Колесница магии (№1) - Магия цвета ртути

— Именно, — закивал принц, видимо выслушав очередное замечание короля. — Как хорошо, что ты мигом дошел до самой сути. Вообще-то я подумывал о том, чтобы королевским указом обязать их всех покончить с собой. Да, это было бы замечательно, но, увы, не на всех наших подданных можно положиться, а достаточно лишь нескольких примеров неповиновения, чтобы оно распространилось как эпидемия. Подданные могут быть весьма эгоистичными. Обдумывал я и возможность рассылки отрядов убийц, с тем чтобы они сначала перебили все население, а потом убили друг друга. Но убийцы — тоже народ не слишком надежный. Лучше сработали бы чары, но, боюсь, заклятия, способного умертвить такую уйму народа, не существует. Яд — тоже вещь хорошая, но ума не приложу, как мне заставить их всех его принять. Так вот, отец, не знаешь ли ты, каким способом можно убить все наше население?

Принц внимательно выслушал ответ и удовлетворенно кивнул:

— Я так и знал, что получу от тебя мудрый совет. Задача, похоже, будет не из легких, но дело того стоит. Я начну прямо сейчас, не откладывая.

На его лице появилось рассеянное выражение, потом он помрачнел.

— Как бы мне хотелось, чтобы это произошло уже завтра. Завтра День свободы. Свободы? Какая свобода может быть у такого человека, как я, загнанного в угол? Они будут маршировать на параде, несчастные глупцы. Хуже того, изменники, укрывающие между собой смерть! Я на все согласен, лишь бы вырубить этот лес!

Он улыбнулся неподвижному телу отца.

— Да, хорошо бы сделать все это завтра.

26

Утро в Валдарре, вступившее в свои права, было солнечным и теплым. Лишь редкие белоснежные облака проплывали по безмятежному небу, словно айсберги по ослепительно синему морю без берегов.

На балконе особняка знаменитого певца Куч устроил небольшое представление перед собравшимися. Кинзел, Таналвах и дети должны были оценить, чему научил Феникс будущего искателя.

— Вон, смотрите. — Юноша указал на три фигуры, прогуливавшиеся по улице, — мужчину и двух женщин. — Он настоящий, а спутницы его — фантомы. И вон та птица, на крыше, — это тоже иллюзия.

— Поразительно! — воскликнул Кинзел. — Мне бы в жизни не обнаружить разницу.

— Ты, конечно, можешь сомневаться...

— Что ты, Куч, — с улыбкой заверила парнишку Таналвах, — мы тебе верим.

— А как насчет этого? — пискнула Лиррин, ткнув пальцем на шнырявшее по балкону соседнего здания существо, похожее на большого гремлина. Тег, вытаращив глаза, оторопело наблюдал за ним.

— Не бойся, дорогая, — сказала ей Таналвах. — Мы и без Куча видим, что это фантом. То есть, конечно, не видим: мы просто знаем, что настоящих гремлинов не бывает, а если такой появляется, то он представляет собой не что иное, как магическую иллюзию. А вот Куч видит, что вещь или существо магические, даже если они кажутся самыми обыкновенными.

Лиррин и Тег внимательно слушали ее, удивление было написано на их пухлых, сиявших здоровьем и беззаботностью личиках.

— Я почти ничего не знаю о магии, — признался Кинзел. — Просто воспринимаю ее как должное, подобно большинству людей.

— Я тоже, — кивнула Таналвах.

— Можешь ты объяснить, как это у тебя получается? — спросил певец. — Главное, что ты для этого делаешь? Если, конечно, это не связано с какой-нибудь мрачной тайной.

— Тайн тут никаких нет, но объяснить природу «искания» непросто, потому что многое происходит... инстинктивно, что ли? Мое обучение — это скорее не приобретение каких-то конкретных знаний, а обострение того самого инстинкта. Тем не менее, о теории искания я рассказать могу.

