Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Князь Владимир. Книга 2

ModernLib.Net / Фэнтези / Никитин Юрий Александрович / Князь Владимир. Книга 2 - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Никитин Юрий Александрович
Жанр: Фэнтези

 

 


Юрий Никитин
Князь Владимир. Книга вторая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

      В лето 6488 Владимир вернулся в Новгород с варягами.
      И послал к Рогволоду в Полоцк сказать: «Хочу дочь твою взять в жены».
      И пошел на Ярополка в землю Киевскую.
«Начальная Русская Летопись»

Глава 1

      Хмурый воин пропустил Ингельда вперед и плотно закрыл за ним дверь. В комнате сутулил над столом широкие плечи тяжелый человек. На стук двери оглянулся, на Ингельда взглянули острые глаза его дяди, конунга Эгиля. Суровое лицо, словно вырезанное из камня, было мрачным.
      — Сядь, — велел он тяжелым голосом. — Я позвал тебя для очень важного разговора. И пусть ничьи уши не услышат моих речей!
      Ингельд насторожился, но сердце в предчувствии опасности и крови забилось радостнее. Он ощутил, как в сильном теле просыпается яростная жизнь, по коже забегали щекочущие мурашки.
      — Клянусь Валгаллой!
      Он осторожно присел на край скамьи. Конунг некоторое время смотрел на свои огромные ладони на столешнице, медленно стиснул пальцы. Кожа натянулась и побелела на костяшках, сухо заскрипело.
      — Догадываешься, зачем тебя призвал?
      — Я видел хольмградского конунга Вольдемара. Он прибыл из Царьграда. Стал старше, выглядит зрелым мужем. Ты решил дать ему помощь?
      Эгиль с досадой стукнул кулаком по столу:
      — Мы не ромеи, чтобы нарушать клятвы. Вольдемар выполнил все, о чем договаривались. Он присмотрел за Олафом! Тот взматерел, научился многому. Вроде бы даже замечен базилевсами. Да-да, у ромеев сейчас правят два брата. Олаф уцелел в самый трудный первый год.
      — Ну, — осторожно вставил Ингельд, — Олаф мог и сам…
      — Вряд ли, — рыкнул Эгиль. — Олаф отписал мне, что Вольдемар не раз спасал ему жизнь. Вообще просит относиться к хольмградцу, как к собственному сыну!
      Ингельд терпеливо ждал. Жилы на лбу конунга напряглись, синяя вена на виске часто-часто дергалась. Дыхание с шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы.
      — Олаф не вернется?
      — Пока не хочет. Он даже написал, что готовится принять эту… эту веру рабов!
      — А Вольдемар уже принял?
      Эгиль зло стукнул кулаком по столу. Посуда подпрыгнула.
      — Этот хитер как лиса! Хотя такой может менять веры чаще, чем портянки — я таких за полет стрелы насквозь вижу! — но и то остался в своей, славянской… Или русской. А Олаф — дурак! Он ежели примет, то уже не откажется. Ему, видите ли, честь не позволит! Эх, ладно. Пей мед, слушай внимательно.
      Ингельд послушно отхлебнул из кубка. Вкуса не ощутил, сердце колотилось о ребра в ожидании подвигов, звона железа, дальних походов на драккаре, рева пожаров и страшных криков жертв.
      — Все слышали, как я обещал дать войско конунгу Вольдемару. И я дам! Не бесплатно, конечно. Мы договорились о плате. По две гривны с каждого киянина! А Киев — город очень богатый. Конунг Вольдемар хочет использовать нас в своих интересах и… интересах Гардарики. Да, мы беремся помочь. За то, что он присмотрел за Олафом в Царьграде, я обещал… да, обещал! Но ярлы меня не поймут, если не возьму с Вольдемара хорошую плату. Но и о плате, как я уже сказал, договорились. Ярлы довольны. Теперь дальше. Есть еще наши интересы! Мои и… теперь твои, племянник. Они превыше всех остальных.
      Ингельд дернулся:
      — Дядя… разве не Олаф должен был повести наших людей в помощь Вольдемару?
