Вообще-то в те времена, когда мы были женаты, которые Жора называл теперь «старыми и добрыми», я не помню, чтобы мы с ним совместно занимались домашними делами. Но сейчас я не стала напоминать ему об этом.
До вечера мы что-то готовили в кухне, потом смотрели телевизор, разгадывали кроссворд… Спать я легла, очень сильно насытив свой организм снотворным, потому что была уверена, что без этого не смогу провалиться в спасительный сон.
На следующий день Овсянников встал очень рано и помчался на работу, предварительно велев мне сидеть дома и никуда не выходить. Но я отказалась, решив, что незачем так бездарно тратить рабочий день. Особенность моей нервной системы, в отличие от моей сестры Ольги, состоит в том, что сколько бы я ни переживала по какому-либо поводу, я не забываю за этим о делах. То есть жизнь моя не заканчивается, и я не могу сидеть дома, отгородившись от всего мира и забыв обо всем, полностью углубившись в свою проблему. А вот Ольга всегда поступает именно так, причем проблема чаще всего является плодом ее воображения. Так что я заставила себя выбросить все постороннее из головы и отправилась в спорткомплекс, в котором веду занятия по шейпингу. Только вот машину свою в тот день я брать не стала, на всякий случай.
В спорткомплексе никто не догадался, что вчера со мной произошло из ряда вон выходящее событие, и это меня еще более успокоило. Умеем владеть собой, Полина Андреевна, умеем, что и говорить. Никто никогда не поймет, что у вас на самом деле в душе творится. Что ж, это отлично!
Усилием воли я заставила себя не думать о событиях вчерашнего дня, пыталась переключиться на что-нибудь другое, с особым усердием выполняла упражнения и беседовала с клиентками, стараясь полностью погрузиться в их проблемы. Нельзя сказать, чтобы я окончательно успокоилась, но все-таки дела помогли мне на время забыться. Однако все равно в подсознании постоянно билась одна мысль: что там?
Я несколько раз подходила к телефону, набирала Жорин номер и клала трубку, уверяя себя, что нет необходимости звонить первой, и если бы были новости, то Овсянников давно позвонил сам, не мучая меня неизвестностью.
Под вечер, так и не дождавшись звонка, я отправилась домой. Специально не стала садиться в троллейбус и тем более ловить такси, шла нарочно медленно, прогулочным шагом, обходя все попадающиеся мне по дороге магазины. Этот нехитрый обман сработал: когда я поднялась к себе, Жора уже сидел в зале и ждал меня. Я сразу заметила на его лице успокаивающую улыбку и внутри у меня что-то потеплело.
– Поленька, не волнуйся, – Жора тут же шагнул мне навстречу. – Все хорошо. Парень просто умер от сердечной недостаточности, ты тут совершенно ни при чем, и никто к тебе не предъявляет никаких претензий.
Дз-з-зинь…
Словно разжалась какая-то пружина внутри меня, сковывающая мою сущность последние сутки. Не в силах ничего сказать, я опустилась на диван и уронила голову на плечи. И тут вдруг плечи мои дернулись, раз, другой… И вот я уже не могла сдерживать себя, и огромные слезы облегчения просто полились из глаз.
Жора сидел рядом, гладил меня по спине и шептал что-то, а у меня в сердце колотилось одно: все в порядке, все в порядке, я никого не убивала… И вместе со слезами спадало громадное напряжение, навалившееся на меня со вчерашнего дня. Только сейчас я почувствовала, как оно сжимало, стискивало меня своими железными клещами.
– Жора, это правда? – подняв мокрое лицо, спросила я, хотя и так знала, что правда.
– Конечно, милая, – с улыбкой ответил Овсянников. – Ну-ну, перестань. Теперь можно обо всем забыть.
Постепенно успокаиваясь, я затихла в Жориных руках, посидела так несколько минут и встала, направляясь в ванную.