Мне бы очень хотелось послушать. Давайте присядем.

Взрослые вернулись к столу, тогда как дети побежали играть в свою комнату.

— Не шумите и смотрите ничего не сломайте, — крикнула Таналвах им вдогонку.

— Да, тетушка Таналвах! — в один голос отозвались они, громко топая по лестнице. Через минуту донесся звук захлопнувшейся двери.

— Не думаю, что им интересны взрослые разговоры, — пояснила улыбающаяся женщина.

Они наполнили свои бокалы густым фруктовым соком.

— Ну и как это работает? — повторил свой вопрос певец.

— Я всего лишь новичок и, боюсь, на все вопросы ответить не смогу.

— Это ты рядом с Фениксом новичок, а по сравнению с нами знаешь очень много.

— Ладно. — Куч сделал глоток. — Вообще-то искусство искателя основано на тех же принципах, что и вся магия. Кто знаком с ее основами, легко поймет все остальное.

— Не забудь, ты говоришь с теми, для кого эти твои «основы» — темный лес.

— Как и для большинства людей. Это понятно: зачем им такие знания. Не каждый может стать чародеем. Короче говоря, следует иметь в виду, что, поскольку система полагается на инерцию веры, магия есть повседневная реальность.

— Сильно сказано, — усмехнулся Кинзел, — я, например, окончательно запутался.

— Я тоже ничего не поняла, — поддержала его Таналвах. — Боюсь, Куч, мы не слишком сообразительны.

— Да при чем тут сообразительность! Я ведь не разбираюсь в том, чем занимаетесь вы, ни в твоем пении, Кинзел, ни в... — Юноша посмотрел на Таналвах и, почувствовав смущение, закашлялся, а затем торопливо предложил: — Может быть, я попытаюсь изложить вам все так, как рассказывал мне Домекс, мой учитель?

Кинзел и Таналвах переглянулись, обменявшись тайными улыбками.

— Он говорил, что наше восприятие магии немного похоже на то, как, должно быть, зародилась речь.

Видимо, на лицах слушателей опять отразилось полнейшее непонимание, поскольку парнишка торопливо добавил:

— Это совсем просто. Представьте себе глубокую древность, когда наши предки были до крайности примитивны.

— Это что, еще до основателей? — поинтересовалась Таналвах.

— Думаю, после. Но точно никто не знает. Все, связанное с основателями, — настоящая тайна, покрытая мраком. Нам даже неизвестно, были ли они людьми в том смысле, какой вкладывается в это слово сейчас.

— Звучит пугающе. Но извини, мне не следовало тебя прерывать.

Куч улыбнулся.

— Все в порядке. Но, наверное, лучше обойтись без разговоров об основателях, стоит их упомянуть, как все начинает усложняться. Просто представьте себе время, когда люди были совсем дикими, и подумайте, как мог зародиться язык. Вполне возможно, кто-то указал... ну, скажем, на дерево и произвел звук, который как бы отделил таким образом деревья от всего остального. Потом, если все соглашались с тем, что этот звук или сочетание звуков означает большую штуковину с ветками и листьями, у дерева появлялось словесное обозначение. То же самое можно сказать в отношении всего остального: солнца, реки, луны, барса — чего хотите. Если люди признавали то или иное звукосочетание соответствующим тому или иному явлению, они таким образом пополняли словарь своего зарождавшегося языка. Философы называют этот процесс «соглашением». Это означает — все соглашаются признать реальность.

— Однако те, кто верит в богов, считают, что языки людям дарованы свыше.

— Боги вовсе не создали людей с изначальным умением говорить друг с другом, точно так же как не сотворили нас... ну, например, с врожденной способностью укрощать лошадей. Они даровали нам разум, чтобы мы могли учиться и развиваться. Иначе — почему бы им сразу не создать нас совершенными?

— Выходит, стремясь к просвещению и самоусовершенствованию, мы исполняем божественный замысел?