      Конунг помолчал, а когда заговорил, в голосе были злость и восхищение:
      — Конунг Вольдемар оказался даже сильнее, чем я ожидал! Он не только присмотрел за Олафом. Сумел превратить его в лучшего друга. Олаф хольмградцу предан больше, чем родному отцу.
      — Дядя, — воскликнул Ингельд потрясенно, — что ты говоришь?
      — Ну, — признался конунг нехотя, — может быть, я перегнул. Во всяком случае, Олаф стал совсем другим. И не думаю, что на него так уж подействовала империя. Я там тоже бывал, но мне все как с тюленя вода. На мужчин больше действуют примеры других мужчин, чем красоты чужих стран. Я ему доверяю во всем, кроме Вольдемара. Слово, данное Вольдемару, не нарушит, даже предложи ему корону всех наших северных стран! Даже корону Римской империи. Ты все понял?
      Глаза Ингельда заблестели. Неужто удастся обойти даже Олафа? Суровый и недоверчивый Эгиль доверяет ему больше, чем собственному сыну!
      — Я выполню все, — сказал он как можно тверже.
      — Войско поведешь ты. Но кроме основного задания… у тебя будет еще одно. Как водится, гораздо более важное. Если их братоубийственная война разгорится как следует, можешь в нужный момент ударить на Вольдемара.
      — Дядя! — воскликнул Ингельд. — Нас по возвращении забросают камнями! Это позор, это противно воинской чести…
      — Мальчишка, — рявкнул конунг. В голосе было больше презрения, чем гнева. — Воинская честь обязательна только для простого воина. Что бы мы, конунги, делали, если бы честь не привязывала их к нам крепче цепей? А вот когда дело касается вождей, то они должны действовать так, как нужно нам, стране. У простого воина честь одна, у ярла — другая. Ну, а конунг вовсе стоит над законами. Он должен считаться только с реальной силой… Поймешь позже, жизнь научит. А пока что запоминай. В Полоцке сидит наш родственник
      — князь Рогволод с сынами и дочерью. Он древнейшего рода, скальды ведут его род от самого Одина, он в кровном родстве с сильнейшими конунгами Севера. Сыны у него — настоящие львы, а дочь — красавица, какой свет не видывал.
      Глаза Ингельда загорелись. На него засматриваются даже замужние женщины, красив и отважен, но какой викинг не мечтает о красавице за морем?
      Конунг усмехнулся:
      — Попробуй. Такая жена сделает честь любому королю. Запомни: Рогволод — свеон, поможет каждому соплеменнику, если тот обратится за помощью. Вдвоем с ним свалишь победителя, кто бы им ни был: конунг Вольдемар или конунг Ярополк. Но сперва дай им обессилить один другого. И пусть положат в битвах как можно больше своих людей.
      — А эта дочь Рогволода…
      Конунг досадливо дернул плечами:
      — Она на выданье, но гордый Рогволод скорее отдаст за тебя, сына конунга, чем за любого из князей Руси. Он их считает безродными и никчемными. Так что здесь забот особых у тебя не будет. Думай лучше о деле!
      — А мне можно будет попробовать…
      — Сделать! — сказал конунг жестко. — Такой возможности давно ни у кого не было. Русы уже не пропускают нас через свои земли, как было раньше. Даже в Царьград приходится ездить кружным путем. А тут ты с большим войском окажешься в самом сердце славянских земель Киевщины! Быть там и не воспользоваться — для норманна непростительно.
      — Я сделаю, дядя. Клянусь Тором! Штрангуг…
      — Штрангуг не понадобится. Вы идете в русские земли открыто. Открыто, бок-о-бок с этими лапотниками из Хольмграда, ихнего Новгорода, врываетесь в Киев… Ясно?
      Ингельд кивнул. Русские города не удавалось захватывать, как получалось в Британии, Франции, по всей Западной Европе. Иногда прибегали к хитростям: под личиной купцов, спрятав оружие под мехами, добирались до далеких городов на Днепре, а там, устроив ночью штрангуг, пытались захватить города… Но так удавалось лишь в маленьких городишках, где и дружин-то не было. Киев внезапным налетом не возьмешь… Зато какая блестящая возможность войти в город с обнаженными мечами!
