Заказные преступления: убийства, кражи, грабежи

      Информация об убийстве мгновенно распространяется. Прямо к лежащему в луже крови трупу приезжают местные «авторитеты». По законам преступного мира им необходимо «засветиться» — у трупа ли, на похоронах ли или во время поминок, чтобы никто не подумал, что к убийству причастен именно он. Старательно «засвечивающихся» членов ООГ открыто снимает милиция. Господа старательно поворачиваются к видеокамере задами.
      На сегодня остался в живых последний брат-»башмак» — двоюродный Башмаков (наследник власти в нынешней группировке?), который с 7 июля 1993 года разыскивается за совершение убийства. Правда, есть основания предполагать, что объявление его «в розыск» было чисто формальным, ибо разыскиваемого в течение года видели в самых различных местах, включая симферопольские рестораны.

Око за око

      Смерть Виктора Башмакова повлекла за собой очередную цепь кровавых разборок. Виновным в убийстве главы тогдашней крымской мафии «общак» заподозрил другого «авторитета» — крупного севастопольского бизнесмена и предпринимателя Евгения Поданева, занимавшегося к тому же политикой. (Им была организована Партия свободных предпринимателей Крыма, члены которой после убийства Поданева были перестреляны один за другим).
      В прошлом Поданев — тренер и руководитель клуба бодибилдинга и кикбоксинга — именно в этих клубах воспитывались будущие «бультерьеры», «качки» и «быки» — охранники для криминальных структур. На момент убийства в руках Поданева были сосредоточены самые большие деньги в Крыму. Живущий в Севастополе гражданин Франции, он, по неофициальным сведениям, и за рубежом организовал нечто типа мафиозного «общака». В Крыму же Поданеву платили дань практически все — якобы за «охрану».
      Убили Поданева в симферопольском баре «Калинка» — признанном месте сбора крымских «авторитетов». 28 июля позапрошлого года там прошли поминки по «убиенному Башмакову». «Засветиться» на поминках опять-таки прибыл почти весь цвет преступного мира. Существуют различные версии того, что произошло на поминках. Есть сведения, полученные одной из крымских журналисток от члена башмаков-ской группировки, там присутствовавшего. По его словам, перестрелка из пистолета за поминальным столом началась после того, как один из «бультерьеров» (охранников) Башмакова обвинил Поданева в причастности к убийству шефа. Основанием для обвинения послужило то, что заказчиком предыдущего, сходного по сценарию убийства в Саках определили Севастополь, главой мафии которого, как известно, был Поданев. (Версия участия СБУ тогда не всплывала). В момент начала перестрелки преследуемые — Поданев с телохранителями и руководитель группировки «Сэйлем» Сергей Воронков — выскочили на крыльцо бара. И тогда сверху, с крыши находившегося рядом детского сада, их начали поливать из автоматов. Были убиты Поданев и два его охранника. Еще двоих охранников в тяжелом состоянии увезли в больницу, где они скончались. Воронков не пострадал (утверждают, что на нем была надета некая «противопулевая» рубашка). В самом баре (он, кстати, находился под контролем группировки «Башмаки») убитых вроде бы не было. Кто стрелял с крыши детского сада, следствием так и не установлено. Как не совсем ясно и то, кого именно из присутствующих хотели убить.

«Сэйлем»: путь к власти

      Наиболее серьезная сегодня группировка, по многим свидетельствам, имеющая «своих» людей в структурах власти, начала формироваться под вывеской ресторана «Сэй-лем», названного так по имени города-побратима в Америке. Кроме ресторана, под тем же названием существовал бар с «офигенными» ценами — чашечка кофе стоила 450 тыс. карбованцев (около 3 долларов), в то время как во всем городе — 40—45 тыс. (приблизительно 30 центов).
      Ресторан и бар «Сэйлем» стали местом регулярных сборов формирующейся группировки, фактически превратившей ее в офис. Руководство группировкой местная молва приписывает Сергею Воронкову. Он, по представленным правоохранительными органами сведениям, — выпускник института физкультуры, выросший впоследствии до председателя Союза предпринимателей Симферополя и вице-президента Союза предпринимателей Крыма, а совсем недавно избранный депутатом городского совета Симферополя.
      Как утверждалось в дошедших через третьи руки сведениях из милицейского досье, Воронкова четырежды пытались привлечь к уголовной ответственности. Генеральная прокуратура Крыма, правда, подтвердила лишь один из фактов — г-н Воронков действительно обвинялся в рэкете, но обвинение было признано несостоятельным и снято.