Там я умылась холодной водой и сразу почувствовала себя свежее. Вернувшись в зал, я как ни в чем не бывало сказала:
– Давай-ка, Жора, ужинать.
Овсянников закивал головой, и мы отправились в кухню. Разогрев ужин, я разложила его по тарелкам, пододвинула к Жоре банку соленых грибов, зная, что он их обожает, и сама набросилась на еду. После пережитого стресса у меня вдруг резко разыгрался аппетит.
– Жора, – двигая набитым ртом, спросила я, – а что вообще представляет из себя этот парень?
– Ну Поленька, опять ты за свое! – немного укоряюще произнес Жора. – Зачем тебе это?
– Нет, нет, не волнуйся! – махнула я рукой. – Я абсолютно успокоилась. Просто мне интересно.
– Ну что, обычный, в общем-то, парень, двадцать три года, закончил какой-то техникум, но нигде не работал. Так, подвизался где придется.
– Как его звали?
– Сергей Суровцев.
– А жил он с кем?
– Жил с матерью. Отца у него нет, умер не так давно от рака.
– А сам он давно этим увлекается?
– Говорят, два года. Я потому все так подробно выяснял, что переволновался за тебя, сама понимаешь. Вот и узнавал все, что возможно. На момент смерти парень был сильно накачан наркотиками.
– Жора, это точно не передозировка?
– Да точно, врач же сказал. Смерть наступила от сердечной недостаточности. Сердце у парня слабенькое было, а тут еще стрессовая ситуация… – Жора запнулся и с тревогой посмотрел на меня.
– Та-а-ак, – протянула я. – Значит, если бы я не застала его у себя в квартире, он, может, и не умер бы, так?
– Господи, Поля! – поморщился Жора. – Ты опять начинаешь? Ну сколько тебе можно объяснять – ты тут совершенно ни при чем. Кто ему виноват, что он к тебе полез? Если бы не ты, так в другой раз он вляпался бы во что-то подобное. Все равно конец один и тот же! Так что прекрати, пожалуйста, себя изводить!
Овсянников, будучи холериком, вышел из себя. Но я знала, что такие вспышки длятся у него недолго, и через пять минут он уже придет в свое обычное состояние.
– Я не извожу себя, Жора, – спокойно ответила я, когда Жора умолк и принялся вытирать платком вспотевший лоб. – Просто я хочу до конца разобраться в этой ситуации. Я чувствую вину перед этим парнем.
– Снова-здорова! – воскликнул Овсянников, хлопая себя по коленкам. – И когда ты только угомонишься, Полина? И как ты вообще собираешься разбираться? В чем разбираться_то? Ведь парня никто не убивал! Надеюсь, ты не собираешься искать тех, кто сделал его наркоманом?
– Я еще не знаю, что буду делать, – призналась я. – Но мне нужно как-то искупить свою вину. И начну я с разговора с его родителями.
– Ты ненормальная! – вздохнул Овсянников. – Я всегда это говорил. Ввязываешься черт знает во что неизвестно зачем!
– Известно! – упрямо ответила я. – Это нужно мне самой. Я не собираюсь ничего расследовать, в сущности, и расследовать-то нечего. Просто мне нужно привести в порядок свое внутреннее самочувствие.
– Поступай как знаешь, – махнул рукой Жора. – Я же знаю, что тебя все равно не переубедишь, упрямая!
Жора нахмурился и ушел в зал. Там он улегся на диван с газетой и демонстративно не обращал на меня внимания. Я знала, что долго Овсянников не выдержит, поэтому не делала попытки к сближению. Еще полчаса-час – и общительный Жорик сам привяжется ко мне с разговором.
Так оно, можно сказать, и вышло. Мы поболтали о том-о сем, ни разу за вечер больше не вернувшись к разговору о Сергее Суровцеве, хотя оба прекрасно знали, что каждый остался при своем мнении.
Наутро я как ни в чем не бывало сказала Овсянникову:
– Жора, дай мне адрес этого парня! И его родителей.
