Вожди Советского Союза - Косыгин. Вызов премьера (сборник)

Освобождение Хрущева вселяло в Алексея Николаевича надежду на то, что теперь он сможет свободно проявить свои способности, полностью использовать накопленный опыт и знания. Косыгин искренне верил, что курс XX и XXII съездов партии на обновление советского общества, курс, от которого Хрущев постепенно отходил, будет продолжен. «А это так важно для будущего страны, – говорил Алексей Николаевич, – так хочется наконец работать в полную силу». Это был искренний всплеск эмоций человека, который более четверти века вынужден был подчиняться чужой воле, создавая о себе мнение как о технократе, далеком от политики. Поэтому его держали в стороне от подготовки октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК. Не из-за недоверия. Просто по целому ряду причин Косыгин вне политики многих устраивал больше, чем Косыгин-политик. Тогда ему было 60 лет, на здоровье не жаловался. Так что он имел серьезные основания смотреть в будущее с оптимизмом. Однако в жизни все оказалось иначе…

* * *

Истины ради надо сказать, что и Косыгин, и многие из нас, тогдашних членов ЦК, неверно оценивали Брежнева. Считалось, что при большом опыте партийной и советской работы он еще и демократичен, без диктаторских замашек, а потому станет ориентироваться на коллективное руководство. Поначалу Брежнев выступал за продолжение курса XX съезда партии, сознавал необходимость углубления демократических преобразований в партии и стране. Кроме того, когда освобождали Хрущева, иной кандидатуры на роль лидера партии просто не оказалось. В узком кругу я высказывал, правда, соображение, что Брежнев не потянет… Называл Косыгина, а мне возражали – он администратор, хозяйственник, а не партийный деятель. Я же полагал, что плохо знаю Леонида Ильича, могу и ошибаться, поэтому не настаивал на своем мнении.

Л.И. Брежнев не был крупным политическим деятелем, зато преуспел в политических интригах, особенно в первые годы пребывания на посту лидера партии, когда сколачивал лично ему преданную команду, освобождаясь от людей принципиальных, способных и независимых. В ЦК его главной опорой стал М.А. Суслов, человек не только сталинской школы, но и сталинской закалки. Оставаясь в тени, Суслов играл ведущую роль в политике, беспощадно вытравляя нарождавшиеся в партии и стране демократические начинания. Армию Леонид Ильич мог доверить только своим самым верным друзьям – сначала А.А. Гречко, затем Д.Ф. Устинову. Во главе МВД поставил преданного ему Н.А. Щелокова. Особняком в руководстве стоял Ю.В. Андропов, человек незаурядных способностей и высокой морали. Брежнев, видимо, понимал, что в органах госбезопасности нужен именно такой человек, но до конца ему не доверял, поэтому заместителем к Андропову приставил своего верного человека Г.К. Цинева.

Не обладая сам высокими моральными качествами, Брежнев распустил кадры, мирился с проявлениями коррупции, некомпетентностью и бездарностью руководителей, прощая все тем, кто безудержно и бессовестно прославлял его. Словом, стране снова здорово не повезло, она получила на долгие 18 лет вполне бесцветную личность в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС.

И вот А.Н. Косыгину уже до конца жизни пришлось работать под непосредственным началом этого человека. Трагизм положения усугублялся тем, что, будучи Председателем Совета Министров СССР, отвечая за экономическое положение в стране, Алексей Николаевич был вынужден проводить в жизнь решения, которые в итоге подрывали экономику, становились тяжелым бременем для общества. Видел ли Косыгин, что возможности плановой социалистической экономики используются не на благо, а во вред народу? Что Советский Союз все более милитаризуется, его огромные природные ресурсы варварски эксплуатируются, распродаются, сельское хозяйство разваливается, а помощь другим странам становится просто непосильной? Нет сомнения – он все это видел и понимал, старался в меру сил влиять на развитие общественно-политических процессов в стране, хотя работать ему было очень непросто.

Придя к руководству партией, а фактически и страной, Брежнев заметно переживал, что престиж его в народе был не слишком высок. Ревниво относился к А.Н. Косыгину, который пользовался большим уважением в стране. Помню, осенью 1966 г. ехали мы с Брежневым поездом в Грузию вручать республике орден Ленина. Вечером, после ужина в его вагоне, долго беседовали, и вот, в сердцах, он говорит:

– Ну, скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Все о своем авторитете печется. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами занимался.