      Два года назад на одной из пресс-конференций сотрудник отряда по борьбе с организованной преступностью, занимавший в то время большой пост, назвал в числе организаторов крупных преступных группировок Сергея Воронкова. Данное сообщение обошлось правоохранительным органам в серьезную на тот момент для Украины сумму — 50 млн. карбованцев «за оскорбление чести и достоинства» г-на Воронкова.
      К власти группировка «Сэйлем» пришла после серии убийств глав мафиозных группировок Крыма. История такова: летом 1991 года на полуострове возник первый виток борьбы за влияние. Во время разразившейся войны между криминальными авторитетами были убиты крупные крымские мафиози — Саку-ров, Гуня, Жираф, Сахан.
      Ниши, занимаемые ими, опустели. Их и начали забивать те, кто покрепче.
      Сегодня группировка «Сэйлем» имеет под своим контролем наибольшее количество экономических объектов, в том числе и банков. Интересно, что банки, совсем недавно числившиеся как «объекты влияния» других группировок, постепенно переходят к Ворон-кову. Очередная «утечка» информации из правоохранительных органов свидетельствует, что приезжавший в июле прошлого года премьер-министр Украины, бывший шеф СБУ Евгений Марчук лично искал компромат на Сергея Воронкова.

Кто убрал Олега Дзюбу?

      Летом прошлого года столицу Крыма и близлежащие окрестности сотрясали ночные взрывы. Взрывались бензоколонки, магазины, кафе, офисы, автомобили. Пострадавших «со стороны», как правило, не было. Но трупы были. Как впоследствии утверждали информаторы, разборки спровоцировала группировка «Сэйлем» — необходимо было убрать последних «криминальных» конкурентов. Ими оказались члены группировки «Греки» и небезызвестный крымчанам Олег Дзюба.
      Олег (Алик) Дзюба — последний из руководителей ООГ «вор в законе». Уже к середине 90-х годов существующий в Крыму институт криминальных «авторитетов» существенно пошатнулся, и высшее криминальное звание «вора в законе», дающее большие привилегии в преступном мире, девальвировалось. Соответственно снизился «рейтинг» популярности уголовных «авторитетов»: расшатавшаяся дисциплина в бывшем преступном братстве, подрываемая шальными деньгами формирующихся бизнес-структур, девальвировала и бывшие ценности преступного мира. Так, убийство «вора в законе» — чрезвычайное происшествие в преступном мире. Но… за последние годы крымские «воры в законе» были убиты один за другим.
      Что касается Олега Дзюбы, криминальный беспредел коснулся его в полной мере. Так, во всем мире устранять родных криминального «авторитета» считается «дурным тоном». Как и расправляться с ними на глазах близких ему людей.
      В предпоследний раз Олега Дзюбу пытались убрать в присутствии жены и дочери. Произошло это 21 января прошлого года в киевском аэропорту «Борис-поль» сразу же после возвращения семьи из Франк-фурта-на-Майне. По сведениям одних источников, неожиданно возникший автомобиль выплюнул автоматную очередь, по другим сведениям — стреляли из пистолетов. Дзюба получил два тяжелых ранения в голову, шею и руку. Но остался в живых. Жена не пострадала. Но дочь Леночка, которой шел четырнадцатый год, получив пулю в лоб, скончалась на месте.
      Выздоровевший через три месяца Олег поклялся в отместку «залить весь Крым кровью»… А летом 1995-го загремели ночные взрывы.
      …После того как весной Олег Дзюба выписался из госпиталя, он и его жена уехали в Россию. Вернувшись летом в Крым, решили все продать и уехать навсегда. Но уехать им не дали.
      12 июля в Симферополе произошли очередные убийства. На железнодорожном мосту красная «девятка» была буквально изрешечена пулями из двух «Калашниковых». В автомобиле находились Ольга, жена Дзюбы, шофер и двое его охранников. Все четверо погибли на месте. (По другим сведениям, в машине находились шесть человек. Двое остались в живых).
      Интересно, что нападение на жену Олега Дзюбы произошло буквально через десять минут после того, как она вышла из приемной бывшего сотрудника КГБ, нынешнего начальника Главного управления внутренних дел (ГУВД) МВД Украины по Крыму Виталия Кириченко (это фактически ранг заместителя министра). Незадолго до этого она обратилась к Кириченко с просьбой о защите и разрешении на ношение оружия.