Все это интересно, — сказал Кинзел, — только непонятно, какое отношение имеет к магии?

— Параллель здесь касается восприятия, — пояснил Куч. — Говоря проще, мы постигаем магию, потому что приходим к коллективному соглашению о том, что магия, доступная постижению, существует. Но делаем мы это, разумеется, совершенно неосознанно.

Певец задумался.

— Постой, но не равнозначно ли это заявлению о том, что магии не существует?

— Ничего подобного. Дерево существует, неважно, дали мы ему имя или нет. Так же обстоит дело и с магией. Мы разработали своего рода словарь для магии таким же образом, как дали имена окружающим нас вещам, вот и все.

— А как это связано с искательством?

— Видимо, это способность, восходящая к примитивному сознанию, существовавшему до того, как вещи получили имена и люди пришли к коллективному соглашению насчет магии.

— Это поразительно!

— Куч, ты, оказывается, такой умный, — сказала Таналвах.

Юноша зарделся от такого комплимента.

— Мне еще учиться и учиться. К тому же должен признаться, с умом моя способность никак не связана. Это прирожденный дар, очень редкий. Мне просто повезло.

— Но если эта способность унаследована от давних, только начавших познавать мир предков, она должна быть заложена где-то глубоко внутри каждого из нас, — рассудил Кинзел. — Разве не так?

— Наверное, так. Думаю, «искатели» — именно те люди, в ком пробуждается это древнее качество. Возможно, дар искательства — не шаг вперед, а возвращение к прошлому, не обретение нового, а отсутствие чего-то, что должно было привиться позднее. Но точно этого никто не знает. Просто некоторые люди имеют такую способность, так же как другим удается отыскивать воду или залежи минералов с помощью ивового прутика, а кое-кому — предсказывать пол будущего ребенка.

— Значит, эту способность можно отточить, но не развить с нуля?

— Прежде всего она должна быть. Но если есть, ее можно усовершенствовать путем тренировки.

— И как ты тренируешься?

— По принципу: «Зри и сомневайся». Учусь не воспринимать все увиденное в качестве того, чем оно кажется: «Зри и сомневайся». Боюсь, что вы ничего не поняли — наставник из меня никудышный. Феникс, тот наверняка объяснил бы лучше.

— А как ты с ним ладишь? — поинтересовалась Таналвах. — Должно быть, непросто приспособиться к новому учителю.

— Он учитель, но не мой. Моим всегда останется Домекс. Я могу перенимать знания у другого, но этим словом назову его только из вежливости. Феникс весьма воодушевляет, но порой мне кажется, что он немного не в себе.

Все рассмеялись.

— Тебе, наверное, еще долго учиться, — заметил Кинзел.

— Вечно. Магия неисчерпаема, и это дело всей жизни.

— А это действительно то, что тебе нужно? — спросила Таналвах. — В конце концов, тебя отдали в ученичество в детстве, когда ты едва ли мог сделать осознанный выбор.

— Я очень рад, что все сложилось так, как сложилось, и бесконечно благодарен Домексу. Он был хорошим, добрым наставником и научил меня именно тому, что требовалось, хотя сам я тогда этого еще не осознавал.

— Ты воздаешь ему должное, а это лучшая эпитафия, какую может заслужить человек, — сказал Кинзел. — Послушай, ты ведь знаешь, что я сегодня пою. Концерт в канун Дня свободы. Сплошной фарс, но никуда от этого не деться. Таналвах с детьми будет там. Может, и ты придешь?

— Спасибо, но я не могу. Извините, но мне необходимо подготовиться к завтрашнему дню.

— Ах да, задание. Прости, я сказал глупость. Тебе следует хорошенько выспаться.

— Прежде всего, я должен еще потренироваться с Ритом.

— Он пугает меня, этот твой Рит, — прямо заявила Таналвах. — Неужели такое дело нельзя поручить кому-то другому?

— Тан! — воскликнул Кинзел.