Я ответил, что надо радоваться, коль Председатель Совмина поехал по стране. С народом пообщается. А простые люди ведь не стесняются, они откровенно расскажут о всех трудностях и недостатках. Пусть Косыгин все это знает и учитывает в работе. Однако мне так и не удалось разубедить Генсека. Вообще, надо сказать, ревнивое отношение Брежнева к Алексею Николаевичу в то время создавало немало помех и трудностей. О некоторых из них вспоминаешь сегодня как о нелепых курьезах, которые тем не менее изрядно трепали нервы.

Был, скажем, такой случай. Как-то в начале 1966 г. Косыгин поинтересовался, почему в Москве нет памятника неизвестному солдату, который мог бы стать символом священной памяти героям, павшим в Великой Отечественной войне. Я ответил, что руководство Москвы думает о создании такого мемориала и, как только будет готов реальный вариант, доложим ему. И в самом деле, к тому времени идея эта созрела, однако архитекторы никак не могли выбрать подходящее место.

В мае того же года Г.Н. Фомин, начальник Главного архитектурно-планировочного управления, и А. И. Бурдин, заместитель главного архитектора города, пригласили меня осмотреть выбранные для этой цели места. День был теплый, солнечный. Мы объехали почти весь город, побывали на Ленинских горах, но ни на чем конкретном так и не остановились. Последней в нашем маршруте была Манежная площадь. Мы долго стояли на ней. В архитектурном отношении она очень разнолика и неуютна. Потом прошли в Александровский сад. У меня давно зрела мысль, что именно это место в самом центре Москвы, у древней Кремлевской стены, можно было бы использовать для создания мемориала. Но оставались сомнения, которыми я и поделился с Фоминым и Бурдиным. Их мнение я всегда ценил очень высоко. Но и они колебались.

Место, приглянувшееся нам, в то время было неухоженным, да и прилегающий участок стены требовал реставрации. В самом центре площадки располагался обелиск, поставленный здесь в 1913 г. в связи с 300-летием дома Романовых. После революции с него сняли двуглавого орла, а на гранях обелиска вместо перечня российских императоров выбили имена великих революционных мыслителей, названных якобы лично В.И. Лениным.

В то время считалось, что трогать обелиск нельзя. И все же так много было «за», что мы пришли к единому мнению – именно здесь следует соорудить мемориал. Тогда же обсудили и общую идею памятника.

Уже на следующий день оба архитектора пришли в горком партии и принесли эскизы будущего мемориала. На них памятник выглядел почти так же, как мы видим его сегодня. В тот же день я посетил Алексея Николаевича и показал эти эскизы. Они ему понравились, и он обещал оказать всяческое содействие в сооружении памятника. А надо сказать, что Л.И. Брежнева в Москве в то время не было. Я направил короткую записку в ЦК, в которой просил дать согласие на сооружение в Москве памятника – Могилы Неизвестного солдата.

Вскоре вернулся Брежнев. Ознакомившись с предложением, он долго сомневался, надо ли вообще это делать. Но аргументы были настолько весомыми, что в конце концов он отступил. Однако в отношении места памятника и его проекта был непреклонен. «Нет! – и все тут. – Ищите другой вариант». Во время моего весьма непростого разговора с ним стало понятно, что возражает он лишь потому, что первым, кому показали эскиз, был Косыгин. Это обидело Леонида Ильича, задело его самолюбие. И он, очевидно, решил проучить нас. Неопределенное положение длилось полгода. А дело стояло, надвигалась зима. Тогда мы решились на небольшую хитрость.

6 ноября, после торжественного заседания, посвященного очередной годовщине Октября, архитекторы принесли эскизы и макет памятника в комнату президиума. В перерыве перед концертом я пригласил Брежнева, членов Политбюро, других товарищей, находившихся в президиуме, познакомиться с нашими предложениями. Все единодушно выразили свое одобрение. Тут уж Брежневу ничего не оставалось, как согласиться. Маленькая «война» была нами выиграна. Но труднейшие работы, в том числе по перекладке коллектора реки Неглинной, переносу на другое место обелиска, реставрации стены, пришлось выполнять в максимально сжатые сроки, всего за полгода, притом в условиях суровой зимы.