      Но 12 июля назначенная на полдень встреча не состоялась — посидев в приемной, Ольга получила сообщение, что ее не примут. (По другой информации — Кириченко ее все же принял). После чего Ольга села в красную «девятку».
      …Сразу после расстрела автомашины первыми к ней подбежали сотрудники железнодорожной милиции. Двое убийц тем временем успели сбежать, традиционно бросив автоматы на железнодорожной насыпи. (По другой информации, автоматы полетели в речку Селигер). По сведениям людей, близких к убитой, перед поездкой к Виталию Кириченко у нее была с собой дамская сумка с весьма крупной суммой денег, затем бесследно исчезнувшая.
      Буквально через два часа после гибели жены Олег Дзюба позвонил своей матери и сообщил, что «Олечку убили», а он задержан милицией. Приехавшая домой к сыну мать (Олег Дзюба жил отдельно) застала его в окружении милиции пьяным и невменяемым. Тут же присутствовал начальник ГУВД Кириченко. Олег, достав бутылку водки, предложил выпить. Мать отговаривала: «Давай, сынок, Олечку похороним». Рванув на себе рубаху, Дзюба почти рыдал: «Что мне делать? Дочь убили, жену убили!» После этого в комнату вошли следователи, потихонечку оттеснили начальника ГУВД от Дзюбы, и Кириченко ушел.
      А через пару часов, выпрыгнув из окна во двор, Олег Дзюба сбежал из милиции.
      Дальнейшее можно изложить вкратце: по сведениям правоохранительных органов, Дзюба на машине, которую ему доставили друзья из гаража матери, колесил по городу. Им был обстрелян бар «Калинка», принадлежащий «Башмакам», — Дзюба, вероятно, считал их виновными в гибели жены. Повредив машину, он приехал к дому бывших своих соратников, позднее перешедших к «Башмакам» — братьям Ба-чевским. Убил их собаку и потребовал заменить машину.
      Олег Дзюба находился в гараже, когда там прогремел взрыв. Прибывшая к месту происшествия милиция обнаружила полностью обгоревший труп. Хозяева гаража — братья Бачевские сбежали. Как выяснилось потом, в гараже хранился целый арсенал взрывчатых веществ и оружие. По мнению правоохранительных органов, взрыв произошел либо от неосторожного обращения с гранатой, которую видели в руках у Дзюбы, либо в результате самоубийства.
      Мать Дзюбы считает, что сын покончить с собой не мог. Она также не видела трупа — не захотела смотреть. И хотя труп был идентифицирован, впоследствии прошел слух — в гараже погиб вовсе не Дзю-ба. Но по прошествии времени даже мать поверила, что ее сын погиб. Живой — он как-то дал бы о себе знать…
      Как считает начальник отдела Главного управления внутренних дел МВД Украины по Крыму Александр Коллонтай, основа организованной преступности в Крыму прежде всего социальная. С одной стороны, существует молодежь, которая может получить высокооплачиваемую работу лишь в коммерческих структурах, находящихся, в свою очередь, под «крышей» криминальных. Кое-кто уходит прямо в телохранители членов различных особо опасных группировок. Там же находят работу высокого уровня юристы, адвокаты, сотрудники правоохранительных органов и прокуратуры. Парламентское лобби Украины до сих пор не приняло закона об отмене статуса депутатской неприкосновенности, что позволяет членам различных ООГ спокойно существовать в статусе депутата.
       (Т. Турчина. // Детективная газета. — 1996. — №3/15)

Убийство С.М. Кирова

      1 декабря 1934 года молодой коммунист Леонид Николаев вошел в здание Смольного и выстрелом из револьвера убил наповал члена Политбюро Сергея Мироновича Кирова, главу ленинградской партийной организации. Убийцу схватили на месте преступления. Из Москвы немедленно выехала в Ленинград специальная комиссия, возглавляемая Сталиным, чтобы расследовать обстоятельства убийства.
      Подробности этого преступления остались неопубликованными. Кто был этот Николаев? Как он ухитрился пробраться в строго охраняемый Смольный? Как ему удалось приблизиться вплотную к Кирову? Какие причины толкнули его на этот отчаянный шаг — политические или личные? Все обстоятельства преступления оказались окутаны покровом глубокой тайны.