— Что «Тан»? С ним рядом всегда ходит беда.

— Но вы же с ним... — начал Куч.

— Квалочианцы? Да это так. — Она бросила взгляд на Кинзела. — Кажется, мне уже приходилось обсуждать эту тему. Мы с ним соплеменники, но это не имеет отношения к тому, что Кэлдасон очень опасен. И необычен, с какой стороны ни взгляни. Этот его недуг, долгие годы жизни.... Короче говоря, будь осторожен.

— А по мне, так он — самый достойный человек, какого я когда-либо встречал.

— Спорить не стану. Но в душе у него угнездилась тьма.

Куч не обиделся, ибо понимал, что по большому счету его собеседница права, поэтому не стал с ней спорить.

— По-моему, он не верит в богов, — заметил юноша. — Если когда-то и верил, то, похоже, эту веру утратил. И все равно я буду за него молиться.

Они помолчали, после чего Куч сказал:

— Мне пора. Спасибо за гостеприимство.

— Береги себя, Куч. — Таналвах поцеловала его в щеку.

— Похоже, у меня есть соперник, — пошутил Кинзел. — Тег! Лиррин! — позвал он. — Идите, попрощайтесь с Кучем.

Брат и сестра выбежали на балкон.

— Как насчет той птички? — спросила Лиррин, ткнув пальчиком в небо.

— Мы уже не играем в эту игру. — Таналвах покачала головой. — Кучу надо уходить.

— Все в порядке, — отозвался юноша. — Лиррин, это — обычная птица. А вот тот черно-белый кот, безусловно, иллюзия, и... — Куч замер, вглядываясь в улицу, потом поднял голову, чтобы обозреть более общую картину. Смотрел он так, словно новорожденный, впервые увидевший погремушку. Затем парнишка закрыл глаза, открыл их, посмотрел снова, но озадаченное выражение его лица не изменилось. Он приложил руку ко лбу и покачнулся.

— Куч! — воскликнул Кинзел, попридержав паренька за плечи. — Что с тобой?

Юноша молчал.

Таналвах забеспокоилась.

— Куч, что-то неладно?

Общая тревога начала передаваться детям.

Наконец парнишка пришел в себя. Он поморгал, покачал головой, вздохнул и, скривив губы в слабой, неубедительной улыбке, пробормотал:

— Прошу прощения.

— Что это было, Куч? — Женщина осторожно положила ладонь ему на грудь.

— Мне показалось... — Он снова покачал головой. — Нет, ничего. Совсем ничего.

— Твое лицо. На мгновение...

— Со мной все в порядке. Правда... — Кинзела, однако, эти слова не убедили.

— Ты уверен? Лучше присядь на минутку, выпей, и...

— Нет, спасибо. Я просто устал, вот и все. Слишком много «ищу», а сплю, наоборот, слишком мало.

— Подумай о себе. — Таналвах грустно вздохнула. — Для такого молодого человека это слишком большая ответственность. Эй! Ты меня слышишь?

— Да, конечно, я слышу. — Он мягко отстранился. — Прости, но мне правда пора. Меня ждет Рит.

* * *

Он понятия не имел о том, как оказался здесь и где это место находится. Некоторое представление имелось у него лишь насчет того, кто таков он сам.

Видимо, его занесло на прогалину в роще или в лесу. Деревья были высокими, с раскидистыми, густыми кронами, и высоко над его головой оставался лишь маленький круг ослепительно голубого неба. Они росли сплошной стеной, между их стволами и ветками не было никаких просветов.

Потом Кэлдасон почувствовал, что его рука крепко сжимает меч, а оглядев себя, увидел, что его обнаженную грудь покрывают страшные шрамы. Впрочем, они уже заживали — значит, были получены некоторое время назад.

Рит не понимал, что происходит, тем не менее, все вокруг казалось ему знакомым.