3 декабря 1966 г. сотни тысяч людей вышли на улицы города, когда по ним двигалась траурная процессия, доставившая останки неизвестного солдата, погибшего четверть века назад на ближних подступах к столице, в районе нынешнего Зеленограда.

С воинскими почестями останки были захоронены у Кремлевской стены, а 8 мая 1967 г. мемориал был торжественно открыт и на Могиле Неизвестного солдата зажжен Вечный огонь славы. Сегодня мало кто знает подробности истории, предшествовавшей сооружению этого священного памятника.

* * *

Став Председателем Совета Министров СССР, Алексей Николаевич активно взялся за дела. По прошествии многих лет можно что-то оценивать положительно, с чем-то не соглашаться, но одно бесспорно – он стремился оживить экономику, устранить волюнтаризм в руководстве народным хозяйством, характерный для последних двух лет деятельности Н. С. Хрущева, добиться повышения уровня жизни людей. В отличие от Брежнева, Алексей Николаевич опирался в работе не на лично преданных ему людей, а на отлично знающих свое дело руководителей, таких, как Н.К. Байбаков, В.Э. Дымшиц, В.А. Кириллин, В.Н. Новиков, В.Ф. Гарбузов, Н.С. Патоличев и др.

Известно, что А.Н. Косыгин с самого начала неодобрительно относился к созданию совнархозов, хотя открыто и не высказывался по этому поводу. В печати, на пленумах ЦК и сессиях Верховного Совета СССР еще при Хрущеве стали критиковать совнархозы. Считалось, что они не в состоянии проводить единую техническую политику, что серьезный урон народному хозяйству наносит местничество. Особое недовольство высказывали те региональные руководители, которые были не в состоянии оказывать прямое влияние на деятельность совнархозов, в ведении которых после ряда укрупнений находилось несколько областей.

А вот Московский городской совнархоз работал хорошо. Здесь активно обновлялись основные фонды, осваивались новые виды сложной продукции, повышалось качество изделий, улучшались условия труда и его эффективность. Все предприятия выполняли планы. Рост объемов производства достигал более 7 % в год. Городское хозяйство Москвы, транспорт, строительные организации и промышленность составляли как бы единый экономический комплекс, что позволяло успешно решать производственно-технические и чисто городские проблемы.

В сентябре 1965 г. по инициативе А.Н. Косыгина был созван пленум ЦК. Алексей Николаевич настаивал на восстановлении министерств. При совнархозах правительство не могло эффективно воздействовать на экономику; решающее влияние на работу совнархозов оказывали местные партийные и советские органы. А Косыгин стремился более деятельно управлять производством. Это, кстати, отвечало и планам Брежнева, который считал, что Центральному Комитету следует спрашивать с Совмина за состояние дел в экономике, а не отвечать самому за ее развитие.

С первых дней своей деятельности на посту Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгин начал активную подготовку к переводу промышленности на новые методы планирования и экономического стимулирования. Тогда подготовка к проведению этих крупных хозяйственных преобразований шла не спеша, обстоятельно. Как известно, предварительно ряд предприятий различных отраслей был переведен в порядке эксперимента на новые условия работы, чтобы на практике опробовать все элементы предстоящих преобразований. В Москве в этой работе участвовали более двадцати заводов и фабрик. А. Н. Косыгин внимательно следил за ходом эксперимента, вникая во все детали с присущей ему основательностью и глубоким знанием производства.

Особый интерес Алексей Николаевич проявлял к реорганизации автомобильного хозяйства Москвы, начатой по инициативе Иосифа Михайловича Гобермана, крупного организатора и руководителя автотранспорта столицы, человека творческого, активного, целеустремленного. Почти весь грузовой транспорт города был объединен в комплекс Главмосавтотранс, в состав которого входили крупные специализированные автокомбинаты, ремонтные и другие предприятия. Это позволило значительно улучшить использование парка машин, увеличить грузооборот, уменьшить порожние пробеги. Была введена централизованная доставка массовых грузов. Экономический эффект превзошел все ожидания. Значительно выросла заработная плата водителей и обслуживающего персонала. Надо сказать, что работа эта была невероятно тяжелой. Пришлось преодолеть отчаянное сопротивление ведомств, не желающих передавать свой транспорт, и это невозможно было бы сделать без поддержки и личной помощи Косыгина.