      — Говорят, никто не брал Киев из чужеземцев, — прошептал он. — Спасибо, дядя! Спасибо за возможность показать себя.
      — И разбогатеть, — улыбка конунга была волчьей. — Разбогатеть, не просто ограбив богатейший город, а захватив его! Как предки Рогволода захватили и удержали Полоцк. Ведь из его земель Рогволод создал целое полоцкое княжество! Создал, укрепил, расширил… И теперь там сидят и правят люди нашего корня!
      Римская империя… Папа Бенедикт VII стоял у окна и рассматривал ночной Рим. На фоне темно-синего неба чернели залитые лунным светом мрачные башни, высокие стены. Слева виден поднятый мост, а внизу изо рва, наполненного затхлой водой, высовываются острые колья… Дальше каменные громады домов растворяются во тьме, все как один мрачные и толстенные, с узкими окнами, закрытыми массивными железными прутьями.
      Где ты светлый, шумный Рим времен республики и даже первых императоров? С той поры, как под ударами боевых топоров Алариха пали ворота Вечного Города, мир содрогнулся и никогда уже не был прежним. Рушилось незыблемое. Оказалось, что Вечный Город можно взять штурмом и разграбить точно так же, как и другие города. И с тех пор его действительно брали и грабили не раз.
      С той поры и начали строить на развалинах вместо прежних светлых домов, полных солнца и простора, эти тяжелые дома, больше похожие на крепости. Пока не дошли до этих каменных чудовищ, ощетинившихся копьями, зубьями, клыками, лезвиями. И понимаешь, до какого же отчаяния довели бесконечные бои несчастных жителей!
      Здесь, на Латеране, выросла крепость, такие же крепости на остальные холмах: Лавентине, Капитолии, Квириналии… Между ними — дома-крепости, лавки-крепости, сараи-крепости!
      Римская империя! Когда-то римлянам даже собственную армию не разрешалось проводить вблизи Рима. Сулла первым нарушил закон, вторым Цезарь… Как давно это было! Или недавно? Всего через пятьсот лет после Цезаря свои войска в Рим ввел гиперборей Одоакр и сбросил с трона последнего западноримского императора Ромула!
      Бенедикт VII сел в кресло, повернулся к окну. Мысли кружились, толпились в черепе. Мелькнула среди них одна, которую он тщетно пытался выловить среди множества. Римская империя… Она пала, но город Рим остался для всех символом мироздания и порядка. По чести, римские завоевания несли жестокости и крови не меньше, чем дикие парфяне или свирепые кельты, но в покоренные области вместе с властью Рима приходило римское право, инженеры строили превосходные дороги и акведуки, сразу за армией являлись юристы, администраторы, архитекторы, строители…
      Да, после падения Рима темные стороны его власти были забыты. В воображении образованных и необразованных людей, которым остались труды римских поэтов, историков, юристов, Рим встает как сверкающее видение культуры и справедливости. Как символ того, чего сейчас нет, но обязательно должно быть!
      За века народы привыкли к Риму. Привыкли, что право и справедливость в мир исходят именно оттуда. Но власть императоров пала, зато жива и крепнет власть духовная, власть над душами людскими. Здесь живет папа римский, духовный глава всех христиан на свете. Всех, где бы они ни находились! Здесь живет наместник бога на земле, потому народы и ныне должны получать приказы как жить из Рима. Только уже не от императоров, а от папы. От него, Бенедикта VII.
      Отворилась дверь, бесшумно вошел грузный мужчина. Расшитая сутана скрывала фигуру, но все же было заметно, что он очень силен, крепок, а шрамы на левой щеке выдавали натуру скорее воинственную, чем кроткую.
      — Звали, ваше преосвященство?
      — Да. Ты у нас слывешь знатоком славянского мира?
      — Коль это было поручено мне…
      — Что у нас там сейчас? — прервал Бенедикт VII.
      Епископ пристально смотрел на владыку церкви. Тот все еще смотрел неотрывно в окно, и нельзя было угадать, что именно хочет узнать из жизни огромного и наполовину скрытого мира славян.
