Осужден и забыт

По закону отказать мне в этом не имели права. Дело в том, что пересмотр в порядке надзора вступившего в законную силу приговора допускается лишь по протесту того прокурора, председателя суда и их заместителей, которым это право предоставлено законодательством. Протесты на приговоры военных трибуналов приносятся в порядке, установленном положением о военных трибуналах. А теперь трибуналов нет, а есть военные суды. Но у нас, как известно, закон часто стоит всего лишь бумаги, на которой напечатан. Так что, я предполагал, перед тем как я заполучу в свои руки дело Алексея Михайлова, придется побегать и попотеть.
      Так и получилось. Первым делом я отправился в военный суд Московского гарнизона. Там меня долго мурыжили по всем кабинетам, а потом потребовали специальный допуск из ФСБ. В общем-то я ожидал именно этого. С запросом из гарнизонного суда я отправился на Лубянку. Дежурный офицер долго изучал принесенные мной документы, а потом заявил, что дело относится к компетенции Службы внешней разведки, и никакие доводы о том, что ответ Константину Михайлову поступил именно отсюда, не возымели никакого действия. Я поехал в СВР...
      Не буду утомлять читателя описанием моих долгих и многодневных хождений по кабинетам наших спецслужб. Замечу только, что, если уж Гордеев взялся за дело, он от него не отступит. Я вцепился в спецслужбы мертвой, бульдожьей хваткой. И это принесло свои плоды: меня принимали все более важные персоны. От дежурных офицеров я перешел к заместителям начальников отделов, в чине не меньше майора. Потом к самим начальникам подполковникам и полковникам. Потом к начальникам управлений - те уже были генерал-лейтенантами и генерал-полковниками. Каждый раз я заполнял массу анкет, в которых разве что не требовалось назвать девичью фамилию моей прабабушки. И в конце концов в один прекрасный день я с очередной бумажкой, исписанной во всех направлениях визами принимающих меня персон, был направлен непосредственно к главе Службы внешней разведки генералу армии Леониду Теребилову. Честно говоря, меня удивило, что с нашим, в общем-то, малозначительным делом я дошел до самого верха. А может, не совсем малозначительным? То, о чем рассказывали братья, свидетельствовало об обратном. А если это так, то не с огнем ли ты играешь, Юрий Гордеев? И не рискуешь ли ты сильно обжечься?
      Как бы то ни было, в назначенный день я отправился на прием к директору Службы внешней разведки Леониду Теребилову.
      Надо сказать, СВР - это еще то местечко. Куда там зданию РСХА, по которому ходил Штирлиц, эффектно показывая дежурным свое удостоверение. Пропуска, проверки, согласования здесь занимают массу времени. А что вы хотите - разведка!
      Через полчаса после того, как я припарковал машину на стоянке у здания СВР, адъютант Теребилова пригласил меня к нему.
      Кабинет оказался весьма скромным. Не по размеру (комната была довольно большой), а по обстановке. Стены обиты деревянными панелями. Массивный стол, книжный шкаф, трехцветный флаг в углу. Маленький столик с двумя десятками телефонов, из которых добрая половина без номеронабирателей. На стене портрет Ельцина в десантном берете. Вот, собственно, и все.
      За письменным столом сидел человек в темно-сером костюме. Генерал Теребилов (а это был, безусловно, он) оказался сухощавым красивым мужчиной с большими солидными залысинами на голове. Он был неуловимо похож на актера Эммануила Виторгана - та же благородная посадка головы, умные глаза, какой-то ненашенский лоск. Ну еще бы, наверняка этот Теребилов, прежде чем погрузиться в мягкое кресло директора СВР, прошел большую практику работы в разведке - обычно так и бывает. На более или менее публичные должности в разведслужбах выдвигают "отработавших свое" резидентов.
      Я подошел к столу. Теребилов жестом указал на стул.
      - Здравствуйте, Юрий Петрович, - сказал он, приветливо улыбаясь. Его глаза лучились искренностью и добротой.
      "Это профессиональное", - подумал я, решив не поддаваться на приветливый тон разведчика-профессионала.
      - Добрый день.
      Теребилов вынул из папки лист бумаги, в котором я узнал свое заявление, и положил его перед собой.
      - Мне доложили о вашем деле. Вернее, о деле Алексея Михайлова. Итак, вы хотите получить доступ к архивным материалам? Вернее, к засекреченному делу?
      - Да.
      - Это сложно, - нахмурил лоб Теребилов, - очень сложно. Думаю, почти невозможно.
      Он сокрушенно покачал головой.
      - Но ведь по закону...
      Теребилов поднял ладонь, как бы показывая, что законы он знает не хуже меня.