Хорошие результаты эксперимента были получены на многих московских предприятиях, в частности на кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и швейной фабрике «Большевичка».

Однако предстоящая реформа выдвигала и ряд серьезных проблем. Предварительный анализ показывал, например, что новые методы планирования и экономического стимулирования приведут к быстрому росту производительности труда, а следовательно, и к увеличению фонда заработной платы в стране, что на первый взгляд – явление положительное. Однако расчеты приводили к тому, что рост этот будет идти опережающими темпами в промышленности средств производства (группа «А»), где имелись значительные неиспользованные резервы и темпы развития которых постоянно были выше, чем предприятий легкой и пищевой промышленности (группа «Б»). А ведь именно предприятия группы «Б», а также сельское хозяйство должны были обеспечить товарное покрытие прироста денежной массы у населения. Даже в Москве, где совнархоз уделял постоянное внимание легкой и пищевой промышленности, резервов роста производства было мало. Большинство предприятий этих отраслей устарело, работа на них шла в три смены, условия труда были тяжелые. Возникла идея провести реформу в два этапа – сначала в отраслях промышленности группы «Б», что позволило бы создать необходимые условия для увеличения товарной массы, и только после этого приступить к реформе на остальных предприятиях. О предложении москвичей я говорил на пленуме ЦК. В перерыве А. Н. Косыгин встретил меня в фойе Свердловского зала и, одобрительно отозвавшись о моем выступлении, сказал, что я напрасно поднял вопрос о трудностях товарного покрытия прироста фонда зарплаты. Мне стало ясно, что эта проблема обсуждалась руководством Центрального Комитета и ее решено было на пленум не выносить. Зная, как тщательно Совмин готовился к реформе и как хорошо сам Косыгин владел всеми тонкостями финансов, торговли и производства, я спросил его, а разве он не ставил этот вопрос на Президиуме ЦК? Он промолчал, давая тем самым понять, что так оно и было.

В начале 60-х годов на Президиуме ЦК решался вопрос о реконструкции Московского автозавода имени Ленинского комсомола и увеличении выпуска «Москвичей». Секретарь ЦК КПСС Фрол Романович Козлов, который был тогда на положении второго лица в партии, заявил, что если бы у нас был тонкий стальной лист, то мы стали бы выпускать больше комбайнов, а вот москвичи предлагают заниматься несерьезными делами. По этому поводу разгорелся жаркий спор между членами Президиума. А.Н. Косыгин и А.И. Микоян решительно возразили Козлову: народу надо давать не только водку, но и легковые автомобили, холодильники, радиоаппаратуру и другую сложную технику; потребности людей быстро растут, и в их удовлетворении наша страна все более отстает от Запада. В конце концов было принято положительное решение, что дало «второе дыхание» АЗЛК.

Именно благодаря настойчивости А.Н. Косыгина во второй половине 60-х годов менее чем за пять лет было осуществлено строительство Волжского автомобильного завода в Тольятти, который и поныне является главным производителем малолитражных машин. К сожалению, дело ограничилось лишь сооружением ВАЗа, переводом машиностроительного завода в Ижевске на выпуск «Москвичей» да реконструкцией старых производств легковых автомобилей, хотя для нашей страны следовало бы иметь несколько новых крупных заводов. Тогда бы удалось предотвратить острейший дефицит автомобилей, который принял хронический характер.

* * *

Небывалое вздорожание нефти на мировом рынке в начале 70-х годов стало для нас далеко не лучшим, но все же выходом из трудной экономической ситуации. Страна за валюту и золото стала закупать, кроме зерна, большое количество потребительских товаров. В конечном счете это привело к застою в легкой и пищевой промышленности, в сельском хозяйстве. И уж совсем катастрофические последствия имела попытка свести концы с концами за счет наращивания производства водки.

В народном хозяйстве были нарушены разумные экономические пропорции использования национального дохода в ущерб удовлетворению насущных потребностей народа, допущены серьезные просчеты в развитии мощностей военно-промышленного комплекса и вовлечении их в производство гражданской продукции.