      Власть римского папы мощно распространялась по всему свету. Уже германские императоры признали его власть, уже престолы Франции и Британии склонились перед ним, уже могучие волны христианизации пошли через страны и континенты, ломая и погребая непокоренных под обломками. Центр этой мощи — в Риме, в папском дворце на Латеране, в этой комнате, у ног этого человека, из рук которого даже всесильные императоры с трепетом принимают короны!
      — Славянское государство хорватов, — сказал епископ, — недавно признало нашу власть. Там принято христианство по латинскому обряду. Двенадцать лет тому приняло нашу веру и власть и Польское государство. Особо стоит отметить в этом нелегком деле чешского князя Болеслава, на дочери которого Доброве и женился польский князь Мечислав I, или, как его зовут ляхи, Мешко I. С Добровой в Польшу было переправлено за наш счет огромное количество наших священников, три обоза богослужебных книг…
      — Я слышу сожаление в твоем голосе, сын мой, — строго сказал Бенедикт. — Это все вернется сторицей!
      — Да, конечно, — пробормотал епископ. — Но сколько священников и церковной утвари проглотили богомерзкие полабские славяне… Но остались язычниками.
      — Жертвы не напрасны. А Доброва… это не та распутная баба, о которой по всей Германии ходили легенды? Она, кажется, вдвое старше своего мужа?
      — Да, — подтвердил епископ почтительно, — но укреплению веры это не вредит. Напротив! Многоопытностью в делах распутных она уже оказывает влияние на политику великого князя польского, его бояр и даже слуг.
      — Добро. А что с неистовыми лютичами?
      — По прежнему люто бьются с другим объединением славянских племен — бодричами. Зато Германия, помогая то одним, то другим, постепенно захватывает их земли. Резко возросло влияние среди всего прибалтийского славянства центра Ретры! По всему Поморью. Это всеславянский культовый центр…
      Как он и ожидал, Бенедикт сразу насторожился.
      — Еще одна попытка объединения?
      — На этот раз с их божеством получилось. На очереди — объединение враждующих племен. К счастью, их силы равны, битва длится уже лет двести… Надо успеть, ваше преосвященство.
      Бенедикт посерел лицом. Щеки сразу обвисли, он сгорбился еще больше. Появление всеславянского божества нарушит хрупкое преимущество сил Рима! В Польше и Чехии тоже славяне, еще могут сбросить чужую для них веру Христа. Тем более, что о ней знают пока что князь да бояре, а простой народ еще молится своим древним богам. А там и Германия, что мечтает сбросить тяжелую руку Рима, попытается вывернуться!
      — Что сделал Мешко?
      — Вступил в союз с германским императором, ударили на лютичей с двух сторон. Те сейчас вынуждены сражаться на севере и западе, а тут еще на помощь христианским властителям пришел венгерский король Стефан I. Увы, язычники все еще сильны и свирепы. Даже кое-где потеснили христианских королей.
      — Им никто не помогает?
      — Подозревают малую помощь со стороны Руси. Однако вряд ли, Русь слишком далека.
      — Надеюсь… А Чехия? Впрочем, в Чехии вера Христа укрепилась давно. Болеславу Чешскому языческий бог не так страшен. Он остался в стороне, так ведь?
      — Истинно так, — подтвердил епископ, досадуя на проницательность престарелого папы, что в душах далеких северных королей читал как в раскрытой книге.
      Вошел монах. На серебряном подносе держал кубки с освежающим напитком. Бенедикт рассеянно отхлебнул, не чувствуя вкуса:
      — А что у восточных славян?
      — После того, как на Руси погиб язычник и свирепый воин Святослав, великий князь, то в Киеве, столице восточнославянских племен, княжит его сын Ярополк. Он христианин, и, самое главное, принял крещение из рук нашего священника!
      — Кто священник? — быстро спросил Бенедикт.
      — Патер Вайт. Знающий сын ордена бенедиктинцев.