      - Все верно. Однако, вы понимаете, тут не все так просто. Государственная безопасность, государственные тайны... В деле Михайлова содержатся сведения, знакомиться с которыми могут только лица с определенным, очень высоким уровнем доступа. Вы обладаете уровнем доступа, Юрий Петрович?
      Я вынужден был признать, что не обладаю. Даже самым низким уровнем.
      - Вот видите. Значит, если к вам в руки попадут секретные документы, безопасность государства окажется под угрозой.
      - Ну а как же адвокат самого Михайлова, который защищал его во время суда?
      - Военный трибунал, уважаемый Юрий Петрович, - это не просто суд. И все люди, принимающие участие в процессе, тоже не простые. В том числе и адвокаты. Защитник был из специальной коллегии, которые в то время существовали. Теперь таких нет.
      Ничего, ничего. Пусть говорит. Хоть Теребилов и важная шишка, дать мне ознакомиться с делом он обязан. И никуда ему не деться.
      Теребилов вздохнул:
      - И что этим Михайловым приспичило добиваться пересмотра дела и реабилитации отца? Все равно это бесперспективная затея. Вы не находите, Юрий Петрович?
      Конечно, я считал точно так же. Однако не мог же я согласиться с моим оппонентом.
      - Ну почему же, - сказал я, - надзорные инстанции истребуют дело по моей жалобе и разберутся в сути и доказанности обвинения.
      - А что, у вас есть сомнения в правильности приговора по делу Алексея Михайлова?
      - Иначе бы мы не затевали все это, - ответил я.
      Теребилов помолчал, потом размеренно произнес:
      - Алексей Михайлов - изменник Родины. Я понимаю, что его сыновьям не очень хочется мириться с тем, что их отец - государственный преступник, но тут ничего не поделаешь, именно таковым он и является. И я не понимаю, зачем это нужно - спустя столько лет ворошить старое. Кстати говоря, свидетели по этому делу еще работают в органах. И при надобности смогут подтвердить свои показания. Вы же понимаете, что от своих показаний никто не откажется. Так что затея бессмысленная.
      - Тем не менее я прошу разрешить мне ознакомиться с делом Михайлова.
      - Эх, - воскликнул Теребилов, - ну и время пошло! Все, как один, считают свои долгом побольнее уколоть спецслужбы! КГБ уже выставили чуть ли не главным преступником двадцатого века! Этот предатель Суворов понаписал массу гадостей о ГРУ. Вот-вот за нас возьмутся. А интересно, что бы стало со страной, не будь спецслужб? А? Я вас спрашиваю?
      Я пожал плечами. Теребилов явно накручивал сам себя - обычная манера больших начальников. Это надо просто переждать, и все.
      - А-а, не знаете? - продолжал распространяться Теребилов. - Зато я знаю. Не было бы страны, вот и все! Погибла бы! Исчезла с лица земли! С географических карт! Сколько героев-чекистов погибло, защищая безопасность страны? Сколько сейчас гибнет?! А когда мы поганой метлой выметаем из наших рядов изменников и предателей, обязательно находятся фальшивые либералы-правдолюбы, которые вмешиваются не в свое дело и мешают работать.
      Последний пассаж был явно адресован мне лично, но я сделал вид, что не обратил внимания.
      - А какой ущерб нам принесли годы так называемых реформ? Сколько разных пертурбаций мы перенесли? Как еще мы остаемся на плаву - не понимаю. И тут приходите вы и наносите еще один удар - требуете реабилитировать предателя.
      - Я не требую, - спокойно повторил я, - в этом разберутся генеральный прокурор и председатель Верховного суда. Кроме того, я не считаю, что мое обращение в надзорные инстанции может принести какой-то вред спецслужбам. Потому что, в конце концов, все мы стремимся к достижению истины. Не исключаю, что прокуратура и суд не посчитают необходимым внести протест на состоявшийся приговор, давно вступивший в законную силу.
      Теребилов успокоился и опять вздохнул.
      - Я, конечно, понимаю, Юрий Петрович, Михайловы пообещали вам большой гонорар в случае успеха дела. Однако имейте в виду: заработать эти деньги вам будет очень трудно. Очень.
      Он посмотрел мне прямо в глаза, и я наконец-то понял, что на самом деле означает словосочетание "стальной взгляд". Именно таким был взгляд генерала Теребилова. От этого взгляда хотелось убежать, скрыться, исчезнуть. Да, его подчиненным не позавидуешь!
      - И я вам советую оставить это дело, отказаться от ведения защиты по делу Михайлова в надзорной инстанции, - продолжал Теребилов, - все равно ничего путного не выйдет, а в вашей карьере станет одним проигранным процессом больше. Не думаю, что такая перспектива является вашей целью.