      В первом правительственном заявлении утверждалось, что убийца Кирова — один из белогвардейских террористов, которые якобы проникают в Советский Союз из Финляндии, Латвии и Польши. Несколькими днями позже советские газеты сообщили, что органами НКВД поймано и расстреляно 104 террориста-белогвардейца. Газетами была начата бурная кампания против «окопавшихся на Западе» белогвардейских организаций (в первую очередь Российского общевоинского союза), которые, дескать, «уже не впервые посылают своих эмиссаров в Советский Союз с целью совершения террористических актов».
      Столь определенные заявления, особенно казнь 104 белогвардейских террористов, заставляли думать, что участие русских эмигрантских организа— ций в убийстве Кирова полностью установлено следственными органами. Однако на шестнадцатый день после убийства (как по мановению волшебной палочки) картина полностью изменилась. Новая версия, появившаяся в советских газетах, возлагала ответственность за убийство Кирова теперь уже на троц-кистско-зиновьевскую оппозицию. В один и тот же день, словно по команде, газеты открыли ожесточенную кампанию против лидеров этой уже отошедшей в прошлое оппозиции. Зиновьев, Каменев и многие другие бывшие оппозиционеры были арестованы. Близкий в те дни к Сталину журналист Карл Радек писал в «Известиях»: «Каждый коммунист знает, что теперь партия раздавит железной рукой остатки этой банды… Они будут разгромлены, уничтожены и стерты с лица земли!»
      Ненависть Сталина к бывшим лидерам оппозиции была хорошо известна. Поэтому в социалистических кругах за рубежом начали выражать опасение, как бы он не использовал смерть Кирова в качестве предлога для расправы с Зиновьевым и Каменевым. Некоторые иностранные газеты пустили слух, что Зиновьев и Каменев уже тайно казнены. Советские власти сочли необходимым опровергнуть эти слухи, а 22 декабря последовало сообщение ТАСС о том, что «ввиду недостатка улик» дело Зиновьева и Каменева будет рассматриваться не судом, а «Особым совещанием при НКВД СССР».
      Итак, на протяжении немногим более двух недель Советское правительство опубликовало две прямо противоположные версии убийства Кирова — сначала обвинив в этом белогвардейцев, проникших из-за рубежа, а затем бывших вожаков оппозиции. Естественно, советские граждане с нетерпением ожидали судебного процесса, надеясь услышать, что скажет на суде сам Николаев.
      Однако им не суждено было этого узнать. 28 декабря было официально опубликовано обвинительное заключение, где утверждалось, что Николаев и тринадцать других лиц являлись участниками заговора, а уже на следующий день газеты сообщили, что все четырнадцать были приговорены к смертной казни на закрытом судебном заседании, и приговор приведен в исполнение. Ни в обвинительном заключении, ни в тексте приговора ни словом не упоминалось ни о какой причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова.
      То обстоятельство, что Николаева судил тайный трибунал, еще более усиливало всеобщее недоверие к официальной версии событий, возникшее из-за противоречивых правительственных заявлений. Вставал вопрос: что помешало погасить бродившие в народе слухи, поставив Николаева перед публичным судом? Никто не сомневался, что Кирова убил именно этот человек, схваченный на месте преступления.
      К чему же вся эта секретность? Что в этом деле такого, что Сталин не мог вынести на открытый судебный процесс?
      В эти дни меня не было в Советском Союзе, и я мог судить обо всем этом только по официальным сообщениям, появлявшимся в московских газетах. Но с самого начала я был уверен, что дело нечисто: не заслуживали доверия ни первая («белогвардейская») версия Кремля, ни версия о виновности Зиновьева и Каменева.
      Первую версию я не мог принять всерьез потому, что она содержала басню о ста четырех казненных белогвардейских террористах. Как бывший начальник погранохраны Закавказских республик, я прекрасно знал, что через строго охраняемые границы СССР террористы просто не могли нагрянуть в таком количестве. Кроме того, в условиях жесткой советской паспортной системы и всеохватывающего полицейского надзора сто четыре террориста никак не могли одновременно скрываться в Ленинграде. Все это выглядело тем более подозрительно, что, вопреки обыкновению, газеты, сообщая об их казни, не упомянули даже их имен.