      Бенедикт VII мгновение раздумывал, сказал сожалеюще:
      — Была допущена ошибка… Мы давно могли насадить на Руси христианство. Княгиня Ольга после плохого приема в Константинополе отвернулась от них. Более того, она посылала посольство к германскому императору с просьбой дать Руси веру Христа и прислать епископа! Но Оттон I, вообще-то религиозный фанатик, тут медлил непростительно. Русское посольство больше года ждало при его дворе! А епископа все не мог назначить. Было утеряно еще много драгоценного времени, пока отыскали кандидата — монаха Либуция. Для этой цели его и посвятили в епископы для Руси. Но и этот лодырь, став епископом, все тянул с отъездом, предавался пьянству и блуду, пока не заболел и не околел…
      Епископ кивал под мерные слова Бенедикта, который просто размышлял вслух, вспоминая и перебирая упущенные возможности. После смерти Либуция прошел еще год, пока определился другой кандидат — Адальберт из братства монастыря святого Максимина, но и тот не спешил с отъездом…
      Впрочем, Адальберта понять было можно. В Константинополе скончался русофоб Константин VII, которой так плохо принял княгиню Ольгу, и воцарился Роман II, который тут же постарался загладить дурость своего предшественника. Между Константинополем и Русью отношения изменились к лучшему. Русь снова заколебалась, готовая примкнуть к любому из миров: Риму или Константинополю…
      — Адальберт все же выехал, — напомнил Бенедикт тяжело, — но слишком поздно. А Господь показывает, как важно не опаздывать! Случилось то, чего никто не ожидал. Адальберт был готов к проискам Константинополя, сопротивлению его сторонников, борьбе за крещение всей Руси, но нашу дочь княгиню Ольгу отстранили от власти, победу одержало язычество!
      Епископ напомнил почтительно:
      — Адальберт был чересчур груб. Он навязывал нашу веру на Руси слишком жестко…
      — Это в его характере, — согласился Бенедикт сокрушенно. — Но это искупается его пламенной верой. Слушай, брат Мартин! Ты не должен повторить его ошибки. Поедешь на Русь к Ярополку ты. Отбудешь немедленно. Ярополк — католик, но это лишь половина дела. Нужно помочь ему окрестить всю Русь!
      Епископ побледнел, словно уже оказался среди снежных просторов Руси:
      — Боюсь северных варваров…
      — Не трусь. Мученический венец там заработать непросто. Руссы по своей природе воинственны и свирепы, но славянское окружение уже смягчило их нрав. А сами боги славян без ревности приемлют других богов. Надо только выказывать уважение вере русов и славян.
      Епископ отшатнулся:
      — Но как я тогда смогу?
      — Ты ж не Адальберт с его прямотой и невежеством? Умей доказывать преимущество веры в Христа.
      — Это непросто, — пробормотал епископ в затруднении. — По Руси немало бродит проповедников из Константинополя! Эти хитрые греки умеют вести сладкие речи, щеголять ученостью. Нам с ними тягаться в коварстве трудно.
      — А надо. Боюсь, русы станут склоняться на сторону Царьграда. Но есть и еще более грозная опасность!
      — Какая?
      — Быстро растет влияние сарацинской веры.
      — Я выеду завтра же утром, — решительно сказал епископ.
      — Через неделю, — уточнил Бенедикт. — Дадим в помощь священников, мощи святых, реликвии, книги. И — во славу Христа!

Глава 2

      Под ярким весенним солнцем через северный лес двигалось пешее войско варягов. Прошлым летом здесь была дорога, так уверяют проводники, но после осенних дождей, лютой зимы и весеннего половодья дороги приходится не только торить заново, но и разведывать. Завалы и буреломы, ощерившиеся к небу выворотни расположились на месте прошлогодних дорог так, будто их туда бросили с начала времен.
      Владимир с Ингельдом и проводником шли впереди. Местный охотник смотрел на норманнов с великим удивлением. Жизнь прожил, но не знал, что есть люди, говорящие на другом языке. Не знал он, как выяснил Владимир, что на свете есть кони — звери, похожие на безрогих лосей, но люди наловчились на них ездить и возить тяжести, не знал о коровах, что не убегают, живут бок-о-бок с людьми, у коров люди берут молоко, сметану, сыр, масло… Охотник стал допытываться, что такое сыр и масло, после чего Владимир подумал лишь, что откуда здесь коню взяться — двух шагов не пройдет по завалам да буреломам. Это человек живет везде…
      По ночам землю подмораживало, но с утра весеннее солнце уже нагревало головы и спины. Конунг в последний момент расщедрился: вместо пяти тысяч человек дал восемь. Викинги хоть и видели коней, но верховой езды не знали, от коней шарахались, зато в пешем переходе через лес показали себя так же хорошо, как умели выказывать в бою.