Кто-то стоял перед ним. Удивляясь, почему незнакомец прежде остался им незамеченным, Кэлдасон напряженно всматривался в него, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывчатой фигуре. В какой-то мере это ему удалось: он увидел старца, с которым его что-то связывало. Хотя совершенно непонятно, откуда ему известен этот человек. Вспомнить что-либо конкретное не удавалось, воспоминания ускользали.

Ему хотелось заговорить, обратиться к этому странному старику, но у него ничего не вышло, как будто умение складывать звуки и произносить слова тоже относилось к утраченным, неуловимым теперь воспоминаниям. Не мог он и двинуться с места: ноги отказывались повиноваться.

Старик тоже оставался неподвижным, храня бесстрастное выражение лица: не улыбался, не грустил, не гневался. Потом он все же шевельнулся: поднял руку и сложил пальцы какой-то необычайной щепотью.

И тут послышался довольно отчетливый звук, который прежде Кэлдасон никогда не слышал, — это было движение воздуха, подобный шум, как правило, воспроизводится летящим предметом. Что-то, появившись из лесной чащи, летело в его сторону, причем довольно низко над землей. А спустя мгновение Рит понял, для чего он стал мишенью.

Ножи — дюжина или больше. Они летели слишком быстро, так стремительно, что трудно было поверить, будто их метнула рука смертного. Более того, во время полета они меняли траекторию, словно сами искали свою цель.

Летевший первым нож нацелился на него, и квалочианец, инстинктивно вскинув меч, отбил его клинком. Спустя секунду ножи устремились на него подобно хищной стае, а его меч завертелся, как крылья ветряной мельницы. Сверкающие лезвия атаковали его со всех направлений и, будучи отбитыми, со свистом отлетали в сторону, исчезая в это же мгновение.

Чтобы не подпустить к себе злобные, алчущие крови лезвия, ему потребовалась вся его ловкость, сообразительность и реакция, но один нож все же задел его плечо, оставив порез. Рана оказалась не глубокой, но чувствительной, и в известном смысле пошла ему на пользу. Боль обострила рефлексы, и больше ни один нож цели не достиг.

Неожиданно вся стальная стая исчезла, как и появилась. Кэлдасон огляделся по сторонам, но от множества ножей не осталось и следа. Коснувшись пореза на плече, он слизнул кровь с пальцев: она была солоноватой и едкой на вкус.

Старик стоял на месте, вперив в него загадочный взгляд. Не было никаких сомнений в том, что он непосредственно связан с летающими ножами, но, хоть это и могло показаться нелепым, Рит не верил в коварство его намерений.

Не спуская с него глаз, Кэлдасон неожиданно моргнул — и старик исчез.

Точнее сказать, на том самом месте вместо него оказались четыре человека. Их лица скрывали надвинутые капюшоны и маски, но сквозь прорези ярко горели глаза, и было ясно, что все они гораздо моложе старца. Их одеяния различались цветами — красный, коричневый, белый и голубой, — и у каждого имелось различное оружие.

Человек в красном орудовал посохом, и меч в руках Кэлдасона тоже каким-то образом превратился в посох. Времени на размышления не было — противник атаковал. Квалочианец встретил его удар — посохи с глухим стуком скрестились. Несколько мгновений соперники старались пересилить один другого, потом разъединились, и атакующий попытался подсечь Риту ноги низким замахом. Кэлдасон перепрыгнул через его посох и нацелил свой удар ему в голову. Человек в красном успел отклониться, и они снова принялись обмениваться ударами.

Остальные трое наблюдали за схваткой, не пытаясь вмешаться.

Бой становился все более яростным, каждый из сражавшихся вкладывал в свой костедробильный удар всю возможную силу, и мелькание посохов слилось в одно туманное пятно, так что глаз не мог определить быстроту движений.