Жора отлично понял, о каком парне идет речь, но промолчал. Некоторое время он походил по квартире туда-сюда, потом все так же молча достал из кармана своего пиджака блокнот, выдернул из него чистый листочек и что-то на нем написал. Я быстро взяла его, поблагодарив Жору. Тот только плечами пожал.
В спорткомплекс мне в тот день нужно было ехать только после обеда, и я решила не тратить времени даром. Заведя «Ниссан», я отправилась к родителям Сергея.
Жили они в однокомнатной квартире на улице Чехова, что находилось довольно далеко от моего дома. На звонок открыла худенькая женщина с темными кругами под глазами. Выглядела она лет на шестьдесят, хотя, присмотревшись, я поняла, что ей на самом деле гораздо меньше. Видимо, она была убита известием о сыне.
Я вдруг почувствовала угрызения совести. Черт, совсем не подумала о том, что приперлась в довольно неподходящий момент! Ведь людям сейчас совершенно не до меня. К тому же к этому примешалось еще и какое-то чувство вины за смерть этого парня…
В самом деле, что я ей скажу? Что это ко мне залез ее сын, я его застала, потом врезала как следует… Материнская любовь все равно возьмет в ней верх над объективностью.
Ладно, все равно уже пришла. Попробую вести себя как можно мягче.
– Вы меня извините, пожалуйста, – вложив в свое обращение как можно больше вежливости, сказала я женщине. – Мне необходимо поговорить с вами насчет вашего сына…
– Ах, вы из милиции… – тихо ответила женщина. – Проходите, пожалуйста. К нам сейчас часто ходят.
Слава богу, мне не пришлось объяснять ей, кто я. Сама соврать в такой ситуации я вряд ли смогла бы.
Женщина провела меня в комнату и указала рукой на кресло. Я обратила внимание, что обстановкам в комнате была бедненькая, мебель была уже старенькая, потрепанная, Видимо, доход этой семьи был невысок. Да еще такое горе навалилось…
– Хотите чаю? – каким-то равнодушным голосом предложила женщина.
– Нет-нет, спасибо, – отказалась я. – Меня зовут Полина Андреевна.
– Суровцева Валентина Александровна, – все тем же ровным голосом представилась мать Сергея.
– Да-да… – я замялась, мысленно заставляя взять себя в руки и начать задавать нормальные, конкретные милицейские вопросы. Но так как я сама не очень хорошо сознавала причины и цели своего визита сюда – вернее, причина-то была ясна, но вот цели… – то никак не могла сообразить, с чего начать.
– Расскажите мне о Сергее, – наконец, попросила я. – Как можно подробнее. Мне может все пригодиться.
На самом деле мне ничего не могло пригодиться из ее рассказа, но я понимала, что женщине легче будет разговориться, если она начнет повествование с малозначащих деталей.
– Сережа всегда был непослушным мальчиком, – заговорила Валентина Александровна. – И в школе учился плохо, учителя на него жаловались. Отец ремнем порол – не помогало.
Она замолчала, вспоминая своего сына маленьким. Потом продолжила свой рассказ.
– На собрания меня все время вызывали, говорили, что плохо ведет он себя. Я разговаривала с ним, ругала, просила, он только молчал. У него это в характере было от рождения. Ну вот, а потом, как школу закончил, в техникум поступил. Я думала, может, наконец, за разум возьмется, ан нет. А тут еще отец умер, так он у меня совсем от рук отбился. Ничего слушать не хотел, грубил только все время. Деньги стал из дома таскать. Я говорю, что ж ты делаешь, ведь нам и так жить не на что…
– Валентина Александровна, – воспользовавшись паузой, спросила я. – А вы замечали, что Сергей принимает наркотики?
– Да не сразу, – призналась она. – Откуда я знаю, что при этом появляется? В наше время такой гадости не было. Только стала замечать, что не такой он какой-то стал. То лежит часами, в стенку смотрит, то вдруг ни с того ни с сего какая-то бодрость в нем появляется, а то орать на меня начинает.