      Когда наткнулись на довольно богатую весь, Владимир велел собрать все подводы, посадил три десятка викингов, запрягли лучших коней, и маленький отряд отправился впереди войска. Сам Владимир ехал верхом. Ингельд косился завистливо, клялся научиться держаться в седле, когда остановятся на сутки-двое.
      Когда с холма показался Новгород, они уже обогнали основное войско на два суточных перехода. Владимир бросил Ингельду:
      — Пойдешь со мной?
      Глаза хольмградца безумно горели, по лицу пошли красные пятна. Таким Ингельд не видел его даже перед поединком с Олафом. Сейчас новгородец часто дышал, грудь вздымалась как море в час прилива, его распирала долго сдерживаемая — почти три года! — ярость и жажда мести.
      — Сколько людей взять?
      — Хватит и десятка. Но назови самых быстрых!
      Ингельд кивнул понимающе:
      — Не хочешь, чтобы твои враги ушли?
      — Боюсь этого, — признался Владимир.
      Ингельд взглянул с еще большим уважением. Хольмградский конунг боится не боя, а что враги убегут, сдав город без сражения. Такой конунг заслуживает славы. За ним пойдут самые яростные воины, а сам конунг достоин прозвища Вольдемар Кровавый Меч!
      — Я отберу самых отважных, — пообещал он. — И быстрых.
      Они выждали, когда к городским воротам потянулись телеги из весей, где везли свежую рыбу, туши забитых оленей, мешки с мукой и зерном. Захватив две подводы, что тащились особняком, быстро зарезали несчастных весян, Владимир с Ингельдом взяли вожжи в руки, а викингов спрятали в мешки, высыпав зерно в грязь и забросав прошлогодними листьями.
      Ингельд ворчал, ему досталась тесная одежда селянина, вдобавок обильно забрызганная кровью. Владимир умудрился зарезать двоих, не уронив на одежду не капли.
      — Если спросят, — утешил Владимир, — сошлись на меня. Я скажу, что побил тебя за плохое… ну, плохое поведение.
      — Я скажу, что твою жену увел! — вызвался Ингельд злорадно.
      — Ну, моих жен увести трудно. Их у меня больше десятка…
      Но помрачнел, ибо сладкую плоть его женщин сейчас терзают чужие руки. Даже тех женщин, кто в дальних весях. Истекают слюнями счастья, что завладели его женщинами, женщинами князя! Уже только эти мысли заново придают силы их плоти. Его женщин жаждут еще и потому, что тем самым попирают его и возносят себя. Разве не все войны ведутся для того, чтобы жадно сорвать одежду с женщин соседа?
      Стражи ворот еще дремали под утренним солнцем. Владимир боялся, что будут взимать плату за въезд, тогда проверят что везут в мешках, но в Новгород еще не докатился обычай взимать мзду за все и со всех, а мостовую пошлину уплатили еще поселяне.
      Им махнули равнодушно, поленившись сдвинуть задницы с прогреваемого солнцем местечка, и две подводы въехали в город. Ингельд с любопытством глазел по сторонам, Владимир сидел насупившись, капюшон надвинул на лоб, пряча глаза, руки сунул под мышки, ежился. Страж на выезде из ворот в город сказал сочувствующе:
      — Лихоманка бьет? Пьете, дурни, болотную воду…
      Владимир кивнул, пряча лицо. Страж наверняка знает его в лицо. За три года в Новгороде что могло измениться?
      — Вернешься, — продолжил страж, — выпей меду и пропарься хорошенько! А то подохнешь, кто нам зерно возить будет?