Думается, в этих принципиальных вопросах экономической политики А. Н. Косыгин оказался бессильным что-либо изменить. Сила была на стороне Брежнева. Более десяти лет, вплоть до избрания Генеральным секретарем ЦК, он возглавлял военную комиссию Президиума ЦК КПСС. Эта комиссия постоянно требовала все новых и новых крупных ассигнований на разработку и производство военной техники. Конечно, забота об обороне страны весьма похвальна, но государство не имело возможности удовлетворить эти требования во все возрастающих масштабах. Когда же Леонид Ильич стал лидером, он взвалил на плечи советской экономики непосильные расходы на развитие оборонных отраслей в ущерб гражданским, в ущерб провозглашенной партией главной цели социализма – заботе о благе человека.

Огромный потенциал оборонной промышленности был явно недостаточно задействован в производстве товаров широкого потребления, а технические достижения военных отраслей держались «за семью печатями», что тормозило научно-технический прогресс. Все это отбросило нас в разряд наиболее бедных стран мира по уровню удовлетворения насущных потребностей человека, а техническое состояние гражданских отраслей производства не идет ни в какое сравнение с соответствующими отраслями развитых капиталистических государств.

Гипертрофированное внимание к обеспечению безопасности страны обернулось тяжелыми последствиями как для оборонных отраслей, оказавшихся в кризисном состоянии, так и для всего народа. Иными словами, Брежнев и его сторонники долгое время упорно рубили тот мощный «сук» экономики, на котором покоилась оборона нашей страны.

Несет ли А.Н. Косыгин ответственность за все это? По-видимому, нельзя снять ответственность с главы правительства за допущенные деформации в народном хозяйстве, за недопустимо низкое удовлетворение насущных потребностей людей. Да, вероятно, Алексей Николаевич должен был более решительно противиться проведению подобной пагубной политики. Но в этом случае его бы просто убрали, а положение могло стать еще хуже. Несомненно, Косыгин прекрасно понимал сложность ситуации и всеми имеющимися в его распоряжении средствами стремился хоть как-то уменьшить вред от неразумных решений. Именно поэтому практически вся его конкретная деятельность на посту Председателя Совета Министров СССР была рациональна и оценивалась положительно в стране, в том числе и москвичами.

А.Н. Косыгин проявлял постоянный интерес к положению дел в столице, помогая в решении как больших, так и малых проблем многомиллионного города. Он именно решал вопросы, а не топил их в бесконечных согласованиях, совещаниях, что характерно для бюрократического аппарата, когда месяцами, а то и годами приходится ходить по разным ведомствам, где начальники и не отказывают, но и не решают, да еще и показное сочувствие проявляют. Все отработано.

Алексей Николаевич был не таким. При его феноменальной памяти в сочетании с огромным опытом государственной деятельности он блестяще знал положение в стране, в том числе и в Москве. Приходилось удивляться тому, что он всегда был готов со знанием дела обсуждать любую проблему города. Как правило, он четко излагал свою позицию, поэтому сразу становилось ясно, как будет решена проблема. Если положительное решение он принять не мог, то честно и прямо говорил об этом, объясняя причины отказа. Не надо было попусту тратить время, а – сразу искать другие пути решения. И еще одна примечательная черта его характера. Если его оппонент хорошо знал вопрос, он мог смело отстаивать свою точку зрения, не соглашаться, спорить, выставлять контраргументы. Это было в порядке вещей. Но когда кто-то вступал с ним в спор, не зная толком существа дела, или же допустил крупные просчеты в работе, то тут Алексей Николаевич был непримирим, не стеснялся уличить в некомпетентности руководителя любого ранга, будь то министр или его собственный заместитель.