      Я пожал плечами:
      - А я надеюсь на благоприятный исход.
      - Почему, - прямо спросил Теребилов, - на каком основании вы делаете вывод, что в отношении Михайлова была совершена судебная ошибка? У вас есть какие-нибудь факты?
      Он опять устремил на меня свой стальной взгляд, который, казалось, пронизывает насквозь и упирается в противоположную стену.
      - У меня есть основания полагать, - ответил я уклончиво, - что Михайлов, возможно, не является преступником в той мере, каковой его в свое время признал трибунал.
      - Какие основания?
      - Об этом я смогу судить, только ознакомившись с материалами дела. Известно, что времена меняются и общественная опасность некоторых прежних деяний нынче равна нулю.
      - Имейте в виду, Юрий Петрович, - строго сказал Теребилов, - если вам известны какие-нибудь факты, касающиеся обеспечения безопасности страны, вы как гражданин обязаны ознакомить с ними нас.
      - Я обещаю вам, что, как только мне станут известны подобные факты, я сразу же попрошусь к вам на прием. А пока что просьба у меня одна - дать разрешение на доступ к материалам уголовного дела Михайлова.
      Генерал Теребилов откинулся в своем кресле и громко фыркнул. Это должно было, видимо, означать: "Ну и упрямец же ты, Гордеев". Несколько секунд он глядел в потолок, потом наконец проговорил:
      - Ну ладно. Я дам разрешение на ознакомление с делом Михайлова. Ознакомление будет происходить здесь, в этом здании.
      Он поставил размашистую визу на свободном уголке моего заявления и протянул мне бумагу:
      - Я уверен в том, что приговор в отношении Алексея Михайлова вынесен совершенно законно и обоснованно. Поэтому не могу пожелать вам удачи в этом деле.
      Я попрощался с генералом и вскоре ехал домой. Первый раунд я выиграл. Теперь можно считать, часть гонорара мной была отработана.
      На следующий день, ровно в назначенное время - в десять утра, я был в СВР. Специальный приставленный ко мне офицер долго вел по извилистым коридорам, мы то поднимались по лестницам, то спускались. В конце концов он привел меня в комнату без окон. Из мебели здесь был только стол и два стула. На столе помещалась старомодная лампа из черного эбонита. Думаю, такие еще использовали следователи НКВД, чтобы направлять их в лица допрашиваемых.
      - Подождите здесь, - почти лишенным интонаций голосом произнес офицер и скрылся за дверью.
      Я сел на стул и стал ждать.
      Через несколько минут офицер появился снова, держа в руках потрепанную папку. Интересно. Судя по всему, дело хранилось не в военном суде гарнизона, а здесь, в спецхранилище Службы внешней разведки. И еще. Неужели дело об измене Родине Михайлова уместилось в одном томе?
      Офицер подошел к столу, положил на него папку. Принес он и десяток листов писчей бумаги, и ручку.
      - Вы можете делать выписки из дела, свои записи, - сказал он, которые потом будут просмотрены. Приступайте.
      - Сколько у меня времени?
      - До конца дня. Если не успеете, можете продлить до завтра. Если понадобится еще время, придется получать новое разрешение.
      Он отошел от стола и сел на свободный стул. Видимо, он не спустит с меня глаз, пока я буду работать с делом. Ну что ж, придется действовать в обстановке тотального контроля. Статья 51 УПК, где говорится о правах и обязанностях защитника, разрешает мне знакомиться с делом в любом объеме и без ограничения сроков. Но тут разведка, и мне пришлось смириться с нарушениями моих прав.
      Я открыл папку и перелистал пожелтевшие от времени страницы. Протоколы допросов, постановления следователя, справки... Конечно, как я и предполагал, некоторые страницы оказались изъяты из дела. К тому же папка, которую мне принесли, представляла собой компиляцию из разных томов дела. Не оказалось обычной для следственных томов уголовного дела прошивки с печатью на последней странице и описи материалов с указанием количества листов. Нумерация была разнокалиберной и непоследовательной. Кроме того, некоторые места документов старательно вымараны чьей-то заботливой рукой. Видно, руководство посчитало, что я не могу ознакомиться с делом Михайлова целиком. Ну что же, хотя тут явное нарушение пятьдесят первой статьи, видимо, ничего не поделаешь. Если я начну возмущаться, что дело в таком состоянии, это не приведет ни к чему. Никто уже не сможет доказать, когда именно - я имею в виду хронологию - была проведена "ревизия". Придется довольствоваться малым...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.