      Он захохотал, потом вдруг на лице появилось подозрение:
      — Эй, что-то в тебе такое… А ну, покажь свое свинячье рыло!
      Владимир приготовился стегнуть коня и понестись в город, но как на зло впереди на улице показался целый отряд. Они шли на смену ночной стражи, все выспавшиеся, здоровые, сильные, готовые разнести вдрызг что угодно и кого угодно.
      — Тебе рыло мое ничего не скажет, — пробормотал Владимир. Краем глаза он увидел, как подобрался Ингельд. Рука викинга скользнула под сидение, где прятал меч.
      — Все же покажи! — настаивал страж.
      С неожиданной легкостью он вспрыгнул на колесо, быстро приподнял капюшон. Его глаза выпучились. На лице было изумление. Он раскрыл рот для вопля, Владимир сказал жестко:
      — Молчи! Иначе сейчас умрешь!
      Страж опустил глаза, острие ножа касалось его живота. Страж выпустил воздух, покачал головой:
      — Княже… Да ты что? Мы ж тебя все время ждали! Да ты только кликни… нет, я сам кликну, мы все за тобой куда велишь!
      Владимир ощутил, как гора свалилась с плеч. Он шепнул:
      — Когда услышишь крики от княжьего терема, скажешь всем, что я вернулся. А пока никому, понял?
      Страж закивал радостно:
      — Понял. Посадник и его люди спят долго, возьмешь тепленькими. Это не мы, новгородцы, что встаем с петухами!
      — Ты догадлив, — одобрил Владимир. — Быть тебе десятником!
      Страж соскочил на землю, Владимир хлестнул коня. За спиной слышал облегченный вздох Ингельда, что едва не сдул его с повозки, а потом чей-то голос:
      — Эй, Корыто, чего сияешь как ромейская денежка?
      И голос стража:
      — У меня праздник, Микуна. Да и тебя скоро пригласят…
      Когда подъехали к воротам княжеского терема, Владимир слез, постучал. Открылись не ворота, а калитка сбоку. Дюжий заспанный страж смерил его недружелюбным взглядом. Владимир ощутил облегчение, чужак. Даже одет по-киевски. Посадник местным не доверяет, взял свою охрану.
      — Зерно привезли, — сказал Владимир понуро, — как и было велено.
      Страж проворчал:
      — Леший вас задери всех… Чего тут так рано встают?
      Пока отворял ворота, сердце Владимира прыгало, вот-вот что-то помешает, не может везти так долго. Страж на воротах узнал и не выдал, хотя мог бы заработать неплохо, но сейчас уже одни враги!
      — Давай помогу, — вызвался он наконец. Ингельд с сомнением смотрел, как Владимир исчез во дворе, там слышались голоса, подошел кто-то еще, наконец ворота медленно распахнулись. Ингельд пересел на переднюю телегу, поспешно погнал коня на середину двора. На ухабе тряхнуло, мешки двигались, в иных даже слышалось ворчание. Ингельд начинал усиленно сморкаться и чесаться, зевал с волчьим завыванием.
      Подводы пошли к крыльцу. Страж от ворот недовольно крикнул, махнул в сторону подвалов, куда, мол, дурачье, прете, повернулся закрывать ворота. Пока управлялся со створками, сонно совал засов в железные уши, Владимир уже с мечом в руке прыгнул на крыльцо:
      — Ингельд! Со мной, а остальным рубить всех, кто с оружием!
      В сенях было тихо, пронеслись наверх по широкой лестнице. На втором поверхе попался крупный мужик с двумя ножами на поясе. Одет по-новгородски, но заспан по-киевски, и Владимир без сожаления воткнул на бегу меч в бок, побежал, не оглядываясь на хрипы.
      На третьем поверхе у дверей двое играли в кости. Владимир и Ингельд бросились как волки на овец. Ни крика, ни звона мечей, даже не дали упасть
      — оба трупа подхватили и опустили на пол без стука. Переглянулись, хищные и с растущей жаждой убийства, грянулись в двери.
      В просторной спальне ложе было близ окна. От грохота взметнулось роскошное одеяло, открыв две головы: рыжую мужскую и женскую с распущенными волосами. Мужчина закричал, вскочил, голый и трясущийся, с тонкими ногами и отвислым животом.