Как-то, кажется году в 1965-м, в январе долго стояли сильные морозы. Тепловые станции Москвы оказались фактически без топлива. Давление газа упало, запасов мазута оставалось на полтора дня, да и использовать его было почти невозможно, так как он загустел при низкой температуре. Эшелоны со смерзшимся в монолит углем стояли на подступах к ТЭЦ, их можно было разгружать только вручную, разбивая уголь ломами или отбойными молотками. Тысячи солдат были заняты круглосуточно на этой работе. Министерство энергетики и электрификации СССР оказалось не готовым к подобной ситуации. Положение казалось безнадежным, однако рядовые москвичи даже не догадывались об этом, так как теплоснабжение города обеспечивалось нормально. На экстренном заседании Совмина А.Н. Косыгин был беспощаден в оценке действий министерства, а его предупреждение министру было сделано хотя и в корректной форме, но могло стать для того последним, повторись подобная ситуация.

* * *

В отличие от большинства руководителей высокого ранга, Алексей Николаевич не боялся отказаться от неверных представлений, признать свою неправоту. Вспоминается такой эпизод. В начале 60-х годов на заводе имени Лихачева закончилась серьезная работа по реконструкции предприятия и переходу к массовому выпуску нового поколения грузовиков. По тем временам технология производства была близка к мировому уровню. Но, как это у нас бывает, в печати развернулась острая дискуссия по конструкции машины. Дескать, и грузоподъемность мала, и бензиновый двигатель неэкономичен, и вес автомобиля велик. При этом критикующие, особенно ученые-теоретики, не учитывали, что отечественное дизельное топливо было безобразно низкого качества; грузоподъемность вполне отвечала потребностям народного хозяйства, а вес определяло наше бездорожье: требовалась высокая прочность ходовой части, что достигалось в значительной мере за счет большого веса машины.

А.Н. Косыгин, видимо под влиянием критики в печати, на представительном совещании в Совете Министров весьма нелестно отозвался о работе автозаводцев. Во время одной из ближайших встреч я ему прямо изложил нашу позицию, ведь затрагивались интересы не только многотысячного коллектива, но и Московского совнархоза, столичной парторганизации. Реконструкция ЗИЛа была общемосковским делом, а для меня, инженера-автомобилиста, проблема была особенно чувствительной, ибо, наблюдая за ходом реконструкции, я всегда старался всячески помогать коллективу. Выслушав меня, Алексей Николаевич признался, что глубоко в этот вопрос не вникал, передоверившись специалистам, и обещал внимательно разобраться. Слово свое он сдержал и вскоре на очередном совещании открыто сказал, что был несправедлив по отношению к зиловцам в оценке проделанной ими работы. А между прочим, раскритикованный ЗИЛ-130 выпускался более 30 лет и неплохо зарекомендовал себя.

В 60-е годы вопрос о власти или о статусе столицы не возникал. Отношения города с Совмином СССР были спокойными и деловыми. А. Н. Косыгин всегда с пониманием рассматривал наши обращения, старался помочь Москве. В свою очередь, и город готов был поддержать правительство, когда оно нуждалось в этом. Можно припомнить немало примеров такой работы, ведь проблемы в таком гигантском городе, как Москва, возникают постоянно.

Так, в 1964 г. Госплан и Госстрой СССР очень противились утверждению технико-экономических обоснований (ТЭО) нового Генерального плана развития Москвы. Он был рассчитан примерно на 20 лет и требовал значительных средств. Рассматривался даже вариант, который бы не фиксировал жестко сроки выполнения всего намеченного. Важно было определить основные направления развития города на перспективу. Аппаратное торможение грозило тем, что на долгие годы Москва могла остаться без генплана, и тогда начались бы бесконечные баталии, где и когда строить, например, новые линии метро, как вести реконструкцию промышленности, жилищное строительство, решать сотни других проблем. А.Н. Косыгин только что был утвержден Председателем Совета Министров СССР. На первой же встрече я подробно изложил ему существо вопроса и был приятно удивлен тем, как доброжелательно он отнесся к нашим заботам. После этого утверждение Генплана развития Москвы прошло по «зеленой улице».