– А раньше он вам не грубил?
– Ну, особо ласковым он никогда не был, – махнула она рукой. – Но деньги раньше не воровал, и меня не обзывал. А тут вообще словно слетел, что называется, с катушек.
– Как же вы жили вместе?
– Ну, как, – пожала она плечами. – Ужасно, конечно, поэтому когда он ушел, я даже вздохнула с облегчением.
– Куда ушел? – удивилась я. – Разве он жил не с вами?
– Со мной сперва. Только потом с девкой какой-то познакомился, стал у нее пропадать. Она, по-моему, тоже дрянью этой кололась! – неприязненно сказала Валентина Александровна.
– А что за девчонка? Где она живет?
– Да я и не знаю, где. Знаю только, что шалава она, и больше никто. Я думаю, что это она сына моего к наркотикам приучила!
– Почему вы так думаете? – осторожно спросила я.
– А кому же еще? – искренне удивилась Валентина Александровна.
Я еще раз поразилась материнской необъективности. Собственно, к такому пора привыкнуть и воспринимать спокойно. Естественно, мать всегда защищает свое дитя. Родной сынок, что бы он ни натворил, никогда виноват не будет, всегда найдется кто-то, на кого можно перекинуть ответственность. Я ожидала примерно чего-то подобного, поэтому просто слушала, стараясь выцепить из рассказа Валентины Александровны хоть какое-то рациональное зерно.
– Валентина Александровна, а как зовут эту девушку? – спросила я, кивая в ответ на ее реплики в адрес этой особы.
– Да Ирка-шалава, как еще ее звать-то! – махнула она рукой. – Путалась тут со всеми подряд, все дворы ее знают!
– Так она где-то рядом живет, что ли? – спросила я.
– Да вроде рядом, она часто тут крутится. Вы спросите у кого-нибудь во дворе, вам скажут.
– Да-да, непременно. Скажите, а когда похороны? – я еще не знала, пойду ли я на них и нужно ли мне все это, но на всякий случай спросила.
– Послезавтра, – ответила Валентина Александровна. – Скорее бы уж… – она как-то спохватилась, произнеся эти слова, и тут же заговорила, оправдываясь:
– Нет-нет, вы не подумайте, что я побыстрее мечтаю сына зарыть, просто устала я очень… Если бы вы знали только, что такое с наркоманом-сыном-то жить, прости Господи! Ох, не дай бог, вы не подумайте, что я вам такого желаю… – она приложила руки к груди.
– Да я понимаю, понимаю, – поспешила я ее успокоить. – Конечно, горе такое…
– Да не то слово! Ведь я ж его растила, мучилась, хотела, чтобы он человеком стал, чтобы радость приносил родителям на старости лет… – она всхлипнула.
Я встала и прошла в кухню. Достала с полочки стакан, наполнила водой и, вернувшись в комнату, протянула его Валентине Александровне.
Та машинально выпила воду, вытерла губы и села, подперев рукой подбородок.
– Вы знаете, – покачав головой, сказала она. – Может, это и звучит кощунственно, но у меня даже как будто облегчение на душе… Ужасно звучит, но я просто за последнее время устала так, что мне жить не хотелось. Вечные его ломки, кражи денег из дома, приезды милиции, жалобы соседей… Мне людям стыдно в глаза было смотреть! Сколько раз в больницу его клала, думала, что вылечится наконец – нет, все напрасно!
– Валентина Александровна, скажите, а с кем дружил ваш сын?
– В детстве были у него друзья, а теперь прощелыги одни, их и друзьями-то не назовешь! Ох, да сюда кто только не шлялся! Среди ночи могли припереться запросто. Я и по именам-то их не знаю. Так, шваль всякая.
– Понятно, – я поблагодарила Валентину Александровну и встала. Делать мне здесь было больше нечего.