Наконец Кэлдасон сумел отбить атаку неприятеля и, когда тот немного приоткрылся, ткнул его посохом в солнечное сплетение. Противник отшатнулся, и другой конец посоха Рита обрушился на его череп. Человек в красном упал и через мгновение превратился в облако темно-красных пылинок. Дуновение ветра унесло их в небытие.

Квалочианец, тяжело дыша, отступил, но передышки ему не дали. Человек в коричневом, вооруженный боевым цепом — двумя крепкими дубинками, соединенными металлической цепью, — атаковал без предупреждения. В руках Кэлдасона, чему он уже не удивился, оказался точно такой же цеп.

Вновь завязался бой, заметно отличавшийся от предыдущего, ибо тактика диктовалась родом оружия. Цепы находились в непрерывном вращении, а противники кружили, выискивая слабые места. Одна из дубинок коричневого просвистела перед самым носом Кэлдасона, и он едва успел отпрянуть, зато его ответный удар пришелся противнику в грудь, отчего тот, шатаясь, отступил на пару шагов.

Бой на цепах делал сближение практически неизбежным, и оно произошло. Противники атаковали одновременно. Рит метил в голову врага и промахнулся лишь на волосок, но, когда отдернул свой цеп, его вытянутая рука оказалась открытой, чем враг не преминул воспользоваться. Последовал взмах, стальная цепь обернулась вокруг запястья квалочианца. Противник резко рванул оружие на себя, и бойцы сошлись вплотную. Человек в коричневом сдавил Кэлдасона в стальных объятиях, но тот все-таки сумел перехватить цеп свободной рукой. Орудуя им как палицей, Рит несколько раз подряд ударил противника по голове и, видя его отступление, обрушился на него как вихрь. Накинув скреплявшую деревяшки цепь на шею врага, квалочианец перекрутил ее и стянул, используя деревянные части цепа в качестве рычагов.

Человек в коричневом схватился руками за горло, по его телу волной прошла крупная дрожь, ноги задергались в бешеном танце. Скоро конвульсии прекратились, и тело обмякло. Как только Кэлдасон ослабил захват, противник начал медленно опускаться к его ногам, одновременно рассыпаясь на желтоватые осколки, которые затем, так и не достигнув земли, обратились в пыльное облако цвета прошлогодней листвы.

Вперед выступила фигура в белом, сжимавшая два ножа. Точно такие же ножи появились в руках Кэлдасона, и поединок начался.

Враги нападали и уклонялись, увертывались и атаковали; шершавые рукояти натирали потные ладони, острые лезвия рассекали воздух в поисках плоти, а порой с металлическим звоном сталкивались. Человек в белом теснил Рита, проводил стремительные комбинации, так что при малейшей оплошности Рит рисковал рухнутьна землю с распоротым животом. Тем не менее, квалочианцу удалось не только отразить этот напор, но и провести контратаку, полоснув противника по незащищенному боку. Сама по себе неопасная, рана на миг отвлекла внимание обладателя белых одежд, и этого оказалось достаточно. Кэлдасон в прыжке поменяла позицию и оказался позади растерявшегося врага, стремительно развернулся и вонзил оба ножа в незащищенную спину по самые рукояти. Человек застыл, голова его откинулась и рассыпалась на тысячи молочно-белых осколков, тут же подхваченных и унесенных ветром.

Кэлдасон почувствовал тяжесть в руках — это был боевой двуручный топор, такой же, как у последнего из четверых, человека в голубом.

Последний из противников обрушил на квалочианца удар, столь стремительный и мощный, что Рит смог увернуться, лишь упав на землю на четвереньки. Сталь со свистом рассекла воздух в том месте, где только что находилась его шея. Чтобы не попасть под второй удар, Кэлдасону пришлось откатиться, а вскочил он как раз вовремя, чтобы блокировать третий. Бой выровнялся, теперь оба противника твердо стояли на земле, наносили и отражали удары, при столкновении оглушительно звенели их топоры. Наконец воин в голубом, утомившись однообразием, попытался поставить подножку и затем рубануть по нижней части корпуса противника, а Рит, уклонившись, сделал отвлекающий выпад. Враг попытался блокировать его идолюсекунды оставил незащищенной свою шею.