      Другая версия — об участии Зиновьева и Каменева в убийстве Кирова — была не менее абсурдной. Из истории партии я отлично знал, что большевики всегда были против индивидуального террора и не прибегали к террористическим актам даже в борьбе против царя и его министров. Они считали подобные методы неэффективными и порочащими революционное движение. А кроме того, Зиновьев и Каменев не могли не отдавать себе отчета в том, что убийство Кирова было бы на руку именно Сталину, который не преминет воспользоваться им для уничтожения бывших вожаков оппозиции. Так и случилось.
      23 января 1935 года, почти через месяц после расстрела Николаева, в газетах было объявлено, что начальник ленинградского управления НКВД Филипп Медведь, его заместитель Запорожец и десять других энкаведистов на закрытом заседании Верховного суда приговорены к лишению свободы по обвинению в том, что, «получив сведения о готовящемся покушении на С. М. Кирова… не приняли необходимых мер для предотвращения убийства».
      Приговор поразил меня своей необычной мягкостью. Только один из подсудимых получил десятилетний срок заключения; все же остальные, включая самого Медведя и его заместителя Запорожца, получили от двух до трех лет. Все это выглядело тем более странным, что убийство Кирова должно было рассматриваться Сталиным как угроза не только его политике, но и ему лично: если сегодня НКВД прохлопал Кирова, завтра в такой же опасности может оказаться он сам. Каждый, кто знал Сталина, не сомневался, что он наверняка прикажет расстрелять народного комиссара внутренних дел Ягоду и потребует казни всех, кто нес ответственность за безопасность Кирова. Он должен был так поступить хотя бы в назидание другим энкаведистам, чтобы не забыли, что за гибель вождей они в прямом емысле слова отвечают головой.
      Тайна убийства Кирова прояснилась для меня по возвращении в Советский Союз в конце 1935 года. Прибыв в Ленинград через Финляндию, я зашел в здание НКВД, чтобы связаться по специальному телефону с Москвой и заказать спальное место в ночном экспрессе, отправляющемся в Москву. Тут я встретил одного из вновь назначенных руководителей Ленинградского управления НКВД, с которым мы вместе служили в Красной Армии в гражданскую войну. В разговоре мы, естественно, коснулись тех перемен, которые произошли в Ленинграде после убийства Кирова. Выяснилось, что бывший начальник ленинградского управления НКВД Медведь и его заместитель Запорожец, приговоренные по «кировскому делу» к тюремному заключению, вовсе и не сидели в тюрьме. По распоряжению Сталина их назначили на руководящие посты в тресте «Лензоло-то», занимавшемся разработкой богатейших золотых приисков в Сибири. «Им там живется совсем не плохо, хотя, конечно, похуже, чем в Ленинграде, — сообщил мой старый приятель. — Медведю даже позволили захватить с собой его новый кадиллак». Он добавил, что капризная жена Медведя уже трижды побывала у него в Сибири, каждый раз намереваясь остаться там с мужем, однако всякий раз возвращалась обратно в Ленинград. При этом, как и прежде, ей выделяли в поезде отдельное купе первого класса и полный штат обслуги.
      Мой приятель рассказал мне о панике, охватившей Ленинград в связи с убийством Кирова и сталинским визитом. В следствии по этому делу он помогал начальнику Экономического управления НКВД Миронову и заместителю народного комиссара внутренних дел Агранову.
      Перед тем как возвратиться в Москву, Сталин назначил Миронова временно, на ближайшие месяцы, исполняющим обязанности начальника ленинградского управления НКВД и фактически ленинградским диктатором. Когда я спросил, как это Николаеву удалось проникнуть в строго охраняемый Смольный, мой приятель ответил: «Именно поэтому и были уволены Медведь и Запорожец. Хуже того, за попытку пробраться в Смольный, его задержали и, если б тогда были приняты меры, Киров и по сей день оставался бы жив». Мне показалось, что разговор наш носит какой-то поверхностный характер: мой приятель явно не хочет рассказать об убийстве ничего конкретного. Я поднялся, чтобы уйти; тогда он в замешательстве пробормотал: «Дело настолько опасное, что для собственной безопасности полезнее меньше знать обо всем этом».
      Огромная популярность Кирова еще больше возросла после семнадцатого съезда партии, который состоялся в самом начале 1934 года. К съезду все было намечено и расписано заранее — даже энтузиазм, с которым делегаты должны были приветствовать вождей. Каждому члену Политбюро, появляющемуся на трибуне, было положено две минуты аплодисментов. Сталину следовало аплодировать целых десять минут. Однако появление Кирова в президиуме съезда вызвало бурю оваций, Ленинградская делегация приветствовала его с таким восторгом, что увлекла своим примером весь съезд. Киров был встречен овацией такой продолжительности, о какой другие члены Политбюро не могли и мечтать. В кулуарах съезда шептались, что на долю Кирова выпал почет, который предназначался только одному человеку: Сталину.