Выходя из квартиры Суровцевых, я подумала, что мне теперь нужно разыскать эту Иру и побеседовать с ней. После разговора с матерью Сергея я перестала испытывать какую бы то ни было симпатию к нему. И угрызения совести приутихли. Теперь я считала своей задачей поговорить с Ирой, может быть, дать денег ей и Валентине Александровне, чтобы компенсировать, так сказать, ущерб (хотя какой, к черту, ущерб?! Ведь как бы цинично это ни звучало, но по сути дела, я избавила женщину от нахлебника, который не только не помогал ей ничем, но еще и тянул с нее). но раз уж я косвенно виновата в смерти близкого ей и Ире человека, то я передам им денег, может быть, даже не выдавая при этом, от кого они поступили, и на этом посчитаю свою миссию законченной. Все, нужно ставить точку в этом деле.
Выйдя на улицу, я увидела сидящих на лавочке бабулек и подошла к ним.
– Добрый день, – поприветствовала я их.
Бабульки закивали, с интересом глядя на меня.
– Скажите, пожалуйста, вы не знали Сергея Суровцева?
– Серегу-то? – тут же спросила одна из бабулек. – Как же его не знать? Сызмальства он тут жил. Только нет его больше. Отгулялся, голубчик, умер. Видать, бог наказал.
– Ох, не говорите так, Варвара Григорьевна, – возразила другая. – Какой бы ни был, а все ж человек. Жалко…
– Жалко! – возмутилась Варвара Григорьевна, – а Валентину не жалко? Женщина высохла вся с этим… Прости господи! – перекрестилась она.
Вторая старушка посмотрела на меня и спросила:
– А ты, дочка, откуда будешь-то?
– Из милиции, – бабушкам я могла врать легко.
– А-а-а… – протянула та понимающе. – А чего ж, расследуете, да? Так чего ж тут расследовать, и так ясно: от наркотиков своих умер.
– Там есть некоторые невыясненные обстоятельства, – проговорила я, дивясь про себя осведомленности бабулек. Ведь я сама только вчера вечером узнала причину смерти Сергея. Впрочем, бабки могли ничего и не узнавать, а просто сделать собственные выводы и быть абсолютно уверенными в их правильности. Наркоман? Наркоман! Значит, от наркотиков и умер. Все просто. – Одним словом, мне нужно узнать адрес девушки, с которой жил Сергей, – мне захотелось поскорее завершить общение.
– Да кто же ее знает, где она живет, – пожала плечами Варвара Григорьевна. – Крутилась тут, к нему ходила, да и не только к нему. А где живет, мы не знаем. Да она с нами и не разговаривала никогда.
– А у кого бы это можно узнать? – полюбопытствовала я. – Понимаете, мы не знаем даже ее фамилии.
– Да фамилию я знаю, – сказала вдруг собеседница Варвары Григорьевны и принялась пояснять:
– Я как-то на лавочке сидела, а она по двору идет. Идет – и словно не видит ничего вокруг. А тут Мишка Коробов ее окликает: «Ирка!» А она – ноль внимания. Он еще раз окликнул: «Ирка! Торбочкина!» Вот тут-то я фамилию ее и услышала.
– А потом он чего? – заинтересованно спросила Варвара Григорьевна.
– Да он догнал ее, за руку взял и повернул к себе. Тут только она и поняла, что ее окликают. Как пьяная шла.
Эти слова донеслись уже мне в спину. Услышав фамилию Иры, я тут же повернулась и чуть ли не бегом побежала к своей машине, сквозь зубы поблагодарив старушек за уделенное мне внимание.
Так, значит, Ира Торбочкина. Плохо, конечно, что я не знаю ее отчества – проще было бы найти адрес, – но и это уже хорошо. К тому же я примерно знаю ее возраст, да и Торбочкина – фамилия достаточно редкая. Попробую, во всяком случае. Не найду в адресном столе, тогда буду звонить Жоре. А так незачем его трепать по разным пустякам.