Миг — и взмах топора Кэлдасона отделил голову своего последнего противника от туловища.

Секунду или две обезглавленное тело стояло, покачиваясь на ногах, а потом, так и не упав, испарилось. Вслед за ним валявшаяся в десяти шагах от тела отсеченная голова тоже превратилась в туманно-голубое ничто.

Кэлдасон тяжело дышал, каждый его мускул сводило от боли, кости ныли, глаза заливало потом.

Старик вновь материализовался на прежнем месте, но теперь он улыбался. Казалось, ему хотелось заговорить, во всяком случае он открыл рот, но вместо звуков выплюнул огонь — красновато-желтые, невероятно жгучие комья.

Теперь Рит не имел никакого оружия и мог полагаться только лишь на собственную быстроту и ловкость. Он метался в разные стороны, прыгал, кувыркался и перекатывался, стараясь увернуться от огненных шаров, что пролетали мимо, опаляя его жаром. Некоторые из них попадали в деревья, которые мгновенно вспыхивали, как факелы. Другие прыгали по земле, оставляя на ней выжженные круги.

Потом шары погасли, а непостижимый старец, закрыв рот, снова поднял руку.

Кэлдасон ощутил в ладони рукоять своего меча и огляделся в поисках того, с кем ему предстоит сразиться на этот раз.

Неподалеку от него заколебалась земля. Участок травянистого дерна приподнялся куполом, словно воспалившийся нарыв, потом лопнул. Неизвестное существо — большое, мертвенно-бледное, пульсирующее и влажное — медленно выбиралось из-под земли наружу.

Поначалу Риту показалось, будто перед ним огромный земляной червь толщиной с человека, но потом, приглядевшись, он понял, что чудовище одновременно напоминает и змею, и многоножку. Глаза его представляли собой черные шары с желто-зелеными прожилками, громадная пасть была полна острых, как иглы, зубов.

Роняя пенистую слюну, выползавшая из норы тварь вперила в Кэлдасона неподвижный взгляд, полный неприкрытой злобы и голодного вожделения.

Квалочианец рассудил, что лучше атаковать чудовище первым, пока оно не успело оказаться на поверхности целиком, тем более что неизвестно, какой длины могла оказаться эта гадина. Он принялся кромсать страшилище мечом, стремясь отрубить зубастую голову. Пока попытки оказались безуспешными, а между тем глубокие раны наполнялись густой дымящейся черной слизью, видимо заменявшей подземному монстру кровь. Из ощеренной глотки вырвался душераздирающий, исполненный боли и ярости рев, и зубы щелкнули перед самым лицом Рита. Его обдало зловонным дыханием, и, дезориентированный жутким смрадом, Кэлдасон нанес удар почти наугад. Меч отколол половину длинного клыка, что вызвало еще более яростный рев и спровоцировало бешеную атаку.

Подземная тварь нападала по-змеиному, выбрасывая, вперед голову и пытаясь схватить увертывавшегося Кэлдасона острыми зубами. Рит кружил по поляне, пребывая в непрерывном движении и используя любую возможность, чтобы нанести чудовищу еще один удар. Ран было много, но все они не являлись настолько опасными, чтобы ослабить яростный напор.

Готовясь к очередному броску, мерзкая тварь на долю мгновения встретилась взглядом с квалочианцем, и поле его зрения заполнила отвратительная морда.

Когда голова метнулась вперед, квалочианец, схватив меч обеими руками, встречным выпадом вонзил его в выпуклый черный глаз. Брызнула густая зеленая слизь, чудовище с ревом взвилось вертикально, и застрявший в глазнице меч был вырван из рук Кэлдасона.