      Раздраженный чрезмерной независимостью Кирова, Сталин решил оторвать его от Ленинграда. Ему было объявлено, что его ждет назначение на ответственную должность в Москве, в Оргбюро ЦК.
      Однако Киров не спешил в Москву. Он выгадывал месяц за месяцем, ссылаясь на то, что необходимо довести до конца ряд важных дел в Ленинграде, начатых при нем. Более того, он все реже и реже появлялся на заседаниях Политбюро, что выглядело уже вызывающе.
      Сталин мог, конечно, задержать Кирова в Москве во время любого из его приездов и воспрепятствовать его возвращению в Ленинград. Но это означало бы открытую ссору, после которой было бы крайне затруднительно назначить Кирова на какую-либо должность в ЦК. Больше того, удержать Кирова в Москве против его воли было не так легко — разве что арестовать его? Однако тогда, в 1934 году, по отношению к члену Политбюро подобные действия были крайне нежелательны. Отстранение члена Политбюро все еще требовало сложной формальной процедуры. Задавшись такой целью, пришлось бы для начала сфабриковать против Кирова обвинение в какой-нибудь антиленинской ереси или в отклонении от генеральной линии партии и развязать против него кампанию критики, которая должна охватить все партийные организации. В данном случае такой путь был для Сталина неприемлем. Подавив троцкистскую и зиновьевскую оппозиции, Сталин много раз писал и заявлял устно, что очистившись от ереси, партия окрепла и сделалась «сплоченной и монолитной как никогда». Но кампания, направленная против Кирова, наверняка вызовет слухи о новом расколе партии и о разногласиях в Политбюро. При этом Сталин понимал, что и за рубежом опять появятся сомнения в прочности его режима, чего он никак не хотел.
      Он пришел к выводу, что сложная проблема, вставшая перед ним, может быть разрешена лишь одним путем. Киров должен быть устранен, а вина за его убийство возложена на бывших вождей оппозиции. Таким образом, одним ударом он убьет двух зайцев. Вместе с ликвидацией Кирова будет покончено с ближайшими сподвижниками Ленина, которые, как бы ни чернил их Сталин, продолжали оставаться в глазах рядовых партийцев символом большевизма. Сталин решил, что, если ему удастся доказать, что Зиновьев, Каменев и другие руководители оппозиции пролили кровь Кирова, «верного сына нашей партии», члена Политбюро, — он вправе будет потребовать: кровь за кровь.
      Единственной частью государственного аппарата, которая могла помочь Сталину в подготовке этого убийства, являлось ленинградское управление НКВД, отвечавшее за безопасность Кирова. Но начальником этого управления был Филипп Медведь, связанный с Кировым тесной дружбой. Медведя следовало убрать и заменить другим человеком, «более надежным». У Сталина был на примете такой человек: Евдокимов, давний сотрудник «органов». Несколько лет подряд Сталин брал его с собой в отпуск — не только в качестве телохранителя, но и как приятеля и собутыльника. Евдокимов получил от Сталина больше наград, чем любой другой энкаве-дист. Это была странная личность, с застывшим, точно окаменевшим лицом, сторонившаяся своих коллег. В прошлом заурядный уголовник, Евдокимов вышел из тюрьмы благодаря революции, примкнул к большевистской партии и отличился в гражданской войне. Когда война закончилась, Евдокимов был назначен начальником областного управления ОГПУ на Украине. Там он лично возглавлял карательные операции против антисоветских повстанческих банд.
      По распоряжению Сталина Ягода издал приказ о переводе Медведя из Ленинграда в Минск и назначении Евдокимова на его место. Узнав об этом, Киров пришел в негодование. В присутствии Медведя он позвонил Ягоде и без обиняков начал допытываться, кто дал ему право перемещать ответственных ленинградских работников без разрешения Ленинградского обкома. Затем Киров позвонил Сталину и опротестовал недопустимый образ действий Ягоды. Приказ о переводе Медведя из Ленинграда пришлось отменить.