В адресном столе мне дали два адреса. Я сравнила их и выбрала тот, что был ближе к дому Суровцевых. Раз Ира часто крутилась там, значит, и жила где-то поблизости.
Вырулив на центральную улицу, я поехала к Ире.
Дом, в котором она жила, располагался на тенистой небольшой улочке. Въехав во двор, я остановилась напротив старого двухэтажного дома. Дом был очень ветхий, его, конечно, давно пора было бы снести, но пока он стоял, и люди даже умудрялись жить в нем. Хотя как, я себе очень смутно представляла.
Поднимаясь на второй этаж по скрипучей лестнице, которая грозила просто рассыпаться под моими ногами, я остановилась перед обитой дерматином дверью с номером пять. Дерматин пооблупился во многих местах, из-под него торчали клочки ваты, кнопки звонка не было.
Я достала из сумочки ключи и постучала по замочной скважине. Мне никто не открыл. С досадой я пнула дверь ногой, и тут только поняла, что она не заперта. Я потянула на себя ручку и просунула голову в коридор. Там было очень темно.
Тут раздался страшный грохот, я почувствовала, как что-то скользкое и тяжелое свалилось мне на голову, чуть не свернув при этом шею. От неожиданности я присела, потом, поняв, что больше ничего не гремит и не падает, потянулась к сумочке за спичками. Когда я зажгла одну из них, то чуть не заорала от ужаса: передо мной в луже крови лежало чье-то тело. Мои руки, блузка, брюки все были запачканы липкой красной жидкостью. Большего кошмара трудно было себе представить.
С трудом заставив себя подняться с пола, я, пошатываясь, прошла к стене и стала нащупывать выключатель. Свет вспыхнул неожиданно для меня. При нем увиденная мной картина была еще более ужасна. Казалось, что я попала на съемку фильма ужасов.
Лицо девушки, лежащей на полу, было располосовано так, что было трудно определить его черты. Никаких сомнений в том, что он мертва, ее внешний вид не вызывал. Одежда на ней была порвана и вся пропиталась кровью, так же, как и длинные светлые волосы. Создавалось впечатление, что здесь поорудовал какой-то маньяк.
Стараясь не потерять рассудок, я огляделась в поисках телефона. Его, конечно, не было и быть не могло в подобной квартире.
Я пошла в коридор, думая, что найду телефон на улице, но вовремя опомнилась, посмотрев на себя. Да уж, вид у меня был, как у человека, только что разделавшего тушу. Руки в буквальном смысле были по локоть в крови. Возможно, что и лицо было перепачкано: мне совершенно не хотелось лезть в сумочку за зеркалом и смотреть на себя.
Остановившись в коридоре, я в растерянности размышляла, как же мне быть. В этот момент распахнулась дверь квартиры рядом с пятой. Оттуда вышла пожилая полная женщина с химической завивкой на рыжих волосах.
Увидев меня, она раскрыла рот и издала какой-то протяжный вой.
– Успокойтесь, – кинулась я к ней, но она тут же отпрянула, закрываясь большой хозяйственной сумкой, и буквально заголосила.
Сразу же из своих дверей повысовывались соседи, всполошенные ее криком.
– Успокойтесь, – пытаясь перекричать женщину, что с трудом мне удавалось, объясняла я. – И вызовите, пожалуйста, милицию. Дело в том, что в пятой квартире труп. Я его обнаружила, поэтому и перепачкалась в крови.
Все смотрели на меня с испугом, к которому теперь примешалось еще и любопытство.
Наконец одна из женщин вышла из своей квартиры и сказала:
– Ну что, милицию все равно звать нужно, схожу я позвоню.
Она зашлепала ногами в тапочках на босу ногу по лестнице вниз. Я вздохнула и полезла в сумочку за сигаретами. К этому времени кровь на моих руках уже высохла и стянула их. С жадностью затягиваясь, я выпускала дым и тут же делала следующую затяжку. При этом я заметила, что пальцы мои дрожали.