Затем тварь рухнула на землю, дикий рев сменился хрипом, по телу пробегали судороги, оно скручивалось и разворачивалось, вслепую хлеща хвостом. Наконец, содрогнувшись в последний раз, чудовище замерло.

Белесая шкура начала съеживаться, испуская жуткую вонь, и в конце концов рассыпалась, словно пепел от сгоревшего пергамента.

Кэлдасон стер с лица вонючую слизь и сплюнул — она попала ему и в рот. Обернувшись, он увидел старика, спокойно стоявшего на прежнем месте. Ему захотелось крикнуть, требуя объяснений, во имя чего он подвергается всем этим изнурительным атакам, но тут на него упала тень.

Старик едва заметно кивнул ему и поднял глаза. Рит проследил за его взглядом.

Сверху опускался орел, но не обычный, а размером со взрослого быка; его раскинутые крылья простирались с одного края прогалины до другого, когти соперничали с лемехами плуга, а своим клювом птица, пожалуй, могла бы схватить крупную лошадь. Пока квалочианец соображал, что ему делать (да и как, собственно говоря, можно было противостоять подобному гиганту?), орел, спикировав, схватил его и взмыл в небо. Вес взрослого мужчины отнюдь не отягощал исполинскую птицу, стремительно набиравшую высоту. Рита безжалостно трепал ветер, оставшаяся далеко внизу роща съежилась до размеров кулака.

Закончив вираж, орел выбрал направление и увеличил скорость. Кэлдасон видел, как под ним проносились и оставались позади поля, пруды, равнины, отдаленные горы со снежно-серебристыми вершинами. Потом появилась река, сначала напоминавшая серебристую ленту; когда орел снизился, она превратилась в широкий, полноводный поток. В конце концов вода заполнила горизонт, так что обоих берегов не было видно. Птица разжала когти и выпустила свою добычу.

Рит, несколько раз перевернувшись в воздухе, с криком упал в воду. Мир закончил свое кружение и теперь представлял собой бескрайнюю водную гладь.

Столкновение с водой вышибло из легких весь воздух, тело мгновенно сковал холод, однако, хотя Кэлдасон и погрузился довольно глубоко, ценой судорожных усилий ему удалось вынырнуть на поверхность — впрочем, ненадолго. Он угодил в водоворот, снова увлекший его вниз. Подводное течение подхватило его, вставшие дыбом волосы вились над головой, как черное пламя над костром.

Легкие разрывались, силы оставляли его, мускулы слабели. Однако не борьба за жизнь, а нечто совсем иное занимало его мысли.

Сквозь толщу темных бурлящих вод перед ним проступала странная картина — дворец, который ему мельком уже доводилось видеть ранее. Обитель, предназначенная для людей, однако наполненная мрачными, изменчивыми сущностями. Место всеобщего непостоянства, обитель чего-то чуждого, злобного, жаждавшего предъявить на него свои права.

Он тонул.

Пробудился Кэлдасон внезапно, почувствовав, что задыхается.

Он не сразу сообразил, где находится, а когда понял, то сел на кровати, обхватив влажную от пота голову руками.

— С тобой все в порядке?

Рит вскинул глаза и увидел стоявшего в глубине комнаты Куча. Юноша пристально смотрел на него.

— Я услышал твой крик, — сказал он. — Поэтому и пришел. Это было... снова?

Квалочианец молча кивнул.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Отрицательно покачав головой, Кэлдасон встал. Выглядел он ужасно, а взгляд мутных глаз был устремлен неведомо куда за пределы комнаты.

— Нам нужно приготовиться к завтрашнему дню, давай-ка этим и займемся.

Но слова прозвучали с явным безразличием.

«Не самое подходящее время, чтобы поделиться наблюдениями», — решил Куч и оставил соображения по поводу увиденного при себе.

* * *

— Иди сюда, — позвала Таналвах. Тег неохотно приблизился, и она, смочив слюной краешек шелкового носового платка, протерла его щеку. Ребенок дернулся.