      Поскольку с назначением Евдокимова в Ленинград ничего не получилось, у Сталина не было иного выбора, как обратиться за помощью к Ягоде и посвятить его в свои тайные планы, касавшиеся Кирова. Ягода сразу же вызвал из Ленинграда своего протеже и фаворита Ивана Запорожца, который в то время был заместителем Медведя. Они посетили Сталина вдвоем. Избежать личного разговора Сталина с Запорожцем было нельзя: последний никогда не взялся бы за такое чрезвычайное задание, касающееся члена Политбюро, если бы оно исходило лишь от Ягоды и не было санкционировано самим Сталиным. Получив сталинский наказ, Запорожец вернулся в Ленинград.
      Как раз в это время среди бумаг, поступающих в ленинградское отделение НКВД, оказалось секретное донесение, касавшееся молодого коммуниста по имени Леонид Николаев. Этот Николаев был так обозлен тем, что его исключили из партии и связанной с этим невозможностью устроиться на работу, что у него появилась мысль об убийстве председателя комиссии партийного контроля.
      Этим актом доведенный до отчаяния Николаев намеревался выразить свой протест против партийной бюрократии, чьей жертвой он себя считал.
      Донос на Николаева поступил в «органы» от его друга, которому он имел неосторожность рассказать о своих намерениях. В этом, конечно, не было ничего удивительного. Закономерным было и то, что Запорожец, озабоченный полученным в Москве заданием, заинтересовался личностью Николаева. Встретившись с его «другом» и поговорив с ним, он пришел к выводу, что слова Николаева не приходится считать пустой болтовней. Дело приняло еще более серьезный оборот, когда «друг» выкрал и принес Запорожцу дневник Николаева.
      Дневник был сфотографирован и снова подброшен туда, откуда был украден. На его страницах Николаев подробно описывал свои злоключения: как он был беспричинно «вычищен» из партии, какое бездушное отношение встречал со стороны партийных чинов, когда пытался добиться справедливости, как его уволили с работы и до какой жуткой нищеты докатилась его семья — двое детей, жена и мать. Записи дневника были полны ненависти к бюрократической касте, воцарившейся в партии и государственном аппарате.
      Чтобы получить возможно более полное представление о личности Николаева, Запорожец решил лично встретиться с ним. Все тот же «друг» организовал ему якобы случайную встречу с Николаевым, представив Запорожца под вымышленным именем, как своего бывшего сослуживца. Поболтав о том, о сем, они расстались. Николаев произвел на Запорожца благоприятное впечатление. Теперь «другу» была поставлена новая задача: попытаться еще более сблизиться с Николаевым, время от времени передавать ему небольшие сумы денег, прикинуться разделяющим его взгляды — и, конечно, сообщать НКВД о каждом его шаге. Сам Запорожец поспешил в
      Москву поделиться соображениями о том, как лучше использовать подвернувшийся случай. Там он еще раз был принят Сталиным.
      В Москве было решено, что Николаев подходит для реализации намеченного плана. Главное преимущество этого варианта заключалось в том, что Николаев напал на мысль о террористическом акте самостоятельно и вдобавок не подозревает, что с какого-то момента его действия косвенно направляются аппаратом НКВД.
      Инструкции, полученные Запорожцем, сводились к одному: постараться перевести террористические замыслы Николаева с некоего члена партийной контрольной комиссии, исключившей его из партии, на Кирова. За время, пока Запорожец отсутствовал, николаевский замысел превратился в манию: его поступок станет сигналом к восстанию против ненавистной партийной бюрократии. «Друг» Николаева предупредил Запорожца, что их подопечный делает попытки раздобыть огнестрельное оружие.
      Услышав об этом, Запорожец выразил «другу» опасение, что Николаев, чего доброго, действительно застрелит какого-то работника партконтроля, не имеющего, разумеется, личной охраны. Между тем НКВД намерено взять террориста с поличным, непосредственно перед тем, как он попытается совершить террористический акт. Это удастся сделать, не допуская кровопролития, только в том случае, если Николаев откажется от покушения на какую-то незначительную персону и попытается убить, ну, допустим, Кирова, что заведомо обречено на провал, так как того охраняют денно и нощно. Как только Николаев с револьвером в кармане проникнет в здание Смольного, его тут же схватят сотрудники НКВД, которые специально будут его поджидать. А от «друга» требуется теперь только одно: внушить Николаеву, что убийство какого-то незначительного чиновника из партконтроля не даст заметного политического эффекта. Зато выстрел, направленный в члена Политбюро, отзовется эхом по всей стране.