В то же примерно время мы переходили от строительства пятиэтажных домов к многоэтажным. С деньгами было туго, но хотелось строить и более благоустроенные квартиры. А тут подвернулся случай создать новые производства, в частности по выпуску столярных изделий и качественного линолеума на западном оборудовании. Кое-как наскребли валюту, но дополнительно требовалось более 60 миллионов рублей так называемых строймонтажных капвложений, т. е. денег, обеспеченных соответствующими фондами на строительные материалы. Попросили помощи у правительства. Госплан, Госстрой и другие организации нас не поддержали. На заседании Совмина А.Н. Косыгин поначалу тоже склонялся к тому, чтобы просьбу нашу не удовлетворять. Тогда в своем выступлении я прямо заявил, что заместители Председателя Совмина товарищи Н.К. Байбаков, И.Т. Новиков, министр финансов В.Ф. Гарбузов (а все они сидели за столом президиума) и другие не вникли сами в существо вопроса, доверились своим помощникам, а те их подвели. Поэтому я попросил Косыгина решения не принимать, а лично разобраться в наших проблемах. Так и было сделано.

Буквально на следующий день утром Алексей Николаевич позвонил мне и попросил познакомить с предприятиями стройиндустрии. Целый день мы с ним ездили по заводам. Он остался очень доволен и твердо обещал поддержать нашу просьбу о выделении дополнительных капитальных вложений. Я же в свою очередь извинился за свое резкое поведение на заседании Совмина, сказал, что пошел на это сознательно, чтобы спасти дело.

Несколько позднее мы пригласили Алексея Николаевича посмотреть на строительство новых домов. А затем изложили соображения, каким путем можно повысить качество квартир. Для этого прежде всего надо было поднять стоимость квадратного метра на 25–30 %. Таких средств у правительства не было. Косыгин так об этом и сказал, правда, пообещал в следующем году все же добавить процентов 10–12. И помог.

* * *

Долгие сорок лет А. Н. Косыгин входил в состав высшего руководства партии и государства. Годы культа личности Сталина, волюнтаризма Хрущева, застоя при Брежневе – мало кто смог вынести все испытания тех трудных лет, не сломаться, держаться с достоинством, сохраняя при этом высочайшую интеллигентность, человеческую простоту и доступность. Невольно задаешься вопросом, как удалось ему так честно и с такой пользой для страны пройти свой нелегкий жизненный путь?

Мне не довелось видеть его в работе в сталинские времена. А вот при Хрущеве, Брежневе я не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич хотя бы в самой незначительной мере поступился своим достоинством. Я не знаю ни одного случая, чтобы он кого-то унизил, оскорбил. Он мог быть строгим, требовательным, совершенно не терпел некомпетентности, но всегда уважал человеческое достоинство. Я также не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич, прямо или косвенно, был замешан в каких-либо нарушениях законности в сталинские времена либо позднее. Кто-то, возможно, упрекнет его в том, что он не занимал активной позиции в борьбе с беззаконием, жестокостью, всяческими перекосами тех лет. Но «при всякой погоде» он оставался честным человеком, никогда в своем поведении не допускал непорядочности, двойной морали. Не красивыми речами, а делами своими он завоевал прочный авторитет и оставил о себе добрую память.

Анна Гриненко

У истоков экономических преобразований

Гриненко Анна Андреевна почти 29 лет, с 1953 по 1981 г., руководила крупнейшей в стране кондитерской фабрикой «Красный октябрь». Герой Социалистического Труда

В 1953 г. министром легкой и пищевой промышленности назначили Алексея Николаевича Косыгина. Вскоре он поехал по московским хлебозаводам, увидел, какие там творятся безобразия, и сразу снял с работы нескольких директоров. Это действительно надо было сделать. Самые невероятные слухи и подробности о его поездках сразу разнеслись среди нас, пищевиков.

И вот как-то сижу я в кабинете. Вдруг раздается звонок и мне говорят: «К вам едет Алексей Николаевич». Представляете мое состояние?! Как сейчас помню, у меня сразу испарина на лбу выступила.

«Едет, значит, – думаю обреченно. – Ну, все: фабрика колоссальная, а он, говорят, такой строгий, придирчивый, суровый. Словом – пиши пропало».

Прибыл он с большой свитой. Вошел в мой кабинет, бывший эйнемовский. (С 1867 по 1917 г. нынешняя кондитерская фабрика «Красный Октябрь» принадлежала Федору Карловичу Эйнему.) А надо сказать, у нас помещение дирекции было в очень хорошем состоянии, мы его всячески поддерживали: солидный банковский стиль – зеркальные стекла, хрустальные люстры, все отделано деревом, массивная, еще дореволюционная, мебель.