      — Наместник? — рявкнул Владимир страшно.
      — Наместник…— ответил мужчина дрожащим голосом. — Боярин Вырвидуб… меня ставил сам великий князь Ярополк! Вам отрубят головы…
      Владимир с силой ударил его кулаком в лицо:
      — Нет больше такого князя!
      Наместник рухнул на пол, корчился, выплевывая кровь и завывая от ужаса. Ингельд хищно прыгнул на ложе выпачканными в грязи сапогами. Женщина пыталась забиться в угол, но сильная рука викинга ухватила ее за волосы. Ей было не больше семнадцати, распущенные волосы падали до пояса. Она сразу ударилась в слезы, пыталась руками закрыть наготу.
      Владимир следовал за наместником, переворачивая его пинками. Сапоги уже ступали по крови, а Ингельд с хохотом накручивал на кулак роскошные волосы, повернул девку так и эдак, наслаждаясь властью, когда в его руках не только ее тело, но и жизнь. Наконец, распаляясь, нагнул ее, заставив упереться руками о край ложа, хищно ухватил сзади.
      Сапог Владимира достал наместника под ребро. Хрустнуло, тот хрипел, выплевывал крошево зубов в красной слюне. В коридоре послышался топот, звон железа. Наместник с надеждой повернул голову.
      Ворвались два викинга с обагренными мечами. Владимир указал на Вырвидуба:
      — Этого привязать, чтобы он видел свою женщину… Надеюсь, это его жена, а не полюбовница. Потом можете поиметь ее за своим ярлом.
      Один кивнул с готовностью, другой засмеялся:
      — Конунг! Мои уши больше ласкают хрипы умирающих, чем сладкие стоны женщины!
      Он выбежал вслед за Владимиром. Уже по всему терему слышались душераздирающие крики, вопли, звенело оружие. Снизу потянуло гарью, Владимир бросил коротко:
      — Беги вниз! Всякого, кто начнет жечь, карай на горло. Это теперь наше, понял?
      Викинг опрометью бросился вниз. Кроме хрипов умирающих он хотел слышать и звон монет! Придется останавливать, а то и убивать своих же берсерков, у которых звериная жажда разрушения сильнее благородной страсти к обогащению.
      К полудню город был в руках Владимира. Вместе с посадником схватили с десяток его помощников, тиунов, челядь. В Новгороде, по мере того, как ширилась весть о возвращении их князя, поднимался радостный крик. Новгородцы, без нужды схватив ножи и топоры, бежали к княжескому терему.
      Владимир велел выкатить из подвалов на улицу бочки с вином. Город был захвачен без единого убитого новгородца, а за теремом на холме местные плотники спешно ставили помост, укрепляли колья. Волхвам Владимир отдал двух младших детей посадника, а жену и малолетних дочерей викинги утащили в свой лагерь.
      На взмыленном коне во двор ворвался всадник. Соскочил на землю, побежал в развевающемся плаще на крыльцо. Двое викингов обнажили меч, заступили дорогу. Владимир распахнул руки:
      — Это свой… Войдан, что тебя задержало так долго?
      Он улыбался, но глаза были холодными. Войдан, не заметив отчуждения, обнял, хлопнул по плечу:
      — Я знал! Я знал, что ты вернешься! Задержало? А я жил в селе Панаса, у меня ж люди Ярополка отобрали здесь все. Почему не сообщил, что идешь?
      — Я поспел бы раньше гонца, — объяснил Владимир. — А где Тавр?
      — Он еще дальше, в бегах. Ярополк звал его на службу, но Тавр его не признал великим князем. Теперь прячется в лесах. Я уже послал за ним.
      Владимир ощутил, как с сердца свалился камень. Есть же еще настоящие люди! Верные слову, долгу, чести… Правда, может быть они не столько верные слову, как хитрые? Пока не увидят его трупа, не поверят, что он побежден? Хотят быть с более сильным… Но не это главное. Важнее, что есть люди, которые и в тяжкую годину оставались верны. А уж почему верны, это важно для простого человека, но не для политика.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6